Здравствуй, читатель! Я тут одичал немного, пока ждал тебя. Спасибо, друг, что заглянул.
Ну как я смотрюсь? Красавец! Думаешь, надо быть немного посерьезнее? Хорошо, я попробую.
Как бы мне рассказать о себе в двух словах? А что, если вспомнить старую истину: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу - кто ты"? Ага, вот так я и поступлю. Пускай обо мне расскажет друг. Знакомьтесь, вот он, листочек десятилетней давности, из старой питерской газеты...
С тех пор, как вышла газета, листок пожелтел, местами протерся насквозь, кое-где исчез шрифт, приходится угадывать слова. Этот листок помогал в самые трудные годы - когда не было колбасы, и даже хлеб отпускали по талонам, люди почти перестали читать, и, что хуже - почти перестали верить во что-то светлое впереди. А я брал эту газетку, читал и говорил себе: "Твое сердце не вынесло чудовищной боли? В следующий раз ты приготовишься к ней..." Впрочем, пусть листок дальше говорит сам, это текст не мой, его автор - Светлана Гаврилина.
...Когда в Петербург опять придут белые ночи, неприкаянное питерское лето в который раз заставит проснуться от наркоза ежедневной погони за будущим, которое мгновенно превращается в воспоминание. И тогда мы опять найдем друг друга и вместе придем к арке Деламотта.
...Если будем долго смотреть под ее ветшающий свод из тишины воды и небес выйдут четверо друзей, которые однажды стояли здесь пятнадцать лет назад. И это не литературный прием из устаревшей пьесы, а та игра, которой Петербург всегда умел учить желающих, - вечная игра со временем и пространством, и вечный ключ к ней традиционное: А помнишь?
Тогда свою бездомность мы рядили в яркие перья юной самоуверенности и снисходительно жалели тех, у кого всего-то и была трехкомнатная клетка вместе с мамой, папой, кошкой, книжными полками и кофейными сервизами. Нашим же домом, единственным, надежным и не мешающим жить, оказался весь город.
Да, это были бесчисленные сменяющие друг друга квартиры и углы (в терминологии наших литературных опытов меблирашки и мансарды ), тоскливые коридорные общаги, дворницкие, кочегарки. Чаще всего глухая стена перед самым окном, колодец двора с матерной бранью внизу и уходящим вверх эхом... А иногда огромные темные пустоты новостроек, где ветер сбивал с ног, и ты иной раз не мог понять, где ты на Гражданке или в Купчине...
...Этому дому еще тогда мы вернули в своих стихах и дневниках имя Петербург , считая себя вправе сделать это, потому что принесли все возможные жертвы, чтобы остаться здесь.
- Скажи, мой друг (между собеседниками свод арки и пятнадцать лет), для чего ты бегал на дурацкие курсы кочегаров, для чего был тот последний пятак на покупку полкило картошки, для чего твоя голова стала наполовину белой?
- Взгляни, у меня в руках книга. Моя книга. Ее, конечно, прочтут не миллионы, а человек двести, но, ты знаешь, сейчас большинству людей некогда читать.
- А ты, бывшая маленькая девочка с детским печальным личиком, почему так печальны твои глаза и растерянно опушены руки? Ведь ты же всегда смеялась...
- Просто в жизни бывает смерть. А еще бывает любовь.
- Что же было дальше? Когда мы вместе ушли от арки Деламотта, и смеялись, и пели сухое вино, к одной из нас повернулись трое остальных и сказали: Когда-нибудь ты напишешь о нас и об арке Деламотта . Расскажи, что же было дальше.
- Я выполняю обещание, ребята. Когда в одночасье рухнули карточные домики среднестатически устроенных жизней со среднестатическими доходами, жильем и составом семей... Когда путь народов через кровь и смерть оказался не главой исторического романа, а частью судьбы знакомых людей... Те, кто привык видеть город нарядной игрушкой для туристов, со страхом и страданием увидели эту игрушку грязной и сломанной... А мы знали, что город живой, он может болеть и выздоравливать. И начинать с нуля стало уже многолетней привычкой, которая не мешала зажигать свечи на Рождество и растить герань на окне.
В конце концов оказалось, что те четверо смешных студентов оказались правы. Потому что они не смогли, не научились быть несчастными.
Неудачником человека делает выбор между журавлем и синицей в пользу синицы. Ты хотел написать именно эту книгу? А тебе предлагали хлебные места вместе с партбилетом. Двести человек прочтут твою книгу. А где теперь те хлебные места?
И нелюбимым никто не бывает. Бывает, как в шотландской сказке. Там женщина встретила рыцаря, заколдованного эльфами. Для того, чтобы снять чары, нужно было обнять его в полнолуние и не размыкать объятий, когда он превращался в зверя, змею, раскаленный брусок железа... Твои обожженные руки не выдержали чудовищной боли? В следующий раз ты приготовишься к ней.
Смертельный яд и раскаленный металл, звериный оскал и шутовская гримаса - это лики жизни, единственной судьбы, журавля в небе. Но любить ее, многоликую, не выпускать из рук, и наградой будет снятие колдовства. В той сказке все закончилось бесконечным счастьем в замке из серого камня. Когда в Петербург придут белые ночи, мы опять поймем, что этим замком мы владели всегда.
(с) Светлана Гаврилина.
Публиковалось в одной из петербургских газет Смене или Невском Времени .
