Здорово, коль не шутишь. А ты кто? Из города, ага, только вроде лицо знакомое. Ну ладно.
Фольк... Чего, говоришь, собирать приехал? Сказки, поверья? А чего ко мне сразу-то? Наугад дом выбрал, значит... Ну заходи, гостем будешь, вина нальёшь - хозяином будешь. Вот, на кухню проходи.
Ого, какая бутылка красивая - я такой сроду не видал! Как звать-то, кстати, а то не познакомились - меня вот дед Виталий кличут. А тебя Артёмом, значит...сейчас, погодь, только сала порежу нам на закусь, да огурчиков. Коньяк с огурцами не пьют, говоришь? Дык не рукавом же будем закусывать-то? Ну, за знакомство! Записать есть на чём, то что я тебе сейчас плести буду? Ишь, на телефон прямо - раньше магнитофоны были, а теперь в телефонах ваших всё есть, кроме телефона, хе-хе! До чего дошла наука - полетела в космос сука.
Мягко первая пошла, зараза, не то что наша косорыловка, самогонка-то, да водка из сельпо - я так по старинке зову - сейчас какой-то там "маркет" частный, тоже городского одного магазин.
Ну, теперь слушай, раз собираешь сказки, расскажу тебе не сказку, а то, что у нас тут лет с тридцать тому было, про тёзку твоего, Артём тоже звали. Включай свою хреновину на телефоне...
* * *
Вот, значит. Прошкины у нас жили в аккурат на окраине села, Любка была баба тихая, дом её был, от родителей достался, там липа ещё такая древняя у дома стоит. А мужик ей, Витька-то, шелопут и сволочь попался, хоть о покойниках плохо не говорят. А сын, как народился - Артёмом назвали.
Прошкина-то Тёмку всю жизнь (да и какая у него жизнь-то была тут с детства, пока не пропал, так, надсмешка судьбы!) и дразнили "по пояс деревянный" да "Буратин" - ну то уж детишки прозвали, теликов-то насмотрелись, где Буратин этот деревянный скачет всё.
А дразнились потому,что по деревне слухи шли похабные и дурные, будто мамка его, ну, Любка Прошкина, уж то ли в лес ходила да лешак её снасильничал, то ли... Срамно говорить-то, всякого наболтают... Будто мужик её, Витька покойный, да туда и дорога... Будто эта пьянь подзаборная сучок еловый себе раз привязал да Любку этим сучком-то пользовал, глумился, словом. Однако никто не был при том, свечку не держал, конечно. Наболтать всякой грязи и я тебе могу с три короба, сам знаешь - от дерева человечьих детей не бывает. А только всё, что рассказываю теперь - правда истинная была.
Когда только он родился, говорят - ну, это медичка наша, она же и акушерка, если надо, рассказала подругам по секрету - а уж у баб какие секреты, сам знаешь... да я не ухожу в сторону, городской, ты чего?. Пришёл, попросил рассказать - дак слушай! Да не обижаюсь я, а только не перебивай.
Значит, когда родился он - будто весь как корой покрытый, коростами такими - акушерка чуть не сронила его на пол. А сам молчит - она давай с него кожицу-то сдирать с переполоху, не знает что делать, а он как зареви, живой мол! Тельце-то его всё тёмное, говорила, и пахло от него, как от дерева когда кору дерёшь.
Любка-то, мать, когда показали ей, да дух-то свежего дерева услыхала - чуть не ополоумела, белугой заревела, ей медичка всё нашатырный подносила тогда и капли успокоительные... Чего "короче"? Опять перебиваешь! Ну ладно, наливай давай, там есть у нас? Есть, ну...
Папаня его, Витька, когда Любка вернулась домой с сыном, давай её бить смертным боем, сволота такая - уже и до него сплетни дошли! Потом из дома ушёл и запил пуще прежнего, всё у приезжих ошивался - нерусские у нас шабашили, школу на лето ремонтировали, ну и самогонку да водку жрали временами, не хуже наших, как бригадир ихний отлучится, в город там или куда. Короче, убили его - сам полез на одного шабашника, тот и ножом пырни возьми... Пьянка, пьянка всё. Сельсовет уж потом на похороны деньги выделил, схоронила Любка мужика своего, забулдыгу. Того, кто убил, посадили, а бригада съехала сразу, наши, деревенские, потом доделывали ихние объекты.
И вот, Тёмку этого по селу нагишом-то не видел никто сызмальства - даже и по пояс. Малой был, так Любка, видать, его купала, да в баню, подросши, поди сам ходил - а баня у них своя, справная, была. А так всё в рубашечках с рукавами, да плотно застёгивался, да в штанах длинных, и в жару ничего лёгкого такого не надевал. А коли человек в жару рубашку не скинет - значит, чего-то стыдится, чего-то на теле не того, болячки какие. Сама-то Любка дояркой на ферме всю жизнь проработала, да ещё в медпункте полы мыла - им с сыном хватало на прожитие и на одёжу.
Ребятишки его с детства невзлюбили почему-то - то ли от родителей наслушались баек поганых, то ли сами что чуяли, но только дразнили часто - "Деревянный" да "Буратин", били бывало, хотя он вроде и не вредил никому, не пакостил. Такой тихий весь был мальчонка, и улыбка добрая.. А всё равно, как улыбнётся - и ребятишки замолкали, не дразнились.
Да и взрослые не шибко Тёмку жаловали - от него всю дорогу деревом будто пахло, да слухи-то эти тоже... Я вот да несколько ещё человек его и жалели - кто конфетку даст, кто по голове погладит - дитё же, а уж что там языками дураки треплют - ихнее дурацкое дело. Так вот походя, на улице увидишь, поздоровкаешься с ним - а он улыбнётся, ровно солнышко весеннее засветит. Так-то малец добрый и безобидный, а вот сторонились его многие. Ну а он привыкший уже - как подрос, и время свободное было, летом там - всё по-за деревней слонялся, то в лесу, то на кладбище часто ходил, на папкину могилу - видать всё ж скучал за отцом-то, которого и в глаза не видел. Странный ещё тогда был.
Ну, наливай опять... чего, уже нет? Лихо мы с тобой её приговорили. Мать, мать, слышишь! Сбегай за бутылкой, а? Да не пьяные мы, тут человек приехал, ваши сказки бабские собирать, уважить надо. Вот и рассказываю ему про Тёмку, Буратина нашего, помнишь? Что, сам сходишь? А маркет этот найдёшь? Ну ладно тогда...
...Ого, аж две принёс! Лихо! Мать, да не ругайся, лучше вон ещё капустки принеси да с нами посиди.
Вот. А учился он в школе хорошо, у нас тогда десятилетка ещё была - всё грамоты давали. И за это его опять же ребятишки невзлюбили, тут дело известное, не любят тех, кто в отличниках ходит.
Как взрослее стал, к девкам давай интересы проявлять - а они его тоже всё дразнят, бывало. Одна только Наташка Ковалина, агронома дочка, ему это... как у вас по-городскому говорят... симпатизировала, ага. Ну, он всё около неё вился, и она с ним ходить давай, лет по шестнадцать им было. Да просто ходила, дружили, не подумай чего - тогда такого блядства, как сейчас, у нас не было - это вон теперь молодёжь эти, "егуары", что ли всё жрёт, ну, такие - как брага, да грешат как собачки под каждым кустом. Тогда, при советской власти, спокой был насчёт этого - и старших уважали.
А потом как-то в клубе на танцах ребята его избили, такие ж ровесники его, а её застрамили - давай "деревянная невеста" дразнить. Ну, Наташка заплакала, да до дому побёгла с клуба этого дурного.
А наутро у агронома, Наташкина бати-то, весь забор дёгтем измазали да матюги написали. Тот участковому нажаловался, потом приходит к дочкину ухажёру домой, да с хрена на хрен материть давай: дескать, к моей дочке чтоб ни шагу больше, да распоследними словами всё кроет и его, и Любку, мать-то - а лето было, жара, у всех окна пораскрываны... ты чего мрачный такой стал, городской? Наливай давай, или я сам щас... На вот полную тебе, а то аж лицом потемнел.
Ну вот, окошки пораскрываны, говорю - а на селе бабка Антонина такая была, всё вынюхивала слухи всякие да ровно сорока на всех углах потом пиздела. Вот она и рассказала, что в окошко подглядела - будто, значит, агроном орёт на Артёмку, мать-Любка плачет - а Артёмка сам весь аж чёрный стоит, ну как ты сейчас... чего, плохо может стало, полежишь вон в зале на диване, поспишь?.
И вот, будто, Антонина брехала, у Артёмки на животе рубашка-то прорвалась, и оттудова как щупальцы какие или корни... пучком таким, говорит, метра два, выскочили - да агроному в живот, да за шею душить стали... Дальше Антонина не утерпела такое смотреть - "свят-свят-свят" закричала да бежать! Ясное дело, не поверили сплетнице про эти корни. Так что как там на самом деле было - неизвестно, и чем Деревянный агронома убивал - тоже.
* * *
Короче, потом к Любке с Артёмом народ-то сбежался, как Антонина им набрехала всё это - смотрят, а Любка мёртвая лежит, сердце не выдержало, а агроном Ковалин весь как есть изувеченный, смотреть страшно. Артёмка же пропал, как не было - сбежал, поди, в город. И потом ещё, помню, одного из тех ребят, что Артёмку в клубе били, в тот же день нашли задушенного - тоже, видать, он постарался. А сам Тёмка исчез из села, говорю, и в каких ебенях теперь обретается, даже не знаю. Ну а Наташка, подружка его,как отца схоронили, тоже с матерью от нас куда-то подались.
Вот такая история была у нас...э, ты куда собрался, лица нет! Говорю, переночуешь у меня давай. А-а, на улку решил - давай-ка я с тобой, а то бывает, озоруют ребята по вечерам, побить могут, если не местный. Заодно покажу, где тот дом, ну, где твой тёзка жил.
... Ух, вечер какой тёплый!. И природы у нас пока живые в селе, шибко не испохабили, как у вас в городе-то - чуешь, какой воздух духмяный... откуда-то свежим деревом доносит, чуешь? Ну, это лесопилка неподалёку, лесопилка стоит в яме, окружённая...
Вон, видишь развалюху? Вот тут всё и случилось - после того там никто и не селился, как Любку схоронили - я бы тоже не стал, по честному. Дом-то прогнил, и никто его не трогает, боятся, хотя времени прошло . Одна липа вон стоит, никто не хочет спилить. Чего лыбишься-то? Стой, я вот теперь тебя узнаю кажется... Тёмка, ты что ли... а вот липа ваша... ох, да ты как столько лет спустя вернулся... я ж вижу, лицо вроде как знакомое!
Эй, чего творить-то удумал, куртку расстёгиваешь... а рубаха сама рвётся... права Антонина тогда оказалась, что ли... ой не могу, сердце!.
* * *
...- Поднимайте старого, ребят, давай-давай... пьяный видать, ну-ка... бля, да он не дышит!. Мишаня, до участкового беги скорее да до медички - буди их, пускай сюда идут, к Буратинову дому.
- Главное, возле дома этого поганого и помер, где Буратин, Деревянный-то жил, говорят. Батя мне ещё малому рассказывал, как он с ним в школе учился и бил часто - а потом этот Буратин вроде убил кого-то.
- Гля, ребзя, на липу... фонарь у кого - посвети-ка...
- А я утром тут проходил - никакого на ней нароста не было, а щас смотри, какой здоровый, как человек стоит...
- Спилить её к хренам, давно уж говорили, да и халупу снести - людям строиться надо!