Голое дерево замерзало за окном. Холодный ветер пинал его из стороны в сторону. Этот самый ветер и унёс последние умершие листья, что ещё болта-лись на его ветвях. Тоска...
Она ушла опять. В который раз. Точнее Она была уже другая. Но тоже ушла, как и все предыдущие. Ушла в который раз. Тоска как липкий клей заливала внутренности души. Вытекала откуда-то из сердца и мешала думать, работать и просто жить.
Пустая квартира, холодная и тёмная давила со всех сторон. Стены, пото-лок и пол плющили сознание, заставляя немедленно покинуть это место. Место, от которого уже претит. Дом, милый дом, но как же он надоел. Как же надоело всё. Всё что было. Всё привычное и знакомое. Хотелось чего-нибудь нового. Чего-нибудь, что отвлечёт от мрачных мыслей и вырвет сознание из клещей тоски.
Одевшись, взяв ключи и сигареты, Владимир пошёл прочь отсюда. Куда? Да куда угодно. Туда где холодный ветер из стороны в сторону пинал голое замёрзшее дерево.
На лестнице парень закурил и поплёлся вниз, не спеша и мерно. Спешить ему было некуда, там, на улице его ждали только ночь и ветер.
Никого. Холодный чёрный ветер. Холодный по тому, что стоял ноябрь. Чёрный, по тому, что спустилась ночь. Спустилась ночь, покрывая простран-ство, и всё стало чёрным. Только местами, полуживые тусклые фонари разбавляли тьму светом. А небо молчало. Оно тоже было чёрным. Ни звёзд, ни луны. Свинцовые тяжёлые тучи-облака закрыли землю от неба ещё днём. И ещё днём подул этот холодный напряжный ветер. А теперь он ещё и чёрный. Ветер мучил всё своими буйными порывами. Он заставлял трепетать и нагибаться к земле деревья, гонял по улицам мусор, давил на стены домов прорываясь в щели, создавая свист и гул.
Никого вокруг. Темно, холодно и тоскливо. Холодно и тоскливо. Как же тоскливо. Одиноко и грустно. И холодное уныние заползает в душу. Но сердце, сердце всё ещё бьётся. Оно бьётся, и пока бьётся, не хочет запускать тоску и уныние внутрь себя. И рождается злость. Злость на всё вокруг и на всё внутри. И ярость прорывается из сердца в мысли и сознание. Гнев, неудержи-мый гнев закипает в глубине, но не находит выхода и горит, пылает внутри. А тоска, будто ветер для огня, то тушит его, то заставляет полыхать ещё силь-нее. Ярость и тоска, странная смесь. Но немного погодя, когда нервы успо-коились, перестали пульсировать и искриться, раздражение заморозилось, сменилось серьёзностью и злобой.
Ночной магазин как форпост света в темноте привлекал внимание. Кусо-чек жизни среди чёрной и холодной ночи.
- Пива, пожалуйста. И пачку синего Winston"a.
Прилипнув к окошку, хриплым простуженным голосом попросил Влади-мир.
- Пива какого?
- Давайте Клинское.
Безразличным тоном ответил парень и просунул в окошко полтинник.
- А мелочь есть?
Владимир отрицательно покачал головой.
- У меня сдачи нет! Что вы все с пятидесятками и сотнями!
В принципе безразличному ко всему парню искренне захотелось послать продавщицу куда подальше. Ему не понравился её тон. Да вообще, вся она ему не понравилась. Ишь ты, ещё мозги парит. Мелочь ей подавай. Сдачи у неё нет. ТАК НАЙДИ! Кто здесь на работе?
Продавщица сунула деньги обратно. Проглотив негодование, тяжело вздохнув, Владимир пошёл на компромисс.
- Ну, давайте ещё жвачку. Что бы без сдачи. И пачку чипсов, что б уж со-всем под расчёт.
Продавщица с недовольным видом выдало всё что требовалось. Влади-мир положил сигареты и Dirol в карман, взял пиво, а чипсы просунул обратно в окошко.
- Это Вам.
Натянув искусственную улыбку, сказал он и пошёл прочь. Прочь от этого места, которое уже начало его напрягать. Хотя возможно, напрягало его не место, а продавщица. Но как бы там ни было, прочь, прочь отсюда. Вообще прочь от людей. Никого не хотелось видеть. Ещё меньше хотелось с кем-нибудь разговаривать. Почему-то захотелось остановиться и запрокинув голову к небу завыть. Да, завыть от тоски.
Выпив пиво, скурив полпачки и тенью прошлявшись по холодным тём-ным улицам, Владимир дополз до кровати. Свернувшись на ней, как побитый пес, он, переваривая свою обиду на мир, уснул.
* * *
За окном правило солнце. Утро гармонично переходило в полдень. Снова день. Снова суета. Суета напрягала и вызывала раздражённость. Напряжён-ность была главным источником злобы и нервозности.
Завтрак-обед. Душ, для того, что бы смыть следы сна. И здравствуй мир. Владимир не знал даже, зачем он выперся на улицу. Дел никаких у него не было. Погода была отвратительная, хотя и светило солнце. Просто не хоте-лось сидеть дома, ведь там было ещё хуже. Окружающий мир напрягал и раздражал. Но это было лучше, чем тоска квартирных стен. Главное выйти и пойти. Пойти куда глядят глаза и ведут ноги. А там уж, что-нибудь да должно случится. Для начала Владимир решил сходить за сигаретами. Вчерашняя пачка хранила лишь две, этого не могло хватить, чтобы прожить ещё один напряжный день.
В магазине было полно народу. Это не могло ни раздражать. Люди тупо смотрели на витрину и мучились извечным вопросом выбора. А Владимир не мучался, он знал, зачем пришёл, и каждая минута простоя в очереди заряжала его негативом. Хотелось распихать толпу, купить что надо, да ещё и обмате-рить всех по полной программе. Но парень держался. Глотая эмоции. Он дождался своего черёда, вежливо пообщался с продавщицей, сунул пачку в карман и вышел прочь. Вышел, никого не трогая, хотя его и толкнули, когда он протискивался в дверь.
Владимир опёрся на металлические перила, закрывающие тротуар от сто-янки, и закурил. Дым полупрозрачной змейкой полз вверх, потом вдруг замирал и уносился прочь очередным порывом ветра. Слева на право и справа на лево проходили серые загруженные своими заботами люди. Проходили и не замечали парня. Не замечали, и ему это нравилось. Пусть все оставят его в покое. А он будет стоять здесь, опёршись на эти холодные перила, и курить. Курить и смотреть на этот серый холодный мир.
Но уйти в себя, Владимиру было не суждено. Откуда-то ниоткуда взялся вдруг высокий статный длинноволосый бородатый старик. В длинном чёрном пальто до пят. Старик был седой как снег. Из-под густых седых бровей смотрели тёмные, но полные огня глаза. Нос у старика был орлиный, тонкий и острый.
- Приветствую тебя потомок свободных невров.
Голос у старика был странный. Если не сказать магический. Тянулся от-куда-то из глубины. Возможно из глубины самой вселенной.
- Чего?!
Владимир раздражительно посмотрел на старика.
- Злость всего лишь ключ, это не есть твоя сущность.
- Чего?! Ты кто такой? Кто ты ещё такой, а?!
- Вопрос этот довольно сложный и простой в тот же момент. Но по большому счёту это не важно...
- Неважно, так иди куда шёл!
Парень резко, но в принципе не агрессивно оборвал старика. Тот улыб-нулся, встал напротив собеседника.
- Меня зовут Волес. Пусть будет так.
- Волес...кхххх
Иронично посмеялся в сторону Владимир (мол, чё за сумасшедший)
- Раздражённость твоя этим миром понятна. Тоска порождает в тебе зло-бу.
- Ты сектант или просто придурок? Чё те надо?
- Ты думаешь, жизнь идёт не так.
- Да нет. Она просто дала трещину и стала похожа на задницу.
- Ты думаешь, всё не так и жизнь окончена. Поверь мне, она только на-чинается для тебя.
Владимир поймал взгляд старика. Такой глубокий и сильный. Идущий откуда-то далеко, оттуда же откуда и его голос. Старик продолжал.
- Давай я погадаю тебе.
- Чего? Вот блин ещё цыганка! Картами или по руке гадать будешь?
- Руны всё скажут. Дай мне руку!
Дед схватил правую руку Владимира своими худыми, но сильными паль-цами. Он расправил парню ладонь. Левой рукой он извлёк из глубин пальто чёрный мешочек. Опрокинув его над ладонью Владимира, старец труханул один раз рукой, буркнув себе что-то под нос. На ладонь выпали четыре деревянных пластинки размером в несколько сантиметров и около сантиметра толщиной. На каждой был вырезан знак. Пластины легли на ладони по порядку выстраивая следующие символы _ .
- Я так и думал.
Констатировал старец. Владимир вглядывался в символы, силясь что-нибудь понять. Выходило у него плохо. Но руны привлекали взор. Оторваться от них парень не мог. Когда он опомнился странный старик исчез (м и с т и к а).
- Ё моё.
Сам себе сказал Владимир, озираясь по сторонам в поисках странного деда. Он поиграл в руке деревянными пластинами и, немного поразмыслив, сунул их во внутренний карман куртки.
Придя домой, Владимир поставил деревянные пластинки (стояли они на ровном боку устойчиво) в книжном шкафу. Поставил в том самом порядке, как они выпали ему на руку. _ - Что бы это значило?
* * *
За окном снова замерзало голое дерево. Холодный ветер насиловал его, пиная из стороны в сторону. Чёрный вечер добивал день для того, что бы пришла ночь. Сегодня снова было наполнено раздражительными мелочами типа ненужных докучливых советов-замечаний от окружающих и мелких неприятностей в виде уходящего перед самым носом трамвая.
И снова вечер. Снова тоска. Снова ветер воет за окном. И снова стены да-вят. Пора идти туда. Туда где никто тебя не ждёт. Но, по крайней мере, там свободнее. Там не душат стены.
Холодно и грустно. Куда идти? А ни всё ли равно. Владимир побрел, ос-тавляя проблему выбора пути ногам. Он шёл и уткнувшись сознанием в себя не смотрел даже под ноги. К удивлению он ни разу не споткнулся. Толи шёл хорошо. Толи дорога была хорошей. Измеряя шагами бетонную дорожку, Владимир прошёл через весь двор и неожиданно, переходя дорогу, наткнулся на припаркованную волгу. Чуть не ударился. Вот БЛЯ! И нашёлся же козёл! Поставил машину там где ему вздумалось! Перекрыл путь пешеходам, мразь! Нервы дребезжали а душа закипала.
Владимир хотел было ударить по машине ногой, но остановился. Он по-стоял переваривая в себе негодование и решил оставить всё как есть. Фиг с ним. Это его проблемы, козла этого, пускай он отвечает перед своей сове-стью. Парень развернулся, что бы обойти машину.
Через пару шагов Владимира накрыло чувство глубокой несправедливо-сти. Как же это так я оставил всё как есть! Всё это слабость моя! Невозмож-ность ответить миру на его грубость и глупость! Да как же так!?! Неужели я подавил себя и просто ушёл? Вот блин! Козёл какой, всё его машина!
Владимир вдруг заметался из стороны в сторону. Он пару раз громко крикнул-рыкнул, а потом подлетел к стоявшей неподалёку мусорке и выдрал её из земли. Рассыпая содержащийся в ней мусор, парень поднял её над головой и со всей дури запустил в волгу. Мусорка ударилась о лобовое стекло и прокатившись по капоту рухнула на землю. Машина не замедлила отреаги-ровать мерзким воем сигнализации.
Возбуждённый Владимир некоторое время полюбовался сделанным и по-старался убраться, лишь только возбуждённое сознание пришло в себя.
Он побежал проч. Глотая холодный воздух. Пытаясь переломить надви-гающуюся усталость. Стиснув зубы. Он бежал быстрее и быстрее. Машины, фонари, окна квартир, скамейки и мусорки проносились рядом. Он бежал от всего этого. Бежал пока не пересёк лесополосу на окраине района. За ней его встретил пустырь. Умиротворяющий своим спокойствием и по своему красивый своей пустотой. Он остановился у сухого почти умершего дерева. Остановился и сел. На холодный серый камень. Ветер здесь был ещё вольнее, чем на улицах между стенами домов, а по этому он был сильнее и выл громче. Владимир закурил. Что ещё он мог сделать, только закурить.
Когда сигарета была докурена, он взял новую. Он курил одну за одной. Он курил и копался в себе. И чем глубже он докапывался, тем больнее ему становилось. А выхода он не видел. Искры злости рассыпались по душе, заставляя её дёргаться в бренном теле. Душа дёргалась, но выхода не находи-ла. А холодный ветер завывал. Завывал и нагонял тоску. Бесконечную не убиваемую тоску. Тоску-у-у-у-у-у-у-у...
Ветер гудел, свистел и выл. Он игрался мусором и студил кровь в жилах. Но огонь злости не гас. И кровь пульсировала всё быстрее и быстрее, тараба-ня в висках.
Всё кругом было тёмным и неприглядным для обозрения. Даже дальние фонари не светились, а тускло мерцали, как будто доживали свои последние часы. И только полная золотая луна светилась ярко на чёрном небе. Одинокая среди малозаметных звёзд, она горела и привлекала, даже концентрировала, внимание.
Воу-у-у-у-у... Снова подхватил ветер. Последняя сигарета дотлевала, и дым её рассеивался в бешеном нестабильном воздухе. А злость всё кипела! Душа рвалась на части, силясь найти какой-нибудь выход. И тоска, тоска!
Скулы сами с силой сжались, лицо стянулось гримасой гнева, как перед яростным криком. Яркое колесо луны стало больше и ещё ярче. А весь окружающий мир поплыл. Поплыл куда-то прочь из сознания. Что-то внутри, вдруг, будто бы сорвалось с цепи. Вот он! Выход, что искала душа! Воздух наполнился не ощущаемыми до этого момента запахами. Кровь ударила в голову и во все конечности. Тоска вдруг смешалась со злостью в один стран-ный ярый коктейль.
Вой! Звериный вой пронзил округу, заглушая стоны ветра. Тело налилось нескончаемой силой, а ярость понесла вперёд. Вперёд. Вперёд! Тело понесло само. Туда, в темноту. Туда, на свободу. Туда! Туда...
* * *
Болело всё. Голова и мышцы. Причём абсолютно все. Владимир ёрзал по кровати в поисках удобной позы, такой при которой тело болело бы меньше. Но позы такой не было. Мягкая кровать казалась бетонной глыбой. И ещё этот жар. Окно было открыто, одеяло валялось в углу комнаты, но парню было невыносимо жарко. Непонятный вкус во рту, неприятный, густо-горький дополнял дискомфорт.
Ещё немного помучавшись, перекатываясь с боку на бок, Владимир сел на кровати и обхватил гудящую голову руками. Что же вчера было? Память была не отрывистой или затуманенной, она просто отказала. Как оборвало. Ночь, ветер, луна...а дальше?
Крепкий чай и сигарета немного привели в чувство. Душ вроде бы окон-чательно поставил на ноги. Тело пришло в норму и стало по крайней мере слушаться. А вот с мыслями и чувствами по-прежнему была беда. Всё было серым. Даже самые яркие цветные картинки. Серо и скучно.
За окном всё так же замерзало голое серое дерево. Ветер гулял по серым улицам, гоняя серый мусор. Иногда показывались серые люди.
Тоска. Как неизлечимая болезнь пронизывающая всё тело. Ноющая и без-донная. Она отбирает краски жизни и заставляет всё вокруг стать серым. И теряется чувство красоты. Самое обидное, наверно. Теряется способность радоваться мелочам и замечать прелести мира. Как заунывная музыка идущая фоном к фильму. Как туман, застлавший город. Она на втором плане, но она не кончается. Не кончается, надоедает и начинает напрягать. И тогда появля-ется раздражение. Ибо нервы ломаются под звуками этой заунывной музыки. Они бьются как стекло и осколки впиваются в сердце. И тогда появляется злость. Злость. Сначала на себя. На своё бессилие. Потом на весь мир. На мир и на всех в этом мире. На тех, кто радуется жизни, ибо глупы, не замечая в каком поганом мире живут. И на тех, кто грустит и плачется, предаваясь отчаянью, ибо это слабость, так как этот мир суров и надо с этим смириться.
А потом злость остаётся просто сама по себе. Абстрагируется от людей и событий. Просто злость. Она селится внутри и не хочет уходить. Она живёт внутри. Живёт, горит, теребит душу и натягивает нервы. Но не затуманивает рассудка как тоска. Наоборот, мысли становятся чёткими и резкими. Прямы-ми как струна, как натянутые злобой нервы. Нервы дребезжат и мысли прыгают из стороны в сторону, но такие же чёткие и живые.
Но тоска не уходит. Она заунывно воет на заднем плане души. И тоска раздувает злость как костёр. И злость рвётся наружу, силясь укусит всё и вся. Потом она утихает, не способная разорвать цепь самообладания и разума, диктующего нормы поведения.
А потом она снова набирается сил. Снова пытается вырваться и укусить всё и вся. Но в основном она кусает лишь душу и сердце. И волю. И тоска терзает волю заунывной песней. Но воля не хочет умирать. Она бьется в конвульсиях и ищет, ищет выход.
Так и прошёл весь день. Не высовываясь из своего логова Владимир про-валялся на диване уставившись в телевизор. Он почти ничего не видел. Сюжеты и лица мелькали сменяя друг друга по нажатию кнопки. Оставалось лишь одно. Ждать ночи. Зачем? Владимир и сам не знал. Но он ждал.
Вот и вечер наступил. Вечер с его голым замерзающим деревом и ветром. Всё по схеме. Ветер завывал. Владимир лежал на диване и наблюдал как за окном вечер превращается в ночь. А деревянные пластинки с рунами всё стояли в шкафу.
Когда тоска и злость стали невыносимы, замученная ими воля подорвала с дивана. Резким рывком Владимир подлетел к балконной двери, откинул занавеску и открыл дверь. Балконное окно было открыто и в почти голое, защищённое только трусами тело ударила струя холодного воздуха. Ветер выл. Он выл сильнее чем когда-либо прежде. А с иссиня-черного неба в комнату, сквозь оконный проём, смотрел глаз луны. Свет её, холодный и магический пронзил тело. Одинокая, зовущая, яркая. Луна была огромной. В крови вдруг забурлил знакомый ярый коктейль тоски и злости. Воля нашла выход. Душа готовая разорваться на сотни кусочков слилась в один гармо-ничный поток и поплыла по нитям света к луне. Злость вырвалась наружу страшной гримасой гнева. Сознание поглотила луна. Её жёлтое колесо стало всем. Оно стало причиной и следствием. Оно стало истоком и целью. Оно давало силу. Силу и свободу. Силу и свободу позволяющим найти воле выход и не умереть под натиском злобы и тоски.
На фоне лунного круга вычертились знаки _ . Один за другим. Сознание нарисовало их красными чертами. И разгадка стала ясна, пришла сама, из подсознания, вызывая восторг. _ - В _ _ - О _ _ - Л _ _ - К. Прямо с середины комнаты он ринулся к открытому окну. Звериным прыж-ком, преодолев балкон, он вырвался на улицу. В воздухе, пронизанном холодным лунным светом, не успев долететь до земли, он обернулся волком. Серые мощные лапы отпружинили. Он прыгнул, устремляясь вперёд, и побежал. Побежал. Понёсся. Понёсся в ночь. Со звериной яростью. С челове-ческой тоской. Свободный...
![[Роман Щедрин]](/img/r/roman_s/11/oborotenx.jpg)