Это хорошая точка, ёмкая. Я возвращался сюда уже много раз, а она все не иссякает. И ведь открылась совсем случайно, во время одного из тихих вечерних подъемов над городом. Конечно, если бы не "нос корабля", привлекший моё внимание, скорей всего, я не остановился бы здесь никогда, но уж слишком красива его геометрия, слишком плавны обводы, чтобы я мог просто продефилировать мимо. Когда я первый раз увидел этот дом, в тот самый момент я ощутил отзвук в душе - тихий, смутный, неясный... остановился и завис. Так открыл это место для себя.
Высокий, в девять роскошных этажей, дом, похожий на отрезанную ножом великана переднюю часть судна, венчал собой небольшую площадь, от которой расходились три улицы. Две почти одинаковые - не широкие, не узкие, гармоничные в своем ясном единстве с домом-кораблём. Они симметричными волнами вытягивались по обеим сторонам от него. Третья, оттопыренная в сторону, короткая, широкая, в чём-то нелепая, неродная для двух её сестер, уходила куда-то в бок.
Но не улицы, не даже сам необычный дом завладели моим вниманием, сколько вид, открывающийся из точки пространства, той, в которой надолго останавливал я потом свой взгляд на лежащий под ногами город и часами вслушивался в Его мысли. Теперь-то я понимаю, что Дом явился всего лишь приманкой, затравкой, поймавшей меня. Вид открывающийся отсюда, все эти уходящие в дымку бесконечные нагромождения архитектурных компонентов: пентхаусы, чердаки, балкончики, мансарды, перила, лестницы и крыши, крыши, крыши, множество плоских и горбящихся крыш, с торчащими на них кондиционерами, антеннами, трубами, проводами - всё это тоже лишь приманка. Приманка для того, кто сумеет увидеть знак. Его увидел я, но то же самое может сделать любой, кто поднимется в эту самую точку пространства и расположится так, чтобы за спиной светились алыми всполохами чудовищного размера буквы рекламы, как фантастические электрические крылья.
***
Я очутился на другом конце Земли самым заурядным способом - прилетел на самолете. Девять часов ноющего во всех членах, вынужденного безделия над облаками, несколько энергичных, бодрящих виражей около неожиданно приблизившейся поверхностью океана, выравнивание, снижение, небольшие подруливающие пасы над мелькающими крышами домиков и вот оно - прикосновение к чужой земле. Кто-то вроде Грэм Грина сказал - 'Кажется теперь все люди только то и делают, что путешествуют'. Вот и я почувствовал себя человеком из толпы путешественников, одуревших от возбуждения перед встречей с новыми приключениями.
Сам бы я на такое не решился, не из-за боязни или нерешительности, скорее из-за внутреннего сомнения: а действительно ли так нужны эти хаотичные блуждания по свету? Что дает человеку неконтролируемое, бурное накопление информации? Зачем эта экспансия пространственных перемещений, когда можно углубиться, сколь угодно сложно, сколь угодно интересно в любой точке пространства не покидая привычной среды обитания? Однако, подвернулся случай, мне выпал шанс поучаствовать в студенческой программе обмена и я, конечно, обрадовался. Мой друг Серега вовлек меня в эту авантюру. Вовлек и не прошел по конкурсу, хотя желал этой поездки во сто крат больше меня. Мне и теперь неловко, что я прошел, а он нет. Но не буду кривить душой, само собой, я страшно обрадовался. Когда колёса коснулись посадочной полосы, вместе с отозвавшимся гулом корпусом самолета, напрягшегося от реверсивной тяги двигателей, моя душа мчалась впереди фюзеляжа, так мне хотелось окунуться в раскаленное марево жары за бортом.
А разочарование пришло очень быстро. Меня окунуло в чужую жизнь, в чужой воздух, в чужих людей, и я не смог найти себя нового, себя такого, которому нравилось бы всё это. Жизнь в кампусе, постоянная борьба с непривычным языком, отсутствие глубоких впечатлений привели к тому, что я впал в настоящую депрессию. Я уже не мог выносить эти вечно улыбающиеся рожи, эти вкусные но таие одинаково пластмассовые обеды. Казалось, им в гамбургеры что-то подмешивали, так все были бодры и веселы. А я брал велосипед и уезжал в город, но квартал за кварталом тянулись пустынные, словно вымершие улицы. Лишь изредка проезжал автомобиль с улыбающимися старушками. Или пара веселых велосипедистов энергично крутила педали во встречном направлении. Отсутствие жизни в городе наводило не меньшую тоску, чем вечно жизнерадостные толпы молодежи в студенческом городке. Я понял, что мне всё насточертело, послал учёбу куда подальше и сел на автобус с билетом в кармане да города Sf.
***
Само собой, поначалу никакого знака я не обнаружил. Мне и в голову придти не могло, что здесь есть что-то особенное. Я лишь изредка поднимался на крышу, сидел и смотрел, как внизу снуют крошки пешеходы, как перемигиваются светофоры, как толчками пульсируют сгустки машин, зажигаются и гаснут окна, да получал чистое, простое удовольствие от вида расстилающегося под ногами города.
Самое правильное время для этой точки - час наступления сумерек, во второй половине зимы, когда опускающаяся темнота совпадает с концом рабочего дня. Офисные окна где-то зажигаются, где-то гаснут и в определенный момент наступает тот редкий миг равновесия, когда количество потухших совпадает с количеством освещенных. Обычно, в это время в дымной дали ещё догорает кромка небосвода с неровными полотнами протянувшихся из конца в конец лёгких облаков. Вечерний полусвет внизу смешивается с желтыми кляксами фонарей, да выплеснувшимся на тротуары неоновым освещением витрин. Предметы ещё видны в естественном свете, но рукотворный уже начинает забирать силу и, поддерживаемый авторитетом надвигающейся ночи, прибавляет значимость.
Окна в здании, похожем на отрезанный нос корабля, ближе всего ко мне, прямо напротив я мог наблюдать протекающую в них жизнь. Это хороший квартал, с дорогими офисами, престижными адвокатским конторами, со зданиями, принадлежащими крупным банкам, шикарными магазинами и престижными ресторанами.
Светящиеся прямоугольники окон на первый взгляд кажутся одинаковыми, но, присмотревшись, видно, что они разные. Это мне хорошо видно - нигде нет плотных портьер или жалюзи, нечего прятать, наоборот, в этой открытости есть элемент незатейливой гордости, некоторого бахвальства. "Вот, смотрите, завидуйте, как богато у нас всё устроено. Мы лучшие и нам нечего скрывать. Ты имеешь право позволить себе мечтать работать в таком месте. Это и называется успех", - говорят они. Но у меня не получается мечтать. Почему? Теперь ответ мне известен, а поначалу были моменты во всей этой роскоши под ногами, которые меня смущали. Изо дня в день я наблюдал вальяжных мужчин в пиджаках и галстуках, дорогих женщин, снующих по коридорам, встречи в кабинетах, в разных пропорциях и составах. Все это чем-то меня смущало. Во всех окнах всех контор всё было одинаково. Одинаковые люди, одинаково себя вели, делали одинаковые дела, и все различия сводились, разве что, к небогатой фантазии дизайнеров интерьера.
Может быть, я слишком много времени провёл, наблюдая золотые и серебряные чешуйки окон на Его теле? Может я слишком позволял ветру с океана трепать мою рубашку и Его зловонное дыхание не отравило мой мозг? Но почему-то Его мифы не кажутся истиной, почему-то мне не верится в святость Его намерений. Его пульс околдовывает, бесчисленные, мерцающие в ночи глаза завораживают и нашептывают свою мантру - "Будь успешным, будь успешным, будь успешным". А я не хочу. Мне больше нравится сидеть на краешке крыши, свесив на площадь одну ногу, положив подбородок на колено другой, и тихо читать Его знаки.
Умею летать.... Что с того? У всех свои приколы. Мы не будем копаться в моих, хорошо? Вот и славно. Это не делает меня не хуже не лучше любого из спешащих внизу по своим делам. Они точно так же сидят на своих крышах и разговаривают сами с собой, без всякой надежды быть услышанными и понятыми. Всего и разницы то, что у меня это получается чуть более реалистично. И точно также я не устаю обманывать себя, уверять, будто всё не так. Отчего-то я уверен - стоит спуститься и зайти в серебряное кафе, как тут же я встречу тех, кто поймут меня с полуслова, и будут среди них железные друзья и хрустальная девушка, и им будет по-настоящему, на самом деле, не понарошку, интересно всё, что я наплету про свою жизнь, про свои желания, о чем думаю, о знаках, и... никто ни черта не поймет. Они уверят себя в том, что я фантазер, будут восхищаться моей фантазией. И даже убедят самих себя, что им интересно меня слушать. Кто его знает, может им и в самом деле будет интересно, но проблема не в друзьях, а во мне. Я не поверю им, что они поняли и приняли моё понимание мира. И если я прав, то зачем мне мои друзья?
Там внизу, конечно, легко найду и фальшивую дружбу, и картонную любовь, которые будут выглядеть так натурально, так естественно, что никто не сможет отличить их от настоящих. Никто, даже сами, друзья и девушки. Человек так устроен - ради общения он готов на все, даже на ложь о том, что это настоящее общение. И вот за эту иллюзию правды, за несуществующее общение, сначала Он заберет мою свободу, заставит каждый день вставать по будильнику и отправляться умерщвлять жизнь в такой вот стерильный как операционная офис. Затем Он будет добиваться признания, я должен буду принять систему его ценностей, я забуду свою правду и заменю её чужой, Его правдой. Потом Он потребует поклонения, и я стану думать, что только в Его идеалах совершенная мысль. А стоит ли того пресловутое человеческое общение? Есть ли в нем хоть плевок ценности? Настоящей ценности, не ошибочной?... Проклятье моё, что человеческая сущность взывает к смирению и стремится опуститься на землю. Но что-то мешает, что-то неразгаданное, невнятное и непонятное тащит вверх. Это что-то стенает и плачет, рычит и рвётся наружу, запрещая идти к Нему на поклон.
Интересно, знает ли Он сам о своём величии? Осознает ли сколько людей теперь прислуживает ему, сколько душ в его власти? Когда я всматриваюсь в бесчисленные огни, в мерцающий ковер, расстилающийся до горизонта, мне кажется, - всё Он знает, всё понимает, иначе не было бы в этом великолепии смысла. Что же касается людей, добровольно выбравших путь служения Ему, так ему всё равно, дела до них нет. Люди так спроектированы, что кому-то должны служить. Задумывалось, что они будут служить высшим сущностям, но они выбрали Его, точнее Их, и приносят в жертву свои несчетные жизни.
Мне неведомо, как Он выглядел в своём первоначальном обличьи раньше, но, судя по старинным рисункам и литографии, сейчас мощь и прелесть Его возросли многократно. Им нельзя не восхищаться, особенно с воздуха, особенно закатным часом. Нет, сверху он не кажется менее величественным, наоборот, только отсюда, можно понять насколько Он огромен, когда видишь эти бескрайние, распростертые по земле крылья с прожилками дорог, простирающиеся от одного края горизонта до другого, когда видишь какое несметное количество людей Он обратил на свою пользу. Но однажды, паря над ним, я осознал, что Он, ради этой своей власти, потерял нечто неизмеримо более важное, более интересное и настолько прекрасное, что... я его не понимаю. Он потерял умение летать.
Впрочем, мне не дано понимать Его, мы более чем разные, вдобавок ещё я человек, то есть, существо, наделенное очень неприятной особенностью - антропоморфировать, очеловечивать всё вокруг. Как Его можно очеловечить? Это существо, если не высшего, то уж точно другого свойства, со своими ценностями и принципами, со своими представлениями о жизни. Лучшее, что я могу сделать, - это не поддаться его чарам, не услышать его зов. Пока получается. Но сила его велика, у него многомиллионная армия, состоящая из моих соплеменников. Нет, я не боюсь, потому что не воюю с ним. Он мне нравится, как и те люди, что живут по Его законам. Они вместе очень гармоничны и составляют единый живой организм. Они - симбиоты.
Города - это Они. На протяжении столетий люди мучились вопросом - куда делись Они? А никуда не делись. Просто однажды, эти волшебные существа поняли, что с мелким злобным млекопитающим по имени Человек им трудно будет ужиться на одной планете, и тогда они обернулись в города. Для волшебного существа нет разницы, в каком обличье проявляться в этом мире. Для него важно, чтобы через это обличье проявился его дух, чтобы он жил и действовал, только в этом есть смысл. Каждый город - это один из Них. Свою тягу к накоплению богатства они передали людям, тем, что живут в городах. Передав им часть своего духа, они сделали людей своими раболепными слугами, частью своего организма. Вместе с этим разрешились все мелкие бытовые неудобства. Отпала забота каждый год требовать у людей одну лучшую девушку - теперь все юные красавицы были в их полной власти и теперь можно пользоваться наложницами когда и как заблагорассудится. Больше не нужно прятать свои сокровища - их теперь надежно охраняют люди-муравьи, они же их кропотливо собирают и копят. Те же люди с отблеском Его души украшают города, создают их величие, прелесть, великолепие и славу. И они счастливы этим. Счастливы Его счастьем, радостны Его радостью. Не надо думать, что это предательство своего рода, это всего лишь, форма сосуществования двух видов.
***
Вот так неправильно я разгадал то чудо, которое чувствовал. Надо ж ведь, я принял Его за дракона, за реинкарнацию древнего мифического существа! Отчего случилась этакая нелепая ошибка? Быть может из-за моего полного непонимания людей той далекой страны и самой этой страны? А может быть от того, что помешала стереотипичность мышления - искал что-то ранее известное и вспомнил драконов. Или просто тогда ещё не пришло время для понимания?
Не знаю. Должно быть, и первое, и второе, и третье всё вместе взятое.
Во всяком случае, тогда я обрадовался обретению нового понимания устройства мира. Я решил, что не зря совершил это долгое путешествие, что встряска нужна была моему уму, но с легким сердцем, не дождавшись окончания срока, я купил билет на самолет и вернулся на домой.