|
|
||
Переделанная "Дама с единорогом". Не фэнтези! Спасибо Юрию jaques Альберовскому за помощь. 4 главы. Временно заморожено. Чуть-чуть пераработаю написанное. Скучна и опасна жизнь конца 13 века на границе с непокорным Уэльсом. Но что эта балансирующая на острие клинка повседневность по сравнению с простыми человеческими дилеммами: кого любить и кого ненавидеть, кого считать союзником, а кого предателем. |
Цвет - алый.
Род проходит и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит... Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь... Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем... Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. Книга Екклезиаста. I, 4-11 Придёт смерть, и у неё будут твои глаза. Чезаре Павезе
1275 - 1276 годы. Приграничные земли Англии и Уэльса.
Глава 1. Первородный грех несла на себе Ева, а расплачивались за него её многочисленные потомки, которым богословы отказывали в наличии души, зато не переставали повторять, что красота их - от дьявола. С другой стороны, Богоматерь тоже родилась женщиной и почиталась самыми суровыми канониками. Вот и получалось, что женщины постоянно балансировали между сточной канавой и небесным пьедесталом. Последний, как и всякий камень, скользок, посему шансы оказаться в сточной канаве возрастали. Один неверный шаг - и зловонье сомкнётся над головой. Жанне не повезло родиться женщиной, но до этого дня ей удавалось балансировать на краю пропасти. Теперь же она оступилась, рискуя упасть на самое дно, где ей, Евиной дочери, и место. Неважно, ребёнок ты или нет, суть твоя неизменно порочна. Скрючившись, Жанна, девочка лет одиннадцати, сидела в тёмной каморке у караульного помещения. Прислушиваясь к голосам людей за стеной, она гадала, сумеет ли незаметно проскользнуть в часовню и преклонить колени перед Заступницей человечества. Только Дева Марии убережёт от ненавистного брака, только она убережёт от гнева отца! Даже здесь, посреди сырости, грязи, разбитых черепков, прелых овечьих шкур и зловония выгребной ямы, ощущался божественный запах свежеиспеченного хлеба. При мысли о хрустящей горбушке с латуком у Жанны засосала под ложечкой, но она не поддалась соблазну. Женщина должна обладать завидным терпением и осторожностью, чтобы не испробовать закона палки. Наконец голоса стихли, и Жанна решилась покинуть убежище. Она на цыпочках прокралась в зал и убедилась, что гость уехал. Он приезжал просить руки Жанны, но теперь точно не посватается. Она об этом не жалела: жених ей не нравился. Как и не понравилось её поведение отцу, лорду Уоршелу. Вела себя Жанна действительно не лучшим образом, совсем не так, как положено благовоспитанной девушке, но бес не раз толкал её на путь греха, имя которому упрямство, дерзость и гордыня. Отпускавший Жанне грехи капеллан вздыхал, что той престало родиться мальчиком, раз уж в ней воплотились все отличительные черты предков по мужской линии, но Господь решил иначе. А раз так, то леди Уоршел надлежало учиться покорности и смирению, только, вот беда, не уживались они с Жанной. С чего начался разговор, леди Уоршел не знала. Она тихо сидела наверху, вышивала приданое: выводила ровные стежки на глади сорочек и подушек. Под ловкими пальцами рождались причудливые растительные узоры, оживали диковинные звери, расцветали пышные заморские розы и скромные маргаритки. Главный и единственный смысл жизни женщины - замужество, начинать готовиться к нему надлежало сызмальства, готовя приданое. Именно по нему судят о невесте, и Жанна тщательно выверяла каждый стежок, чтобы не прослыть неумехой. Вышиванию и шитью леди Уоршел посвящала полдня. Зимой - и того больше. Остальные часы уходили на молитвы, обучение кухонным премудростям и всякую женскую работу. Иногда, с согласия отца, Жанне дозволялось покидать пределы замки. Разумеется, не одной и с благой целью: в церковь. На обратном пути Жанна неизменно задерживалась, чтобы нарвать в поле цветов или прогуляться по берегу реки, посмотреть на работу мельницы. Другими развлечениями судьба леди Уоршел баловала редко. Жанна взялась за зелёную нитку, чтобы вышить траву, когда отец через слугу велел спуститься и принести гостю вина. Лорду Уоршелу хотелось показать товар лицом, поэтому тот и выдумал поручение для дочери. Сгорая от любопытства, Жанна расспросила слуг о таинственном госте. К сожалению, им оказался не красивый волоокий блондин, а ещё один жених, приголубленный отцом. Перед тем, как войти, леди Уоршел взглянула на гостя через щелку в занавесе, отделявшим зал от соседних помещений. Увы, слуги не солгали: жених оказался обрюзгшим мужчиной в летах, вдобавок остриженным 'под горшок'. Сидел он, чуть наклонившись вперед, широко расставив ноги. Одежда, хоть и из дорогой ткани, была изрядно засалена. Тронутая сединой, некогда рыжая борода торчала в разные стороны. Жених сразу не понравился Жанне, и она решила, что замуж за него не выйдет. Пусть её волоком волокут в церковь, ни за что не произнесет свадебной клятвы. Лучше в монастырь! Жанна вошла, но глаз не потупила, а, надув щеки, вперила глаза в потолок. Старательно шаркая по полу, она припадала на левую ногу, изображая хромоту. Отец представил её. Жанна глупо захихикала, поковыряла пальцем в носу, вытащила козявку и принялась внимательно рассматривать. - Налей гостю вина и перестань паясничать! Жанна наполнила кубки. Кладя специи, она будто нечаянно рассыпала их по полу, неуклюже собрала и всыпала обратно в кубок. Подав вино, леди Уоршел отошла в сторону, смело, в упор, рассматривая гостя. Он в свою очередь изучал её: симпатичная медоволосая девочка с чистыми, как небо, глазами. Но красота - дело проходящее, гораздо важнее физическая крепость и плодовитость. - Всё бы ничего, но она хромая, - поджав губы, протянул 'рыжебородый'. - Вам показалось. Жанна, повернись! - лорд махнул дочери рукой. Жанна с каменным лицом подчинилась, повертелась, давая себя рассмотреть. - Пусть она что-нибудь скажет, - гость продолжал привередничать. Лорд кивнул Жанне - говори. На свою беду, как выяснилось, потому как она решила разыгрывать сумасшедшую: их в жены не берут: - У нас под крышей свили гнездо сороки. Не знаете, можно ли отучить воровок таскать с кухни ножи? Отец нахмурился, бросив на дочь красноречивый взгляд: 'Лучше бы, дура, держала язык за зубами!'. Жанна опустила глаза и мысленно хихикнула: удалось. Однако она всё ещё боялась, что отец выдаст её за этого рыжего. Нет, Жанна, конечно, знала, что её мнение ничего не значит, что её возражения - пустое сотрясение воздуха, но все же надеялась на прекрасного юного принца, а не лысеющего неопрятного соседа. - Умом не блещет, - констатировал гость. - Это нынче редкость, девицы так и норовят сказать что-то поперёк. Повезло вам с дочерью! Она у вас одна? - Одна, - подтвердил лорд. - Это хорошо. Плохо, когда много дочек. Покойная супруга, упокой Господь её душу, рожала только девок. А когда Бог наконец осчастливил нас наследником, она умудрилась помереть. Что и говорить, пустая женская порода! Лорд сочувственно кивнул и, заметив, что кубок гостя опустел, велел дочери вновь наполнить его. Для нее это был последний шанс показаться жениху недостойной, то есть неуклюжей, недалекой неряхой. Но, играя выбранную роль, Жанна перестаралась и пролила на гостя вино. - Что ты наделала, чертова кукла! Реакция отца последовала незамедлительно и выразилась в увесистом тумаке. Покачнувшись, Жанна выронила кувшин. Злосчастное вино окатило ноги гостя. Лицо лорда Уоршела побагровело: - Вон отсюда, дрянь! Он замахнулся, чтобы еще раз ударить дочь, на этот раз кулаком по лицу. Жанна сумела увернуться, убежала и спряталась в той самой каморке у караульной. Глотая слёзы, Жанна утешала себя тем, что после такого позора брачный договор не заключат. Но дорого же это будет ей стоить! Убедившись, что страсти улеглись, леди Уоршел выбралась из укрытия. В зале она заметила служанку, которая оттирала пол от пятен - последствий дурного поступка госпожи. - Где милорд? - к Жанне вернулось былое самообладание. - Ушел гостя провожать. Злой как чёрт! - служанка отложила тряпку и провела рукой по лбу. - Нездоровиться мне, госпожа, можно потом воды натаскаю? Жанна пожала плечами и мельком оглядела свою одежду: винные пятна живописно смешались на верхнему платью-блио(1) с пятнами жира. Хорошо, если отстираются, а если нет, придётся новое шить. Опять расходы, опять отцовское недовольство. Разрешив служанке отдохнуть, Жанна направилась к капелле: у лорда Уоршела тяжелая рука, заступничество свыше не помешает. Худшие опасения не сбылись: вернувшись, лорд немного остыл и ограничился тем, что оттаскал дочь за уши и пару раз прошёлся поясом по мягкому месту. Так что уже завтра Жанна сошла вниз королевой, вновь взойдя на домашний пьедестал. Жизнь Жанны Уоршел была не так уж тяжела, как могло показаться. Она росла в покое и сытости и пребывала в том счастливом возрасте, когда не приходится торопиться с замужеством. Лорд пока только присматривался к потенциальным женихам, чтобы выбрать лучшего. Вероятно, давешний рыжий бородач не произвёл на него должного впечатления, во всяком случае, проступок дочери не упомянули ни перед утренней молитвой, ни за трапезой. Несмотря на принадлежность к убыточной и ненадежной женской породе, Жанна сумела завоевать любовь отца и занять место покойной матери. Несмотря на возраст, юная леди не давала спуску многочисленной дворне, строго следила за тем, чтобы лень и пустые разговоры не подменяли работу. За это, наверное, ее и ценил лорд Уоршел. В ней проступали фамильные черты предков, которые, по мнению отца, со временем превратят Жанну в надёжную супругу, на которую можно смело оставить поместье. Увы, несмотря на окончание Крестовых походов, междоусобные войны не прекращались, и мужья порой месяцами находились вдали от жен и детей. Взяв сито, Жанна отворила дверь кухни и вместе с двумя служанками села на солнышке просеивать муку. Через открытую дверь она видела, как девочка-птичница вывела подопечных на прогулку, оберегая от взрослых кур и петухов. Неподалёку переваливались с бока на бок шумные гуси. Хлопнула калитка, и во двор вошла темноволосая девушка с полным подолом лука и моркови. Приглядевшись, Жанна признала в ней дочку Перрин - той самой служанки, которой вчера нездоровилось. Жанна отодвинула мешок с мукой, чтобы, проходя, девушка случайно не задела его. За спиной жужжали ножи, и тихо переговаривались служанки. - Послушай, Перрин, - Жанна обернулась, прервав на мгновенье гомон голосов, - а не проветрить ли платье? Сегодня солнце, но боюсь, как бы потом не зарядили дожди. Ты бы занялась этим, а в помощницы взяла дочку. Служанка не привыкла спорить, приняла из рук госпожи связку ключей и отправилась наверх. После кухни, согретой теплым солнцем, внутренние покои замка показались холодными и сырыми. Покашливая в кулак, Перрин сказала дочери: - Я просмотрю платье, а ты, на что укажу, отнесешь и развесишь. Смотри, глаза разевай, чтобы не упало и не испачкалось! Дочь кивнула и с любопытством покосилась на окованный железом сундук. Когда мать открыла его и извлекла наружу тонкое полотно, глаза её загорелись. - Завистью ты только беса питаешь, - покачала головой Перрин. - Думать об этих тряпках забудь! Она снова залилась хриплым кашлем, прикрывая рот рукой. Когда Перрин отняла ее, на рукаве остались капельки крови. - Матушка, давайте я к священнику схожу? - Джуди в беспокойстве склонилась над матерью. - Пустое, не ходи, - улыбнулась Перрин. - Тогда я хозяйке скажу, пусть даст что-нибудь. - Не беспокой её по пустякам. Приложу к груди мешочек с прокаленным зерном - и всё как рукой снимет. Ты ступай, не стой столбом, а то госпожа осерчает. Выпроводив дочь, Перрин села на пол, прислонилась к открытому сундуку и принялась рассматривать пятна крови на рукаве. В последнее время ей все чаще нездоровилось. Порой накатывала такая слабость, что она не могла сделать ни шагу. Приступы кашля становились всё более продолжительными. Время от времени на щеках проступали красные пятна, будто от лихорадки, но жара не было. Спала Перрин теперь в углу, подальше ото всех, чтобы не беспокоить кашлем. Началось всё ранней весной, когда она выкинула ребенка. Срок не вышел и на две трети, а ребенок взял - и появился на свет. Перрин и до этого кашляла, хотя ума не могла приложить, где могла так простыть, а уж после хворь её не отпускала. Опершись о край сундука, Перрин присела на корточки и продолжила разбирать одежду. Она верила, что болезнь отступит, а если нет, спасёт верное средство - настойка на змеиных головах. Уж после этого ни одна хворь в теле не удержится! Жанна рассматривала Джуди, которую лорд Уоршел назначил ей в служанки. Вроде бы хорошая девушка, бойкая, понятливая и на лицо приятная, найдут общий язык. В потупленном взоре Джуди читалось самодовольство. Ещё бы, в её возрасте подняться на одну ступень со старым слугой лорда! Это не за птицей присматривать, не полы мыть. При господах - значит, при деньгах и в почёте. Жанна служанку одобрила, и тем же вечером она приступила к выполнению новых обязанностей. Конечно, не всё пошло гладко, учитывая характер обеих девушек, случались и ссоры, и хлестанье по щекам. Однажды Жанна даже в сердцах запустила в Джуди подсвечником. Однако служанка быстро поняла, что приступы ярости госпожи мимолетны и, проявив сноровку, можно ей угодить. Как-то по осени, сопровождая госпожу в церковь, Жанна заметила, что госпожа нервничала и высматривала кого-то в толпе прихожан. Проследив за её взглядом, Джуди поняла: разум Жанны занимала не проповедь священника, а хорошенький безбородый юноша в возрасте то ли пажа, то ли уже оруженосца (2). - Ранняя пташка! - подумала Джуди, размышляя, какую можно извлечь выгоду из чужих взглядов. Юноша не подошёл к леди Уоршел, так скромно и простоял всю проповедь у дверей, но Жанна теперь была само спокойствие. После службы она немного задержалась в церкви, чтобы переговорить со священником, и отослала слуг. Женское любопытство и мысль о выгоде, которую можно извлечь их чужой тайны, заставили Джуди притаиться возле церкви и проследить, куда пойдет госпожа. Выйдя из церкви, Жанна не направилась к лошадям, а, раздавая милостыню, медленно отошла за угол, к церковной ограде, где буйно разросся боярышник. Отпустив пажа и бросив настороженный взгляд на двух солдат, неизменно сопровождавших её в подобных поездках, леди поспешила скрыться из их поля зрения. Джуди прокралась к боярышнику и заметила того самого юношу, которого приветила госпожа в церкви. Леди Уоршел перебросилась с ним парой слов, что-то протянула - может, платок, может, другую вышитую ею вещицу. Юноша прижал подарок к груди, поцеловал и спрятал за воротом блио. Он о чём-то пылко умолял Жанну. Та, потупив взор, качала головой. Юноша хотел коснуться её руки - она отдернула руку и жестом приказала следовать за собой. Рядом, но не касаясь друг друга одеждой, они шли вдоль ограды. Ветер донёс до Джуди обрывки разговора: баронесса за что-то укоряла спутника: 'Но вы обещали, Бриан, а слово нужно держать'. Потом юноша спросил: - Когда снова увижу вас? Видит Бог, я смогу загладить свою вину и сочиню в вашу честь новую хвалебную песнь. - Право, не знаю, - задумалась Жанна. - Это так трудно. Я не хочу возбуждать подозрений... Ничего не обещаю, но время от времени наведывайтесь на постоялый двор: я обязательно оставлю там весточку. А теперь прощайте! - Но вы простили меня? - юноша не сводил с неё глаз. - Может быть, - улыбнулась Жанна. - Может быть, если докажите, что достойны прощения. Подозрения Джуди подтвердились: у леди Уоршел был возлюбленный. Увлеченная собственными мыслями, служанка совсем забыла, где ей положено находиться, и лицом к лицу столкнулась с госпожой. - Это ещё что такое? - нахмурилась Жанна. - Что ты тут делаешь? - Я ничего, а вот вы... - быстро придя в себя от мимолетного испуга, смело парировала служанка. - Я разговаривала со священником, - она нахмурилась еще больше. - Ну, если бы наш священник стал таким молодым да красивым, я бы сама не отказалась придти к нему на исповедь. Ответом на дерзкие слова стала пощёчина. Потирая лицо, Джуди обиженно пробормотала: - За что ж вы меня, я ведь не согрешила. Последовала вторая пощечина и злобный шепот Жанны: - Деревенская дура! Ослепни и держи язык за зубами. - А что, если лорду нечаянно скажу? - намекнула Джуди. - Нехорошо, госпожа, в церкви-то такими делами заниматься. - Я тебя придушу, дрянь, собственными руками придушу, если ты хоть слово кому-то скажешь! - Жанна схватила её за волосы и толкнуть служанку в заросли боярышника, позаботившись, что та серьезно оцарапалась. - А если барон спросит, не смогу же я солгать? - Джуди не отнимала руки от кровоточащего лба. - Сможешь, - скривилась в улыбке Жанна. - Какая ты раззява, упала и разбилась! И Джуди промолчала. В конце октября умерла Перрин. У нее вдруг пошла горлом кровь, и даже священник не смог остановить её. Джуди две ночи проплакала над телом матери. На третью Жанна увела её к себе. Она знала, каково это - потерять мать, понимала, Джуди сейчас нужно человеческое тепло, внимание и сочувствие. У служанки ведь не было брата, который, пусть по-своему, скупо, по-мужски, мог бы утешить. С тех пор они стали неразлучны. *** - Снега, снега-то навалило! - приговаривала крестьянка в грязном шерстяном платке, с опаской посматривая на тёмную полосу леса - стоит ли вязанка хвороста опасности встречи с волками? - Помоги, святой Христофор,(3) не оставь без матери десять голодных ртов! Сгибаясь под тяжестью ноши, она брела по рыхлому снегу, проклиная дырявые башмаки. Платок сполз на плечи, но поправить его крестьянка не хотела - много мороки. Она остановилась у дороги, чтобы, низко поклонившись, пропустить всадников. - Им-то тепло, окаянным! - в сердцах подумала крестьянка, разминая затекшие руки. - К камельку скачут, а у меня под стропилами ветер гуляет. Эх, несладкое у нас Рождество, не то, что у хозяйского сыночка! Холодное низкое зимнее солнце искрами полыхало на хлопьях снега на её одежде, озером света разлилось по бескрайним полям. Вечерело. Крестьянка снова взвалила на плечи вязанку и, чтобы хоть немного облегчить задачу уставшим ногам, зашагала по проторенной лошадьми тропе. Голые пальцы замерзли, приходилось, замедляя шаг, по очереди отогревать их дыханием. Глухо ударил колокол. Опустив вязанку на землю, крестьянка повернулась лицом к далекой церкви и, опустив голову, сложив руки на груди, замерла в вечерней молитве. Всадники тоже остановились, чтобы отдали дань благочестию. Юный наследник баронства мечтал, что утреннюю службу он выслушает вместе с семьёй. Герберту Уоршелу казалось, он не был дома целую вечность. Граф задержал его, и, чтобы сократить дорогу, он старался скакать напрямик, по пустынным полям, благо они принадлежали лорду Уоршелу. В последние тягостные часы перед встречей с родными Герберт припомнил одну из своих поездок в Уорш, выпавшую на Пасху, вспомнил до мелочей, не забыв даже о разговоре с сестрой. Она такая славная, его Жанна, но вот характер... Не приведи господь такой супруги! Если уж отец ничего с ней не смог сделать, тут уж сам чёрт не сладит. Вся в лорда Уоршела пошла, всеми повадками, и ведет себя смело, как мальчишка. В комнате тускло горела свеча. На постели, поджав под себя ноги, сидела девочка и не спускала глаз со старшего брата. - Герберт, Герберт, как же ты вырос! - быстро шептала она, прижимаясь к нему щекой. - Мне так много нужно рассказать! Ты ведь к нам надолго? Жанна заглянула ему в глаза. - Нет, скоро я уезжаю. Он ласково потрепал её по щеке. - Опять? - Жанна не пыталась скрыть разочарование. Герберт теперь редко появлялся в Уорше, а если приезжал, то почти всё время проводил с отцом. - Так нужно, понимаешь, - попытался объяснить брат. - Мне осталось всего два лета и одна зима. Он обнял её и поцеловал в лоб. - И ты станешь настоящим рыцарем, да? - её глаза блеснули. - А я сейчас ненастоящий? - обиделся Герберт. - Не сердись, пожалуйста! Ты у нас смелый, лучше всех, но быть смелым рыцарем всё же лучше, чем просто моим смелым братом, - рассмеялась девочка. - Расскажи о невесте. Какая она? Красивая? Жутко богатая? Отец не говорит, а я хочу знать. - Зачем тебе? - удивился Герберт. - Чтобы понять, подходит ли она моему брату. - Её зовут Констанция Беркли. Я видел её всего один раз, во время обручения, - признался Герберт. Отец выбрал именно эту девушку, и сын безропотно принял невесту, понимая, что лорд Уоршел заботится о благе рода, и суженая достойная. - Так она хорошенькая или уродина? - не унималась Жанна. - Ни рыба, ни мясо, - пожал плечами Герберт. - Да какая разница, если она из уважаемого семейства? Если так интересно, волосы у неё темнее твоих, а глаза водянистые. - Ну хоть что-нибудь в ней хорошее есть? - с надеждой спросила Жанна. - Она... - Герберт задумался. - Она богатая. И молчаливая. Ну, и лоб у неё высокий, кожа белая, как слоновая кость. - Она младше тебя? - Да, немногим старше тебя. Мы поженимся, когда минет следующая зима. - А свадьба когда? До или после Великого Поста? Отец говорил, что это будет здесь, в Уорше. Как же я хочу на неё посмотреть! - Было бы на что смотреть! - хмыкнул брат. - У Беркли все дочери бесцветные, разве что младшая куда ни шло. А уж Констанция... Ладно, женюсь, а там посмотрим. - А ты не бери её в жёны, - робко предложила Жанна. - Вот ещё! За ней дают тысячу фунтов! А знаешь ли ты, Жанна, что такое тысяча фунтов?(5) - Не знаю и знать не хочу, - насупилась девочка. - Из-за тысячи фунтов глаза у Констанции Беркли лучше не станут. - Зато у твоего Бриана они больно хороши! - усмехнулся Герберт. - Послушай, брось ты эти дела! Только перед людьми опозоришься. Да и было бы ради кого рисковать добрым именем! Он размазня и метит на твои деньги. Ещё бы, если сам без фартинга(4) за душой. - Но он меня любит... - Ты с любовью-то осторожнее! Смотри, сестренка, честь береги! - нахмурился Гербер. - Любовь уйдёт, а потерянной чести не вернёшь. Стоит только кому слух пустить - и пропала ты, не видать женихов. Так что, пока отец не узнал, бросай Бриана. Мне тебя за такие дела, конечно, выпороть надо, но, так и быть, помилую и отцу не скажу. - А если я люблю Бриана? - настаивала Жанна. На глазах навернулись слёзы. - Ты - любишь? - он расхохотался. - Мала ещё! - Зато вполне взрослая, чтобы отец донимал женихами. Герберт, прошу, - взмолилась девочка, - скажи ему, что я не выйду за очередную образину! Да он же одной ногой в могиле! - И кто же к тебе сватается? - брат укутал её плечи одеялом. - Один вдовец с тремя маленькими ребятишками. Герберт, меня тошнит от мысли, что он будет целовать меня! - А ты закрой глаза, - посоветовал Герберт. - Старый, говоришь? Значит, скоро умрёт. - Да он меня переживёт! - Жанна сжала его руку и заглянула в глаза: - Поговори с отцом, не то я сбегу. - Куда, дурочка? - рассмеялся брат. - Да хоть в монастырь! Всё лучше, чем идти под венец с живыми мощами. - Ты сказала об этом отцу? - он слишком хорошо знал сестру, чтобы не спросить об этом. Жанна кивнула. - Беда с тобой! Отец побил? - Немного. А когда ты вернёшься? - На Рождество. И привезу любимой сестрёнке хороший подарок. Они немного помолчали, прислушиваясь к завыванию ветра в трубах. - А тебе уже дали меч? - вдруг спросила Жанна. - Что? Мысли Герберта снова вернулись в комнату с затянутым паутиной потолком. Холодную, с пахнущими сыростью соломенными циновками на полу. - Меч у тебя есть? Настоящий меч? - Есть, я ведь оруженосец, - с гордостью ответил Герберт. - Покажи. - Завтра. Уже поздно, ложись спать. - А не забудешь? - Не забуду. Ступай! - он осторожно столкнул сестру с жесткой постели. - А благословить? - насупилась она. - Господь благословит, спи спокойно, сестрёнка. - Покойной ночи, Герберт! - Жанна поцеловала его в лоб и выскользнула в темноту. Свеча медленно догорала... Впереди, припорошённая снегом, блестела полоска реки. Разгулявшийся ночью ветер украсил её замысловатыми узорами. Мост был выше по течению, милях в трёх к юго-западу. Остановившись у кромки берега, Герберт задумался. Если перебираться через Северн по мосту, придётся заночевав в Мерроу. Тогда до Уорша Герберт доберётся только к обеду. Если рискнуть, можно успеть к завтраку, а то и вовсе до утренней стражи или, в крайнем случае. И он решился. - Может, не стоит, сеньор? - попытался воззвать к благоразумию один из спутников, с опаской покосившись на реку. - Не распускай нюни, Джек, - улыбнулся Герберт. Он смело спустился на лёд и развернул лошадь: - Ну, смелей! Не отставай, ребята! Один за другим слуги съехали на блестящую гладь реки. - Первый и главный урок: никогда ничего не бояться, - назидательно заметил Герберт и поспешил вниз по течению, к Уоршу. После поворота река стала шире. По нетронутому ветром снежному насту ехать было легче. Скользя взглядом по противоположному берегу, Герберт искал, где бы выбраться на твёрдую землю. Наконец он определился с выбором и пришпорил коня. До берега оставалось совсем немного, совсем рядом торчали пучки замёршей травы, когда лёд затрещал и раскололся. Испуганно заржав, лошадь отчаянно пыталась выбраться из полыньи. Высвободив ноги из стремян, Герберт ухватился за край полыньи - неудачно, лёд не выдержал тяжести. Слуги уже спешили на помощь. Кто-то бросил утопающему верёвку, но она оказалась слишком короткой, пришлось ползти по льду. А минуты утекали безвозвратно... Когда ему вторично кинули верёвку, Герберта уже не смог ею воспользоваться. Обвязавшись верёвкой, Джек смело прыгнул в ледяную воду. Его подвиг не был вознаграждён: слуга вытащить безжизненное тело. Лорд Уоршел узнал о смерти сына на следующее утро. Выйдя во двор, он долго-долго смотрел на затянутое облаками небо. В воздухе разлилось предвкушение праздника, но в душе у лорда поселилась тьма. Он хотел бы, чтобы ни этого Сочельника, ни предстоящего Рождества не было, но пути господни неисповедимы, и сына уже не вернуть. А ведь какие на него возлагались надежды... И до чего нелепая смерть! Зачем его понесло на этот лёд? Почему никто не удержал его? Да разве удержишь восемнадцатилетнего мальчишку, он ведь сам был таким в его годы... Две скупые слезинки, вторые слёзы в его жизни, стекли по щекам. Лорд торопливо утёр их - лишь бы никто не видел в минуту слабости! - и задумался. Наверное, нужно обговорить детали похорон со священником. Пожалуй, он сам это сделает, но сначала помолится о Царствии небесном для представившегося без покаяния и отпущения грехов Герберта Уоршела. Глава 2. Посуда была начищена до блеска. Глиняные горшки, медные и серебряные блюда, кубки - предмет гордости и зависти соседок графини Норинстан. Она держала хозяйство в образцовом порядке, особенно под Рождество. Графиню тревожило лишь то, в этом году сын мог не приехать, остаться в Хоствиле. Рождество - праздник святой и семейный, но слишком много дел выдалось у шерифа, (6), а дороги совсем плохи, занесло пургой. К тому же, его давно звал в гости один из графов Глостерских, а это не тот человек, которому можно отказать. Поэтому Розмари Норинстан не ждала сына в канун Сочельника, что, впрочем, не умерило её пыла по приведению дома в 'божеский вид'. Циновки на полу заменили на новые, омела красовалась там, где ей положено. Графиня наблюдала за служанками, выбивавшими пыль из ковров - благо Бог в тот год не поскупился на снег. Она поторапливала их, ругала за лень и пустые разговоры: Рождество на носу, а ещё столько всего нужно переделать! Вдруг сын всё же приедет? Что он скажет, что подумает о матери и сёстрах? Не выдержав, графиня опустилась на колени и принялась сама выскребать грязь из ворса. Потом, когда служанки водрузили ковер на деревянную балку, выступавшую из стены амбара - свидетельство несостоявшейся перестройки замка предыдущими хозяевами, она выбила его толстой палкой. Ковёр - вещь дорогая, редкая, а смешливые девицы могли его испортить. - Матушка, боюсь, без вас не обойтись на кухне! Раскрасневшаяся девушка остановилась напротив графини и, незаметно от неё, дала пинка служанке. - Ни минуты покоя! Дадут мне в этом доме когда-нибудь отдохнуть? - в сердцах вскричала Розмари. - А ты, срамница, не позорилась бы перед людьми. Волосы прикрой - замужем, как-никак! Да и накинь что-нибудь. Учти, заболеешь, мне с тобой сидеть некогда. Маргарет равнодушно пожала плечами. По ней лучше заболеть и умереть, чем прозябать в браке с этим мерзавцем, её мужем. Родятся же такие образины на свете! Чтоб он сдох в канаве и всю семейку с собой прихватил. Прости, Господи, с языка сорвалось! Маргарет перекрестилась и прочитала молитву. Он ведь муж, нехорошо так о муже. Вот, к матери на Рождество отпустил. 'Ничего, - мысленно усмехнулась Маргарет, - в последний раз праздник под одной крышей с братьями и сёстрами встречаешь. Уладит свои дела, вернется домой - будешь всю жизнь вертеться ужом на сковородке, носа не высунешь. А, тут тоже не слаще!'. Отыскав оброненный головной убор, Маргарет убрала под него волосы и спустилась на кухню, где в чаду и пару ловко орудовала Розмари. Для кого она так старается? Для отца Гедеона? Интересно, обойдется у них хоть одно Рождество без отца Гедеона? Или матушка успела пригласить к себе всю округу? Вряд ли, без Роланда она и шагу ступить не может. Он ведь глава семьи, хозяин и замку, и матушкиных денег. Так для кого же эта изумительная рыба? - Напрасный труд, Роланд не приедет. - Маргарет взяла нож и принялась нарубать крупными кольцами лук. - Только бы найти оправдание безделью! Запомни: если когда-нибудь у Норинстанов не будет ломиться стол, значит в роду не осталось женщин. Да я повешусь на шнурке от плаща, если люди скажут, что у нас беден стол на светлый праздник! А ты, чем даром болтать, занялась бы сладкой кашей - помнится, раньше хорошо готовила. - Муж её тоже хвалит, - апатично согласилась Маргарет и передала нож кухарке. Глянув на дверь, она нахмурилась: - Фло, где ты бегаешь, негодница?! Девочка с двумя длинными косами по плечам тут же возникла на пороге. Старшая сестра погрозила ей пальцем, а мать дала указание: - За яйцами сходи. Не разгневается же на нас Господь из-за пары яиц. У двери на хозяйственный двор, хлопавшей в тот день чаще, чем в любой другой день в году, кроме Пасхи, Флоренс столкнулась со встрёпанной служанкой. - Хозяин приехал! - выпалила она и прошмыгнула на кухню. Укутавшись в тёплый платок, Фло поспешила к широкой каменной лестнице парадного входа. И, вправду, брат вернулся! Роланд успел спешиться и, занеся ногу на первую ступеньку, выслушивал торопливый доклад управляющего. - Мать здорова? - заметив сестру, спросил Роланд и перекрестил её. - Здорова. Мэгги здесь, - тихо добавила девочка и коснулась губами холодных пальцев брата. - Маргарет? Что она тут делает? - нахмурился граф и, подхватив Флоренс подмышки, поставил на ступеньку выше себя. - Только не говори, что с минуты на минуту сюда явится её разгневанный муж! Так какого черта, Фло? - Не знаю. Она сказала, он отпустил её до Водосвятия. - Ладно, сам всю правду выбью. А ты, разиня, чем пялиться на меня, сказала бы матери, что приехал. - Она уже знает, - ответила Флоренс и, пятясь, бочком проскользнула к хозяйственным постройкам. Брат, кажется, в хорошем настроении, но лучше отсидеться от греха подальше в курятнике. Когда Флоренс вернулась на кухню, мать рвала и метала. - Где ты шляешься, лентяйка? - Розмари дала ей звучную пощёчину и отобрала яйца. - Куда пошла? - крикнула она, заметив, что дочь попыталась незаметно улизнуть из кухни. - Поможешь Мадолене с пирогом. Потом сделаешь закуску из свёклы, только не переборщи с чесноком и перцем! И обязательно попробуй соус к рыбе перед тем, как его подать. Роланд, положив ноги на низкую скамеечку, сидел перед очагом и гладил собаку. - Эй, долго ещё будешь мелькать перед глазами? - недовольно спросил он Маргарет, суетившуюся у стола. - Или сядь, или уйди совсем. Кстати, что это за обычай встречать Рождество вдали от мужа? Твоё место возле него. - Это в последний раз, брат, больше я вас не обеспокою. - Уже обеспокоила. Выгнал? - Нет, - сквозь зубы ответила сестра. Да, отношения у них не складывались, но не до такой степени, чтобы супруг открыто отказался от жены. Просто велел до Водосвятия не появляться, намекнув, что и сам дома не появится. Какие такие дела его задержали, муж не сообщал, а Маргарет не спрашивала. Чем меньше его видишь, тем лучше. - Пошли Фло за вином. Пусть нальет из бочки, помеченной крестом. - Как прикажете, брат. Что-нибудь ещё? - Пусть мать поторопится с едой. С голоду подохнешь, пока она смешивает все корешки. Крайней, как всегда, оказалась Флоренс. Выманив её из кухни, Маргарет тут же отчитала сестру за неряшливость, дала подзатыльник и отправила в подвал. Флоренс боялась спускаться туда, где хозяйствовали длиннохвостые крысы, но выбора не было. По нескольким выразительным взглядам Маргарет она поняла, что лучше не спорить. Досталось младшей сестре и от брата. Всё его благостное настроение сошло на нет после общения с Маргарет. Он понимал, что та чего-то не договаривала, и поэтому злился. Сколько сил потрачено, чтобы выдать эту дуру замуж - и всё напрасно! Мало её драли, не всю дурь выбили.