Романенко Марина Витальевна : другие произведения.

Возвращение (Часть 1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это безобразие начало появляться, когда объявили конкурс "Возвращение домой". Плен, рабство... Не год и не два. Амнезия, как защита, чтобы окончательно не сойти с ума... Побег... Вспомнить собственное имя, чтобы вновь быть человеком. Только надо сначала вернуть себе право смотреть на звезды
  Тонкая ниточка света чуть теплилась у горизонта, лучи закатившегося за край солнца красным заревом подсвечивали перистые тучи, и белая пена прибоя ковром покрывала поверхность моря, ударяющего о черные прибрежные скалы. Ветер, море и скалы, и умирающий свет, уходящий вместе с ушедшим солнцем. Здесь, казалось, не было жизни. Вечное море неизменно разбивало свои воды о пустынный берег и смирялось белым пенным ковром, уползавшим назад в водную пучину. Потом, будто исполин, собирающий силы оно вновь устремлялось к берегу гребнем волны и вновь уходило, оставляя лишь пену, клочки водорослей и белую слизь разбившихся о камни медуз.
  В густом сумраке угасавшего дня одна из наибольших злых волн вдруг выкинула на узкую полосу камней у подножия голых, выжженных солнцем скал, темную неподвижную массу, напоминающую спутанные водоросли. Новые волны набегали на камни, омывали массу, но не могли ее не разметать, не сдвинуть с места, лишь шевелили темные лоскуты покрывавшие выброшенное нечто.
  Свет у горизонта совсем угас, потухли облака, и аквамарин неба озарили первые звезды. Темная масса у кромки прибоя зашевелилась, забилась в конвульсиях. Приподнялась голова, покрытая то ли водорослями, то ли спутанными длинными волосами. Человек, а это, похоже, был человек, приподнялся на руках, очередная конвульсия выгнула тело, и изо рта исторгся поток воды, и его голова в бессилии упала на камни. Опять текли минуты, может быть часы, волны шевелили тело, грозя оторвать от берега и утянуть назад в море, а бесстрастные звезды совершали свой бесконечный путь.
  Не скоро выброшенный на берег вновь зашевелился, подобрался и медленно потащил свое тело по камням к обрыву. Там, ощупывая и цепляясь за скальные выступы, составляющие склон, он полез вверх. Метр, два, десять. Склон превращался в скалу, которой, казалось, не будет конца. Мелкая крошка сыпалась из-под ног, а камни скалы все плотнее сливались друг с другом, все сложнее было найти следующий уступ или трещину, чтоб зацепиться рукой, переставить ногу и подтянуть тело еще на полметра вверх. Оставшиеся внизу камни грозно топорщились в неверном свете звезд, а море все ожесточенней билось под порывами усиливающегося ветра.
  Наконец, человек наткнулся на уступ, выбрался, совершенно обессиленный перевалился через край, неожиданный вскрик смертельно раненого зверя пронесся над морем и скалами, а тело слетело с уступа и скользнуло на береговые камни.
  Вскрик отразился эхом от скал, пронесся над морем и умер в шуме ветра и прибоя. Мир опять замер, лишь звезды созерцали, как волны обрушиваются на берег. Но вот наверху, над обрывом мелькнул огонь, какие-то люди, то ли подавали сигналы кому-то, то ли пытались что-то увидеть в кромешной темноте береговой линии. Опять текли минуты, и в море показался огонь. Шлюпка, преодолевая прибой и боковой ветер, освещая путь факелами, упрямо пыталась причалить к берегу. Суденышко ударяло о камни, трещали борта, сломалась пара весел, но упрямцы не отступали. Вскоре, поймав гребень очередной волны, морякам удалось заставить лодку выпрыгнуть на берег. Десяток крепких парней, в разношерстных костюмах, не оставляющих сомнения в роде их деятельности, выскочили на камни и протянули шлюпку глубже к береговой скале, подальше от усиливающегося прибоя.
  Начинало сереть. Высадившиеся парами разбрелись вдоль кромки прибоя и стали прочесывать прибрежные скалы.
  Только один, по виду: одежде и дорогому оружию, наделенный властью, остался у лодки. Опершись о край шлюпки, он мрачно переводил взгляд с одной пары на другую и периодически сумрачно осматривал прибрежные скалы. Когда совсем рассвело, и солнечные лучи вызолотили рваные облака над головой, терпение совершенно его оставило. Он вначале нервно ходил у лодки, а потом, когда несколько пар вернулось с объяснениями в безуспешности поисков, он лично двинулся вдоль берега, перепрыгивая с камня на камень. Впрочем, он не столько осматривался вокруг, сколько, сделав пару прыжков вперед и останавливаясь на очередном валуне, прислушивался к чему-то в себе, досадливо морщась то ли от мешающего шума уже не просто волновавшегося, но штормившего моря, то ли от того, что поиски были безуспешными.
  Наконец, пройдясь метров на пятьсот в одну и другую сторону от шлюпки, он вернулся совершенно мрачный к уже собравшимся у нее матросам.
  - Нет никого, капитан! - предупреждая вопрос командира, произнес один из них.
  Названный капитаном злобно зыркнул на говорившего, но промолчал, только еще раз обвел взглядом уходящие вверх скалы и камни самого берега.
  - Вижу, что нет. Где эти ублюдки, сигналившие нам с плато?
  Один из команды, в еще достаточно приличном европейского вида камзоле с золотыми галунами, взглянул на поднявшееся из-за обрыва солнце:
  - Местный бей обещал встретиться с нами к полудню.
  - Шторм начинается. Еще пара склянок и мы застрянем в этой дыре на пару суток, - проворчал капитан.
  Некоторое время он нервно ходил у лодки, взглядывая то на скалистый берег, то на волны, что все ближе подбирались к лодке.
  - Все больше ждать нельзя. Спускайте шлюпку.
  Оказалось, что никого не надо было торопить.
  Когда экипаж начал грузится, капитан остановил моряка в камзоле:
  - Останься. Дождись бея и выясни, что они видели или слышали. Посули ему золото. Пусть последит за этим местом еще пару дней. И оставайся все время с его отрядом. Когда кончится шторм, я пришлю шлюпку.
  - Слушаюсь, капитан!
  Бей с двумя сопровождающими действительно спустился на берег к полудню, когда волны уже почти добивали до самых скал. Он выслушал моряка, рассказал ему об услышанном ночью крике, усмехнулся посулам и сказал, что в шторм торчать здесь со своими людьми не намерен. Опять молча с ухмылкой выслушал моряка:
  - Ты можешь остаться или идти со мной. Через час тут будет только вода. Решай сам, - и он направился к узкой тропинке, ведущей наверх.
  Моряк взглянул на море и заторопился вслед за беем и его людьми.
  ...
  И опять стихия осталась наедине с собой: ревела разыгрывающаяся буря, волны докатывались к самому подножию береговых скал и тучи клочьями несущиеся по небу закрывали солнце. Когда тучи почти совсем погасили дневной свет, и полил дождь, из-за обломка скалы, почти вплотную прилепившегося у отвесного берегового склона, выбрался человек, вброшенный прошлым вечером на берег.
  Сейчас в тусклом свете ненастного дня было видно, что он практически наг, если не считать двух лоскутов, что когда-то, по-видимому, были штанами, а теперь лишь прикрывали бедра, и длинных спутанных патл, прокрывающих плечи и спину. По его выпирающим ребрам можно было изучать анатомию, но мышцы на ногах и руках выдавали силу и объясняли, как беглецу в темноте удалось добраться до половины скалы. Человек опасливо по-звериному огляделся вокруг и, не обращая внимания на заливающие его потоки воды, обрушиваемой небом и штормом на берег, взобрался на плоскую вершину скрывавшего его укрытие обломка. Здесь волны не грозили стащить его в море, и он опустился на турецкий манер на камень лицом к морю и прикрыл глаза, то ли отдыхая, то ли к чему-то внутренне готовясь. Потом перекинул волосы со спины вперед и не спеша завел руки за спину, начал ее осторожно ощупывать.
  На спине, теперь ничем не прикрытой, с левой стороны ниже лопаток оказалась видна бронзовая пластина с одним большим, около двух дюймов и другим маленьким, едва торчащим над поверхностью пластины, штырями. Человек осторожно прикоснулся пальцами к меньшему штырю, который, как оказалось, уходил в щель проделанную в пластине, а дальше в его тело. Пока пальцы шарили по щели и просто ощупывали штыри, лицо человека было сосредоточенным и спокойным, но, когда он попытался ухватить штырь пальцами и потянуть, он весь содрогнулся и едва сдержал, готовый, как ночью соваться крик. Закусив губу, беглец осторожно опустил руки, оперся ими о камень. Спина выгнулась и горлом пошла кровь. Он молчал, ждал, когда прекратится кровотечение. Потом, казалось, бесконечно долго сидел, пытаясь выровнять толчками вырывающееся дыхание и прикрыв глаза. Затем, осторожно, стараясь не повернуть спину, лег грудью на камень, затолкал все волосы в рот и поерзал, устраиваясь так, чтобы ноги цеплялись за край камня, а подбородок в него упирался. Опять нащупал на спине штырь, опять ухватил его пальцами и потянул вверх. И вновь исторгся глухой, задавленный рык, и вновь шла горлом кровь, и он бесконечно долго ждал, когда это закончится. Но в этот раз он не разжал пальцев и не изменил позу. Потом все повторялось вновь. Он тянул, поворачивал, глухо рычал, ждал.
  Наконец у него получилось. Штырь, оканчивающийся плоским наконечником, вышел из тела. Теперь кровь залила спину, но человек, даже не обратил на это внимания. Он обессилено раскинул руки, расслабился и, теперь уже надолго, остался лежать без движения. Шел дождь, его струи смывали кровь с тела и камня, на котором лежала голова. Казалось, что жизнь оставила беглеца. Не было слышно ни дыхания, ни стона. Но, если бы кто-то вдруг оказался здесь в эти минуты и посмотрел, что происходит, то увидел бы, как под пластиной медленно затягивается рана, оставленная вырванным наконечником. Когда исчезли последние следы зажившего рубца, человек глубоко вздохнул, свернулся клубком и теперь окончательно уснул.
  ...
  Беглец очнулся внезапно, на рассвете, когда склон берега еще полностью тонул во мраке, и лишь небо осветилось над головой, да у горизонта окрасилось в розовые утренние тона так и не успокоившееся море. Он подавил попытку вскочить на ноги, подобрался и сел на камне, опасливо оглядывая окрестности. Небо почти до самого горизонта очистилось, только сам горизонт был размыт и сливался с дымкой на краю неба. Шторм еще не утих окончательно, но вода, заливавшая берег прежде до подножья скалы, отступила к середине каменистого пляжа.
  Медленно двигались мысли. Вчера после падения он очнулся в момент, когда шлюпка хозяина уже отчалила, и на берегу остался лишь младший помощник, обычный человек с корабля, промышляющего разбоем, хотя владелец судна гордо именовал себя адмиралом и утверждал, что его миссия - это "борьба с неверными". Если капитан был на шлюпке, то беглому рабу сопутствовала большая удача, ведь будь он в сознании, адмирал бы точно почувствовал присутствие беглеца на берегу.
  Удачным было то, что последняя операция закончилась давно, что корабль, трюмы которого были полны рабов, шел в порт ближайшего невольничьего рынка, и Бешеный адмирала за ненадобностью был выведен из активного состояния.
  "Бешеный". Да, так его называли все: и хозяин, и члены команды. Другого имени у него уже давно не было. Да, и было ли когда? Этого он вспомнить не мог.
  Команда боялась Бешеного. Стоило не уследить, дать малейшее послабление, и кто-то из проявивших неосторожность мог просто погибнуть. Беглец усмехнулся, это было так приятно уничтожать зазевавшихся идиотов, а в период боевых действий его вынуждены были кормить, частично снимать смирительное железо, и наказания не должны были выводить его из состояния готовности к бою, так что, значительные повреждения, требовавшие потом длительной регенерации, практически исключались. Серьёзное наказание могло последовать, только если хозяин посчитал, что он не выполнил указания о поведении в ходе боя. Тогда приводился в действие часовой механизм, или адмирал придумывал что-нибудь новое.
  Хотя, что могло быть нового за эти бесконечные годы, которым давно был потерян счет?
  Беглец поёжился, то ли от безрадостных воспоминаний, то ли от холода. Несмотря на свои странные способности, он ощущал боль, холод и голод как обычный человек. Правда боль от повреждений тела проходила быстро. Стоило ране зажить, и все заканчивалось. А заживало на нем, не просто "как на собаке", а во много крат быстрее. Обычная рана мягких тканей исчезала за четверть часа, а то, что для обычного человека было смертельно, для него кончалось состоянием похожим на настоящую смерть, но через некоторое время он возвращался к жизни. Только процесс "воскрешения" был довольно неприятным, что там неприятным - мучительным и забирал много сил. Этому состоянию он предпочитал самые изощренные пытки. А в них он толк знал: хозяин приложил много усилий, чтобы заставить непокорного подчиняться.
  И вдруг оказалось, что один из главных хозяйских поводков, помог рабу сбежать. Если бы заглушка "часового механизма" не выскочила из пазов, пока его тело трепало море, если бы он умел плавать и не захлебнулся почти сразу, как выпрыгнул за борт, если бы не потерянные силы при "воскрешении" на берегу... Да, тогда бы ему хватило сил там на уступе не привалиться спиной к скале, и наконечник не воткнулся бы в спину, он бы не упал, не "умер". Вот тогда бы хозяин его почуял - они оба чувствовали присутствие друг друга. И этим утром он бы не мерз свободным на этом продуваемом свежим ноябрьским ветром африканском берегу, а испытывал на себе очередные фантазии адмирала... Надо полагать, что о холоде корабельного трюма он бы не думал.
  "Свободным...", - беглец повторил про себя это слово один и второй раз, потом медленно, смакуя, мысленно произнес на каждом из известных средиземноморских наречий, и улыбнулся, если гримасу на его заросшем редким волосом лице можно было назвать улыбкой. Неужели он таки поймал свою удачу. Он свободен!
  Бешеный вскочил на ноги, готовый закричать от восторга, разорвавшего обычную рабскую придавленность и осторожность, но лишь глухо зарычал от боли и упал на колени. Выгнувшись, он надсадно кашлял и пытался рукой прижать пластину со штырем, что продолжала украшать его спину.
  Переведя дыхание, он отер правой рукой губы, размазывая по заросшему лицу бурые разводы, и тихо с сарказмом произнес: "Свободен..."
  Нет, похоже, со свободой еще далеко не все просто. Беглец осторожно отпустил пластину, опасливо оглядел окрестности. Берег и море до самого горизонта были пустынны. Пуста была и узкая, едва заметная тропинка, извивавшаяся вдоль скалистого берега. Если на ней кто-то появится, то уйти он не успеет. Теперь с полностью выдернутым из тела наконечником, освободившим движение фиксировавшейся раньше на спине пластины, он не может нормально двигаться из-за резкой боли, почти такой же, как прошлой ночью, когда в спину вонзился наконечник копья, фиксировавшегося на пластине. Страх и безысходность охватили Бешеного: помощник капитана остался на берегу с человеком, по-видимому, владевшим этим побережьем. Сейчас окончательно рассветет, и тут появятся люди, а он...
  Он голоден, безоружен, а на спине теперь болтаются ничем не закрепленные остатки "часового механизма", повреждая внутренности, мешая двигаться и забирая остатки сил на восстановление внутренних тканей.
  Глухая, всепоглощающая злость разгоралось в сбежавшем рабе. Нет, он никогда не позволит вернуть себя на корабль. Он всех уничтожит, порвет на части. Бешеный зарычал и стал приподниматься, распрямляя согнутую спину. Несмотря на нетерпение, он был осторожен, готовясь к возвращению боли. Ожидаемая, она оказалась вполне терпимой. И только, когда, проверяя себя, беглец резко развернулся, вскидывая левую руку в имитации удара, то почувствовал, как смещается пластина, и оставшийся штырь раздвигает ребра. Дыхание перехватило, но он сдержался и закончил движение. Потом, не давая себе поблажки, спрыгнул с валуна на береговые камни. Пластина вновь сдвинулась, штырь качнулся, и его поворот отозвался внутри спины, в ребрах. К горлу подкатило, и беглец закашлялся, сплевывая алые хлопья пены. Он привалился к камню.
  "Нет, так ничего не получиться", - мысли тяжело ворочались в голове. Бешеный еще раз огляделся.
  "Выход, должен же быть выход!" - только бесконечно длинный опыт плена нашептывал, что выхода-то и нет. Он еще будет лизать сапоги хозяина, чтобы тот прекратил пытку.
  Рассветало. Правда, на берегу под скалой все еще лежали густые тени, но наверху, на плоскогорье солнце, должно быть, уже поднялось из-за гор. Глухое без слез рыдание сотрясло беглеца.
  Все скоро закончится, придут люди, и ни о чем не надо будет думать. Останется просто перетерпеть наказание. Потом ему может быть дадут поесть, прежде чем сковать в трюме. Там на своей тощей подстилке он уснет, и будет спать долго, пока сам хозяин, или кто-то из янычар не придет его разбудить. Его выволокут на палубу, снимут часть железа, заставят состричь отросшие патлы с лица и головы. Потом хозяин лично закрепит на нем ту "сбрую", что взводит копье часового механизма на его спине. И, наконец, ему дадут "чашу удовольствия" и что-нибудь из еды. Тогда начнется охота. Его будут кормить, кроме цепи, приковывающей к мачте, да "сбруи" с часовым механизмом, ни что не будет ограничивать его движений. А когда наступит время абордажа, хозяин взведет "часовой механизм", ему дадут оружие и пустят первым на штурм неудачливого суденышка, подвернувшийся охотникам за живым товаром... Если раб будет ловок и удачлив, если ему удастся быстро обезвредить самых сильных защитников корабля, и если потерь в пиратском экипаже не будет, хозяин остановит часовой механизм до окончания завода, его накормят и дадут "чашу удовольствия". Так будет продолжаться, до заполнения трюма товаром, как живым, так и обычным: тканями, зерном, украшениями, оружием. Затем его как не нужный инвентарь закуют по рукам и ногам, бросят в трюм, перестанут кормить и забудут, пока не реализуют награбленное.
  Опять будут сменяться члены экипажей и корабли, только для Бешеного время прекратит свой бег потому, что для него нет освобождения даже в смерти. Он бессильно привалился к камню, закрыл глаза. Все стало безразлично.
  ...
  Когда, вторично придя в себя, Бешеный открыл глаза, нежаркое осеннее солнце спустилось к горизонту, окрасив в багряные цвета остатки почти разошедшихся туч. Волны все еще заливали половину каменистого пляжа, но неистовство прошлого дня сменилось ленивой силой, успокаивающегося зверя.
  Человек поднялся с камней, сел и обвел берег безучастным пустым взглядом. Болела голова, привычно, как всегда, когда ему долго не давали дурманящего напитка, ломило мышцы. Неповоротливо прокручивались мысли, с трудом восстанавливая картину побега и суток, прошедших после падения со скалы.
  Вспомнив, как вытащил наконечник, беглец ощупал спину с торчащим штырем, потом оглядел камни у подножья валуна. Медленно, осторожно поднялся, ожидая возвращения утренней боли. Но нет, видимо дневное беспамятство пошло ему на пользу. Мышцы восстановились и держали штырь и пластину. Он полной грудью втянул наполненный запахом водорослей и рыбы холодный морской воздух, но голова предательски закружилась, и Бешеный был вынужден сесть и вновь прислониться к еще хранящему солнечное тепло камню.
  "Надо встать, подобрать наконечник", - настойчиво твердил тот жалкий кусочек сознания, что толкнул его на побег, но сделать это было выше его сил. Мысленно Бешеный смирился с неудачей побега и даже больше того, сейчас он был бы рад оказаться там, на вонючей подстилке трюма, где все же было теплее, и где ему бы дали "чашу удовольствия". В этом хозяин был добр: если охранник замечал, что помешенный в трюм раб приходил в сознание и становился беспокоен, то почти сразу ему приносили дурман, а иногда и кусок лепешки.
  Беглец обреченно вздохнул. Здесь не было ни напитка, ни лепешки. А когда появится хозяин, то вряд ли он будет милостив. Память услужливо показала Бешенному яркую от горячечного желания дурмана картинку учиненного им в трюме побоища. Он зарычал и схватился за голову. За десяток, пусть и проштрафившихся хозяйских воинов ему придется заплатить. Воспаленное воображение рисовало одну возможную пытку за другой, и беглец корчился на камнях, будто это уже происходило в действительности.
  - Не-ет! Не надо! - человек застыл на коленях, согнув спину в рабском поклоне и сжимая руками раскалывающуюся от звенящей боли голову.
  На мгновение показалось, что боль отступила. Бешенный открыл зажмуренные глаза, с трудом осознавая, что нет ни дыбы с горящими углями, ни крючков вырывающих живую плоть, ни тяжелого со свинчаткой бича. Огромный алый диск солнца висел над четко очерченной линией горизонта, перистые розовые облака веером разбегались по еще светлому небу, и море перетекало как живая ртуть, переливаясь сотнями оттенков от сверкающей стали до золота христианских риз. Белая пена ленивого прибоя накатывала на камни пустынного пляжа и медленно стекала вниз, шурша мелкой галькой.
  Беглец распрямился. В глазах затеплился огонек сознания.
  "Я ведь еще свободен..."
  Больше суток прошло с момента, когда он видел, как человек с корабля хозяина уходил по тропинке вслед за незнакомцем. Значит там, наверху что-то не сложилось, что-то помешало вернуться и продолжить поиски беглеца.
  "Надо найти наконечник", - осколок сознания немного окреп и требовал действия.
  Бешенный огляделся, почти не надеясь на чудо, ведь в неверных лучах заходящего солнца найти наконечник, который мог быть уже давно смыт волной, было делом почти безнадежным. И все же он встал на ноги, опираясь для верности о валун, на котором вчера вырвал наконечник. Слева от валуна камни были мелкими, вымытыми штормом. До самой воды не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Если он отбросил наконечник влево, то найти ничего не удастся. Зато справа от валуна берег составляли крупные камни с клоками выброшенных штормом водорослей. Беглец сосредоточился, отгоняя готовую вернуться слабость. Как он лежал? Какой рукой отбросил наконечник?
  Он взобрался на валун, прикидывая свое положение. Все-таки вправо... Человек напряженно обвел взглядом камни. Мешали длинные тени, но беглец не отступил. Если боги дали ему уйти с корабля, если хранили здесь на этом открытом всем взорам берегу...
  Он сдавленно вскрикнул от предощущения удачи: в двух шагах, запутавшись в темной массе, повисших на камне волокон и листьев, тускло блеснул металл. Бешенный одним прыжком преодолел расстояние до камня, даже не обратив внимания на шевельнувшуюся под ребрами пластину, потянулся к свисавшим прядям и, когда пальцы уже почти нащупали в сгущающихся сумерках металлический предмет, нога соскользнула с камня. Он упал грудью на опутанный водорослями камень, а вожделенный металлический предмет, звякнув, провалился в глубь расселины.
  Несколько мгновений беглец лежал, уткнувшись носом в скользкую массу морской травы. Он опять чувствовал, как ноют мышцы, звенит в голове, а теперь еще и тянет под ребрами. Бешенный приподнялся на камнях, закашлявшись и сплевывая темную пену.
  Погасли последние отблески солнца, сумерки стали уже совсем непроглядными. Усилился ветер. Слабый больной человек сидел на холодных мокрых камнях. Волны безысходности заполняли его существо.
  Свернуться клубком, спрятать голову и вновь погрузиться в беспамятство, только смерти ведь для него не будет. Пройдет время, и он вновь очнется, все повторится вновь. А если его кто-то найдет, не хозяин?
  "Я убью его, может у него будет немного еды"
  Скептик его второго мятежного Я ухмыльнулся гадкой гримасой:
  "Сейчас скорее убьют тебя"
  "Но до утра то можно передохнуть?"
  И вновь ответом была усмешка.
  Человек поднялся на карачки и, осторожно ощупывая камни, пополз в сторону берегового склона с теряющейся в темноте тропинкой. Он часто останавливался, переводя дыхание, его руки и ноги соскальзывали с камней, он падал, отлеживался, сплевывал кровь, и вновь полз вперед.
  У подножья береговой скалы пришлось долго плутать в темноте, отыскивая начало тропы. Наконец, выбравшись с россыпи камней на уступ нижней площадки тропы, Бешенный позволил себе более длительный отдых, да и сил больше, казалось, совсем не было. Он опустился на камни, вытер капли пота, заливавшего глаза. Несмотря на пронизывающий холодный морской ветер, ему было жарко, и дышал он как загнанная лошадь. Правда, беглец с удивлением заметил, что голова была странно ясной, прозрачной как большой стеклянный шар.
  "Если я тут задержусь, то уже не поднимусь до утра. Нужно двигаться"
  Он поднял глаза вдоль тропы. Камни скалистого берега освещались неверным светом звезд.
  "Нельзя смотреть на небо", - он cжался как от удара и закрыл глаза. Сердце заколотилось от ужаса, будто ему грозила пытка.
  "Нет!" - беглец распрямил спину, открыл глаза и заставил себя подняться на ноги. Только взгляд остался опущенным в землю. Он стоял, слегка покачиваясь от слабости, но знал, что не упадет. Упрямство, что позволяло ему без звука переносить пытки, проснулось, и теперь он верил, что выберется:
  "Я никогда не вернусь к хозяину"
  Постепенно выравнивалось дыхание. Страх отступал.
  "А небо? Почему нельзя смотреть на звезды?" - вопрос его взволновал настолько, что Бешеный чуть опять не задохнулся.
  Теперь он свободен, теперь можно... Эта странная мысль заставила беглеца осторожно поднять голову вверх к черному небу. Тучи ушли, крупные средиземноморские звезды освещали берег, а почти прямо над головой перевернутой латинской "М" сияли звезды Кассиопеи.
  Новое открытие потрясло Бешенного:
  "Латинская М... Я грамотен?"
  Мысли заметались в голове. Он напрягся, казалось, сейчас ему удастся вспомнить, кто же он есть на самом деле. Но мига прозрения не наступило, а память натыкалась лишь на пустоту, стену, память как цепь, приковывала его к мачте пиратского корабля, к хозяину, к людям его экипажа. "Нет. Не сейчас. Сейчас нужно идти. Теперь у меня еще будет время вспомнить"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"