Оставалось больше получаса пути. Сто раз прокляв себя за то, что не взяла ни чтива, ни рукоделия, я уставилась в окно и приготовилась скучать.
- Дайте рубль Володе Погореловскому! - раздалось просительное нытьё с другого конца вагона. - Вон, в конце поезда контролёры целую трёшницу сунули...
По проходу, слегка пошатываясь, брёл дедок, одетый в бурый полушубок искусственного меха. Судя по общей потипанности, старикашка недавно вылез из глухой берлоги.
"Бли-ин! Началось... - досадливо подумала я сквозь дорожную дрёму. - Надо бы в другой вагон перебраться... Впрочем, чёрт с ним! Погундосит, да и сам отвалит..."
- Я сам - железнодорожник... Полвека на железной дороге прослужил... Так-то!
Продолжая зычно вещать, докучный пассажир дотащился до моего купе и плюхнулся на противоположное сидение.
Нехорошо помянув своё еврейское счастье, я собралась, было, всё-таки убраться подальше.
"Обойдёшься! Ещё не хватало - от каждого бомжа улепётывать..." - заявило моё упрямство.
Перегаром от него вроде не несло. Я осталась. Мой сосед на минутку притих. Так мы и сидели, пялясь на заоконную тоску.
Не знаю, как пассажирам, а поезду явно было некуда спешить. Он лениво тащился через вязкое весеннее марево. Мимо проплыли несколько неумытых ёлок и ещё каких-то деревьев, не успевших очухаться от зимней усталости.
- Здравствуйте, ёлочки! - старый чудик приветственно помахал им заскорузлой рукой. - Здравствуйте ольхушки! Здравствуйте берёзки!
По кронам пробежал порыв ветра - они радостно зашевелили ветвями.
"Всяко бывает!" - подумалось мне.
- Я ведь почти, как поэт Есенин - он как жену чужую, обнимал берёзку, а я с ними разговариваю, а они мне отвечают...
Вошли кондукторы, и дедок снова завёл старую песню:
- Дайте рубль Володе Погореловскому! Я пятьдесят лет ремонтником был. Всю эту дорогу до Гатчины и обратно на пузе излазил. С каждой шпалой и гайкой за руку поздоровался.
Странное дело, но молоденькая контролёрша не стала спорить. Она как-то по-домашнему улыбнулась и выгребла из кармана целую пригоршню мелочи.
- Вот ведь как... - вслед ей задумчиво пробормотал старик, уйдя в свои воспоминания. - Целую жизнь проработал... всё тут знаю: где бетонный завод был, где совхоз... А теперь - пенсия только послезавтра... До чего довели! Всех довели...
Он тяжко вздохнул и присовокупил к своей речи такую сложную лексическую конструкцию, что мужики грохнули, тётьки одобрительно захихикали, а я мысленно зааплодировала.
- Прости, девочка! - осёкся оратор.
Я не сразу поняла, перед кем он извиняется. Мне уже не первый день место в транспорте уступают, а тут - "девочка"... Тоже неплохо!
- Я хоть и матерюсь, а дочка у меня лучшая на свете выросла. Так-то! И вообще, на самом деле, никакой это не мат, а всё тот же великий, могучий и прекрасный русский язык. Если не верите - в словарь Даля загляните!
"Ещё немного, и он на Сенеку и Канта начнёт ссылаться" - мелькнула в голове шалая мысль.
Философов дед цитировать не стал. Немного помолчав и поздоровавшись с очередной рощицей, он печально изрёк:
- Я любую боль чувствую и всё вокруг понимаю... И какой толк, что от моего голоса поезда останавливаются? А самолёты - нет... Я им рукой машу и кричу: "Здравствуйте!" А они мне крыльями качают в ответ. И птицы тоже. Потому, что они меня уважают - знают, что я - БОГ ЗЕМЛИ. У них в небе - свой бог, а я - здесь. И вижу, кто здесь мёртвый, а кто - живой... Вот, иду я через кладбище, а меня из могил окликают: "Помоги нам выйти, мы же ещё живые!" А того не понимают, что сами уже - земля. И чем я могу помочь? Как землю сдвинуть?