Прибылых Роман : другие произведения.

Принцип подобия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  1. Смысл жизни
  
  - Так, ну что, все собрались? - Руководитель проекта начал совещание. - Итак, должен вам сказать, господа-товарищи, что мы сильно отстаем. Англосаксонская и китайская команды уже вышли на финишную прямую и начинают тестирование своих образцов. Как там дела обстоят у Южной группы, я не в курсе, но, скорее всего, тоже неплохо; по крайней мере, на совещании у Истинного Творца их за отставание не ругали.
  
  - Конечно, - проворчал ведущий творец Олег, - они не стали привязываться к Месту. Олегу позволялось немного больше чем остальным, даже ворчать в присутствии  Руководителя.
  
  - Хватит, Олег, - оборвал его Главный творец (он же Руководитель проекта). - Идея Игоря понравилась всем, мы её утвердили и упорно над ней работаем. Если бы некоторые, - он строго  посмотрел на Олега, - завязали с хреновухой и, вместо того, чтобы капризничать, включились в работу на всю катушку, наши Люди давно были бы готовы, и  неизвестно кто бы кого ещё догонял.
  
  - Китайцы, кстати, тоже к Месту привязались сначала, - вставил младший творец Сева.
  - Да, но потом все же пересмотрели подход, - не сдавался упрямый Олег. - Потому что они думают о будущем. Они в отличие от нас, похоже, знают концепцию группы Джона и готовятся к худшему... - творец Олег прервался на полуслове, ожидая, что будет.
  
  - А что за концепция?! В чем она? Что там, у англосаксов?!  - раздалось сразу несколько голосов.
  Олег торжествовал и не спешил прерывать миг славы. Ещё бы! Раздобыть наисекретнейшую информацию о задумке конкурирующей группы! Об этом никто и мечтать не мог! Все уставились на него. В комнате воцарилась тишина.
  
  Он ждал, когда не выдержит и задаст вопрос сам Главный, но тот спокойно наблюдал за Олегом.
  
  - Хорошо, - не сдерживая улыбки, начал свой рассказ творец Олег. -  Зашел я вчера в чипок, как говорится "немножко развязать с хреновухой", - он кинул озорной взгляд на Руководителя. - Смотрю, сидит Джон, вискарик дринькает. Подваливаю к нему, заказал стаканчик. То да сё - разговорились. У каждого, понятно, на уме одно - как что-то выведать у другого, а самому не проболтаться. А как это сделать? Вы же знаете, врать нельзя. И начали, значит, мы с ним кружить вокруг да около - фактик по фактику, стаканчик за стаканчиком выкладывать друг дружке информацию.
  В комнате опять поднялся шум:
  - Как это?! Да как ты мог! Олег, ты не много на себя берешь?!
  Но Руководитель проекта прервал всех:
  - Так. И сколько же ты успел выболтать?
  
  - Да, успокойтесь! - бесшабашно отмахнулся ведущий творец. - То, что наши Люди не смогут жить в других местах, оставаясь нашими людьми, этим фактом я пожертвовал, но главную-то идею я не раскрыл! Зато Джон просчитался: он виски пил,  я хреновуху, а в ней, как многие здесь знают, - Олег подмигнул Севке, - градусов поменьше будет. Вот он расслабился и раскололся, выдал и главную идею, и то, как она будет доставлена их Людям!
  
  Олег, распираемый от гордости, опять начал было выдерживать многозначительную паузу, но не стал, а то ещё побьют его товарищи. Те сидели с решительными, сосредоточенными лицами.
  - Джон проболтался, что их главная идея формулируется очень просто: "Выживает сильнейший". Ну, вы поняли? - обратился он к коллегам. - Люди будут всё время сталкиваться друг с другом, сражаться. И кто побеждает, тот получает все ресурсы проигравшей стороны. Это заставит Людей конкурировать в бесконечной борьбе друг с другом. И таким образом их цивилизация будет двигаться вперед. Красиво, правда?
  
  - Ну, эта идея не новая, - задумчиво произнес Руководитель. -  Это была первоначальная идея Второго Истинного Творца. Он хотел её применить ко всему живому на этой планете, но Первый Истинный Творец решительно отмёл ее и просил больше никогда к ней не возвращаться. Значит, Джон решился применить её к своим Людям... Интересно, сам или ему кто подсказал?
  
  Главный опять задумался. Все, включая Олега, тоже притихли. Упоминание Истинных Творцов всегда заставляло вспомнить о своей ничтожности.
  
  - Спасибо, Олег, очень интересная информация. Полагаю, все понимают, к чему эта модель приведет? - обратился Главный к присутствующим. - Англосакские Люди не будут привязаны к Месту, а значит, они вполне свободны начать вторжение. А это Война. Даже многочисленные Войны.
  
  - Ничего страшного, - неожиданно возразил молчавший до этого ведущий творец Игорь. - Если они даже победят, они сами станут нашими Людьми. Духи Места их просто-напросто  переделают.  Надеюсь, ты об этом не проболтался? - строго спросил он Олега. - Это изначально заложено в утвержденную и принятую всеми вами концепцию. Тот, кто приходит на наше Место, становится нашим Человеком.
  
  - Это так! - согласился Главный творец. - Но, если ты помнишь, гарантией этого является Язык. Если пришельцы не будут говорить на языке наших Людей, может оказаться, что духи-хранители не смогут обратить их.  Всё же лучше подстраховаться. Придется добавить агрессивности. Пусть дерутся, пока нет врагов, ну, хотя бы...  - он призадумался.
  - Хотя бы из-за женщин! - задорно выкрикнул кто-то.
  Все засмеялись, женщины-творцы возмущенно всплеснули ручками.
  
  - Так. И еще один вопрос.  Как будем кодировать? - Главный обвел всех взглядом в наступившей опять тишине.
  
  - Джон сказал, - опять выдал Олег, - они спрячут Смысл Жизни в цифру. То есть, как только появится количественное измерение всего и вся, появится возможность сравнивать одного человека с другим. А это автоматически приведет к конкурентной борьбе.
  - А если их Люди не захотят пользоваться цифрами?
  - Ха, в том-то и красота идеи, что сами захотят!  Захотят из-за того, что это удобно!  Вот пишут, скажем, два поэта стихи. Как сравнить? Как понять, кто лучше, кто хуже? А очень просто - нужно их оцифровать. Как это устроить не суть важно, это частности; достаточно рейтинг какой-нибудь дурацкий устроить или считать количество прочитавших их стихи. Да хоть количество собутыльников, - он хмыкнул. - Главное, каждому приписать циферки. И все! Дело сделано! Поэты перестанут писать стихи, точнее, не так. Они будут писать стихи, но в голове у них всегда будет сидеть мысль о циферках.  Мысль о конкуренции.
  - Ну, это уж ты загнул, - послышался чей-то голос.  - Рейтинг лесорубов ещё могу понять, но чтоб поэтов! Да быть такого не может, и никогда не поверю, что будет! Какую модель в Человека ни закладывай.
  - Да, я тоже думаю, что ничего у них не выйдет. Я-то что? Я только передаю вам слова Джона, - оправдывался Олег.  - Я не всё и понял. Там какой-то ещё фокус под названием "Деньги" они придумали, но я, если честно, не прорюхал, - тут некоторые хихикнули, наверное, вспомнили про хреновуху. - Что-то очень хитрое, но тоже с оцифровкой связано.
  
  - Так, ну, с англосаксами ясно, пусть хоть на каменных скрижалях Смысл Жизни выбивают. Мы-то что со своим делать будем, куда прятать? - Главный вернул спор в правильное русло.
  
  - А в Язык! - выдал вдруг Игорь. - Давайте закодируем в падежах языка.
  - Так, так, так, интересно... - оживился Главный.
  - У нас какая главная идея? Что Человек должен быть продолжателем дела Творца. То есть, творить. Вот пусть и будет Творительный падеж.
  - Интересно, интересно, - подхватил мысль Главный. -  А так, как творцов нужно рожать, растить, воспитывать, да и не все будут творцами,  то  вторым главным падежом и соответственно смыслом жизни будет Родительный.
  - Да, - продолжил раскрывать идею Игорь. - А так как вначале было слово, то бишь, мысль, идея или имя ребенка, то первым падежом пусть будет Именительный.
  - А если кто не может ни то, ни это, в смысле ни рожать, ни творить?
  - Тогда он может предложить свою помощь творцам и родителям, т.е. Предложный, - подхватил мысль кто-то из присутствующих.
  - Да, или предлагать свои идеи, - одобрил Главный.
  - Не только предлагать, но и оказывать помощь. Оказательный?
  - Нет, - возразил Главный. - Звучит как-то не очень. Лучше отдавать себя, давать распоряжаться собой, своими силами творцам и родителям. Дательный Падеж!
  - А как мы закодируем отрицательную обратную связь? - задумчиво произнес Игорь.
  - Может. Винительный падеж? - предложил Олег. - Нельзя допускать вседозволенность ни для творцов, ни для детей, да и для других тоже.
  - Да, хорошо, - согласился Главный. - И давайте на этом подведем черту, мы и так уже перегрузили Язык функциональностями. Боюсь, Людям будет сложно освоить.
  - Да уж, это точно. Если перевести техзадание на Язык, который Игорек наваял, с катушек слететь можно, - проворчал ведущий творец Олег.  - А ведь потом его детям в школах проходить придется!
  
  Потом долго, уже после завершения Проекта, главный творец Джон хвастался по тавернам и барам, кабакам и рюмочным, как перехитрил  ведущего творца Олега, споив его и выведав все секреты.
  
  С тех пор и пошла про русских слава  как о пьяницах.
  
  
  
      2.  Коктейль "Протуберанец"
  
  Всеволод как всегда в своем репертуаре - засиделся в новой лаборатории, с головой уйдя в работу, чуть не пропустил встречу с друзьями-коллегами, сотворцами по злосчастному проекту "Земля".  Но он спохватился, метнулся напрямик сквозь пяток вселенных, рискуя нарваться на неприятности, и успел, почти успел.  Дружеский  официоз, он хоть и дружеский, но все, же официоз, закончился. Коллеги, кому супружеские половинки не давали больших степеней свободы, уже отбыли, а из тех, с кем действительно хотелось встретиться, Севка нашёл только Игоря.  Ведущий творец сидел у стойки бара один и по обыкновению сосал что-то безвредно-безалкогольное.
  
  Спокойное течение дружеской беседы, взбаламученное было появлением Севки, быстро вернулось в тихие берега. Пошли типичные расспросы: "Как ты?", "Что нового?", "Над чем работаешь?", "А что слышно про того-то?", "А что про того-то?". Севка отвечал, выслушивал рассказы других, но начал ловить себя на мысли, что приходится напрягаться, чтобы удержать внимание на том, о чем говорили бывшие коллеги. Тему Земли старательно избегали, быть может, от этого и повисла в эфире некая неловкость, недосказанность.  Наконец, удовлетворив необходимый минимум любопытства приятелей, Всеволод подсел к Игорю. Он заказал двойной "Протуберанец", к которому  в своё время пристрастил его ещё один товарищ по провальному проекту - бывший ведущий творец Олег.
  
  Поздоровались. Помолчали, потягивая каждый своё. Особо близки они не были. Игорь неразговорчив, обычно погружен в свои мысли, а Севка к тому же моложе, ненамного, на два круга всего, но всё же...
  
  - Игорь, я что-то Олега не вижу, не знаешь, где он? - наконец прервал молчание Всеволод, чтобы что-то спросить.
  Ответ ведущего творца заставил его изумиться:
  - Он на Земле.
  - Где?! - Севка решил, что ослышался.
  - На. Зем. Ле. - спокойно, почти по слогам, повторил Игорь, рассматривая рентгеновские струи в своем бокале. - Да. Что ты удивляешься? Разве ты не знал, что он экстремал?
  - Я слышал, что он облазил все черные дыры в тринадцатом секторе, но Земля! Это уж слишком.
  - Что, слишком? Опасно?
  - Угу. - Севка кивнул.
  - А вот скажи мне, Всеволод, что там страшного?
  - Ну, как... - начал Севка и вдруг осекся, сообразив, что он не знает ответ. Просто так принято считать, все посвящённые в тайну знают, что Земля- это плохо, это проблема и неудача. У него в мозгу застрял этот стереотип, и он тупо повторял банальную мысль, как межзвездный близнец. Игорь не сводил ироничный взгляд с товарища.
  - ... Там опасно, потому... что... - Севка чувствовал себя неготовым к сессии студентом на экзамене, который пытается сочинить ответ прямо на лету. - Мы создали несколько разных цивилизаций, вместо того чтобы портировать одну идеологию...  И, наверное, они вступили в конфликт друг с другом.
  Протоплазменные глаза ведущего творца с безжалостным спокойствием наблюдали  муки бывшего коллеги.
  - И... э... В общем, я не знаю, Игорь! - сдался, наконец, "студент".
  
  - Сегодня никто там, наверху, не хочет вспоминать Землю. А знаешь, почему? - спокойным тоном Игорь задал вопрос, на который не ждал ответа. - Мы совершили ошибку. Очень большую ошибку. Модель Человека изначально была дефектной. Да, это было интересно, в теоретическом плане...
  - Ты что имеешь в виду? Дуальность?
  - Да. Я про неё. Мы запихнули в человека два противоречивых начала - добро и зло. Понимаешь? Мы заложили конфликт, бомбу в каждого человека. В каждого!
  
  Всеволод смотрел на ведущего и не узнавал. Неужели прошедшие круги так изменили творца? Первый раз он видел его таким эмоциональным.
  - Ты только подумай, что получилось в итоге?! Мы сотворили миллиарды существ, которые способны не только уничтожать друг друга, но даже! Даже! - Игорь опять выкрикнул в газовую туманность бара. - Даже самих себя!
  
  Всеволод не часто думал о неудачном проекте - кому охота вспоминать ошибки? Но то, что говорил Игорь, было совершенно новой точкой зрения на проблему Земли. Это было  невероятно. Севка считал, что проект не удался потому, что либо их группа "накосячила", либо Джон со своими "наколбасил".  И даже не так! Есть ещё более подходящее для  очистки совести объяснение:  все разработанные модели цивилизаций были вполне удовлетворительны, нормально отработаны и работоспособны. Проблемы возникли только при их столкновении друг с другом, когда они были перенесены на экспериментальную почву. Получается, никто не виноват в том, что Земля начала давать всплески зла в мировом спектре. Все проекты создавались в условиях конкуренции и закрытости. Они в принципе не могли быть протестированы на совместимость. Так что, никто не виноват. Получается так. Конечно, несколько миллиардов условно несчастных тварей  не есть хорошо, но это погрешности эксперимента. Что поделать, таковы законы  жизни. Так Всеволод для себя решил, но то, что сейчас сказал Игорь, меняло всю картину в корне. Если он прав, то провал был предопределён, он был неизбежен, запрограммирован изначально. И кем?! Высшими творцами!
  
  Севка сидел пораженный этой мыслью. Такие вещи трудно переварить с первого раза.
  - А знаешь, Игорь, я тоже хочу на Землю сгонять, - мысль пришла внезапно, как откровение.
  - Брось. Знаешь, что такое Земля? Это кромешное, чернее темной материи, одиночество.
  - Да ну?
  - Ты будешь несчастен. Ты не знаешь как это, и лучше тебе не знать.
  - Что?
  - Это больно. Это очень больно.
  - А что такое больно?
  - Ну это..., как будто у тебя проваливается эксперимент за экспериментом, эксперимент за экспериментом, и ты не знаешь в чем дело и в чём твоя вина... Понимаешь?
  - Угу. Примерно...
  - Так вот, это так же, только в тысячу раз больнее.
  
  Всеволод задумался, пытаясь представить масштаб переживаний. И ничего особо страшного не представил.  Напротив, он почувствовал, что его всё больше и больше влечет таинственная Земля. Этот проходной, случайный проектик, только и запомнившийся тем, что провалился. А что значит "провалился"? Это один пункт в отчете о завершении "Успешный/Неуспешный". Если честно,  то Севка так и не понял, почему проект признали неуспешным, слишком он был увлечен другими своими идеями. Чего только  "Вербалистическая психотомия" стоит! И что там ему до крошечной искорки разума, вспыхнувшей недавно, и которая погаснет за какую-то несчастную сотню тысяч оборотов планетки вокруг звезды по имени Солнце.
  
  - Хотя... - задумчиво протянул Игорь, - туда многие ходят, несмотря на то, что это не приветствуется. Слышал такое: "Экстремальный туризм"? Земля у них сейчас на первом месте. - Он хмыкнул. - Вот так вот, друг Сева, вместо Эдема и цивилизации нового типа мы сотворили зону для безбашенных сорвиголов.
  
  - Игорь, расскажи мне про Землю, что знаешь, - внутри  у него нарастало какое-то решение. Севка ещё не понял какое, но чувствовал неотвратимо надвигающийся поворот в судьбе.
  - Да больше нас с тобой про неё никто не знает, - ухмыльнулся ведущий творец. - Шучу. Конечно, за десятки тысяч циклов всё сильно изменилось. Но... Изменилось только по форме, не по сути. Дуальность человека - это проклятие Земли, и ты знаешь, кто это сделал... - Игорь смотрел в упор.
  
  "Да, он пьян!" - догадался Всеволод. Нет, не безопасно-безалкогольная бурда плескалась у него в бокале, только сейчас он заметил в нем рентгеновские всполохи  и загадочные пульсации цифеид.
  
  - Раздираемые внутренними противоречиями твари тратят всю планетарную энергию на внутреннюю борьбу.  Противоречия и войны там повсюду, внутри каждого человека, внутри каждой группы, каждого сообщества.  Как только два человека вступают в соприкосновение, ну, скажем, живут два соседа, рано или поздно - война. Континенты, страны, блоки - это всё конфликты, разрушения и страшные, страшные беды... - а им всё нипочём! - он отхлебнул густого межзвездного пойла. Помолчали.
  
  - Зачем же туда ходят?
  - Хм... - Игорь вдруг просветлел ликом. - Ты знаешь... Там, среди этого безумия, есть нечто прекрасное, нечто фантастическое, то чего нет у нас... - он сделал паузу.
  - Там есть затишье между боями... И вот в этот миг, в это краткое мгновение, вдруг наступает состояние, которое там называют "счастье". Ради этого туда стоит отправляться.
  
  "Пьян. В стельку пьян!" - восхитился Севка.
  - Ты думаешь, я пьян?! - прочитал его мысли ведущий творец. - Нет. Просто, ты не понимаешь. Ничего не понимаешь. Не чувствуешь... Это надо чувствовать. Хотя... Я тебе и логически могу объяснить, - он опять ухмыльнулся. - Раз тебе так понятнее.  Вспомни только о двух вещах - "двойственность человеческой природы" и "баланс". Дальше можешь и сам додумать, ты же у нас уже стал старшим творцом? - подмигнул он Севке.
  
  - Да, старший, три круга тому как, - задумчиво, на автомате, произнес Всеволод. - "Дуальность" и "баланс", говоришь? Ну, второе означает, что добро и зло всегда играют вничью, так? А первое приводит по твоим словам к тому, что Зло бушует на Земле в непосредственной близи от тварей, не так как у нас, зло на одной стороне Мира, а  мы все по другую.
  - Мугы, - подтвердил осоловевший ведущий творец. - Пр-а-льно рассуждаешь. Продолжай!
  - Дальше что получается... Зло в непосредственной близости к тварям, и его много...  Значит, и Добра тоже много!!! Ведь это из баланса следует!
  - Точно, - расползшийся по стойке товарищ промямлил уже почти нечленораздельно.  - Ты не додумываешь до конца. А всё почему-у? - он расплылся в счастливой улыбке.  Ты, Севочка, Зло не видел. Сидишь в своей лаб-ла-латории и сидишь, всё сидишь и сидишь... Сидишь и сидишь... А Зла -то ты не видел. Вблизи. Вот к чему Зло ведет?
  - К проблемам... - неуверенно вслух подумал Севка.
  - К проблемам... - передразнил Игорь. - Эх! Мы!
  Такая горечь послышалась в этом восклицании.
  
  - Игорь, - одна догадка вдруг поразила Всеволода, - а чем ты сейчас занимаешься?
  Ведущий только пьяно хмыкнул в ответ.
  - Что-то связанное с Землей?! - ответа опять не последовало. - Значит... Проект продолжается!? - это уже была не догадка, а почти уверенность.
  - Нет, - возразил Игорь, но ухмылка выдала его.
  "Значит, всё же да", - подумал Всеволод.
  - Я хочу там побывать, - решительно обратился он к товарищу. - Я хочу всё видеть своими глазами. В конце концов, я тоже участвовал в проекте.
  - А! Брось! - отмахнулся приятель. - Ты думаешь, всё так просто? Нет, друг мой, Сева. Земля - это действительно опасно. А-а... Впрочем, кому я рассказываю. Для тебя же и слово "опасность" - теоретический параметр.  Подумай хотя бы о том, что, оказавшись там, ты будешь всего лишь одним из них. У тебя не будет даже малейшего воспоминания кто ты, что ты. Силы, знания, опыта у тебя будет не больше чем у козявки! Тьфу, то есть человека.  И родишься ты чёрте где. Может, десятым ребёнком в индийской семье, может, в глухой сибирской деревеньке, а может, вообще в буше, среди голых чёрных людей Африки. И как ты проживёшь свою жизнь тогда? Каждый раз головоломная игра, а ты вначале даже не знаешь не то, что правил, а даже того, что играешь! Потом, через много лет, смутные ощущения появятся. Но чаще всего бывает слишком поздно: либо ты уже женат и у тебя куча детей, либо ты выдохся в борьбе за кусок хлеба, либо у тебя всё слишком хорошо и ты просто заплыл от жира и ничего не хочешь, а может, просто спился...
  
  Услышанное сильно разочаровало Всеволода. Он-то уже начал представлять, как явится в мир тварей-людей во всём сиянии славы, и сможет судить по справедливости и, если потребуется, карать по строгости:
  - Но почему?!
  
  - Потому,  - Игорь откровенно потешался над бывшим младшим творцом. - Хочешь экстрима - получи!
  - Всё равно не понял, почему силы не будет, ведь я могу что-то исправить, помочь им? Игорь, ну что ты всё ухмыляешься!
  - А, давай, мы тебя будем исправлять? Давай, положим, что ты несовершенен? А? Что, хорошая идея?
  - Ну, ты, Игорь... - Севка аж задохнулся.
  - Вот нельзя и всё! Запомни - нельзя, нельзя, нельзя!!! - Игорь опять орал. Тихо, почти шёпотом, но орал. И от его крика по бокалам расходились волны выбросов межпланетных газов, вспыхивали и гасли звёзды, начинали ускоряться пульсары. - Натворили дел, дурачьё, исправляй теперь за вас...
  
  Он проговорился! Всеволод всё понял. Вот, значит, чем занимается его коллега!  Опять наступила тишина. Севка сидел, переваривал. Игорь тоже молчал, выговорившись в бездну космоса.
  - Игорь, а Олег тоже с тобой?
  - Что со мной?
  - Ну, тоже... исправляет?
  - Нет. Он, действительно, турист. Развлекается... Хотя... Я вот только сейчас подумал. Демон их знает, что они к Земле прицепились. Всё ходят и ходят.
  
  - Игорь, так можно к вам?
  - Ладно, завтра заскочи, обсудим...  - удивительно, но ведущий творец вдруг сделался совсем трезвый, бодро поднялся, со всеми распрощался и отчалил домой.
  "Притворялся, что ли?" - но это было бы уж слишком, это почти обман, а творцы, как известно, никогда не лгут, им такое счастье недоступно.
  
  Старший творец Всеволод устало допивал остатки звездного коктейля "Протуберанец". В густой темноте бокала колыхались прослоенные межзвездным газом цефеиды, сталкивались и перемешивались звездные системы с вращающимися вокруг красных гигантов и белых карликов крошечными планетками. Всё это мерцающее великолепие переливалось и подмигивало, оно дышало и жило своей жизнью.
  
  И тут Сева первый раз испытал новое, неведомое раньше чувство - страх. А что если творец-бармен по ошибке зачерпнёт из рукава галактики "Млечный путь", крошечную желтую искорку с названием "Солнце"!?
  
  Разве такое невозможно? После того, что он услышал и понял сегодня, выходит, что  ошибаются даже те, кто устанавливают законы этого мира, - Истинные творцы.
  
  
  
      3. Диспетчер Стёпа
  
  - Бли-и-ин! - Стёпа опрокинул стопку, в которой уже было налито.
  Он решил перетащить пульт привода из комнаты, в которой обычно работал (там же и спал), в прихожую, служащую одновременно и кухней. Здесь играла музыка. На сковородке дожидалась уже переставшая сердиться и шкворчать глазунья в два ярких желтка, молодая редиска со своих грядок соблазняющее посверкивала красным боком, нарезанное тонкими ломтиками холодное сало из морозилки намекало: "Не пора ли нам пора?".  Динамики музыкального центра наполняли пространство избушки тракториста-диспетчера волнами станции L-радио, и Стёпе стало так хорошо, что он решил продолжить дежурство прямо здесь, под музыкальную рюмашку.
  
  Деревеньку накрыл теплый летний вечер. За окнами бродили густые волны травного воздуха, простреливаемые одиночными трелями ночных птиц. В разных концах села изредка перебрёхивались собаки, но они не могли победить быстро надвигающуюся тишину звездной ночи.
  
  Посадок на сегодня не предвиделось. Последнее время это случалось всё реже и реже. Исследователи, наблюдатели и комиссии вдруг как-то резко, по непонятной причине, охладели к планете. Может, оно и к лучшему - оставят в покое чудную, нелепую цивилизацию. Цивилизацию, с которой Всеволод, родившись в теле Стёпы-тракториста, сроднился и прикипел к ней душой. Хотя, если бы однажды он решил, что всё, хватит, у него вариантов бы не было - в любом случае нужно домотать срок пребывания, который сам  же себе и  организовал. А Степану ещё предстоит прожить целую земную жизнь. Всеволод и так согрешил, сбежав в этот мирок без санкции высших сил. Усугублять тяжесть преступления двойным побегом, теперь в обратную сторону, - это уж слишком. Да и не было мысли у него вернуться. Наоборот, он боялся, как и все люди того, что здесь называют Смертью. Боялся, пока был просто Степаном, боялся (по привычке, наверное), когда осознал своё Призвание и стал Всеволодом.
  
  Посадок на сегодня не предвиделось, как вдруг:
  - Степан, Степан! Объект  "Комарик" вызывает  пост  "Степан".
  В обертоны высших гармоник влился тонкий сигнал прибывающего объекта.
  Степан замешкался немного с ответом, он как раз промокал салфеткой разлитую на полированном столе настойку. Не хотелось, чтобы прозрачная струйка сумела добраться до края и бросилась с обрыва.
  - Степан! Ёкарный бабай! Спишь, что ли?!
  "Герман на подходе", - улыбнулся Стёпа. Он перекрыл возможность струйке покончить жизнь самоубийством, поспешно вытер руки о штаны и нажал на клавиатуре секретный десятипальцевый код активации.
  - Герман, ты что ли?!
  - Ну! А кто же ещё?! Бухать вредно, Стёпка.
  - Да, фиг там! С вами, блин, побухаешь! - засмеялся Степан. - Рожу-то покажешь?
  - Да ну тебя к собакам. У меня и так перегрузка по каналу. Ты же, сучок аборигенский, ихней музыкой наслаждаешься, совсем там одичал?
  - Ну, ладно, ты садиться будешь или понты гонять по эфиру? Кстати о птичках, мне наш ихний музон нравится.
  - Понимаю, понимаю, другой- то музыки нет. Давай глиссаду, раздолбай.
  - Ну, так и быть, шли свои "анализы", включаю привод.
  
  Процедура захвата-посадки прошла штатно, ничего интересного. Впрочем, для того тут Стёпа и протирал штаны - это и было его Призвание.
  
  - Ты где нынче "упал"?
  - В Австралии.
  - Ну и как оно там? Кенгуру не задавил?
  - Какие кенгуру, коалу тебе в рот, я чуть мимо Мельбурна не проскочил! У нас давно уже привода с точностью до нанометра, а у вас, в дыре вашей, допуски с полушарие.
  - Ну, ладно, не ворчи! - не сказать, что Степан обиделся, но ему становилось неприятно, когда ругали Землю. - Мы, что ли, их делаем? Ко мне-то хоть заскочишь? В баньке попаримся. Или, как всегда, некогда, дела?
  - В баньке? А ты уже натопил?
  - Да, ёлки, Герик! Ты пока из Австралии доберешься, всё будет! Давай!
  - Да? - нерешительно произнес друг. Он засомневался, прежде чем принять решение. - А, топи! Хрен с ним, один земной цикл задержусь у тебя.
  - Год, что ли? - засмеялся Степан.
  - Какой год! Сутки!
  - Так и говори, а то материться вон как намастрячился, а всё "циклы, циклы".
  - У нас там все уже матерятся на вашем языке, такая зараза оказалась!
  - Да, и куда тебе год здесь пробыть, ты зимой в спячку заляжешь или, как оно там у вас, у комаров? Ты опять комариком?
  - Ага. Ладно, Степа, некогда мне, дела. Давай, готовь баню, скоро буду.
  
  Нельзя сказать, что Призвание Степана тяготило, всё было хорошо. Знать для чего ты живешь - редкая удача для человека, она выпадает одному на тысячу, а может и на миллион. Некоторые всю жизнь мучаются этим вопросом, а большинство просто не задает его - живут себе, как живется, и в ус не дуют. А вот Стёпе повезло.
  
  ***
  
     Прозрение случилось, когда однажды, воскресным днём, Степан вышел на улицу. Только что закончился сильный летний дождь с грозой. Сизая туча отползла на восток, и  солнце сверкало, отражаясь от всего на свете: от капель, свисающих с мокрых листьев, от блестящих влажных поверхностей и неровностей кустов сирени, от усыпанных крохотными бриллиантами еловых лап. Оно купалось в лужицах на дорожках и грело, грело... Грело ласковым теплом, таким родным, что душа растворялась во всём этом благолепии и плыла вместе с запахом мокрой земли над подорожником.
  
     С неба литься перестало, и теперь только редкие тяжелые капли срывались с деревьев, наполняя пространство тихим шорохом и постукиваниями по листьям и траве. Свежесть летнего дня обнимала тело тракториста, стоящего посреди двора в одних штанах. Степан замер под высоким молодым дубом, росшим рядом с домом и прикрывавшим ладонями своей кроны крышу маленькой Стёпиной избушки. Матушка, когда ещё была жива, всё просила спилить высокое дерево, боялась, что буря завалит  его как-нибудь на дом, но Степан все оттягивал, может, ленился, а, может, что-то ещё не давало выполнить просьбу родительницы. Так и не выполнил...
  
     Степан стоял и слушал, как вокруг шлёпаются капли. Он поднял лицо вверх и заворожённо наблюдал полёт летящих навстречу, сверкающих всеми цветами радуги искр. Случайный ветерок зацепил верхушку дерева и каплепад усилился. Вдруг одна тёплая дождевая жемчужина долбанула Стёпу в лоб, другая - в левый глаз, а ещё одна -прямо в правый. " Во как! - расплылся в блаженной улыбке Степан, - в лоб дали, ещё и глаза закапали". Капли были тёплые и очень приятные. И в этот-то именно момент, Степан стал превращаться во Всеволода. Он уворачивался от летящих сквозь молодую зелень капель и отчетливо осознал, что это уже когда-то было - те же самые ощущения, но не в этой, нет, в другой жизни. Ведь точно так же когда-то он уворачивался от тёплых, падающих навстречу звёзд!
  
     А через неделю произошло ещё одно событие, окончательно раскрывшее ему глаза.
  После очередного дождя (вторую неделю дожди шли каждый день, задержали всем покосы) Степан собирался подправить дверь в сарае. Только начал снимать её, как на улице зазвенел велосипедный звонок, и над забором показалась вопрошающая голова:
  - Доброго здравия, хозяин. Можно вас спросить?
  
     Степан вышел на улицу. Загорелый до неприличия, спортивный, в шортах, смахивающих на семейные трусы, мужчина в компании с двумя девушками припарковал свой велосипед у забора Степана:
  - Не подскажете, нельзя ли у кого у вас в деревне остановиться? До завтра. Мы туристы, путешествуем вот. Попали под ливень. Хотелось бы помыться, отдохнуть немного и дальше поедем.
  - Переночевать? - Степан, не спеша, разглядывал компанию. Похоже, и вправду туристы. Велосипеды в грязи, мокрые лица, огромные рюкзаки, притороченные к рамам, промокшие футболки (девушкам очень шли, особенно блондиночке). Пустить-то оно, конечно, можно, но уж больно чудная компания. Вдруг извращенцы какие? Ну, как начнут чего вытворять? Иришка - невеста Степана (наверное, можно и так сказать) убьёт, пожалуй, когда слухи дойдут, а они дойдут обязательно, что пустил двух городских девиц в дом.
  - Может, до завтра подсохнет чуть, а то по грязи очень тяжело девушкам ехать, - спортивный мужик словно почувствовал сомнения Степана, и тон его стал наигранно заискивающий.
  Степан терпеть не мог, когда перед ним заискивали, тем более так притворно-шутливо. Дураку ясно, что пижон только издевается. Но, вопреки желанию послать троицу извращенцев куда подальше по улице, Семён, сам не понимая почему, сказал:
  - Да, можете хоть у меня переночевать, баня есть - отмоетесь, чё ж.
  - Правда?! - обрадовался дядька в трусах. Степану показалось, тот заранее знал, что Стёпа даст слабину и пустит первых встречных-поперечных в свой дом. - Я заплачу, не переживай.
  - Да на кой мне ваши мани, - решительно возразил Стёпа, - живите, хоть полторы ночи.
  Все засмеялись, разрядив неловкую паузу.
  
     Он распахнул калитку пошире:
  - Заводите свою технику, у меня перекантуетесь. Ставьте велики под навес.
  - Значит, баня у вас есть, может, вы и попарить не откажетесь? - игриво зачирикала одна из спутниц мужика в "труханах", та, которая поблондинистей. Степан "читал" эту простушку на раз. Ей хотелось безопасно пофлиртовать с молодым, туповатым, деревенским парнем (конечно, туповатым, а какие они ещё бывают в деревне!). Однако, её подруга, коротко стриженая брюнетка, молчала, но её быстрые точные взгляды говорили больше, чем болтовня блондинки. Она хотела того же - безопасного флирта, чтобы как бы что-то и было, но как бы и ничего не было. Стёпа посмеивался внутри. Городские несчастные стервочки со вконец запутанными мыслями - сами не знают, чего хотят.
  - Будет баня, не бойтесь. У нас тута у всех есть. А как жа! - Степан уже тащил рюкзаки "брю" и "блонди" в хату. И надо сказать, ему это нравилось.
  
     А потом гости втроём парились, звали и Степана, но он не пошёл, ну их... Если честно, не смог преодолеть стеснительность. Может, оно и к лучшему, а "спортсмен" парился со своими спутницами без зазрения совести. Однако как-то было понятно, что ничего такого там не было, а если и было, то извне этого никак нельзя было заметить. "Так какая мне разница - было, не было. Не моё дело!" - здраво рассудил Степан и выдал всем троим чистые полотенца и разные свои стираные одёжки.
  
     Вечером опять зарядил дождь. Они сидели вчетвером в красивой беседке, построенной Стёпой под яблонями в саду, и веселились от души. Девицы пили невесть откуда взявшееся вино, играли песни на гитаре, смеялись, а Степан угощал Славу (оказалось, мужика звали Слава) своей настойкой - "дубовкой". Дубовку "изобрела" баба Нюра, она так называла настойку на листьях дуба, яблони и груши, заправленную жёлтым липовым медом. Славе, конечно, понравилось. Да, и надо ли говорить про это, ну, как оно могло не понравиться, одно слово - напиток богов!
  
  Как-то само собой между Славой и Степаном установилось такое взаимопонимание, которое иногда случается между людьми. И вроде бы ничего общего: Слава - учёный (он объяснял Степану устройство Вселенной), разбирается в тонких материях, кварках там и прочих шкварках, а Стёпа что - тракторист, знает только жатки да плунжерный насос, который скотина Винтик вторую неделю никак починить не может, вот и все его знания. Ну что общего могло быть между ними, однако, дубовка сблизила мужиков и настроила на задушевную беседу.
  
  Чёрно-белые девицы поначалу кокетничали со Стёпой, но, не получив должного внимания, пофыркав и повыказывав своё "фи" мужскому населению стола, отправились обживать постели в Стёпиной хате.
  
  - Ну, здравствуй, Всеволод, - холодок пробежал по спине Стёпы от слов, произнесённых гостем, когда они остались одни в беседке. - Наконец-то я тебя нашёл. Хорошо, что ты начал вспоминать, а то бы ещё неизвестно сколько искать. Я же на твои воспоминания вышел.
  Степан вскинул взгляд на собеседника и упёрся в чёрные, как глубокий-глубокий космос, глаза.
  
  Он. Начал. Вспоминать.
  Он начал вспоминать, погружаясь в темноту взгляда, свою прошлую жизнь, всё, чем является на самом деле. И оболочка земного Степана стремительно скукожилась, и его вообще не осталось. Всеволоду вдруг даже стало жаль нелепого тракториста-книгочея Степана. Но он уже вспомнил свою сущность, и Степан не мог спорить с богом, он не мог иметь никакого, хотя бы микроскопического значения, по сравнением с тем, кто обитал в его теле.
  
  - Олег?! Ты - Олег?
  - Вспомнил! Ну, надо ж ведь! Вспомнил.  Да, Сева. Это я.
  - Экстрим?
  - Экстрим, экстрим, - засмеялся Слава-Олег. - Для простаков - экстрим.
  - А не для...?
  - А не для простаков  меня здесь нет.
  - Понятно...  А барышни? - мотнул головой Всеволод-Стёпа в сторону погасших окон дома.
  - А-а, нет, это так, аборигенки. Просто подружки. Должен же я здесь, в командировке, хоть что-то приятное поиметь, - засмеялся творец. - Наконец-то я нашёл тебя. Знаешь, что тебя там все потеряли?
  - Подожди, подожди, мне надо прийти в себя, всё переварить.
  - Нет уж. Сейчас всё вывалю тебе и пойду спать, а ты как знаешь, сиди тут переваривай хоть до рассвета.
  - Ну?
  - Что, ну? Лапти гну! На тебя зуб нарисовали наверху. Нехорошо ты поступил, что сбежал сюда. Да ещё так, внаглую.
  - А ты? - огрызнулся Севка.
  - Я - другое дело! - возразил Олег.
  - Что другое?
  - А то! Не твоё дело. Короче, я никогда ничего не нарушал.
  - Официально ты здесь, что ли?
  - Не твоё дело.
  - Ясно...
  - Чёрт! Значит, ты всё вспомнил. Так быстро, ну надо ж ведь!
  - Ничего я не вспомнил, но я смутно припоминаю проект, и эту планету, и то, как Игорь рассказывал мне про твои вояжи сюда. Ещё помню, он обещал помочь попасть на Землю, но в последний момент подвёл, пошёл на попятную.
  
  Над садом сверкнула короткая слепящая вспышка и небеса, вспоротые неистовыми раскатами грома, раскололись. Боги даже не вздрогнули. Существ, не раз наблюдавших вблизи гибель звездных систем, простой разряд планетарного электричества не пугал, однако, Слава вздрогнул, и Стёпа вздрогнул.
  - Кажется, дождь усиливается, - выглянул из-под козырька беседки Слава. - Что ж, нам делать-то? А?
  - Чё делать, в дом пошли, хотя и здесь не промокнем.
  - Да, я не про то, балбес! Что нам с тобой делать? Ты знаешь прекрасно, что не имеешь права опускаться до уровня этих существ.
  - А ты?! Ты можешь?
  - Да, говорят тебе, я - другое дело.
  - Родиться здесь - это мой выбор! Мой! Понимаешь? Я вспомнил. Да, я вспомнил, кто я и что я. Я знаю, что я - преступник, но я должен прожить земную жизнь, даже если бы это мне не нравилось. А мне нравится! Да. Мне нравится, понял? Нравится! И пусть они все там идут... куда подальше.
  - Что ты разорался, Севка? - тихий печальный тон Олега-Вячеслава остудил запал Всеволода-Степана. - Я всё понимаю...  Ах, как я всё понимаю. - Последние слова прозвучали настолько откровенно, что Сева даже потерялся. А собеседник продолжал:
  - Я сам прирос к этой дурацкой Земле. Если задуматься, идиотский эксперимент, почти шутка, помнишь, как резвились тогда? А вот каждый раз, покидая её, скучаю там. Скучаю во всех этих бесконечно-цветных вселенных.
  
  Замолчали. Дождь уже плотно выстукивал вертикальные дроби по всему, что попадалось вокруг. Теплые брызги залетали в беседку и покрывали мелкими капельками скамейки и стол и спины богов. Дождь, который придумали они, теперь выгонял двух творцов из уютной беседки, где только что один объяснил другому, кем тот является на самом деле.  Дождь выгонял их в дом, под надежный кров, построенный отцом одного из богов - простым человеком, жителем этой планеты. Как ни нелепо выглядела ситуация, но творцы были не вправе и не в силе утихомирить разбушевавшуюся стихию.
  - Пошли, я тебе кое-что дам, - тихо произнес Олег.
  
  Они перебежали, перепрыгивая через лужи, под отвесно падавшими каплями воды из беседки в хату и зажгли свет в прихожей. Олег достал из своего рюкзака плоский, тяжелый предмет.
  - На, Сева, держи. Это портативный компьютер землян.
  - Ноутбук, что ли? - проявил эрудицию Степан.
  - Да. Но только с нашим модулем. Ты на Земле можешь остаться только при одном условии...
  - Каком?
  Олег не спешил с ответом.
  - Ну, не томи, говори уже!
  - Если у тебя будет Призвание.
  - Как это?
  - А вот так. Если у тебя будет задание оттуда, - Слава показал пальцем наверх.
  - Угу.
  - Что угу?! Будешь здесь диспетчером.
  - И чё делать? - тупил Стёпа.
  - Чё делать, - передразнил Олег. - Будешь встречать и провожать прибывающих из космоса. Здесь станция станцию наведения-привода.
  - Официально?
  - Конечно.
  - А разве мы уже вступили в контакт?
  - О, Истинные Творцы! Да, у тебя совсем человечьи мозги стали. Официальная, в том смысле, что это не экстремальные балбесы, вроде меня, и не сумасшедшие беглецы, вроде тебя, а исследователи, учёные и прочая уважаемая публика. Как ни странно, эта земная цивилизация оказалась востребованной в смысле изучения. Обычно, ты знаешь, десять в третьей планетарных циклов и культуру стирают, но тут мы получили на самом деле что-то очень интересное. И вот теперь уже серьёзные силы высказали заинтересованность познакомиться с вашей экзотикой. Считай, тебе невероятно повезло. У тебя появляется официальный повод легализоваться здесь. Пока исполняешь своё Призвание - имеешь право жить на планете Земля.
  
  - Спасибо, Олег. Правда, спасибо! Как тебе удалось только...
  - Не за что. Инструкции внутри. Справишься с этой примитивной техникой?
  - Конечно, справлюсь, - улыбнулся Севка. Он прижимал здоровый, килограммов в пять, ноут, к груди.
  - Ладно, давай спать.
  - Спокойной ночи, Олег.
  
  Вот и всё. С тех пор, Стёпа-тракторист стал звёздным диспетчером. Пожалуй, если задать ему в лоб прямой вопрос:
  - Рад ли ты, Стёпа, что нашёл своё Призвание? - возможно, он и скажет честно: - А чёрт его знает, мил человек!
  И это будет правдой. Потому что его и тяготили ночные дежурства, и радовали. Иногда, когда музыка контрольной радиостанции была настоящей, диспетчер растворялся в атмосфере. Он становился волнами эфира, обнимающими планету, и подпевал им. Это было изумительно и замечательно одновременно. Поражало, как можно быть таким ничтожеством и при этом сливаться с Вселенной, встраиваясь в волну счастья.
  
  ***
  
  - Пить будешь? - Степан подставил Герману распаренную руку.
  - Да, я уже лыка не вяжу. Ну, давай ещё пару капель.
  Комар воткнул жало наугад, но удачно попал в тонкую пульсирующую венку. На распаренной горячей коже друга ему было жарко, как тому в парилке. Чуть-чуть креплёная кровь пьянила комариную голову.
  - Всё. Больше не могу, - отвалился он через минуту, вытаскивая трубочку жала. - Ещё в парилку пойдешь? А то я устал что-то.
  - Почему бы и нет. Пошли и ты со мной. Я тебя веничком отхожу, - подколол друга Стёпа.
  - Не-е, не-е! И не уговаривай! Я после того как выпью, в парилку ни лапкой. Сердце надо беречь.
  - Кто бы говорил! - засмеялся Степан. - Ты мотаешься по всем вселенным, не вылазишь из чёрных дыр, а в парной боишься сердечко посадить.
  - То дыры, а то русская баня, сравнил тоже, - в тон другу весело возразил комар.
  - Рассказал бы чё-нить? Как там дела в глубоком космосе?
  - Что, всё-таки интересно? Тянет домой? А? Да, ничего особенного. Вселенная живёт своей жизнью. Лучше ты мне расскажи, как вы тут умудряетесь изучать Бозоны Хигса и жить с "удобствами во дворе"? Вот уж чудо из чудес.
  - А меня это не напрягает ни капельки. Наличие унитазного бачка, отнюдь не признак высокой культуры. Разве что, может, старикам тяжело, ну, так я надеюсь освободиться от Призвания раньше того. И потом, это к вашим аналитикам вопрос. Моё дело маленькое - пошёл, отпахал смену на тракторе, встретил какого гонца из глубин космоса вечером и свободен.
  
  - Кстати, таких девчонок-комарих встретил за твоим забором в лесу! - пропел Гера. - М-м, закачаешься!
  - Рехнулся?! У них же одно на уме - как крови побольше попить. Уж поверь мне, книжек они не читают.
  - Не читают... - передразнил Герман. - Что толку, что ты читаешь. Всё равно тракторист трактористом. Да что б ты знал, комарихи гораздо более сложные в интеллектуальном смысле существа, чем многие люди! Не веришь? Как бы объяснить... Смотри. Например, взять тебя. Ну кто из людей поверит, что ты являешься для них кем-то вроде бога? Попробуй объяснить тому же Винтику или Мирону, что тракторист Стёпа  круче  чем даже режиссер или артист Санкт-Питерсбурхского балету.  Да они не "въедут"  даже о чём речь. Для них ты как был Стёпка-Вумник, так и останешься навсегда, а оно тебе надо?
  - Гера, ты больше за забор не летай, хорошо? У тебя от обилия особей женского полу совсем мозги набекрень. Кстати, кровососущий, а ты знаешь, что у нас только комары-женщины кровь сосут? Ты, часом, ориентацию не поменял? Прокол у вас там с материализацией случился, однако.
  - А я не кровь сосу, а разбавленный алкоголь. Ты не заметил? - оба засмеялись. С чувством юмора у друга Геры всё было в порядке.
  
  - Знаешь, чем чаще я здесь бываю, тем меньше понимаю что-либо. Какие-то сплошные извращения.
  - Сам ты, насекомое, извращение, - засмеялся Степан. - Если вы чего-то там не понимаете, ещё не значит, что это извращение.
  - Тебе нравится, что ли, здесь?! - подозрительно пропищал Гера.
  - Да, причем здесь нравится - не нравится, - раздосадовался на приятеля Степан. - Я говорю, что это просто интересно.
  - Кстати, если ты думаешь, что твоя выходка прошла без последствий, то ты ошибаешься. Я тебя, как друг, должен предупредить.
  - Не надо! - Всеволод возразил резко, как отрезал. - Давай не будем. Ну, что они могут сделать?
  - Что сделать? А ты знаешь, что все по возвращении отсюда, даже из командировок, попадают на "страшный" суд?
  - Напугал, блин!
  - Что, напугал? - передразнил Герман. - Срок впаяют, мало не покажется. Ну, вот не могу понять, на хрена тебе это нужно?! Сидишь тут в этой "дыревне", занимаешься чёрти чем, какой-то ерундой.  Встречаешь-отправляешь, шкафы мастеришь, а мог бы серьёзную науку делать, улучшать природу.
  - Природу людей?
  - Хотя бы и людей. Они, что у нас, идеальные получились?
  - А их не надо улучшать! - упрямо возразил Всеволод.
  Не нравился ему сегодняшний разговор. Он чувствовал, что друг куда-то клонит и подводит его к неприятной черте, но вот  к какой и что за ней?
  - Погоди, погоди, Герман. А что ты в Австралии делал? - поразила Стёпу нехорошая догадка.
  - Ну, дела разные, - неопределенно ответил комар.
  - Что-то ты их там слишком быстро справил. Обычно тебя неделю нужно уговаривать,
  чтоб заглянул на пару часиков. Может, тебя вовсе не в Австралию послали? А, скажем... ко мне? Молчишь? Значит, правда. Но зачем?
  - Давай лучше ещё выпьем? - попытался замять разговор Герман.
  - Давай выпьем, отчего же не выпить.
  
  Сева налил себе в рюмку сто грамм и подставил руку, согнутую в локте, приятелю.
  - Давай сначала ты, - пошутил комар, - тогда коктейль "Блади Стёпа" будет покрепче.
  Степан выпил и не стал закусывать.
  - А чего ты всё комаром-то? На материи экономят? Прилетел бы человеком - попарился по-настоящему.
  - Ага, - пропищал приятель. - Сам знаешь, как оно - материализоваться. И как тебе удалось, ума не приложу!
  
  Сева промолчал. То, что он сюда попал, было серьёзным нарушением, если не сказать больше, и лучше детали происшедшего не знать никому.
  - Ну, расскажи, расскажи, - ткнул острым носом приятель в горячую кожу. - Я же "могила", ты знаешь.
  
  Степан сильно захмелел. По местным меркам он был мужик непьющий, вместо этого столярничал, мастерил всякую деревянную всячину (пол деревни сидела на его табуретках) и читал книжки. Когда перечитал всю сельскую библиотеку, включая полные собрания классиков марксизма-ленинизма, повадился ездить в городскую, там и познакомился со своей библиотекаршей Иришкой.
  
  - Чего там рассказывать, на пролёте газовой туманности зачерпнул горсть, вот и всё! - попытался отмахнуться Всеволод.
  - Да ладно, не гони. Там тяжелых ядер нет. Ты что, мне, своему другу, не доверяешь?
  - Хорошо, я тебе скажу, только клянись, что никому. Клянёшься?
  - Да, клянусь, клянусь, хватит набивать себе цену, говори уже.
  - Только тебе и только как другу.
  - Ну?
  - Я прошел через центр сверхновой. Точно рассчитал момент и... проскочил, заодно прихватил правильных ядер в фотонной упаковке.
  - Не может быть!
  - Ну.
  - Обалдеть! Вот почему твой след потеряли. Тебя ведь вели уже, ты знаешь об этом?
  - Знаю.
  - Заранее поняли, что ты на Землю собрался. Ну, ты просто гений, Всеволод! И такой талант сидит диспетчером в этой дыре! Ну, ты даёшь! Это ведь с какой точностью нужно было рассчитать момент, когда сверхновая уже не убийственно опасна, но ещё не раскрылась... Потрясающе! А расчёты остались?
  - Зачем тебе?
  И в самом деле, зачем ему расчеты? Это было непонятно.
  
  Немного помолчали. Всеволод вспомнил побег, как боялся, что материализуется где-то не в своем секторе, он не хотел оказаться в Америке, Европе или Китае, задача состояла именно в том, чтобы попасть  сюда. Вот это оказалось по-настоящему трудно, гораздо труднее самого побега, ведь его не встречал диспетчер со станцией наведения. Фактор неопределённости места рождения сильно беспокоил его с самой задумки побега, до момента выключения сознания, когда он перестал быть Всеволодом, а стал мальчиком Стёпой. Самым обыкновенным мальчиком. Творец Всеволод исчез на двадцать восемь лет. А мальчик Стёпа понятия не имел ни о каком  глубоком-глубоком Космосе.
  
  - Слушай, Сев,- отвлёк от воспоминаний друг. - Неужели, тебе и вправду так здесь нравится?
  - Не так, но нравится.
  - Да ты хоть помнишь красоту глубокого Космоса? Столкновения и разлёты галактик? А безбрежные моря чёрной материи? А какими чудесными волнами плотностей переливается реликтовое излучение? Как ты можешь променять всё это на падающую с неба аш два о?! Как можно всё время жить в спектре всего одной желтой звезды?! Я не понимаю. У тебя и диапазон восприятия-то сужен до видимого человеческим глазом. Ты даже всю потрясающую  красоту ночного неба с этой планеты видишь всего лишь как россыпь желтых точек. Не мне тебе рассказывать, какая фантастическая картина открывается для видящего во всем спектре!
  - Они не желтые, они мерцают, - Всеволод тихо улыбался, выслушивая тираду друга.
  - Кто жёлтые?
  - Звёзды с Земли.
  - Ну, так всё равно, точки и всё. Ни тебе туманностей, ни водородных облаков!
  - Это не страшно.
  - Как это не страшно? Ты лишен такого великолепия и говоришь "не страшно".
  - Может, удивишься, но Люди чувствуют всё, о чём здесь распинаешься. И представь себе, они домысливают, дофантазируют в книгах, стихах.
  - Да какие ещё фантазии! - друг всё больше распалялся, а Сева становился всё спокойнее. - Сравнил тоже, жалкие фантазии недотварей и видеть всё своими глазами!
  - А чего ты так кричишь - то? Ну, нравится мне, и что? Кстати, а откуда ты знаешь, что меня дразнят Вумником? Я этого никому не говорил.
  
  Стёпа попробовал сфокусироваться на комариной личности и приблизил локоть с сидящим на нём насекомым к лицу. Но, несмотря даже на врожденную близорукость, посмотреть в глаза собутыльнику не удалось. Смутные сомнения давно уже бродили в хмельной голове тракториста и вдруг страшная догадка поразила его.
  - А как ты умудряешься так складно излагать свои мысли, обладая комариными мозгами, а, Герыч? Кажется, такое мастерское владение русским языком предполагает наличия исключительных мозгов с безумным количеством синаптических связей?
  
  Комар притих и не пищал.
  
  - А я скажу тебе как, - Степан чувствовал, что злость захватывает его разум. - У тебя открыт прямой канал связи. Ты всего лишь крупица материи здесь, а сам находишься там! Правильно я угадал?
  Припертый доводами к стенке, Герман неохотно согласился:
  - Правильно, правильно. Ну и что? Чего ты злишься-то?
  - А потому, что это ещё не всё, - Степан начал задыхаться, ему захотелось прихлопнуть проклятое насекомое. - Прямой канал означает, что наш разговор слушают те, кто не должен. Ты подставил меня, Гера... Зачем ты так? Я же считал тебя другом.
  
  Степан замолчал. Комар тоже сидел тихо. Потом вдруг он начал излагать, сначала нервным срывающимся голосом, потом всё увереннее и увереннее:
  - Сев, не знаю, поймешь ли ты меня, я уж не говорю, простишь..., но я пошёл на это ради тебя. За то, что я тебе сейчас скажу, меня тоже не погладят по головке..., те, кто слушают наш канал, - он тихо пискнул и продолжил. - Я знаю, тебе будет тяжело это услышать и лучше бы ты сам согласился вернуться, но ты не хочешь... Принято решение закрыть проект.
  - Какой проект? Землю?!
  - Да.
  - Но, как!? Как они могут!? - злость мгновенно испарилась, осталось только чувство беспомощности и растерянности.
  - Могут. Эту цивилизацию долго изучали и пришли к выводу, что она не только бесполезна во вселенском масштабе, но и вредна. Объявлена тотальная эвакуация высших существ. Сейчас остался только один диспетчер - ты.
  - Подожди, подожди. Я не въезжаю. Что? Землю сотрут? Сотрут всех людей?
  - Да, Сева. Мне очень жаль. Ничего личного, только дело.
  - Сотрут не только людей, а всё это?! - Степан обвел рукой вдруг притихшую ночь. Ветер перестал колыхать занавеску распахнутого окна. Снаружи не слышалось ни звука. Стояла абсолютная тишина, как в глубине моря чёрной материи. - Ладно, люди, может мы, то есть они, в чём-то виноваты, но все остальные? Ты же сам только что восхищался сложностью комаров?! Они-то как же?
  
  Насекомое молчало. Самым абсурдным в этой ситуации было то, что о конце света возвещал жалкий, ничтожный комар. Если бы Всеволод не знал, насколько всё это серьёзно, он бы заржал во весь голос. Но он не мог. Известие совершенно ошарашило его.
  
  Степан встал, подошёл к изготовленному собственными руками буфету (ох, сколько же он с ним помучился!), взял с полки гранёный стакан и до краёв наполнил дубовкой. Попробовал выпить и не смог, руки тряслись. Степан поставил на стол преломляющий в гранях свет лампочки стакан.
  Мыслей в голове не было, один туман. Прошло несколько долгих минут. Степан опять заграбастал в натруженную ладонь граненое стекло и решительно выплеснул в открытую ночь окошка. Слегка забрызгал занавеску, подумал, было, что нужно будет постирать до приезда Ирины, но вспомнил, что конец света...
  - А если я останусь? Ведь вы не сможете стереть планету с высшим существом на ней?
  - Поэтому тебе нужно убраться отсюда, - прозвучал в голове ответ комара.
  - Я не уберусь. У меня Призвание.
  - Больше нет. Диспетчерский пост с моим убытием перестаёт существовать.
  - Понятно. Раз у меня нет Призвания - я вне закона и меня можно убрать отсюда как угодно.
  - Точно.
  - Как думаешь, как они это сделают? Сердечный приступ? Или... онкология? Хотя, какая к чёрту разница. Если все, все здесь погибнут.
  
  - Ну, так что, дружище, в путь?
  - Ты - да. Я нет.
  - С ума сошел?! Твоя смерть здесь будет смертью и там. Что ты, Всеволод, прекрати сантименты, приди в себя! Что ты раскис. Планета будет стерилизована, решение принято, и никто его отменить не в праве.
  - Не будет.
  - Что не будет?
  - Ничего вы не сможете сделать.
  - Как это? Ты, часом, рассудком не повредился от переживаний за этих недосуществ?
  - А так это. У меня есть Призвание.
  - Какое ещё призвание!? Очнись, дурень. У тебя больше нет Призвания.
  - А такое. Я сам могу его себе выбрать. Моё Призвание теперь - жить на планете Земля, и, пока я здесь живу, ничего вы сделать не сможете. Правильно? Эй, вы там, подслушивающие прямой канал! Я прав? Прав, прав!
  
  Наверное, у комара в эту минуту отпало жало, но уж больно он мелкий, этот вестник апокалипсиса. Стёпе видно не было.
  
  - Ну, хорошо, - пролепетал комар, заикаясь, - но ведь это только, пока ты живёшь. Пока Степан живёт.
  - Хотя бы пока. А жить мы со Стёпой будем до-о-о-лго. До ста лет. Так что, ещё семьдесят один год и... двести восемьдесят четыре дня этот мир будет существовать. Понял, насекомое?!  Ты знаешь, один местный сказал: "Мы в ответе за вех кого приручили". Во как! Мы собрались улучшать людей, а сами не понимаем даже более простой мысли  "мы в ответе за всех, кого сотворили", и если там, в глубоком-глубоком Космосе, этого не знают, так я объясню.
  
  - Отправь меня назад. Я тебя прошу, пришлёпни меня, Стёпа.
  - Зачем так-то? По нормальному не хочешь, официальным путём?
  - Осчертело мне это насекомое обличье. Хочу сразу домой. Устал я от тебя, Сева, очень устал.
  - Сразу-то, по-любому  не получится. Сам говорил, что всех с Земли через чистилище прогоняют.
  - Всё равно быстрее выйдет.
  - Ну, как хочешь. Приготовься на раз, два, три. Готов?
  - Да.
  - Раз, два... - Всеволод не досчитал до трёх, шлёпнул ладошкой по руке.
  
  Мёртвое, переломанное тельце завращалось в штопоре и устремилось вниз, на пол. На руке осталось красное пятно Стёпиной крови, слегка разбавленной алкоголем.
  
  Степан, пошатываясь, вышел на улицу, под усеянное редкими, вечерними звёздами небо.
  - Вот вам! Нате, выкусите! Хрен я вам так их отдам!
  Тракторист стоял посреди двора и тянул в глубокий-глубокий Космос две крепкие фиги.
  
  
  Ну, как им рассказать, пусть и умнейшим из живущих существ, что иногда бывает приятно пожить и простой человеческой жизнью в выдуманном самим собой мире? Они, великие творцы, этого понять не могут. Для них это омерзительно. На это наложено табу, а любая система табу - система абсолютного горизонта. Приняв её, ты уже никогда не узнаешь, что там за манящей чертой, может что-то ужасное, а может и наоборот. Всеволод попробовал, и ему понравилось.
  
  - Ах, да, - спохватился Степан. - Завтра суббота, Иришка приедет. Привезёт новых книжек из своей библиотеки. Надо хату привести в порядок и занавеску простирнуть. Завтра у нас всё будет хорошо.
  
  
      4. Красивое решение
  
  - Значит, он остался, Герман?
  - Да, Джон. Остался. Выглядит так, будто приковал себя цепями к галере под названием Земля. Какой-то непонятный патриотизм... Тьфу, козёл!
  - Козёл?! - беспощадно светлый взгляд Джона мерцал в пространстве кабинета. - Кажется, он вас другом называл?
  - Да какой там друг! Что вы, Джон? Так, "френд" случайный. Совсем одичал от одиночества, пока сидел диспетчером на Земле этой. Я заезжал к нему несколько раз и только-то. Ну, парились в бане пару раз, было дело. Разговоры, там, по душам, то да сё, откровения всякие. Нет, я удивляюсь на них, Джон! Все северяне такие простаки! Стоит пару раз выпить вместе - уже считают тебя своим другом, чем-то обязанным... Забавная модель у них получилась. Однако, при всём при том, Джон, я вам доложу, бани у них - это нечто особенное! Попадёте на Землю...  ой...  простите! Простите, Джон, ради Истинного Творца, не хотел... случайно вырвалось.
  - Ничего, ничего, - высокомерно перебил Джон начальственным тоном. Он являлся бывшим руководителем Германа в группе "Запад", работавшим над проектом "Земля".
  
  Так случилось, что, спустя два на десять в четвёртой циклов, неожиданно их обоих привлекли разгребать эту земную кашу, которую все вместе заварили. Джон, как высшее должностное лицо, не опускался до пребывания на планете ни в каком из допустимых видов. Герману же приходилось мотаться туда в командировки, и не раз. Самое забавное, что он, кажется, не тяготился своей участью. Это удивительное свойство Земли - никто из побывавших там не отказывался  от следующих командировок, все только открещивались на словах, да, и то не слишком рьяно. Выходило, что Земля, вместо того, чтобы внушать пренебрежение и отталкивать, привлекала творцов и загадочным образом манила, хотя никто в этом открыто, конечно, не признавался. Быть может, именно это обстоятельство и  явилось последней каплей, которая наряду с выводами  многочисленных исследований и комиссий перевесила чашу весов в пользу принятия серьёзного решения по стерилизации планеты. А может быть, и нет, решения подобного уровня принимаются где-то там, в глубоком-глубоком Космосе, и их истинный смысл никто не пытается постичь, дабы не было соблазна оспорить.
  Почему к стерилизации планеты привлекли группу "запад", в общем-то, было понятно. Они тоже приложили руку к созданию земной цивилизации, да ещё как приложили! Последние триста земных лет всё там развивалось по их модели. И, вроде бы, всё было хорошо. Восток, юг и даже север тоже перешли на их западные принципы развития. Принципы эти были вполне логичны и понятны, и никакой симпатии здесь вызвать не могли. Какое по-настоящему разумное существо привлечёт примитивная конкурентная борьба, ведущая к прикрытой и неприкрытой, откровенной  агрессии! Но, если бы всё ограничилось только этим, никто не стал бы возиться с Землёй. Крутилась бы планетка вокруг своей звезды, двуногие приматы чего-то там для себя бы открывали, со временем вышли в околопланетное пространство и даже кое-как ползали бы от планеты к планеты вокруг солнца. И это всё. В глубокий космос они и сами не стремились, попавшись на удочку одной довольно смешной, якобы физической, теории, запрещавшей всякое перемещение в пространстве со скоростью выше скорости электромагнитных волн, то есть скорости света. Забавно. Вряд ли кого-либо могла заинтересовать такая цивилизация. Но получилось так, что северная компонента пошла по непонятному пути развития. В их модель, случайно или преднамеренно, был заложен принцип Подобия и это всё кардинально меняло...
  
  В результате большого числа экспедиций и операций внедрения удалось выяснить, что взаимодействие восточной и западной цивилизации с северной  привело к тому, что весь земной цивилизационный конгломерат представлял собой довольно сложную структуру отношений мистического, технологического и духовных начал. И, как ни странно, ключевой во всём этом бардаке являлась северная компонента. На первый взгляд не самая яркая, не самая жизнеспособная, она выступала одновременно и ускорителем развития этих отношений (своеобразным катализатором) и клеем, соединяющим все компоненты вместе. Самое удивительное, что она при этом не поддавалась расшифровке, её не удавалось постичь даже её создателям, творцам группы "Север".
  
  Смысл этой культуры всё время ускользал от исследователей, и лучшие умы Галактики бились над этой задачкой. В конце концов был сделан парадоксальный вывод, что земная цивилизация в целом не может быть формально объяснена в силу того, что она обладает свойством Подобия и, таким образом, сама является частью мира богов, а следовательно, не может быть формально объяснена. Являясь частью системы, она не может быть описана изнутри системы. Но и это ещё не всё. Самым потрясающим во всей этой истории многие находили тот факт, что земные твари сами дошли до понимания принципа формальной неполноты закрытых систем! Они это называют теоремой Гёделя. Был там у них один сумасшедший математик, который сформулировал и доказал эту теорему самостоятельно. Хвала Истинным Творцам, что человечество не придало этому должного значения. Иначе им оставался всего один шаг до того, чтобы стать равным богам.
  
  Особо бурных дискуссий не было. Согласно заповеди "не можешь интерпретировать результат - сотри и двигайся дальше" так и нужно было поступить. Богам не пристало нарушать принципы этого мира.
  Джон с Германом как раз занимались поиском конкретного варианта стерилизации.
  - Значит, прямая стерилизация невозможна? - Джон размышлял вслух. - Из-за этого, как вы его называете, "козла"? Кстати, это, насколько я понимаю, земное словечко?
  - Виноват. Там язык такой динамичный. В каждой следующей командировке приходится заново изучать многочисленные сленги, жаргонизмы, идиоматические обороты - голову сломаешь.
  - Хорошо, однако, изучаете, - в вибрациях начальника послышались нотки издёвки, - так хорошо, что засоряете их матерными мыслеобразами общение здесь.
  Герман только смущённо плыл и не возражал руководству.
  - Итак, вернёмся к нашим "козлам"... Вот, уже и ко мне пристало, - ухмыльнулся Джон. - Прямая стерилизация невозможна. Что же делать? Ждать, пока его носитель умрёт своей смертью?
  - Зачем же ждать...  Можно подвести их к самоуничтожению. Они и так уже один раз стояли на волосок от гибели в ядерной войне, причём дошли до этого сами, без нашей помощи.
  - Не выйдет. Если в ядерной мясорубке погибнет "отступник", получится, что мы явились причиной этого, хотя и косвенно.
  Герман засмеялся:
  - Знаете, Джон, в этих вопросах нам нужно учиться у земных тварей. Они давно уже не заморачиваются на вопросах этики и морали.
  - Да неужели?
  - Нет, конечно, не все и не всегда. Иначе бы конструкция их мира рухнула бы в одночасье. Но в вопросах управления и политики, когда нужно принимать ответственные решения, руководящие касты отбрасывают эту чепуху, даже не задумываясь. В их среде понятия "совесть", "честь", "порядочность"  если и используются, то только в негативном, инверсном смысле или, в крайнем случае, в шутливой форме.
  - Вот как...  Впрочем, это я читал в отчетах экспедиций, кажется в сто пятьдесят третьей скрижали.
  - Эх, Джон! - с горечью выдохнул Герман, и облачко газа проплыло в двух парсеках от замечательной по красоте звёздной системки. - Одно дело - читать в отчётах и совсем другое - погружаться в эту мерзость "по уши". А самое гадкое - знать, что сам сотворил, "своими руками".
  - Что за настроения, ведущий творец?! - Джону не понравился тон рассуждений коллеги. - И что это за чуждый понятийный аппарат вы используете? "По уши", "своими руками", "заморачиваться"... Может, у вас "земка" началась? Ах, да, вы же отсутствовали... У нас тут недавно открыли новомодную болезнь, по простому называют "земка". Это болезнь прорастания личности человеческой твари в творце. Уже выявлены несколько случаев из числа тех, кто вернулся из длительной командировки. Чистилище не всем, видимо, помогает; всё же пребывание в этой клоаке не проходит без последствий для рядовых творцов.
  
  Герман притих. Гнетущая тишина повисла в бездне кабинета. Герман чувствовал, что упрёк адресован ему, хоть и опосредованно. А он не чувствовал никакой вины за собой. Да, он бывал на Земле много раз, ну и что? Он ни капли не изменился с тех пор, ни образ его мышления, ни тип поведения не претерпели никакого искажения под влиянием "земных чар". Да, стал немного и циничнее и чувственнее одновременно, да, в лексиконе появились мыслеобразы, присущие тварям, ну и что? От этого он не стал менее богом. Это всё мелочи, и упрекать за них... это как-то оскорбительно.
  - Всё же, настоятельно рекомендую вам провериться. А то, знаете, мало ли...
  - Хорошо, Джон, - покорно согласился Герман. Как ни неприятно это было выслушивать, но перечить он не осмелился.
  
  - Итак, нам нужны идеи, как всё сделать чисто. Не нарушив ни одного Завета и ни одного Принципа. Какие у вас есть соображения?
  - Давайте рассуждать логически, Джон. Полная стерилизация невозможна. Так?
  - Да, невозможна.
  - Значит, нужно проводить неполную.
  - Не понимаю Вас?
  - Согласно выводам комиссии главной проблемой является северная культура. Значит, мы должны сконцентрироваться на её устранении, или, по крайней мере, на её угнетении и сведению влияния данной культуры на остальные до несущественного минимума. То есть я предлагаю разрушить всю конструкцию изнутри. Сломать принципы сосуществования земных культур.
  - И начинать вы предлагаете с севера.
  - Ну, конечно, не с наших же людей, - улыбнулся Герман.
  - И каким образом мы можем это осуществить?
  - Надо добиться победы одной из идеологий. Ближе всего к успеху западная.Неконтролируемый технический прогресс давно стал определяющим фактором развития. В предельном случае - это путь в никуда. Если бы не сдерживающее влияние севера и востока, бурное развитие технической и, главное - отсутствие моральной составляющей, давно привели бы землю к самоанигиляции, или, в крайнем случае, к окукливанию.
  - Короче, Герман. Я знаком со всеми отчётами и выводы изучал по многу раз. Это всё абстрактная болтовня аналитиков. Нам же предстоит конкретная работа. К чему разводить эту философию! Давайте-ка сконцентрируемся на простой задаче - как нам "выкурить" с планеты Земля совершенно конкретного творца? Вы же там годы провели зря, что ли? Я жду от вас, Герман, простого и, по возможности, красивого решения.
  - Ну что ж Джон, есть у меня одна идейка... Дело в том, что твари весьма и весьма сентиментальны. Чувствительны до безобразия. В связи с этим у них возникают весьма сильные привязанности друг к другу. Когда такая привязанность возникает между однополыми особями, у них это называется дружбой, это нас не интересует.
  - Короче, Герман.
  - Да, да. Я просто пытаюсь пояснить. Поверьте, Джон, это замечательная идея.
  - Право, каким же вы стали болтливым, Герман. Я сам способен оценить изящество или уродливость вашей мысли. Говорите уже.
  - Я... хотел... Ну, если в двух словах, то у них есть такое понятие - Любовь. Это такая форма обострения сильнейшего из чувств - привязанности к особи противоположного пола. Так вот, Степан - человеческая компонента нашего мятежного творца, как раз, насколько я могу судить по его откровениям, страдает этой самой болезнью под названием Любовь....
  - Дальше, дальше, Герман. Не останавливайтесь.
  - Идея заключается в том, чтобы убить предмет его привязанности -  человеческую особь по имени Ирина. Вот и всё.
  - И что нам это даст?
  - Порвётся одна из сильнейших связей его и планеты. Вряд ли его что-то будет удерживать там. Это сильнейший стресс для человека, в такой момент нужно только подтолкнуть его к обратному побегу. Это я беру на себя, надеюсь, он до сих пор считает меня своим другом. Таким образом, задача будет решена, дальше можно стерилизовать планету. Правда, придётся мне туда наведаться несколько раз и желательно в человеческом обличии, в полном, так сказать, объёме, а не в виде жалкого насекомого.
  
  Руководитель некоторое время размышлял над сказанным, потом произнёс:
  - Ну что же, идея мне нравится, действительно, красивое решение.
  - Я же говорил, - не без самодовольства подхватил Герман. Он хотел ещё что-то добавить, но начальник перебил:
  - И каким способом вы предполагаете устранить привязанность?
  - Хе-хе, - Герман совсем уж откровенно любовался собой. - Подобное будем лечить подобным...
  - Как?
  - Любовь - это болезнь, вот болезнью мы её и вылечим. Неизлечимой болезнью.
  - Да вы просто шутник, Герман.
  - Люди абсолютно ничего не понимают в медицине. В  ней они пошли по тому же слепому механистичному принципу, как и в технике. У них считается, что болезни вызывают микробы, вирусы, сбои в работе внутренних органов и дефекты их конструкции. Они совершенно не представляют, что это всего лишь следствие, а не причина. Хе-хе.
  - Хватит, хватит, Герман! Детали меня не интересуют, какая у них там медицина и есть ли вообще. Начхать. Вот... опять земное словечко, нужно с этой Землёй кончать как можно быстрее. Главное - чтобы не вылечили, остальное для нашей задачи не важно.
  - Не вылечат, Джон. Не вылечат, не волнуйтесь. У них, кроме хирургии, которая, по сути, является той же механикой, использующей чудесное явление  регенерации (что бы они без него делали, хе-хе!), ничего нет. А я предполагаю использовать дух деструктора эн-ку 712. От такого им ни за что не излечить девушку.
  - Эн-ку 712? Это Угнетающая Меланхолия что ли? Ну, что же. Всё обсудили - действуйте, Герман.
  - Рад стараться, Джон...
  
  
  
      5. Деревенский Шаман
  
  Выходной - не выходной, какая разница, поспать всё равно не удастся. Весной день - год кормит; длинный-предлинный день, начинающийся в стелющемся по росе холодном тумане и заканчивающийся мучительно медленным сползанием распухшего красного солнца за дальние холмы. На сон остаются жалкие обрывки ночи, не приносящие с собой ни снов, ни освежающей бодрости. Уронил голову на подушку и пора просыпаться. Быстрый, на скорую руку, завтрак краюхой черного хлеба с молоком и на работу.
  
  У Лидачихиной коровы сытное молоко и сладкое, не горчит, как бывает. Вот, вроде бы, вредная баба эта Лидачиха, гадкая на язык - столько про них с Иркой по селу наплела, впору расплеваться и не смотреть даже в её сторону! Но такой коровы больше ни у кого нет. Сколько ни пробовал Степан сменить поставщика молочной продукции, но всё не то:  или слишком водянистое, или с горчинкой, или слишком сладкое молоко, не то и не то. А для Степана молоко, наряду с картохами, - главный рацион питания. Мясо как-то с детства много не ел. Один раз посмотрел, как забивали порося, так и перестал есть. Долго потом ещё в душе дурно визжал спутанный веревкой, приговорённый к казни Борька. Так или иначе, но мясо Степан почти не ел, особенно внутренности.
  
  ***
  
  Утром, в предрассветной мгле, возле конторы зябко толпились хмурые мужики - получали наряды на работу. Непохмелённый, злой Мирон, закадычный враг Степана ещё со школьных лет, не преминул <поприветствовать>:
  - Хляди, а Вумнику и рассолу не нада, небось, с книжкой до утра обнималси. Она у яво уместа бабы евойной.
  - Твоё какое собачье дело, - вяло огрызнулся Степан. - Иди ты: своим коровам хвосты крутить. Как раз по уму работка.
  - Ой, Стёпа: Твоё щастьё, шо у мене в голове туман, а то бы я сыграл камаринского на твоих ребрах.
  - Попробуй, может, как прошлый раз у клуба получится, - не остался в долгу Степан.
  
  Кучерявый Мирон был его извечной проблемой, да такой, которая отравляла всю жизнь. И как её порешать, он не знал. Сносить подколки и подначки не мог, но и не убивать же гада. Хотя иногда мелькала и такая мысль.
  
  Витька Мирон был старше Степана на три года, и со школьных лет не давал ему житья. Сколько раз уже сцеплялись в драках и сколько в них крови пролито - не упомнишь. Витькина ненависть к Стёпе носила какой-то мистический характер, по крайней мере, никак логически её объяснить было нельзя. Не пропала эта проблема даже после того, как Степан вспомнил, кем он является на самом деле, и своё истинное Призвание. Всё-таки странно устроен этот мир - высшее существо должно терпеть нападки со стороны какого-то ничтожества. Однако, поразмыслив, Степан понял, что вовсе Мирон не ничтожество - он равен богам и, плохо это или нет, ничего не поделать; это и есть принцип Подобия. А что касательно земных тягот - так сам этого хотел. Теперь нечего жаловаться.
  
  Но с утра, перед рабочим днём, драки, конечно, не выйдет. Так, полаются немного и разойдутся по своим работам, Степан - в тракторную бригаду, Витёк - на ферму. Мужики курили и обсуждали вчерашнюю новость - визит хоря в курятню Ивантеевых. Тот уничтожил почти всех кур, спасся только петух да пара несушек.
  - Главное, падла, - сокрушался Борис Ивантеев, - не утащил ни одной куры. Понял ты? Придушил усех и побросал там жа, у курнике, падла.
  - Да, да: - кивали мужики, - враг окаянный. Дальше пошли советы по поводу ловли и мести зловредному зверьку.
  
  Вышел начальник участка, раздал наряды. Степан обрадовался - ему сегодня культивировать поле на Залогаевском бугре. Там небольшой участок, одному гусеничному трактору как раз, а Степан любил, когда один. Тогда и работа не в тягость, хоть и целый день в душной кабинке с выставленными стеклами трясешься по жаре, в густом облаке пыли, и только одна задача - держать направление, особенно когда пахота. Устаешь страшно, и глаза слипаются - хоть спички вставляй. Когда становилось совсем невмоготу, Степан доводил ряд до посадки, бросал глухо подрыгивающий на холостом ходу трактор и падал на расстеленную в молодой сочной траве, под распустившимися берёзками, пропахшую солярой телогрейку. Под умиротворённые соловьиные трели и мерный гул первых насекомых короткий сон моментально накрывал молодой организм. Когда один, сам решаешь, когда и сколько отдохнуть, с какого края поля начинать и где кончать, а это важно, от этого выработка зависит. Но даже не в этом дело. Когда один - мысли текут совершенно свободно. Степан, чумазый как чёрт, в своём грохочущем, трясущемся ДТ-75 дергал ручки фрикционов, но при этом оставался совершенно свободным думать про что угодно, фантазировать любые истории, вспоминать прочитанные книги и мечтать о чём хочется. Мечтать о другой жизни. Запертый в тесную душную кабину, в облаке горячей пыли, он мог вспоминать о ней.
  
  ***
  
  Степан любил возвращаться в тот летний день, когда он робко поднялся по ступеням  здания с высокими колоннами. Он прекрасно запомнил прохладу вестибюля районной библиотеки и запах книжных полок - запах мудрости и нераскрытых тайн, и то, как бесконечные ряды невероятных приключений торжественно стережёт строгая тишина старинного здания.
  
  Степан робел, он совсем не был уверен, запишут ли его, деревенского парня, в районную библиотеку, и даже обрадовался, когда обнаружил перед девушкой-библиотекаршей небольшую очередь из посетителей. Он пристроился в конец и огляделся. На стеллажах с книгами и на конторке, за которой стояла хозяйка книжных сокровищ, водили тихие хороводы солнечные зайчики. Они проникали внутрь помещения сквозь раскрытое окно, за которым тихо шелестела листва. Когда взгляд Стёпы упал на девушку, он уже не мог оторваться.
  
  Он почувствовал её с первого взгляда, с первой ноты, зазвучавшей в душе тракториста нежной сюиты. Это была невероятная девушка, совершенно фантастическая, совершенно неповторимая, единственная и никогда им не виданная. Каждого, с кем общалась, она освещала светом своей доброты и участия. И этот невидимый видимый свет отражался прямо на душах посетителей. И те оттаивали, и становились мягкими и пушистыми прямо на глазах.
  
  Степан тихонечко, чтобы не спугнуть очарование момента, отошёл в сторонку и присел на краешек стула у окна. Он наблюдал её улыбку, её мягкие плавные движения, тонкие руки и подрагивающий хвостик собранных в пучок тёмных волос. Он чувствовал, как волны восторга, какого-то щенячьего восторга, прокатывались через него, и в груди что-то защемило так, что слёзы едва не выступали у него на глазах. Степан то улыбался, то хмурился, то покусывал сцепленные пальцы упертых в колени рук, но это было счастье. В чистом виде счастье. Незнакомое, неведомое до этой минуты счастье. И всё, о чём мог мечтать в этот момент Степан, это то, чтобы посетители приходили и приходили, а он бы тихо сидел тут и украдкой любовался ею.  Он уже знал - если вдруг не запишут, то он всё равно будет приезжать сюда и сидеть здесь с утра до вечера; и никто, никакая сила не сдвинет его с этого стула.
  
  Но его записали. И несколько бесконечно долгих, мгновенно промелькнувших минут он общался с ней! А потом два дня всё вспоминал и вспоминал поездку в райцентр. Степан <проглотил> три взятые книжки за одну ночь, впервые не проживая сюжет вместе с автором, а только, чтобы побыстрее добраться до последней страницы. Но потом  спохватился, что если  вдруг спросит содержание? И Стёпа ещё раз перечитал всё на этот раз, хотя то и дело отрывался от чтения на мечтания, но всё же внимательно.
  
  Как же жестоко было его разочарование, когда на следующий день, примчавшись к открытию библиотеки, вместо его девушки Степан обнаружил за конторкой старую тётку. Стёпа чуть не заплакал от горя, он был уверен, что она, его девушка, уволилась, уехала в другой город и что теперь ему никогда не отыскать её на планете Земля. Но он, убитый горем, осмелился и спросил, краснея и заикаясь:
  - А где девушка: Мне выдавала эти книги: Я обещал ей вернуть: - он запинался и даже не смотрел в глаза библиотекарше.
  - Ирочка? Она будет после обеда, молодой человек, - засмеялась та одними глазами.
  Огромные крылья развернулись за плечами Степана, и он просиял. И эта тётка больше не казалась такой уж старой. И он готов был расцеловать её в напудренные щёки.
  
  Степан не сдал одну книжку, сказал, что забыл дочитать последние страницы и, радостный, выбежал в парк - пить лимонад крем-брюле из сверкающих гранёных стаканов и смотреть, как в пруду, под музыку из репродукторов, плавают на лодках городские.
  
  А потом, как-то само собой получилось, что задержался до самого закрытия библиотеки, якобы выбирая книги (выбор здесь и вправду был побогаче  чем в родном селе, где перечитано было буквально всё). Взял пять штук и, тайком, после закрытия,  проводил свою библиотекаршу, плетясь далеко позади и прячась в поворотах извилистых заборов. Проводил до самого дома. На автобус он, конечно, уже не успевал, и пятнадцать километров до деревни пришлось отмотать на своих двоих. Но это было счастье.
  
  И так повторилось несколько раз за следующую неделю. Дошло до того, что Степана вынесли <на повестку дня> собрания актива колхоза за систематические прогулы. Но ему всё было ни по чём. Каждые два дня он отправлялся в город за новой порцией книг.
  
  Он, как на работу, приходил в библиотеку до начала её смены и терпеливо ждал прихода девушки.
  - Твой уже на боевом посту, - смеялась весёлая Алевтина, сменщица Ирины, прибежавшей на работу, запыхавшейся Ирочке.
  - Да, какой он мой, - отшучивалась та в ответ. - Он общий читатель. Однако, одаривала <читателя> таким взглядом, что у того всё просто обмирало в груди.
  
  Кончилось тем, что начали встречаться, гулять в парке. А потом она приехала к нему на выходные - решили вместе сходить за грибами. Лидачиха тут же разнесла по селу, что к Стёпке-Вумнику приехала городская,  что живут они не расписанные как муж и жена. Хотя, на самом деле, ничего такого и в помине не было и быть не могло. Степан боялся дышать на неё, а она общалась с ним запросто, как с братом, как с младшим неразумным братцем. Отчего она взяла такой тон, не понятно, наверное, от городского превосходства над деревенскими, а может, от того что Ирина закончила <книжный> институт. Но если так посмотреть, Степан даром что университетов не кончал, а книг перечитал - куда тем профессорам! И суждения обо всём имел здравые, крепкие и совершенные, как сколоченные им столы, стулья и табуреты. Всё равно между ними существовал незримый барьер, и это сводило Степана с ума. И так и этак намекал он своей ненаглядной, что пора бы уж оформить отношения, пожениться и жить по-людски, но та всё уворачивалась от ответа, ускользала, словно ящерка, отшучивалась да отнекивалась. А иногда, когда Степан проявлял чрезмерную настойчивость, и вовсе сердилась и грозила больше не приезжать в гости. А для него не было страшнее слов. Не видеть её подле себя, не прикасаться изредка к руке, не помогать ей накрывать на стол, не сидеть вечером на берегу речки, слушая птиц. Что может быть страшнее, чем опять остаться одному на всём белом свете?
  
  Она ещё дразнилась: <Степан Макарович, почему это Вы никогда не говорите мне нежных слов?>. А он просто не умел выразить всё, что творилось на душе, для этого поэтом нужно быть, а Степан Макарович был всего-навсего трактористом-механизатором третьего класса.
  
  Они встречались больше года, и Стёпа уже пару раз успел крепко начистить харю Мирону за мерзкие шуточки, и уже деревня привыкла к <современным распутным нравам>; как Ирина начала замечать изменения в характере своего друга. Невесть откуда у него появился компьютер - невиданная редкость не только для деревни, но и для их городка. Степан начал засиживаться по вечерам за ним под музыку из музыкального центра. Да это бы ещё ничего, но настораживало то, что характер его изменился. Ирина всё чаще стала замечать Степана в глубоких раздумьях. И это сильно беспокоило её сердце - уж не разлюбил ли? Не разонравилась ли ему своенравная весёлая красавица. Но как она ни старалась, Степан не говорил, что с ним происходит, и прежнего Степана рядом уже не было.
  
  Однако таким он ей нравился ещё больше. В нём появилась какая-то глубина и сложность, то, чего не доставало в том наивном и простом деревенском парне, появившемся на пороге их библиотеки. Правда этот Степан уже замуж не звал, а самой навязываться не позволяла гордость. Так прошёл ещё год.
  
  ***
  
  Степан остановил трактор и спрыгнул с блестящей гусеницы на пыльную высохшую землю, чтобы чуть прикрутить дроссель. Он всё время тихо улыбался, размышляя о том, как вечером придет домой и увидит её.
  
  Иришка приехала первым утренним семичасовым рейсом. Но Стёпы уже не было. Как всегда её пришлось поругаться дома с отцом, тому страшно не нравились её поездки в эту деревню. И Степан не нравился. Одно дело - на словах <слияние города и деревни>, другое - когда ваша единственная умница-красавица дочурка сойдется с тружеником села. Но упрямства и характера дочурке было не занимать.
  
  Ирина занесла в дом сумку с продуктами, переоделась в <своё домашнее> платье и начала делать уборку. Стёпа всегда тоже убирал дом перед её приездами, но не мужицкое это дело, не получается такой чистоты и уюта, наверное, потому что без души, лишь бы поскорей. Да и где ему убирать - сейчас посевная, и день и ночь в поле без выходных. А ей нравилось наводить порядок, стирать и развешивать вышитые занавески на окошках, мыть и скоблить дощатые полы.
  
  Отмыв всё так, что в домике поселялись чистота и сияние, Ирина обычно выходила с чашкой чая и садилась на пахнущие свежестью ступеньки крыльца читать книжку.
  
  Так было и сегодня. Однако она ещё не раскрыла томик стихов, как калитка приоткрылась,  и во двор смело, не стесняясь, вошёл высокий, улыбающийся мужчина в светлом костюме, судя по одежде явно городской, причём не из их районного городка, а скорее из области, а может даже из самой столицы.
  - Добрый день, хозяюшка! - гражданин направился прямо к удивлённой Ирине. - А Степан Макарович дома сейчас?
  - Нет, - Ирина не сводила пристального взгляда серых глаз с посетителя. - Он в поле.
  - Понимаю, понимаю, - ещё больше разулыбался незнакомец. - Позвольте сразу представиться, чтобы, так сказать, не вызывать недоумений. Меня зовут Герман, я Стёпкин друг детства. Босоногое, понимаете ли, такое детство. Вместе черешню по садам воровали, вместе на речку с удочками, ну, как у всех.
  - Ирина, - представилась девушка, пожимая протянутую руку Стёпиного друга. Ладонь у него была гладкая, белая, с тонкими длинными пальцами. Такая уютная, что рукопожатие длилось на мгновение дольше, чем это было прилично.
  - Можно, я его подожду? Я, знаете ли, проездом, не преминул заехать повидаться, мы со Стёпой сто лет не виделись.
  - А вы знаете, он только поздно вечером будет.
  - Ничего, ничего. Я как раз хотел по селу пройтись, вспомнить детство. На речку наведаться, может, даже искупаться. Как думаете, Ирочка, в реке ещё не рано купаться?
  - Что вы, никто ещё не купается, только на праздники мужики лазили, но так то от самогонки.
  Герман засмеялся:
  - А что, нет ли у вас, милая хозяюшка, этой самой огненной водички? А то как же я в воду полезу?
  - Самогонки нет, - засмеялась в ответ Ирина. - Стёпа не пьёт. А вот настойка есть на дубе. Да вы проходите в дом, обед я ещё не готовила, может, чаю попьёте?
  
  Гостя уговаривать было не нужно. За столом продолжили весёлый непринуждённый разговор. Герман не отказался от стопки <дубовки>, уговаривал и Ирину присоединиться к компании, но она наотрез отказалась. Ей и так на удивление легко и приятно было находиться в его обществе.
  - А кем вы работаете, Герман?
  - Я писатель.
  - Писатель?! - брови девушки взлетели вверх. - А фамилия? Может, я ваши книги читала?
  - Это вряд ли, - засмеялся гость. - Я пишу такие истории, которые потом разыгрывают люди. Вряд ли вы их читали, но, возможно, видели или ещё увидите.
  - Так вы драматург?!
  - Да, я драматург! - Герман рассмеялся совсем уж в открытую. Он, как бы невзначай, накрыл сверху своей уютной ладонью ладошку девушки и хохотал до слёз.
  
  Ирина, всю жизнь имевшая дело с книгами, никогда не видела живого писателя. Для неё все они были словно боги. А тут не просто писатель, а целый драматург! Невероятное везение. Она оробела и не смела убрать ладонь. Ей так хотелось услышать хоть что-нибудь о той жизни. Ну хоть капельку.
  - А давайте, Ирочка, всё же прогуляемся на речку. Уж если я что-то наметил, то выполню обязательно.
  
  Конечно, она была согласна. Ещё бы, провести день с таким человеком! Она только злилась на Степана, почему тот никогда не рассказывал, что у него есть такой друг!
  
  Они дошли до реки, не заметив дороги. Герман всё говорил и говорил. Он шутил, рассказывал забавные истории из жизни звёзд. А она превратилась в слух. И в этих рассказах уже видела себя. И уже находилась в другом, таком замечательном, волшебном мире. Герман умел рассказывать истории.
  
  Они остановились на берегу. Герман решительно разделся до нижнего белья и, не раздумывая, прыгнул в прозрачную холодную воду. Ирочка захлопала в ладоши и засмеялась. А когда Герман вышел из воды весь в сверкающих на солнце капельках и приблизился к ней, она не успела или не захотела увернуться от поцелуя. Сколько прошло времени, она не помнит, но очнулась и с силой оттолкнула драматурга. И в то же мгновение ей стало так стыдно, так горько и досадно и за литератора и за себя, что всю дорогу назад она шла, отвернувшись от спутника. Впрочем, и он молчал. И что было самое обидное, Ирина почувствовала вдруг появившуюся холодную отчуждённость в его взгляде. Она ему была совершенно скучна и безразлична. Когда подошли к дому, Герман забрал свои вещи и уехал, попрощавшись сухо, по-деловому.
  
  А когда вечером вернулся домой Степан, пропахший потом и усталостью, он застал свою девушку, забывшуюся на кровати прямо в одежде, спящую каким-то нервным горячечным сном. Он приложил ей на лоб темную, с короткими толстыми пальцами, крепкую ладонь и понял, что дело плохо.
  
  
  Случилась беда - Ирина заболела. Она потеряла аппетит и как бы связь с жизнью. Обратились в районную больницу к врачам. Те назначили обследование и ничего не нашли. Степан лично повёз её вместе с отцом в областную клинику. До этого папа и слышать не желал о деревенском зяте, а тут беда быстро всех примирила. Но и в области, медицинские светила развели руками. <Везите, - говорят, - в столицу, медицина там сильно развитой стала, всё вылечивают>.
  
  И отец было уже засобирался сниматься и везти почти уже невесомую, бледную дочь в большой город. Но Степан, всё это время ходивший хмурый и осунувшийся, неожиданно запретил это делать. Несостоявшийся тесть взбесился и чуть не с кулаками набросился на Степана, но тот так на него посмотрел чёрными горящими глазами, что кулаки сразу разжались и руки бессильно опустились.
  - Что же ты делать- то будешь, сынок? - подняла на него выплаканные глаза мать Ирины.
  - В деревню её увезу. Если что:, то у меня на руках, - прозвучал ответ, и никто не осмелился возразить.
  
  И привёз. Уложил на чистые простыни на широкой родительской кровати, ухаживал словно за маленькой девочкой. А когда она забывалась беспокойным сном, выходил из дома и сквозь застывшие звёзды слёз в глазах с ненавистью вглядывался в беспощадный чёрный космос.
  
  Время неумолимо утекало, как вода из ладони, а он так и не знал, что делать. Просто не знал, что поделать. И вот однажды ночью, когда Степан сидел на пнях, уже приближаясь к отчаянию, бесконечно прокручивая одну и ту же мысль: <Что делать? Что делать? Что делать?>, вдруг ослепительно белый столб ударил в землю, прямо посреди двора. Степан отшатнулся, заслонил рукой глаза, вскочил на ноги, но ослеп и больше ничего не видел.
  - Здравствуй, Всеволод, - услышал он вкрадчивый, почти ласковый мужской голос.
  - Кто это?! Кто тут?! - прохрипел Степан, обводя пространство вытянутой рукой. Но он уже догадался, кто заявился к нему.
  - Это я - Герман. Извини, что так ярко, но люди не должны видеть ангелов.
  - Я не человек, ты же знаешь, - Степан хотел только одного, чтобы пришелец подпустил как можно ближе.
  - Здесь ты человек. Не надо сердиться. Я же не мог знать, что ты во дворе.
  - А кто сказал, что я сержусь. Подумаешь, ослеп. И только то! - Степан никак не мог справиться с волнением. - Что-то ты громко жужжишь сегодня, неужто не комаром прибыл?
  Герман засмеялся, и смех его был ангельский, ядовито-ангельский.
  
  Зачем же насекомым, я нынче в человечьем обличии, в полной красе, так сказать.
  - Да ну?! - нервно смеясь, подхватил Степан. - Не верю! А ну дай проверю.
  
  Он пошёл на голос и почувствовал запах озона и серы. В следующее мгновение он неистово бросился в темноту и так удачно, что руки мертвой хваткой сомкнулись на горле Германа. Они свалились в заросший с начала её болезни цветник, и Степан почувствовал, как хрипит соперник, и как у самого Степана из глаз сочатся слёзы:
  - Твоя работа!? Твоя работа, сволочь!? Знаю, что твоя! Всё вынюхивал здесь, падла.
  Герман сквозь хрипы выдохнул:
  - Ты: не поможешь: Ей: Конец:
  Степан от этих слов сдавил руки на горле изо всех сил.
  - За что? За что, я вас спрашиваю?! Как вы посмели, мрази!
  
  Внезапно всё кончилось. Герман одним легким движением разорвал удушающий смертельный захват и отбросил Степана как ватную куклу в сторону. Он засмеялся:
  - Душить бога? Да ты грешник, Степан, и гореть тебе в гиене огненной.
  Его смех был такой чистый, такой светлый, как у ребёнка. А Степан валялся в пыли, ослепший, униженный, он давился беспомощными слезами и глотал сопли.
  - Брось дружище, - Герман присел рядом на корточки и погладил бывшего бога по голове. - Всё кончено. Против духа эн-ку семь один два ваша медицина бессильна. Давай лучше подумаем, как тебя вытащить из этого гадюшника:. Пока ещё не поздно.
  
  Степан лежал притихший, бездыханный, он умер. Он умер от того, что услышал самый страшный приговор, о котором и сам уже догадывался. Её убили из за него: Если бы не он, Стёпка-тракторист, она бы жила и радовалась жизни. И одаривала всех приходящих за книжками теплом и добротой. Надо же было в этом кабинете с тихими хороводами солнечных зайчиков очутиться проклятому ему.
  
  Герман не мешал коллеге мучиться. И тут он услышал прозвучавшие из  земной пыли слова, слова которые заставили его вздрогнуть:
  - Вы опять проиграете. Вы всё равно проиграете. Как прошлый раз.
  Слова были произнесены с такой отрешённостью и спокойствием, с какими звучат только слова истины, и именно этот тон и ужаснул бога и привёл в смятение. Он понял - будет так, как говорит это растоптанный в пыли человек. И, не дождавшись даже объяснений, бог содрогнулся от ужаса и метнулся ввысь чёрной молнией.
  
  Через неделю у колодца состоялся бабский консилиум. Обсуждали тему номер один на селе - как ослеп Стёпка-Вумник, сошел с ума от горя и любви. Судачили так же про то, что он выпросил у Васьки Остапчука кроличью шкурку, натянул её на обруч и теперь по ночам сидит над постелью больной, колотит в этот шутейный бубен да поёт что-то совершенно дурным, нечеловечьим голосом. За этой сенсационной новостью, почти незамеченной,  осталась смерть Витьки Мирона, отравившегося палёной городской водкой.
  
  Однако не прошло и семи дней, как больная чудесным образом пошла на поправку, а ещё через неделю она уже самостоятельно выходила на улицу.
  
  ***
  Степан теперь не видел звёзд, но он видел своими руками нежную кожу лица Ирины, её прекрасное тело: Что лучше?: Кто скажет? А звёздам он простил. Он понял, что перестал их понимать. Как можно осуждать то, чего не понимаешь? Зачем, скажем, приходил Герман? Ведь именно он подарил Стёпе Искупление, ослепив его. И это он подсказал ему, как вылечить болезнь Иринки. В его фразе мелькнуло ключевое слово <дух>. А дальше Всеволод вспомнил, что все болезни от духов, а вирусы, микробы или дефекты конструкции появляются всего лишь как материализация идеального. На идеальном носителе духе <нарастают> материальные проявления. Современная медицина борется только с этими проявлениями и это невероятно сложно и почти бесполезно. Но, слава творцам, у людей есть и другая мудрость. Таёжные шаманы когда-то знали истинную причину болезней и лечили их, непосредственно воздействуя на духов. Степан читал об этом в книгах. Дело в том, что собственные частоты <наросших> на духах материализованных преставлений совпадают, в большинстве случаев, с звуковыми колебаниями:  Впрочем, зачем вам, свято верящим в прогресс и науку, всякие глупости от тёмных шаманов. Ученье свет в конце тоннеля. И никаких сомнений!
  
  
  
      6. Невидимый спектр
  
  - Всё! Всё! Всё! Хватит! Не хочу больше про неё слышать. Насточертела она мне! Да, Герман, вы не ослышались, именно - на-сто-чертела! И пошло всё в сад. Или как там у них говорится? В зад? Вам лучше знать, это же вы там проторчали столько времени. Даром проторчали, без толку!
  
  Герман наблюдал извергающегося фонтанами плазмы Джона, а в душе смеялся. Он перестал чувствовать себя причастным к делу стерилизации Земли и уж тем более ответственным за провал операции. Что он мог? Совесть его была чиста, он сделал всё, что было в его силах. Ну как тут быть, если бог упёрся. Причём, какой бог! Талантливый бог. Герман боялся самому себе признаться, что он симпатизирует Всеволоду. Вот вроде сам ему подлостей наделал, столько натворил, что деструктурировать мало, а Всеволод(или Степан!?, чёрт, сбрендить можно с этой "земкой"), не излучает не только ненависть, а даже какого-то превышения осуждения над фоном незаметно. Герман это видел и когда ещё раз побывал на Земле, и после того, как почувствовал протянувшуюся между ними сквозь все измерения нить судьбы.
  
  - Эта проклятая Земля, остаётся, как есть. Вы понимаете? Как есть!
  
  "А у Джона, однако, форменная истерика, - подумал Герман, - ну и чёрт с ним. Надоел".
  
  В этот момент в пространстве бара, из колыхающихся сизых облаков туманностей возникли ещё два творца. Не спрашивая разрешения, они присоединились к Джону и Герману.
  
  - Ну, что такие мрачные, коллеги? Переживаете что Землю не "замочили"? - Подначил Олег своих коллег не без издёвки.
  - Ведущий творец Олег, я не понимаю ваших земных словечек! Извольте изъясняться соответственно вашему статуту. - Джон и до того был злой,  а тут просто вскипел и готов был взорваться сверхновой.
  - Да, бросьте, Джон. Все здесь прекрасно понимают земные ругательства.
  - Вот это и омерзительно! И мне неприятно общаться с богами, их употребляющими.
  - Эх, Джон, Джон. Поверьте, мы выбираем ещё самые приличные из человеческих слов. На Земле есть такая вещь - русский мат называется, так вот в нём такая Силища заложена, что страшно её здесь выпускать на волю.
  - Это ещё один аргумент за стерилизацию! - вскричал Джон. - Вы, ваша группа "Север" обязаны были оказать нам содействие.
  - А мы что, не оказывали? - не выдержал и вступил в разговор ведущий творец Игорь.
  - Нет, не оказывали!
  - Разве мы мешали разрушать нашу часть цивилизации, культуру, идеологию наших людей, когда вы затеяли Перестройку. Слово-то какое гадское.
  - Я не знаю что такое "гадское"! - бушевал Джон. - Перестаньте при мне ругаться, иначе я оставлю вас.
  - Успокойтесь, ну, успокойтесь, господа-товарищи, - вмешался Герман, чтобы остудить клокотавшие страсти. - Да, надо отдать должное нашим коллегам, они стерпели, когда западная идеология стала абсолютно доминирующей в земных делах. Мы должны быть объективными хоть немного, Джон. Другое дело, что они не вмешивались, потому, что были уверенны, в своих людях и духах; и в том, что Запад в чистом виде нежизнеспособен. Ведь так, Игорь?
  - Как сказать... Я например ни в чём и ни в ком уверен не был. Я вообще к Земле мало касательства имел. Олег вон, да Всеволод. Кстати, как он там, ты же его последний раз видел. Он вроде, ослеп?
  - Да, ослеп. Наказан за свою гордыню.
  - Хреново, - вымолвил Игорь. Джона передёрнуло, когда он услышал это слово.
  - Да ничего плохого, - возразил Герман. - Наоборот. Это для людей потеря видимого спектра во входных каналах - кажется катастрофой. Они ведь ещё очень тёмные. Ещё не поняли, что спектр фантазии бесконечно шире, и видимая часть только сбивает с толку, отвлекает. Не даёт Видеть в истинном смысле этого слова.
  - Видимый не даёт видеть. - Задумчиво констатировал Игорь. - А как у него вообще? Ирина его не бросила?
  - Да, ты что!? Наоборот, она его только после этой истории с болезнью по-настоящему полюбила. Сидят теперь по вечерам, она ему книжки вслух читает, как маленькому, он - ей истории про глубокий-глубокий Космос рассказывает, идиллия прямо.
  - Вот ты, Герман... Удивляюсь я. Получаешься - благодетель со всех сторон, мать твою! - вспылил Олег. - Красавчик, блин!... А он вас уделал! Один тракторист-недобог, а всех уел. Решение о стерилизации-то отменено.
  - И не из-за него вовсе, - вмешался Джон, - решение принято Истинными Творцами и не из-за него.
  - Да, но в чём суть-то?! Почему отменили? - наседал Олег. Джон молчал. - А суть в том, что теперь Земле назначено Призвание. Она остаётся существовать со всеми своими радостями и гадостями, невзирая на то, что на ней присутствует Зло в чистом виде. Призвание её -  напоминать нам, творцам, что мы в ответе за всё что сотворили.
  - А ведь это он первым сказал, - тихо произнес Герман.
  
  Все замолчали, задумались, каждый о своём. Тишину нарушил Игорь:
  - Мне кажется, Истинные Творцы знали всё заранее, ещё тогда, когда мы начали проект "Земля". Наверное, это был наш урок. А вот выучили мы его? Нет? Не знаю...
  
  Над компанией опять повисла тишина:
  - Ладно, давайте расходиться, друзья-коллеги - нарушил её Олег, - завтра опять творить новые миры, нужно хорошенько отдохнуть перед работой.
  
  
  (конец)
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"