Романчук Любовь Анатольевна : другие произведения.

Скухр

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантастическая повесть эсхатологического типа

   С К У Х Р
  
   "...человек не может увидеть Меня и остаться в живых"
   ("Исход", 33, 20)
   "Сон разума порождает чудовищ" (Гойя)
  
   Привязка: Зона.
   Поток сознания: Сергей.
   Я тащу Брука уже около часа, в общем-то даже не зная, какой он. Главное - выбраться из Запретной Зоны, в которую его бог знает зачем занесло, и откуда, как мы знаем, нет возврата. Никому.
   Но мне повезло, я нашел его. Первый. Хотя и не сразу сообразил, что увиденное за неожиданно открывшимся согласно программе преобразования проемом стены, было Бруком. Просто обгорелый кусок еще пульсирующего мяса со следами каких-то жутких наростов. Находиться в Зоне во время работы Программы чистое самоубийство, и мы спешим, потому что никто не знает, когда эта Программа прекращает работу и когда возобновляет, и кому эта работа вообще нужна.
   Запретная Зона - это то, что постоянно меняется. Сдвигаются стены, складываются залы, перемещаются выходы. Лабиринт становится другим, незнакомым, и потому познать его невозможно.
   Но у Брука возникла маниакальная идея - добраться до Генератора. Он считал, что именно в нем кроется разгадка всего.
   Не будь он в таком состоянии, я обозвал бы его кретином, но Брук еле дышит, если дышит вообще, и я тащу его. Возможно, за дыхание я принимаю выход из тела газов - все может быть. Сдался ему этот чертов Генератор. Почему, например, мне он совершенно не нужен? Мне даже неинтересно знать, что это. Он нас кормит, обогревает, поставляет для дыхательного обмена нужную концентрацию газов, программирует генетический код - он Бог. Зачем его познавать?
   Но Брук хотел. Он внушал нам, что Генератор зол, и именно от него все и пошло, сам запуск механизма самоуничтожения: эта волна стрессов (еще там, наверху), агрессий, эпидемий, мутаций и, наконец, как следствие этой раскачки - всеобщий бунт природы, загнавший нас сюда, в подземные лабиринты.
   Бунт природы очень тихий. Это не землетрясения, не цунами, не извержения вулканов. Небольшое изменение кода растений, в результате которого все ранее съедобное, питавшее живую массу оказывается просто ядовитым, неупотребляемым. Вот и вся проблема выживания. Лавина отравлений, падеж скота, повальный голод. Все-таки растения - мудрые создания, зря мы их всегда недооценивали. Мы их только жрали, а они наконец распознали состав обеспечивающих нам жизнь ферментов и - нате вам пожалуйста.
   Говорят, когда-то от подобной же тактики вымерли динозавры, грозящие в свое время выжрать всю биомассу. Впрочем, так нам внушают на Лекциях, сам я не знаю. Главное, что теперь хозяевами земли вновь стали растения, а мы - внизу (те, кто успел). Потому что вместо кислорода и углекислоты эти зеленые мерзавцы в результате тех же изменений стали выделять какую-то дрянь, совершенно не приспособленную для нашего метаболизма. Что-то типа отравляющих газов нервно-паралитического действия.
   Впрочем, внизу вовсе не скучно, хотя мы и зависим полностью от Генератора, запущенного для нашего спасения, говорят, самим инопланетным разумом (хотя, какое нам до этого дело?).
   Мы даже не знаем, сколько ярусов в этом гигантском подземном лабиринте. Мы тут живем - и рады.
   А Брук вдруг начал доказывать, будто именно Генератор и вызвал эти необратимые изменения, будто это своеобразная экологическая бомба и еще - машина какого-то эксперимента, проводимого над нами. Генерируемые им излучения, волны и микровещества якобы влияют на психику, трансформируя ее и в то же время держа под контролем.
   Периодически в нем запускаются волны смерти, и тогда в Городе начинается необъяснимый мор: поток несчастных случаев, самоубийств, болезней, сбоев, а иногда - волны жизни, и тогда наступает умиротворение, опять же необъяснимые случаи чудесных исцелений, даже воскрешений, в общем - атмосфера успокоенности и довольства.
   По такому принципу, мол, работают все Генераторы жизни. И если добраться до него и перенастроить, можно все повернуть назад. Потому что изменения растений тоже запущены и сгенерированы им.
   И вот я тащу его - умника, пожелавшего сквозь Запретную Зону добраться до Генератора. Хотя никто не говорил ему, что Генератор расположен именно там. Может, его нет вообще.
   Хочется верить, что сейчас Генератор испускает волны жизни, и поэтому Брук будет жить.
   С тихим шуршанием стена сомкнулась за спиной, и тут же резкий излом наметился на стене впереди, угрожая образованием тупика. Программа продолжала преобразование. А я шел, вернее, уже полз: Брук был тяжелый, гад. Если успеть проскочить до смыкания излома с плоскостью стены - Зона допуска останется позади. В противном случае - вновь бесконечное петляние наобум.
   Я напрягаюсь. Если научиться останавливать время, словно поток частиц, можно добиться всего. И всюду успевать. Мысль бесполезная и дикая. Но - кто знает? - может быть именно она помогает мне добраться. Стена щелкает, заходя в пазы, и я обессилено кладу Брука на парапет. Все, теперь наконец можно осмотреть его - то, что от него осталось, но меня отвлекает оказавшийся рядом "таракан", охранник смежного квадрата.
   - Эй, приятель, - отодвигает он меня в сторону электродрыном. - Никак дружок твой забрел куда не следовало.
   Он слегка потыкал Брука и удовлетворенно покачал забранной в шлем головой.
   - Неси его прямиком в контейнер, сейчас как раз партию вывозить будут. И в левый отсек грузи, там место есть. Только особо не вороши. Возможно, он облученный, нахватаешься.
   Дальше, в Жилую зону он меня не пустит, это ясно. А мне надо к своим, в сектор БИ-5-8. Или, на худой конец, к Доку в кафе "У восьмерки". Говорят (хотя я не видел), что он умеет оживлять - правда, ненадолго. Но "таракан" настойчиво машет в сторону контейнеров дрыном, и его не избежать.
   И тут Брук неожиданно помогает мне: разлепляет щель спекшегося, с отсутствующими губами, рта - черная яма, провал в подыхающее нутро, - и издает стон.
   - Слышал? - спрашиваю с вызовом.
   - Что?
   - Стон жизни.
   - Да твой дружок просто ... напоследок.
   Понятно, не хочет ожидать подхода новых контейнеров. Боится: смоюсь и оставлю эту грязную работу ему. Роботам такие дела не доверяют: они плохо отличают мертвых от живых, вообще с системами распознавания у них барахлит: то без конца сбоят, то вдруг зацикливают.
   Брук вновь стонет. Я склоняюсь к обугленному куску плоти и улавливаю вырывающийся из черного жерла рта звук:
   - Ку...
   - Что - ку? - кричу.
   - "Куда"? "Куб"? "Кусок"?
   Дыхания нет, только свист, и сквозь этот свист - вновь непонятное:
   - Ку...
   Словно давится чем-то.
   - Послушай, - пытаюсь я уговорить "таракана". - Мне нужен сектор БИ-5-8.
   Без всяких возражений он вдруг вытаскивает свой аппарат и просто и деловито (интересно, собаке) набирает шифр.
   - Какой экземпляр? - кивает он, когда индикатор импульса победно загорается.
   Я на миг задумываюсь.
   - Шу-225-Я II, - сообщаю уверенно.
   - Импульс получен. Связывайся.
   - Шурка, - кричу я в пространство, косясь на индикатор, - ты где сейчас?
   - На посадочной. У восьмерки.
   Так и знал. Все они там ошиваются.
   - Дуй к охранителю. Да поживее.
   - К сектору Зоны? - удивляется Шура. - Зачем? Здесь раки, знаешь, какие!
   - Дуй, тебе говорят. Брук на последнем издыхании.
   - Он что? Таки...
   - Да, - перебиваю я. - Но надо идентифицировать личность и еще... Словом, давай. И захвати, кого найдешь.
   "Таракан" щелкает тумблером, и связь обрывается.
   - Больше минуты не положено: Процессор засечет. Еще в Зону, чего доброго, зашлют. Да и автоматика все равно отключит.
   Сажусь и жду. Все-таки, он неплохой малый, хоть и в шлеме.
   Впрочем, вру: идентифицировать предстояло не личность, а причину смерти. Точнее, род термических ожогов. И "таракана", видимо, тоже подмывало прикоснуться к тайне Запрета. Всегда тянет узнать, что там? Там, откуда не возвращаются.
   И потому, наверно, он не трогал пока Брука, хотя несомненно в зонном переходе имел все права его уничтожить. Впрочем, не исключено, что именно потому, что никто никогда оттуда не возвращался, у него вообще не было никаких инструкций на этот счет. На счет невозможного. Не было же никакой системы допуска, задержки или хотя бы фиксации на походе сюда: Зона сама справлялась со своими проблемами. Она была самодостаточной.
   Шура вырос в проеме прохода неожиданно. Он скосил глаза на "таракана", я кивнул, и он, вынув микрофиксатор, приблизился к Бруку. На мгновение его качнуло - все же увидеть такое он не ожидал, затем, овладев своим состоянием, склонился, положил фиксатор Бруку под ухо и, включив, прислушался.
   - Жив?
   - Без сознания.
   - Хреново. Но - попробуем уловить.
   - Как думаешь, что?
   - Не знаю. Такое впечатление, что...
   - Что?
   Шура молчит. Ему бы раков в зубы и кружку пива под нос - тогда оживает. А иначе - тлеет потихоньку.
   - Что? - тормошу его.
   - Ничего, - огрызается Шура и убирает фиксатор. - Прогоним сегод-ня на компьютере, Док как раз дежурит. Посмотрим. Может, чего и отыщем в беспорядочных всплесках. Например, образ, который его погубил. Хотя - мог, конечно, ничего и не понять, даже не увидеть.
   Он отжал кнопку и, вынув ампулу, подбросил в руках.
   - Вот и все, что осталось от Брука, - проговорил торжественно. -Отпечаток последних мыслей. Хотя предсмертные мысли у людей обычно наиболее банальны. Снимаешь последнюю матрицу состояния мозга, а там вместо итоговых возвышающих образов - ночной горшок, который уже нет сил попросить.
   - В чем дело? - подойдя, спрашивает "таракан".
   - Понимаешь, - Шура внимательно всматривается в сетку шлема, скрывающую черты лица. - Знаешь, что такое ад? Это машина по вытяжке, овеществлению и реализации того зла, что содержится внутри тебя, преобразование морока в явь. Брук сгорел изнутри, его сжег тот мир, который царил внутри него и который в Зоне начал свою развертку.
   - Или кто-то влез в него, - пробормотал я.
   Последняя версия назначения Зоны мне не нравилась. Потому что получалось, что каждый человек грешен и каждый достоин только собственного ада.
   Но Шура знал, что говорил. "Таракан" попятился и, потеряв интерес к тайне, замер у выхода. Прикрыв тело тряпками, тащим Брука к контейнерам. Хорошо, что Шура успел.
   Маленькая ампула, хранящая образ Брука, самый дух его - в моем кармане, и это обнадеживает.
  
   Привязка: ярус II, квадрат 3,
   центральная заправочная "У восьмерки"
   Поток сознания: тот же
   А что еще, скажите пожалуйста, есть хорошего, кроме знаменитой центральной заправочной, в которой можно узнать обо всем, но и все позабыть? В которой множество длинноруких Жанов, обмахиваясь белоснежными накрахмаленными салфетками, обносят каждого заказанными фантастическими диковинками. Никто не знает, откуда они это берут. Приносят, и все. Но сегодня раки с горчинкой. Видимо, чего-то там Генератор не доработал и погнал брак. А, может, таким образом нам периодически дают знать, что все в руках его. И мы тут - лишь черви, мухи, дохляки, куски собачьего дерьма, всем вокруг обязанные только ему. А - что есть он? И что есть в нем? Черт, опять Брук затягивает в свои проблемы. Поселился он в нас, что ли? Или - распылен вокруг? В виде спор или вирусов.
   - Раки - дрянь, - наконец облекает сомнение в слова Шура, дергая крупной патлатой головой. - Дрянь - все.
   - Не скажи, - возражает Жан, длинной рукой обметая стол. - Дрянь, когда темно. А сейчас все включено. К тому же, война нынче в пятом загоне. Я и говорю: славные времена пошли. Все по-старому закрутится, и никакого другого пути не выйдет. А они что? Зону влияния не поделили, вот и лупят друг друга в клетках, предурки.
   - Не люблю биороботов из обслуги, - шепчет Шура, косясь на Жана. - Какие-то они клейкие.
   - Я не клейкий, - возражает Жан. - Просто не понимаю, почему все там, а вы здесь? Неужели стресс снять неохота?
   - Ты вот что, ты не влазь в чужие дела, а лучше обметай столики как следует. Грех это - в чужие дела влазить.
   - Как будто они есть, - удивляется Жан, двигая угловатыми плеча-ми. - Тут ни у кого своих дел нет. Какие могут быть дела в конце времен? Жри себе и спи. Мало разве чего дают? И грехи нынче все упразднены. Попробуй согреши - не выйдет. Негде.
   - Много ты понимаешь, сколько для греха надо. Грех и в душе можно совершить, и этот внутренний грех, может быть, самый цепкий и есть, покуда не выплеснется наружу.
   - Демагоги, - недовольно бурчит Жан, ибо никакой Жан не мастак в споре. По интеллекту Жаны - "окуни", хищные проныры, могущие в случае чего и выставить. С ними не спорят, им заказывают.
   - Может, сходим? - бросает мне Шура, чтобы отстать от приклеившегося Жана. - Интересно все-таки.
   Я киваю. Войны мне нравятся. Хотя случается, приходится из-за них на время отказываться от раков, от пива, и еще... Но в целом - вещь. Говорят, за войнами следят предсказатели из сектора прогнозов, обслуживающие центральный компьютер, главный мозг "подземки". Не знаю, они это придумали или нет, но жаль, что право участия в них принадлежит лишь верхушке - "упырям". То ли как награда, то ли как наказание за неуживчивость. Мне кажется, награда, потому что из-за невозможности иногда помахать кулаками хочется удавиться.
   Их запускают в разгороженный металлическими клетками лабиринт, в котором они должны отыскать проход друг к другу и нанести неожиданный удар. Самое ужасное в лабиринте - забрести в тупик. Тогда тебе поможет разве что сатана.
  
  
  
   Привязка: ярус 2, Арена
   Поток сознания: Сергей.
   Сверху лабиринт выглядит совсем игрушечным. Перед ним - высокая трибуна; горстка правителей, каждый у своего входа, нерешительно обводит взглядом таинственные стены. Видно, что вблизи лабиринт уже не кажется ерундой, все они оробели и хоть по-прежнему еще тщатся защищать свои взгляды на существо устройства и управления, уже не столь решительны в их отстаивании. Да и было ли это желание изначально? По одному, невидимые друг другу, они выкрикивают в сторону трибуны последнее пожелание: что они-де наконец согласны начать переговоры и пойти на взаимные уступки. Для нас уступки, кроме пиршества, несут с собой и толику свободы, хоть и временно, и потому по сектору проносится вздох удовлетворения. Но один из предсказателей поднимает руку с желтым толстым кольцом у запястья, означающим отказ, голос его, отражаясь от стен, звучит искаженным многослойным дисконтом.
   - Ваше желание, - бесцветно поясняет предсказатель, - не соответствует сложившейся объективной ситуации. Необходимость войны очевидна по всем параметрам, как бы вы ни желали обратного. Мужайтесь, правители. Начинаем первый этап.
   По знаку говорившего двум правительствам поднесли тонизирующие напитки и, открыв решетки, впустили внутрь. Теперь, заключенные в ограниченный объем лабиринта, они должны были отыскать проход друг к другу и нанести удар. Некоторые промежутки на сетках были завешаны тряпками, а некоторые выполнены из сплошного куска металла - для создания эффектов внезапности, разнообразящих схватку. Сверху клетки обозревались полностью, и по желанию зрителей можно было подсказывать, помогать тому или иному представителю или, наоборот, запутывать, повышая комичность ситуации. Как только решетки опустились, в загоне тут же поднялся вопль:
   - Козлы! Ну давайте! Воткни ему древко в хавало, Джо!
   Вдоль проходов двигались вначале неуверенно, робко. Первый удар в спину сквозь прутья сетки получил толстяк. Дико взвыв, он обернулся и, не имея возможность достать плеткой находившегося за прутьями противника, попытался отыскать к нему проход. Получив удовольствие от удачного выпада и сам защищенный сеткой, тот периодически, двигаясь параллельно толстяку, норовил проткнуть его палкой. Но, потеряв в увлекательном занятии бдительность, сам был сбит с ног ударом цепи подкравшегося сзади красноповязочника. Упав, он несколько раз дернулся и затих, видимо, с одного раза заработав перелом позвоночника. Толпа тотчас отозвалась на событие раскатистым гулом.
   - А звери сегодня на взводе, - констатировал Шура. - Ишь.
   - Перемирие, перемирие, - визжал толстяк, тычась в прутья сетки в надежде избежать ударов. Ему удалось добраться до металлического заслона, под которым он замер, переводя дыхание и пытаясь на время отлежаться незамеченным.
   - А где твоя возлюбленная, красавец?- крикнул прежний голос. -То-то, представь, картинка для нее сейчас. Ну, будь же мужчиной, чертов боров. Или, может, ее запустить тебе на выручку? И надерут же ей...
   - Она из секты посвященных, - одернули разошедшегося крикуна с рядов. - Будет.
   Схватка разгоралась по-серьезному. Разъяренные ударами и воплями толпы, озлобленные терпимым унижением, правящие сословия лупили друг друга почем зря, перестав внимать призывам толстяка к перемирию и верно поняв, что на этот раз клан предсказателей поблажки не даст, и сражение будет доведено до конца. Ох уж эти регуляторы человеческих эмоций!
   Толпа взревела, когда к не ожидавшему подвоха толстяку выпрыгнул из-за поворота желтоповязочник и, завалив того на спину мощным ударом в челюсть, сорвал красную повязку и победно подбросил вверх: какой, скажи, ты теперь правитель после этого? Червь, как и все вокруг. Прикрываясь, как можно, толстяк кинулся в переходы. Клетки гудели и вибрировали от бьющихся о них тел.
   Что ж, такова была прерогатива сильных мира сего. Уравновешивающий всевозможные блага исход. Стремление скорейшего конца придавало злости. Сквозь прутья они рвали друг друга за волосы, били в пах. Если кто-то из них падал, притворяясь мертвым с целью получить передышку или дожить до конца, предсказатели поднимали его сильным напором бьющей из шланга ледяной воды. Толпа ликовала. Одному ударом дубинки раскроили череп, и застывшее удивленное выражение сползающего лица вконец рассмешило всех.
   - С отбытием в ад, ваше-с-вам.
   - А он совсем кретин, оказывается.
   - Глядите, а мозгов-то всего жменька. Чем он там мозговал, интересно?
   - Всем бы им залезть под черепные коробки.
   Толстяк визжал не переставая, ему выбили глаз, несколько зубов и разорвали мочку уха. Он не хотел уже даже перемирия, он отказывался от всего, но никто не вправе добровольно сбросить с себя сан.
   Упорнее всех оказался огромный детина в желтой повязке, он крушил своей цепью направо и налево, и исход войны казался предрешенным. Такое случалось редко, чтобы предсказатели шли на полное истребление правительств. Процедура формирования новой касты довольно обременительна, обычно бывало достаточно пары жертв, обилия синяков и какого-нибудь показательного растерзания, чтобы надолго посеять в секторах мир и спокойствие.
   Битые правительства самые надежные. От новых же опять жди смуты. Но сейчас, видимо, дело касалось серьезного, раз понадобилась полная смена составов.
   И вот осталось двое: огромный детина и отделенный от него рядом сеток визжащий толстяк. Предстояло последнее: всего лишь добраться до него, но тут судьба словно намеренно решила и самой посмеяться. Раненый толстяк уползал в переходы, а детина каждый раз забредал в тупики. Наконец они оказались друг напротив друга, разделенные лишь рядом прутьев, и в отчаянии детина принялся хлестать цепью саму сетку. Толстяк вжался голым обезображенным кровоподтеками телом в противоположный угол и заскулил.
   - Ну что, упырь? - выкрикнули из рядов. - Поднимай кверху ляжки: сейчас тебе по всем правилам произведут массаж.
   И тут произошло невероятное: толстяк изловчился и, ухватив цепь во время того, как конец ее проник сквозь прутья сетки, рванул к себе. Детина дернулся, и рука его, потянувшись за цепью, вклинилась в сетку, застряв между прутьями. В тот же миг толстяк, воспользовавшись моментом, прикрутил руку к сетке цепью и, без проблем отыскав в лабиринте проход к нему, принялся буквально рвать зажатое сеткой тело. Впиваясь в него зубами, ногтями, подскакивая с разных сторон, он кричал от удовольствия.
   Дальнейшее было неинтересно, и, поднявшись, мы с Шурой вышли. Обычно после окончания войны устраивали праздник. Окончание войны - это действительно событие. Но нам было интересно, что там Док расшифровал в ампуле, и мы поспешили.
  
   Привязка: ярус II, квадрат 3,
   центральная заправочная "У восьмерки"
   Поток сознания: тот же
   Войти мы не успеваем, потому что двери неожиданно распахиваются, и целая орава "червей", галдя, вваливается внутрь. "Черви" - они и есть черви, ибо всю жизнь роются в земле.
   Когда-то и мы были среди них, а теперь радуемся, что в штольнях больше не работаем. Разве так - по случаю какого-нибудь ЧП. Ранг наш чуть выше: мы уже не "черви", мы "ящеры", в обязанности которых входит Охота. В глобальном смысле под Охотой подразумевается выявление и устранение всяких непредвиденных ситуаций, странностей, угроз, в локальном же сюда может входить всякое, вплоть до очистки забившихся контейнеров. Взамен мы получаем жетоны передвижения в любой квадрат. Правда, строго ограниченное число.
   - Привет гадам, - приветствует нас идущий впереди "червь", в ко- тором мы без труда узнаем дядюшку Кло.
   - Салют бесхребетникам, - отзывается Шура, возвращаясь к стойке.
   - Конец войне?
   - Конец, - дядюшка Кло машет рукой, что означает, что в этот раз война была не очень.
   - А толстяка все-таки неплохо поджарили, - комментируют сзади. - Визжал под напряжением, боров.
   - Да, такое не часто случается, чтоб до победного конца. Когда о перемирии начали кричать, тогда, видимо, ток и пустили.
   - Компьютер не может убить. В него заповеди заложены.
   - На цирк войны это не распространяется. Он - без контроля.
   - Много вы знаете, - осаждает кричащих Кло. - Вы даже не знаете, чего роете там.
   Кло стар, он еще застал время, когда все это только налаживалось, и потому может многое рассказать. Но обычно его никто не слушает. Не верят, да и сосредотачиваться на чем-то одном все труднее. "Черви" постепенно разбредаются по столикам, и дядюшка Кло ворчит:
   - Теряем способность к чему-либо привязываться, напрочь. От нех- ватки каких-то соединений, что ли? Просто тяга к переменам. Добровольная текучка, кочевье по рангам. А что дают ранги? Вон - чем выше, тем опаснее. Так что мы, можно сказать, наиболее защищены.
   - Дядюшка Кло, - решается Шура. - А как насчет Запретной Зоны, сечешь что-нибудь?
   Кло молчит, мусолит пальцами застежку комбинезона.
   - Хрен ее знает, вашу Запретную Зону. Думаю, и предсказатели в ней мало что понимают. - Она с самого начала существовала?
   Кло пожимает плечами.
   - С начала чего? С начала того конца, которым заканчивается начало? Эти подземные города ведь когда возникли? Когда вся масса еще там, наверху обитала. И дела ей не было до того, что внизу творится. Может, это бывший военный завод, или, например, остатки.
   - А сам как думаешь?
   - Я? - Кло почесал бугристый выпяченный затылок. - Думать я ничего не думаю, а просто мне легенда нравится, будто внутри Запретной Зоны - планета, только как бы вывернутая. Она нетронута и прекрасна, и, попав на нее, можно спастись и начать жить заново.
   - Аналог Эдема?
   - Да нет, просто выход в другой мир. Но так просто туда не пустят. Для этого надо переделаться. Изменить все, всю свою психологию. Самый тип. Возможно, столь жесткая разбивка на сектора, изоляция - это ступени селекции? Потому нас и водят по этим квадратам, ярусам да штольням, чтобы вытравить все прежнее, может быть, даже оболванить и затем внедрить свое. Неприятно, конечно, но ведь - спасение. А обмана компьютер не допустит, он абсолют.
   - И что, достойные уже там?
   Откинув голову назад, морща изъеденное пылью лицо, Кло смеется.
   - Если бы достойные сразу попадали туда, то первым среди них был бы я. А я пока тут.
   Затем, протерев от слез глаза, поясняет:
   - Спастись можно только скопом. Есть какой-то минимум численности, необходимый для выживания популяций. И потому пытаться спасти ее поодиночке бессмысленно. Вот поэтому нас и обрабатывают на так называемых лекциях. И, знаете, что мне сегодня пришло в голову? Что компьютеры, кроме всего прочего, держат нас еще и под гипнозом.
   - Вчера один залез в Зону, - сообщаю как можно более непринужден- но. - И сгорел.
   - И правильно. Чего лезть на нетронутое? - возмущается Кло. - Кончились времена все на арапа брать.
   Он оборачивается и вдруг немеет. Обходя столики, к стойке подходит неприятного вида субъект, хотя в чем его неприятность, сказать трудно: то ли в инородной колючести глаз, то ли в чересчур гибких волнообразных движениях. Он ничего не заказывает, да Жаны и не замечают его, обходя, словно пустое место.
   - Вот еще один, - с неприязнью констатирует Кло. - Что-то в последнее время эти странные типы зачастили сюда. Хотя, возможно, ничего в них страшного и нет. Говорят, будто это оживленные. А, может, из сектора подопытных. Что, кстати, в том секторе делают, не знаете? Ведь лазите всюду?
   Мы отрицательно качаем головой.
   - Скорей всего, там Щель изучают, - предполагает Шура. - Разные аномалии. Оттуда сейчас разная хреновина вылезать начала. Хотя, с другой стороны, может, это выход, куда нас заманивают, и надо не бояться и не бороться, а пойти?
   - Все врут, вот что плохо, - делает неожиданный вывод Кло, косясь на субъекта. - И сам себе начинаешь врать. Не сообразишь, как надо. И что-то делается вокруг, а что - неясно. И верить нельзя, потому что врут. Так привыкли. А кто не привык, тому не верят тем более, потому что не привыкают только чужаки, хотя кто такие чужаки и откуда, тоже никто не знает. Может, и нет никаких чужаков. А просто неудачи в опытах. Что-то же в секторе подопытных делают. Бредни это насчет Щели.
   - Я сам видел одну из аномалий, - обиделся Шура. - Тогда двойники полезли. Вы ведь видели обожженных? Так вот, когда полезли двойники, то поначалу они еще не успели приспособиться, были такие вязкие, студенистые, но все равно было страшно их аннигилировать, потому что они казались очень похожими на знакомых, а при отстреле последних уже более оформившихся двойников их копии, вернее, наоборот, их оригиналы, которых они копировали, получили ожоги, хотя находились в то время совершенно далеко и ничего о появлении двойников не ведали. Спросите Чапа, у него с месяц ожог с лица не сходил. Или Ветурио, он до сих пор толком сидеть не может. Почему именно они подверглись копированию, неизвестно. Может быть, подошли по каким-то признакам для чего-то. Чуть-чуть еще задержись, и они были бы автоматически уничтожены. Сращение ощущений - это уже не шутки.
   - Не шутки, - согласился Кло. - Самое лучшее пиво, впрочем, в ну- левом секторе. А вблизи Щели дрянь.
   - А бывает, какие-то сигналы поступать начинают. Вообще замечено: когда там начинаются возмущения среды, у нас прокатывается цепь непредвиденных событий.
   - Связь с природой. В условиях дефицита, вернее, полного отсутствия - повышенная степень реагирования, - Кло бормочет все более быстро, бессвязно, затем встряхивается. - А, может, это новый тип биороботов? - кивает на субъекта. - Или даже материи?
   - Ты-то почему никогда не пытался подняться? Хоть бы из любопытства. Неужели ранга "червей" хватило?
   - Не люблю, когда говорят так, - поморщился Кло. - Вся эта искусственная дешевая привязка к природе разве сможет вернуть ее? Мы туда больше никогда не вернемся, все. И помнить нечего. Сдохли для нее, вымерли. Теперь у нее своя эволюция, а у нас - тупичок. Хоть с терминологией, хоть без.
   - А вот Брук говорил, что кому-то просто понадобилось убрать нас под землю, - вспомнил Шура. - А на самом деле никакие растения не ядовиты, и воздух - тот же, перестроились не они - перестроились мы, наши системы восприятия, обработки и отклика. Ферментативно. И перестроились под действием гипноза, вызванного...
   Он хотел было ляпнуть про Генератор, но вовремя осекся. Кло тоже периодами странный, хоть и свой.
   - Какой Брук? - спросил Кло в лоб.
   - Как какой? - удивился Шура. - Горбатый. С повышенной сенсор- ностью. Который в Зоне сгорел.
   - Чужак? - перебил его Кло.
   - Почему же? Нет. Впрочем, мы не знаем.
   - Не знаете. Вот вы ничего не знаете. А - говорите, - попрекнул нас Кло. - Неотличение сна от яви - вот что у вас происходит. А между тем вы со многими странными явлениями дело имеете, а что при этом самое важное, знаете?
   - Уцелеть? - предположил Шура.
   - Не растеряться, в смысле чтобы сохранять свою веру. Может, это все искушения? Морок. А вера - это абсолют. Или пусть, наоборот, безверие, но тоже - абсолют. Самое худшее - между. Это уже разлом. Ничто так не растлевает душу, как колебания. О психомутантах слышали?
   - Нет.
   - Ну и не надо.
   Кло встал, и одновременно с ним поднялся субъект, повернув в нашу сторону голову. Глаза у него были странные, как бы фасеточные и в то же время водянистые.
   - Час великого общения! - закричал он так, что мы вздрогнули. - Звери! Слушайте.
   - Ну вот, обыкновенный умалишенный, а мы-то думали, - рассмеялся Шура.
   - Умалишенные в отдельном секторе, не забывайте, - шепнул Кло.
   - Если мы хотим дождаться помощи космического разума, надо переделывать себя, - кричал субъект, пуча глаза и по очереди выбрасывая вперед руки. - Как? А вот так. Прежде всего - отказаться от самой идеи конкретной любви, как тянущей человека вниз, к животным, ухудшающей, отяжеляющей его карму. Любовь отвлекает от всего и прежде всего - от понимания и соединения с разумом, который как таковой любви не знает. Вся предыдущая цивилизация и культура основаны на этом дурацком гибельном ощущении и всевозможных конфликтах, возникающих вокруг него. Уберите понятие любви - и вся культура останется вне понимания. Чувство элементарного полового влечения должно замениться другим, более высоким, спокойным, общедоступным и бесконфликтным. Только такая цивилизация будет иметь шанс выжить и приобщиться к иным цивилизациям. Вы должны очиститься, впитать в себя космический отчужденный разум и тем самым, прозрев выход, выжить. Отказываясь от любви, мы открываем в себе божественное. Тот Армагеддон, который наконец начал разворачиваться наверху, имея цель все переделать, состоит из нескольких этапов. И, пройдя через один, можно погибнуть в другом. Разрушив же низменным в себе энергию высшего ряда, вы не сможете воссоединиться и преобразоваться в час Спасения. Вы навеки останетесь тут, в этой великой Скверне.
   Поднялся гвалт.
   - Это же сектор концевиков, - закричали от столов. - Тупиковый ярус.
   - А ведь он по существу прав, - тихо сказал Кло. - Любовь действительно разъединяет и отвлекает. Я, собственно, из-за этого до сих пор в "червях" и застрял.
   - У меня есть лекарство от любви, - продолжал кричать вещун. - Лекарство отменное. Одна доза - и полная свобода.
   - А на самом деле - мыльный порошок, откуда у него взяться лекарству? - шепнул Кло. - И в голове у него мыло. И весь он скользкий. На самом деле ему что-то свое надо. Каждый раз им разное нужно. Гнать их - вот что!
   - Что ж гнать, если прав?
   - Так ведь правых всегда и гонят. Иначе разве интересно?
   К оратору попытались добраться, но натолкнулись на Жанов, которые, наконец-то получив сигнал, выстроились в ряд, вытянув превратившиеся в палки руки.
   - Люблю смотреть, как система срабатывает, - невольно восхитился Кло. - Чуть повысился допустимый уровень агрессии - хлоп: назад, ребята. И в пиво что-нибудь успокоительное еще впрыснут. Конечно, с одной стороны, "не убий" (основная заповедь всей системы) прекрасна. Но, с другой, мы настолько завязаны теперь с компьютерами, со своей биотехникой, что, мне кажется, когда надо, компьютер нас просто выключает. Как экран телевизора. Все естественно. И это не убийство, а обыкновенный сигнал отключения, как у любого механизма. Но мы-то не механизмы.
   Он погрустнел, обмяк. Похоже, дело у него в самом деле движется к концу.
   - Дураки, дураки, - забормотал он, по-отечески окидывая взглядом "червей", - у нас же у всех при рождении идентификационные номера в мозговых структурах записываются, мы же все как датчики, под контролем. И стираются они только со смертью.
   - Может, потому тогда мертвых и оживляют, - тут же среагировал Шура, - чтобы из-под контроля вывести?
   - А зачем выходить? - удивился старина Кло. - Компьютер же, в принципе - во благо. Он - друг.
   - Значит, пытаются чужаки.
   - Нет, все же этот - не чужак. Определенно. Он говорит верно.
   - Ну и что? Самые верные слова именно у чужаков и будут. Для запудривания сути.
   И, словно в ответ на это, субъект с колючими, как бы фасеточными глазами, волнообразно неестественно изгибаясь, направился к нам и, остановившись у столика, внимательно оглядел каждого.
   - Хреновый сектор, - сказал он, - хреновые Жаны, хреновый посев.
   - Иди куда-нибудь, - кивнул ему головой Шура. - Не бузи.
   Субъект повернулся к нему лицом и медленно произнес:
   - "Вышел месяц из тумана - ой, как страшно,
   Вынул ножик из кармана - ой, не надо.
   Буду резать, буду бить - ой, спасите.
   С кем останешься дружить? - с сатаною".
   Шура скривил губы в ухмылке, и, словно раздосадованный этим, субъект вытянул вперед руку и с силой нажал на его плечо.
   - Будешь нашим? - спросил глухо.
   - Да иди ты, - откинул его руку Шура.
   - Все мы пойдем, - загадочно ответил субъект и, виляя разболтанным перебалтывающимся телом, зашагал к выходу. От него испуганно шарахались, пропуская беспрепятственно и почтительно.
   - Не надо было допускать дотрагиваться, - тут же подбежали с советом к Шуре.
   - И как эта компьютерная тварь пропускает?
   - Эй, в чем дело?
   - А в том, браток, что теперь тебе придется уйти, исчезнуть, а если будешь сопротивляться - умереть. Теперь ты - не наш.
   - А ну хватит чепуху молоть, - взревел Кло. - Напичкали себя бреднями. Тут именно на это и рассчитано: на психоз. Идите по своим ячейкам. Кыш!
   - Вот так чужаков и вербуют, при общем попустительстве, - заметил один из Жанов. - Я много раз видел. Был человек - и нету.
   - Да вы ж сами его...
   - Мы не его, мы - вас.
   - Чужаков сам компьютер различить не может, - пробурчал Кло. - А они, видите ли, научились. Предурки.
   Он сплюнул на пол, вызвав неодобрительный взгляд ближайшего Жана, затем демонстративно растер плевок и сказал:
   - Ну что?
   - Компьютер многое чего не может, - ответили ему. - Он не чувствует. А мы можем ощутить то, что логически пока не выстраивается.
   - Ну и хрен с вами. Оставьте человека в покое.
   - Ему в стерилизатор надо бы сходить. На всякий случай.
   - Сходим.
   Смотрю на Шуру, но Шура невозмутим. Сама идея о внедрении ему, как и мне, дика. Если кому-то хочется нас сожрать, это можно сделать открыто, без всяких фокусов. Тем более в замкнутом объеме это легче легкого. Если же растят как поросль, введением ферментов и селекцией улучшая качество, то к чему об этом задумываться? Раньше мы себя сами убивали и травили, а теперь о нас заботятся. Чем же первое лучше второго? Но это так - крайние домыслы. А подтекст тот, что незачем.
   - Ну что, братцы-кролики, сыграем?
   Док. Наконец-то. Стоя за Шурой, он вовсю склабился, обнажая металлический ряд зубов.
   - Во что? - спрашивает Шура.
   - В игру. Вот с таким названием.
   Он достал из кармана листок и молча протянул Шуре. Я заглянул через плечо и прочел ряд ничего не значащих букв.
   - Эс-ка-у-ха-эр? - переспросил Шура. - Что это значит?
   - Это то, что я выудил из памяти Брука, заснятой тобой. Кажется, посмертно.
   - Уже пропустил через компьютер? - удивился Шура. - И больше никаких образов, мыслей, цепочек?
   - Я же тебе сказал: только это. И очень четко. Впечатление было таким сильным, что поглотило все предыдущие состояния.
   - Ну, это мог быть просто бред.
   - Мог. Но я проверил. И это не бред.
   - А что?
   - Игра, которую мы не знаем.
   - Слушай, "ящер", - вмешался Кло. - Ты, видать, любитель волынку тянуть. Один тут перед тобой тоже тянул, а потом оказалось - чужак.
   - Кло? - удивился Док. - Тыща лет и одна неделя! Много в штольнях накопали-то?
   - Все, уперлись, - рубанул рукой воздух Кло. - Ниже никак не получается. Каждый сантиметр углубления вызывает лавину происшествий: трещины, обвалы, нарушения герметичности, смыкание.
   - Чего смыкание?
   - Краев. Полость становится уже. Природа как бы залечивает свои раны, это не наша бестолковая раскачка мутаций.
   - Ладно, не буду тянуть, - Док присел рядом и положил листок на стол. - Я пропустил тест в автономном режиме, на отключенном от общей сети микрокомпьютере. Получил и тоже подумал: бред. А потом пришла в голову мысль, а, может, это название какой-то программы? И если вызвать, что-то можно узнать.
   - Ну? - поторопил Кло. - И что?
   - Да ничего, - вздохнул Док. - Побоялся я ее вызвать. То есть, попробовать сделать запрос.
   - Почему?
   - Я у биоробота (они все на лицо одинаковые, я их не различаю) спросил, случайно так: часом, не слышал ли он что-нибудь о неком СКУХРЕ. А он, это было странно так... Даже невероятно. Переспросил каким-то утробным, садящимся голосом: "Скухр?", затем повернулся, как-то противно обмяк и вдруг, качнувшись, жестко и прямо рухнул вниз.
   - Перегрев? - предположил Шура. - Какой-то сбой? Ну, бывает, зациклит. Не нашел ответа, ты перегрузил его.
   - Я вот тоже так вначале подумал, а потом подождал и удивился еще больше. Потому что он вдруг поднялся, сам, как бы самонастроился (с программами регенерации у них всегда в порядке), но это был уже другой биоробот.
   - В смысле?
   - В смысле, что у него была стерта вся предыдущая информация. Для полного восстановления пришлось внешним усилием записывать все заново.
   - Да, игра по отключению интеллектуальных биороботов ничего, - согласился Шура, растирая плечо. - И если провести аналогию, то, выходит, подобным способом можно отключить всю систему?
   - А на хрен? Ну, отключим мы ее, а потом? Что будет потом? Включение? По той же аналогии? Только - какое?- Док жестко щелкнул языком и, засунув палец в рот, пошатал коренной зуб. - Сволочь, - дал он ему оценку и, скривившись, по очереди осмотрел всех. - Вот и не рискнул. И нечего.
   - И правильно, - Кло несколько раз хлопнул в ладоши. - Хватит заниматься вызыванием духов. В нашем положении флуктуации недопустимы. Что-то налажено, и слава богу.
   - Раньше было хорошо, - вставил я, - а потом появился Брук и всех смутил.
   - Стоп, - остановил меня Шура. - Слово. Его напугало слово. Какая-то ассоциация. А, может, ключ к чему-то? Типа отмычки. Ведь не может быть, чтобы система не была застрахована от подобного зацикленного перебора вариантов.
   - "В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог. И все от него начало быть", - продекламировал Док.
   - СКУХР - новый бог? Вот загнул. Для кого тогда, для роботов?
   - Просто у них есть системы, улавливающие энергию, недоступную нам. Они видят то, что мы не видим. Ты сказал: "Скухр", а он увидел, что это. Вот и...
   - Что - "и"?
   - Не знаю, - Док потянулся и сказал: - Выпить не найдется, ребята?
   Очень, знаете, пересохло...
  
  
   Привязка: переход 2 квадратов 3-4, ярус I
   Поток сознания: Док
   Единственное, что меня смущает, так это камень. Зачем нам с ним таскаться? Хоть и маленький, а какая-то в нем просто дьявольская плотность. С какой целью Брук просил носить его с собой? Может, единственно ради самозащиты (глупость, конечно), но ведь и не потому, что, как развил Шура, в нем заключена некая энергия выхода, нечто вроде антигравитанта, с помощью которого можно просочиться туда, где нас якобы все ждут и никак не дождутся. И знать бы, мол, только, как. На худой конец обладает способностью отваживать зло и улучшать ауру, разряжая на себе отрицательные импульсы. В таком случае уж не волшебный ли это камень святого Грааля, сохраненный на протяжении веков неведомым орденом?
   Конечно, если смотреть на него долго, до рези в глазах, все что угодно может померещиться в затуманенном выступившими от напряжения слезами взгляде: силуэты, сдвиги граней, отражения, даже глубинный туннель в параллельный мир. А на самом деле - булыжник булыжником. И - не спас же Брука.
   Перед ячейкой удовлетворения потребностей очередь. Двое "варанов", прозванных так в народе из-за способности тут же засасывать всех потоком слов (недаром же они проповедники), конфузливо тупят глаза.
   - Брат, - тут же цепляется один из них, не отрывая взгляда от пола. - Что есть по-твоему грех? Грех - не есть нечто, совершенное по отношению к себе, а всегда то, что совершается по отношению к другому индивиду. И если путь перековки собственных желаний нереален и ложен, то можно пойти по иному пути, изъяв самого субъекта из процесса и тем самым устранив суть греха. Механизация - вот выход. С машиной исключен грех, ибо она - объект, а не субъект. Вещь не грешит, вещь исполняет. Наслаждение должно быть единичным, и тогда оно не будет мешать тебе последствиями, отягощая чувства. Наедине с собой, вот что важно. Не суть процедуры действа важна сама по себе, а то, на что и кого направлена. Пользуясь нужником, мы его не оскверняем, но совершая то же самое, скажем, на спину... Погоди, брат, я еще не слышал слов твоих.
   - И все-таки я хотел бы доказать брату преимущества моногамии, - вмешался другой. - Именно ей мы обязаны тем, кем стали, ибо освобождение от забот о новых брачных периодах и партнерах, выборе и соперничестве вызволила в свое время силы для рывка вверх, к вершинам разума.
   - А потом вниз, в скверну духа, - смеется партнер. - Излишний в данных условиях разум приобретает разрушительные свойства зла.
   - Куда женщин периодически прячут? - успеваю вставить между смехом вопрос. - И зачем?
   - Ты что, реликт? - удивляется первый "варан". - Зачем тебе женщина, если есть ячейка? Рабы любви - это косность, брат. Если источник греха находится не в тебе, а в ком-то, вырви этого кого-то, если же в тебе, то вырви того, на кого в свою очередь он направлен, и так или иначе...
   - Мою женщину звали Ася, - говорю со злобой. - Мы с ней соединялись, и ничего прекраснее не было. Проникновение - было богом моим. "И погрузиться в руки и все забыть" - вот слова поэта. И - плевать. И все это было, было. Обыкновенное наслаждение бессмысленным бредом, музыка слов. "Эволюция - не всегда благо, - говорил я ей. - Иногда бывает нужна как раз обратная эволюция, регресс, и именно в нем заключено пресловутое спасение." Регрессируйте, братья. Хотя бы сейчас, перед всеобщим глобальным исчезновением почему бы не умереть достойно, не отвлекаясь маразмами идей и ограничений? О-о-о! Но я найду ее, лабиринт не бесконечен, потому что главный грех - это равнодушие. Когда не горит огонь внутри, он теряет смысл и снаружи.
   - Ай-ай-ай, как брат болен, - качает головой один из "варанов", - его без очереди пропустить надо. Или ты не веришь нам, брат?
   - У варанов нет обманов, - бормочу глухо, приходя в себя, ибо понимаю: сатана ведет нас, и никто кроме сатаны. И движение отсюда возможно только вниз, недаром ведь ни один подымающийся на поверхность, пусть даже облаченный в непробиваемый многослойный скафандр, не возвращался назад живым.
   - Адью, милашки! - кричу издалека. - Приятных наслаждений!
   И, завернув за угол, натыкаюсь на "слизняка". Обычно "слизняки" лепятся по периферии, но этот забрел сюда. Прикорнув к широченной периодически вибрирующей пневмотрубе, засунув ноги под себя, дремлет. Всматриваюсь: лицо красное, бесприютное, в руках - сверток. Со "слизняками" никто не общается, они суть неопознанные субъекты и, говорят, общение с ними понижает энергетический уровень, сглаживая импульсные индивидуальные пики. Кроме того, они бесполы. Совершенно. Хотя каким-то образом иногда производят детей, но не простых, а мертвых. То ли отпочковываются от них, то ли созревают в какой-то полости. Но вот что интересно: весь цикл зачатия, созревания, старения и смерти детки эти проводят в утробе, в зародышевой форме, чему пока не найдено никакого объяснения. Они начинают в ней цикл и в ней же заканчивают. Полностью. Без выхода наружу. Из тела выбрасывается только труп и только иногда случается застать плод живым, и то на каких-то несколько дней. Внимательно присматриваюсь к свертку и вижу ребенка. Естественно, мертвого, с жутко старческим лицом. Так не положено, и я грозно вопрошаю:
   - Почему в сектор Консервации не сдан?
   "Слизняк" подхватывается и тут же начинает вибрировать. Весь. Говорить с ним практически невозможно. Выждав, повторяю вопрос. Наконец "слизняк" временно застывает и выдавливает:
   - Руки.
   - Что?
   - Заняты. И теплее.
   - Что ж ты стариков рожаешь? Только родился - и помер от дряхлости.
   - Так получается.
   - У вас у всех так?
   - У всех.
   - А когда умер? Давно?
   - Не знаю.
   И тут шальная мысль лезет в голову, дескать, а не попробовать ли его оживить. У меня это иногда получается. Оживление - мое хобби. Процессы регенерации у всех есть, только мы разучились ими пользоваться.
   - Разверни ребенка и положи сюда, - приказываю жестко.
   Ребенок синий, старый. Совсем дряблое, морщинистое личико, вывернутые, словно от артроза, ступни. В результате осмотра вижу, что разложение зашло далеко. Но младенцы хороши тем, что у них ткани переполнены жидкостью и потому разрушаются сравнительно медленно. Если удастся запустить метаболические процессы, они быстро очистят его от этой дряни. Сейчас надо нащупать и возбудить точку жизни. Попробовать поймать ее токами Левтона. Вот она, кажется. Жму. Какое-то механическое, на уровне пока чисто примитивных рефлексов подрагивание плоти. И тут вдруг "слизняк" приходит в себя.
   - Не надо, - просит он. - Мне так привычно.
   - Тебе что ж, живой ребенок не нужен? - удивляюсь, приостанавливая массаж.
   - Нет.
   И тут - Шура. В полусумраке перехода он возникает неожиданно, и, присмотревшись, я замечаю, что он не один, а с девочкой. Подойдя, он поясняет, что девочка заблудилась в квадратах, и теперь надо попытаться выяснить, откуда она, и отвести. Девочка странная, и я уговариваю Шуру бросить ее где-нибудь здесь, пусть сама выбирается. Но Шура против. Он уже прошел процедуру очистки, ему хорошо, и он сообщает мне новость, ради которой, собственно, здесь. Компьютер выдвинул мою особь на соискание очередного ранга, ибо зафиксировал повышенный энергопотенциал, неявный левитонный всплеск, означающий первую стадию подключения. Процедура присвоения каждого ранга довольно опасна, и я могу отказаться. Обмануть компьютер невозможно, и если в самом деле нет соответствующего чутья, это просто смертельно.
   (И сказал Иисус: Се). Я хорошо представлял суть главного испытания: выбраться из наполненной опасностями (в каждом случае - разными) ловушки, переплетенными рукавами прозрачных толстых труб висящей над ареной. И не просто механически (такого выхода не было), а - энергетически, по пространственному коду. Показав умение чувствовать и пользоваться метрикой пространства, его тайной волей, то есть точками перехода и прямыми, связующими дорогами.
   Грубо говоря, между двумя точками пространства можно провести бесконечное множество путей, и прямая, соединяющая их, вовсе не самый короткий путь. Парадокс пространств, что поделаешь? И потому из замкнутого пространства есть два способа выхода: 1) непосредственно, через какое-либо физическое отверстие в нем, 2) путем преобразования его и нахождения точки, через которую можно осуществить как бы выворачивание замкнутого объема наружу. Мне предстоял именно второй путь. Или, может, какой-нибудь третий, еще позаковыристее, о котором пока никто не догадывается. Это уж на вкус. Предполагается, что в минуты крайней опасности и стресса у обладающего первой ступенью приближения и должен открыться канал связи и прозрения, именуемый третьим глазом. И что без встряски его открытие не произойдет.
   В случае же промедления, если не осенит вовремя, быть мне в контейнере с дохляками.
   Жестокая процедура, но - безошибочная. Исключающая желание попасть в следующий ранг путем притворства или везения.
   - Можешь отказаться, - повторяет Шура. - Подумаешь...
   Девочка смотрит на меня внимательно, и я наконец понимаю, что в ней странного: мы просто отвыкли от вида детей. Но все равно она мне не нравится.
   - А что думать? И думать нечего.
   - Но - войны?
   - Ты забыл, что у нас есть игра. Это - шанс.
   Я думаю: может девочка - биоробот, растущий? Шура присаживается на покрытие, я - за ним, мы думаем. В глубине прохода еще один "слизняк", он не дремлет, а потихоньку ползет.
   - И почему "слизняки" постоянно трутся около пневмолиний? - задаю вопрос Шуре.
   - Возможно, черпают энергию в вибрации. Как сказал некогда Мессия: "Не хлебом единым будет жить человек, но..."
   - Отведи девочку в контрольный отсек, - говорю я. - Там разберутся.
   Шура качает головой.
   - Ты не видел...
   Он вытягивает вперед руку и, отворотив рукав, совершенно не сгибая ее, а одним напряжением мышц, совершает волнообразные движения, как бы перекачивая ее с одного места на другое. Рука его при этом казалась будто лишенной суставов, киселеобразной и податливой.
   - Что это значит? - спрашиваю в удивлении.
   - Если б я знал, - удивляется и Шура.
  
   Привязка: Периферия N 1
   Поток сознания: тот же.
   Мы дошли до самой Периферии нашего квадрата и так и не выяснили, откуда могла быть девочка. Компьютер не смог распознать ее идентификационный номер. Возможно, ее мозг был чист.
   Мы спрашивали, как ее зовут, но она молчала. И тогда мы решили вернуться. Обход кончался. Хотелось пить. Мы бросили жетон и подождали, пока придет пневмокабина. И когда она пришла, девочка вдруг сказала:
   - Не надо. Опасно.
   Не топать же пешком обратно. Однако она сказала, а мы поверили. И пошли. И тут случилось. Почти сразу. Я еще не успел понять, что, как Шура (первоклассная реакция "ящера") уже подхватился. Запоздало дошло: сдвинулись плиты потолка. Мы знали, такое происходит, когда кого-то хотят изъять, изолировать, происходит это в определенных местах, очень быстро и тихо, какой-то воронкой тебя затягивает, и все. Повышенная степень агрессивности - вот что означает этот акт, человека забирают на обработку, а потом обычно размещают в ином секторе. Процедура эта не совсем понятна и логична, не исключено, правда, что это просто статистическая выборка, ради каких-то наблюдений.
   А, может, просто ошибка? Разбираться некогда. Мы бежим. Девочка отстает, я хватаю ее и тащу. Вот подвернувшая пневмолиния. Занята. Ждать некогда. Остается запасной вертикальный пневмолюк. Он сразу за поворотом, замаскированный в стене. По долгу службы мы пользовались им и потому знаем.
   Мы почти у цели, и тут мощный удар сбивает с ног. Я падаю, но Шура успевает увести девочку. Потом, лежа, ощущаю новый удар. И еще. Вывернувшись, вскакиваю. Биоробот, черт. С этими драться бессмысленно. Но - почему? Почему он напал, когда не имел права? Я не успеваю открыть рот, как он снова бьет. Ему ничего не стоит убить, но он не запрограммирован на убийство (или пока не развился до него), бить же может бесконечно долго. Я поднимаю руку в знак того, что прошу слова, но он не реагирует на это. Компьютер... Почему меня не защищает компьютер, у которого тысяча способов сделать это? Ах, черт, биоробот - это же и есть самостоятельный микрокомпьютер, это же одна система.
   В стене послышались слабые сигналы электрозуммера, извещающие, что кто-то идет, и биоробот, кинув меня, тут же удалился. Я лежал у стены, постепенно приходя в чувство. Биоробот, напавший на человека - нонсенс. У нас разные принципы организации, исключающие какие-либо виды конкуренции, разные задачи, цели и ресурсы. Что могло измениться? Может, все дело в девочке?
   Ввалившись в чрево пневмолюка, я полетел вниз, ко второму ярусу. Шура с девочкой уже ждали. Я сказал, что осматривать меня некогда. Надо побыстрее отправляться в свои ячейки, где мы уже недостижимы. И желательно другим путем. А все остальное - потом.
  
   Привязка: ярус 2, Арена
   Поток сознания: Сергей.
   Было так: Кло сказал, что берет девочку к себе, девочка хорошая, и, значит, он ее берет, тем более, что она чует опасность и нигде не обозначена. А то они все копают, копают, и не знают ничего. Потом подумал и сказал, что раз она ничего не говорит, он назовет ее аномалией, это почти что Амалия, как звали когда-то одну пропавшую в штольнях женщину, из-за которой, собственно, он все и копает. И тут девочка всхлипнула и, показывая на Кло, зашептала:
   - Он мертвый, мертвый.
   - Да какой же я мертвый? - поразился Кло, нервно зачесывая назад волосы. - Ну хочешь: потрогай меня, почувствуешь, какой я живой.
   Девочка осторожно и неуверенно протянула вперед руку и коснулась груди Кло. Немного потрогав ее, она отступила и сказала:
   - Мертвый.
   - Да ты что? - отступили непроизвольно от Кло и мы. - Это же Кло. Ему сто лет. У тебя, должно быть, путаница в голове с понятиями.
   - Он умер, - повторила девочка. - Навсегда.
   Кло был совсем растерян. Он сказал девочке, что почти полюбил ее и если она не хочет, то не будет брать ее в штольню, потому что это просто привычка тут же все использовать, словно вещь, а она - пожалуйста, как пожелает, девочек, в общем-то, не очень часто тут встретишь, а он, к тому же, вовсе не так стар, чтобы его оскорблять дохляком, и даже ячейку удовлетворения потребностей иногда доводит до сбоя. Его явно стало заносить не туда, и девочка, испугавшись, вскочила и убежала. Мы тотчас рванулись следом, все четверо, хотя Кло и отставал. Так быстро она никуда не могла добежать, даже до кабины пневмолинии или до вентиляционного отверстия, а, учитывая, что у нее не было никаких жетонов, она могла двигаться только по переходу. Но ее нигде не было. Жужжали монотонно лампы, набирался возле пневмолинии энергии "слизняк", двое "ящеров", увешанные декоративными пластинами-отражателями, совершали традиционный обход. Девочка исчезла, словно ее и не было, и Кло чуть не плакал. А Шура сказал: ладно, сейчас двинем на процедуру испытания, Док вон сидит как на иголках, ему на ту девочку сейчас - тьфу и начхать, так она ему нужна перед испытанием.
   - Верно?
   Док молчал. Он нервничал, похоже, даже колебался.
   - Дело не в этом. Весь мир, истинный мир состоит лишь из одних энергий, - наконец произнес глухо, как бы уговаривая себя. - Вот это и предстоит доказать.
   - А вот и не весь, - возразил Кло. - Отнюдь.
   Док остановился и положил руку ему на плечо.
   - Послушай, старик, ты ведь помнишь, как было наверху: смрад, пошлость, кровь. Разве это жизнь?
   - А что? - вдруг сорвался Кло. - И смрад, и пошлость, и кровь, да, но это был тем не менее верхний мир, он был дарован просто так, ни за что, как осколок того первоначального рая, непонятого и неоцененного вторично. Изгнание из рая состоялось именно теперь, тут. "Разве это жизнь?" Жизнь, дорогой, а что же? И медитацией ты ее не заменишь. Где, скажите, тот мир теперь? Посмотреть на него - и то уже не дозволено. И даже с кровью, похотью, предательством он был прекраснее этого вашего компьютизированного, регламентированного, освобожденного от убийств и насилия ада. Свободы воли - вот чего здесь всех лишили, а без свободы воли все мертво. Даже освященное лучшими заповедями, гуманнейшей организацией - мертво. Все напрасно, мы больше не вернемся туда. Мир выплюнул, срыгнул нас, не в силах переварить. И кто доказал, что энергетическое существование - высшее? Да чепуха. Вот - высшее, может, как раз физическое, вещественное бытие. Материализация, сгусток неопределенно растекающегося эфира, возможная не всегда, не везде. В малой части, в малом временном промежутке именно она, может, и есть тот прорыв, выпученность однородной безразмерности... А-а-а, - Кло махнул рукой, совсем расстроившись. - Что говорить. Никто не ценит того, что имеет в данный момент. А потом: "Разве это жизнь?" А это? Триста лет растительного существования, а зачем?
   - Обычная ностальгия, - скривился Док. - И никаких доводов. Верх, низ - понятия условные. Ваша раса просто закопалась в дерьме, засыпала себя вещами, из которых не смогла выгрести. Любовь к вещам - это кандалы, и какая тут к черту свобода воли? Если самой воли нет. Разнузданность - это не свобода. Свобода - это когда тебе ничего не надо, совсем, тогда ты свободен от всего. Наличие же хоть одного желания - это уже цепь.
   - Хотите построить другую цивилизацию? - усмехнулся Кло, показывая черные разрушенные зубы. - Цивилизацию эдаких медитирующих болванов?
   - Будет вам, - сказал Шура неожиданно резко, потому что увидел вылезающего из вентиляционного отверстия уже знакомого нам странного субъекта с разболтанным телом.
   - Вот, посланец из будущего, - ткнул на него Кло рукой, не скрывая насмешки. - Вашего, заметь.
   - Ну, ваше будущее нам тоже известно. Еще неясно, что будет с те- ми боеголовками, которые остались наверху.
   - А что? Мхом порастут, и все.
   Выпроставшись из отверстия, субъект застыл, провожая нас дурашливым неопределенным взглядом. Затем, увидев Шуру, сморщил лицо и поманил его пальцем.
   - "Вышел месяц из тумана, - хитро сказал он ему, подмигивая, -вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить и заставлю возлюбить."
   Он рассмеялся и вытянул вперед длинную руку.
   - И расчленят, а не будет больно, - запричитал он скороговоркой. - И расплющат пальцы, и выколют глаза, и поймешь, что никто не вправе ничего требовать, даже собственной жизни. Врываться к богам недостойно, к ним надо входить на цыпочках, не иначе, - он приподнялся и показал, как. - Хи-хи. И возлюбишь мучителя своего больше себя. Потому что весь мир - жив, мы - мертвы.
   - Кретин паршивый, - ответил ему Шура, брезгливо косясь. - Сальмонелла.
   Он пошел дальше, немного расстроясь, и от расстройства чувств вспомнил, что прежде чем обнаружил девочку, как раз побывал у мутантов, куда был вызван аварийным сигналом.
   - Завернул за угол, а она и стоит, - сказал он.
   - Это что за мутанты такие? - удивился Кло.
   Док фыркнул, хотя, если честно, про мутантов толком никто не знал. Да никто никогда их и не видел. Просто знали, что существуют, и все. А мутанты, сказал Шура, вовсе не чудовища, они просто непредсказуемы. Надышались в штольнях или в результате аварии новым газом, выделяемым в атмосферу растениями, и теперь мутировали. (Во что, никто не знал. Так, сами по себе). И жили оттого отдельно, в режиме автоматики, ибо, как оказалось, постепенно менялся состав воздуха, необходимый для их дыхания. Вот такие эти мутанты. Но самое интересное, что выяснил Шура, когда побывал в изоляторе после аварии (а авария-то, господи: просто системы не успели вовремя перейти на новый режим, из-за чего часть мутантов вымерла) - это их способность жить как бы все в более ускоряющемся времени (и двигательно, и словесно, и функционально), из-за чего возникло опасение, что оно для них скоро станет совсем прозрачно, они как бы провалятся сквозь него.
   - И что? - заинтересовался Кло.
   Шура пожал плечами. - Скорей всего, исчезнут. Для нас. А что дальше - неизвестно. Может, станут всесильны. Может, в этом и заключается смысл их мутации. - Почему исчезнут?
   - Да потому что уже сейчас часть их движений, превышая допустимую для восприятия скорость, как и речь, нами не воспринимается. Я видел.
   - Нельзя держать дома кобру, - пробурчал Док.
   - А если они - будущее цивилизации? - поддел его Шура. - Поворот. Поток добра.
   - Да это добро сожрет тебя и косточек не оставит. Вот в чем наша постоянная ошибка: в ожидании помощи со стороны. А ДРУГОЕ - никогда не может помочь, потому что помочь можно только...
   Док так и не сумел подобрать нужного слова и махнул рукой.
   - Вот почему я вам не верю? - спросил Кло, качая тяжелой головой. - Потому что все врут. Есть ли эти мутанты или нету, или есть, но другие, и воздух ли виноват - дознаться невозможно. Нас вот раньше пьезоструктурами пугали. Мол, оживление пород, каменная атака, накопление информации пьезоструктурами с целью приспособиться к нам, перестроиться, проникнуть внутрь. А потом оказалось - на кого-то просто камень свалился, вот тебе и все зарождение разумной жизни на кремниевой основе, вылившееся в обыкновенный ушиб.
   - Я, впрочем, не к тому говорил, - вспомнил Шура. - А к тому, что, может, девочку и следует искать там, где я ее встретил в первый раз.
   - Зачем ее искать? - удивился Док. - Когда она уже тут.
   Мы посмотрели в направлении его взгляда и увидели девочку.
   - Объявилась, - процедил недоверчиво Кло. - Объявилась, а я живой.
   - А я всегда тут, - возразила девочка. - Я еле убежала. Впрочем, мама всегда говорила, чтоб больных людей бояться.
   - Это кто ж больной?
   - Неподвижные.
   - Хватит, - взбунтовался Кло. - Какой-то пещерный язык. Просто отказываюсь понимать.
   - Тогда я попрыгаю, - сказала девочка. И скакнула.
   А оказалось, у нее просто мистический страх перед пневмолинией.
   Может быть, вообще перед замкнутым пространством. Мы с трудом запихнули ее и поехали.
  
   Процедура испытания - это событие. И поэтому арена забита до отказа. Мы вновь зевнули девочку буквально перед входом, и Кло возмутился, какие нынче девочки непослушные стал. Но вскоре свалил и сам, неожиданно вызванный в штольни сигнализатором.
   Сигнализатор вклинен куда-то в мозг, может, это и есть тот самый идентификационный номер, возбуждение которого столь неприятно. Погасить его можно лишь выполнением поступающего приказа, в противном случае длительное воздействие определенной частотой может вызвать невменяемость или даже смерть. Никакой дурак на это не пойдет. И потому Кло отправился в штольни. А мы сидим.
   - Имеют ли какую-нибудь закономерность серии странностей? - спрашивает Шура и замолкает, потому что на арене вспыхивает ослепительно-голубой свет, четко освещающий все переплетения труб, и первым в сеть рукавов через люк запускается Док. Толпу он не видит, трубы прозрачны только снаружи, для нас. Внутри для него существует лишь темный бесконечный туннель, наполненный, возможно, хлюпающей водой, замшелостью и зловонием. Старый запутанный водосток, система древней канализации. Это - образ, мы знаем. Но по его движениям видно, что он погружается в него полностью, хотя наверняка старается думать о нейтральном, понимая, что в этой системе видения и "ты" (морок и явь) сравнимы по плотности, и все, сотворенное тобой, может погубить тебя. Док идет осторожно. Иногда, подчиняясь какому-то чутью, сворачивая в боковые ответвления. Он пока не знает, какая опасность будет ему угрожать (а, может, в этот раз и никакой, и это не исключено: просто игра нервов, игра в саморазрушение). В прошлый раз, помнится, запустили скарабеев, и они просто обглодали до косточек двух посвящаемых, зрелище было ошеломительно красочным, потом - из-за крови - ничего не стало видно. И все это - в абсолютной тишине (материал труб звуконепроницаем, для исключения подсказки), чистая эстетика движений, действия. Каждый раз способ меняется, в образе противника выступают лианы, змеи, вода или даже плазменные пучки. Мы упускаем момент, когда с противоположного конца появляются полчища крыс (вернее, это нигрокрысы, как и все предыдущее). Они разделены сетью рукавов и перегибов и на первых порах в растерянности тычутся в пластиковые стены оскаленными мордами. Наконец они улавливают волны Дока и, взвизгнув, устремляются на поиск жертвы. Впрочем, жертва - это относительно нас, а для них - образ еды, обычного куска мяса. Всем нам в свое время не миновать сие, и мы смотрим.
   Док не чует крыс, он спокоен, его хождение по рукавам кажется бессмысленным. Расстояние и число проходов между ним и крысами сокращается. У нигрокрыс - прекрасная система распознавания, и они голодны. Укус первой же из них будет означать конец. Ибо: не полчища будут являться причиной гибели твоей, а невозможность выхода. Легион - имя их.
   - А что это я, что это я, - говорит Шура и замирает, не сводя глаз с арены. С ним это бывает, и потому я с силой толкаю его в бок. Он вздрагивает и тут же выдает:
   "А, может, все нам только снится?
   И мир - лишь бойня голограмм?
   Плывут в тоске чужие лица.
   И - где ты сам?
   На время вырваны из пленки
   Творцом всего небытия.
   Огнем небесным сжаты бронхи
   И - прав судья.
   Игра над плоскостью - химера.
   Распался круг и гаснет звук.
   Напрасна мысль, жива лишь вера
   В свой смертный струг".
   - Какая бойня голограмм? Это же настоящий Док, - не понимаю я.
   - Кто знает? Эти каркасы - прекрасные резонаторы, через которые нас, может быть, неназойливо обрабатывают. - Зачем?
   - Для снятия стресса. Или, напротив, его создания. Поведение тва-рей заранее запланировано, вообще все.
   - Ну ты и вонючка, - неожиданно окликают его сзади, хлопая по спине, - прямо не продохнуть.
   - Вали к "слизнякам", - не оборачиваясь, огрызается Шура.
   - И харя тупая, - продолжают сокрушенно ворчать сзади. - Так и хочется по рогам заехать. Всюду, куда ни посмотришь...
   Шура оборачивается, но кто говорил - непонятно.
   - Только и знают что головами крутить, - вновь голос. - Чуваку - хана, а они крутят.
   И тут Шура вскакивает.
   - Что?
   Реле взрываются напряженным гудением. Я тоже вскакиваю. Похоже, Доку в самом деле хана. Он не может ничего сделать, не в силах остановить крыс, изменить программы или испариться. Все выходы закрыты. Но Шуре уже плевать. Повернувшись к арене спиной, он пытается отыскать говорившего. И при всей запальчивости мысль о том, что сказать-таки не удастся (и рев предохранительных реле - залог тому) ярость его еще больше возрастает.
   - Зар-раза. Вот только достану.
   - Да угомонись, парень, ты чего?
   - Чужак тут. А ну, - это уже компьютеру, вмонтированному в потолок, - сворачивай всю эту волынку. К черту!
   Начинается неразбериха, весь ярус приходит в движение.
   - Ломайте эту дрянь! - призывает Шура, пытаясь добраться до реле.
   Я зажмуриваю глаза. Какое компьютер примет решение? Сейчас, думаю, как стрельнет каким-нибудь успокаивающим газом. Крысы уже засекли Дока, а Док - их. Сближение происходит мгновенно, вот первые ряды вытягиваются в удлиненном прыжке, метя в горло (что вообще-то странно), и вдруг почему-то набрасываются на меня. Крики в толпе. Я тоже кричу. Больно, черт. А, главное, ужас.
   Соображение - на нуле. На полном. Куда-то бегу, падаю. Кто-то топчет сверху. Господи...
  
   Привязка: Штольня
   Поток Сознания: Шура.
   Все врут. И все. И штольня тоже врет. Никакая она не сквозная и ведет непонятно куда. Уж давно должен был быть следующий ярус, а им и близко не пахнет. Куда-то не туда она спускается. Может, и вызов ложный. И никакое сообщение не нарушено, а просто одну линию заблокировали, чтобы вынудить... А цель - та же: любыми способами не дать добраться до чего-то, чего мы пока сами не знаем.
   Пытаюсь вспомнить, что я слышал о главной штольне. Домыслы насчет вибрации, разрушающей биоритмы (отчего и шлемы - глушители). Что-то о преобразованиях, туннеле. Ерунда, словом. И тут моя рука натыкается на что-то скользкое. Еще раз. Свечу фонариком и вижу: поросль. На лысых неровных скатах пород - островки желтовато-бурого жесткого моха. Это уже диверсия. Мхи всегда первыми начинали атаку. Что ж, прекрасные места для внедрения. Мох на ощупь мягкий, податливый, влажный. (Хотя "на ощупь" - сильно сказано. На руках - специальные перчатки с вживленными в них особо чувствительными элементами и предохранителями стерилизаторами против спор.) Он как бы не совсем мох, в смысле тот, земной, не сам по себе, а - единый объединившийся организм, колония, так и хочется сказать: цивилизация. Потому что не видно того, что внутри. А может быть всякое. Жестом показываю на него слезающему следом Сергею. Тот отрицательно качает головой. Не могу понять, чего он хочет. Никакого иного общения между нами, кроме жестов нет (Штольня непредсказуема, и в ней запрещено пользоваться словами), и я молча достаю стерилизатор. Одна за другой колонии вспыхивают и жухнут. Брать какие-либо образцы для исследований категорически запрещено. Наверху достаточно было наисследовано. На всякий случай еще раз посыпаю стены стерилизующим порошком и спускаюсь дальше.
   И вновь зацикливаюсь. Штольня расположена на противоположном конце от Щели, вдвоем они как бы опоясывают, берут в клещи наш полис. Но происхождение Штольни искусственное, а Щели - естественное. Но тем не менее допускаю, что функции их приближены.
   Мох не дает покоя. Может, его не надо было уничтожать? Может, природа уже не столь агрессивна и протягивает нам руку для помощи, а мы эту руку каждый раз... Боясь и не понимая. Быть может, природа уже наделена космическим разумом, и мы для нее теперь - просто низшие. И совершенно не опасны. Хотя - возможна ли помощь от чужеродного? И по степени желаемости, и по степени осуществимости.
   Но: думаю, думаю, а все равно скучно. И тут, чтоб веселее, ступенька подо мной выскальзывает и, не удержавшись за перила, лечу вниз. Впрочем, недолго. Сработал компьютерный контроль, и где-то внизу из контрольных пазов с гулким хлопком выстрелила капроновая сетка, перекрыв отверстие штольни. Спружинив, нащупываю каркас лестницы и прижимаюсь к стене. Процедура не очень приятная, но дело не в этом.
   Падая, я наконец ощутил нечто. Прежде всего, что я один. Сергей и Док куда-то исчезли, (а, может быть, проломив некий заслон, исчез для них именно я?) А потом - воздух. Он не был косной материей, это было что-то живое или готовое вот-вот ожить. И, может быть, выщелкивание сетки было даже преждевременным и напрасным. Это было странное ощущение и, только стоило остановиться, как оно исчезло.
   "Мы просто сходим с ума, - подумал я. - Ничему нельзя верить. И никому". Я прислонился к стене и вздрогнул: опять мох. Вся штольня катастрофически обрастает гадостью. Это уже серьезно. А, впрочем, кто знает?
   Спускаюсь и наконец обретаю под ногами твердую поверхность. Привычное прохождение через проверочные камеры, вхожу и с первого взгляда понимаю, что уровень не тот, а какой-то неизвестный. Очевидно, все решило падение и вмешательство компьютера. Или же - опять вранье.
   Схема расположения не совпадает с реальностью, и у проходящих мимо доходяг пытаюсь выяснить, где тут что, но никто не отвечает, даже не реагирует. Движутся они точно пораженные полиомиелитом или церебральным склерозом, только мягче. Я понимаю: им никакой связи и не нужно. Но долг есть долг.
   Наконец одного столетнего кактуса мне удается задержать.
   - Какие-нибудь концы тут у вас отыскать можно? - спрашиваю его.
   - Концы? - удивляется он. - Концы в конце. Вон там, - он тычет рукой в коридор и потихоньку отползает.
   Иду. Низкие фосфоресцирующие потолки оживляют блеклые тени. Толкаю последнюю дверь и тут же - взрыв голосов, среди которых четко различаю лишь одно:
   - Скухр, скухр, он...
   Не сразу понимаю, что под скухром они разумеют меня. Наконец холодная дрожь пронизывает члены. Значит, это - концевики, те самые, о которых ходили легенды, между тем, как их ярус существует и совершенно реален. И, может быть, обрыв сообщения вызван намеренно, с целью заманить кого-либо сюда, в их чумной квадрат, и этот вызванный и станет антихристом. Ибо ждать надоело. Ждать надоело, а хочется дождаться. И если не конца света, то хотя бы представления о нем.
   Ко мне тянутся сотни рук. В черном, непроницаемом с внешней стороны шлеме, сенсорных перчатках, с обвитой вокруг бедер в соответствии с традицией "ящеров" тяжелой цепью я, наверное, в самом деле похож на антихриста.
   Мое единственное оружие - стерилизатор, но он годится только против растений. Отчаянно соображаю. Концевики верят во все, кроме спасения, они паникеры, и потому - отдельно. Каждый ярус характеризуется определенным отклонением от нормы. Норма же есть способность к трансформации.
   - Он пришел, он опередил, и - за ним суд, - загалдели со всех сторон.
   - Наше толкование верно. Второе пришествие - дьявольское.
   - Знаки, знаки смотрите: на правой ноге и у пупка - две шестиконечные звезды.
   - И кровь его должна быть черной.
   - Не надо доказательств, - сказал я, снимая шлем и пятясь, - сознаюсь: да, я антихрист.
   Повисла пауза, и теперь важно было выиграть время.
   - Но сказано, - возопил я, - не трогайте ничего дьявольского, не прикасайтесь к нему, оставьте поле его ему, ибо оно заражено злом, и что бы доброе ни было посеяно на нем, вырастет один лишь терний, а сберегайте свое поле, ибо, лишенный собственной нивы, станет дьявол сеять на других незараженных полях, и всходы те будут кровавы, и распространится зараза на все сущее. Не забирайте у зла стези его, ибо как растекается река, лишенная русла, и затопляет берега, растечется зло и попортит и собьет стези чужие.
   Кажется, получилось неплохо, потому что от меня немного отодвинулись, образовав пустое пространство. Так, что еще?
   - Я пришел сюда не сеять и размножать, я пришел взять свое. То, что мне принадлежит.
   - Что твое здесь? - спросил седобородый, стоящий впереди всех псих. - Но учти: с нами погибнет все.
   Мелькает мысль: неужели они создали какое-то оружие? И тут же: да нет, под контролем компьютера это невозможно. Скорей всего, блефуют.
   - Борьба со злом есть размножение зла. Ибо зло заразно. И потому бороться с ним - ему же на руку. Зло надо выпускать, отворяя каналы ему вовне, не задерживая в себе. И, выпуская, забывать, прощать. Отворите мне каналы мои - и я истеку. Нити соединяющие - вот что мне нужно.
   - Этот мир не стоит продолжения, - сказал седобородый. - Он и есть твое поле. Возьми его.
   Да они меня чуть ли не уговаривают сотворить конец.
   - Зачем? - отвечаю глухо. - Если он зол, пусть остается. Значит, играет на меня.
   Некоторое время все застывают в молчании. Скухр разочаровал их, это ясно. Они ждали (желали!) ужаса, мук, боли. Разочарование, впрочем, не менее опасно, нежели страх.
   - Не мы заперли каналы, - наконец произнес седобородый. - Это был знак.
   Я начинаю уже уставать. (И ведь понял же, собака, о чем речь).
   - Покажи.
   Молчание.
   - Покажи, или...
   Лезть опять в оживающую штольню не хочется, и я льщу себя надеждой, что, может быть, удастся наладить пневмосвязь. Они же ждут кары. Кары и конца.
   - Выпустить в мир? - удивляется кто-то сбоку. - Выпустить в мир зло?
   - Разъединить и вывести, - пытаюсь еще раз убедить психов, но меня уже окружили.
   - Это липовый скухр, присвоивший себе имя чужое.
   - Я не липовый, а протестующий, взбунтовавшийся против своей природы.
   - Слышали? Он хочет нас вывести.
   - Куда? В наземный ад?
   - Он послан для пробы.
   - Вестник.
   - Жулик.
   "Компьютер защитит, - успокаиваю себя мыслью. - Компьютер не допускает насилия. Он вездесущ и ..."
   Удар - и все уплывает.
  
   Привязка: ярус X
   Поток сознания: тот же.
   - Все нормально. Симбиоз состоялся, - произнес надо мной голос, когда я очнулся. - Смотрите.
   - Ну, слава богу, - вздохнули рядом. - Столько неудач, дефектов, весь ярус переполнен - и, наконец, приживление, плацента разума, контакт. Напрямую.
   Я поднялся и сел. И увидел лишь гладкие стены ячейки в прожилках каких-то вкраплений.
   - Нервничает, - раздалось откуда-то.
   - Ничего. Культура ткани еще не до конца освоилась. Нужно время, и он станет прекрасным связником.
   - Вырождение уже не грозит?
   - Культура теперь сама этого не допустит. Теперь они - одно целое.
   - Черт возьми, кто? - крикнул я.
   - Сядь, осел. Ты сподобился великого проникновения. Непорочное зачатие не принесло нужного результата. Теперь контакт будет непосредственный, через каждого. Представь: в твоем теле живут миллионы организмов, целые колонии, такие микроцивилизации - и ничего, ты с ними в симбиозе. Вернее, в симбиозе твои клетки, сам ты даже не подозреваешь о них, то есть на уровне общения. А теперь симбиоз состоится на уровне твоей личности, через разум. Собственно, иной контакт и невозможен. Или вражда, или симбиоз. Иным путем понять и сосуществовать с разумом иным не представляется реальным. Ему нужно твое тело, а тебе - он. И вот - новый тип организации, скачок вперед. То самое соединение, присоединение...
   - Что дальше?
   - Просто тело твое станет другим, а сам ты останешься. В плане как личность. Только с утроенной мощью разума и приобщением к откровению.
   Так, да это просто маскарад. Вначале - концевики, потом - невидимки, голоса. Серега прав: надо просто успокоиться, всем. И дуть пиво, и жрать раков. Вернее, суррогат, изготовленный под раков. И никуда не влезать.
   - Те были просто неудавшиеся, - ответили со стен. - Не обращай внимания. Ты ведь почувствовал, что поднялся на ступеньку, что не свое говорил, а кто-то за тебя рубился. Принял функцию мышления. Здорово, да? Вот это и есть откровение.
   - Да на хрен оно мне? Такое?
   - Ну как же, вы же сами искали контакта, звали разум иной, своего, видно, мало было. Веря, что чужой разум добр и подобен. А он - другой. И контакт с ним возможен не за столом, а на клеточном уровне, энергетический. Симбиоз - что в этом плохого? Все живое живет в симбиозе. И радуйся, что он наконец состоялся и в сфере разума. А тело... ну оно только слегка изменится для лучшего осуществления этого симбиоза. Произойдет как бы приспосабливание - и все.
   "Розыгрыш, - подумалось. - Наверняка. Иначе чего бы они мне это рассказывали?" Но затем вспомнилась рука, меняющая структуру, и на душе засвербило. Рука была моей, но внутри было что-то чужое, которое не разрушало ткани наподобие вирусов, нет, а просто подключалось, перестраивало ее на свой лад, не нарушая общей системы.
   - К сожалению, не все годятся для симбиоза, - продолжал голос, - и не всегда он удачен. Ты - удача, это факт. Симбиоз сделает нас сильнее, это будет новая раса, и она выживет. И ты здесь недаром, это культура показала проход и привела тебя сюда.
   - Я хочу увидеть говорящих, - потребовал я.
   - Это тебе не доставит пока удовольствия. С непривычки.
   - Пусть.
   - Ты не понимаешь своей выгоды. Ты должен беречь себя, ибо ты - новый. Потому мы и рассказали тебе.
   - Кто вы?
   - Гибриды.
   - Я смогу отсюда уйти?
   - Конечно. Все равно вернешься.
   - Когда чужой разум окончательно обустроится у меня?
   - Он - у тебя, или ты - у него, это еще как сказать. Проникновение неразделимо.
   - Кого обслуживает компьютер?
   - Логику. У кого она сильнее...
   - Понятно. Я могу сообщиться?
   Некоторое время длилось молчание.
   - Он под контролем.
   - Годится.
   Я подошел к замеченной в стене панели, отжал крышку, и увидел мигающий блок. Док научил меня, как общаться с машиной, минуя слова, привычные схемы и команды, на доступном одной лишь ей коде, непосредственно, забираясь в самое нутро, и, уйдя таким образом от контроля и, может быть, запрета, я узнал, что трансплантированная культура - всего лишь грибковая поросль, правда, весьма устойчивая и разумная, а выделяемые ею в процессе жизнедеятельности вещества стимулируют работу мозга.
   - Каков конечный результат? - задаю на внутреннем языке вопрос.
   "Гриб, наделенный интеллектом". Так, значит, вот что мне суждено: стать грибным телом, колонией, наделенной разумом. И весь смысл преобразования. Способ трансплантации, или, точнее, грабежа разума неплох. Действительно, зачем начинать сначала, когда можно взять готовое и приспособить к себе? Подключиться постепенно ко все каналам, внедриться внутрь, а потом все лишнее - побоку, оставить лишь свое исконное - ай да грибы. Ай да растения! Понятно, почему они не могут показать себя. Нет уж, лучше отрубить руку, но не пустить заразу дальше.
   Отрубить... Формально я спросил у машины на обычном языке, как распространяется симбиоз на других.
   - Спорами, - высветился ответ. (Ну естественно, грибы же). - Они выстреливают в момент созревания и при попадании на благодатную почву...
   - Понятно. Почему нет препятствий?
   - Препятствие есть: сохранение личности.
   Ну да, то самое "не убий", наши идентификационные номера ведь сохраняются. А все остальное для компьютера - не важно. Так, обыкновенная болезнь.
   - Я могу воспрепятствовать?
   - Не поверят.
   - Почему?
   - Чистота эксперимента исключает вмешательство.
   Ах вот что, для него это всего лишь эксперимент. Я закрыл панель и отошел. Мне показалось, что свет померк и стены вокруг меня сдвигаются. Голову сжало тисками так, что во рту появился кислый железистый привкус, затем закрутило, завертело, и почему-то я ощутил себя в невесомости. Я парил, вернее, завис в кромешной тьме сознания, не ощущая ровным счетом ничего.
   Впрочем, невесомость длилась недолго, потому что снизу ударили чем-то очень жестким, затем еще раз, послабее, словно при игре в бейсбольный мячик, и я провалился...
  
   Привязка: Штольня; заправочная "У восьмерки"
   Поток сознания: Сергей.
   Мы так и не поняли, зачем Шура полез в Штольню? Док предположил, что, возможно, получил сигнал в связи с последней аварией. Хотя, почему только он? Узнав об аварии, мы сразу вспомнили о Кло. Выходит, девочка была права. Когда Кло говорил с ней, он был уже смертником, а, может, как раз... Нет, слишком много всего, хватит. Достаточно, что Шура туда полез, а мы за ним (вот еще одно предположение: что Шура полез на поиски Кло).
   Мы долго смотрели в чернеющее пустынное жерло, привыкая к весу скафандров, но так ничего и не высмотрели.
   Док сказал:
   - Жили мы жили и в ус не дули...
   Я понимаю это так, что ему не хочется лезть: в Главной штольне (сквозной), говорят, бог знает что водится. А что конкретно, никто не знает. Связи с нижними ярусами из-за аварии нет, и все это ужасно неприятно.
   - Началось, - продолжал ворчать Док. - Разъединение, о котором я говорил.
   Хотя ни о чем таком он раньше и не заикался. После случая с нигрокрысами, похоже, все мы стали чересчур подозрительными. Мне пришло в голову, что, возможно, мы сами и возбуждаем события. Раздергались - вот неприятности и стали липнуть, подстраиваясь под наше психосостояние. Наверху это было более размыто, а тут, в замкнутом объеме, среди усилителей да резонаторов, сконцентрировалось в закон. Мы выступаем в роли разрядников, притягивающих к себе молнии. А надо просто успокоиться. Успокоимся мы, и успокоится все вокруг. И, далее (но это казалось уж совсем дико): что камень, переданный Бруком, и есть передатчик, трансформатор между нашим состоянием и соответствующим сгущением событий. Что-то вроде обратной связи.
   Раза два мы догоняли Шуру, но каждый раз он ускользал. И наконец ускользнул окончательно. А попросту свалился. Мы добрались до него не сразу, ступени то исчезали, то вновь появлялись. Какое-то чувствовалось вокруг движение, а, точнее, присутствие. Кого, впрочем? Шура лежал на сетке без сознания, видимо, контроль сработал с задержкой. рука его застряла между прутьями и, похоже, была сломана. Вызвав программу безопасности, мы обеспечили его подъем, а затем транспортировку в центр оказания помощи. По дороге Шура очнулся и заявил, что он - гриб, на основании чего к диагнозу вывиха руки было добавлено еще сотрясение мозга. Потом он повторял это периодически, вытягивая вперед вывихнутую руку и доказывая, будто она якобы принадлежит уже не ему. Вначале это было смешно, а потом надоело.
   - Здорово же тебя протащило, пока ты на сетке барахтался, - поддевал его Док. - Все-таки, что ни говори, а влияет штольня на психику. А ты вот возьми и забудь, назло, чем она там тебя напугала.
   - Козлы, - чертыхается в ответ Шура. - Я ведь и объяснить уже толком не могу.
   Что-то в его речи после падения, конечно, сбилось. Иначе не плел бы хреновину про грибы. Линии так и не заработали, так что мы до сих пор отрезаны от нижних ярусов. Впрочем, нас это не волнует. Отрицательный психоэффект наконец снят, компьютер подтвердил это, и нас больше ничего не интересует, кроме хорошего пива, раков и Лекций спасения. Все улеглось, и вокруг, и внутри, и, как высказался Док, успокоение и есть истина.
   И тут как раз и объявился горбун. Поначалу даже показалось, что это Брук. Но вскоре поняли: нет. Просто как очкарики похожи один на другого, так, видимо, и горбуны. На нас он внимания не обратил, а, взяв кружку пива, уселся в стороне. Каким-то необъяснимым беспокойством веяло от него, хотя он был неподвижен и отрешен, и тревога начала овладевать нами, хотя мы понимали: нельзя.
   Горбун сидел молча, клюя сизым изрытым носом в пиво, затем скривился:
   - Фу, и невкусно как. В секторе "приматов" уж куда лучше. Там и мясо. А тут...
   Затем пожевал губами и несвязно забормотал:
   - Энергия зла... отрицательные поля... закороченность...
   Шура толкнул меня в бок:
   - Видал? Вот с этого и Брук начинал.
   - Это стандарт, - возразил Док, морщась. - Трафарет, с которого начинают все оригиналы. Напустить туману.
   Один из находящихся в кафе "червей" подошел к горбуну и попросил снять с него порчу: обычно горбуны, как известно, обладают повышенной сенсорностью. Горбун поднял усталые глаза и сказал:
   - Катись.
   - Злой он какой-то. Брук не такой был, - заметил Шура.
   После обработки он забыл, что гриб, а стал как все.
   - И где их только растят? Может, засылают, чтобы растормошить нас? Растормошить и вывести.
   - Опять. Договорились же, - перебиваю его раздраженно. - Если все распсихуются, опять бог знает что может начаться. Череда.
   - Вот этого, может, он и добивается.
   - В секторе "приматов" опять мор, - сказал горбун куда-то в воздух, не переставая кривиться, - потому я и здесь. Там пиво в сто раз лучше, и жизнь поспокойнее. "Приматы" что? Они только растущие кристаллы собирают, и все. И вдруг - мор. Вначале говорили, что его занесли с нижних ярусов. Может, где-то там болезни наподобие тех же кристаллов растут. А потом другое сказали: что это мы через компьютеры так странно заражаемся. Поступает код, по которому организм начинает перестройку. Или что-то там в организме, получив сигнал, начинает развиваться. Или перерождаться. Словом, фигня какая-то.
   - Чувствуешь, куда гнет? - шепнул Шура. - Туда же. И подведет, увидишь, к Генератору.
   - Да ну...
   - А я решил не ждать и перебраться, - продолжал горбун. - Хотя тут тоже компьютеры и пиво хуже. Сюда тоже мор дойдет, но когда он дойдет, я еще дальше перемещусь. Мы жетоны научились выращивать, у нас их куча. - Он сделал несколько глотков и, присмотревшись к лицу сидящего напротив "червя", сказал. - А начинается с глаз. Глаза начинают туда-сюда бегать, потому что взгляд теряет способность фиксироваться, потом размягчаются суставы, перестает держаться голова - что-то вроде возврата в младенчество. А потом пораженный застывает. Он не умирает, просто как бы стекленеет, замирает, превращаясь в куколку. Стеклянная болезнь поражает всех без предпочтения. Мы складываем застывших в ячейки, теперь там уже и места нет, а они все пребывают. И, главное, непонятно, через что эта гадость передается. Если через компьютер, тогда понятно. А если не через компьютер, тогда непонятно. Может, остекленевшие потом отойдут и встанут, а, может, нет - тогда их лучше бы умертвить, потому что места уже нет. Но мы не знаем и потому сохраняем. Они как мумии - лежат и жрать не просят. Тело у них твердое становится, как стеклянное, и глаза - не проколоть, мы пробовали: точно оболочкой покрывается дрянь. Собственно, их умертвить - тоже проблема. Потому что - не добраться. Где-то ниже есть сектор оживленных. Я был там, мы жетоны выращиваем и много где побывали. Там - оживленные, но только те, у которых удалось оживить лишь плоть, а дух - нет. Каждый находится под защитой компьютера, прямо не дотронься, вот он никому и не дает кого-либо убить. Тотчас срабатывает паршивая автоматика. Но если компьютер кодирует насылание мора - это, конечно, другое дело. Я здесь, собственно, из-за чего. Мне мор не нужен. И стать стеклянным пока охоты мало.. Может, они там, под оболочкой и продолжают неплохо жить, мы не знаем. А раз не знаем, то незачем... Пиво тут премерзкое, я бы в жизнь его в рот не взял, но мор есть мор. Я его сейчас выпью и посмотрю: если не помру, возьму еще.
   - Может, в самом деле зараженный? - предположил Док. - Может, уйдем?
   - Каким-то стерилизатором оно воняет, - продолжал горбун. - Которым траву выводят. Она лезет, а ее по шапке. Раньше, дурь, под землю никогда не лезла, когда нас там не было, а теперь поперла. Привычка к симбиозу, что ли? Или атака? Вот опять-таки не знаем и на всякий случай выводим. А теперь этим стерилизатором пиво воняет. В мою бытность, к слову сказать, это уже четвертый мор и тоже непонятно откуда. И кончится, как и предыдущие, неожиданно. Раз - и нету. А, может, не кончится, тогда мы все остекленеем и, может, начнутся метаморфозы. Может, это и есть путь спасения: законсервироваться на тысячелетия в оболочки, а потом, когда уже никто не ждет - нате пожалуйста, все сначала. Но сперва надо бы в компьютерах разобраться. Зачем это все и что это они там нащупали у нас, чтобы воздействовать и превращать нас в стекляшек? Все, не помер, - сообщил он через время радостно, вытягивая вперед руки, - плесни еще, окунек.
   - Врет все. Какой мор? Какой код? Мы бы узнали. Вызвали бы.
   - Не обязательно, - отмахнулся Док.
   Горбун замолчал на время, огромными глотками заливая пиво внутрь, затем вытер рот и вновь уставился в кружку.
   - Не так воняет, когда залпом пьешь, - сообщил в нее. - И отрыжка получше. Хотя тут все странно, не только пиво. Я в переходе "слизняка" одного видел, у него на руках ребенок уже истлел и не греет, а он носит. У них болезнь: они отвыкать не могут, вот и. А еще кругосветное путешествие выиграть подмывает, как раз через неделю розыгрыш. Посмотреть, как где живут. Но прошел слух, что из кругосветки никто никогда не возвращался, хотя, возможно, слух и ложный. Может, никто не возвращался потому, что лучшие места находит и там остается. А мне бы такое место найти, где мора нет. Мне через тысячу лет расконсервированная жизнь, да еще в иной фазе не нужна, меня никто не спрашивал. Мне - место хорошее нужно. Словом, если кто меня хочет приютить, я здесь. Жалеть не придется, я интересный.
   - Давай возьмем горбуна, - предложил Док. - Не скучно будет.
   - Вот так мы и на Брука клюнули, - проворчал Шура. - Мы не меняемся. Все адекватно. А от него опять же пойдет неустойчивость, от него волны исходят будоражащие. зачем он нам? Всегда существовал такой тип, работающий на разрушение, раскачку. И неважно - чего. Важен сам процесс, бунт. Тип-дыра, поглотитель культуры, брешь цивилизации.
   - Давай, старикан, селись к нам, - позвал горбуна Док.
   - А меня всегда берут, - сообщил горбун равнодушно, - я историй много знаю. И у меня жетоны. А кончатся, я к себе вернусь и новые выращу, у нас лаборатория такая - по выращиванию вещей. Может, мор к тому времени пройдет, очень как-то неприятно на остекленевших смотреть. Глаза у них открыты, но - твердые. Как стекло. А, может, тверже. Никто пока их на плотность и прочность не проверял. Странно, что мы все живем и почти ничего не знаем. А я часто перемещаюсь и знаю больше. Потому меня берут. Всегда. Один раз, правда, пришлось спать в пневмокабине, кучу жетонов истратить. А в коридорах ночевать опасно, там в определенные часы какая-то программа обработки включается - можно не выжить. Потому что защита компьютеров на этот период отключается, как несовместимая - вот и выживай как можешь. А я не могу. Мне место нужно, с местом спокойнее. Если бы не мор, я бы никогда не ушел. Побродил - и назад. В запрете свободного передвижения - большой смысл. Чего шляться? Сиди и врастай, где возник. Наподобие растений. Без суматохи. А передвижение - это соблазн; отвлекающий маневр. Но теперь позади стеклянные лежат, и бог знает какие мысли в голову лезут. Очень неприятно жить, когда ничего непонятно. Например, почему пиво пакостное? И специально ли в него стерилизатор подсыпают? Я бы его в жизнь не пил, но в глотке жуть как дерет, а это неприятно. Это еще неприятнее, чем пить невкусное пиво. Вот и пью. Самое противное, что компьютер не фиксирует акта смерти и, значит, ничего с ними не сделаешь. А обидно. Сиди, понимаешь, дурак дураком и не кашляй. А у меня, например, тоже болезнь: никогда не могу довести мысль до конца. Все время в таком спиралевидном приближении к ней. А поговорю - и спать. Я стеклянных насмотрелся, и у меня все внутри холодеет.
   - Пойдем.
   Подойдя, Док тронул его за плечо и кивнул в сторону двери.
   - Тут недалеко.
   - Пойдем, - согласился горбун.
   Мы вышли, нам было интересно, что будет дальше.
   - Я сплю беспокойно, - предупредил горбун. - Иногда хожу. Но тревожить не надо. Такова потребность организма. Вот стеклянные, например, уже не ходят, а только лежат. Может, они все видят и слышат, но не шевелятся. А однажды со мной был случай... Еще во время предыдущего мора. Предыдущий мор, собственно, был иной. Он начался в "червивом" секторе, и сразу заговорили, что из штолен. Хотя было и другое, будто это автоматическое включение регуляции. Во время того мора особь забывала речь, потом теряла чувствительность пальцев и так далее. Возникала как бы петля регресса, пробуждение животной памяти.
   - А потом? Проходило?
   - Сразу видно, что вы дрянное пиво пьете - соображаете туго. Может, в него что-то оглупляющее подсыпают? Когда вся культурная память стирается, кто ж ее вновь запишет? Чтобы сначала. Да и зачем? Человек, может, счастливым становится.
   - Ваш сектор организовался как раз после того мора? - сообразил Шура.
   - А что? Это те, которых задело частично. Просто мор откатился, и что-то у них в памяти осталось. Но я, собственно, не оттуда. Я много где побывал. У меня болезнь - бывать. Я всюду хочу, но не успею. Волна мора докатится обязательно - может, не этого, а уже другого, это как стадии эксперимента. А вот наверх не хочу, наверх только мертвецы попадают. Абсолютные, с которыми уже никакого лыка не свяжешь. Раньше их сжигали, чтобы наши структуры никто не смог изучить и приспособиться, а теперь все экономят, нынче нефть из скважины с перебоями течет, чего ее просто так жечь? Нефть - это вообще-то другая форма жизни, только не состоявшаяся. А, может, она еще пробудится? Может, уже пробуждается? Потому и не хочет течь. А чего ей течь-то? Если можно не течь, лучше не течь. Это закон. Все вокруг прямо щупает нас, так и чувствуешь. Это мы, дундуки, свою же энергию использовать не можем, а кто-то снаружи научился и даже, может быть, в контакт вступил - как вам такой вариант?
   - Какой?
   - А такой - золотой. Чтобы выступать лишь в роли носителей, временных вместилищ хрен знает для чего. Своя же психоэнергия - и чтоб против нас. А?
   Крючковатым заскорузлым пальцем он почесал острый заросший подбородок.
   - Но мы ведь когда-то о таком мечтали? Мечтали. И эту менталь-ность развивали в себе? Развивали. Только не думали, что это будем уже не мы. А хотелось, чтобы это были мы же, только поменявшие форму существования, но так не бывает. Зародиться-то внутри нас она зародилась, эта самая субстанциональная или какая там энергетическая форма жизни, но взяла и отделилась от нашей сути и даже стала враждебной. Так-то. Высшая форма вовсе не более гуманна. Впрочем, мне эта тема надоела. Говоришь, говоришь, и сам запутаешься.
   - А мы, впрочем, уже и пришли, - показал Док на ячейку. Вот. Тут хорошая изоляция и мягко.
   - А зачем мне изоляция? Мне изоляция не нужна. Мне, когда я поем, разговор нужен. Прямо болезнь. А чего с вами говорить-то? Все одно ничего не понимаете. Вот мор придет, так сразу все поймете.
   - У вас имя хоть есть?
   - А как же. Имя и у козявки любой есть, а у меня тем более. Вот: Парсек, а дальше ряд цифр.
   - Послушайте, - Шура набрал в легкие воздух, - а вы случайно ничего не слышали когда-нибудь о СКУХРЕ?
   - Ба, - подпрыгнул горбун. - Да ведь это и есть то, о чем я вам тут битый час толкую, чуть рот не завял. Это и есть отделившаяся и замкнувшаяся психоэнергия, образ. А я, честно говоря, думал, вы тупые. Все вокруг тупы, я и подумал. А скухр - это пока что-то непонятное. Он отделяется, но еще связан с телом. Его никто никогда не видел, но чувствовали, а, главное... Впрочем, совсем оформившиеся, говорят, селятся в Запретной Зоне, где окончательно созревают. Но это неточно. Раньше думали, что скухр - это плазмовидная форма жизни, посторонняя, а потом поняли, что надо брать выше: может, полевая или энергетическая. И тут вот что непонятно: вроде это наши образования, но, может быть, они враждебны и от нас вовсе не зависят. Вот динозавры породили же в свое время млекопитающих, как более высшую форму организации, а они взяли да и отняли у них пищу. Пришлось вымереть.
   - Ну, это спорно.
   - А почему в Зоне все постоянно меняется? - спрашиваю с волнени-ем.
   - Так заложено в Программе. Никто не знает, почему. Никто вообще ничего не знает. И что будет потом, когда они созреют? Вступят ли с нами в содружество, помогут ли? Что? Это и есть эволюция, над которой мы не властны. А все-таки, выходит, мы не тупиковая ветвь, а для чего-то и сгодились. Как ступенька, материал для более высшего.
   - Много радости, - буркнул Шура. - А вы в сквозной Штольне были? Где мох лезет?
   - Нет. Вот где я не был, так это в Штольне. Что я там забыл? Там - скука, в штольне вашей. И темно.
   - Но там что-то происходит.
   - Всюду что-то происходит, открыл америку. Нынче америки не открывать, их нынче закрывать нужно. Одну за другой. И наглухо.
   - А скухры? Почему биороботы на них так реагируют?
   - А как на них реагируют биороботы? - в удивлении лязгнул челюстью Парсек. - Хотя, впрочем, скухр или скухры - никто не знает. Может, они объединяются, и это нечто единое?
   - Выходит, аномалии, - стал соображать Шура, - это вроде предупреждения. И вылаз двойников, провалы в прошлое - это язык природы, которым она пытается предупредить нас. Локальным злом как бы известить о зле глобальном. Насторожить.
   - Откуда я знаю? Что меня все мучат? - дернулся Парсек. - Как только куда не приду, сразу мучить начинают.
   - Но ведь можно и дальше пойти, - поддержал Шуру Док. - Что природа вовсе не против нас восстала, а против этих чуждых ей образований. Против иной формы жизни. А мы получились как щепки при рубке леса.
   - Тогда выходит, единственное, что остается - это как раз отказ от развития, культуры, самого естества, - вырвалось у меня против ожидания.
   - Ха. Кто ж это сможет отказаться от самого себя, от ощущения себя личностью? - хохотнул горбун. - Нет уж. Мы тысячелетия ее растили, холили, пестовали, топали к этому самому прогрессу, вся цивилизация ставила целью именно то, от чего сейчас, выходит, надо отказаться и что стало враждебно? Да разве ж это возможно?
   - А что же?
   - А почем я знаю? Я уже злым стал оттого, что не знаю. Но моя злость - как бы во благо. Можно ее так представить. Хотя и она никому не нужна. Но я случай хотел рассказать, а вы не дали. Ладно, на потом перенесем. А я посплю немного, пока мухи не кусают. Вот, кстати, почему здесь мух нет, не можете объяснить? Тараканы есть, а все звери передохли? А? Размножение у них не получается тут, вот что. Да и у нас теряется помаленьку. Не получаются детки, судари. Потому и приходится мертвых оживлять, кого удастся. Или новых типов из них конструировать. Чтобы сразу - готовые экземпляры.
   - Сектор подопытных? - ахнул Шура. - Значит, это там людей собирают?
   - Там, не там. Чуть что скажи, сразу вопросами закидывают, - с неудовольствием пробурчал горбун. - Вот ты, например, кто такой, чтобы спрашивать?
   - Я? - здоровой рукой Шура почесал затылок и наконец вспомнил. - Я - гриб. Натуральный.
   - Ну, ежели гриб, то молчи, - не удивился горбун. - Грибам молчать положено.
   С необычной ловкостью он прыгнул на массажную подстилку и тут же отключился.
  
   - Странный он какой-то, - сказал Док, когда мы вышли. - И чего он такой странный? Может, он не настоящий? Может, нам пощупать его горб нужно?
   - Врет он все, - установил Шура. - Сочиняет.
   - Зачем?
   - Это он знает, зачем. Может, и незачем. Может, просто так. И, заметьте, куда подводит. Туда же.
   - А, может, мы сами плодим чудовищ? - предположил я. - Наподобие доблестного идальго Ламанческого. Ибо хочется подвига, а его нет.
   - А биороботы, девочка, мутанты? - тут же накинулся на меня Док, и я шутливо поднял руки.
   И тут, словно в подтверждение его слов, в глуби перехода мелькнул биоробот. Заметив нас, он замер, насторожившись, затем попятился и, издав длинное гудение, исчез.
   - Вот, - указал на него Док. - Что это?
   - А ничего, - заупрямился я. - Совершенно. Просто совпадение. Очень им надо охотиться за тобой.
   - Они не охотятся, они нас глушат, - пробормотал Шура. - Из боязни повторения парализующего их слова. Вот и затыкают рты.
   - А что за такое особенное слово? Прямо код мироздания, - просто противно было их всех слушать.
   Док пихнул меня в бок и, кусая черные губы, сказал:
   - Мы должны быть немы, вот что. На всякий случай. Такая стратегия. И давайте оставим к черту все дознания, поиски истины, эксперименты. Истина существует только в одном: не докапываться до истины.
   В знак согласия я хлопнул Дока по спине, а Шура воздержался.
  
   Привязка: Треугольник остановленного времени
   Поток сознания: Шура.
   Я держал девочку за руку, слушая бред двух параноиков. Вначале Сергей доказывал, будто горбун - из статистического сектора и занимается тестированием с целью возможного отсева или выбраковки. И не надо было так сразу ему все вытрепывать. Что, мол, за манера? А Док в ответ заявил, что истина хороша тогда, когда ее не знаешь. И что жизнь есть процесс удирания от истины, которую нам отовсюду подсовывают. Что-то в этом роде. Он хотел еще что-то добавить, но тут заметил девочку и сказал:
   - Ба!
   Сергей тоже углядел, и у него сдали нервы. Присев на корточки, он тряхнул ее несколько раз и крикнул:
   - Что ты, скажи пожалуйста, за хреновина? Бродишь где-то, потом возникаешь.
   Девочка сразу заплакала, а я сказал:
   - Отстань.
   Я уже начинал кое-что соображать насчет нее, но пока не говорил.
   Девочка еще раз всхлипнула, затем рукой вытерла нос. Косичка ее была совсем жалкой, растрепанной, будто она бог знает где лазила. Более того, где-то в волосах проглядывали седые пряди, а иные были еще желтоваты, но уже как бы пегие. И очень сильно посеченные, отчего при взгляде на ее голову казалось, будто она окружена ореолом, только не светлым, а каким-то темным, эдакой дырой.
   На лице Сергей, приходящегося как раз на уровне ее волос, вдруг отпечатывается выражение дикого нечеловеческого ужаса. Он поднимается и отходит.
   - Это не девочка, - отвечает он на молчаливый взгляд Дока. - Это... какая-то структура.
   - Что за чушь?
   - Структура отсутствия бытия, - упрямо повторяет Сергей, и тогда я решаюсь раскрыть свою теорию.
   - Помнишь про изменения в секторе мутантов, когда я ее встретил? Она ничего не сможет объяснить, потому что для нее это пока игрушки, но на самом деле она очень одинока. И ей скучно, потому что она действительно все знает. Она просто первая провалилась сквозь время. Может, у детей это легче получается. Но она теперь не ребенок, по крайней мере, не только ребенок.
   - Так она гуляет по времени? - изумился Док. - И ты заставляешь меня поверить в эти сказки?
   - Это все не так, как ты представляешь. Она не гуляет, а как бы одновременно присутствует всюду, время для нее материально наподобие пространства, в котором события настоящего, прошедшего и будущего совмещены. То есть в данном однородном пространстве время "исчезает", как во сне. И временными потоками можно управлять, как любыми частицами. Можно провести аналогию между ее пребыванием как бы вне, с нашей точки зрения, времени и вращения электронов вокруг ядер, электронным облаком. Как не существует четкой орбиты и точного места пребывания электрона в данный момент времени, а лишь некая вероятность, так неточно, неопределенно, размыто и ее нахождение (относительно нас, конечно). Существует только как бы вот такое облако ее сразу всех состояний и событий, из которого она иногда случайно, а, может, по какой-то закономерности выпадает, локализуется, как в случае с нами. Относительно нее это неподвижная точка, и потому ей скучно. Плавающий мир - так бы я назвал ее местообитание. Одна она там или нет, неизвестно. Она знает свою смерть. А, может, в силу такого своего одновременного пребывания везде как раз лишена возможности умереть, как электрон лишен возможности упасть на ядро. Просто прыгает туда-сюда, как на качелях. Как долго она может находиться в одной точке, неизвестно. Возможно, это атавизм. И со временем совсем пройдет. Как бы эффект застывания. Самое интересное, что, судя по различным хроникам, такие явления случались и раньше. Витающий дух, периодически материализующийся на какой-то срок в разных временах и узнаваемый по ряду сходных черт и странностей, вовсе не доказательство связи с загробным миром, а как раз доказательство вот такого провала сквозь время с последующим спонтанным, пугающих всех выныриванием. Просто раньше с обилием места труднее было фиксировать такие вещи, как исчезания, появления казалось бы из ничего, а тут...
   - И куда ж она исчезает? - перебивает Док.
   - Скорей всего, никуда. Просто мы ее в другом состоянии не узнаем. Иная точка обзора - и все меняется.
   - Тогда, если она видит все одновременно, она может предсказывать. Все, что будет с нами и вообще со всем.
   - Нет, ведь ее пребывание размыто. Разве что какие-то единичные события, на пересечении, как в случае с Кло.
   - А что, кстати, с Кло?
   - Его поглотила Штольня.
   - Чепуха. Мертвое не может поглощать, - Сергей все еще раздражен.
   - Это она пришла за нами. Кто следующий?
   Ему никто не ответил. Девочка молчала. Видно было, что ей трудно долго стабилизироваться в одном состоянии, и темный ореол вокруг ее волос расплывался все больше и больше.
   - Это не способность, а болезнь, - констатировал Сергей. - И ее надо лечить.
   - Сведем ее с горбуном, - неожиданно решил Док. - Может, где-то она его встречала? Может, он тоже из плавающего мира? И мор, о котором он говорил, имел место лет четыреста назад, а мы тут уши развесили.
   - И к Генератору его что-то подозрительно тянет.
   Мы вернулись в ячейку и подняли с подстилки горбуна.
   - Сплю, сплю, а не выспался, - удивился он, протирая заплывшие сном глаза. - Никогда не высыпаюсь. Прямо болезнь - не высыпаться.
   Он потянул на себя воздух и спросил:
   - А это что за коза? Вот только коз еще тут не хватало.
   - Нашли, - сказал Док.
   - Ищете, ищете, доищитесь, - пробурчал Парсек. - Один из "дере-вянного" яруса года два назад тоже, говорят, нашел однажды симпатичную шкатулку и - где теперь тот ярус?
   Девочка молчала.
   - Ну? - подтолкнул ее Док.
   - Я есть хочу, - ответила она.
   - Что ж, тогда в "подзарядку".
  
   Парсек шел, не спуская глаз с девочки.
   - О чем это мы говорили до этого? - ворчал он себе под нос. - Не люблю, когда забывается. Ах да, мы скухра придумали. Во-во, и что же из этого получается? А получается интересно. И даже очень. Например, кто это все соорудил? Вот так. Или если взять уже, конкретно: Генератор. Может, его цель и есть - вырастить скухра? Вот вырастит - и оживет. Хотя не исключено, что и нет. В смысле, что не только не оживет, а, напротив, загнется. И потому борется, чтобы не допустить к себе. А если так, то кто здесь бог, а кто сатана? Вот посмотреть бы, кто там чего хочет.
   - Слушай, - развернувшись, Док неожиданно схватил горбуна за пиджак и легко приподнял в воздух. - Ты, собственно, кто? Только без балды. Посланный? Кем? Зачем? Я же тебя насквозь...
   - Насквозь не надо, - предупредил Парсек, постепенно ослабляя зажим. - Я сквозняков боюсь. Вот жары - нет, от нее жизнь, а холод - это смерть, ничто. Я однажды...
   - Кто? - повторил Док.
   В стене загудел сигнал предупреждения.
   - Я? - удивился горбун, криво улыбаясь. - А кто же? Дух сомнения. Бродячий. Так и запомни.
   - Шут, - отпустил руку Док. - А вот про Брука слышал что-нибудь? Тоже в горбунах ходил.
   - А вот это, как говорится, боже упаси вмешиваться в чьи-то дела. Вот к стеклянным свозить могу, посмотрите. Хотя что вам там делать? Совершенно нечего. Мне тоже нечего, но я сам оттуда. К тому же я - паразит. Я чужой психике подыгрывать люблю, подключаюсь и подыгрываю. Потом забываю, чего говорю иногда. Тем более, не свое. А в ваш сектор я бы и носа не казал, у вас все вредные тут. У вас вредные, а у нас странные. А хотите, сходим к "минотавру", любопытная штучка. Я многое чего рассказать могу, и поднимать меня за грудки вовсе не обязательно. Вот когда к нам тупая болезнь нагрянула, я говорил уже, со мной случай был. Спустился к нам один "упырь": разбираться. А чего разбираться? Процесс развития наоборот пошел, к стиранию, и все тут.
   Он запнулся, потому что, завернув за ребро, мы натолкнулись на огромную массу особей всевозможных рангов, застывшую в межярусном треугольнике. Все стояли совершенно молча и неподвижно, глядя куда-то вверх. Еле слышно гудела в переходе линия связи. Иногда раздавался какой-то треск, лязг металла. - Сопите? - проворчал горбун, продираясь сквозь тела. - Смотрите, смотрите, досопитесь. Наверху тоже в свое время сопели, и что получилось? Прямо болезнь - стоять и смотреть. А спроси, на что, так никто и не скажет.
   - Треугольник остановленного времени, - сказала девочка и показала на панель, где виднелась соответствующая надпись.
   - Остановленного соображения, - поправил Парсек, - вот чего.
   Некоторые экземпляры среди них были определенно мертвы, но настолько плотно стояли друг к другу, что упасть было некуда, и они продолжали находиться среди живых, поражая пустотою взгляда. Но куда более странно было то, что они не подвергались разложению, никаким признакам его. Система ли вентиляции сказывалась, облучение, или что-то другое, было неизвестно.
   - Разрешите, судари, - обращался к мертвым Парсек, отклоняя их в сторону. - Совсем умаялись стоять ребята.
   Потом и он замолчал, полагаясь лишь на свои руки.
   - Может, это сеанс гипноза? - выдвигал версии Сергей. - Что-то же они видят там. Может, учатся мысли друг друга воспринимать. Или медитируют.
   - Однажды и мы станем такими, - проворчал Док. - Застынем где-нибудь в своем треугольнике и простоим лет десять.
   - Вот так точно и я стоял перед "упырем", когда он из компьютера пытался совет выжать, - тут же ввернул горбун. - Да что толку? Толка от стояния нет. Никакого.
   Мы наконец выбрались в проход, и Парсек облегченно вздохнул.
   - Ну вот, а то я уже не знал, что думать. Ни о чем не думается, когда со всех сторон давят, в особенности мертвяки. Теперь вспомнил, что "упырю" сказали тогда, что, по всей видимости, это вирус, хотя и невыявленный, который будто внедряется в мозг и питается энергией электроимпульсов, по ходу дела размагничивая образованные жизнью нейронные связи. А он сказал: надо брать выше. И слово такое интересное произнес: коацерваты, я запомнил. Когда я сытый, я все запоминаю. Вот он сказал: дескать, коацерваты в первичном психоэнергетическом бульоне - это новый виток. И пояснил, а я за компьютером сидел и слышал. Но не понял. Все понимать - это же мозги опухнут. Кто-то, говорит, просто вытягивает зрелую психоэнергию, психообразы, оставляя лишь одну плоть. И все де-ло в компьютере, в том, что он не разрешает убивать. Раньше, мол, несчастные случаи можно было стимулировать, а теперь - моры. Да только ерунда это насчет витка эволюции. Кто там что научился поглощать? Какие такие поля? Вот в деградацию я еще поверю, а в эволюцию - это вы мне, судари, растолкуйте. А не хотите, так и не надо, я не прошу.
   Он посмотрел на девочку и вдруг, отшатнувшись, закричал:
   - Голова!
   Мы в свою очередь глянули и увидели, что головы у девочки не было. То есть она, конечно, была, только мы ее не видели. Лишь темный колеблющийся ореол, в котором, если присмотреться, мелькало нечто ужасное - кошмарное именно своей трансцендентностью.
   Горбун развернулся и бросился бежать.
   - Ты в порядке? - запинаясь, рискнул спросить Док, но ответа не получил. Вытянув вперед руку, осторожно коснулся ее тела и тотчас отдернул назад.
   - Что?
   - Саморазрушение, - прошептал он. - Ей нельзя надолго зависать.
   - Глупости, это же обыкновенный гипноз, наваждение, - пытался я образумить его. - Все чародейство именно в этом и заключается. Вспомни историю с Фаустом, когда люди ели и не насыщались. Чем не доказательство призрачности всех чар?
   - Хорошо, тогда выведи ее из транса, - вспылил Сергей. - Она же, гляди, в черную дыру превращается. Он сказал, и мне показалось, что я в самом деле увидел все более растущую из нее воронку, грозящую затянуть в себя мир. Это и был тот ужас, который мы не смогли рассмотреть первоначально. Черные дыры - искусственные образования и, может быть, они так и образуются: путем провала сквозь время.
   Но почему-то все остановилось, девочка вынырнула и сказала:
   - Страшно.
   - Ты там всегда такая? - спросил ее с ужасом Док, трогая то за руку, то за голову. - Так ты и есть черная дыра? Вернее, создаешь ее своей орбитой. То есть орбитой твоей является...
   Он запутался и замолчал. Из-за угла показалась голова Парсека. Присмотревшись и обнаружив, что все обошлось, и никакая опасность ниоткуда уже не грозит, он вышел и возмущенно сказал:
   - Вот, каких-то безголовых девочек поприводили, их только тут еще не хватало. Теперь неразбериха с дырами начнется. Дыры нам, судари, не нужны. Совсем. Что за интерес в дырявом мире? Буравят со всех сторон: то стеклянные, то мутанты, то подопытные с двойниками. Они буравят, а мы ждем: вдруг рай. А рая не будет. Гарантирую.
  
   Привязка: Щель; ярус V
   Поток сознания: Сергей.
   Вот так и получилось: пока мы подобрались к заправочной и вовсю поглощали органику, и горбун, поглаживая себя по животу, блаженно повторял, что это, мол, другое дело, Шура шепнул:
   - Врет.
   А Доку надоело, вот он и предложил съездить к стеклянным, если они существуют, и прекратить этот поток недоверия. Мор, дескать, бьет по секторам и сейчас, значит, не наше время. Мы были не против, только девочка сказала:
   - Зачем?
   Волосы ее совсем поседели, и темного ореола вокруг головы уже не было. Но Док допускал вероятность его повторного созревания с последующей разрядкой. А что здесь страшного? Может, ничего страшного и нет.
   - Ну что, ящеры, решили? - усмехнулся Парсек, хотя находился от нас на приличном расстоянии. - Вот так всегда: решают, решают, и когда наконец решаются - поезд уходит.
   - Этого и следовало ожидать, - буркнул Шура.
   - А вот и не следовало, - взвился горбун. - У вас от вашего пива с логикой не в порядке. Вам логику им намеренно нарушают. Мы поедем, только теперь в обход. Через область аномалий.
   - Но туда свободного допуска нет, - возразил Шура.
   - А мне никакой допуск и не нужен. Я издали посмотрю и - вс*.
   - Ладно, в обход, так в обход.
   - Обходов, собственно, никогда бояться не нужно, - тут же пошел развивать теорию Парсек. - Обходы иногда более короткими оказываются. И хотя все вокруг загадками говорят, я не обижаюсь. Зачем? Вот "упырь" тогда тоже молчал, молчал, а потом сказал: дескать, вс* путем, и нечего. А что? Скучно стало, я и залез за компьютер, я маленький. И не пожалел. Ну, держите по жетону, сейчас двинем.
   Шура вскочил в пневмокабину последним. Девочка висла на его руке, подозрительно поглядывая на горбуна, и он потихоньку гладил ее по голове, словно что-то проверяя. Лицо его было тревожно, даже странно. Кажется, он улавливал какую-то связь между девочкой и горбуном и взаимовлияние одного на другую, но точно определить не мог.
   В область прибыли без помех. Остановились перед лазом, горбун тщательно принюхался, затем спросил:
   - Что там?
   - Сектор подопытных, лаборатория, дальше - граница, - пояснил Шура. - За гранью и есть Щель, порождающая флуктуации.
   - Чудесно, просто чудесно, - хлопнул в ладоши горбун. - Какие вы молодцы!
   "Тянет информацию", - мелькнула мысль, и тут же Парсек, словно услышав ее, отозвался:
   - Я только делаю вид, что тяну. А на самом деле ничего не понимаю. На самом деле ничего и невозможно понять. На это все и рассчитано. А подопытные, какие они?
   - Нормальные. Как все. По крайней мере внешне.
   - Я, собственно, чего здесь. Меня эти подопытные триста лет не интересуют. Хоть собранные, хоть разобранные. Меня интересовал материал, из которого этот сектор сделан. Теперь я увидел и, значит, можно двигать дальше.
   - А зачем?
   - Ну вы же сами захотели на остекленевших поглазеть.
   - Я не про то - материал знать зачем?
   - А вот не скажу. Имею я право когда-то что-то не говорить или нет? А то: вс* скажи да скажи, да еще разжуй. Вот глядите: жетоны просто на глазах тают. И очень хорошо, что я к себе попаду, как раз новые нагребу. Хотя зря вы мотаться надумали, сидели бы в одном месте, где возникли. Ну что вам до тех мотаний? Я - другое дело. Я - горбун и много чего говорить могу, а вы - раз, и послушались. Вы спорьте со мной. Что это нынче никто не спорит? Прямо - скука.
   Двери открылись, и мы выгрузились на ослепительно белую крошечную площадку.
   - Это еще не то, - сказал горбун, хитро щурясь. - Туда сейчас прямым ходом не попадешь: карантин. А мы сейчас нырнем в одну дырку. Я, собственно, тогда не договорил, что за компьютером туннель обнаружил. Так его не видно, а только стоит погрузиться, и раз - ты уже тут. По-моему, о нем еще никто не знает (когда и как он возник?), а я любопытный, потому и узнал.
   - Что-то вроде телепортации? - удивился Шура, подозрительно оглядывая площадку.
   - Фи, какая мерзость. В живом слишком много непредсказуемого, чтобы его можно было однозначно закодировать и, разложив, собрать. По матрице. К черту его телепортируешь. Скорей всего, пространственная воронка, какой-нибудь топологический жгут. Вот сюда, судари.
   Он завел нас прямо в блок распределителя, затем вывел, и мы увидели, что оказались за задней стенкой компьютерного блока.
   - Можете кому угодно говорить, - подмигнул Парсек. - Все равно сами ни в жизнь не найдете. - А компьютер не засечет нас здесь?
   - Так мы же из него как бы и вышли, - удивился горбун. - Он нас какое-то время будет воспринимать одним из своих элементов. А если даже и запишет информацию, что с того? Кто там ее читает?
   Мы вышли из гермозоны и идем. По обе стороны от кольца - ячейки, и они действительно завалены телами. Не в ряд, а как попало - одни на других. В экранах окошек видны застывшие, потерявшие человеческий облик лица.
   - Потрогать можно? - спрашивает Шура.
   - Не получится. Я же говорил: оболочка.
   Дверь одной из ячеек приоткрыта, ячейка, видимо, еще загружается, и, протянув руку, Шура пытается прощупать ближайшую ногу.
   - Ну что? - спрашиваю в удивлении.
   - Ничего, - пожимает плечами тот. - До самой ноги не достаю. Вокруг - словно прозрачное, но твердое стекло.
   - У всех привычка - не верить. А чего мне не верить, разве я когда вру? Если я вру, я потом признаюсь, что соврал. Минут через пять. А раз пять минут прошло, и я не сознался, значит, принимай за правду.
   - Но если они вдруг очнутся, - спохватывается Док, - они же передавят самих себя, в такой давильне.
   - А что прикажете делать? Места больше нет. Да разве и сделаешь что-то под контролем компьютера?
   Амалия приседает и заглядывает одному из лежащих в лицо.
   - И чего ж они наелись, бедные?
   - Да ничего, просто природа берет свое, - ляпает Док.
   - Что? - не понимаем мы.
   - А то, - Док обводит нас мутным взглядом и говорит. - Я, кажется, кое-что начинаю понимать. Мы пытаемся обмануть смерть, и нам это удается. Мы запретили убийства и научились оживлять. Я сам вводил этот запрет в компьютер и еще тогда задумался. Ведь можно представить, что существует некий определенный ритм смерти и отвердения, законы регуляции приливов и отливов живой массы, вообще ниспосланная всему органическому определенная мера страданий, без которой оно не может сохранить нужного равновесия. Нарушив эти законы, противопоставив разум этому ритму, мы лишь изменили форму уничтожения жизни, но не изменили сам факт. Природа и тут перехитрила нас и вот - мстит. Смерть иными, окольными путями в итоге отбирает все, что для нее предназначено. И чем реже она приходит, тем - ужаснее, всеохватывающе.
   - Но они - живы, - возразила Амалия.
   - Разве это жизнь? Видимость. Природа и тут обманула, на этот раз - компьютер.
   - Как грустно, - протянул Парсек, хватаясь за голову. - Прямо расплакаться. И сдались вам эти ритмы. Вы запомните для себя, что ничего понять невозможно. Никогда. И сразу успокоитесь.
   - Что вы все: то так, то эдак?
   - А я всегда наоборот. Я люблю возражать, спорить. Я противоречивый. Вот вы увидели стеклянных, а теперь подумайте: кто этот ритм запускает? Ведь не сам же он по себе. Может, его изменить можно. Хотя не всегда изменения - во благо. Но ведь - хочется изменений, правда? Прямо болезнь - изменять.
   - Глупый вы какой-то, - вмешалась Амалия. - Прямо ужас.
   - А ты не встревай. Твое дело - иное, - осадил ее горбун. - А я не глупый, я разный. Сегодня моей феей будешь, охота мне, потому и молчи. Зря я, что ли, через туннель тебя проводил? Надо мне очень проводить каждого.
   - Но-но...
   - А что - но-но? Я, может, шучу. Я вовсе не к тому подвести хотел. Вот идею рая люди совершенно неправильно ведь истолковали, потому и пошло все у них вкривь да вкось. Они вообразили, будто в раю хорошо и что в наказание за грех людей будто бы оттуда выгнали. Да никто их, судари, не выгонял! Сами сбежали. И не из-за скуки или однообразия , а потому что рай был - рабством. Это был рай для Бога, место, где ему удобно было непосредственно манипулировать историей рода человеческого. Нечто вроде гермозоны.. За пределами же рая все мы - вне прямой досягаемости. И вот сбежали - и все пошло своим чередом, бесконтрольно. И, конечно, в идеале было бы снова собрать всех в рай, в эту божью зону, чтобы вновь вернуть под влияние и наблюдение. Но не может быть одновременного рая для всех. Это невыполнимо, да-с. А вот вы, кажется, хотели здесь рай отыскать? Похвально, хоть и смешно. Но еще смешнее, что я знаю такое место. Недалеко. В секторе реликтов.
   - Сад? - я постеснялся назвать его "вывернутой планетой".
   - Сад. Созданный и управляемый компьютерами, с введенной эволюцией. Начало. Но выбраться оттуда уже невозможно. Так что?
   - Ничего.
   - Тогда - прошу на выход. Биороботы обработают нас слегка и - адью.
   - Биороботы? - непроизвольно ужаснулся Шура. - Где?
   - А это мы сейчас узнаем. Выход все время меняется. А без специальной обработки выбраться все равно невозможно, сектор закрыт.
   - А туннель?
   - А это вам, извините, не проходной зал: сигать туда-сюда. Он не всегда открыт. И нечего злоупотреблять. А биороботы пропустят, там, знаете, есть симпатичные экземпляры.
   Горбун отошел к панели сделать запрос, а я, наклонившись, шепнул Шуре:
   - Ты же знаешь, как их временно вывести. Надо только - сразу.
   - Мы видели, что получилось после двух раз, - ответил Шура. - А что будет после третьего?
   - Мир рухнет, - пошутил Док. - Слово его включило, слово и выключит.
   - Ладно, что делать-то будем? Сейчас же бойня начнется.
   - Существуют определенные места, где недопустимо появление новых предметов. Как пыль или загрязняющий фон, - повел свое Док. - Может быть, от этого кода стираются наши номера, и потому компьютер перестает видеть в нас своих? Мы для него становимся пылью, и вот...
   - Ну, нашептались, шептуны? - вернулся Парсек, радостно потирая руки. - Все шепчутся, шепчутся, а биороботов между тем в штольню вызвали. Один автомат остался. И нечего было пугаться. Хотя - чего их пугаться?
   - А в штольне что? Со мхом что-то?
   - Со мхом, не со мхом. Война в штольне, вот что. Раньше было как? Раньше мы растения били, а теперь - они нас. И у них удачнее получается.
   - Ну и что?
   - А то, что теперь сообщение точно прервется. Опасно становится сообщаться. И чем болтать, позовите лучше свою вневременную девочку, я ее потрогать хочу, какая она - имею право. А вы, если хотите в прорыв, обязаны делиться, всем. Там же ничего этого не будет: ни любви, ни добра, ни счастья, вообще понятий подобных. Потому вас, дураков, заранее и приучают. К свободе, то есть отсутствию чувств и космическому безликому ощущению. Что приуныли? Девочка, покажи пример. Женщины всегда быстрее соображают. В ваших же, дураки, интересах. Или стеклянными стать хотите? Так это запросто. Ну?
   Запоздало проскочила и угасла мысль: "Так вот это что - ловушка. Сюда заманивают. Только - с какой целью?"
  
   Привязка: сектор 0
   Поток сознания: Шура.
   Мы очнулись одновременно. Сергей смотрел на меня удивленно, даже с придурью. Горбун, кряхтя, раздраженно ворчал:
   - И разыграть нельзя, сразу верят. И что за народ пошел? Прямо неинтересно. Таскай потом их, будто я мальчик. Мальчиков нынче не сыщешь, не те времена. А горбуны обыкновенно баб не любят, так что нечего было ногами топать.
   Девочки не было, а Док сидел на корточках, и по его лицу видно было, что он пьян.
   - Вот я скажу, откуда ты такой выполз, - пропел он сипло. - Все вы... Из Запретной Зоны. Вот там вас и производят, у Генератора. А потом назад... И Серега зря Брука вытащил, он его попросту сгубил. Ведь он раствориться должен был там, передох... нет, перекомпоноваться... А вот Амалия - все. Ее никуда. Полный релятивизм. И реликты накрылись, то есть крышка реликтам тем. Тайком умереть - и воскреснуть среди "слизняков". Вот исход. И - мертвых детей... качать... одного за другим...
   - Брось скулить, - оборвал его Сергей резко.
   - Раков вам всем в глотку, - огрызнулся Док вяло.
   - Пойду я, других поищу, - сказал горбун, вставая. - А то вы уже на корню стекленеете. Заразы потом не оберешься. Я бы давно ушел, но мне есть хотелось. Может, и вернусь, а, может, нет. А насчет Запретной Зоны вы правильно почуяли. Я не оттуда, но я там был. И, что интересно: движущийся материал, из которого она сделана, эта вечно меняющаяся зараза - точно такой, как в секторе подопытных. Улавливаете связь?
   - Не очень.
   - Я тоже пока не очень, - вздохнул горбун. - Но хотелось бы выяснить.
   - Сволочь, - процедил Док, когда Парсек вышел.
   - Не совсем, - отозвался Сергей, и от этого "не совсем" я его возненавидел. Я подумал: "вот он куда гнет. Туда же." А потом очень стройная и четкая картина (не результат ли работы подсаженной грибковой культуры?) неожиданно начала разматываться в моем мозгу.
   Ну конечно же, Запретная Зона и зона Аномалий - это два полюса, два звена в одной цепочке. В секторе подопытных зарождается (или включается) цикл, а в Запретной Зоне - оканчивается. Цикл превращений, заимствованный у насекомых. В этом и кроется суть опытов. Все остальное, наверченное вокруг них - камуфляж, маскарад, прикрытие. И горбуны - предпоследняя стадия этого цикла. Необязательно ведь, чтобы каждая стадия при циклическом развитии была лучше предыдущей (как в примере гусеницы и бабочки); может, как в этом случае, быть и наоборот. Каждый цикл превращений самостоятелен и независим. И особи каждой стадии могут ничего не помнить (и наверняка не помнят и не догадываются даже) о предыдущих иносущностных фазах своего существования. Они живут как бы заново, испытывая лишь тревогу и недоумение, откуда взялись, с каждой стадией все менее похожие на людей. Потому горбун такой беспокойный и суетливый. Ибо хочет понять, откуда он. Или ищет себе подобных, кто на следующих стадиях станут такими, как он. Может, мы тоже из этой серии, в эдакой предысходной стадии, и горбун именно это учуял в нас. Впрочем, нет, мы же помним себя давно, мы не такие, мы не из цепочки циклического развития, хотя - печалиться или радоваться от этого, неизвестно.
   А потом их затягивает в Запретную Зону, там они и заканчивают свой цикл, и заканчивают - СКУХРОМ.
   Сергей действительно рано вытащил Брука из Зоны. Брук был как раз на середине своего превращения в Нечто, а Сергей помешал. Не зная. Что такое скухр? Какой он? Неизвестно. Может, в самом деле полевая форма жизни, вытяжка разумного субстрата. Может, горбуны используются как матрицы информации, материал? Опасен он нам или нет? Возможно, его создание еще не произошло. Первые попытки, нестыковки. Проб будет много. А перемещающиеся стены - просто для устрашения. Чтобы оградить специфический инкубатор от вторжения.
   И вот там круг замыкается. А что потом? Помогать нам этому превращению или препятствовать? Может, это и выход, за одно поколение в сотню раз повышающий адаптацию, но это же другая раса, это - не мы. А мы - все, отжили. Приветствовать ли свой окончательный отход? Мешать ли эволюции? Вот такой. Через наши головы. Кто может ответить на это?
   И еще: биороботы. Выходит, они в своей основе и были ориентированы на появление и обслуживание скухра. Они только ждут. И произнесение этого слова автоматически вызвало процесс переключения программы, требующей определенного времени, но сигнал дважды оказался ложным. Возможно, частые попытки подобного переключения нежелательны; возможно, они могут вызвать сбой, перегрев, разрушение структур, поэтому биороботы и защищаются от повторения.
   Как они поведут себя потом? И компьютер - на их стороне или же на нашей? Извечный вопрос: стоит ли сопротивляться эволюции, если она против тебя?
   Но все это, конечно, пока домыслы, которые - проверять и проверять. Прежде всего, дать сигнал "тараканам" охранять подступы к Зоне и всех горбунов, если они будут появляться, задерживать. Пользуясь правом, я как раз могу выдать в связи с якобы новой аномалией запрет на горбунов.
   Во-вторых, надо проследить за Парсеком, этим накопителем информации, проследить весь его путь. Пытать его бесполезно, он сам мечется, он не знает. Надо просто не выпускать.
   И, в-третьих, попытаться самим проникнуть в Зону, опередив весь процесс. Может, там нет ничего страшного. Просто никто не пробовал. И она реагирует только на горбунов.
   Надо остановить процесс, эту чертову программу до выяснения того, куда она заведет и что она есть такое. И - Генератор. Добраться наконец до него. Никто ничего не соображает, это верно. А тех, кто начинает что-то подозревать, ликвидируют посредством моров.
   Я так думал, но на самом деле никому ничего не сказал, потому что Сергей - непробиваемый догматик, а Док попросту пьян.
   Да, какие-то образы, подтверждающие версию, похоже, действительно начали проявляться, отпечатываться в мозгу горбуна. А мы-то верили, мы думали: все во благо. И "не убий" есть главное, что обеспечит спасение и взлет. А, оказывается, просто для отвода глаз. Чтобы в это время без помех зрела среди нас, прямо внутри, иная раса. Здорово! Ничего не скажешь. Но и - не останавливать же из-за собственного себялюбия да гордыни прогресс цивилизации, может быть, вообще всего мира! Так - что?
   Ничего не сказав, выхожу. И почти тут же сталкиваюсь с вестником - "вараном".
   - С зачислением в ранг-У, - приветствует он меня. - Заочно. Ждем на процедуру. Информация в машину уже заложена, так что проблем с проходом не будет.
   - Конечно.
   И тут же спохватываюсь:
   - А с какой, собственно, стати?
   - Ну, многое повлияло: и служба, и испытание, и ячейка Би. Словом, машина сделала однозначный вывод о степени готовности, и вот - сообщаю.
   - Спасибо, мы рады, придем, - отвечаю бесстрастно, потому что дальнейшее ясно: будет объявлена очередная война, и нас уничтожат. Компьютер нашел лазейку. Ахиллесову пяту цивилизации. По сути, мы уже смертники. Вернувшись, сообщаю новость остальным.
   Сергей тут же вскакивает, не удержавшись от радостного вопля. Еще бы: он и мечтать о подобном не мог, он счастлив. Он в самом деле верит в прорыв. Но Сергей - ладно. А вот Док, Док-то что! А Док трезвеет, и в его глазах - тоже радость. Он признан и, похоже, теперь ему будет плевать на все. Верный расчет. Чем круче и неожиданнее взлет, тем больше во время оного отпадает былого груза. Ускорение срывает суетное, и вот - лишь наедине с собой, нем и гол.
   Сергей что-то бормочет, невозможно разобрать, его прорвало.
   - Строчки, - слышу я, - боже, сколько строчек. Плывут. Еще.
   Рехнулся он, что ли? В конце концов машу на них рукой и ухожу. Время еще есть, я еще не окончательный гриб и терять мне нечего.
   И, пользуясь новым правом "упырей", могу проникнуть в любую область сам, без всяких жетонов.
   Нулевой сектор укороченный. Кроме Запретной Зоны, в нем выходы контейнеров, отправляющихся наверх. А, впрочем, может, и не наверх. Кто знает? В центральном квадрате встречаю уже знакомого "таракана", лицо его за обрешеткой шлема так и не просматривается, отчего вновь мучусь. Дозволенным отличительным жестом "высшего" срываю маску, за которой вместо лица - обожженная бугристая вспученность. Поспешно отхожу, хотя в первоначальные планы входило что-нибудь разузнать.
   Запретная Зона вне действия компьютера, и потому в ней можно обрести преждевременную насильственную смерть. Возможно, потому к ней и тянутся потенциальные самоубийцы.
   Ныряю в проход, затем еще в один. Компьютеры выпускают свободно. И вот уже - сам по себе. Один. Без защиты. Впереди - Зона, от которой хочется вкусить. Узкая темная щель на белой поверхности и манит, и отпугивает. Приближаюсь и...
   - Ха, - кто-то опускает руку мне на плечо, - а я так и думал: ведь придет кто-то. Не может быть, чтоб не пришел. Вот так всегда: послушают, послушают, а потом приходят. А куда ж?
   Горбун. Он самый.
   - Ты-то чего здесь? - задаю дурацкий вопрос.
   - А я - всюду, мне интересно. Тем более - жду.
   - Кого?
   - А тебя. Я же чувствовал, кто клюнет. Вот это и есть то, что я говорил.
   - Что?
   - Трансцендентность, свойственная живому. Бессмысленная тяга к неизвестности. Хотя бы и во вред.
   - Во вред чему?
   - Всему. И тебе тоже. Нельзя манипулировать вещью, природа которой неизвестна.
   - Это к чему?
   - А к тому, что нельзя желать того, чего не знаешь. Многое есть такое, что познается лишь в момент смерти. Но это же не выход.
   - Не выход, но - вход?
   - Вход. А куда? Но ты иди. Акт познания всегда был дороже и жизни, и истины. А истина противоречива и кроется в отрицании самой себя. И потому путь к ней бессмыслен. Я, собственно, ни в жизнь сюда бы не пришел, мне эту Запретную Зону хоть на хлеб мажь - не надо, я просто думаю: приду, потому что везде плохо. Куда не сунься, всюду плохо. Одни стоят, другие лежат, третьи мертвых уродцев таскают - и нигде пива хорошего не найдешь. Ходишь, ходишь, и везде разное, но обязательно плохое. А в Штольне, говорят, мох какой-то агрессивный полез. Хотя есть мнение, что это и не мох, а что-то кристаллическое, как бы каменные выросты. Раньше просто стелился, а теперь спорами стреляться начал. Они может и ничего, эти споры, может, кто-то в контакт через них пытается с нами войти, но это ж у них не написано. А раз не написано - что ж гадать? И, потом, никогда ни от каких контактов, если они не равные, пользы не было. Всегда кто-то, даже не желая этого, сожрет другого. Грубо говоря.
   - Цикл развития заканчивается в инкубаторе? - перебиваю его.
   - Что? - не понимает горбун или делает вид, что не понимает.
   - Инкубатор и есть Запретная Зона?
   - Глупости какие. Вот уже бред так бред.
   - Мозги пудришь?
   - И никто ничего не понимает. И каждый день мимо выхода проходят, а не видят. Ходишь, ходишь, толкуешь, толкуешь, а они, оказывается, на инкубаторах помешаны, у них размножение в голове. Они хотят, чтобы все было по-старому. Навсегда. И в то же время, чтоб иногда это старое делало флуктуации, для интереса, но потом при желании возвращалось. А так не бывает. Так, судари, бывает только в сказках, и то в плохих. А плохие сказки - это еще хуже пива.
   - И о чем, интересно, вы тут базарите? - подошли сзади Сергей с Доком. - Уже дней двадцать прошло, а они стоят и базарят. Прямо болезнь.
   - Этот кретин что-то пытается доказать мне, а я не пойму, что.
   - А я, может, единственно это и пытаюсь доказать: что вы все ничего не понимаете и не поймете. И очень мне надо двадцать дней с этим ненормальным...
   - Он меня просто задержать пытается, - наконец соображаю, - отвлечь. Ему в Зону надо, вот он и отвлекает.
   - А чего там в Зоне, пироги дают, что ли? - шутит Сергей.
   - У него время выходит. Ему в скухра превращаться надо. Или опять цикл развития выйдет холостым.
   - Абракадабра какая-то, - хохочет горбун, закидывая голову. Кадык у него острый, выпяченный.
   - Глядите, вон у него уже процесс окукливания начался, - показываю я на его шею, где черными полосами тянутся какие-то рубцы.
   - Это я обгорел когда-то, - поясняет горбун, пятясь.
   - Причем именно сейчас, пока мы разговаривали.
   - Почему? Просто когда я сержусь, шрам становится более виден.
   - Предлагаю передать его "тараканам". Пусть обследуют на предмет инородности. Анализы, пробы, замеры. Я уверен, у него уже и человеческого внутри мало что осталось.
   - Надо же, как интересно. Один тоже в свое время вот так вещал, вещал, а потом сам чужаком оказался, гриб у него внутри разросся, вот и командовал.
   - Вы его, главное, не упускайте, - опешив от неожиданности, все же успеваю попросить. - Он мастак на извороты.
   - Вот так и делай кому-то добро, - сопит горбун. - Вот так и весели. Да это не "ящеры", это вирусы какие-то, микробы.
   - Пошли. Брось его, - предлагает Док. - Это уже не наше дело.
   - Ты не понимаешь, тут выяснить надо...
   Я отстраняю руки Дока, на мгновение мы схватываемся в борьбе, и, воспользовавшись этим, горбун вдруг ловко выпрыгивает и исчезает в щели.
   - Вот так да, удрал, - изумленно восклицает Сергей.
   - Ну что же вы? Ищи теперь, - моему отчаянью нет предела.
   Док опускает руки, они у него длинные, жесткие, и делает несколько шагов вперед.
   - Бедняга, - качает он головой. - Запугали. Пропадет теперь старичок.
   - Кретины, что я говорил?
   - А что ты говорил? Ты просто достал его, вот он и удрал. Что ему еще оставалось? И вовсе ему туда не надо было.
   - Мы должны его найти. Это наш последний долг.
   - Да, спасти, пока не поздно, беднягу.
   - Да не беднягу - нас спасать нужно.
   Подхожу к щели и заглядываю внутрь. Темно, глухо. Впрочем, вскоре глаза привыкают, и мне кажется, что я вижу очертания домов, даже улиц.
   - Серега, ты был там, что внутри?
   - Там каждый раз разное, - бормочет Сергей и отворачивается.
   - Я не пойду, - наконец выдавливает тихо.
   - Как?
   - А никак. Нельзя противиться мирозданию. От этого становится только хуже. Всем.
   - Что он плетет? - Док.
   - Пусть. Ну-ну?
   - Это водоворот, понимаете? А всем известно, что когда попадаешь в водоворот, самое глупое, что можно делать - это выгребать. А спасаются как раз те, кто ему доверяет. Кто позволяет затянуть себя в воронку, и именно там обнаруживает выход.
   - Дальше, - торопит его Док.
   - А что дальше? - удивляется Сергей. - Нельзя сомневаться, вот. Потому что предназначение всего - быть. И первоначальный замысел - благ. И не надо пытаться улучшить то, что дано изначально, за-так.
   - Господи, ну же! - почти кричит Док.
   - НЕ НАДО ТРОГАТЬ ГЕНЕРАТОР, - медленно произносит Сергей, и Док разочарованно никнет.
   - Разбежался и подпрыгнул на месте, - поясняет он Сергею. - Сдох перед самым финишем.
   - А финиша не будет, - говорю как можно более веско, - если только успеем. Но надо спешить. Может быть, он пробирается к Генератору. Или, наоборот, Генератор будет защищать его, стремясь к объединению, и когда они объединятся... Короче, двигаем. А Сергей пускай здесь поднимает тревогу.
   - А если?
   - Если моя версия верна, Зона сейчас стерильна, и в ней никого нет, не должно пока быть. Кроме программы преобразования. В противном случае, если там уже есть Нечто, если оно уже возникло - значит, все поздно. И останется только оборвать последнюю ниточку.
   - Я не верю в такой Генератор, - говорит Док. - Я верю в Творца.
   Черт с ним. Творец так творец. Творец только чего? Другой планеты, иной формы жизни, скухра? Кто его избранник на этот раз? Док одевает шлем и первый ныряет в щель. С трудом удерживаюсь от прощального жеста. Все приметы - это самообман. Впереди неизвестность, и лишь она есть истина, лишь она.
  
  
   Привязка: Запретная Зона.
   Поток сознания: Сергей. Время: 0.00
   Они ушли, а я остался. И жду. Текут секунды, затем часы. Тихо. Раз ничего не меняется, и то хорошо. Конечно, ни до какого Генератора они не дойдут. Хотя бы потому, что не знают, какой он. Они его не распознают. Так я успокаиваю себя. Потом думаю: нельзя трогать вещь, которую не знаешь. И невозможно улучшить механизм, изобретенный не тобой. Это же так ясно. А если так, то зачем они пошли? Неведомый скухр, страж Генератора, сожжет их, ибо - недопустим риск.
   Но я буду ждать. Пока есть надежда, я буду сидеть и вспоминать всплывающие в моей голове строчки, потому что то, к чему я пришел... во что уперся... А, собственно, во что? Ну не в Зону же. Может быть, тот самый прорыв? Не знаю. Потом я уйду. У "упырей" свои заботы. Надоела, право, суета охот. Возможно, когда-нибудь попаду в предсказатели. Вот тогда и узнаю то, о чем пытался на ощупь догадаться Шура. Но - спокойно.
   Я смотрю на щель. Она то смыкается, то расширяется, то перемещается в сторону. Издалека даже кажется иногда, будто она живая и пытается что-то из себя выплюнуть. Но это только выход сдавленного в результате сжатия и сдвигов внутренних переборок воздуха.
   Ничего не меняется, ничего не меняется, ничего...
  
  
   Из наблюдений Главной межпланетной обсерватории (сообщение астрономического журнала цивилизации MII/a):
   "22 июня 20.. г. в созвездии Гончих Псов (галактика NGC 58224 типа Sb по каталогу Дрейера) зафиксирована вспышка сверхновой мощностью, или энергией взрыва в 10**51 эрг. Абсолютная звездная величина уменьшилась с +9,7 до -30m, что соответствует увеличению ее светимости в миллиарды миллиардов раз. Это самая мощная зафиксированная сверхновая за IV историю существования Вселенной, начиная с Большого Взрыва... С учетом расстояния можно предположить время взрыва приблизительно 300 млн. лет назад. Причина не предсказанной вспышки, возможно, имеет искусственную природу, но полностью неясна... Вместе со световой энергией получили выход многочисленные радиосигналы и переменное излучение, в котором ученым видятся зашифрованные разумной цивилизацией сигналы. В данный момент делаются попытки расшифровать необычный высокочастотный спектр. Академиком Ш. высказано предположение о разумной природе самой сверхновой..."
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"