Ролдугина Софья. Запретное слово Чёрного дома

ЗАПРЕТНОЕ СЛОВО ЧЁРНОГО ДОМА

Обитателей Чёрного дома от слова "завтра" бросало в дрожь.

Весной оно означало, что еще одним днём меньше осталось до того, как начнет протекать дырявая крыша, и плесень снова расползётся по стенам зеленоватым пухом; Марта от ледяной сырости опять начнет с кровью выкашливать легкие, а кто-то из сердобольных новичков, заигравшихся в доброго доктора, обязательно подхватит у нее заразу. Летом это слово издевательски напоминало - в любую минуту может начаться Облава, и придется в очередной раз прятаться в катакомбах, а там - дрожать среди ржавых труб, ловить крыс, чтобы поесть, или бежать от них, чтобы не быть съеденным. Осенью "завтра" деликатно намекало, что пора сбора урожая бессовестно коротка, и спать некогда - упустишь время сейчас, и потом, когда полусгнившая мороженая мильва будет идти по четыре смирны за штуку, распухнешь от голода.

А зимой... Зимой это клятое "завтра" было отмечено привкусом позорного счастья: если ты слышишь его, значит, сегодня умер кто-то другой.

Из попадавших Чёрный дом, до следующего года обычно доживал только один из сорока; еще трое пытались вернуться обратно, к легальным - но этих дурней тоже списывали со счёта.

Каждый в Доме знал - возврата нет.

"Завтра" дарило фальшивую, убийственную надежду. Но всякий раз находился кто-то, поклоняющийся этому лживому божеству.

- Завтра... - мучительный шёпот песком сыпался из обветренных губ, и в холодную, затхлую темноту Чёрного дома торжественно вступал призрак мечты, пряча оскал черепа за шёлковой маской. - Завтра они обязательно поймут свою ошибку, простят меня, да, да, да... Не может быть, чтобы не простили...

Услышав шёпот этот, кто-то затыкал уши, кто-то разражался хриплым смехом. А Марта, вечная Марта, иссохшая почти до состояния скелета, давно уже не мёртвая и не живая, сжимала в кулаке свой талисман - осколок храмовой стены, и молилась исступлённо: "Пусть ему повезёт, хоть одному из нас, пожалуйста, разве я много прошу?".

Так было от начала времен и, казалось, будет всегда.

Но однажды, в конце под обветшалую кровлю Чёрного дома ступил Псих.

- Завтра, - произнёс он торжественно, - всё изменится. Или не завтра, - добавил со смущённой улыбкой начинающего мессии. - Но изменится обязательно. Я обещаю.

Донк, хохотнув коротко, отвернулся; после четырех лет в статусе нелегала он хорошо знал цену таким обещаниям. И срок. Ровно до первого дня зимы. Другие тоже не особенно обрадовались новичку: явно лишний болтливый рот и пока ещё неизвестно, какой добытчик. Может, растяпа. Может, неудачник. Может, и вовсе он работает на Свору.

Только Марта, по обыкновению, бормотала что-то себе под нос, и тусклая полоска белка влажно блестела под краем сморщенного века.

- Я знаю, что вы мне не верите, - настойчиво продолжал Псих. - Трудно верить в светлое будущее на голодный желудок. Но дайте мне шанс! А пока... - он суетливо сбросил на пол заплечный мешок и распустил узел. - А пока разделитесь, пожалуйста, на группы по здоровью. Я захватил с собой лекарства от кожной гнили, от паразитов, от легочных заболеваний и еще кое-что. Тут немного, но должно хватить на всех.

Смешки как отрезало.

- Рюк есть? - хрипло спросил Манки и приподнялся на дрожащих ногах-соломинках.

- Обезболивающее? Конечно... - озадаченно нахмурил светлые брови Псих. - Но вы же знаете, там столько побочных эффектов - я бы не рискнул выдавать его без обследования, хотя бы и примитивного. Погодите, что вы... Эй! Осторожно! Здесь же лекарства!

Донк отвернулся к стене и заткнул уши. Рюк принести в Чёрный дом, это додуматься надо... Двойная доза - сладкий сон на целые сутки, мечты и грёзы; тройная - легкая смерть. Искушение отчаявшихся.

Донк старался не слушать, но звуки все равно прорывались. Вопли, визг, рычание и горькое "Да что же вы делаете, нельзя так!".

Кончилось все довольно быстро. Счастливчики расползались по углам, обнажая в счастливых оскалах черные от рюка зубы, и погружались в яркие сны. Невезучие дураки тихо скулили, баюкая сломанные руки, растирая по разбитой роже липкую кровь или просто свернувшись от боли жалким клубком. Псих, уже не такой чистенький и сияющий, как полчаса назад, растерянно сгребал в кучу раздавленные ампулы, растоптанные блистеры, сверкающие клочки фольги и белесое крошево таблеток.

- Почему... - шептал он, и лицо его было искажено. Или это тени так падали? - Почему вы не хотите даже попытаться? Я ведь могу помочь... Слышите, я могу вам помочь! - Псих сорвался на крик, но обитатели Чёрного дома только отворачивались. Или, как Донк, таращились из темных углов.

Марта, кряхтя, поднялась со своей подстилки, подошла к Психу и встала рядом с ним на колени.

- Ты целые-то прибери, а? - прошелестела она. - На зиму. И, это... спрячь. Сопрут, как есть сопрут.

Псих моргнул растроганно раз, другой - и потянулся к Марте, будто хотел ее обнять. Но та шлёпнула его по рукам:

- Ну, ну, и себе слизня под ребро захотел? И откуда такие берутся-то...

Псих опять улыбнулся и, оглянувшись, зашептал что-то Марте, цепляясь за ее ободранный рукав. Донк сам с собой поспорил, что до середины осени этот дурень не дотянет.

Донк ошибся.

Изрядно поистрепавшийся, почерневший от солнца и гари, стерший руки до мозолей Псих шнырял по всему Дому с бесцельными уговорами.

- Вы только подумайте - немного усилий, и зимой будет гораздо легче жить! Если просто свалить мильву в подвал, то половина сгниет. Но если сначала подсушить ее на крыше... Смотрите, десять человек собирает ее, один сторожит на крыше, другой ссыпает готовую мильву в коробы, перекладывая её листьями баровника. Всё это у нас под боком растёт, понимаете? А рыба! Шестерых человек достаточно, чтобы натаскать из пригородных карьеров соли. Если засушить рыбу с солью, она будет гораздо дольше храниться, и...

- Ты, это, не умничай, - Манки снисходительно похлопал его своей высохшей куриной лапкой по плечу. - Свора нас на шесть дней в город выпускает. Попрёмся за листочками - зимой сдохнем. Гнилое, вишь ты, жрать ещё можно. А ежели нет ничего, то и нечего. Ну, ты пошевеливайся, а? У нас тут правила простые. Что в общую кучу не положил, то оттуда и не возьмешь. Понял, да?

- Дайте мне шанс! - Псих начал суетиться и злиться. Как всегда. Донк от скуки только сплюнул на грязный пол. - Дайте шанс, хоть один! Поверьте, я знаю о чем говорю, я всё рассчитал!

Марта бросила перебирать мильву и похромала к Психу. Подошла, потянула к выходу за край драной рубахи:

- Не надо, - краем уха уловил Донк ее бормотание. - Нельзя так в лоб. Соль нужна, да, и баровник. Ты, это... сбегай, коли хочешь. Я на твою долю мильвы наберу, да, - скрюченные старушечьи пальцы робко зарылись в спутанные от грязи, но все еще светлые волосы Психа. - Молодой еще. Перебесишься...

"И чем скорей, тем лучше", - подумал Донк.

Облава началась, когда её не ждал никто.

Раньше Своры всегда зачищали Чёрный дом только летом. О приближении своём они оповещали издалека механически-гнусавыми голосами громкоговорителей: "Санитарно-военная очистительная ревизия, просим оставаться на местах! Пожалуйста, оставайтесь на местах!". Заслышав этот клич, страшный не сам по себе, а тем, что он предвещал, все, кто могли держаться на ногах, утекали в катакомбы. Оставшиеся - заразные, калеки или просто больные надеждой - бестрепетно ожидали своей участи.

Когда-то давно Свора просто огненным вихрем проходила по Чёрному дому, оставляя после себя только трупы. Но в последние лет десять люди стали пропадать бесследно. Некоторые из тех чудаков, что грезили обманчивым "завтра", говорили, что Империю, мол, развалили, теперь на ее месте какая-то Республика стоит и ей-де нужны граждане новые, будто бы народу в переворот полегло - ух, сколько! Ну, эти мечтатели жили до первой Облавы. А потом или пропадали совсем, или оставались на грязном полу с простреленной башкой.

Другие, поумнее и поопытнее, вроде Манки, пугали новеньких другой сказкой. Мол, голод в Империи, и не брезгуют теперь легальные и человечьим мясом. В это почему-то верилось охотнее, как и в любую жуть.

Псих, слушая Манки, только кривился и бросал снисходительно: "Что б вы понимали!". Но кто будет Психа слушать? Да и людей из Чёрного дома, вернувшихся в закон, никто никогда не видел, а трупы - вон они, после каждой Облавы оставались. Потому и боялись появления Своры, и потому в тот миг, когда Яршек скатился с крыши с очумелыми глазами, вопя:

- Свора идёт, Свора! - все заметались, как ошпаренные щенки. Сразу поверили. Какой дурень рисковать станет? Вот и Донк тут же подхватил с пола лежак, свернул, забросил на спину и драпанул к подвалу. Первым проскочил - поэтому то, что наверху случилось, только из рассказов узнал.

Псих и здесь оказался дурнее всех. Вместо того чтобы уйти по-тихому, подбивал других остаться. Или, если уж они верят свято в то, что Свора убивать приходит, забрать в катакомбы и своих, не бросать их на мнимую погибель. Хотя бы не заразных, а тех, кто ногу подвернул или просто не вовремя наглотался квашёнки. Манки его быстро вразумил - кулаком по уху, а то некоторые дурни уже начали прислушиваться к крамольным речам. Чего "квашеных" забирать, ежели они сами за себя постоять могут? Отползти, там, или спрятаться, или дубиной какого олуха из Своры огреть... Тут Псих начал вопить сущую несуразицу про какую-то апелляцию, и его быстро затолкали в катакомбы.

- Там же Марта осталась! - надрывался Псих, но серая человеческая масса увлекала его все глубже и глубже. - У нее приступ, за ней уход нужен, её могут и не найти - она наверху! Пустите меня!

Но назад его, конечно, не пустили. Несмотря на два месяца в Доме, он оставался еще крепким и здоровым, к тому же кое-что смыслил в лечении. Такими людьми не разбрасывались. Да на этот раз Облава и длилась недолго. Яршек, посланный на разведку через два дня, вернулся и сообщил радостно, что Свора ушла. Жители Дома отправились в обратный путь, и в самом хвосте плелся Псих с посеревшим лицом и разбитыми руками.

А в Доме изменилось не так уж много. Разве что запах крови и пороха ненадолго перебил вонь плесени. Выживших было не так уж много, куда больше пропавших. Но Серый, схлопотавший от Своры пулю под рёбра, забился в старые одеяла и уцелел. Да и Ювин, видать, вовремя протрезвел и невесть как выполз на крышу, а там все два дня пролежал под козырьком... Еще в некоторых смельчаков стреляли, но больше мимо - кому ногу рассадили, кому плечо, кого пуля чиркнула по спине.

Манки вздохнул горестно - давно не бывало, чтобы Свора так грязно работала. К счастью, он помнил, что надо делать.

- Яршек, лом сверху неси. Вы, это, ребятки, - обернулся он к остальным. - Выносите дохлых на улицу, к забору. Вечером запалим. А этих... - он легонько пнул в бок Стори, мечущегося в лихорадке, но несчастный даже не заметил этого. Донк отвернулся. Стори было жалко - новенький, веселый, добрый. Вот же не повезло! - Ну, им я пособлю. Вы, это, не сумлевайтесь.

Псих спал с лица, хотя казалось - куда там уж больше.

- Вы же не собираетесь их... Их можно еще спасти! Правда! Я сумею!

- Кабы лето было, я бы слова супротив не сказал, - Манки оскалился щербато. - Но так зима на носу. Кого вытянешь, кого нет, а еду и лекарства на всех переведешь, - потом подумал и добавил: - Ну, Ашку забирай, так и быть. Она квашёнку хорошо варит, а ноги ей без надобности... И эту, Марту свою. Подружка, агась? - и подмигнул глумливо. Псих вскинулся сначала, а потом как будто потух. Опустил патлатую голову и тихо сказал:

- Хорошо. Спасибо. Вам видней.

У Донка аж от сердца отлегло. Всё, перебесился. Теперь успокоится. Можно будет даже имя у него настоящее спросить - не все же звать Психом?

Псих молчал до самой ночи. В углу не сидел, надо должное ему отдать, работал со всеми. Носил трупы к забору, в яму. На Манки не смотрел, как и на тяжелый лом в морщинистых руках, но и помешать не пытался, когда лежачих добивали. Видимо, крепко задумался о чем-то. И если бы Донк знал тогда, о чем, то вырвал бы у Манки лом и проломил Психову дурную башку.

- Значит, вернулся, - Имир не спрашивал - он утверждал. - Сигаретку? - предложил он, как будто Сэлим ушел только вчера, а не четыре месяца назад, после страшного скандала.

- Сигаретку потом. Сначала в душ и на дезинфекцию. Паразиты.

- Разумно. А это кто? - Имир кивнул на старуху, которую Сэлим притащил на своем горбу. Через весь город. Вот же упрямец...

- Марта, - коротко ответил Сэлим, как будто это всё объясняло.

- Ясно, - вздохнул Имир и нажал звонок, подзывая слуг. Сэлим всегда был... с характером. Но это хорошая черта для человека его профессии. И, кажется, безрассудная выходка в итоге пошла ему на пользу. - Мартой займутся, оставь ее здесь. Лёгочная немочь?

- Да. Приступ.

- Как и ожидалось. Иди, иди, Сэлим, не беспокойся, тут не Чёрный дом, раненых мы не добиваем. А Марте нужен сейчас врач, а не плечо поддержки. Верно, сударыня? - галантно обратился он к старухе, но она только затравлено посмотрела на него. - Не бойтесь. Вам не причинят вреда.

Взгляд Сэлима смягчился и стал немного похож на тот, прежний.

- Не бойся, - Сэлим помог Марте сесть в кресло и крепко сжал ее руку. - Все будет хорошо. Я же обещал.

Старуха судорожно кивнула и вцепилась скрюченными пальцами в осколок белого камня на веревочке, висевший у нее на шее. Сэлим почему-то улыбнулся и наконец соизволил отправиться в блок для дезинфекции.

Имир взглянул на часы. Половина второго. Кажется, ночь будет долгой...

После всех необходимых процедур Сэлим свалился, как подрубленный, и проспал почти сутки без перерыва. Но в этом были и свои плюсы. Когда он, отмытый начисто, остригший свои патлы и облаченный в строгий костюм, спустился к завтраку, Имир уже знал все, что требуется.

- Значит, Чёрный дом сгорел. Со всеми обитателями, - вчерашняя газета шлёпнулась на стол. - Твоих рук дело?

У Сэлима ни одна черточка не дрогнула. Лицо его, все еще серое от болезни и утомления, с заострившимся носом и истончившимися губами, было словно высечено из камня. Как барельефы в здании Суда, изображающие Справедливость и Непреклонность.

- Да. Моих.

- Вот как? - выгнул седые брови Имир, но удивления в его голосе не было. - А как же милосердие, второй шанс для каждого, о которых ты твердил мне с таким жаром?

Сэлим отвернулся. Ёжик светлых волос теперь казался седым, но дело могло быть всего лишь в освещении. Осеннее солнце - и есть осеннее солнце. Даже на теплой, застекленной веранде оно обрекает на уныние.

- Второй шанс нужен только тем, у кого осталась надежда, - сухо ответил Сэлим. - Тем, кто стремится жить, а не просто выживать. В Чёрном доме никто никого не держит насильно. Но почему-то выйти из него и оспорить приговор, подать апелляцию на возврат гражданских прав не решается почти никто. Два-три человека за год. И их считают безумцами. А ведь нет никакого риска! В худшем случае, смельчак просто вернётся в Чёрный дом. Но здоровому, готовому встать на путь исправления человеку, или доказавшему, что обвинения были ложными, восстанавливают все права! Но эти... Они даже пытаться не хотят. Покорно ждут смерти.

- Что ж, каждый сам выбирает свою жизнь, - пожал плечами Имир. - Кофе?

- С удовольствием.

Любимый прежде запах казался теперь Сэлиму ирреальным. В нем чудились кислые нотки мильвы и затхлость плесени. Но вот горечь на языке была тем самым, необходимым.

- А как же твоя идея вытащить их всех? Рассказать им о возможности подать апелляцию?

Сэлим невесело рассмеялся.

- Какая апелляция? Они лекарства втаптывали в пол, слышишь? Те, которые могли бы избавить их от легочной дряни или язв. А за рассказы об апелляции, о шансе на выход из Чёрного дома, меня просто начинали избивать - и били, пока я не замолкал. "Ты нас не путай, э!" - зло передразнил он кого-то. - Эти люди... существа - не хотели сделать даже маленький шаг к лучшему, а ты говоришь - апелляция. Ты знаешь, что они добивают тех, кто выжил после зачистки?

- Конечно. Наблюдатели докладывали. Отвратительная традиция.

- Отвратительная? - на лице Сэлима появилось растерянное выражение, но быстро его сменила прежняя холодность. - Может быть. Сейчас я уже в этом не уверен. Ведь в Доме больные не переживут зиму, а наружу их никто не выпустит. Да и сами они не пойдут... Может, оно и к лучшему? Имир! Не смотри так на меня. Я страшные вещи говорю, да? Сам себе противен. Мне вообще кажется, что я превратился в чудовище... - он помолчал немного и добавил уже спокойней: - Полагаю, меня следует отстранить от наследования. Возможно, тебе стоит передать причитающуюся мне должность кому-нибудь из племянников. Морэс, насколько я помню, окончил курсы с отличием. Он добрый и... неиспорченный. В отличие от меня.

- Вот поэтому ему и нельзя возглавлять Свору, - вздохнул Имир. - Такому, как Морэс, хватит дури запретить нашим людям носить оружие, и в очередном Чёрном доме, обитатели которого будут не так трусливы, отряд поляжет целиком. А ты помнишь цели Новой Своры?

- Вернуть тех, кто достоин. Не позволить вернуться недостойным, - заучено ответил Сэлим и уткнулся лицом в сложенные руки: - Имир, я просто не смогу сейчас судить, кто достоин, а кто нет, - произнес он глухо. - Кто я такой? Идиот, четыре месяца проживший в Чёрном доме, и вытащивший из него одну сумасшедшую старуху? Какое я имею право судить кого-то, имея такое прошлое?

- Ну-ну, тише, Сэлим, - Имир успокаивающе положил руку ему на плечо. - У каждого из нас есть в прошлом свой Чёрный дом. Главное - не тащить его в собственное "завтра".

- Завтра... - с мукой в голосе протянул Сэлим и вдруг дернулся, как ошпаренный. Казалось, все его существо внезапно захватила какая-то мысль, настолько огромная, всеобъемлющая, что на мгновение она вытеснила и горечь поражения, и острый привкус вины, и затхлость отчаяния. - Завтра... - повторил Сэлим уже громче и отнял руки от лица. Глаза его были красными и воспаленными, но сухими. - Что ж, я не могу обещать наверняка, но попытаюсь, Имир. Но сперва поклянись остановить меня, если ты увидишь, что я иду не по той дороге.

Имир отвел взгляд.

- Даю слово.

- Спасибо, - впервые за очень-очень долгое время улыбка Сэлима стала искренней. - И кстати... Как там себя чувствует Марта?

END

Комментарии: 150, последний от 29/10/2015. © Copyright Ролдугина Софья (sonya-roldugina@yandex.ru) Размещен: 29/05/2011, изменен: 29/05/2011. 20k. Статистика. Рассказ: Фантастика ЭКСПЕРИМЕНТЫ		Оценка: *5.477** Ваша оценка:
Аннотация: - Завтра... - мучительный шёпот песком сыпался из обветренных губ, и в холодную, затхлую темноту Чёрного дома торжественно вступал призрак мечты, пряча оскал черепа за шёлковой маской. - Завтра они обязательно поймут свою ошибку, простят меня, да, да, да... Не может быть, чтобы не простили...

Ролдугина Софья: другие произведения.

Запретное слово Чёрного дома