Все же я не очень умный человек. Лишь месяц продержался после того злосчастного висения на крыше, и ноги опять принесли меня к глухой кирпичной стене заброшенного дома.
Нет, я честно боролся с самим собой, запрещал, ругал, пытался вспомнить ужасные ощущения, которые терзали меня, когда судорожно цеплялся скрюченными, дрожащими от холода пальцами за ржавое железо. Я объяснял себе, что это "ползание" вверх-вниз вдоль облупившейся кирпичной стены не стоит жизни, говорил о том, что пусть бы ещё летал легко и свободно, как птица и испытывал при этом сумасшедший восторг или бешеное счастье, тогда как-то, где-то ещё можно понять ради чего затевать опасные игры на свежем воздухе, но грязная выщербленная стена... из-за неё так рисковать? Это можно объяснить только умственной неполноценностью.
Да, да, да, я согласился со всеми доводами, выкинул из головы мысли о "полетах", тупо ходил на лекции, тупо тусовался с дружбанами, старался тупо долбиться в компьютерные стрелялки-леталки-бродилки, но...
Но видимо мои ноги не подчиняются моей голове. Кто бы объяснил, как может жить организм, в котором различные части тела не согласованы по функции управления? Однако вот - живет. Более того, время от времени, организм плетется в этот тоскливый двор, подходит к этой самой стеночке и задирает голову вверх. Смотрит, смотрит на черный край крыши, резко разрезающий бесцветное декабрьское небо пополам, вздыхает и уходит.
Но, прошел месяц и всё трудней удавалось проповедовать смирение, постепенно я стал уставать от собственных увещеваний, оказалось, организм, он сильнее логики. Опять же, если рассудить.... Этот месяц, прожитый без "стенки", разве стоил он ощущения отделения от земли, нескольких мгновений невесомости, осознания плавного, медленного течения вверх вдоль мозаики кирпичного рисунка. Или даже вру. Нет, не это. Не внешняя красота покачивающегося, вдруг получившего трехмерность мира, а то волнующее, неявное, пугливое чувство освобождения от чего-то, переход в состояние зыбкой нереальности и робкое предчувствие, обещание чего-то необыкновенного, невыразимого словами, - ради этого стоит рисковать.
Хотя, может всё объясняется гораздо проще - биохимией. Скорее всего, организм в этих "полетах" вырабатывает какие-нибудь дурацкие морфины-эндорфины, как у наркомана или алкоголика, потому и тащит меня в этот двор, потому и нашептывает желание пережить ещё раз ощущение невесомости. Выходит - я алкоголик?
Однажды я спросил Его - зачем он пьет. Не в упрек спросил, без всякой задней мысли из любопытства. А Он обиделся, начал оправдываться, кричал что не может остановиться, сказал, что каждый вечер организм требует своё. А почему? О, это очень сложно, трудно, интересно. И он принялся долго и занудно рассказывать про биохимию, про те самые морфины-эндорфины, про ещё что-то наукообразное. Давным-давно, в прошлой жизни он был умным человеком, очень умным, и ему было интересно жить, и наука была его "стенкой" по которой с тихой улыбкой отец ползал вверх и вниз. Наверное, так.
Хорошо, что мы мало разговариваем. Так лучше.
И вот я стою у "стеночки", посреди заснеженного двора, нервно подрагиваю от зябкой промозглой сырости и уже не сомневаюсь - сегодня опять оторвусь от земли. Плюну на все свои аргументы-доводы и мы с организмом сделаем это. Организм хочет химикатов? Прекрасно. А я хочу снова услышать трепетный шепот обещающий тайну. Во всяком случае, наши цели, мои и моего тела совпадают. Наверное, если поразмыслить, то, скорее всего, его и моё стремление являются проявлением чего-то одного общего, большого целого, выглядящего по-разному в материальном химическом мире и мире моих бредовых идей. Ясно, что и высказано и объяснено это может быть разными словами. Когда-нибудь, когда станет потеплее, я обязательно поднимусь на крышу, усядусь поуютнее и хорошенечко поразмышляю на эту тему. А пока, нужно перестать бояться, немного успокоиться и унять дрожь.
Я люблю думать. Я очень люблю думать. Я просто люблю думать. Я люблю думать просто, без всякой там гегелевской философии, квантовой механики и теории бифуркации. Он говорит, что наука и культура, в том виде как есть - это всё, что осталось у человечества. Единственные богатства, накопленные нами за века. А мне кажется, откуда-то я знаю - что врёт. Не знаю почему, но чувствую фальшь. Может быть от того, что слова перемешаны с перегаром, что их изрекает человек в майке, в пузырящихся на коленях трениках. Но нет. Дело даже не в этом. Можно поменять антураж, перенести его из прокуренной кухоньки в антикварные покои дорогущей супер-пупер квартиры, и даже заменить Его на лоснящегося успехом режиссера или философа. Всё равно, брехня останется брехнёй. Я это чувствую. Кишкой чую. Слишком уверенно и надменно Он, они это вещают. Слишком железо-бетонно звучат их слова. Слишком уверенно, чтобы оставить хоть крупицу сомнения. Слишком, чтобы быть правдой. Для меня.
Может от того я опять очутился здесь, лицом к стенке?
Я закрыл глаза, успокоился, немного подышал влажным, снежным воздухом, потом вдохнул как можно больше окружающего пространства..., и резко выдохнул все мысли из головы. Абсолютно все. Конечно, очень трудно, невероятно трудно, выдуть все, особенно те мелкие, что всегда начеку, те что успевают ухватиться за край сознания, цепляются за гайморовы пазухи, противясь потоку воздуха, но я, тот я который уже не я, научился справлять с ними, умножать на ноль, не учитывать и не слушать. А дальше я перестаю обитать в этом мире и действую как автомат, по заложенной программе, уже не думая.
Медленный медленный, тягучий вдох, возвращает меня опять сюда, в этот мир, к стеночке, но назад возвращается совсем другое существо, другой разум, другая особь, готовая к медленному течению вверх.
Никогда не пытался анализировать, что это такое, кем становлюсь в такие минуты, думаю, не существует адекватных слов для описания, в одном уверен, что сливаюсь со своим организмом, с сознанием клеток, с личностью каждой клетки. Мы становимся едины в своих желаниях. Кажется, каждая из них начинает думать также как и я, хочет того же что и я. Каждая из миллиарда миллиардов крохотных искорок сознания, начинает совпадать в своем желании с моим, все эти несчетные искры света сливаются в невидимый, обладающий сказочной силой огонь и это заставляет крпичи ползти вниз, силы этого огня хватает на то, чтобы отодвинуть Землю от меня. Немного, на микрон, на миллиметр, на малую толику, но этого достаточно!
Самое главное - моё сомнение в этот момент сломлено, я преодолеваю самого себя и обретаю веру, веру в другой мир, веру в другую действительность, веру в себя.
Говорю же, что я пока серьезно не думал о том, как всё происходит на самом деле. Всё что я рассказал, это остатки ранних размышлений, давних терзаний, когда только пытался "подняться". После того, как у меня начало получаться, я боюсь думать на эту тему, я, как всякий верующий человек, боюсь потерять то, что есть. Может быть потом, когда-нибудь, когда мне надоест и станет скучно и захочется чего-то другого, я разрешу себе всё продумать и попытаться понять рационально, но сейчас - страшно.
Да и что толку думать, если рассказать об этом некому? Конечно, меня поймут, конечно, мне поверят, но кто будут эти люди? Скорее всего тот, кто жаждет чудес. Такие люди не верят в чудеса, боятся их и, тем не менее, страстно желают увидеть. Зачем? А чтобы растоптать, разоблачить, изгадить и начать новые поиски.
Умные люди не поверят, на то они и умные, живут от голого ума. Я не могу себе представить, чтобы Он поверил. Этого никак не может быть. Просто не может быть и всё. Представляю, эту картину:
я медленно поднимаюсь вдоль стены, Он стоит вон там, у кучи колотых шиферных листов, выплёвывает сигаретный дым и восклицает:
- Сын, как ты это делаешь? У тебя там веревки? А они не слишком тонкие? Хватит! Говорю тебе хорош! Ну-ка, немедленно назад! Разбиться хочешь, бестолочь!?
Пожалуй и впрямь можно свалиться, на радость его стандартной картине мира. А если даже и попытаюсь показать, что ни каких веревочек нет, Он ведь всё равно примется искать им замену, прикрутит торсионные поля, или ещё какую-нибудь чушь собачью. Никогда не поймет! Такие как он не понимают. Если будут в силах, засунут меня в лабораторию и начнут отковыривать скальпелями по кусочку, засовывать в электронный микроскоп, писать статьи, диссертации и отчеты, потом опять отковыривать, опять писать и так до тех пор, пока от меня не останется ничего. Боюсь, даже скелет попилят на сантиметровые кубики, а про мозг и подумать страшно, над ним надругаются и употребят в особо извращенной форме в первую очередь. Так что, пожалуй, у меня главная задача - не засветиться.
И надо же, как нарочно, только я решился, только испытал уже подзабытое, удивительное чувство невесомости, приподнялся где-то на высоту человеческого роста, как в подворотню нерешительно, озираясь по сторонам, проник мужик. Я краем глаза его сразу уловил и чуть не схватился за стену, но в последний момент удержался, иначе бы свалился на землю. А мужик, довольно таки прилично одетый, неловко зажимая хороший кожаный портфель под мышкой, прошмыгнул в угол и с выражением блаженства на лице справил нужду. Как он не зацепил мои ботинки, болтающиеся аккурат на уровне его лба, в тот момент я не представлял, но факт остается фактом - он меня не заметил!
Так я обнаружил, что меня перестают видеть, стоит мне только оторваться от земли и сколько-то приподняться вверх. После, поразмыслив, я пришел к выводу, что это очень типично для человеческой природы. Действительно, человека с детства тренируют видеть и различать только общепринятые, так называемые обычные вещи. Я своим висением не вписываюсь в их представления о мире, значит, перестаю существовать, выпадаю из картинки. Всё логично и красиво.
Понемногу, постепенно, я начал выползать из подворотни на улицу и, сначала очень осторожно, потом всё смелее, в конце-концов обнаглев до того, что мог на тихой малолюдной улице преспокойно подниматься прямо с тротуара, перед носом спешащей по делам старушки или какого-нибудь бредущего по своим делам дядьки, и ничего - всё сходило с рук. Хотя, скорее всего, они не увидели бы меня в любом случае, лети я или стой на голове, тыщу лет я им не впал. Но никто не видел меня и на многолюдных улицах, когда я позже вполне освоил искусство "воздухоплавания" и мог спокойно висеть рядом с какой-либо вывеской или рекламой на оживленной улице.
Не знаю, но сейчас задумываюсь о том, что если бы первые самолётостроители не были окружены такой шумихой, не приковывали к своим потугам взлететь столько внимания, то самолёты и сейчас бы никто не замечал, и с оглушительным ревом и свистом, они беззвучно проносились бы в нашем небе, никем не слышимые и невидимые. В общем-то, ничего необычного, всего лишь - особенности скучной человеческой природы.
Наверняка, я бы тоже мог раздуть из своих способностей сенсацию, стать всемирно знаменитым, оказаться в эпицентре фейерверков репортерских фотовспышек, и не скрою, иногда меня посещают подобные мысли, но что-то останавливает, кто-то шепчет в ухо, не делай этого - потеряешь всё что имеешь. И мне жаль расставаться с даром, с возможностью в любой момент подняться на любую крышу любого дома и присесть на краешек, едва держась за поручни или кусок ржавого железа, наблюдать беготню неугомонных мурашей внизу и баюкать солнце в постелях закатов.
А она увидела меня, и прилипала к окну, и мы улыбались друг-другу и махивали руками. Вот так. Она видела меня.
Я с нетерпением стал ждать весны, когда откроют окна, чтобы можно было поболтать с этой девочкой немного, просто так, ни о чём важном.