Славкин Ф.А.
Голос Горячего Сердца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жанна Дарк, Орлеанская Дева, говорила, что Голоса святых, направленных к ней Богом, повелели ей освободить Францию. Мы не можем судить, что это были за Голоса. Мы не знаем, были ли они вообще или их выдумала мечтательная девушка. И всё же один Голос бесспорно был. Голос беспокойной совести самой Жанны, Голос её горячего сердца.
   Пролог.
  
   Снаружи гудел студёный зимний ветер, доносился волчий вой, но в заботливо протопленной крестьянской избе было тепло и уютно. Глава семейства хмуро поглядывал на жену, кормившую грудью новорожденную девочку. Дочь - что за работник? Её дело - рукоделье. А как вырастет да выйдет замуж - так и вовсе покинет отчий дом, уйдёт от отца с матерью, да ещё приданое с собой заберёт.
   Жена словно угадала его мысли:
   - Сыновья у нас уже есть, а теперь будет и дочка-красавица. Мы ещё не нарадуемся, когда со всей деревни женихи под наши окна соберутся. А до тех пор - и в избе приберёт, и хлеб испечёт, да и рукоделье вещь не последняя.
   Муж только сердито засопел в ответ.
   За стеной, в курятнике, вдруг запели петухи, и соседские ответили им. Странно, с чего бы это они? До рассвета ещё далеко. Старики говорят - примета есть такая... к великой радости. Откуда в нашем тихом селении может быть радость, да ещё великая?
   Жена подвинулась поближе к мужу и обняла его свободной рукой:
   - Давай назовём нашу девочку каким-нибудь необычным, удивительным именем, которое будет искриться и сверкать, и пусть будет оно таким же красивым, как наша доченька!
   - Нет уж! Ни к чему все эти затеи! Дадим ей самое простое имя! Назовём её Жанной! - недовольно проворчал отец семейства, простой французский крестьянин Жак Дарк.
  
   Глава 1. Голос легенды
  
   25 октября 1415 года, Франция, 60 км к югу от города Кале, рядом с деревней Азенкур.
  
   Осень в северной Франции была уже в разгаре, и в воздухе недвусмысленно ощущалось приближение зимы. Крестьяне деревень Азенкур и Транкур в то утро были разбужены шумом движущихся войск. Выйдя из своих жилищ, они с опаской поглядывали на проходивших невдалеке солдат под непонятными знамёнами. Кто такие? Французы? Англичане? Невелика разница. Всё едино - грабители, мародёры, насильники, только что некоторые из них на знакомом языке говорят, но и от них лучше быть подальше.
   Было холодно и промозгло. Накануне вечером и ночью лил дождь, и теперь по полю вблизи Азенкура можно было пройти разве что по щиколотку в воде. Именно так - в холоде и сырости, по щиколотку в воде - шли на сближение две враждебные армии: английская, короля Генриха Пятого, и французская - под командованием коннетабля Шарля д'Альбре, первоначально намеревавшегося ограничиться оборонительным сражением с целью выхода к Кале. Почти шесть тысяч англичан, главным образом лучники, противостояли более чем двадцати тысячам французов, среди которых было немало кавалеристов. Французы не сомневались, что численный перевес снова, как во времена Бертрана дю Геклена, принесёт им полную победу, и кости дерзких захватчиков из Альбиона останутся навсегда лежать здесь, на этом поле. Его величество король Англии Генрих Пятый, однако, полагал иначе. Он очень рассчитывал, что не подведут его ветераны шотландских и французских кампаний, охотно делившиеся опытом с желторотыми новобранцами, польстившимися на лёгкую добычу. Не без оснований полагал он также, что промёрзшие железные доспехи французов скорее повредят им, чем спасут от английских стрел и мечей.
   Зоркий, намётанный глаз короля Генриха сразу заметил ошибку - казалось, безобидную - в построении французов. Избегая затопленных мест, они расположились последовательно тремя линиями так, что между ними пролегали обширные незанятые участки, хотя каждый стоявший впереди отряд находился в поле зрения того, который находился сзади. Большая часть кавалерии расположилась в резерве - позади основной массы войск. С флангов каждый отряд был как будто прикрыт лесом. В отличие от коннетабля, Генрих не рассчитывал на резервы. Вся его небольшая армия была собрана в единый кулак, который должен был сокрушить самонадеянного неприятеля, несмотря на его численный перевес. И всё же Генриху не хотелось атаковать первым. Лучше предоставить это противнику. Французы осторожничают? Значит, надо их немного подразнить. Он поднял руку, призывая к всеобщему вниманию:
   - Солдаты! Вперёд - две тысячи шагов! И сразу вколачивайте колья в землю!
   Англичане осторожно побежали вперёд, шлёпая по лужам, соблюдая строй, придерживая колья, но не выпуская оружие из рук.
   - Стоп! Дальше ни шагу! Колья - в землю!
   Колья легко вонзились в размокшую, податливую почву. Конница не пройдёт!
   Вызывающее поведение англичан дало эффект. По рядам продрогших в бездействии французских рыцарей пробежал ропот волнения:
   - Годоны продвигаются! Того гляди, начнут нас обстреливать, пока мы тут стоим, смотрим! Чего мы ждём? Командиры, дайте сигнал к атаке!
   Не прошло и минуты, как на коннетабля насели сразу несколько капитанов-кавалеристов, слишком возбуждённых, чтобы трезво оценить обстановку:
   - Ваша светлость, прикажите атаковать! Мы сомнём их!
   Коннетабль д'Альбре был очень недоволен:
   - Куда вы рвётесь? Не видите - лучники перед вами? Земля мокрая, как вы атакуете? Ваши кони застрянут в мокрой почве, а годоны вас перестреляют, как на охоте!
   - Ваша светлость, поверьте нам! Мы сможем, это нетрудно! Мы разобьём их, как наши отцы побеждали!
   Д'Альбре озабоченно покачал головой. Отцы под командованием дю Геклена - да, побеждали не раз, даже Англию чуть не захватили, но вот прадеды и деды - при Креси и Пуатье... И именно из-за проклятых лучников с их частоколами.
   - Ваша светлость, разрешите! Обещаем, мы сомнём их! Посмотрите, какие они мокрые, продрогшие, усталые, запыхавшиеся!
   Коннетабль задумчиво посмотрел в сторону противника. И верно, англичане вовсе не выглядели могучими бойцами, да и колья вбить в землю - дело не минутное. Но - грязь... лучники...
   - Ваша светлость, мы сможем! Лучше погибнуть в бою, чем ждать, пока противник подойдёт на расстояние полёта стрелы и перебьёт нас, неподвижных!
   Против этого довода коннетаблю трудно было возразить. Если не атаковать сейчас, пожалуй, через пять минут придётся позорно отступать перед наседающими лучниками годонов.
   - Ну, хорошо... Трубите в атаку.
   Покрытое лужами поле огласилось громким чваканием тысяч конских копыт, боровшихся с притяжением коварной мокрой глины. Англичане мигом оставили колья и подняли луки. Вложили стрелы, натянули тетиву:
   - Пли!
   Хмурое небо на считанные мгновения покрылось безобидного вида палочками, так похожими на соломинки, которые, словно в задумчивости, сперва поднялись, а затем повернулись и направились вниз, обрушиваясь на опрометчивых кавалеристов. Раздались крики боли людей, громкое ржание лошадей, грохот падения закованных в доспехи тел на мокрую землю. Лужи окрасились первой кровью.
   - О, нет!
   Происходило то, что не могло не случиться. Ещё ни один кавалерист не вступил в бой, а большая часть конного отряда была уже уничтожена. Уцелевшие в замешательстве повернули. Вслед им полетели новые стрелы. Но, может быть, незадачливые кавалеристы хоть ненадолго отвлекут врага?
   - Пехота, вперёд!
   Шарль д'Альбре сам повёл в атаку первый отряд пехотинцев.
   Увы, конники, ещё несколько минут тому назад так рвавшиеся в бой, теперь не только не атаковали, но уже мчались назад, смешав свои ряды и угрожая опрокинуть своих же пехотинцев. С трудом коннетабль остановил их бегство. Его солдаты уже были под английскими стрелами. Но вот...
   Первые ряды французской пехоты, прикрывшейся щитами, всё же обогнули колья и уже вступили в бой с противником. Англичанам пришлось оставить бесполезные теперь луки и взяться за мечи и топоры. Закипела жаркая рукопашная схватка, в которой разозлённые французы явно имели преимущество. Король Генрих, наблюдавший за происходящим, увидел, что его солдаты начинают отступать под давлением превосходящего противника. Но ведь бой ещё отнюдь не завершён...
   - Латники! Кто меня любит - за мной!
   Генрих сам повёл в бой свой отряд - но не вперёд, в жар свалки, а немного вправо, обходя французов с фланга. Обнаружив себя внезапно в окружении лучников и латников-англичан, противник дрогнул. Ещё немного, и началось позорное бегство. Англичане воспряли духом:
   - В плен брать только богатых, рыцарей! Остальных - рубить на куски! Раненых добивать сразу!
   Шаг за шагом англичане продвигались вперёд, тесня неприятеля. Растерянные французские рыцари сдавались десятками. Пленных немедленно отводили в тыл и наскоро запирали в бараках, в которых накануне ночевали английские солдаты. Англичане, покрытые кровью своих жертв, неспешно рубили упавших, беззащитных французов. Бой окончен?
   Генрих внимательно оглядел поле битвы. На помощь к первой, разбитой линии французской пехоты уже двигалась вторая. Ещё немного - и сражение закипит с новой силой. Неужели придётся отступать? И что же - отпускать пленных? А то ещё вдруг они вырвутся из бараков, нападут с тыла...
   Значит, нужно, чтобы пленные французы не смогли напасть с тыла.
   - Бараки с пленными поджечь! Позже наберём других, их тут предостаточно!
   Повторять команду не пришлось, солдаты уже носились с факелами между сараями. Несмотря на сырость погоды, покрытые соломой бараки почти сразу заполыхали один за другим. Из них понеслись крики ужаса и боли обречённых, беспомощных людей...
   Король Генрих Пятый Английский облегчённо вздохнул: опасность миновала, теперь можно сосредоточиться на тех, кто впереди...
   За неоправданную жестокость, проявленную по отношению к раненым и пленным, французский народ прозвал победоносного короля Англии Генриха Пятого "азенкурским мясником".
  
   Домреми, Лотарингия, апрель 1420.
  
   - Батюшка, а почему Господь согласился, чтобы его распяли?
   - Господь принял муку ради искупления грехов людских, Жаннетт. Только поэтому.
   - Но ведь Господь всесилен? Почему он не придумал что-нибудь другое для спасения людей?
   - Пути Господа неисповедимы. Значит, он решил, что так правильнее всего.
   Жанна с сомнением посмотрела на распятие. Иисус Христос вовсе не выглядел довольным тем, как с ним поступили. Одно только - как гвозди в руки и ноги вколачивали... бр-р, больно до чего.
   - Батюшка, а почему, в таком случае, погибла Святая Екатерина?
   - Она погибла за веру нашу, дитя моё. Враги хотели, чтобы она отреклась от христианской веры, она отказала им, вот с ней и расправились.
   А вот Луи-Школяр рассказывает, что Екатерину хотел взять замуж правитель Александрии, но получил отказ, потому что она не хотела за язычника. Она, наверное, была очень красива. Правитель нанял языческих мудрецов, чтобы они разубедили Екатерину, и она долго спорила с ними. В учёном споре она победила, тогда её заточили и стали мучить, а когда она всё равно не сдалась, её казнили. Бедная Святая Екатерина. Правда, она после этого попала в рай. В раю хорошо. И всё-таки... её очень жалко. И Святую Маргариту тоже жалко, ведь и с ней так же поступили - жестоко и несправедливо.
   - Батюшка, а разве это правильно, что Екатерину и Маргариту, таких хороших, добрых и красивых, так жестоко мучили и убили?
   - Их жертва была угодна Богу, Жаннетт. Своим страданием они приблизились к Нему. Господь безмерно пострадал на распятии, и все лучшие люди тоже страдают. Боль без вины очищает душу, приближает к Всевышнему.
   "Страдают - лучшие? Но вот Луи-Школяр рассказывал на днях, как он видел однажды в Париже казнь ведьмы. Её сожгли живую. Она так кричала от боли... а ещё в ней был ребёночек, он выпал из её живота прямо в пламя. Даже слушать рассказ Луи - до того страшно, что хуже некуда. А уж видеть это... А каково ей было терпеть? Вчера вот - обожглась я о свечку, ужас как больно, кажется, нет ничего хуже. А как же ей пришлось на костре? Вот эта боль - по всему телу? Как же это страшно - даже представить себе... Получается, что и она, эта ведьма - лучшая, одна из лучших среди людей, совсем как святые Екатерина и Маргарита? Как Господь? И её ребёночек, который так и не родился... впрочем, он-то наверняка хороший, ведь согрешить точно не успел. Ведьмы и еретики, которых сжигают на кострах по приказу инквизиторов... лучшие из людей? Не следует спрашивать об этом отца Фронта, а то вдруг он рассердится на Луи... вот в прошлый раз ему нагорело - только за то, что пытался объяснить мне и брату Жаку, что такое буквы."
   - Жаннетт, а почему Катрин не приходит с тобой ко мне?
   "Ой, неудобно как. Катрин ведь сейчас неподалёку, опять упражняется в бросании камней. Совсем ещё крошка, а уже всяко умеет. Отца Фронта она терпеть не может с тех пор, как он запретил хороводы у Дерева Фей, правда, дразнить его не решается, просто избегает."
   - Батюшка, сестричка Катрин ещё слишком мала...
   Обманывать доброго отца Фронта было неудобно, и Жанна смотрела в пол. Отец Фронт вздохнул и укоризненно покачал головой. Как прискорбно, что младшая дочка Дарк не желает брать пример со старшей в благочестии и целомудрии!
  
   Труа, Шампань, май 1420.
  
   Уже неделю весь город жил радостным ожиданием, и сегодня оно оправдалось. Рано утром горожан поднял на ноги радостный перепев всех колоколов. Что он означал, поняли все от мала до велика без каких-либо объяснений. Мир! Сегодня будет заключён мирный договор с англичанами, и тогда многолетней войне конец! Прекратятся хаос и кровавая бойня, нужда и мародёрство. Солдаты вернутся домой, к своим невестам, жёнам, детям, матерям. Крестьяне отныне будут спокойно выходить на свои пашни, безбоязненно выводить скот на пастбища. Мир!
   Полусонные, но радостные горожане выбегали на улицы - навстречу радостной процессии мира. Сотни кавалеристов в украшенных доспехах охраняли две роскошные кареты. В одной из них ехал герцог Бургундии Филипп Добрый, а в другой - король и королева Франции: Карл Шестой по прозвищу Карл Простоватый и его супруга Изабелла Баварская. Чуть поодаль ехала третья карета, совсем невзрачная на вид. Её охраняло всего-то двое всадников, которые выглядели очень скромно. Это были англичане. А внутри скромной кареты находился человек, которому Франция была обязана этим днём всеобщего умиротворения. Скромный епископ Пьер Кошон.
   Торжественная процессия выехала на центральную площадь города и остановилась у ратуши. Всадники спешились, высокочтимые гости вышли из карет, разминая ноги после продолжительной езды, и принялись осматриваться по сторонам. В самой середине площади был установлен высокий разукрашенный помост. Именно к нему и направились теперь высочайшие особы, сопровождаемые отцами города и скромным епископом Кошоном, который держал в руках неприметный футляр.
   На помосте уже всё было готово для подписания мирного договора. Кошон вынул из неприметного футляра экземпляры договора и передал их секретарю Филиппа Доброго. Тот мигом разложил бумаги на столе:
   - Ваше величество! Прошу вас!
   Король Карл Простоватый подошёл к столу, взялся за перо. Пустыми глазами посмотрел на бумагу. Ненадолго задумался.
   - Мир - это хорошо. А всё-таки, о чём говорится в этом договоре?
   Сзади молча приблизились герцог Филипп Добрый и королева Изабелла. К королю Франции обратился Пьер Кошон:
   - Ваше величество! Наше несчастное королевство уже десятилетия как истекает кровью! И пуще солдат короля Генриха ваши подданные страдают от междоусобицы, вызванной арманьяками! Этот договор позволит нам прекратить войну с Англией, а значит, и арманьякам придётся распустить свои войска.
   - Да? Это замечательно. Мне очень нравится. И больше ничего там нет? Король Генрих убирает свои войска из Франции, и конец войне?
   Кошон мысленно проклял склероз Карла Простоватого. Неужели придётся напоминать этому коронованному олуху самые элементарные вещи? Он хоть не забыл, с кем обручена его дочь?
   - Не совсем так, ваше величество. Армия короля Генриха останется во Франции, но его солдаты уже не будут нашими врагами. Король Генрих станет вашим зятем.
   - Зятем? Ах, да. Он же обручился с Катрин, дочкой моей. Тогда я не понимаю, зачем нужен договор? Где это видано, чтобы зять воевал с тестем?
   "Чтоб тебя, старый осёл! То и дело возникает ощущение, что не так уж ты глуп, а просто прикидываешься."
   - Ваше величество! Договор нужен для того, чтобы закрепить наследные права короля Генриха на французский престол.
   - То есть это что - после меня, что ли? Он думает, что я собираюсь помирать?
   "О, чёрт! Ещё недоставало, чтобы этот придурок взбунтовался в последний момент! Хотя... если вдруг... это ведь будет хуже только для него самого. В крайнем случае, договор подпишет Изабелла. С ней-то проблем быть не может."
   - Ваше величество! Разумеется, все французы, ваши верные подданные, мечтают, чтобы вы жили и правили ещё сто, нет, двести лет. Но нужно же подумать и об англичанах, наших новых друзьях и братьях! У них не должно сложиться ощущение поражения, иначе ничего хорошего не выйдет. Вы являетесь королём, а Генрих английский - ваш наследник. Пустая формальность!
   - Да? Пустая формальность? Наверное, да... А это никак не повредит моему сыну? Карлу. Он ведь тогда уже не сможет претендовать на престол, если вдруг...
   Кошон несколько смутился. Как тут выкрутиться?
   - Ваше величество! Я не сомневаюсь, что эту проблему мы легко решим! Мало ли, вдруг дофину приглянётся какая-нибудь английская принцесса. Поскольку править объединённым королевством Франции и Англии всё равно будете вы, то совершенно не имеет значения, кто числится формальным наследником!
   "Только бы этот старый осёл не вспомнил про королеву Иоланду, чтоб ей провалиться."
   - Да, действительно. Очень хороший и правильный договор.
   И король Карл Шестой Простоватый, ещё немного помедлив, вздохнул и обмакнул перо в чернила, после чего чиркнул своей подписью по договору о мире и дружбе на вечные времена.
   Скромный епископ Пьер Кошон с облегчённым вздохом взял в руки драгоценный документ. Не удержался, с удовлетворением прочёл заключительные строки:
   "С момента подписания настоящего договора законным наследником Французского Королевства является Его Величество король Генрих Английский, а в случае его кончины - его наследник. Дофин Карл, сын Его Величества короля Карла Французского, не вправе претендовать на престол. Он обязан признать настоящий договор в полном его объёме, в противном случае будет рассматриваться в качестве мятежника. Те французские города и провинции, которые откажутся признать наследные права и власть Его Величества короля Генриха Английского, объявляются вне закона и рассматриваются как мятежные. Его Величество король Генрих Английский сможет поступать с ними так, как сочтёт необходимым - для защиты своих прав, согласно настоящему Договору."
   Высокие гости постепенно расходились. Первыми удалились король и королева Франции. Карл Простоватый почему-то вовсе не выглядел радостным от заключения мира со вчерашними врагами. Наверное, просто не понимал его значимости для блага страны. Королева легонько подталкивала супруга в спину, уводя в сторону кареты.
   Последним покинул площадь миротворец Пьер Кошон.
   Вечером того же дня, когда с площади перед ратушей был убран праздничный помост, рядом с местом подписания договора состоялось повешение нескольких горожан. Они были казнены за то, что не смогли уплатить подать на празднование церемонии подписания мирного договора.
   * * *
   Вскоре после подписания договора в Труа, Генрих Пятый Английский торжественно отпраздновал свою свадьбу с принцессой Екатериной. Он твёрдо решил отныне жить в славном городе Париже и не покидать его - конечно, кроме тех случаев, когда это понадобится для пресечения мятежа. Его войска - как англичане, так и лояльные новой власти французы - успешно брали одну вражескую крепость за другой. Презренных мятежников в плен обычно не брали. Славный король Генрих распорядился не проявлять излишней мягкости при добивании раненых.
   О том, что королём Франции пока ещё является Карл Простоватый, все как-то быстро забыли. Английские бароны и рыцари получали поместья на французской земле. По приказу короля Генриха, мятежные женщины и дети Гарфлёра были изгнаны из своего города - после того, как с мятежными мужчинами этого города поступили согласно договору в Труа. В Гарфлёр были переселены англичане. Налоги на французское население Франции росли день ото дня: его величество король Генрих готовился к новым большим походам, издержки были велики, а взымание их с островитян могло вызвать недовольство.
   В августе 1422 года король Генрих Английский внезапно скончался в возрасте 36 лет от болезни, которую называли "антонов огонь". Всего лишь два месяца спустя умер и король Карл Простоватый. Наследником английского и французского престолов оказался десятимесячный сын принцессы Екатерины Генрих Шестой, племянник мятежного французского дофина Карла. Короновать малолетнего Генриха было нельзя, пока ему не исполнилось десять лет. Регентом Франции стал принц Джон Бедфорд. Регентом Англии - брат Бедфорда Глостер.
   Французы, жившие в областях, захваченных англичанами и бургундцами, стонали от налогов и насилия, творимого захватчиками. Жители остальной части Франции жалели бедного, несчастного дофина, обделённого злыми интриганами в Труа, брата принцессы, отданной замуж за Азенкурского Мясника.
  
   * * *
   Домреми, Лотарингия, весна 1420.
  
   - Однако, когда повели Гиневру на казнь, храбрый сир Ланселот внезапно напал, бросился на стражников, опрокинул их, подхватил прекрасную королеву на коня - и увёз её прочь!
   Луи-Школяр в упоении рассказывал очередную легенду о рыцарях Круглого Стола. Сёстры Дарк, выгнавшие стадо овец на луг возле леса, с раскрытыми ртами внимали ему. Так здорово он рассказывает... как много всего знает. А отец его был настоящим рыцарем, вроде Ланселота, на войне побывал... и его убили бургундцы - в Париже. И маму Луи тоже убили. Бедняжка... сирота.
   Майское солнце приветливо согревало землю, приходившую в себя после зимней стужи. Заливались трелями птицы. Рядом с детьми лениво развалились три здоровенных сторожевых пса - Толстяк, Рык и Хвост, - а чуть поодаль щипали свежую зеленеющую травку овцы. Лес невдалеке мягко шелестел листвой под лёгкими дуновениями ветра. Так не верилось, что в это время где-то идёт война, мучают и убивают людей...
   Первой опомнилась Катрин:
   - Послушай, Школяр, а ты не врёшь? Так складно всё рассказываешь. Что ни случится - храбрый рыцарь непременно приходит на помощь, одолевает злых и спасает красавицу, попавшую в беду. А почему же никто не придёт прогнать англичан? Почему они делают что хотят, грабят и убивают? Да и бургундцы...
   Жанна видела по лицу Катрин, что та вовремя прикусила язык - не стала напоминать Луи про гибель его родителей. После короткой паузы, однако, сестрёнка зашла с другой стороны:
   - И ещё объясни: ведь этот Ланселот - англичанин, верно? Как злой король Генрих?
   Луи смешался. Вот этого он не знал наверняка. Но надо же поддержать свой авторитет:
   - Почему это - англичанин? Он был... шотландцем. Шотландцы все хорошие. Да и среди англичан не все плохие.
   - Не все? А почему же тогда хорошие англичане не остановят плохих, не прогонят злого азенкурского мясника?
   Луи стало не по себе. Ох уж эта Катрин, до чего трудные вопросы задаёт... лицом так похожа на сестру, а колючая, будто ёжик.
   - Понимаешь, Катрин... французы сами должны для этого сделать многое. Великий волшебник Мерлин, друг славного сира Ланселота, предсказал, что из беды Францию спасёт девушка... пришедшая из Лотарингии. И родится эта девушка вблизи дубового леса. По предсказанию, Францию погубит королева, а спасёт эта самая девушка. Королева - это, наверное, Изабелла Баварская. А вот кто девушка-спасительница из дубового леса...
   Обе сестры невольно поглядели в сторону шелестящего листвою дубового леса.
   - Жаннетт! Смотри - волк!
   Прежде чем Жанна взглянула в ту сторону, куда указывала сестра, Толстяк вскочил, оскалился и зарычал, ощетиниваясь. Следом за ним дёрнулись и два других пса. Все трое помчались к лесу, откуда вынырнул тощий после зимней голодухи серый разбойник. Катрин громко закричала и, вытаскивая из складок юбки ножик и рогатку и подхватывая на ходу камни с земли, бросилась вслед за собаками. Жанна и Луи опешили, не зная, присоединиться ли к Катрин...
   Жанна машинально оглянулась - с другой стороны подкрадывались два других волка... нет, три... четыре! Четверо хищников приближались к стаду, зайдя со стороны деревни, пока собаки увлеклись погоней за их собратом, который так хитро отвлёк на себя всеобщее внимание!
   - Луи, смотри, волки! Целых четверо! Катрин, верни собак, скорее! Катри-и-ин!!!
   Луи растерянно смотрел на приближавшихся оскалившихся серых зверюг. Разве возможно двоим детям справиться с ними? Однако Жанна уже рассердилась и мигом позабыла о страхе. Она схватила длинный посох и, пренебрегая опасностью, рванулась к лесным разбойникам:
   - А ну - прочь отсюда! Быстро!
   Волки в растерянности застыли на месте. Всего-то одна девочка против них - четверых... Но вот Жанна, не давая им опомниться, быстро подбежала к ближайшему зверю и замахнулась на него палкой. Тот отпрянул, скалясь и рыча. Жанна быстро прыгнула ко второму - он не успел увернуться, и палка огрела его по серому пушистому боку, матёрый хищный зверь неожиданно жалобно взвизгнул. Ещё движение, удар - третий успел отскочить назад...
   Наверное, волки быстро пришли бы в себя и растерзали ребёнка, но в это самое время, заливаясь лаем, на них уже мчались Толстяк и Хвост, а Луи, придя в себя от неожиданности, подхватил несколько камней и, пусть не так умело, как Катрин, запустил ими в того зверя, который заходил на Жанну сзади. Спустя несколько мгновений серые мародёры уже уносили прочь ноги, поджав хвосты. Луи и Катрин, тяжело дыша, смотрели им вслед, собаки всё ещё скалились, оглядываясь, не подбираются ли другие разбойники, а Жанна уронила палку и затрепетала всем телом. Страшно...
   * * *
   По дороге в деревню девочки уговорились не рассказывать родителям о нападении волков. В любом случае - их недосмотр, да и кто поверит, что волки так поумнели, что додумались отвлекать внимание людей ложным нападением? Так, обычный пастушеский день прошёл без приключений...
   Однако дома их ждал совсем другой разговор.
   На лавках сидели молодые женщина и мужчина, а рядом с ними - двое маленьких чумазых детей, мальчик и девочка, казавшиеся чуть младше Катрин. Лицо мужчины выглядело усталым. Женщина... когда повернулась, оказалось, что она прижимала к груди совсем крошечного ребёночка - возможно, недавно родившегося. Изабель, мать Жанны и Катрин, готовила ужин, отец Жак, с сумрачным видом сидя за столом, выслушивал рассказ беженцев, а братья ещё не вернулись с рыбалки. Сёстры, едва войдя в дом, тихонько присели на лавку и стали прислушиваться к разговору. Вскоре стало ясно, что гости - беженцы... беженцы из Нормандии.
   * * *
   Окрестности Руана, 29 Июля 1418- 19 Января 1419
  
   После того как в мае тысяча четыреста восемнадцатого англичане, шедшие в Нормандию, соединились с бургундцами у Пон-де-Лярш, король Генрих рассчитывал получить всю провинцию без боя, полагаясь на память руанцев о тех временах, когда они были подданными английской короны. Однако с той поры немало воды утекло. Попав однажды под власть короля Франции, руанцы почувствовали себя куда как лучше и увереннее, чем в качестве придатка к острову. Не меньшую роль, чем самолюбие руанцев, сыграли тревожные слухи о жестокости, алчности и мародёрстве англичан в занятых ими областях. Армия короля Генриха Английского подошла к Руану в конце июля, но её встретили наглухо запертые ворота города и поднятый мост через ров перед ними. Переговоры представителей короля с городскими старейшинами продолжались недолго и закончились провалом.
   Первая атака англичан, неподготовленная и рассчитанная на внезапность, завершилась полной неудачей: город был надёжно укреплён, его оборона готовилась в последние два года - с того момента, когда пришли тревожные вести о поражении французов при Азенкуре. Осаждающие понесли потери, хотя и небольшие, и перешли к более организованным действиям. При поддержке бургундцев, годоны окружили город со всех сторон. Были подвезены пушки, осадные лестницы, катапульты. Новый штурм - и опять неудача. Англичанам даже не дали подойти к стенам, их расстреливали со стен арбалетчики и артеллеристы. Несколько английских пушек были уничтожены огнём защитников города. Бургундцы вообще потоптались на безопасном расстоянии от своего участка ворот и вернулись в лагерь. Ещё несколько попыток штурма - и всё безрезультатно.
   Однако сломить англичан первые неудачи не могли. Началась правильная осада города. Вокруг него были возведены несколько бастионов, с которых англичане и бургундцы отражали немногочисленные вылазки руанцев и препятствовали подвозу к ним продовольствия и боеприпасов. Неделя за неделей, месяц за месяцем продолжалась осада. Если первоначально руанцы надеялись на то, что прибудет помощь от французской армии, то постепенно, день ото дня, эти иллюзии рассеивались. Осаждённые словно были брошены своим королём на произвол судьбы, о них забыли те, ради кого они сражались. Началась зима, особо тяжёлая для жителей города, которые кое-как держались на рыбе, наловленной в Сене. Когда призрак голода поднялся во весь рост перед жителями, главы города призвали самых бедных, в особенности женщин, детей и стариков, бывших не в состоянии участвовать в обороне, покинуть Руан. Измождённые, усталые люди собрались у городских ворот. Вышли наружу, подняв руки. Не успели первые из них сделать и тридцать шагов, как с ближайшего бастиона обрушись стрелы и ядра. В тот же миг не менее сотни англичан рванулись к городским воротам, надеясь проскочить в город. Со стен на них обрушились арбалетные болты и ядра, но английские солдаты прятались за спины несчастных руанцев, которые погибали десятками от огня своих же сограждан.
   Разозлённые неудачей атаки, годоны казнили немногих уцелевших мирных руанцев, которых они захватили, и насадили их головы на колья в сотне ярдов от ворот.
   При попытке выхода из города погибли сотни мирных жителей. Женщины, дети, старики. Ещё двенадцать тысяч умерли от голода в последующие несколько недель, во время страшной зимы. Трупы валялись на улицах осаждённого города, посреди снежных сугробов, и никто их не убирал. У людей уже не оставалось сил.
   В январе тысяча четыреста девятнадцатого Руан капитулировал. Король Генрих, уставший от осады, обещал не наказывать участников обороны. Однако сразу по вхождении в город он передумал. Городские старейшины были немедленно повешены, а Руан отдан на три дня англичанам и бургундцам на разграбление. Годоны убивали всех подряд - не разбираясь, мог человек участвовать в обороне города или нет.
   * * *
   Отца семейства беженцев, прибывших в семейство Дарк, звали Франсуа. Он участвовал в защите города от годонов и не понаслышке знал о том, как город пытался разжать стальные тиски осады. Франсуа был арбалетчиком и участвовал в отражении английских штурмов. Члены семейства Дарк с открытыми ртами выслушали его взволнованные воспоминания о том, как Франсуа довелось вести бой с несколькими английскими стрелками, засевшими на ближайшем бастионе. Одного из них удалось поразить сразу - он сорвался вниз и, видимо, погиб. Двое других засели на стене бастиона гораздо более удачно, под защитой укрепления. Пока один из них перезаряжал арбалет, другой старался поймать Франсуа на прицел. Несколько болтов просвистели рядом с головой молодого человека. В конце концов, он был ранен в правое плечо и покинул свою позицию, кое-как сам спустился со стены. Три недели жена лечила его травами, но и после выздоровления боль в плече давала себя знать и не позволяла вернуться к арбалету. Вместо этого Франсуа принял участие в одной из неудачных вылазок - посреди туманной ночи, когда казалось, что годоны мирно спят в своих бастионах.
   Отряд горожан, человек пятьдесят, вооружённых луками и мечами, вышел через тихонько открывшиеся ворота и, минуя ближайший бастион, где трудно было рассчитывать на внезапность, направился к следующему. Неожиданно на обоих бастионах появились огни факелов и послышались крики годонов. Раздался свист стрел, одним из первых был ранен командир отряда. Перепуганные горожане, не помышляя о бое, бросились назад, бросив раненых на месте. Вернувшись в стены города и понявшись на стену, Франсуа увидел, как на стене ближайшего бастиона англичане вешают только что захваченных пленных. Среди них был и командир отряда, в составе которого выходил на вылазку Франсуа.
   Последующие дни осады проходили томительно и бестолково, словно весь город жил тихой паникой. В свободное от службы время Франсуа пытался ловить рыбу в реке, но большого успеха в этом ремесле не достиг. Возможно, характер не подходил для рыболовства, а быть может, просто слишком много народу в Руане просиживали с удочками и сетями на берегу Сены. Ко всему прочему, англичане установили на своей части берега несколько сетей, и значительная часть рыбы до Руана просто не доходила. Жена и двое детей Франсуа не жаловались, стойко сносили жизнь впроголодь, но было ясно, что долго им не продержаться. Гибель руанской бедноты, сперва отправленной на пощаду королю Генриху, а затем тихо принявшей голодную смерть на городских улицах, сломила сопротивление бойцов. Всем было ясно, что гибель подступает и к их близким. А если так, ради кого, чего сражаться? Ради короля Карла, бросившего в беде своих верных подданных в Нормандии?
   И однажды у ратуши объявили: город сдаётся. Объявили тихо и покорно. Обещали, что годоны не будут наказывать город за многомесячное сопротивление. Франсуа, догадываясь, что произойдёт на самом деле, увёл свою семью к реке и сделал для неё небольшой шалаш среди кустарников, а сам вернулся в город. Он стал свидетелем того, как в открывшиеся ворота вошли годоны и бургундцы - сперва они выглядели довольно спокойно и дисциплинированно. Чуть позже, когда новые хозяева уже заняли все позиции, в город въехал на белом коне король Генрих. Остановившись у ратуши, он, не спускаясь с лошади, ледяным молчанием встретил отцов города, поднесших ему ключи на вышитой подушке, и едва они закончили свою речь, обернулся к ближайшему офицеру с коротким словом:
   - Повесить!
   После этого он направился в ратушу отдыхать, а по городу уже грохотали английские и бургундские солдаты, вламывавшиеся в жилища руанцев, доносились отовсюду вопли женщин и детей...
   Когда Франсуа бежал к реке, ему то и дело попадались на глаза раздетые трупы посреди окровавленных сугробов.
   * * *
   Не менее трёх суток провела семья Франсуа в шалаше, в кустах у реки. Затем молодой человек вышел на разведку. Улицы города были пустынны, многие дома превратились в развалины, перед другими сидели растерянные жители, изгнанные из своих обиталищ победителями. Свой собственный дом Франсуа нашёл неповреждённым, но его дверь была распахнута, а изнутри доносились крики на английском языке. Немного покружив по улицам, Франсуа решился заглянуть на Рыночную Площадь. Он увидел там десятки виселиц с телами казнённых, среди которых он узнал несколько своих бывших товарищей по защите города. На их шеях болтались таблички с надписями, из которых следовало, что эти преступники убивали верных подданных его величества короля Генриха. На одном из домов, окружавших площадь, Франсуа заметил объявление, обещавшее вознаграждение тем, кто выдаст мятежников и их сообщников, всех, кто поднимал руку на подданных короля Англии и Франции, кто призывал к неподчинению его власти. Стало ясно, что в городе задерживаться не следует.
   Впоследствии, когда Франсуа с семьёй уже покинул Руан, до него нередко доходили слухи о происходящем там. Казни в Руане приобрели каждодневный характер, стали нормой городской жизни. Стоило кого-то из английских солдат выловить мёртвым из Сены - и годоны тотчас принимались хватать без разбору десятки прохожих на улицах, объявляли их заложниками, а затем казнили. Смерть грозила также за непочтительные высказывания об английских властях, неуплату податей, за уклонение от службы в армии годонов и многое другое. Руан кишел соглядатаями, люди стали шарахаться друг от друга.
   После возвращения Франсуа из города, было решено уходить на восток. Ночью семья покинула своё убежище. Сперва шли вдоль берега реки, избегая патрулей. Утром, когда, по прикидкам Франсуа, опасный район остался позади, они вышли к большой дороге. Внешне ничто не указывало на недавнее участие Франсуа в боях. Так, беженцы, каких множество на французских дорогах. А вскоре семья и в самом деле влилась в длинную колонну беженцев, шедших от Руана к Бове. Среди сотен людей, шедших пешком по бесконечной дороге, невозможно было узнать тех, кто до конца дрался с годонами.
   Придя в Бове, Франсуа рассчитывал поселиться у свояченицы. Выяснилось, однако, что её дом сожгли, а её саму изнасиловали бургундцы. После этого за ней ухаживала соседка. К тому времени, когда появился Франсуа, свояченица уже, казалось, хорошо себя чувствовала. Она очень обрадовалась появлению близких и принялась уверять, что нужно уходить прочь - подальше от годонов и их бургундских друзей. На юг было решено не идти, так как ползли слухи о непрекращающихся боях в тех местах, и пополнившееся семейство направилось на восток.
   Месяц за месяцем семья Франсуа шла из Нормандии - сперва к Парижу, а затем, когда до беженцев дошли дурные вести о событиях в столице, они повернули в Лотарингию. Возле Сен-Дени удалось поймать какую-то бесхозную лошадь, передвигаться стало чуть легче. Однако вскоре на беженцев напали разбойники - вероятно, слуги местного владыки - которые отняли не только лошадку, но и почти все пожитки. Удалось сберечь только несколько серебряных монет, которые жена Франсуа держала при себе. За этой бедой последовала новая: свояченица неожиданно расхворалась, у неё открылось кровотечение, и спустя два дня она умерла. Кое-как похоронив её, измученные люди направились в Лотарингию...
   Франсуа рассказывал негромким, спокойным голосом, плохо сочетавшимся с содержанием его речи. Его жена баюкала младенчика и казалась чем-то встревоженной. Дети Франсуа сидели тихо и неподвижно, голодным взглядом следя за манипуляциями Изабель. Наконец, Жак Дарк шумно вздохнул и несильно ударил ладонью по столу:
   - Ладно! Можете пока оставаться у нас. Решайте: будете работать - нам руки нужны, а рты нас не пугают. Голодать не будете. А вот бездельников мы не терпим.
   Франсуа понурился под тяжёлым взглядом хозяина:
   - Д-да... конечно, я готов работать. Я многое умею. Сделаю всё, что прикажете!
   - Ну - вот и договорились!
   * * *
   Я бреду по дороге под пасмурным небом Англии. Я не знаю точно, куда иду, но меня ведёт ощущение близости того, кого мне необходимо найти.
   Англия. Страна наших врагов. А я ищу здесь друга. Того друга, который спасёт нас от наших врагов-англичан.
   Вот он. Тот, кого я ищу. Рыцарь в серебристых доспехах, с белым оружием, на белом скакуне. Я не ошиблась, его невозможно не узнать. Попробую заговорить с ним? Он на меня не рассердится? А если и да - что же мне делать... не возвращаться же ни с чем.
   - Сир Ланселот! Пожалуйста, не сердитесь на меня! Я - всего лишь простая девочка из деревни Домреми, что в Лотарингии, но мне необходимо поговорить с вами! Вы очень нужны мне и моему народу! Сир Ланселот, мою страну, милую Францию, губят и разоряют годоны, злые англичане! Их много, они сильны, и мы не можем с ними справиться! Сир Ланселот, помогите нам, пожалуйста!
   - Жаннетт, маленькая Жаннетт! Конечно, я не сержусь, я понимаю тебя. Но, к сожалению, я не в состоянии прийти к вам на помощь. Вы сами должны справиться со своей бедой!
   - Мы не можем, Сир Ланселот! У нас нет оружия! Наших мужчин некому повести в бой!
   - Жаннетт! Ты уже знаешь пророчество Мерлина: Францию спасёт девушка, пришедшая из дубового леса Лотарингии. Не тот ли это лес, рядом с которым вы так часто пасёте овец?
   - Сир Ланселот... о ком вы говорите, о какой девушке? Ведь не обо мне? Сир Ланселот... это вы... или...
   - Нет, Жаннетт! Я не Ланселот. И всё же ты меня хорошо знаешь. Мы часто встречаемся с тобой... в церкви.
   Святой Михаил-Архангел?.. Вы снизошли до обращения ко мне...
   - Святой Михаил... как же так... ведь я - всего лишь ребёнок... простая девочка.
   - Именно так, Жаннетт. Францию спасёт простая девушка, пришедшая из дубового леса Лотарингии. Таково пророчество.
   - Но... может быть, речь идёт о другой... простой девушке? Не обо мне?
   - А о ком же тогда, Жаннетт, если не о тебе? Слишком легко - сказать себе: простых девушек много, речь идёт о другой, я ни при чём, моё дело - пастбище, прялка, уборка, позже - семья. Куда труднее признать, что только ты можешь выполнить то, что не удаётся никому. Главное - поверь в себя. Пойми, что если ты этого не сделаешь, то ни у кого не получится. И вот тогда, Жаннетт, действуй без страха и сомнения. Ты сможешь, ты спасёшь Францию. Я, Святой Михаил-Архангел, обещаю это тебе. Смелее, Жанна из Лотарингии! Вперёд - за Францию!
   Внезапно откуда-то вблизи послышался женский плач. Образ Ланселота, вернее, Святого Михаила-Архангела тотчас растворился в небытии улетающего сна. Жанна проснулась. Плакала женщина - та, которая пришла с Франсуа. Жанна поднялась с постели, собираясь спросить, нельзя ли чем-нибудь помочь, но тотчас всё поняла.
   Жена Франсуа плакала оттого, что только что умер её крошечный ребёночек.
   * * *
   Нормандия, 1427
  
   Его преосвященство, епископ Бове Пьер Кошон, был буквально завален делами. Работа с Парламентом Нормандии отнимала всё время, а ведь никто не снимал с него обязанности, связанные с церковной службой. Ко всему прочему, господа англичане именно от него, скромного епископа Пьера Кошона, требовали придумать какой-то рецепт против нормандских бандитов, засевших в лесах и нападавших на солдат-островитян денно и нощно. А что может сделать бедный епископ? Кто же виноват, что этим нормандским сквалыгам жалко денег на подати, вызванной войной с мятежниками? Что им не нравится английский акцент новых сеньоров? Что они мстят за своих братьев и сестёр, казнённых ненавистными им годонами?
   Единственное, что утешало скромного епископа Кошона: англичане совсем недурно платили ему за услуги - тысячу ливров в месяц.
  
   Домреми, Франция, Рождество 1427.
  
   В те дни стояла необычайно ласковая для конца декабря погода, и молодёжь Домреми уговорилась собраться вечером поплясать - под звуки волынки инвалида-шотландца, которого превратности войны занесли сюда, на границу Шампани и Лотарингии. Катрин, к которой в последнее время проявлял недвусмысленный интерес Луи-Школяр, была непрочь весело провести вечер, а вот Жанне было не до того. Она несла домой вязанку хвороста, набранного на ближайшей лесной опушке, когда дорогу ей загородил широкоплечий светловолосый красавец Эдмон - самый завидный жених деревни, отец которого едва ли уступал в состоятельности Жаку Дарк:
   - Привет, Жаннетт! Ты идёшь со мной потанцевать сегодня?
   Девушка резко остановилась, отчего вязанка соскользнула с её правого плеча и едва не рассыпалась. Жанна досадливо пожала плечами:
   - Вряд ли, Эдмон. У меня дела по дому.
   - Что с того? Потом всё сделаешь. Пошли, потанцуем!
   - Нет, Эдмон, не настаивай. Извини за прямоту: мне неприятно, что ты ходишь за мной. Ты, конечно, очень привлекателен, ну так найди себе другую девушку.
   - Мне не надо другой! Жаннетт, я хочу тебя! Ты самая красивая, самая лучшая! Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж! - И Эдмон схватил Жанну за локоть. Девушка резко дёрнула рукой:
   - Эдмон, отпусти! Что это такое?! Я же сказала - нет, не настаивай! Обрати внимание на тех, которые смотрят на тебя, вздыхают по тебе, им ты нравишься. Мне - нет, понятно?
   - Жаннетт! Ты не должна со мной так говорить! Ты ведь обещала мне, дала слово!
   Жанна удивлённо посмотрела в глаза Эдмону:
   - Я обещала? Что?
   - Что выйдешь за меня замуж! И твои родители согласны!
   Жанна начала сердиться:
   - Это неправда, Эдмон. Ничего такого я тебе не обещала. Я сожалею, что мой отец обнадёжил тебя напрасно, но принудить меня выйти замуж он не сможет.
   - Как это? Ты пойдёшь против воли родителей? Ты ведь несовершеннолетняя и обязана подчиниться отцу!
   - Лучше против воли родителей, чем против веления сердца. Если меня в церкви спросят, хочу ли я за тебя замуж, я отвечу "нет". Ты этого добиваешься? Извини, Эдмон. До свидания.
   И, снова взявшись за вязанку, не глядя на своего незадачливого ухажёра, Жанна поспешила домой.
  
   Окрестности Орлеана, осень 1428.
  
   Шестнадцатилетнему графу Солсбери прочили карьеру Александра Македонского. В самом деле: в этом юноше - по сути, ещё мальчике - было нечто такое, что выдавало в нём будущего великого полководца. Великолепное понимание ситуации, холодный расчёт, быстрая реакция на изменение обстановки, железные нервы, способность увлечь солдат за собой - всё, что необходимо командиру для победы.
   Этот поход должен был прекратить сопротивление мятежников на юге Франции. Остатки войск дофина Карла будут разгромлены, Орлеан взят, и на этом война окончится. Вернее, окончится эта война. Доблестная английская армия едва ли долго будет сидеть без дела. Пиренейский полуостров, Италия, Швейцария, Германия - мало ли куда обратят свой взор покорители Франции, и для победоносного полководца несомненно найдётся ратное дело.
   Юный Солсбери знал от разведчиков-бургундцев, что защитники Орлеана приготовились выдержать атаку его армии. Но - атаку с северного направления. К их большому сюрпризу, англичане были уже не на северном, а на южном берегу Луары, тогда как к главным воротам города был направлен лишь небольшой отряд - для отвлечения внимания.
   Графа Солсбери отделяла от Орлеана только одна большая крепость - Турель. Она была очень хорошо подготовлена для отражения штурма, и всё же защитников в ней было маловато. Тем не менее, сперва французы держались замечательно. Они вовремя заметили приближающееся войско, и на подступавших к стенам англичан обрушились пушечные ядра, камни, горячая смола. На какой-то момент защитникам показалось, что противник отступает. Однако Солсбери уже приметил, откуда стреляли французские пушки. Перегруппировав свою артиллерию, он велел открыть огонь по крепостным орудиям. Вскоре те уже не могли отвечать англичанам. Штурм возобновился, и теперь уже некому было обстреливать нападающих. Немногочисленные защитники, сломленные потерями, поспешили отступить по мосту в город, оставив противнику почти нетронутую крепость со всеми припасами и несколькими уцелевшими пушками.
   Окрылённый быстрым успехом, который открывал ему дорогу в Орлеан, а значит, и к полному покорению Франции, Солсбери прошёл по крепостным стенам, осматривая захваченный бастион. Выйдя на северную стену, он с улыбкой взглянул на обречённый город. Ни одного солдата с той стороны, а до вечера ещё времени немало. При желании, можно даже атаковать немедленно.
   Солсбери обернулся к солдатам, чтобы приказать подготовиться к новой атаке. Внезапно он услышал приближающийся свист. Прежде чем он понял, что происходит, ядро, прилетевшее с крепостной стены Орлеана, швырнуло его с высоты стены наземь.
   Никто не смог объяснить, кто именно произвёл пушечный выстрел, спасший Орлеан от смертоносной атаки победоносного Солсбери. Пушкари, как и все солдаты, спустились к тому моменту вниз со стен, переживая горечь поражения. Едва услышав звук выстрела, они поспешили наверх - и увидели только маленького перепуганного мальчугана, со всех ног удиравшего прочь от дымившейся пушки.
  
   Домрери, Франция, 1428.
  
   - Боб-бом-бом-бом-бом!!!
   Деревенский колокол бил часто, заливисто и тревожно. Жанна, Катрин, братья, родители - вся семья Дарк вскочила с постелей, испуганно посматривая друг на друга. Тревога? Беда? Что случилось в тихой, провинциальной, удалённой от ужасов войны деревеньке?
   Отец Жак опомнился первым:
   - А ну, одевайтесь! Пьер, выгляни, посмотри - что там!
   Но прежде чем Пьер вышел за дверь, кто-то принялся яростно стучать снаружи. В окошке появилась всклокоченная голова батрака:
   - Хозяин! Беда! На нас напали! Сюда идут люди бургундцев! Их привёл кто-то из соседней деревни!
   Понятно. Позавчера была стычка с соседями - "бургундцами", им хорошо надавали, а теперь они, видно, привели с собой отряд. Что же делать?
   - А ну - быстро! Всем взять свечки, выйти на улицу! Там разберёмся!
   На улице было довольно прохладно. В бледном, невнятном свете луны растерянно метались напуганные люди - обитатели деревни. Члены семьи Дарк также растерянно остановились у порога. Как быть? Что делать?
   Сражаться? Чем? В деревне нет оружия. Да и бойцов-то...
   Попробовать умилостивить врагов? Кто знает, к чему это приведёт?
   Послать кого-то за помощью? Куда? Когда придут спасители?
   Бежать прятаться в лес? Посреди ночи?
   Первой заговорила Жанна:
   - Постойте! А почему нам не пойти в Нефшато? Немедленно! И всем вместе: если вдруг нападут по пути, легче будет защититься.
   Отец Жак был слишком шокирован происходящим, чтобы приструнить дочь, столь несвоевременно подавшую голос. Зато немедленно отозвался Арно, один из главных балагуров деревни:
   - О! Прекрасная Жаннетт поведёт нас в крепость Нефшато? Как хорошо-то! Я согласен! Жаннетт, за тобой хоть на край света!
   И Арно, кривляясь, встал рядом с Жанной. Тут же появился хмурый Эдмон, всё ещё обиженный за неудачу попытки сватовства к старшей дочери Дарк:
   - Эй ты, шут гороховый! А ну - подальше держись от Жаннетт! Не то я тебе кости переломаю!
   - Ай, потише! Не уведу я твою любовь, ты сам с ней справься, попробуй. Она же велела идти в Нефшато, вот я и повинуюсь. Присоединяюсь к её отряду. А ты уж разорался.
   В разговор вступила Катрин:
   - А что? В самом деле - почему не идти в Нефшато? Давайте! Построимся и пойдём!
   - Ты нас будешь строить, Катрин? Или ты, Жаннетт. Ты умеешь? Хи-хи!
   Жанне вдруг пришло в голову, что если бы не всеобщая паника, всё было бы гораздо проще. Идти с односельчанами в Нефшато? Это же рядом. Не труднее, чем вести стадо овец на пастбище...
   - Вот и славно! Давайте, вы вдвоём встаньте впереди! Жан, Пьер, помогите нам с Катрин!..
   Не прошло и минуты, как рядом с Жанной уже образовалась колонна. Недоумевающие жители Домреми, слышавшие этот странный диалог, подходили ближе, становились в новые ряды. Если кому-то было странно, что две девчонки командуют всей деревней, то момент для возмущений был неподходящий. Ведь речь шла о том, чтобы остаться в живых...
  
   Глава 2. Орлеанская Дева
  
   Шинон, Франция, весна 1429.
  
   - Какое у вас красивое платье, Дева Жанна!
   Семилетняя Агнес, воспитанница королевы Иоланды, с восхищением смотрела на Жанну, которая не без волнения окидывала взглядом свою фигуру в высоком зеркале. Да, платье было и вправду удивительно красиво. Ярко-синее, оно аккуратно облегало фигуру Жанны, в то же время оберегая её целомудренность. Под стать замечательному платью были выглядывавшие из-под него туфельки синего атласа, на невысоких каблучках, к которым девушке пришлось привыкать несколько дней. Теперь девушка, приподняв подол, с удовольствием рассматривала своё отражение. Ещё недавно Жанна опасалась, что её тёмно-каштановые волосы, изрядно остриженные перед отъездом из Вокулёра, произведут на дофина не лучшее впечатление, но теперь и этого можно было не опасаться: за время поездки в Шинон и ожидания аудиенции они успели отрасти. Пусть не до прежней длины, и всё же вполне достаточно, чтобы сделать из них изящную причёску, способную достойно украсить семнадцатилетнюю девушку с красивой стройной фигуркой и миловидными чертами лица.
   Похоже, предсказания Голосов начали сбываться. Ах, эти Голоса...
   С тех пор как Жанна впервые заговорила во сне со Святым Михаилом-Архангелом, она некоторое время держалась, не соглашаясь превращаться в девушку из легенды. И то сказать - как поверить в собственные сны и мечты? Но если эти сны повторяются день ото дня... Если в церкви, в отсутствии посторонних, приходят к ней Святая Екатерина, Святая Маргарита, а нередко и тот же Святой Михаил-Архангел... такие реальные, что кажется: протяни руку - и осязаешь их... Мечты? Выдумка? Здравый смысл подсказывал - да, Жаннетт, это не более чем твоё воображение. Скажи им "нет" - и они исчезнут, рассыпятся, больше никогда тебя не потревожат. Но вот их исчезновения Жанна вовсе не желала. Почему? Неужели так хотелось самой осуществить предсказание Мерлина? Возможно, и так. И вместе с тем... ах, как жаль, что за все эти годы так и не появилась какая-нибудь другая девушка, которая бы взялась исполнить легенду, чтобы можно было, вздохнув с облегчением, вернуться к мечтаниям, привычным для девочек-подростков. И пусть бы даже она, эта другая девушка, не была из дубовых лесов Лотарингии - что за дело? А если бы и не девушка, а смелый рыцарь, так похожий на Ланселота... или вовсе не схожий с ним. Всё-таки изгнать злых годонов - дело рыцаря, а не девушки, что бы об этом ни говорил волшебник Мерлин. Но нет, никто другой не пришёл на помощь Франции, а бедствия её становились всё злее день ото дня, и уже огненное дыхание их обжигало временами Домреми.
   Жанна навсегда запомнила тот день, когда она уступила собственному воображению. Ей было тогда тринадцать лет. Она сказала самой себе, а может, и настоящей Святой Екатерине: хорошо... я попробую... постараюсь. И всё же уступать до конца не хотелось. Легенда легендой, но Жанна обещала себе... или Святой Екатерине - "всего лишь" короновать дофина Карла. В конце концов, именно король должен защищать свой народ от чужеземных захватчиков. А если короля пока нет - согласна, должен же кто-то помочь дофину. Должен кто-то, а кроме меня некому. После этого пришлось готовиться к выполнению миссии. Были уроки "рукопашного боя" под мудрым руководством самого могучего и прославленного в этом деле бойца Домреми - сестрёнки Катрин. Были беседы с отцом Фронтом - о Боге, его избранниках, о жертвенности. В то же самое время, положа руку на сердце, Жанна совсем непрочь была в один прекрасный день вдруг услышать от какого-нибудь вестника: радуйтесь все, наша доблестная армия разбила годонов, дофин Карл коронован, Бургундия признала его власть. Вместо этого пришло горе в когда-то благополучный и тихий Домреми: нападения мародёров и бургундцев, грабежи и убийства, от которых приходилось спасаться в крепости Нефшато. Вот и уроженцы Домреми становились всё чаще и чаще похожи на тех беженцев, которых ещё так недавно снисходительно встречали у своих дверей.
   Как будто кто-то свыше подталкивал Жанну к осуществлению обещанного...
   И однажды Голос сердца, принявший облик Святого Михаила, молвил: Жанна! Пора! Твой час пришёл. Теперь, спустя месяцы после этого, она с трудом верила - полно, со мной ли это было? Я ли отказала Эдмону, лучшему жениху Домреми, который уже имел согласие моих родителей, обрадованных тем, что жених заранее отказался от приданого... а потом выиграла суд в Туле, отменивший мою с Эдмоном помолвку... Я ли покинула отчий дом, едва не получив на прощание родительское проклятие... возможно, от него, а также от жестоких побоев спасло только вмешательство Катрин... А затем были бесплодные попытки добиться понимания у сира Робера де Бодрикура в Вокулёре, и когда он в очередной раз отмахнулся от меня, неожиданно для самой себя я вдруг закричала ему, что, пока он отгоняет меня, Франция терпит новое кровавое поражение... Мне и в голову не приходило, что в те самые минуты, когда я произносила эти слова, шло сражение при Рувре - Селёдочная битва под Орлеаном - и французы снова были разбиты. Едва узнав об этом поражении, он заподозрил меня в колдовстве, и лишь моя покорность его духовнику убедила сира Робера поверить мне, снарядить меня в путь, дать охрану и рекомендательное письмо к королеве Иоланде. Затем - долгий и трудный переход по Бургундии с отрядом из семи человек, которыми командовал Жан де Мец... заговор трёх солдат, желавших выдать меня бургундцам... я тогда в отчаянии крикнула им, что грех предательства ведёт к гибели... Я-то имела в виду гибель души и вечные муки ада. Откуда мне было знать, что почти сразу после этого зачинщик свалится в колодец и захлебнётся там на глазах обоих своих сообщников - и мои слова о его гибели приобретут иной, такой неожиданный для меня самой, вполне отчётливый смысл, слишком убедительный для каждого в отряде?
   И вот теперь - аудиенция у дофина, которой наконец-то добилась его тёща, королева Иоланда. Как она говорит - добилась не без содействия орлеанцев, которым весьма несладко приходится в английской осаде и которые очень непрочь принять посланницу Небес - разумеется, во главе крупного отряда и с обозом продовольствия. Да, платье великолепно... как жаль, что не его я собираюсь носить отныне. А почему, собственно? Если получится то, ради чего я здесь, короную дофина, отправлюсь домой в Домреми, а перед отъездом попрошу добрую королеву Иоланду подарить мне это платье насовсем. Так хочется покрасоваться в нём дома... Между прочим, Эдмон вовсе не противен, и после осуществления миссии - почему бы мне не пойти навстречу тому, чего он добивался в Туле? Вот он удивится: без всякого суда! Правда, до этого нужно прогнать годонов от стен Орлеана, а потом ещё открыть дорогу дофину в Реймс. Сир де Мец говорит, что короновать Карла можно и в Сен-Дени, и всё же все согласны, что лучше Реймс. Там с давних времён коронуются на престол французские дофины - значит, и Карлу туда надо. И... конечно, не это главное, и всё-таки... от Реймса рукой подать до Домреми. Да, но как справиться с годонами? Не знаю. Но ведь я не одна буду этим заниматься, со мной будут солдаты, храбрые рыцари, опытные капитаны, которых только нужно убедить, что победа возможна, а дальше уж у них получится всё как следует. Между прочим, надо попробовать уговорить англичан уйти по-хорошему. Что, если получится? Ведь если меня услышат хорошие англичане, может статься, они постараются убедить, заставить плохих. Так не хочется, чтобы лилась кровь...
   - Жанна! Ну как, ты готова? Выглядишь отлично! Смотри, не перепутай: король сидит на троне, все остальные стоят перед ним. И ещё: есть одна особенность у короля...
   Ой, какая неприятная особенность. Лучше бы её величество Иоланда не говорила мне об этом. Хотя... я ведь всё равно вот-вот узнаю сама. Как-нибудь перетерплю. Ведь, кроме него, спасти Францию некому. Постараюсь поменьше смотреть на дофина Карла, побыстрее добиться от него назначения в армию.
   * * *
   - Её величество королева Иоланда!
   Ничего удивительного, что церемониймейстер даже не упомянул Жанну, хотя именно ради неё прибыла королевская тёща. Подумаешь, какая-то деревенская девчонка без роду и племени. Правда, именно на неё, Жанну, тотчас устремились взоры всех придворных дофина Карла. Уж очень хороша эта низкородная девчонка...
   Увидев, как все окружающие уставились на неё с любопытством, Жанна, и без того ослеплённая обилием свечей, совершенно растерялась. Куда вдруг подевалась королева Иоланда? Ведь только что она была здесь, рядом. Ушла куда-то в сторону, к придворным. И что теперь делать? Наверное, подойти к дофину? А где он? Ах да, на троне. А где трон? Как он выглядит? Королева Иоланда сказала, что на нём дофин сидит, а все придворные стоят почтительно вокруг. Но тут все стоят! Стоят вокруг меня, а не этого непонятного трона! Стоят вокруг меня - и рассматривают!..
   Жанна покраснела, вконец смутилась и сделала движение вправо. Толпа придворных с готовностью расступилась перед ней. Куда идти? Может, они меня пропускают к трону? Жанна сделала несколько неуверенных шагов в том же направлении... и едва не наткнулась на молодого человека с землистого цвета лицом, который с потрясённым видом смотрел на неё:
   - Как вы узнали меня, дитя моё?
   Ой! Кого это я узнала? Кто он такой, этот человек?
   Ох... Вот она, та самая особенность, о которой говорила её величество. Так это... дофин Карл???
   Жанна услыхала, как по залу прошелестел громкий шёпот:
   - Она узнала короля! Переодетого! Невероятно! Как ей это удалось?!
   Так это и вправду - дофин?!
   - Ваше величество... я...
   - Вам указали на меня ваши Голоса?
   "Откуда он знает про Голоса? От королевы Иоланды? Может, не стоило мне рассказывать ей о них? Теперь все на свете знают... А как бы иначе я объяснила свою просьбу?"
   - Д-да... ваше величество...
   "Кто этот человек высокого роста, кажущийся очень сильным, уставившийся на меня так странно? Красивый... Да ну, мне сейчас не до него.
   А кто это такой рядом с дофином - очень похожий на него, но значительно более приятного вида?"
   - К вашим услугам, дева Жанна! Я - герцог Алансонский, брат короля!
   "К моим услугам - брат дофина?! Ой, как приятно!"
   - Как это приятно, ваше высочество! Чем больше королевской крови примкнёт к нашему делу, тем лучше для Франции!
   "Здорово это я сказала! Даже самой нравится!"
   - Ваше величество! Мне кажется, вы не должны доверяться этой девушке!
   "Кто этот человек, так уверенно обращающийся к дофину? Выглядит как служитель церкви... важная особа... архиепископ? Ой."
   - Дитя моё, что же ваши Голоса хотели передать мне через вас?
   "Что я должна теперь сказать? Что мне нужно в армию? Попросить, чтобы он познакомил меня с капитанами? Уговорил их поверить мне? Нет... кажется, сейчас ему нужно услышать что-то другое. Что-нибудь неожиданное, удивительное. Как же мне быть? Для начала - нужно выиграть время."
   - Ваше величество, благородный дофин! То, что я обязана сообщить вам, предназначено только для ваших ушей! Мы должны остаться с вами наедине!
   "Хотя, сказать по правде, именно с ним мне бы хотелось общаться меньше, чем с кем бы то ни было другим из присутствующих. Вот если бы с его братом..."
   - Да, дитя моё. Пожалуйста, пройдите со мной в капеллу. Господа придворные, прошу вас, оставайтесь здесь, отдыхайте, развлекайтесь!
   "Что, что бы такое сказать? Ну, Голоса, выручайте! О, вот: отец Фронт говорил, что в старых церквах под алтарями непременно клали что-нибудь этакое..."
   - Ваше величество! Голоса повелели мне передать вам, что вы, а не английский король Генрих, - подлинный наследник французского престола! Доказательством этому станет то, что ваши люди найдут.. под алтарём в церкви святой Екатерины в Фьербуа!
   "Голоса, не подведите, умоляю вас! Святая Екатерина, пожалуйста! Ничего умнее мне в голову не пришло. Лишь бы там оказалось хоть что-нибудь достойное внимания."
   Жанне показалось, что на дофина её слова произвели сильное впечатление. Карл вздрогнул, провёл рукой по лицу...
   - Хорошо, дитя моё... сегодня, нет, сейчас же мои люди поедут в Фьербуа. Вот только... простите, но... архиепископ требует, чтобы вас проверила церковная комиссия. Это произойдёт в Пуатье. Они хотят знать, что это за Голоса, которые вас направили ко мне. Вы ведь не возражаете?
   "Мамочка моя! Час от часу не легче. Ещё не известно, с чем вернутся слуги короля из Фьербуа, а тут ещё комиссия. Хотя - нет худа без добра: комиссия начнёт меня проверять, все забудут про Фьербуа, и... Да, но как мне быть на этой самой комиссии, что ей говорить, как объяснять? Не скажу ведь я им, что придумала Голоса. Придётся как-то выкручиваться. А может, ко мне и вправду приходят святые Екатерина, Маргарита и Михаил? Ведь я их вижу, слышу так явственно... И как я опишу их комиссии? Откуда мне знать, как они должны выглядеть? А может, именно так, как они предстают передо мной... Ведь и комиссия едва ли это знает! Не видела же она этих святых?! Решено: расскажу им, как я вижу Голоса во сне... в церкви..."
   - О, ваше величество, разумеется, я не возражаю! Пусть меня проверяют столько, сколько нужно!
   "Но лучше чтобы побыстрее. Королева Иоланда говорит, что орлеанцы не могут долго ждать."
   * * *
   Жанна сладко спала рано утром два дня спустя после её встречи с дофином Карлом, когда мимо окон покоев королевы Иоланды проскакали всадники на взмыленных лошадях. И почти немедленно со стороны апартаментов дофина донёсся взволнованный крик:
   - Ваше величество! Прибыли гонцы из Фьербуа! Под алтарём в церкви святой Екатерины обнаружен старинный меч! Возможно, что это - меч, принадлежавший самому Карлу Великому!
   * * *
   - Девица Жанна! Встаньте, суд идёт!
   Жанна безропотно поднялась со своего места. Ей порядком уже надоели эти бестолковые проверки, допросы, многократные процедуры изгнания бесов. Вроде бы ничего неприятного или болезненного, но занудно и отнимает время. Но ведь дофин поставил условие - необходимо их пройти, чтобы быть допущенной к армии. Значит, так тому и быть. Нужно пройти проверку церковного трибунала - здесь, в Пуатье. О, этот Пуатье... самый большой город, который до сих пор видела Жанна. Есть на что посмотреть девчонке, которая выросла в деревне и с тех пор повидала только небольшие крепости - Нефшато, Вокулёр - да ещё на днях замок Шинон. Здесь, в Пуатье, заседает парламент, верный дофину Карлу, здесь также имеется университет. И вот из этого-то университета как раз больше всего судей. Всего их, членов трибунала, пятнадцать, и каждый норовит спросить что-нибудь заковыристое. Хотя... на самом деле, больше всего Жанна опасалась одного-единственного вопроса: "Девочка, а не придумала ли ты сама эти Голоса?". Но нет, этого никто так и не додумался спросить. Повезло с этим мечом из Фьербуа. Принадлежал ли он Карлу Великому или нет, но появился очень вовремя, послужил доказательством того, что Деву Жанну просвещают силы свыше. И теперь единственное, что решала комиссия - какова природа этих сил, происходят ли они из рая или ада, от Бога или Сатаны. От этого зависела также будущая рекомендация комиссии: допустить ли Жанну к командованию войском. Да, но... какое отношение имели к природе Голосов вот такие вопросы, как тот, который задал, к примеру, профессор теологии Гильом Эмери:
   - Жанна, по твоим словам, Бог хочет помочь французскому народу избавиться от бедствий. Но если Францию освободит сам Бог, то зачем же тогда нужны солдаты?
   Жанна не успела даже задуматься над этим вопросом, как сходу выпалила ответ:
   - Бог помогает тем, кто сам себе помогает. Франция должна сражаться за свою свободу. Дело французских солдат - идти в бой и храбро биться за свою страну, а Бог пошлёт им победу!
   После этого ответа наступило продолжительное гробовое молчание. Жанне стало скучно, и она заёрзала на своей скамейке. Долго ещё они там?
   Монах-францисканец Сеген де Сеген прокашлялся и взял слово:
   - Жен-на! Скази-ка нам, на каком язике гофорили с топой Голоса?
   Девушка чуть не упала от такого произношения. Конечно, её собственный французский был далёк от совершенства, ну так она и жила до сих пор в провинциальной глуши, а тут вот... Ничего удивительного, что, рассерженная глупыми придирками, Жанна ответила несколько резковато:
   - На лучшем, чем ваш!
   Она тотчас же спохватилась, прикусила язык, испугавшись неминуемой неприятности, но комиссия только расхохоталась её дерзкому ответу. Лимузенский акцент брата Сегена успел надоесть решительно всем. Разозлённый брат Сеген закричал:
   - Тай знамэние, которое поттвертит, што ты послана Богом!
   Жанну на мгновение охолодил страх: вот сейчас она - один на один перед всем миром. Миром, который задушил голодом героев Руана, а теперь взялся за орлеанцев. Миром, который словно сговорился не допустить её к исполнению миссии, провозглашённой мудрым Мерлином. Сжав зубы и мысленно прикрикнув на собственный страх, девушка встала со скамьи и воскликнула:
   - Я пришла в Пуатье вовсе не для того, чтобы давать знамения и творить чудеса! Отправьте меня в Орлеан, и я вам покажу столько знамений, что хватит на тысячу лет! Пусть мне дадут хоть немного солдат - и я сделаю это!
   Жанна знала, о чём говорила. В то самое время, когда на протяжении трёх недель её допрашивала церковная комиссия, под знамя Девы стихийно собирались тысячи добровольцев. Многие из них не имели при себе никакого оружия, опыта боёв, зато другие обладали тем и другим и охотно учили новобранцев. Удивительно, но местные жители охотно давали солдатам еду и одежду. Занятая делами комиссии, Жанна не имела возможности часто встречаться с теми, кто шёл под её командование, но тем приятнее ей было время от времени видеть их - всё более многочисленных и организованных. А ещё были делегаты из Орлеана, те, которые молили о помощи - как можно скорее. И этой помощи они, разуверившиеся во всём, ожидали от несовершеннолетней, неграмотной крестьянской девушки.
   И вот однажды, по прошествии этих трёх недель...
   Председатель комиссии поднялся со своего места, значительно прокашлялся, и раздался его баритон:
   - Трибунал Университета Пуатье постановляет: нами не найдено никаких препятствий к тому, чтобы разрешить Деве Жанне возглавить армию. Учитывая, что ей какое-то время придётся выполнять мужское дело, мы объявляем её вправе носить мужскую одежду, с целью защиты её целомудренности. Его величество король Карл может направить её в Орлеан!
  
   * * *
  
   Ой, как хорошо! Страшный трибунал позади! Мне разрешили направиться в армию! Да и отправляться далеко не надо, армия - вот она, через улицу. Палатки с добровольцами, всеми, кто прибыл сюда, пока меня проверяла комиссия. Люди поверили мне... и даже раньше, чем комиссия разрешила им верить.
   Немного неудобно. Получается, что я всех обманула, ведь в действительности никакие святые ко мне не приходят. Но что же мне делать? Неужели ждать, пока к какой-нибудь девушке, живущей в Лотарингии, в самом деле придут святые? А если никогда не придут - что будет с милой Францией? Вон гонцы из Орлеана рассказывают - так страшно, в городе уже есть нечего. Ещё чуть-чуть - и жители начнут умирать прямо на улицах.
   А я ведь много не хочу. Только чтобы армия пришла к Орлеану и отбросила злых годонов прочь. Командовать я не буду, вот ещё, для этого капитаны есть. Наверное, правда, придётся в атаку ходить, подняв меч, тот самый, из Фьербуа. Ох и тяжёлый он, надо потренироваться, чтобы из руки не вываливался, а то что я за девушка из предсказания?
   И ещё знамя. Надо какое-нибудь особенное. А может, сделать два - большое и поменьше? И как они будут выглядеть? Конечно, белые, но с рисунками. Да, и с шёлковой бахромой. И рисунки какие-нибудь подходящие. Что бы такое придумать? Я ведь теперь вроде как девушка из предсказания Мерлина, ко мне якобы являются святые, значит, рисунки должны быть подобающие. К примеру, вот такой рисунок: Бог-Отец восседает на троне из облаков и держит державу в руке. И ещё два ангела, преклонив колени, подают ему лилии. Надпись какую-нибудь, например: "Jesus, Maria". А на обратной стороне знамени что бы такое нарисовать? Предположим, корона Франции, поддерживаемая двумя ангелами. А ещё маленькое знамя, ах да, это называется хоругвь... допустим, с изображением ангела, подносящего лилию богородице. Не слишком нахально? И так неудобно перед Богом, лишь бы Он на меня не рассердился за обман... но ведь я просто хочу помочь милой Франции, которая так страдает от злых англичан! Неужели Бог разгневается на меня за это?
  
   * * *
  
   Окрестности Орлеана, 28 апреля 1429 года
  
   - Дюнуа... Что это значит? Где мы находимся?
   Жанна широко открытыми глазами смотрела перед собой. Как же так? Орлеан - вон он, рукой подать. Но... от него отделяет река!
   - Дюнуа... Почему так? Вы же сказали, что приведёте армию в Орлеан?!
   Опытный командир с превосходством и снисхождением смотрел на самоуверенную девчонку:
   - Эх, Жанна. Какая разница - там или здесь? Там - десяток английских крепостей, здесь всего три, фактически две, но одна лишь Турель стоит десятка. Не правда ли?
   Жанна посмотрела на большую крепость, на которую указывал ей Дюнуа. Да... высокие стены, перед которыми ров. В проёмах стен отчётливо видны пушечные жерла. На стенах - лучники. Что же делать? Как добраться до Орлеана?
   - Дюнуа! Ла Ир! Может быть, всё-таки попробуем атаковать? Ведь если получится, Орлеан свободен?!
   Кто-то из командиров позади Жанны отчётливо прыснул от смеха. Девушка закусила губу, из её глаз покатились слёзы. Однако она быстро взяла себя в руки. Ни к кому не обращаясь, произнесла:
   - Очень жаль, что вы привели сюда армию. С тем же успехом мы могли бы находиться сейчас на дне морском. Но давайте подумаем, как теперь быть. Ведь можно, наверное, переправиться на тот берег? Лодки где-нибудь удастся найти?
   Дюнуа равнодушно пожал плечами:
   - Лодки надо было приготовить заранее. Конечно, кое-что найдётся, но не на всю же армию.
   - Можно перевезти хотя бы обоз с продовольствием? Ну, конечно, сотню солдат хорошо бы ещё. Это получится?
   - Продовольствие? И ещё сотню солдат? Да, полагаю, перевезти можно. Но вы же попадёте под обстрел со стороны англичан!
   - Да, наверное, возможно и такое. - Жанна повернулась от Дюнуа к другим капитанам. - Ла Ир, у меня к вам просьба: пока мы будем готовиться к переправе, пожалуйста, пусть ваши люди сделают вид, будто готовятся атаковать Турель. Разумеется, так, чтобы никто из наших не пострадал. Вы сможете это сделать? Надеюсь, в таком случае англичане отвлекутся, не заметят нас. Когда вы сможете привести армию на правый берег, я присоединюсь к вам, и мы вместе прибудем в Орлеан. Хорошо?
  
   * * *
  
   Весенние сумерки медленно сгущались, превращаясь в мертвящую темноту над городом. Вот и ещё одна ночь наступает. Наступает, ложится на город - в полной тишине. Не слышно не только уличных разговоров, но и собачьего лая, весенних криков котов - голод вынудил жителей съесть даже крыс, ещё полгода назад бегавших стаями по городским свалкам. Жители забыли, как выглядит рыба - её слишком опасно стало удить из-за обстрела со стороны южных английских фортов. На весь Орлеан осталось всего несколько лошадей. Защитники города идут в редкие вылазки пешком. Однако сил для вылазок остаётся у них всё меньше и меньше. И всё же те, кто способен сражаться, получают еду в первую очередь. Для остальных же пропитания нет. Вот почему сегодня вечером городская беднота - сорок тысяч женщин, детей, стариков, инвалидов - должны будут покинуть город в надежде на милость осаждающих. А если англичане не позволят им уйти из осады? Что же, значит, остаётся только умереть.
   Тихо, покорно, без единого слова упрёка собирались измождённые, исхудавшие люди перед городскими воротами - за последней надеждой. Городские стражники не смели смотреть им в глаза. Старшины города не вышли к ним - зачем, что бы это изменило?
   С унылым скрипом открылись ворота. Застонал опускаемый подъёмный мост через ров. Обречённые люди стояли безмолвно и неподвижно, никто не решался сделать первый шаг навстречу гибели, которая неизбежно сменит зыбкую надежду.
   Со стены раздался крик часового. Что это - англичане атакуют? О, только бы не это... А впрочем, какая разница...
   Часовой на стене закричал снова. В его голосе вовсе не было тревоги. Напротив - радость. То, чего жители не знали уже девять месяцев.
   Снаружи послышался звон железа. Ржание лошадей. Взволнованные голоса. Штурмующие, годоны?
   Те, кто стоял ближе к выходу, не без труда нашли в себе силы, чтобы расступиться. И - чтобы не упасть от радости. К городским воротам приближалось несколько десятков французских солдат, следовавших за девушкой в серебристых доспехах, ехавшей на вороном коне. И - телеги. Множество телег. Телеги, от которых прямо-таки исходил запах - муки, мяса, рыбы. Запах спасения и жизни. А значит, беднякам уже незачем уходить из города. Десятки, сотни тысяч орлеанцев не погибнут от голода. Они останутся жить.
   Какой-то священник невдалеке завопил: "Слава Богу, к нам пришла помощь! Спасение! Да здравствует король!" В ответ люди, только что получившие помилование от смертного приговора, из последних сил закричали: "Слава Деве Жанне! Да здравствует Орлеанская Дева!". Почему-то никто не славословил Бога и короля. Все отлично понимали, кому на самом деле город обязан своим спасением от голодной смерти.
  
   Окрестности Орлеана, май 1429
  
   - Видите ли... мадмуазель... если мы поведём армию к Орлеану мимо позиций годонов, то они ведь нападут на нас!
   Капитан Дюнуа, батард Орлеана, снисходительно, как и полагается при обращении к несмышлёному ребёнку, пытался объяснить Жанне, почему нельзя вести армию в осаждённый город по правому берегу Луары. Почему нельзя по левому, Жанна поняла ещё несколько дней тому назад сама, едва только увидела главное укрепление англичан на том берегу - Турель, прикрывавшую мост через Луару от французских войск. Дюнуа и Ла Ир правы, с марша такую крепость не возьмёшь, но... значит, надо идти по правому берегу! Там, где у англичан главные силы... Что из того? Жанна не могла скрыть своё раздражение:
   - Я вас не понимаю, Дюнуа! Ведь мы здесь именно для того, чтобы сражаться с англичанами! Они нападут на нас - отлично, дадим им бой на открытом месте, не придётся штурмовать их бастионы! Вы сами говорили мне, что на этом берегу их вдвое меньше, чем наших воинов, а ведь к нам ещё придёт ополчение из Орлеана!
   - Да, конечно, но... армия не готова к бою. Много месяцев наши солдаты не видели побед. Они просто разбегутся в страхе при виде одного-единственного годона. Вы же этого не хотите?
   - Дюнуа, мне очень жаль, что вы так думаете о своих солдатах! Дайте им шанс! Если вы не собираетесь немедленно стать англичанином, уважайте тех, кто готов биться с врагом! Я знаю своих солдат! Они готовы сражаться и погибнуть ради свободы Франции!
   Жанна обращалась к Дюнуа более резко, чем ей бы самой хотелось. Она всё ещё не могла простить ему, как, впрочем, и другим командирам, недавний обман при выдвижении армии к Орлеану, когда её привели не на тот берег. Раздосадованная их поведением, девушка решила взять командование в свои руки, по крайней мере, до прибытия войска в Орлеан, предоставляя остальным капитанам либо присоединиться к ней, либо убираться восвояси:
   - Значит, так, Дюнуа! Я веду армию к Орлеану отсюда - правым берегом! Через час-два мы будем в городе! Хотите идти со мной - милости прошу!
   Дюнуа раздражённо пожал плечами. Вот дура деревенская. Один раз удалось ей проскочить в Орлеан, провезти продовольствие под носом у небольшого английского отряда, пока гарнизоны Турели и Огюстена отвлеклись на фейерверк Ла Ира - она и возомнила о себе. Значит, сейчас всё и закончится. Англичане атакуют, французы разбегутся, на этом история похода Девы Жанны завершится. Ладно, пусть так и будет, вмешиваться проку никакого.
   Некоторое время они ехали молча впереди войска; Ла Ир, Буссак и де Рэ следовали за ними. Дюнуа невольно оглядывался назад: надо же, какая длиннющая колонна - даже хвоста её не видать. Убедила-таки французов Дева Жанна пойти за ней. Только этого мало, надо ещё уметь сражаться и побеждать. Это вам, мадмуазель, не стадо пасти на лужайке.
   Вот уже показались впереди английские укрепления.
   - Ну, что? Разворачиваемся в боевой порядок?
   Жанна молчала, погружённая в размышления. Дюнуа подождал ответа, оглянулся было на других безмолвных капитанов, затем пожал плечами: пусть девчонка делает что хочет, раз уж всем наплевать.
   Всё ближе и ближе английский бастион... Вот уже видны солдаты на стенах... пушки... возле пушек - канониры с зажжёнными факелами. А глупая деревенская девчонка словно и не видит, что перед ней. Сейчас начнётся такое...
   Однако армия Жанны Дарк шла без единого выстрела мимо английских укреплений, словно не замечая их. Слышались топот конских копыт, фырканье лошадей, звон доспехов и оружия да скрип телег. И англичане застыли в своих бастионах - словно парализованные.
   Жанна не могла знать, что спустя несколько веков военный приём, невольно использованный ею во время движения армии в Орлеан, получит наименование "психическая атака".
  
   * * *
  
   Святой Михаил... Святая Екатерина... Святая Маргарита... Завтра - решающее сражение. Мы будем биться за Турель. Помогите мне, пожалуйста! Я так мало знаю... Мне не удалось убедить англичан уйти добром, из-за этого едва не погибли два моих гонца - люди, которые доверяли мне. Пришлось сражаться. Впервые я увидела, как в бою льётся французская кровь. Это произошло из-за меня... из-за того, что орлеанцы поверили мне. Едва только армия вошла в город, они под командованием Дюнуа напали на бастион Сен-Луи - и их отбросили... Я опоздала: когда я приехала туда, уже были убитые и раненые французы. Правда, мы немедленно снова перешли в атаку и почти сразу поднялись на стены... Святая Екатерина, это ничего, что я кричала солдатам "кто любит меня, за мной"? Это ведь не грех гордыни? Я просто знала, что иначе нас побьют, а милой Франции уж и без того досталось... А потом вдруг появились годоны со стороны западных укреплений, нас едва не окружили. Это было очень страшно, мне вдруг показалось, что я снова рядом со стадом, на которое нападают хитрые волки - один отвлекает внимание, другие подбираются сзади. Пришлось отправить ополченцев с пиками навстречу врагу, годоны остановились. И вдруг оказалось, что бастион Сен-Луи уже взят. Так странно, неожиданно! И приятно... победа. Я сама такого не предполагала. Потом выяснилось, что никто не ожидал, и даже сам Дюнуа... а зачем же он повёл людей в бой, если не верил в победу? Не могу я этого понять. И всё-таки самое страшное было позже... когда я увидела убитых англичан... их было так много. И на моих латах была их кровь... Господи, вразуми, что мне делать? Я не хочу, чтобы погибали англичане, даже если они плохие! Но ведь иначе - погибнут французы! Неужели только так и возможно? Потом очень похоже было у бастиона Огюстен на левом берегу, нас едва не опрокинули англичане, вышедшие в контратаку. Хорошо - моя гвардия с копьями остановила их. Даже удивительно: двадцать человек - против сотни, а то и больше... и годоны неожиданно встали, остановились, как вкопанные. А тут подоспели Ла Ир и де Рэ, мы бросились вперёд - и вдруг опять оказалось, что бастион взят, бой окончен... я и не заметила, как это произошло. А что будет завтра? Такая страшная эта Турель. Как Солсбери сумел её взять? Уму непостижимо. А ещё удивительнее - то, как он погиб: говорят, от шального выстрела, который нечаянно произвели мальчишки, игравшиеся с одной из пушек на стене Орлеана, когда канониры ушли, чтобы перевязать раны. Я сперва думала штурмовать с левого берега, но потом Ла Ир объяснил, что лучше атаковать через мост, с этой стороны Турель слабее защищена. Там только подпорная стена, которую почему-то называют больверком, её построили англичане, чтобы орлеанцы не могли их атаковать. Но сказать по правде... мне этот больверк совсем не показался слабо защищённым. Он высокий, перед ним ров, а ещё там на стенах пушки, много солдат с луками и арбалетами.
   Как мы будем брать Турель? Не знаю. Но ведь не взять её - нельзя!
   Мои Голоса! Пожалуйста, помогите мне! Научите, что делать! Я не знала, когда шла в Вокулёр, что мне придётся самой командовать армией! Я не готова к этому! Я всего лишь слабая, необразованная деревенская девушка! Почему, почему никто не хочет помочь мне?
  
   * * *
  
   Утром 7 мая 1429 года французские войска под командованием Орлеанской Девы вышли на штурм Турели - главного бастиона англичан на левом берегу. Первый удар французы наносили по высокой каменной баррикаде, подпорной стене, прикрывавшей форт с его наиболее слабой стороны, обращённой к Орлеану. Защитники Турели, словно заворожённые, смотрели, как к ним приближаются тучами прикрывающиеся щитами солдаты противника. Французы придвинули пушки и принялись обстреливать защитников баррикады. Те пытались отвечать, но их артиллерия была намного слабее. Баррикада разваливалась на глазах, англичане гибли десятками. Французы принесли осадные лестницы, подошли к стенам, спустились в ров, и начался штурм баррикады. У англичан словно появились новые силы, они обстреливали атакующих и швыряли в них камни - обломки полуразрушенной стены. Каким-то чудом смогли они отогнать штурмующих. И вдруг перед французами появилась девушка в серебристых доспехах, державшая в руках белое знамя с шёлковой бахромой. Та девушка, о которой столько твердили в последние дни соратники тех, кто сейчас защищал больверк. Та самая Дева Жанна, которая поклялась короновать ублюдка Карла. Та, которая колдовством провела восемь тысяч солдат в Орлеан, в тот же день захватила Сен-Луи, а затем и Огюстен - и их защитники оказались совершенно беспомощны перед чарами этой ведьмы. Неужели её ничем не проймёшь?
   Сотни стрел из луков и арбалетов обрушились на семнадцатилетнюю девушку. Мгновение - и метко посланная одним из арбалетчиков железная стрела пробила её доспехи, поразив ключицу.
   - Захватить ведьму - живой или мёртвой!
   Сэр Уильям Гласдейл, командир англичан в Турели, лично командовал солдатами, бросившимися на вылазку - к истекающей кровью Жанне. Над ней закипела жаркая схватка. Англичан удалось отбросить, французы отнесли Жанну в сторону, сняли с неё доспехи. Плача от боли, девушка сама вынула стрелу, и ей наложили повязку на рану.
   На этом битва за Турель окончилась. По крайней мере, так показалось торжествующим англичанам. Французы уныло покидали территорию перед баррикадой, отвозили в сторону пушки. На верху баррикады послышался смех, победоносные англичане дразнили этих жалких бездельников, неспособных ни на что без своей ведьмы. Победа...
   С чем сравнить ужас англичан, когда они увидели только что сражённую колдунью с рукой на перевязи, снова призывавшую своих солдат на штурм?
   Неужели с ней невозможно справиться?
   Защитники крепости не успели опомниться, а французы уже тысячами лезли на стены. Хуже того, с южной стороны появился другой отряд орлеанцев, который поджёг деревянный мостик, соединявший баррикаду с крепостью. Защитники подпорной стены оказались отрезаны. Англичанам в фортах на правом берегу оставалось только смотреть в ужасе на гибель своих товарищей - помочь им было уже невозможно. Французы, разозлённые предыдущими неудачными стычками этого дня, не брали пленных, если за них не заступалась Дева Жанна. Сэр Уильям Гласдейл, пытавшийся вернуться в крепость, упал с горящего мостика и погиб в пламени. Потеряв большую часть своих людей на больверке, защитники Турели уже не могли ничего противопоставить штурмующим. Солнце ещё только начало закатываться, когда остатки гарнизона Турели сдались.
   На этом история осады Орлеана завершилась. За девять дней простая деревенская девушка, пастушка, пришедшая из дубового леса, что в Лотарингии, сделала то, что за девять месяцев не удалось опытным французским командирам. Единственное, что оставалось теперь капитану англичан сэру Джону Тальботу, - это увести своих уцелевших солдат прочь от Орлеана и его победоносной спасительницы. Именно так он и поступил: в течение ночи, последовавшей за падением Турели, его войска тихо покинули уцелевшие форты, бросив не только припасы и артиллерию, но также своих больных и раненых товарищей, которым оставалось теперь надеяться только на то, что французская ведьма будет к ним куда добрее, чем их собственные командиры.
   Так оно и оказалось.
  
   * * *
  
   Домреми, конец мая 1429
  
   - Эй, Жак! Привет! Спешишь куда-нибудь?
   Так неожиданно обратился к пожилому Жаку Дарк сосед Поль, отец Эдмона. Неожиданно - потому что с тех пор, как Жанна дала Эдмону от ворот поворот, Поль высокомерно отворачивался от Жака каждый раз, когда видел его на улице. Да, конечно, отец вроде бы не виноват, дочка уж больно своевольная, ну так надо было суметь управиться с ней - хоть розгой, хоть как, только чтоб красоту не попортить. Младшую-то сумели приструнить да замуж выдать за кого хотели, а уж какая была норовистая. Вот и со старшей так же следовало.
   Неудивительно, что от такой внезапной почести Жак резко остановился и разинул рот, недоумевающе глядя на соседа. С чего вдруг гнев сменился на такую милость?
   - Ты, Жак, эта... В общем, ты плохого обо мне не думай. Ладно?
   Жаку оставалось только удивлённо выпучить глаза:
   - Поль, ты это о чём? Я не понимаю тебя. С чего бы это мне вдруг думать о тебе плохо?
   - Ну... что Эдмон судился с дочкой твоей. Жаннетт которая. Мы же не знали, сам понимаешь. М-да.
   - Не знали? Поль, о чём ты толкуешь, никак не пойму? Чего это вы про Жаннетт не знали?
   - Ну... эта. Что она и вправду Богом избрана. Для спасения Франции-то, как Мерлин сказал. М-да. А ты что, сам ещё не знаешь? Дали ей армию, дали, вот так оно и вышло. Комиссия проверила её, всё и подтвердила: точно, являются к ней святые и говорят, как да что делать надлежит. Дофин Карл приказал - дать ей армию, вот. И как приехала она в Орлеан, так сразу годонам и задала взбучку. М-да. Монах у нас останавливался, проездом, понимаешь, переночевать просился, вот и рассказал. А ты, выходит, и не знал ничего даже. М-да. Так что никакой осады перед Орлеаном больше нет. И дочку твою Жаннетт прозвали за это Орлеанской Девой. Как годонов прогнала, так три дня в её честь празднества шли по всему городу. На улицах светло было от факелов, все танцевали. Люди чуть с ума не сходили от радости. М-да. А Эдмону я, эта, надавал уже по шее, чтоб глупостей не делал. Ну, бывай. Не держи на меня зла, ладно? Если Жаннетт увидишь - передай: старый Поль с женой кланяются ей, просят не поминать лихом.
   Поль уже неторопливо удалился в направлении к своему дому, а старый Жак Дарк стоял в смятении, оглушённый, не зная, что и думать обо всём услышанном.
  
   * * *
  
   - Приветствую вас, ваше преосвященство!
   Скромный епископ Пьер Кошон обернулся на голос и тотчас проворно вскочил со своего места:
   - Здравствуйте, ваша светлость! Добрый день, милорд!
   - Шутить изволите, ваше преосвященство? Разве могут быть сейчас добрые дни?!
   Его светлость граф Уорвик был в очень мрачном расположении духа и не скрывал этого.
   - О, милорд, я вас понимаю! Вы, несомненно, имеете в виду то, что произошло под Орлеаном?!
   - Именно это. Какая-то девчонка... пастушка. Это не только одно из самых тяжёлых и унизительных поражений английской короны, но и самое непонятное!
   - И попахивает колдовством... не так ли? - подал голос третий участник беседы, граф Люксембургский.
   - Полностью согласен с вами, граф. А вы как полагаете, ваше преосвященство? Эта ихняя Дева Жанна - колдунья? Она побеждает с помощью Сатаны? Может быть, проводит чёрные мессы?
   - В этом я не уверен. Про чёрные мессы с её участием ничего не знаю. Но вот еретичка она - вне всякого сомнения!
   - Еретичка?! Но ведь ваши коллеги проверяли её благонадёжность в Пуатье и остались вполне удовлетворены!
   - Вы правы. Причём самое огорчительное - то, что эту глупость поддержал ректор Парижского университета. Это всё из-за того, что меня там не было. Однако не всё так плохо, господа! Материалы процесса в Пуатье могут куда-нибудь исчезнуть, перестанут нам мешать... если того захочет архиепископ Франции. Впрочем, он пока, увы, к этому не готов. Но всё может измениться.
   - Она и колдунья, будьте уверены! Она заворожила всех французских солдат! Они с радостью умирают, защищая её!
   - Граф! Мне кажется, вы несколько поспешны. Извините, не могу удержаться от вопроса: откуда вы это знаете? Ведь бургундская армия ещё не сталкивалась с Девой Жанной?!
   - Граф Люксембург прав, могу подтвердить. Но если бы только французские солдаты... Ваша светлость, ваше преосвященство, всё обстоит намного хуже: почти каждый английский командир мечтает захватить Деву Жанну в плен - и взять её замуж! Вся английская армия только и знает, что твердит о её необычайной красоте, уме и отваге!
   - Ну, знаете... если так, то я ничуть не удивляюсь тому, что произошло под Орлеаном. Да, это колдовство, бесспорно. Но и ересь тоже. Вопрос - что вы собираетесь делать? Вы можете взять её в плен и передать мне, церкви, для вынесения обвинительного приговора за ересь и колдовство? Будьте уверены - она получит всё, что ей причитается! Если понадобится вынудить её к признанию в колдовстве, я прикажу её пытать! Её сожгут на костре, а пепел будет выброшен в Сену!
   - Боюсь, что у нас слишком мало сил для этого. Потери Англии под Орлеаном были очень велики. Я просил его высочество милорда Бедфорда собрать в Англии людей - сколько получится, но вряд ли и это поможет. Дева Жанна окружена всеобщей любовью надёжнее, чем стенами крепости.
   - Великие завоеватели говорили: осёл, нагруженный золотом, возьмёт любую крепость. Может, и не стоит нам так уж возражать против коронации ублюдка Карла? В конце концов, чем он сможет нам помешать? И давайте не будем забывать, что архиепископ Франции - всего лишь человек...
  
   * * *
  
   Задумавшись о настоящем и будущем, Жанна прогуливалась в парке перед королевским дворцом в Блуа, когда шум шагов сзади заставил её обернуться. К ней приближался молодой человек - высокий, стройный, красивый, могучего телосложения. Лицо его показалось девушке знакомым. "Откуда я его знаю, при каких обстоятельствах видела? Ах, да. Это ведь он так странно смотрел на меня в день первой аудиенции у дофина Карла. Возможно, что этот человек также участвовал в некоторых боях?.. Нет, не припоминаю."
   - Жанна! Извините, ради Бога. Мне нужно так много вам сказать...
   - Простите, сударь, кто вы? Мне знакомо ваше лицо, но...
   - О, тысяча извинений. Конечно, прежде всего я должен был представиться. Моё имя - Робер дез Армуаз. И...
   Робер вдруг замолчал, уставившись на Жанну тем же самым взглядом, что и тогда, на аудиенции.
   - Да, сударь? Вы что-то хотели мне сообщить?
   Робер встрепенулся и внезапно зарделся.
   - Простите, Жанна... Если вы не заняты в эти дни, могу ли я умолять вас о чести навестить мой родовой замок?
   Жанна смутилась. Похоже, Робер дез Армуаз собирается разговаривать вовсе не о войне, не о политике.
   - Сударь... право же, мне приятно ваше приглашение, но, пока моя миссия не выполнена и король не снял с меня обязанности главнокомандующего, я не могу позволить себе... то, что вы, возможно, имеете в виду, приглашая меня в гости.
   Робер понуро опустил голову:
   - Простите, Жанна... Я всё понимаю. Вам не до... не до поездки в мой замок. Ещё раз - извините, ради Бога.
   Юноша повернулся и пошёл прочь, а Жанна со странным смешанным чувством жалости и горечи глядела ему вслед. "Может быть, не следовало ему отказывать? Вдруг он - тот самый... Нет, нет, не моё дело - заводить придворные знакомства. Вот когда выполню свою миссию, короную дофина... тогда ведь я уеду в Домреми... но, может быть, по пути всё-таки загляну в замок Армуаз?"
  
  
   Глава 3. Луара - река крови
   Долина Луары, июнь 1429.
  
   Капитан Дюнуа, любимец прекрасных дам, батард Орлеанский, мрачно смотрел на проходившие перед ним в направлении крепости Жаржо войска. Просто какое-то сумасшествие. Эта девчонка... Может, правду говорят, что она волшебница? Ведьма? Или, хуже того, святая? Ведь это уже не война вовсе. Испокон веков мы воевали просто: собрали солдат, дали одно-два сражения, победили или проиграли, заплатили жалование войску, распустили большую его часть, получили выкуп за вражеских пленных, заплатили за своих - и по домам до следующего похода. А теперь что происходит? После чудес, случившихся под Орлеаном, армия только растёт с каждым днём. Жалование солдатам задерживается - а они этого будто и не замечают. И при этом не грабят. Ведут себя, будто в церкви... хотя - где, когда это французские солдаты с почтением относились к церквам? А вот поди ты - теперь так оно и есть, ходят в церковь, потому что пастушка из Лотарингии их к этому приучила. И ни малейшего принуждения, никаких наказаний, собственно, нет для нарушителей. Ни повешений, ни даже порки. Кто проштрафился - того попросту выгоняют из армии, отбирают оружие... впрочем, таких случаев было с начала похода два или три. Солдаты будто в ангелов превратились. И местные жители радостно дают продукты и фураж, принимают к себе раненых и больных. Где, когда такое было? Пастушка... впрочем, нет, теперь её так и не назовёшь, графиня Лилий, хотя официально титул ещё не присвоен, но церемония никого не интересует. Да и герб у неё будет - почти королевский. Так пожелал Карл - на радостях, когда девчонка вернулась из-под Орлеана. И выходит, что теперь она по своему титулу уступает только герцогам. Нет, это сумасшествие. Безумие, охватившее и французов, и англичан. Теперь уже годоны как огня боятся вступать в бой. Как только видят приближение армии пастушки, то бишь графини Лилий, так сразу уносят ноги, бросая пушки и обоз. А что творилось в Орлеане вечером после взятия Турели! Королей так не приветствуют. Все жители выбежали на улицы, всё было освещено факелами, орлеанцы плясали, вопили от радости, старались дотронуться до серебристых доспехов своей Девы, её вороной лошади. Жаль, Карл этого не видел, его радость от снятия осады крепко поубавилась бы. Ведь эта Дева, если вдуматься, сейчас кого угодно на трон посадить может. Захочет - объявит себя королевой, армия встанет грудью за неё, простолюдины с ума сойдут от восторга.
   Гм... а ведь это мысль. Надо подумать, как бы преподнести её при случае моему венценосному родственнику. Глядишь, и успокоится сумасшествие.
   * * *
   - Поверьте, Жанна, мы не сможем взять Жаржо штурмом! Это даже не Турель! Здесь гарнизон - немногим меньше нашего войска. Сюда отступила большая часть тех годонов, которых мы прогнали из-под Орлеана. Ими командуют Суффольк и братья де ла Поль, которым не занимать военного опыта. И пушек у них хватает. Самое правильное, что мы можем сделать, - осадить Жаржо и спокойно ждать, пока у годонов закончатся продукты. - И маршал де Буссак со значительным видом поднял палец:
   - И вот тут-то их численность сыграет с ними роковую шутку! Они начнут голодать и умирать! Настанет день, когда они поднимут белый флаг и на коленях приползут к нам в плен! Суффольк хочет переговоров с Ла Иром, надеется заключить перемирие на две недели - очень хорошо, это верный признак их слабости!
   Жанна как будто внимательно слушала маршала, но её лицо не выдавало никакой реакции.
   - Жанна, пусть вас не обманывает лёгкость, с которой вы вчера взяли предместья! Вам просто повезло. Ещё немного - и вас могли захватить в плен!
   Жанна не стала отвечать, что ей самой вчерашний бой вовсе не показался лёгким. Англичан удалось быстро отбросить - это да, но схватка была очень напряжённой. А вот перспектива долгой осады крепости вовсе не радует. Луару следует очистить от годонов немедленно, значит - только штурм.
   - Мне очень жаль, маршал. Велите готовиться к штурму.
   Как, это всё? Самоуверенная девчонка! Так старательно втолковывал, объяснял ей - и всё понапрасну?
   Отойдя от маршала, Жанна занялась расстановкой артиллерии. По её приказу, сразу по несколько орудий в каждом месте устанавливались так, чтобы подавить ту или иную пушку на крепостных стенах. Когда этого удалось бы достичь, пушки следовало перевозить дальше, туда, где неприятельский огонь ещё был силён.
   Прошло совсем немного времени, и всё было готово, обе армии притихли перед боем.
   Жанна взмахнула шпагой, и французская артиллерия дружно ударила по крепостным стенам. Английские пушки не остались в долгу. Пороховой дым окутал окружающее пространство, от грохота канонады у людей закладывало уши.
   В дыму сражения англичане не видели, как на мосту, ведущему к крепости с другого берега Луары, появился небольшой французский отряд, тихо убравший нескольких часовых, которые, отвлечённые шумом битвы на противоположной стороне, слишком поздно заметили опасность. Без единого выстрела отряд подошёл к незащищённому участку стены, где некому было отбить нападение, и вскоре осаждающие были уже внутри английских укреплений.
   Тем временем, на другой стороне - там, где кипел основной бой, - английская артиллерия была уже подавлена, и начался штурм стен. Англичане, обескураженные неправильным поведением противника - как же так, атаковать одновременно отовсюду, это не принято! - пытались сопротивляться, сбрасывая камни на осаждающих, и Жанна получила легкое ранение. Бой угрожал затянуться, но...
   - Мы окружены! - раздался вдруг вопль среди осаждённых. - Французы атакуют сзади!
   Это отряд, вторгшийся в крепость с тыла, уже атаковал годонов. Разумеется, те могли собрать силы, смять горстку дерзких храбрецов, но само ощущение того, что французов ведёт в бой "ведьма", парализовало мужество англичан.
   - Спасайтесь! Все на мост, пока его не захватили! - послышались крики внутри крепости. Солдаты на стенах дрогнули, побросали оружие, кинулись спускаться внутрь укрепления. Не прошло и минуты, как французы захватили стены и уцелевшие орудия. Внутри крепости началась паника и давка перепуганного гарнизона, все бросились назад, к мосту. Жанна не стремилась воспрепятствовать их бегству, и большая часть англичан вскоре нашла спасение на другом берегу.
   Когда бой окончился, командир отряда храбрецов, напавших на годонов с тыла, подошёл к Жанне. Та с улыбкой посмотрела ему в глаза:
   - Как ты хорошо кричал по-английски! Годоны сразу приняли тебя за своего. Когда же ты успел выучиться их языку?
   Молодой парень улыбнулся в ответ, тряхнул головой:
   - Когда был в плену у годонов, Дева!
  
   * * *
  
   Господи... как же это страшно... Святая Екатерина, вы, Святой Михаил и Святая Маргарита, ну почему нет другого пути к свободе и миру? Почему мы должны сражаться и убивать? У этих людей, погибших сегодня здесь, на поле Патэ, в родной Англии остались семьи, вдовы, сироты...Зачем, почему всё это происходит?
   Когда вчера капитулировал гарнизон Божанси, мне казалось, что можно будет обойтись без крови. Я уже думала - ещё немного, и англичане сядут на корабли и вернутся к себе домой. А сегодня...
   Можно ли было обойтись без атаки? Если бы англичане просто попросили нас дать им уйти, я бы разве отказала? Да мне ничего другого не надо! Живите спокойно в своей родной стране, и будем дружить через пролив! С какой радостью уехала бы и я сама домой...
   Когда Ла Ир сообщил мне о соединении Фастольфа с Тальботом и остатками гарнизона Жаржо, даже жутко стало. Подумалось - вот, снова они постараются устроить нам Пуатье, Креси. Я даже не видела ещё ни разу их страшные частоколы, но Ла Ир так ясно объяснил, что там происходит... И мне вдруг сразу стало понятно, как надо действовать. Просто - кавалерийская атака, раньше, чем подойдёт наша пехота. Правда, я рассчитывала, что Ла Ир всего лишь отвлечёт англичан, не даст им построить частокол, а тут и мы подоспеем. Даже была такая мысль - и пусть они уйдут, как из Жаржо, вот и хорошо. А получилось совсем не так. Ла Ир застал их врасплох, да ещё засаду лучников сразу обнаружил. Когда мы подошли, уже воевать было не с кем. Ла Ир поступил жестоко? Нет ведь! У него не было другого выхода! Англичан было очень много, и они готовились к нападению! Как ещё должны были поступить наши кавалеристы? По крайней мере, тех, кто не сопротивлялся, оставили в живых. И всё же это слишком страшно - залитый человеческой кровью холм. Тысячи погибших людей. Враги? Они теперь мертвы, значит, уже не враги. Просто - люди, которых мы убили. Мы убили их вынужденно, не стремясь к их смерти, но они всё равно мертвы, и кровь у этих людей так же красна, как у нас. А ведь придётся ещё убивать. Сколько? До каких пор? Ну почему англичане не хотят уйти по-хорошему? Хоть я как капитан и не должна так думать... хорошо всё-таки, что Фастольф успел увести часть своих людей. Может быть, наконец-то они сами, по доброй воле покинут Францию.
   Английские пленники... Бедные, несчастные люди. Испуганные, дрожащие, не понимающие нашего языка, опасающиеся мести. Многие среди них ранены... кстати, надо проследить , чтобы им предоставили необходимый уход. Как это страшно - оказаться в руках смертельных врагов... Я бы и рада отпустить их, и никакого выкупа не надо, но только вот - как бы они не взялись снова за оружие. Сэр Джон Тальбот... грозный лев, как орлеанцы прозвали его. Никакой он не лев. Просто - усталый, немолодой уже человек, покрытый шрамами от былых ран. Неужели это он едва не уморил голодом большой город? Не могу в это поверить. Не похож он на злодея, нет же!
   Господи, прости павших! Даже если они грешили - прости их! Мне страшно думать, что они, погибшие в бою, не получили возможности покаяния и воссоединения с Тобой.
   Что же мне делать дальше? Луара стала французской. Дорога на Реймс, к коронации дофина открыта. Скоро я буду дома. Мне впору радоваться?
   * * *
   - Ваше преосвященство! Как вы поживаете?
   - Заходите, ваша светлость... Плохо, всё очень плохо. Вы, конечно, знаете, что случилось на Луаре. Когда мы месяц назад разговоривали с вами, казалось, хуже быть не может, а вот... Больше у Англии нет армии. Проклятие, кажется, я связался с неудачниками!.. Да простит мне Господь резкие слова.
   - Но ведь я слышал - герцог Бедфорд собрал новую армию?!
   - "Армию"? Пять тысяч молокососов! И против них - двадцатитысячное войско этой девки-колдуньи! Что мальчишки смогут сделать там, где не справились опытные ветераны? А Бедфорд... когда, после Патэ, заседал его военный совет, капитаны рыдали в голос. Такого Англия ещё не знала. За полтора месяца потерять три армии! Лишиться того, что было завоёвано в течение пятнадцати лет!
   - Помилуйте, ваше преосвященство! Мне рассказывали, что сэр Джон Фастольф увёл с собой две тысячи человек?
   - А, правда. Они удрали с поля боя, как последние трусы. Сейчас в Англии их будут судить... во всяком случае, Фастольфа.
   - Ваше преосвященство, не отчаивайтесь... Возможно, у меня для вас утешительная новость. Девица Жанна не будет наступать ни на Париж, ни на Руан. Люди Карла убедили её сначала короновать его.
   - Короновать - дофина Карла? Где - в Реймсе? Я вас не понимаю: чему вы радуетесь? Ведь она пойдёт походом по Бургундии! Неужели вы надеетесь её остановить?
   - О, нет. До Реймса она дойдёт, вне всякого сомнения, и Карла коронует. Но вот потом... Главное - мы рассчитываем, что успеем укрепить Париж. Если она не сможет захватить столицу Франции, Карлу придётся вступить в переговоры с нами, а значит, армия будет распущена. И вот тогда...
   - И тогда девица останется без своего сброда. Вы сможете взять её и передать мне. Не так ли?
   - Вы совершенно правильно поняли меня, ваше преосвященство!
  
   Глава 4. Коронация
   Восточная Франция, лето 1429
  
   Дофин Карл не без некоторой опаски рассматривал стены Труа. Город, где его предала мать, королева Изабелла Баварская, когда заставила своего мужа Карла Простоватого от имени всей страны подписать договор с Генрихом Пятым, отдала ему замуж свою дочь, сестру дофина, и признала его власть над всей Францией. Предательница. Как это гнусно и отвратительно - предательство. Тем более - со стороны близкого родственника. Матери. Вот теперь приходится воевать с родной сестрой и племянником. Впрочем, нет, война с ними практически уже закончилась, теперь остаётся только привести в чувство неразумных бургундцев и их сторонников в Восточной Франции.
   Здорово укреплён этот Труа. Неужели графиня собирается взять его штурмом? А ведь точно - собирается, вот уже всю армию расположила для атаки. И получится у неё? Говорят, более мощные крепости взяла за один день - Турель, Жаржо. Так что, наверное, возьмёт и эту. Забавно будет посмотреть. Де ла Тремуйль уговаривал заставить графиню отказаться от штурма, похода, распустить армию, но это он зря. Во-первых, надо время от времени поразвлечься, а война забавнее любого пира. Правда, и опаснее тоже, поэтому военной забавой увлекаться не следует. А во-вторых, нашего брата Филиппа Бургундского привести к покорности не помешает. А то уж очень много он о себе возомнил. Наверное, думает, что, если англичане победят, то уедут к себе на остров, и он будет здесь править в своё удовольствие. Уже не победят. Все говорят, что после разгрома при Патэ у них совсем не осталось сил, даже вон - под боком у них Нормандия бунтует. Так что, брат Филипп Добрый, не помешало бы тебе перейти на мою сторону, пока ещё я не разозлился. Де ла Тремуйль уверяет, что бургундцы заплатят хорошие деньги, чтобы войну прекратить, но тут он меня не надует: если я коронуюсь в Реймсе, они раскошелятся куда щедрее, так что пока лучше повоюем.
   Просто удивительно, как безропотно армия слушается графиню. Капитаны, командиры, солдаты - все как один выполняют её распоряжения. И ведь не поймёшь, зачем она требует одно да другое. А ничего - получается у неё. И города бургундские сдаются один за другим, едва только увидят её. Вот этот, Труа - первый, который заартачился. Хотя нет, говорили, что Оссер тоже не сдался, его обошли, оставив отряд для осады. Впрочем, может, сейчас уже и он капитулировал. Молодчина графиня. Надо как-нибудь наградить её, прежде чем она вернётся домой, в свою Лотарингию. Что бы такое придумать? Деньгами, конечно, жалко. Впрочем, денег она вроде и не требует, это хорошо. Титул я ей уже обещал. Наверное, поторопился, надо было сначала короноваться, а уж потом - титул ей. Ладно, я её потом спрошу, чего она сама захочет, авось ничего особо обременительного.
   Жалко, что она чересчур святая да озабоченная войной. Она ведь такая хорошенькая. Неплохо было бы с ней попробовать вещи поинтереснее, чем походы, осады да штурмы. И ведь не объяснишь, что в ней такое особенное. Да, фигурка, ножки, личико - заглядение, спору нет, но этого добра и у других хватает. К тому же у неё волосы острижены коротко, а поди ты - и не портит её это вовсе. И мужская одежда тоже. Эх, графиня, вот если бы сделать так, чтобы англичан уцелевших прогнать, бургундцев усмирить, но чтобы ты после этого никуда не уезжала... а ещё - переоделась в нормальное платье, хотя бы вроде того, в котором была, когда мы познакомились... да чтобы святости своей поубавила...
   - Ваше величество! Вам лучше уйти отсюда! Сейчас начнётся штурм!
   Да? Уже? Ладно, ухожу. Вот здесь мне посидеть можно? Жалко, отсюда не очень хорошо видно, что происходит возле стен. Солдаты суетятся, таскают то-сё, лестницы какие-то длинные, наверное, чтобы на стены взбираться, машины всякие, катапульты диковинные подтаскивают, мешки набитые чем-то там. Мешки-то зачем? А, наверное, в ров сбросят, чтобы легче было на стены лезть. Забавно, все стараются для меня. Приятно, чёрт возьми!
   Эге! Все замерли, застыли, притихли. Что - сейчас начнётся, да? Может, мне ещё дальше отойти? Ладно уж, не увижу веселье, зато безопаснее. Графиня вышла к стене, подняла шпагу...
   Ой! Что это? На стене машут чем-то белым. Белым флагом. Что это значит? Открывают ворота. Они что, сдаются? Испугались, да? Вот забавно. Эх, жаль, не пришлось штурм посмотреть. Ладно, может, ещё доведётся.
  
   * * *
  
   Поход армии Жанны Дарк на северо-восток от Блуа, через бургундские владения оказался неожиданно лёгким. Это было тем более удивительно, что в двух предыдущих кампаниях бургундцы почти не несли потерь. Правда, французская армия под знаменем Девы росла день ото дня, и всё же полное отсутствие сопротивления со стороны противника даже обескураживало капитанов. Закрадывалась неприятная мысль - не кроется ли за этим некая ловушка? Однако армия шла всё дальше, крепости и города сдавались без боя один за другим, и владения французской короны росли, будто тесто на дрожжах. Злосчастный Труа, главный город Шампани, один из оплотов бургундцев, где ожидалось жестокое сопротивление... а вместо этого - капитуляция без боя, перепуганные именитые горожане, сумасшедший монах, который при виде Девы Жанны завопил, что она одержима бесами, рассмешил её, принялся "изгонять бесов" из красавицы - и вдруг пал перед ней на колени и закричал "Святая!". Шалон, где сразу после капитуляции города Жанна наткнулась на нескольких жителей Домреми и разговорилась с ними. Они почему-то спросили её, верны ли слухи, что она ничего не боится, а Жанна ответила им: "Я боюсь только измены". Почему она так сказала? Разве у неё был повод опасаться чьего-либо предательства? Не имела же она в виду некоторую неразбериху, случившуюся три месяца назад на подходе к Орлеану. И наконец, цель путешествия, венец побед - Реймс, где сторонники бургундцев тщетно пытались убедить горожан сопротивляться армии Девы. Как и прежде, французы беспрепятственно вошли в город, и сразу же архиепископ Реньо де Шартр отправился принимать Реймский собор. А назавтра была назначена коронация.
  
   * * *
  
   Сопровождаемая д"Олоном, Жанна в задумчивости шла по центральной площади Реймса, когда вдруг...
   - Жаннетт! Доченька! Милая! Это ты?!
   "Кто это?!
   Отец... Дядя... Вы здесь?!
   Отец, сможешь ли ты простить мне уход из дома?"
   - Доченька моя Жаннетт! Умоляю, прости меня за то, что я тебе наговорил тогда! Я ведь не понимал, что у тебя такая миссия - спасти Францию! Хочешь - на колени перед тобой встану?
   - Нет, отец, не надо, пожалуйста! Так ты на меня больше не сердишься?!
   - О чём ты, милая дочка?! Ты была во всём права! Это я ошибался, когда пытался помешать тебе! Я так рад, что ты меня простила!
   "Я - простила своего отца? За что?"
   - Доченька, вся наша деревня так гордится тобой! Ты спасла Орлеан, всю нашу страну! Ты коронуешь короля! Какое счастье!
   - Отец, расскажи, как там все наши? Мама? Катрин?
   - Мама немного приболела, ничего опасного, но она не смогла приехать с нами сюда. Катрин вышла замуж за Колена, мэра Грё, с тех пор я с ней не виделся... гм... ты знаешь, какой у неё характер.
   - Надеюсь, с ней всё хорошо...
   - Да... я тоже на это надеюсь. Доченька, ты поедешь с нами домой?
   - Да, отец, конечно! А по дороге заглянем к Катрин! Шампань теперь наша, можем ехать, куда хотим! Завтра утром и отправимся, ладно? Вы меня подождёте? Вы где остановились? Не хотите поселиться у меня?
   - Что ты, Жаннетт, не надо, мы остановились у знакомого, он нас принял с почётом, а там рядом с тобой сплошные важные вельможи, лучше нам быть от них подальше. К тому же - всего-то до утра. Доченька, дорогая моя, я так рад, что ты сможешь вернуться! Вся деревня будет счастлива! А уж женихи, парни наши... о-о... ты не представляешь, как они по тебе сохнут! Ты ведь всегда была самая красивая, а теперь ещё и прославилась! Доченька, а это правда, что ты - графиня?
   - Да, отец, король обещал сделать меня графиней Лилий. А ты, кажется, станешь графом... если я ничего не путаю.
   - Я - граф? Ой, как хорошо! А поместье графское нам дадут?
   - Отец, зачем нам поместье? Мы так замечательно будем жить в Домреми! Извини, отец, мне сейчас надо идти в Собор! Подумайте, если захотите, приходите ко мне сразу после коронации! А завтра утром - все втроём поедем домой!
   - Да, доченька, дорогая, иди - и да благословит тебя Бог! Какое счастье, что у меня такая девочка славная!
  
   * * *
  
   Свершилось: моя война окончена. Моя война продлилась три месяца, нет: полгода назад я покинула родной дом - и всё, хватит. Отныне король Карл - коронованный, миропомазанный властитель Франции, ему и защищать свою страну. Наконец-то я смогу поехать домой. Домой... Господи, какое счастье! Не могу дождаться утра. Я ничего не забыла? Прошение об отставке подала, король его подписал, я больше ничего не должна сделать? Хорошо-то как. Сразу по приезде домой переоденусь в нормальное платье. Ах, я так мечтала раньше о том платье, которое мне дала королева Иоланда для первой аудиенции у Карла... да ладно, сошью себе сама не хуже. Отец приехал, и дядя тоже - вот здорово! Отправимся теперь домой вместе. А что, если заехать по дороге в замок Армуаз? Да, сделаем крюк, но... это ведь не страшно? Почему-то хочется увидеться с Робером. Неужели он мне понравился? Пожалуй, да. А кто мне больше нравится - Робер или Эдмон? Эдмон, конечно, простой крестьянин, ну так ведь и я сама, сказать честно... Не умею себя вести при дворе. И... за столом. Не знаю толком, как ложки с вилками держать надо. Сегодня на праздничном обеде неудобно было. Кто-то позади даже начал хихикать. Хорошо, король Карл сурово посмотрел туда, смешки сразу и прекратились... а всё равно неприятно. Чужая я для них всех. А Робер знает, что у меня манеры... того... не очень подходящие для благородной дамы? Он ведь меня всего пару раз и видел при дворе. Ну, может, ещё в бою. Я ему не разонравлюсь, если начну неправильно кушать за столом? Может, всё-таки не засматриваться на Армуаз, а вернуться к своим? Улыбнусь Эдмону, извинюсь перед ним, надеюсь, он поймёт, отец ведь понял... Или всё-таки попробовать с Робером? Ой, да у меня, кажется, глаза разбегаются на радостях.
   Жаль, что отец и дядя не захотели переночевать у меня. А может, мне следовало пойти к ним? Так я ведь пока на службе, должна быть рядом с королём, моя отставка вступает в силу только завтра с утра. Какой хороший у нас король Карл! И почему это он мне сперва не понравился? Мало ли у кого какие недостатки... До того было приятно, когда он сегодня сказал: Жанна, проси чего хочешь! И так удивился, что я всего лишь попросила отменить подати для Домреми. А чего же ещё мне хотеть? Разве что замуж... но это же не к нему, да и немножко рановато, ещё какое-то время подождать надо, понять, кто же мне больше нравится - Робер или Эдмон. А так, без податей - всей нашей деревне хорошо будет. Правду сказать, я бы с радостью отменила налоги для всей Франции... но, говорят, это никак нельзя. А кроме податей, главное моё желание уже выполнено: Франция отныне вне опасности.
   Святая Екатерина... Святой Михаил, Святая Маргарита... спасибо вам за то, что вы дали мне эту миссию! Я так счастлива теперь! Всё хорошо и прекрасно! Ещё немного - и Франция будет совсем свободна! Я еду домой! Еду домой - с отцом и дядей! Мы едем - по свободной Шампани! Как хорошо дома! Как там Катрин? Ладит ли с мужем? Она ведь такая красивая, муж должен её любить. Наверное, скоро у них детки родятся. Племянники мои... А мне вдруг своего ребёночка тоже захотелось... мальчика... или девочку? А может, и мальчика, и девочку? Интересно, Эдмон ещё не женился? Если он так хотел быть со мной, поехал бы с нами на войну, и завтра бы уже возвращались вместе.
   Англичане... простите меня, пожалуйста, я не хотела гибели ваших солдат. Я, наверное, никогда уже не смогу забыть кровавый холм Патэ. Английские матери... вдовы, дети-сироты... Я собираюсь домой, а их мужчины никогда не вернутся в свои семьи. Почему так несправедливо? Как это грустно. Я виновата перед ними... но что же мне было делать? Почему они сами не удержали своих мужчин, когда те собирались на войну в далёкую Францию?
  
   * * *
  
   Когда Жанна проснулась, было уже светло. Итак, вот и наступило то самое, долгожданное утро. Утро последнего дня войны Орлеанской Девы. Утро, когда она отправится домой, чтобы снова стать простой деревенской девушкой... которая, правда, носит титул графини Лилий. Ах, как бьётся сердце в предвкушении! Через несколько минут - встретиться с отцом и дядей, сесть на лошадей и втроём - домой... Или нет, может быть, всё-таки сперва заехать в Армуаз? Как об этом сказать отцу? "Папа, рыцарь Робер дез Армуаз пригласил меня навестить его замок." Так прилично, отец с дядей поймут правильно? В конце концов, что тут такого - принять приглашение от рыцаря? Всего лишь посмотреть его замок. Пусть Робер с моими близкими познакомится. Мало ли, вдруг они ему не понравятся своими манерами, вот тогда и посмотрим, что Роберу важнее - Дева Жанна или придворные реверансы. Итак, решено: едем сперва в Армуаз, а... а потом оттуда - в Домреми? А вдруг мне в Армуаз понравится... Вдруг Роберу и родные мои подойдут, и манеры наши... и что, я захочу остаться в Армуаз? С Робером... насовсем... Бедный Эдмон, какие мысли меня посещают, а ведь я ещё не побывала в Армуаз.
   Кто это скачет сюда? Королевский герольд? Ко мне?
   - Ваша светлость! Срочное послание от его величества короля! Он просит вас не уезжать, остаться главнокомандующим французской армии!
   "Как это - не уезжать? Я ведь уже собралась! Мы с королём обо всём договорились!"
   - Я не понимаю! Король вчера подписал мою отставку!
   - Да, но его величество пришёл к выводу, что лучше вас никто не сможет командовать армией!
   "Вот ещё новость! А как же он сам? Я не понимаю, зачем его короновала, если всё остаётся по-прежнему? Тогда получается, что прав был де Рэ, когда после Патэ предлагал наступать на Руан? По крайней мере, уже избавили бы тамошних жителей от казней!"
   - Ваша светлость, вы не могли бы забрать своё прошение об отставке?
   "Как же так? Мне воевать дальше? А когда же я поеду домой? И в Армуаз? Так что же получается, я не смогу уехать сейчас с родными?"
   - Ваша светлость, если вы всё-таки решите уехать, то король просил вас перед отъездом зайти к нему!
  
   * * *
  
   Когда Жанна подходила к королевским покоям, она внезапно увидела королеву Иоланду, притом не одну, а в компании капитанов-арманьяков.
   - Жанна! Милая моя девочка! Неужели вы нас покидаете?
   - Да, ваше величество! Я ведь выполнила свою миссию, теперь мне на войне делать больше нечего. Я уверена, его величество прекрасно справится с командованием армией. И ещё... ваше величество, я давно хотела спросить: нельзя ли мне забрать с собой то самое платье - помните, в котором я впервые была на аудиенции короля... то есть тогда ещё дофина?
   - Жанна! Ну нельзя же так! Я к вам привыкла. И Карл тоже. И все наши друзья. Конечно, я прикажу доставить вам то платье, но... Почему вы не хотите остаться с нами? Зачем вам деревенская глушь, скукота?
   "Почему обязательно глушь? Не так уж плохо в Домреми, всю жизнь рада была бы прожить там, если бы не война. И потом... мало ли, вдруг что-то получится с Робером..."
   - Ваше величество! В этой глуши я родилась и выросла. Глушь Домреми - моя родина, ради которой я сражалась. И... всё, что я сделала, было именно для того, чтобы вернуться в эту самую глушь и отныне спокойно жить там.
   В разговор вмешался Ла Ир:
   - Милая Жанна! Мы все - я, де Рэ, де Сентрайль - все мы очень просим вас остаться!
   Девушка растерялась. Неужели все будут сейчас уговаривать? Как же быть?
   Как будто для подкрепления уговаривающих, из спальни появился сам король:
   - Дорогая графиня! Надеюсь, вы согласитесь отменить своё прошение об отставке? Я могу по-прежнему считать вас своим главнокомандующим? Пожалуйста, выполните просьбу короля Франции! Я буду вам чрезвычайно признателен за это!
   "Неужели без меня французская армия не сможет воевать? Что же мне делать, в таком случае?"
   - Дорогая графиня! Вчера вечером наш славный Ла Ир предложил мне, чтобы вы возглавили наступление на Париж. И я считаю, что лучшей кандидатуры нам не найти. Только требуется одно - чтобы вы отменили своё прошение об отставке. Это возможно? А потом, как только мы возьмём столицу, сразу двинемся на Руан - и Франция свободна!
   "Мы будем наступать на Париж, на Руан? Тогда... может быть, действительно, ещё несколько недель потерпеть?"
   Жанна не без грусти вздохнула:
   - Да, ваше величество, дорогие друзья, если мы идём сейчас же на Париж, я готова отменить своё прошение об отставке.
   "Как жаль, что я не поеду домой - с отцом и дядей..."
  
   Глава 5. Веселье его величества
  
   Центральные районы Франции, август 1429-май 1430
  
   - Ваша светлость! Мы атакуем или нет?
   Жанна растерянно смотрела на частоколы, уже выстроенные англичанами на холмах Монтепилуа. Те самые страшные частоколы, которые погубили французские армии при Креси, Пуатье и Азенкуре. При Патэ их строительство удалось предотвратить, сухая почва подвела тогда англичан, задержала их, и результат сражения говорил сам за себя. А на сей раз - англичане опередили. Как же поступить? Несколько частоколов удалось разбить пушечным огнём, но скомандовать солдатам в атаку Жанна так и не решилась. Осмелевшие англичане сами предприняли нападение на один из французских отрядов и, хотя были отброшены с потерями, сумели захватить несколько десятков пленных, которых тут же убили, а головы их насадили на колья. Разозлённые французы в ответ закололи захваченных англичан - раньше, чем Жанна заметила происходящее и успела вмешаться.
   "Всё не так. Наша армия не вправе убивать пленных, даже в ответ на такое же поведение противника. Что вообще происходит? Как быть? Атаковать страшные частоколы? Все капитаны единодушно говорят - нет, нельзя. Похоже, они правы. А как же действовать? Обстреливать их часами напролёт, один за другим? Удивительно, но под Турелью и Жаржо было гораздо легче, хоть там англичан прикрывали высокие каменные стены.
   Вообще этот поход какой-то странный. Осталось непонятным, зачем меня так уговоривали остаться в армии. Ведь меня капитаны уже и не слушают вовсе. Решения принимает теперь король. Надо признать, командует он довольно хорошо. Я бы, по привычке, отправилась сразу штурмовать Париж, и неизвестно, как бы дело обернулось. А король обошёл столицу и прежде всего занял много небольших городов, важных крепостей. Руси, Ванн, Лан, Суассон, Шато-Тьери, Монтмирай, многие другие - все они теперь наши. Я даже сперва не поняла, зачем он это делает, и вдруг оказалось, что мы уже окружили Париж со всех сторон. Чем не осада? Да... командует армией он хорошо. Но я-то ему для чего?
   А откуда вдруг взялась английская армия? Ещё полтора месяца назад её не существовало. Бедфорд так быстро собрал силы? Невероятно. Зачем же англичане с ним пошли? Разве они там, в Лондоне, не знают, что произошло с их братьями на Луаре? Им мало крови? Им не жалко собственных жизней?"
   - Ваша светлость! Так атакуем мы или нет?
   Жанна вздрогнула, очнувшись от размышлений. "Нет, конечно, нападать сейчас нельзя. Ладно... попробуем пушками разрушать частоколы один за другим."
  
   * * *
  
   - Ваше величество! К вам посланник от герцога Филиппа!
   И лакей подобострастно склонился перед новоиспечённым королём Карлом Седьмым. Тот лениво зевнул. Несколько секунд поколебался: а стоит ли говорить с бургундцем?
   - Ну уж ладно. Впускай его.
   В комнату вошёл смущённый посланник. Карл ледяным взором уставился на него. Бургундец немного потоптался и склонился, совсем как лакей до него:
   - Ваше величество! Прежде всего, позвольте поздравить вас с коронацией, которая так долго откладывалась!
   "То-то же, "ваше величество". Поняли, наконец, кто хозяин в стране?"
   - Да. Спасибо. Выкладывайте, что там у вас?
   - Ваше величество! Ваш брат Филипп просит вас прекратить боевые действия против Бургундии!
   - Ещё чего. Вы же дружите с англичанами. Хотите мира - для начала отдавайте Париж, тогда и поговорим. А впрочем, можете не отдавать, на днях мы его сами и так возьмём.
   - Ваше величество! Ну к чему кровопролитие?! Мы же все - французы! Бургундцы любят вас и рады назвать своим королём! Но сдать Париж мы пока не можем, ведь иначе на нас нападут англичане!
   - Какие ещё англичане? Мы их бьём день за днём. Сейчас у них пока остаются Нормандия, Фландрия и Ла Рошель, а скоро и этого не будет. Так что бояться англичан вам нет необходимости, хе-хе.
   - Ваше величество! Ваши верные подданные-бургундцы просят вас о перемирии! В знак преданности мы просим вас принять скромную сумму в десять тысяч золотых ливров!
   "Ч-что??? Десять тысяч золотых ливров?! Да это же цена небольшого графства! Нескольких городов! Да, есть смысл обдумать такое предложение."
   - Что же... пожалуй, об этом можно поговорить. Итак, вы мне платите деньги, и я отвожу армию.
   "Пожалуй, даже распущу её. Раз мы не больше воюем, незачем кормить такую прорву дармоедов. Но бургундцам об этом знать пока ни к чему."
   - Ваше величество... а нельзя ли - сперва отвести армию от Парижа, а потом уже мы внесём деньги?
   "Ах ты, наглец!"
   - Нет! Деньги вперёд!
   Бургундец слегка вздрогнул:
   - Хорошо, ваше величество. Если не трудно, пожалуйста, подпишите вот этот договор!
   И посланец протянул королю Франции гербовую бумагу, на которой уже стояла подпись герцога Филиппа Доброго. Карл Седьмой прочитал, немного поколебался. "Так здесь же и написано - сперва деньги, потом отвод армии. О чём же я с ним спорил? Он меня за нос водил? Может, у него при себе ещё и другой текст договора? Обыскать бы тебя, верноподданный..." Однако крыть уже было нечем, да и не хотелось. Уж очень привлекательно маячили обещанные бургундцами горы золотых монет.
   Карл Седьмой ещё раз тяжко вздохнул, нехорошо помянул в мыслях коварство бургундцев и подписал столь вожделенную ими бумагу.
  
   * * *
  
   Полуночная тишина в осаждённом Париже нарушалась только мерными шагами бургундских патрулей и бряцаньем их оружия. Люди, кравшиеся в темноте к городским воротам, двигались бесшумно, а их тёмные одежды надёжно укрывали их в темноте от посторонних глаз.
   Люди, кравшиеся в темноте к городским воротам, намеревались открыть их, чтобы впустить в город армию Орлеанской Девы. Заговорщиков было не более десятка. Хватит ли, чтобы справиться с охраной ворот? Так не хочется, чтобы завтра французская армия шла на штурм. Разумеется, Дева Жанна возьмёт этот город, как и все другие до него, но сперва будет битва, одни французы будут убивать других, в городе неизбежны разрушения. Так что лучше пусть сейчас получится.
   Вот они - ворота. Пятеро стражников, это немного, хорошо. Солдаты выглядят настороженными. Ладно, отвлечём вас... вот этот камешек - бросить на десяток ярдов вправо... ага, встрепенулись, побежали проверять... а там наши. Всё, только зазвенело оружие - и уже тишина. Молодцы, справились. Теперь - к воротам! Ребята, взялись все вместе вот за этот ворот, он тяжёлый, осторожно поворачиваем...
   - Эй! Кто там у ворот? А ну стой!
   Что такое? Патруль? Как же так - он ведь проходил пять минут назад, почему вдруг здесь сейчас? Не время выяснять, сейчас - врассыпную!
   - А ну стойте! Эй, все сюда, здесь шпионы колдуньи!
   Подоспевшая городская стража успела схватить только двоих человек, остальные вовремя разбежались.
   Эти двое никого не выдали под пытками.
   * * *
   - Жанна, дочь моя! Нехорошо, что вы назначили атаку Парижа на день Богородицы! Нельзя ли отложить хотя бы до завтра?
   - Отец Паскерель! Наверное, вы правы, но даже один день может стоить жизни многим хорошим людям. А кроме того...
   - Что, дочь моя?
   - Нет... ничего.
   "Так не хочется объяснять ему, что завтра и ещё несколько дней у меня будет болеть голова."
   - Жанна! Герцог Алансонский построил мост через Сену и уже переправляется на другой берег! Может, переждём со штурмом - вдруг он с другой стороны легче справится?
   - Нет, Жиль, мы не можем на это рассчитывать. Штурм нужен хотя бы для того, чтобы отвлечь гарнизон от отряда герцога. Сейчас начнём, будьте готовы.
   - Эх, жаль, что у наших ребят ночью не получилось...
   - Смелые люди. Мы должны взять Париж уже для того, чтобы попробовать спасти их от пыток и гибели. Внимание... огонь!
   Десятки пушек дружно ударили по городским стенам. В ответ заговорила бургундская артиллерия. Ладно, это не впервой, не страшно. Под ядрами, посылаемыми французскими пушками в верхнюю часть стен, камни кладки расшатывались, то и дело обваливались, открывая замаскированные крепостные орудия и лучников-бургундцев. Ещё немного - и можно идти на приступ...
   - Кто меня любит - за мной!
   Подняв меч, Жанна бросилась к стене. Обгоняя её, крича на ходу, бежали сотни солдат с осадными лестницами в руках. Многие падали, сражённые ядрами и стрелами бургундцев, но человеческая масса у подножия стен стремительно нарастала. Вот уже мешки с песком сброшены в ров, лестницы установлены, люди начали взбираться вверх...
   Ещё немного - и баррикада, прикрывающая основную стену, взята...
   Внезапно что-то ударило с силой Жанну в бедро. Железная стрела. Арбалетный болт - пробил доспехи. Как под Турелью. Жанна не устояла, опустилась наземь...
   - Дева ранена! Все назад!
   - Нет, нет, не прекращайте атаку! Ещё немного - и Париж в наших руках!
   - Эй, солдаты! Его величество приказывает прекратить огонь! Её светлость графиню Лилий - осторожнее, на руках несите! Эй, лекаря сюда, живее!
   Жанна, сопротивляясь дурноте, в отчаянии смотрела на своих солдат, отходивших от стен города. К глазам подступали горькие слёзы. Как же так? Ведь победа была так близка. Париж можно было, можно было взять...
  
   * * *
  
   - Ваше величество! Раз вы распустили армию, то и я могу ехать домой?
   - Что? О нет, Жанна. Вы нужны мне здесь. Как, кстати, вы себя чувствуете, рана уже не болит? Армия распущена, потому что мне нечем платить жалование солдатам. Да и незачем выбрасывать деньги, ведь с бургундцами заключено перемирие на четыре месяца. Вы его чуть было не нарушили своей атакой города, хе-хе...
   "Перемирие? Какое ещё перемирие? Почему? Зачем оно нужно?"
   - Ваше величество, я не понимаю! Когда мы с вами разговаривали о возможном перемирии, и не на четыре месяца, а всего на две недели, я возражала, и вы мне сказали, что отказываетесь от него! Почему мне никто не сообщил, что перемирие заключено? Я вовсе не желаю нарушать данное вами слово!
   - Не волнуйтесь, Жанна, всё получилось как нельзя лучше. Немного проучить бургундцев не мешало. Если бы вы знали, как они перепугались, увидев вашу атаку!
   "Бургундцы - перепугались? И ради этого мы шли на штурм? Для этого погибли десятки моих солдат, отважные горожане, пытавшиеся открыть нам ворота?"
   - Милая графиня, всё замечательно! Перемирие с Филиппом Бургундским даёт нам повод рассчитывать на очень выгодные условия мирного соглашения с ним! Бедфорд, которого мы так здорово проучили у Монтепилуа, занят нормандскими делами, сидит в Руане, в своём замке Буврёй, не смея высунуть нос. Армию мы сможем набрать заново в любой момент. Однако, поскольку вы - наш лучший капитан, я желаю, чтобы вы оставались при мне... при дворе. Пожалуйста, чувствуйте себя здесь как дома. Отдыхайте, веселитесь, развлекайтесь! И... нельзя ли, чтобы вы переоделись, наконец, в женское платье?
   - Ваше величество! Главнокомандующему французской армии не подобает одеваться по-женски. Как только вы отпустите меня в Домреми, я сменю платье.
   Король Карл Седьмой с некоторой досадой закусил нижнюю губу. "Первая атака, похоже, не удалась. Но ведь главное - прекрасная Дева Жанна никуда не едет, остаётся с нами, значит, торопиться со штурмом незачем, и можно перейти к правильной осаде..."
  
   * * *
  
   Будучи не в силах вести пустые разговоры с придворными, Жанна гуляла в саду, раздумывая, не следует ли всё-таки уехать в Домреми. "Ведь король, по сути, нарушил своё обещание, сорвал штурм Парижа. Зачем он это сделал? Ходят слухи о каком-то бургундском золоте, на которое отстраивается теперь дворец, организуются один бал за другим. Конечно, доверять слухам нельзя. И всё же, как это может быть: на армию денег нет, из-за этого она распущена, а на дворцовые балы и развлечения хватает? Сейчас вместо армии осталось всего несколько отрядов: мой, Дюнуа, Ла Ира, де Рэ и де Сентрайля. Правда, англичане не пытаются наступать, не смеют высунуть нос из Нормандии, но ведь там они, как и прежде, каждый день убивают французов."
   - Милая Жанна! Подпишите, пожалуйста, вот этот документ!
   Жанна невольно вздрогнула: к ней приближался её духовник, державший какую-то бумагу и чернильницу с гусиным пером.
   - Да, сейчас, отец Паскерель. А что это такое?
   - Это - ваше обращение к богомерзким богемским еретикам, которые называют себя гуситами. Вы требуете от них немедленно сложить оружие и предать себя в руки святой католической церкви.
   - Да? Они, значит, так называют себя - гуситы? Какое странное прозвище.
   - Они так назвались, потому что поклоняются порождению дьявола, еретику, которого звали Ян Гус! Он был казнён пятнадцать лет назад, сожжён на костре за свою преступную ересь!
   "Ян Гус... казнён на костре? За что - за ересь? Какой ужас... Несчастный человек."
   - Подождите, отец Паскерель... я что-то припоминаю. Это не их ли называют также таборитами? Это они первые придумали возить пушки на телегах, верно? Смелые, находчивые, сообразительные люди!
   - Жанна, это гнусные еретики! Почему вы не подписываете?
   Жанна холодно отстранила протянутую ей бумагу:
   - Мне очень жаль, отец Паскерель. Я сейчас очень занята. Скоро заканчивается перемирие с бургундцами, мирные переговоры зашли в тупик, и нам нужно готовиться к возможным неприятностям. И самое главное... простите, я не понимаю, что плохого табориты сделали Франции.
  
   * * *
  
   - Матушка! Умоляю, помогите мне! Король совсем не любит меня! - с этими словами обратилась, рыдая, молодая королева к Иоланде, едва войдя в её покои.
   - Девочка моя! Отчего ты плачешь? С чего ты взяла, что Карл тебя не любит? Лучшее доказательство любви - дети, а с этим у вас всё в порядке!
   - Нет, матушка! В последнее время король совсем не бывает со мной! Он словно с ума сошёл, ищет встреч с этой... Девой Жанной. Матушка, почему так? Ведь я красивее её! У неё даже волосы короткие! Неужто правду говорят, что она ведьма? Вдруг она заколдовала, приворожила короля? Почему мой муж ходит за ней, вместо того чтобы отправить её обратно в деревню?
   Иоланда смутилась. Не стоит объяснять дочери, кто именно, помимо короля, не захотел отправлять Жанну в Домреми. А может, и правда? Зачем держать её при дворе? Война уже практически выиграна, не сегодня-завтра бургундцы сдадут Париж, а англичанам воевать нечем, некем. Да, но... вдруг теперь Жанна не захочет в деревенскую глушь? А то хуже - уедет, а потом вернётся? Не отправлять же её в ссылку. М-да, проблема.
   - Хорошо, доченька. Я подумаю, что можно сделать, чтобы Карл оставил мысли о Деве Жанне.
  
   * * *
  
   Март 1430, Блуа.
  
   - Милая графиня! Почему вы так редко бываете у меня в последнее время?
   Жанна обернулась на голос: из-за кустов заросли, среди которых она так любила прогуливаться, выглядывал король Карл. Вид у него был какой-то... весёлый? Да, пожалуй, но и...
   - Ваше величество, простите, но я не понимаю, почему я не должна уезжать из Блуа. Если в Домреми мне ехать нельзя из-за того, что война до сих пор не окончилась, то мне следует быть там, где идут бои. Бургундцы подошли к Компьени, имеются сведения, что вот-вот туда прибудут и англичане, значит, моё место там. Почему вы меня не отускаете?
   - Потому что... милая Жанна... видите ли... - король говорил как-то запинаясь через слово, смотрел в сторону, приближался к девушке неуверенным шагом. Что-то заставило Жанну насторожиться. Уже несколько раз король позволял себе... правда, он неизменно уверял, что пошутил, но сейчас бы этого очень не хотелось. Тем более что никого поблизости не видно. Уйти? Покинуть парк? Уехать из Блуа? Сбежать от своего короля? Как глупо...
   Тем временем Карл оказался уже совсем рядом с девушкой. Его щёки зарделись, по лицу блуждала странная ухмылка, он по-прежнему избегал смотреть в глаза Жанне. Неожиданно он бросился к ней, обхватил руками в грубом объятии, его рот оказался перед её губами...
   Жанна задохнулась от неожиданности и отвращения, увернулась от королевского поцелуя, изо всей силы дёрнулась, стряхивая с себя венценосного насильника...
  
   * * *
  
   Епископ Пьер Кошон пересчитывал только что полученное месячное жалование, когда в его кабинет постучали. Кошон вздрогнул, быстрым движением смахнул деньги в ящик стола и только после этого крикнул:
   - Входите!
   Дверь открылась, и на пороге появился секретарь.
   - Ваше преосвященство! Только что пришла свежая почта из Блуа! Интересные новости от де ла Тремуйля!
   - Да? Что - правда, интересные? И что же нам сообщает этот бездельник, непонятно за что вытягивающий из нас деньги?
   На физиономии секретаря появилась лукавая улыбка:
   - Ваше преосвященство, как нам пишет де ла Тремуйль, на днях новоиспечённый король Франции сумел, наконец, остаться наедине... хи-хи... со своим главнокомандующим, ну и...
   - Так-так, интересно! И что?
   - Невозможно поверить: он получил оплеуху! Главнокомандующий поспешно покинула королевский двор и отправилась в Компьень!
   - Эта девка дала ублюдку Карлу по физиономии?! О, и правда - замечательная новость! Это ей даром не пройдёт. Пожалуй, начну подбирать кандидатуры для предстоящего суда, думаю, скоро пригодятся. И ещё: свяжитесь с Реньо де Шартром, пора наконец избавиться от этих дурацких протоколов процесса в Пуатье. Скоро у нас будет совсем другой процесс, наш, со своими протоколами, с нужным приговором!
  
   * * *
  
   - Милый Дюнуа! Могу ли я занять вас ненадолго?
   Батард Орлеанский обернулся на вкрадчивый голос и увидел перед собой архиепископа Франции.
   - Ваше высокопреосвященство! Какая честь для меня! Разумеется, я готов услужить вам, насколько это в моих силах. Надеюсь, это не касается дел матери церкви, в которых я ровно ничего не смыслю...
   - О нет, милый Дюнуа! Всё гораздо проще. Скажите, вы собираетесь в кампанию на Компьень?
   - Да, конечно. То, что туда подошли англичане вместе с бургундцами, довольно неприятно. Хотя - ничего страшного, у них мало сил, разобьём, как всегда. Даже не нужно собирать заново армию. Хватит, наверное, трёх отрядов: моего, Ла Ира и Девы. Да ещё де Рэ собирался подойти туда, но позже. А вот Дева уже там, на месте, молодчина.
   - Да-да, конечно... Милый Дюнуа, а стоит ли вам торопиться в Компьень? Да и Ла Ир, де Рэ могли бы не спешить, верно?
   - Хм! Странный вопрос. Дева одна не справится... наверное. Хотя - кто её знает. В любом случае, мне бы не хотелось отдавать ей снова лавры победителя.
   - О, милый Дюнуа, заверяю вас, что одна Дева Жанна не справится. Возможно, она даже потерпит небольшое поражение...
   Дюнуа с удивлением посмотрел на загадочно-улыбающееся лицо архиепископа. Конечно, Дева не всегда побеждает, но воюет великолепно. Её неудачи под Парижем и Ла Шарите больше похожи на недоразумения, потерь почти не было. Если даже она одна со своим отрядом прибудет в Компьень, шансы англичан с бургундцами будут очень сомнительны. Или у архиепископа другие сведения? А если даже Жанна проиграет, что в этом хорошего? Задержится освобождение Компьени, а может, и война несколько затянется. Хотя... ведь в этом будет виновата Дева... верно? А те, кто придёт позже, исправят её ошибки - и выступят спасителями Компьени. Почему бы нет?
   - Пожалуй, ваше высокопреосвященство правы. У нас ещё не всё готово для похода на Компьень. Я поговорю об этом с другими капитанами... кроме Девы, разумеется.
  
   * * *
  
   - Жанна! Будь готова к новому испытанию!
   - Святая Екатерина! Я внимаю тебе! Что должно случиться?
   - Жанна! До Иванова дня ты окажешься в руках бургундцев!
   - Я попаду в плен? Почему? Нас разобьют? Англичане и бургундцы соберут силы и нанесут нам поражение?
   - Это покрыто неизвестностью. Однако твоя судьба - пройти через испытание пленом.
   - О Господи... почему? А если я уеду в Домреми - смогу избежать плена?
   - Нет, Жанна. В таком случае тебя захватят в Домреми.
   - Тогда... получается, я не должна ехать ни в Домреми, ни к Ла Иру... ведь иначе навлеку беду на других людей...
   - Поступай как считаешь нужным, Жанна. Помни: ты должна пройти через это испытание, его невозможно избежать. Да будет на тебе благословение Господа нашего!
   - Святая Екатерина... Когда я уходила из Домреми в Вокулёр - я уже была обречена пройти испытание пленом? А если бы я после коронации не поддалась на уговоры и уехала в Домреми - плен всё равно был бы неминуем?
   Святая Екатерина... Почему ты мне не отвечаешь?
  
   * * *
  
   Господи! Что это было? Кошмарный сон? Быть может, моё воображение чересчур разыгралось?
   Или на самом деле - Святая Екатерина приходила ко мне и извещала о предстоящей беде, которой я не смогу миновать?
   Голоса! Вы существуете на самом деле? И вы предрекаете мне... гибель?
  
   * * *
  
   Английский флот величаво плыл к французскому побережью. На кораблях, помимо двух тысяч солдат-новобранцев, находились министры его величества Генриха Шестого, несколько членов Палаты Лордов и, главное, сам восьмилетний король. Мальчик стоял на носу флагманского корабля и с интересом наблюдал за приближением французского берега.
   Король Англии решил последовать советам своей матери и министров и лично явиться во Францию для наведения там порядка и принятия французской короны. Для этого придётся ехать в Реймс или Сен-Дени. Говорят, мятежный дофин Карл посмел надеть на себя корону в Реймсе. Прискорбно, что так поступает близкий родственник, дядя. Впрочем, очень возможно, что он не так уж и виноват, а вынужден был сделать это по наущению ведьмы. Той самой колдуньи, которая своим злым волшебством сгубила много английских воинов. Она отравила во Франции все колодцы и реки своими зельями, дающими ей власть над людьми, и свергла власть пресвятой католической церкви, представителем которой в объединённом англо-французском королевстве является его высокопреосвященство архиепископ Винчестерский. Ох уж эта ведьма. Откуда она только взялась? Так было хорошо без неё. Война уже почти заканчивалась, оставалось только взять Орлеан, и вдруг эта колдунья появилась - будто из преисподней. Юный король Генрих хорошо знал, как выглядят ведьмы, это описывалось во всех рыцарских романах, которые в отведённые часы читали его величеству для ознакомления со славой предков. С колдуньями воевал король Артур - великий монарх-рыцарь, всегда защищавший добро и каравший зло, спасавший из беды и плена красавиц, волею судьбы попавших к чудовищам, злодеям и ведьмам. Ведьмы все старые, седые, морщинистые, злые, клыкастые, со скрюченными руками. Они шепчут сатанинские заклинания и вызывают ветер, молнию, наводнение и прочие бедствия. Надо полагать, именно так она погубила английских воинов, вступивших с ней в борьбу. Её ранили под Орлеаном, она воззвала к Сатане, и на английских солдат обрушился страшный ураган. Это произошло потому, что воины, защищавшие Турель, сделали ошибку: нет смысла пытаться убить ведьму, словно неприятельского солдата, её надлежит изловить и сжечь на костре. Вот теперь это и будет сделано, после чего война победоносно завершится.
   За спиной его величества раздалось деликатное покашливание. Генрих обернулся: перед ним стоял капитан корабля.
   - Ваше величество! Мы вот-вот прибудем в порт Кале!
   - Да, сэр! Делайте своё дело!
   Малолетний король Англии Генрих Шестой величественно кивнул и вернулся к созерцанию морского пейзажа.
   * * *
   - Милая Жанна! Не кажется ли вам, что это слишком опасно - атаковать бургундские укрепления? Не лучше ли подождать в стенах города, пока подойдут подкрепления?
   Комендант Компьени мессир Гильом Флави снисходительно, по-отечески улыбался Жанне, словно намекая, что её намерение снять осаду, имея в распоряжении всего несколько сот человек, это не более чем детская наивность.
   - Мы будем действовать, как под Орлеаном. Мы одолели тогда, победим и теперь.
   - У вас же так мало сил!
   - Но и англичане уже не те. У них нет ни Турели, ни Сен-Луи, ни Жаржо. Их силы истощены. Они не могут замкнуть кольцо осады вокруг города и вынуждены растянуть свои войска. У них и у бургундцев имеется в распоряжении всего несколько наспех подготовленных укреплений, которые мы легко сможем захватить и разрушить, если ударим внезапно.
   Гильом Флави таинственно улыбнулся и пожал плечами:
   - На войне всякое случается. Вдруг противник окажется проницательнее, чем вы ожидаете, и придётся отступить?
   - Вы правы, и такое возможно. Значит, отступим. Важно, чтобы люди остались живы. Я распорядилась подготовить на берегу реки лодки - невдалеке от Марньи. Если понадобится, большая часть отряда спустится в них, а моя гвардия будет прикрывать отступление. Затем мы просто вернёмся к воротам, и вы нас впустите.
   - Понимаете, Жанна, что меня смущает... Ведь с другой стороны могут подойти англичане. Как бы не случилось так, что вы со своими людьми подойдёте к воротам, мы вас впустим, а следом ворвётся противник.
   - Разве такая опасность существует? Во-первых, англичане вынуждены идти прямо перед крепостными пушками, значит, вы их легко отгоните огнём. Во-вторых, если даже англичане или бургундцы ворвутся за нами, они остановятся перед внутренними воротами и окажутся в ловушке. Разве я неправа?
   - Ах, Жанна... ну, вам виднее. Желаю вам успеха в завтрашнем бою!
   И славный мессир Гильом Флави покачал головой и ещё раз снисходительно, по-отечески улыбнулся Жанне.
  
   * * *
  
   - Все, кто меня любит - за мной!
   Жанна высоко подняла меч, и её отряд устремился на Марньи. Бургундцев в крепости оказалось больше, чем ожидалось, и первая атака французов была отбита. И всё же Марньи - не Турель: почти сразу после начала повторного штурма удалось высадить ворота, и французы оказались внутри:
   - Победа с нами!
   Бургундцы дружно подняли руки. Теперь осталось только поджечь здесь всё, что можно, а затем - уходить в Компьень.
   - Жанна! Нужно срочно отступать! Со стороны лагеря Филиппа Доброго приближается большой отряд! Кто-то в городе предал нас, предупредил бургундцев! Возможно, что это - главные силы неприятеля!
   Одного взгляда хватило Жанне, чтобы понять, что времени на разорение крепости нет.
   - Уходим! Пленных оставить здесь!
   Не убивать же их, а с собой забирать некогда. Можно уходить без спешки. Бургундцы ещё далеко. Но что это? Канонада со стороны города?
   - Годоны подошли к Компьени с другой стороны? Прибавим шагу! Солдаты, спускайтесь к лодкам - вниз, к реке! Мои люди вас прикроют!
   - Жанна, уходите и вы в лодку! Мы задержим бургундцев!
   - Нет, я с вами! Мы вместе возвращаемся к воротам! Не волнуйтесь, мы опережаем бургундцев!
   "Неплохая это была идея - приготовить лодки на случай отступления. Вот теперь большая часть отряда уходит по реке, люди спасены. Сейчас можно подумать и о себе. К городу побыстрее - только нас бургундцы и видели! Англичане ещё далеко? Да, они не смеют приблизиться из-за пушечного огня.
   Вот и ворота крепости, всё отлично. Англичане в стороне, бургундцы не успевают. Эй, а что это такое? Ворота заперты? Почему? Стражники не узнали нас?"
   - Эй, стража, откройте ворота! Мы - французы, солдаты короля Карла! Мы возвращаемся с вылазки на Марньи! С нами Дева! Мы - её телохранители!
   - Мы не можем открыть! У нас приказ коменданта: ворота должны оставаться закрытыми! Вот-вот могут ворваться бургундцы!
   - Нет, они ещё далеко! Открывайте скорее! Ну же!
   Никакого ответа. Что же это такое, почему? Как поступить теперь - попробовать уйти к лесу? Но оттуда могут напасть годоны.
   А вот уже приближающийся топот сотен лошадиных копыт. Теперь бургундцы и вправду рядом, вокруг, и уходить времени нет. Плохо дело.
   - Эй, сдавайтесь, вы окружены!
   - Солдаты! Защищайте Деву!
   - Жанна, уходите к лесу, мы вас прикроем!
   - Нет! Я с вами - до конца!
   Уже не менее тысячи бургундцев собрались перед воротами. Со стен по ним никто не стрелял, не пытался отогнать, вместо этого стражники наблюдали за происходящим так заинтересованно, даже весело, как будто перед ними разыгрывалось цирковое представление. Горстка французов дралась насмерть, но защитники Жанны гибли один за другим. Девушка попыталась проскочить на своём быстром коне вдоль стены, где врагов было меньше и откуда можно было попробовать уйти в лес, но внезапно её схватили за плащ. Мгновение - Жанну стащили с лошади, и раздался торжествующий крик одного из бургундцев:
   - Я схватил ведьму! Теперь она никуда не уйдёт! Вяжите её! Покрепче!
   И рядом с запертыми воротами Компьени раздался единый ликующий вопль, вырвавшийся из сотен бургундских глоток:
   - Победа! Полная победа! Колдунья в наших руках! Радуйтесь - все! Мы захватили ведьму! Ура!
   Жанне стало дурно от отчаяния, она почти потеряла сознание. Перед ней неожиданно отчётливо всплыла отечески-заботливая, снисходительная улыбка, игравшая на добром лице коменданта Компьени, мессира Гильома Флави.
  
   Глава 5. Оковы для освободительницы Франции
   Северная Франция, владения графа Жана Люксембургского, май-ноябрь 1430.
  
   Жанна словно со стороны, в каком-то тумане ощущала всё то, что происходило с ней с того момента, когда её грубо стащили с седла, сорвали доспехи, стянули ремнями руки и ноги... Затем её, словно тюк, положили на чьё-то седло и под радостный гогот нескольких дюжин глоток куда-то повезли. Кажется, спереди и сзади ехали десятки бургундцев. Она пришла в себя только тогда, когда тряская езда окончилась, её опустили на землю и поставили на ноги. Голова сильно кружилась, дышать было тяжело, вывернутые за спину руки болели, к горлу подступала тошнота. Судя по окружающим строениям, её привезли в Марньи - туда, где она была не так давно... совсем не в качестве пленницы. Вокруг толпились довольные бургундские солдаты, а прямо перед ней стоял богато одетый человек с единственным глазом. Он улыбался, рассматривая пленницу:
   - О, какая добыча! Это поважнее, чем если бы мы взяли глупую Компьень! Эй, Жано, - обратился он к солдату великанского сложения, - ну-ка, давай, в кузницу её!
   Жано легко, словно пушинку, закинул девушку себе на правое плечо и, посвистывая, направился внутрь ближайшего дома. За ним последовало ещё с полдюжины бургундцев.
   - Кузнец, где ты там? Его светлость приказал заковать колдунью! Давай, действуй!
   Он опустил пленницу на пол:
   - Ну-ка, вытяни ноги к наковальне!
   "Может, попробовать сбежать? Если бы не ремни... а тут ещё эти солдаты. Нет, пока не стоит бунтовать, как бы хуже не стало. Вот и свершилось то, о чём предупреждала Святая Екатерина. Наверное, не следовало мне оставаться у ворот, из-за этого ребята наши погибли, защищая меня, обречённую."
   Кузнец не без раздражения перепробовал кучу звенящих железок - они оказались слишком велики на ноги Жанне. Наконец, одна пара подошла. Кузнец разогрел докрасна на огне заклёпки. Надел кандалы на ноги девушки, поверх сапожек, и несколькими умелыми движениями молота заклепал. Тяжёлые тугие браслеты жёстко сдавили щиколотки.
   - А теперь давай сюда руки!
   Через минуту Жанна была закована также по рукам, только на сей раз кандалы были закрыты на замки, и заботливый Жано помог ей выйти наружу. Одноглазый внимательно оглядел девушку и расплылся в улыбке:
   - Вот и отлично! Ваша светлость, представлюсь: я - граф Жан Люксембургский! Отныне мы с вами проведём немало времени вместе. Буду откровенен: я рассчитываю получить за вас хороший выкуп от короля Франции! К сожалению, такие вещи не делаются быстро, вам придётся потерпеть. Однако я позабочусь, чтобы вам не на что было жаловаться. Мы взяли в плен вашего оруженосца д'Олона, и я разрешу ему оказывать вам необходимые услуги.
   "Д'Олон жив, он будет при мне? По крайней мере, это утешает. Но вот... Боюсь, что Карл не захочет выкупать меня. Расстались мы с ним не лучшим образом. Но только не следует говорить сейчас об этом графу, наверняка ему такое не понравится. И что же теперь со мной будет? Что происходит с теми, кого не выкупают? Герцог Орлеанский давно уже томится в Лондоне. И я так же буду - в Бургундии? В кандалах - всё время? Несколько лет? Да я уже сейчас не могу выдерживать эту омерзительную тяжесть, гадкое лязганье при каждом движении рукой, ногой. И ещё - отвратительное ощущение, что из-за меня будут договариваться, торговаться, покупать и продавать меня, будто животное, скотину. Может быть, всё-таки удастся сбежать? Или - наши освободят? А быть может, королева Иоланда меня выкупит? Жиль? Герцог Алансонский? Если бы...
   Святая Екатерина! Умоляю тебя, сделай так, чтобы это испытание пленом длилось как можно меньше! Мне очень плохо! Я не в силах выдержать это!"
  
   * * *
  
   Его преосвященство епископ Пьер Кошон пребывал в прескверном расположении духа. Всё из-за очередной выволочки, которую ему только что устроил в своём кабинете граф Уорвик. Нет, что эти англичане себе думают? Платят жалование - так уже могут понукать почтенным пожилым священнослужителем, епископом, будто мальчишкой?
   - Ваше преосвященство! Задержитесь ненадолго! - услышал Кошон взволнованно-ликующий голос секретаря Уорвика. "Чему этот обалдуй так рад, хотелось бы знать? Но, конечно, просьбу секретаря хозяина Руана не выполнить невозможно." Кошон остановился, выжидательно посматривая на молодого человека. Тот, не переставая улыбаться епископу, раскрыл дверь в кабинет Уорвика, ещё раз торжествующим взором окинул Кошона и громко произнёс:
   - Милорд! Новость исключительной важности! Только что прибыл гонец из-под Компьени: ведьма схвачена! Бургундцы смогли сделать это! Ведьму взяли в плен люди графа Люксембургского, когда она командовала вылазкой!
   Из кабинета послышался звук упавшего стула, затем раздались быстрые тяжёлые шаги. На пороге появился хозяин, постная физиономия которого была радостно возбуждена:
   - Невероятно! Получилось?! Слава тебе, Святой Георгий! Англия спасена!
   Слегка помрачнев, Уорвик обратился к потрясённому радостной новостью Кошону:
   - Так, епископ. Оставьте все дела. С этого момента занимайтесь только девчонкой. Немедленно свяжитесь с бургундцами, выясните, что они хотят получить за неё. Не торгуйтесь! Главное - она не должна вернуться к французам. Если вдруг бургундцы отпустят её - похитить! Взять её живой - непременно! Деньги, солдат вы получите - столько, сколько понадобится. Действуйте!
  
   * * *
  
   Робер в последний раз оглянулся по сторонам. Ничего не забыл? Уходя надолго, а если быть точнее - навегда, нельзя забывать ничего важного...
   В дверях появилась мать, её лицо было встревожено:
   - Робер! Сынок! Ты куда-то уезжаешь?
   - Да, мама. Прости. Идёт война, и я не могу отсиживаться дома.
   - Война... почему? Ведь сейчас не предстоит какой-то большой поход? Или я ошибаюсь, не заметила королевского гонца?
   - Был гонец, мама. Гонец очень важный для меня.
   "Сказать ей или нет? Ведь наверняка больше не вернусь."
   Мать подошла ближе.
   - Сынок! Скажи мне правду! Почему, куда ты уезжаешь?
   "Ну, что же! Дальше скрывать нет смысла."
   - Мама! Дева Жанна попала в беду. Её захватили бургундцы. Есть опасность, что её передадут англичанам, а это означает для неё гибель. Мама, я должен ехать, сделать всё возможное для её спасения.
   - Сынок мой, Робер! Почему ты? Её должен спасать король Карл! Королева Иоланда! Её боевые соратники!
   - Прости, мама. Не верю я, что они придут к ней на помощь. Но если я ошибаюсь - очень хорошо, значит, я скоро вернусь... "Может быть, вместе с ней? Ах, если бы!".
   - Сыночек... а почему ты едешь один? Без слуги, без оруженосца?
   "Прости, мама, я не могу вмешивать других людей в это дело, из которого нет шансов вернуться живым."
   - Сударыня, он едет вовсе не один! Просто я немного задержался, собрался только сейчас! - послышался из коридора голос оруженосца Ришара. - Сир Робер, я к вашим услугам, готов ехать - хоть немедленно!
  
   * * *
  
   - Ваше величество! Подпишите это письмо!
   Король Карл недовольно уставился на архиепископа, державшего в руках гербовую бумагу:
   - Что это я должен подписывать?
   - Ваше величество, это - призыв к французским дворянам и горожанам не выкупать графиню Лилий и не пытаться освободить её!
   "Мысль, в общем, правильная. Выкупать графиню Лилий должна её семья. Если у них нет на это денег - их проблема и её. Однако почему король Франции должен объяснять такие простые вещи своим подданным? Все такие тупоголовые идиоты, не понимают сами? У них деньги лишние? Подати чересчур малы? Надо их увеличить, я должен брать пример с англичан?"
   - Архиепископ, вы тоже подписываете это письмо?
   - Я? Почему - я, ваше величество? Это касается светских дел, а не церковных!
   - А чей племянник приказал закрыть ворота Компьени перед графиней?
   - Ваше величество... Зачем вы слушаете досужие сплетни? Существовала опасность, что в крепость ворвутся бургундцы и англичане. Как ещё должен был поступить Гильом? Интересы государства важнее, чем безопасность одного из капитанов. Разве не так?
   - Светские дела, церковные... Знаете что? Тогда и я не подпишу. Обратитесь к де ла Тремуйлю... если его письмо кого-либо убедит.
   - Ваше величество... но что же я должен написать?
   - Откуда я знаю? Что, церковь разве не имеет претензий к графине Лилий?
   - Отчего же, напротив... гордыня, к примеру. Атака Парижа в день Богородицы. В Орлеане жители при виде её кричали: "Слава Орлеанской Деве!". Ещё что-нибудь можно вспомнить.
   - О! Вот так и напишите! Графиня Лилий, Дева Жанна наказана за гордыню, поделом ей. Только вместе с вами я соглашусь это подписать!
  
   * * *
  
   "Ваше Высочество, герцог Филипп Бургундский! Генеральный викарий инквизитора Франции и Университет славного города Парижа просят Вас передать находящуюся в Ваших руках известную еретичку и колдунью, именуемую "Дева Жанна", в руки Святой Матери Католической Церкви для предания справедливому суду и достойному наказанию. Поименованная Дева Жанна повинна в распространении зловредной ереси, разжигании ненависти и кровопролития. Её участь должна послужить суровым предостережением для всякого, кто попытается отныне поднять бунт против устоев объединённого англо-французского королевства и Святой Католической Церкви."
   Герцог Бургундии Филипп раздражённо отбросил этот листок бумаги. "Пошли вы знаете куда... У вас свои интересы, у меня свои. Начать с того, что просьба не по адресу: пленница находится вовсе не у меня, а у моего вассала. Конечно, это почти то же самое, но всё же разница есть... во всяком случае, для вас. Кроме того, Дева Жанна принадлежит по праву законному королю Франции, который наверняка захочет получить её назад. Можно потребовать с него деньги, но лучше добиться кое-каких уступок. Например, Шампань. Хотя бы несколько городов в Шампани. Возьмём мы Компьень или нет, всё равно англичане ни на что не способны, их армия похоронена на Луаре, наш мир с Карлом не сегодня-завтра неизбежен, и девчонка может быть нам очень полезна. Карл, правда, распространил письмо, в котором призывает не выкупать её, но это наверняка хитрый манёвр. Пытается сбить цену. Дескать, она мне не нужна, но так уж и быть, просто так возьму её обратно. Нет, дорогой кузен, не просто так ты её получишь, расплатишься как следует. Что-что, а цену Деве Жанне знают все. Велика эта цена. Очень велика. Что там герцог Орлеанский. А будешь, дорогой кузен, артачиться - вот тогда и подумаем о выкупе, кто больше даст. Церковь, конечно, платить не захочет, но вот англичане - наверняка. Боятся они девчонки - пуще всей французской армии. И, надо признать, я их понимаю. Девчонка... удивительная. Видел я её в Нуайоне. Красива... как-то по-особенному. Ну и взгляд у неё... Прямо дрожь пробирает. Я разозлился сам на себя из-за этого, накричал на неё, обругал, ударил по щеке - а она вдруг тихо опустилась на корточки, закрыла лицо закованными руками и заплакала. И мне почему-то стало так неудобно, стыдно... жалко её. Даже жутко становится. Ведьмой её называют англичане - это, конечно, враньё, но... Неужели правду говорят в народе, что она святая? Только этого недоставало. Уж лучше иметь дело с сотней ведьм. Святую убивать... это что же, отправиться потом в преисподнюю - на вечные муки? Хуже некуда. Нет, зачем, я-то её убивать не стану. У меня она будет в целости и сохранности. Если с Карлом всё будет в порядке, вернётся она под его крылышко. А если нет... вот тогда пусть англичане и возьмут на себя этот грех."
  
   * * *
  
   - Любимый! Почему ты опять уходишь от меня?
   Молодая королева тревожно и грустно смотрела на Карла, который снова, как и в предыдущие ночи, направлялся в другую комнату, чтобы лечь там спать отдельно от жены, а перед этим - постоять на балконе, попытаться сосредоточиться, собраться с мыслями.
   - Извини, дорогая. Я плоховато чувствую себя сегодня... в последнее время.
   Жена ничего не ответила, только упала лицом в кружевную подушку и горько заплакала. А Карл прошёл на балкон и задумался, рассеянным взглядом уставившись в темноту, в которой с трудом угадывались очертания соседних зданий.
   "Вот и свершилось. Жанна будет наказана за пощёчину. Никто не придёт к ней на помощь, не заберёт её у врагов. Архиепископ прямо намекает - её ждёт церковный суд по обвинению в ереси. Это значит - костёр. Жанна... почему так? Я ведь не хотел этого. Ты очень красива. Ты хорошая, добрая. Без тебя всё было очень плохо. Неужели ты погибнешь? Это невозможно предотвратить? Да, наверное, уже невозможно. Зачем я подписал это проклятое письмо? Я не хотел. Я думал, что если я потребую, чтобы и архиепископ его подписал, он откажется, а тогда и мне не придётся. Жанна! Прости меня. Если бы ты знала, как я раскаиваюсь. Что бы такое сделать, чтобы ей помочь? Обменять её на город Труа, как хочет кузен Филипп? Нет, это чересчур, никого из пленных так не обменивают. Выкупить её? Нельзя, я же сам призвал этого не делать, значит, должен первым подавать пример своим подданным. Итак, выкупать Жанну нельзя. Обменять на кого-нибудь из пленных англичан или бургундцев? И это сам же запретил, да к тому же нам они понадобятся, чтобы вытащить наших пленных. Герцог Орлеанский в первую очередь. Обратиться к Базельскому Собору, чтобы он взял на себя рассмотрение дела Жанны? Попробовать найти пропавшие материалы трибунала в Пуатье? Так ведь архиепископ рассердится за вмешательство в дела церкви. Выходит, ничего я не смогу сделать. Разве что помолюсь за Жанну. Завтра с утра. Или нет, лучше вечером, если других дел не будет."
  
   * * *
  
   - Приветствую вас, ваша светлость! Поздравляю вас с самой большой победой, которую когда-либо одерживала Бургундия!
   - Входите, входите, ваше преосвященство! Присаживайтесь в это кресло, оно предназначено для самых почётных гостей! Вы не представляете, как я рад вас видеть!
   Граф Жан де Люксембург широко улыбался, и Кошону было ясно, что он вполне искренен. Ведь речь шла о выкупе за девчонку. Да ещё какой выкуп! После того как переговоры графа с арманьяками о её возвращении французам провалились, англичане рассчитывали было получить пленницу за небольшую сумму, но этому внезапно воспротивился герцог Филипп Бургундский. Вот те раз! Да он-то что собирался с ней делать? И это при том, что Парижский Университет изо всей мочи старался убедить его передать узницу на церковный суд - совершенно бесплатно, разумеется. Кошон недолго раздумывал. Имея карт-бланш от англичан, он не колеблясь предложил за Деву Жанну выкуп в десять тысяч золотых ливров. Сумма, которую принято платить за принцев крови. Сумма, которую бургундцы обязаны были принять по законам войны. Груда золотых монет. Для англичан пастушка из Домреми оказалась намного дороже, чем на вес золота. Герцог Филипп был шокирован. Отказать он не мог, однако, руководствуясь какими-то своими соображениями, не позволявшими ему так легко выдать Жанну на верную смерть, переадресовал Кошона к графу Люксембургскому, который был несказанно рад выгодному дельцу:
   - Итак, ваше преосвященство, вы платите мне, Бургундии десять тысяч золотых ливров? Я правильно понял ваше письмо?
   - Разумеется, граф. Я могу забрать девчонку теперь же?
   - Безусловно. А где деньги?
   - Э-э-э... Деньги. Вы что, хотите их прямо сейчас?
   Всю радость с графа как рукой сняло. Он мрачно уставился на Кошона единственным глазом:
   - А то как же! Вы разве не привезли с собой деньги?
   - Э-э-э... Господин граф, вы же понимаете, что собрать такой громадный выкуп - дело непростое. Для этого его высочеству Джону Бедфорду пришлось ввести в Нормандии специальную подать, а тамошнее население и без того не роскошествует.
   - И что из этого? Мы же договорились: десять тысяч золотых, ни франком меньше. А может, вы хотите, чтобы я вам сделал подарок?
   - Как верный сын церкви, вы обязаны отдать её мне безвозмездно!
   Граф начал злиться:
   - Ваше преосвященство! А почему это я должен отдать её вам, а не архиепископу Реймскому? Мы оба понимаем, что, как бы он ни относился к девчонке, не позже чем через неделю отпустит её на свободу. Так что, пожалуйста, не ссылайтесь на церковь. Или я получаю обещанный выкуп - или обращаюсь к арманьякам!
   "Блефую, конечно. Арманьяки делают вид, что понятия не имеют о выкупе, на все запросы отвечают общими рассуждениями о доброте и справедливости. Но, надеюсь, епископ об этом не знает."
   Кошон яростно засопел. "Не хватало ещё, чтобы сделка сорвалась. Ах, какая досада! Ведь девчонка здесь, рядом, внизу - в подвале..."
   - Хорошо, граф. Я попрошу регента, чтобы деньги на выкуп прислали из Англии, как можно быстрее. Будьте здоровы.
   Помрачневший епископ поднялся с места и направился было к выходу, но внезапная мысль заставила его остановиться:
   - Послушайте, граф! Могу я хотя бы увидеть девчонку сейчас?
   - Отчего же нет? За это я денег с вас не потребую. - И граф не без раздражения позвонил в колокольчик. Почти сразу на пороге появился слуга.
   - Эй, вели стражникам привести сюда пленную, да побыстрее.
   Отвесив поклон, слуга вышел из кабинета, и между двумя собеседниками повисла унылая тишина. Кошон размышлял, каково ему будет вернуться с пустыми руками в Руан, под мрачный взгляд Уорвика, а граф де Люксембург едва сдерживал тяжкие вздохи об уплывшем за туманный горизонт выкупе.
   Из коридора донёслись шаги, металлический лязг. Кошон напряжённо уставился на входную дверь. Она раскрылась, пропуская слугу, за которым следовала высокая, стройная черноволосая, черноглазая девушка с правильными чертами лица, длинными тонкими ногами и руками. Она была одета в облегающее чёрное платье пажа. Шла она с трудом, короткими шажками, так как была закована в тяжёлые цепи. За девушкой шли двое стражников с алебардами. Граф, мельком посмотрев на пленницу, перевёл взгляд на епископа. Тот сидел не шевелясь, сумрачно рассматривая девушку. Жанна остановилась у входа и теперь стояла не двигаясь, искоса посматривая на хозяина замка и его зловещего гостя. В комнате повисла тоскливая тишина. Наконец, Кошон произнёс:
   - Вот ты, значит, какова, Орлеанская Дева. Пастушка, короновавшая Карла. Так это ты пришла из Лотарингии, сняла осаду с Орлеана, разбила при Жаржо и Патэ армии короля Генриха, едва не взяла Париж?! По тебе и не скажешь. Как же ты смогла всё это сделать?
   Жанна устало пожала плечами, ответила, не глядя на епископа:
   - Сама не знаю. Вначале думала, что надо просто убедить солдат поверить в себя и идти в бой. А потом... как-то всё само вышло.
   - Рассказывают, будто жители Орлеана и твои солдаты кричали "Да здравствует Орлеанская Дева", и ты их не останавливала, не призывала славить Бога. Это правда?
   - Не моё дело - указывать солдатам, что следует кричать. Моё дело - вести их в бой против тех, кто несёт Франции страдания и опустошение.
   - Вот как! Значит, ты ещё не навоевалась. И если граф де Люксембург вдруг решит тебя отпустить, ты снова выступишь против него?
   Граф хмыкнул в кулак, но ничего не сказал. Жанна сделала вид, будто не заметила его реакции:
   -Если его светлость граф де Люксембург отпустит меня с условием, что я больше не буду сражаться, то я отправлюсь к себе в Домреми и с радостью вернусь к своей женской жизни. Если бы вы знали, мессир, как я соскучилась по своим косам, которые когда-то спадали мне до пояса...
   - Так ты больше не хочешь на войну? А отчего же не переоденешься в женское платье?
   - Потом что я в плену. Меня стерегут мужчины, и я закована. Если меня переведут под охрану женщин, я с радостью надену женское платье.
   Кошон шумно вздохнул:
   - Что же, Орлеанская Дева. Думаю, с Божьей помощью мы с тобой вскоре пообщаемся гораздо теснее. До встречи.
   И, не глядя на графа Люксембургского, епископ поднялся из кресла и направился к выходу.
  
   * * *
  
   Святая Екатерина! Я не могу больше ждать. Нет, обращаются со мной неплохо - здесь, в Больё. Правда, комната жутковатая... каменный мешок. Да ещё вчерашний гость... церковный служитель. Какой-то очень важный. Аббат? А может, даже епископ? Как он страшно смотрел на меня... прямо как мой отец - на овцу, которую собирался зарезать. Но мне-то что же делать? Ведь я пленница и есть, на что мне рассчитывать? Правда, д'Олон почти свободен, приносит вести снаружи. И вот как раз новости плохи. Говорят, Компьень может пасть. Святая Екатерина, ведь это не так? То, что я сделала - не напрасно? Иначе зачем же я здесь...
   Святая Екатерина, я хочу попробовать бежать. Помоги мне, пожалуйста! Ведь я уже достаточно пробыла в плену - значит, прошла испытание, верно? Я уже придумала, как освободиться. Вот так.
   Жанна внимательно осмотрела свою камеру. Вон там, в углу, можно встать так, чтобы снаружи, через отверстие в двери, не было видно. Сейчас никто снаружи не смотрит? Хорошо. Тихонько, чтобы не звенеть железками, пройти в угол... а теперь замереть... дышать как можно тише. Ой... сразу захотелось чихнуть. Нет, удержусь. Всё, прошло. Теперь - не двигаться, застыть, чтобы железо не звенело.
   Томительно потянулось время...
   Ну! Где ты там, соглядатай?
   Ага. Кажется, на глазок легла тень. Камера пуста, арестантка исчезла. Ведьма ведь, взяла - и улетела сквозь каменные стены. Ну же! Открывай, проверяй! Только бы не поднял тревогу. Надеюсь, не сделает этого, сначала посмотрит.
   Снаружи - возня, негромкое бормотание...
   Звук ключа, вставляемого в замок...
   Открывает!
   Послышался скрип двери, и в слабо освещённую камеру хлынул узкий поток света от факелов снаружи. Ну же, ещё, давай - заходи внутрь, проверяй, меня нет, я ведь с другой стороны двери, или нет, я улетела сквозь стены...
   Обеспокоенный, недоумевающий надзиратель с ключами в руках осторожно зашёл внутрь, оглянулся по сторонам... ещё шаг...
   Жанна быстрым движением дёрнулась к нему, цепь рванула за ноги, девушка потеряла равновесие, но уже в падении что было сил ударила тюремщика ручными кандалами по затылку. Бургундец охнул и осел на пол. Ключи! Быстрее! Унимая нервную дрожь нетерпения, Жанна проверила несколько небольших ключей. О, вот этот - подходит к замку. Она быстро освободила свои руки. Жаль, заклёпки на ножных кандалах снять нельзя, придётся так и идти... звенеть по дороге? Хоть бы чем подвязать цепь, чтобы можно было придерживать руками... а, вот верёвка на поясе незадачливого надзирателя - подходит. Жанна выскользнула наружу и заперла за собой дверь. Так, теперь вспомнить, как сюда вели. Кажется, сейчас по коридору направо... да, верно, тут лестница винтовая... шаг за шагом наверх - осторожно, не звякнуть железом, прислушаться... ещё шаг... голоса стражников - но издали... Стоп - шаги! Стража? Вот здесь ниша - встать в неё, вжаться, придерживать цепь, не шевелиться... Солдаты проходят мимо... их шаги всё тише... Можно идти дальше? Где выход? Откуда шли стражники - справа? Туда, быстрее...
   Спустя минуту или две Жанна уже была снаружи. Свобода?! Куда теперь идти? Если бы знать... Темно. Неудобно, зато и стража не видит, кто сейчас по двору разгуливает. Парк какой-то. Лучше туда, меньше риск, что заметят, можно будет спрятаться, осмотреться, найти выход, дорогу... Проклятая цепь, так мешает идти, а ведь следовало бы бегом...
   - Эй! Кто там - в парке? А ну стой!
   Неужели заметили?..
   - Эй! Все сюда, ко мне! В замке посторонние! Стой! Не уйдёшь!
   Весь замок Больё озарился светом мелькающих факелов, раздались возгласы, приближающийся топот множества ног. Жанна попыталась бежать, задела цепью какой-то сучок, споткнулась, упала на мягкую землю и зарыдала.
  
   * * *
  
   - Эдмон, куда это ты собрался с утра пораньше?
   Юноша резко обернулся: позади стоял отец.
   - Батюшка! Благословите меня. Мы - я и другие парни Домреми - уходим на запад. Простите, что только сейчас говорю вам, боялся - не отпустите. Батюшка, поймите, не могу я отсиживаться дома, когда Жаннетт в беде. Прошу вашего отцовского благословения!
   И Эдмон опустился на колени перед отцом. Старый Поль погладил бороду, внимательно осмотрел сына. Зелёная кожаная куртка, такие же штаны, походная сумка, самодельный лук, колчан стрел... когда это он всё успел приготовить? А ведь, наверное, и стрелять учился... Ай да молодец, сын.
   - Вот это верно, тут ты прав. Вызволять Жаннетт надо, ясно дело. Она спасла нас всех, всю страну, теперь наш черёд, и то грех мужикам отсиживаться, пока девчушка их работу делает. Так что же! Доброе дело затеяли вы, дети, лишь бы получилось. Благословляю тебя, сынок! Пусть лёгок будет твой, ваш путь, пусть всё удастся, как вы задумали. Чтоб вернуться вам с победой... с Жаннетт. Даст Господь, передумает она, сменит гнев на милость, когда увидит, каков ты в деле. Может, ещё порадуете меня внучатами, понянчу я ваших с ней детишек.
   И старый Поль осенил Эдмон крестным знамением - на дальнюю дорогу.
  
   * * *
  
   - Любезный мой племянник! Я вами очень недовольна!
   Граф Жан Люксембургский удивлённо смотрел на свою престарелую тётушку, побагровевшую от ярости. Что это с ней такое?
   - Вчера во дворе я видела, как ваши люди схватили девушку, которая находится у вас в плену, и принялись её избивать! Это совершенно возмутительно! Девушка была закована в цепи! Какая неслыханная, отвратительная жестокость!
   Ах, вот она о чём. Вчера девчонка пыталась сбежать, умудрилась обмануть сторожа, оглушила его, обошла внутреннюю охрану, улизнула наружу, в парк. К счастью, её вовремя заметили и схватили. Собирались проучить, намять бока, чтобы не обманывала - и тут на тебе, откуда ни возьмись появились жена и тётка. Заступились за девчонку, она отделалась несколькими тумаками.
   - Дорогая тётушка! Зачем вам беспокоиться? С ней всё хорошо, стражник, который её ударил, уже наказан. Если бы она не напала на надзирателя, не попыталась убежать, всё было бы замечательно, с ней бы ничего не случилось. Не сегодня-завтра мы получим выкуп за неё, вот и отпустим Деву Жанну восвояси.
   - Не пытайтесь меня обмануть, сударь! Я слышала - вы ведёте переговоры с англичанами, собираетесь отдать им на расправу несчастное дитя! Я требую, чтобы её перевели в другое место! Я хочу, чтобы она жила рядом со мной! В Боревуаре! Пока французы не заплатят за неё выкуп! Слышите? Если вы этого не сделаете, я вас лишу наследства!
   "Вот чертовщина. С чего бы это она так взъелась? Может, девчонка и её околдовала? А кто их знает, этих ведьм, на что они способны. Наследство мне бы очень не помешало. Правда, есть шанс получить от англичан гораздо больше, но разбрасываться деньгами не приходится. Да и ждать-то долго не понадобится, тётка больна, врачи говорят - долго она не протянет... особенно если будет психовать, вот как сейчас. А между прочим, перевести девчонку в Боревуар - совсем неплохая мысль. Увезти её подальше на север, прочь от французских отрядов. А то дела под Компьенью идут не очень, того гляди - опять нам наваляют, как бы в Больё не ворвались."
   Граф де Люксембург широко улыбнулся:
   - Милая тётушка! Вы совершенно напрасно беспокоились! Я сам намеревался перевести нашу юную гостью в Боревуар и предложить вам взять её под свою опеку!
  
   * * *
  
   - Ваше величество! К вам просятся на аудиенцию два молодых рыцаря!
   Королева Иоланда скучающе зевнула:
   - Кто они такие? Как представились?
   - Их зовут Жан Дарк дю Лис и Пьер Дарк дю Лис!
   "Ах, вот как. Пришли просить за сестрицу. Жаль, не предупредила камердинера, что для этих меня никогда нет дома."
   - Что же, коли так, проси.
   И королева стойчески приготовилась к мученической беседе.
   У входа в кабинет послышались шаги, и вошли братья Орлеанской Девы. Королева Иоланда расплылась в радушной улыбке:
   - О, дорогие друзья! Как я рада вас видеть! Жаль, что вы совсем позабыли обо мне!
   - Ваше величество! Мы пришли к вам с просьбой, и надеемся, что вы не разгневаетесь на нас за неё!
   - Что вы, что вы! Я буду искренне рада сделать всё, что в моих силах!
   - Ваше величество! Мы пришли просить вас о помощи в деле освобождения нашей сестры! Вы, разумеется, знаете, что она оказалась в плену у бургундцев. Ходят слухи, что её вот-вот продадут англичанам. Рассказывают, что годоны уже открыто говорят о том, что сожгут её на костре!
   "О, пошло-поехало. А мне совершенно нельзя нервничать!"
   - Дорогие друзья, прежде всего, не надо волноваться. Англичане не будут приговаривать к смерти военнопленную, главнокомандующего французской армией, графиню. Тысячи наших дворян и рыцарей прошли через английский плен, и ничего, живыми-здоровыми вернулись домой.
   - Ваше величество! Нам стало известно, что Жанну готовятся предать церковному суду! Инквизиция может приговорить и к костру!
   - Это другое дело. Конечно, к войне это не имеет отношения. Но отчего же вы волнуетесь? Или вы полагаете, что пресвятая инквизиция может уличить вашу сестру в чём-то, влекущем столь тяжкое наказание?
   - Нет, ваше величество. Но если в состав суда войдут люди, купленные англичанами, последствия для Жанны могут оказаться самыми страшными. Мы пытались раздобыть материалы трибунала в Пуатье, который признал Жанну чистой перед церковью, но они бесследно исчезли!
   - Недоразумение. Уверяю вас, если Жанна ни в чём не повинна, то служители пресвятой матери церкви не станут оглядываться на англичан, а оправдают вашу сестру.
   - Ваше величество! Если даже церковь оправдает Жанну, где уверенность в том, что её отпустят? Неужели нельзя заплатить выкуп, вернуть Жаннетт? И пусть потом французская церковь проверяет её заново, если сочтёт нужным!
   "Ох, как же вы мне надоели! Уже голова болеть начинает."
   - Хорошо... я попробую связаться с бургундцами насчёт выкупа. До свиданья.
   Жан хотел было сказать ещё что-то, но Пьер ткнул его локтем, и тот промолчал.
   Едва только дверь за братьями Дарк закрылась, королева Иоланда облегчённо вздохнула и позвонила в колокольчик, вызывая служанку, чтобы та принесла лёд - для головы, унять злосчастную мигрень, разыгравшуюся из-за этих двух мальчишек и их непутёвой сестрицы.
  
   * * *
  
   - Здравствуйте, милое дитя! Нам бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя здесь как можно уютнее! Будьте не пленницей, а гостьей!
   Жанна не без удивления слушала любезную речь. Перед ней были две женщины, одна пожилая, другая - довольно молодая, и обе они ласково улыбались девушке. Их она видела лишь мельком, в тот вечер, когда неудачно пыталась бежать из Больё. Кто они такие?
   - Мы сожалеем, что вам пришлось пострадать от нашего родственника Жана! Увы, он всего лишь грубый солдат, не знающий, как следует обращаться с молодыми девушками. Я - его тётка, мадмуазель де Линьи, а это - его законная супруга, и обе мы постараемся скрасить ваше заточение!
   "Наверное, они искренни. Ведь тогда заступились за меня перед стражниками, не позволили бить, а потом и отношение ко мне стало лучше, кандалы сняли, перевели в другую камеру, более светлую... впрочем, это, возможно, для того, чтобы следить было легче... а затем - привезли сюда."
   - Сударыни, я так признательна вам... даже не знаю, как отблагодарить.
   - О, не благодарите, дитя! Будет лучше, если вы примете от нас кое-что... вот - простыни, бельё, мыло, полотенца, вы получите всё то, что должно быть под рукой у молодой девушки. Камин в вашей комнате будет гореть постоянно, я позабочусь об этом. Не хотите ли переодеться в женское платье?
   - Простите, сударыня, я здесь в плену, и...
   - Да, я вас понимаю! Вы правы! К сожалению, я не смогла убедить племянника убрать стражу. И всё же - надеюсь, пребывание в этом нашем замке не будет вам в тягость!
  
   * * *
  
   - Мне очень жаль, ваше преосвященство, но придётся немного подождать! По своим личным причинам я не могу пока передать вам девчонку! Однако - чего вы опасаетесь? Кроме вас, никому нет до неё дела. Не только Карл Французский, но и арманьяки отступились от неё. Королева Иоланда предложила какие-то гроши, будто за пастушку, мы объяснили, что наша цена - десять тысяч золотых ливров, она повозмущалась и отступилась. Так что получите вы своё сокровище из лотарингской деревни, не беспокойтесь!
   Граф Жан Люксембургский закончил свою пылкую речь и не без опаски глянул на Кошона. Надо же, вот незадача, уж и англичане приготовили выкуп, а приходится заставлять их ждать. И всё почему? Простая арифметика. Львиную долю денег придётся отдать герцогу Филиппу, а оставшихся немногим больше, чем то наследство, которое тётка грозится отнять, если девчонка будет передана англичанам. Конечно, если бы герцог потребовал, пришлось бы махнуть рукой на наследство, но он как будто и не возражает против того, чтобы пленница находилась в Боревуаре подольше. Видимо, у него какие-то свои игры, которые он не хочет афишировать перед всеми, а делает вид, будто продажа девчонки задерживается из-за строптивого вассала.
   Епископ Кошон со злостью уставился на Жана Люксембургского. Вот незадача! Что они, сговорились с герогом? Не пытаются ли надуть? Не ведут ли каких-то тайных переговоров с ублюдком Карлом?
   - Могу я всё-таки узнать, что мешает вам теперь же передать нам девчонку?
   Жан Люксембургский смущённо почесал в затылке. Сказать, что ли, всё как есть? Ссориться-то неохота. Ну, ладно:
   - Видите ли... моя тётка испытывает к ней странную симпатию... Не иначе как колдовство, хе-хе. И она не хочет, чтобы я отдал девчонку вам. Но вы не волнуйтесь, моя тётка... - Граф осёкся: до таких-то откровений, касающихся тёткиного здоровья, доходить не следует.
   Кошон пожал плечами. "Вот, стало быть, как обстоит дело. Ну да, верно, он - наследник своей тётки, боится потерять денежки. Что же, причина вполне уважительная, если только в ней всё дело. Но ведь тётка смертна... Говорят, она тяжело больна, и если она вдруг окочурится, никто лишних вопросов задавать не станет... и в первую очередь - заботливый племянник."
  
   * * *
  
   - Эй, ты! Ведьма! Иди - хозяйка зовёт тебя!
   Хозяйкой солдаты, служившие в Боревуаре, называли вовсе не жену графа Люксембурга, а его тётку. Жанна, ещё не вполне оправившаяся после неудачной попытки бегства, когда оборвалась сделанная из простыни лестница, по которой она спускалась из окна, поднялась с постели, оделась и вышла в коридор. Там её поджидали четверо стражников; один шёл спереди, один справа и двое сзади. Жанна уже хорошо знала, где находятся комнаты мадмуазель де Линьи, и ей незачем было спрашивать дорогу.
   Едва подойдя к спальне пожилой женщины, Жанна поняла, в чём дело. Мадмуазель де Линьи умирала. В воздухе стоял харатерный старческий запах, перемешанный с испарениями лекарств, но... дело было не в этом. Словно кто-то уже начертал в воздухе слово "смерть".
   - Мадмуазель де Линьи! Вы звали меня?
   Старуха приоткрыла глаза, и её лицо содрогнулось в слабой улыбке:
   - Жанна... девочка... ты пришла ко мне...
   Она была совсем бледна, каждый вздох давался ей с трудом, воздух с шумными хрипами входил в её лёгкие.
   - Девочка... я всегда мечтала иметь детей... дочку... я её представляла себе... будто она выросла... и ты, ты... совсем как она...
   Старуха сделала паузу. Растерянная Жанна подумала, не следует ли ей выйти, но мадмуазель де Линьи вдруг цепко схватила её за запястье:
   - Жанна... мой племянник... готов продать тебя... обещай мне...
   - Что я должна пообещать, мадмуазель де Линьи?
   - Пообещай... сделать всё... чтобы остаться живой...
   Жанна смутилась. "Неужели дела мои так плохи, что нужно давать подобное обещание? Ведь пока ещё я не в руках годонов. Но не отказывать же умирающей женщине, которая была так добра ко мне."
   - Да, мадмуазель де Линьи, я обещаю вам это!
   - Жанна... да хранит тебя Бог... прекрасное дитя...
   Старуха вдруг отпустила руку девушки, отвернулась к стене и закашлялась. Изо рта её хлынула кровь...
   Жанна стояла в оторопи, не сознавая, что происходит вокруг, как вдруг её потянул за руку стражник:
   - Эй, выходи прочь! Здесь тебе не место!
   Жанна пришла в себя. Мадмуазель де Линьи была уже мертва, её глаза остекленели, над ней хлопотали две служанки. Девушка вышла вслед за солдатом.
   - А ну, повернись! Руки назад!
   И стражник прочно затянул ремни на её запястьях.
   - Пошли! Тебя ждут!
   Следуя за солдатом, Жанна прошла в комнату Жана Люксембургского. Там же находился и епископ, которого она видела прежде. Пьер Кошон - с тех пор Жанна узнала его имя. На столе перед ними лежала огромная куча золотых монет, которую граф не спеша пересчитывал. Жанне стало не по себе: она сразу поняла, откуда взялись эти деньги, кому и за что, за кого они уплачены. "Как много золота... я и не видела никогда столько. Господи, неужели я стою такие деньги? И зачем я англичанам за подобную сумму? Только ради того, чтобы меня убить? Вот тебе и пастушка из Лотарингии..."
   Граф с усмешкой взглянул на девушку:
   - Познакомься со своим новым владельцем. С этого момента ты собственность Англии. Тебе очень не повезло: ваши взяли верх под Компьенью, там погибло много наших солдат. Теперь нам нужны немалые деньги, чтобы собрать новое войско. Ты поможешь нам в этом. Ваше преосвященство, - обратился он к Кошону, - мои кавалеристы проводят вас до Арраса. Надеюсь, вас там встретят свои.
   Кошон величественно кивнул, не глядя на пленницу. Граф сделал знак солдату, сопровождавшему Жанну. Тот развернулся, подтолкнул девушку к выходу. По-прежнему конвоируемая четырьмя солдатами, Жанна спустилась по лестнице и вышла на улицу, где стояли наготове десятки вооружённых бургундских всадников. Чуть поодаль Жанна увидела несколько англичан. Девушку подтолкнули к карете с занавешенными оконцами, посадили внутрь, спутали ремнями ноги, а рядом разместились бургундские офицеры со шпагами наголо. Карета тронулась, увозя пленницу в неизвестность. В этот же самый миг Жанна забыла зловещую сцену в комнате графа - и ужас от того, что её вот-вот передадут смертельным врагам, и радость от известия о поражении тех, кто осаждал Компьень. Погружённая в размышления, она теперь даже не замечала, куда её везут. Девушка была не в состоянии думать ни о чём другом, кроме мадмуазель де Линьи и её смерти. Удивительная женщина... Такая добрая, заботливая. Почему? Что ей было за дело до какой-то пленной девушки, защищавшей дело враждебной партии? Когда вся Франция отступилась от своей спасительницы, эта больная бургундская старуха боролась за неё до последнего вздоха. Замечательная женщина.
   Святая.
   Почему-то именно это слово прочно вошло в мысли, в память Жанны о мадмуазель де Линьи. А то, куда её везли бургундцы, не имело пока никакого значения.
  
   * * *
  
   - Эй, Эдмон! Из западных ворот замка показался отряд бургундцев! С ними какая-то карета!
   Эдмон мгновенно вскочил с места. Этой вести он ожидал с того момента, когда, три дня назад, выяснилось со слов прислуги Боревуара, что Жерар проморгал англичан, которые с юго-западного направления привезли выкуп в замок. Жаль, что их не удалось перехватить тогда. Кроме прочего - груда золота. Впрочем, вот это как раз не имело значения. Не для денег ведь пришли сюда, а ради Жаннетт. В карете она, разумеется. Вот и пришёл час отбить её у врагов.
   Нарастающий стук копыт. Вот и они, добро пожаловать. Прицелиться очень аккуратно. Первая же стрела летит точно в мишень - кучер падает наземь, пронзённый насквозь. Лошади поднимаются на дыбы, карета останавливаются.
   - Всем стрелять по охране!
   Свист стрел, вылетающих из кустов вдоль дороги - ближайшие трое всадников падают наземь. Два десятка остальных, не дожидаясь, пока их постигнет та же участь, разворачиваются и уносятся прочь.
   Теперь быстрее - к Жаннетт!
   Эдмон, дрожа от возбуждения, подбежал к карете и открыл дверцу:
   - Жаннетт, любимая! Ты спасена!
   Однако вместо девушки его взору предстало чучело - мешок с песком.
   А тем временем с южной стороны от Боревуара удалялся большой англо-бургундский отряд, сопровождавший две кареты. Одна из них увозила прочь Жанну под охраной бургундцев, а во второй находился Пьер Кошон.
  
   Глава 6. Руан - город смерти
   Северная Франция, ноябрь-декабрь 1430
  
   Его светлость граф Ричард де Бошан, лорд Уорвик немного нервничал, когда шёл по коридорам замка Буврёй в апартаменты его высокопреосвященства кардинала Винчестерского. А казалось бы - какие основания для беспокойства? Напротив, радоваться бы впору. Девчонка наконец-то выкуплена, она находится на пути в Руан, её везут кружным путём, через крупные населённые пункты, где стоят английские гарнизоны. Это необходимо для того, чтобы сбить с толку тех, кто, возможно, хотел бы её перехватить по дороге. С того момента, когда она проехала Аррас, за её каретой следуют две сотни английских всадников. Прямо не перевозка пленных, а крупная войсковая операция. А что будет, когда она окажется в Руане и все узнают о её местонахождении? М-да, вот и проблема, связанная с радостными новостями...
   - Добрый день, ваше высокопреосвященство! Доброго здоровья вам!
   - Здравствуйте, граф. Прошу садиться. У вас что-нибудь срочное ко мне?
   - Да, ваше высокопреосвященство. Я поразмыслил над ситуацией, и у меня возник следующий вопрос. Не кажется ли вам, что Руан недостаточно безопасен для проведения суда над Девой Жанной? Не лучше ли отвезти её в Лондон? Тауэр надёжнее Буврёя. Французские судьи вполне могут заседать и там, у нас ведь единое королевство.
   - Королевство-то единое. Но вы понимаете, граф, что предлагаете? Вы слышали рассказы тех, кто видел эту девчонку, общался с ней? Знаете, какое впечатление она производит на окружающих? Её все сходу принимают за святую! И французы, и англичане! Если мы посадим её в Тауэр, весь парламент наверняка захочет поглазеть на неё. И что будет? Назавтра же Палата Общин выразит протест в связи с жестоким обращением с арестованной! Послезавтра потребуют её освобождения! Да и Палате Лордов я не доверяю. Будет счастье, если мы отделаемся тем, что отпустим её живой-здоровой домой, под честное слово. Здесь же, во Франции, мы сможем с ней сделать всё, что захотим, и нам никто не помешает. Граф, поймите: Лондон - не Руан, и инквизиторов там жалуют гораздо меньше. По менее серьёзной причине вспыхнул бунт, из-за которого королю Джону пришлось подписать Билль о Правах. Если вы полагаете, что у нас слишком мало сил в Руане, поговорите с моим племянником, Бедфордом, убедите его собрать в Англии ещё солдат.
   - Вы полагаете, ваше высокопреосвященство, что её колдовской дурман так действенен для окружающих?
   - Я полагаю... боюсь, что она и вправду святая. Но пусть это беспокоит тех, кто вынесет ей смертный приговор и приведёт его в исполнение. Ни к тому, ни к другому Англия не должна быть причастна. Ни своими людьми, ни территорией.
  
   * * *
  
   - Жаннетт, любимая! Как я рад, что мы снова вместе и ты на меня больше не сердишься! Пожалуйста, стань моей женой! Ты выйдешь за меня замуж?!
   Солнце клонилось к закату, было тепло, пахло свежескошенным сеном и парным молоком, вокруг стрекотали кузнечики. Эдмон подошёл совсем близко, его ладонь нежно легла на руку Жанны, она ощущала его горячее дыхание... Девушка отвернулась в смущении... ну нельзя же сразу ответить на такой вопрос - "да".
   - Жаннетт! Ты прекраснее всех на свете! Я так люблю тебя! Умоляю, будь моей женой! Твои родители дали согласие!
   "Это правда, они согласны. Да и я... в общем-то... Эдмон, как обжигает твоё дыхание... твоя рука... И я вовсе не против того, чтобы ты меня обнял... покрепче. Эдмон, я уже почти согласна быть твоей женой... ты станешь графом Лилий - правда, здорово? У меня только одно условие, вернее, просьба. Эдмон, не уходи никуда, пожалуйста, и не отпускай меня от себя. Пусть этот сон, в котором мы вместе, продолжается как можно дольше. Я не хочу просыпаться. Я боюсь. Я очень боюсь просыпаться. Ведь наяву меня англичане везут навстречу смерти. Эдмон, мне так не хочется умирать... Оставайся со мной, не отпускай, не позволяй проснуться."
   - Эй, ты, ведьма! Приехали! Просыпайся, выходи!
   Жестокая явь ураганом ворвалась в сон, отнимая Жанну у объятий Эдмона. "Вот и опять - вместо Эдмона со мной рядом смертельные враги. Куда это мы приехали?" Снаружи моросил холодный ноябрьский дождь. Ближайший офицер накрыл девушку плащом:
   - Не бойся, застудиться тебе не позволим! Ещё и согреем! Костром - очень скоро!
   Что это за место? Сумрачная крепость, каменные стены вокруг. Ле Кротой? Жанна подвинулась к выходу и неловкими движениями опустила скованные ноги наземь. Покачнулась, но бдительные английские офицеры тотчас же подхватили, не дали упасть. Кругом вражеские солдаты, их десятки, сотни. Вот теперь и пришла пора вспомнить обещание, данное умиравшей мадмуазель де Линьи. Сделать всё, чтобы остаться в живых. Хорошо бы ещё знать - как?
   Четверо солдат подхватили Жанну за руки и за плечи, повели, скорее поволокли внутрь ближайшей башни. Спереди и сзади шли ещё англичане - освещали дорогу факелами, зорко следили, чтобы никто не пришёл на помощь девушке. Гулкие шаги десятков ног по каменным плитам пола. Лязг дверных замков и собственных оков, унылый скрип открываемых дверей, ведущих в чрево ада. Винтовые лестницы вниз - одна, другая, третья... И снова двери, длинные извилистые коридоры, и опять лестницы... Тьма, которую свет факелов не разгоняет, а только делает зловещей... Из-за поворота метнулась крыса...
   Шедший впереди солдат остановился у одной из дверей. Вынул ключ, повернул в замке. Не без труда толкнул тяжёлую дверь внутрь. Руки врагов втолкнули девушку внутрь чёрного склепа. Один из стражников принёс из коридора факел, немедленно осветивший тёмно-оранжевые в свете прыгающего пламени каменные стены, к одной из которых была намертво прикреплена железная кровать. Над кроватью из стены выглядывало большое, толстое ржавое кольцо.
   - Ну вот и пришли! Располагайся!
   Один из солдат, следовавших позади, подошёл к Жанне, в его руках оказалась пара кандалов, тотчас надетых на запястья девушки. Она закрыла глаза. Что-то холодное, жёсткое, металлическое прикоснулось к её шее, охватило, сзади щёлкнул замок. Затем её цепи прикрепили к кольцу над кроватью:
   - Лучше сразу ложись на кровать! Прогуливаться всё равно не сможешь!
   "Да, в самом деле, лучше прилечь на кровать, на тюфяк, а то тяжело слишком."
   Кто-то из солдат поставил факел в нишу в двух ярдах от изголовья Жанны, и англичане с топотом покинули каземат. Гулко ударила закрываемая дверь, послышались звуки шагов с лестницы. Затем откуда-то сверху раздался гогот. Жанна подняла глаза: вместо потолка каземат был закрыт сверху огромной железной решёткой, и на неё встали теперь часовые, тени от которых сразу запрыгали по камере пленницы. Да, верно, так несравненно легче надзирать за пленницей. Сколько придётся пробыть здесь вот так, под ногами английских солдат - до утра? Несколько дней? Неделю? Куда повезут потом? На смерть... Не надо думать об этом. Лучше укрыться дырявым одеялом - не так от холода, который почти не ощущается здесь, несмотря на зиму, как от хищных взглядов тех, наверху. "Отныне и до последней твоей минуты ты, ведьма, собственность Англии, и каждый твой миг будет наполнен болью и мучениями. А страшнее всего будут твои самые последние минуты." Нет, мессиры, пока я могу хоть во сне быть с теми, кого помню, кто мне дорог, я не собственность Англии. Постараюсь уснуть. Эдмон, я возвращаюсь к тебе. Ты меня не покинул? Эдмон, пожалуйста, не оставляй меня, будь рядом - сколько получится. Обними меня... пожалуйста...
  
   * * *
  
   - Милорд! У меня есть одна небольшая просьба, связанная с предстоящим процессом. - Кошон выглядел озабоченным, несмотря на похвалы, которые ему щедро раздавали англичане с момента приезда из Арраса, где он оставил Жанну на попечение местного коменданта.
   - Да, епископ. На сей раз вы молодец, всё сделали правильно. Чего вы хотите?
   - Милорд, процесс ведь начнётся не сразу с того момента, когда девчонка прибудет в Руан. Так вот, мне кажется правильным, чтобы сперва она, находясь в полном вашем распоряжении, была... как бы это сказать... немного наказана, как и подобает мятежнице. И только позже, когда её передадут в руки матери пресвятой церкви, условия её содержания были несколько смягчены. Я надеюсь, что это побудит её не запираться на допросах, а сотрудничать с трибуналом.
   - Хорошая мысль. Это нетрудно сделать. Для начала я посажу её в клетку, где она будет прикована накоротко к прутьям и не сможет ни стоять, ни лежать в полный рост, а значит, не сможет спать. Через три дня она, только чтобы получить час-другой сна, подпишет любые признания. А позже мы её переведём в одну из комнат, под охрану солдат, где она будет находиться до казни. Зайдите сегодня же к кузнецу, пусть сделает железную клетку. Длина, ширина, высота - по четыре фута.
   - Очень хорошо, милорд. Я не сомневаюсь, что это подействует. Это всё, зачем я шёл к вам.
   - Эй, епископ, подождите уходить. Я хотел спросить вот что... скажите... вы же видели её. Строго между нами. Она что, правда - похожа на... святую? Или всё-таки на ведьму?
   - Милорд. Больше всего она похожа на ребёнка, который заблудился и попал в дремучий лес. Слабый, наивный, испуганный ребёнок. Ребёнок, который видит подбирающихся волков. Однако мы не можем позволить себе пожалеть её, сделать скидку на неопытность и наивность. Она нам мешает как никто другой - значит, она умрёт. Умрёт так мучительно, как вы этого пожелаете. Но, конечно, мне бы хотелось это оформить соответственно законам и традициям матери церкви.
  
   * * *
  
   В одной из деревень, расположенных невдалеке от замка, в котором была заточена Жанна, в это время находился большой французский отряд. Его командиры были озабочены сбором подати с местных жителей. Их ничуть не смущало, что совсем недавно в этих местах прошли сборщики налогов именем короля Генриха. Заплатили королю-злодею - так теперь раскошеливайтесь на своего законного, любимого, доброго, коронованного монарха Карла.
   Толстый лейтенант, возглавлявший отряд, добродушно потягивал вино в местном трактире, обнимаясь с двумя красотками, когда к нему подошёл взволнованный кадет:
   - Ваша милость! Местные жители рассказывают - в Ле Кротой приехал большой английский кортеж! С ним арестованная девушка в мужской одежде! По всей вероятности, это Дева Жанна!
   Лейтенант лениво обернулся, едва сдерживая зевок:
   - А, да? Хорошо как. Значит, из Арраса солдаты уехали. Вот и нагрянем туда завтра.
   - Ваша светлость! А Ле Кротой - как же? Мы не попытаемся освободить Деву?
   - Ты что предлагаешь - брать крепость штурмом? Вот ещё. Англичан там наверняка полно. Хочешь голову сложить - иди туда со своими друзьями, сам и погибай, а других втягивать в эту гибельную затею нечего. И вообще, ты должен выполнять мои приказания, а не придумывать глупости. Завтра-послезавтра явимся в Аррас, посмотрим, что там интересного, познакомимся поближе с местными жителями, соберём с них подать именем короля Франции... хе-хе. Если хочешь, можешь выяснить у них - кто обижал Деву, пока она там была, тут же повесим мерзавцев. Ты пробовал здешнее вино? Ну и пакость. Кислятина. А говорят, другого нет, вот это ужас почище всех годонов.
  
   * * *
  
   Как холодна дверца кареты. Зимний ветер завывает снаружи. Вот-вот Рождество... праздник. Когда-то в Домреми на Рождество взрослые угощали детей сладостями - вареньем, леденцами. Подарки дарили, разные истории рассказывали... иногда смешные, иногда страшные. Одевались в разные забавные наряды... маски... Не хочется думать о страшном. Впрочем, и о смешном. Не хочется думать - ни о чём вообще. Рождество... зачем оно - сейчас? Хочется прижаться к тёплому сиденью... и пусть даже английские офицеры справа и слева греют. Уже не противно. За время этого путешествия они стали совсем привычны... как кандалы. Наверное, скоро приедем. Куда? В Руан? Там меня и оставят - или повезут дальше? В Англию?
   - Эй, ведьма! Добро пожаловать в славный город Руан! Хочешь полюбоваться на своих нормандских друзей? Смотри внимательно! Эй, кучер, помедленнее, дай Деве Жанне насладиться видом Рыночной Площади весёлого города Руана!
   Тот офицер, который занимал один всё переднее сиденье, сдвинул занавеску с окна дверцы справа от Жанны. Девушка затрепетала, когда морозный воздух коснулся её лица. В тот же миг её укрыли медвежьей шкурой:
   - Не мёрзни, гляди внимательнее!
   Жанна повернула голову и присмотрелась, куда ей указывали. Городской пейзаж неуверенно проступал сквозь вечерний полумрак, но то, что увидела пленница, невозможно было спутать ни с чем. Да и запах...
   Мимо окна замедлившей ход кареты двигались виселицы, похожие на букву Т. Одна за другой. Виселицы с казнёнными людьми. На каждой виселице - несколько человек со связанными за спиной руками, раскачиваемые сильными порывами студёного декабрьского ветра. Мужчины... и женщины. Вон совсем обнажённое женское тело облеплено снегом - словно игрушка для пурги. Мальчик... не старше десяти лет. Вернее - был не старше десяти. За что его казнили? Кому он помешал?
   Ряды виселиц кончились. А это что? Частокол? Какой странный частокол. Зачем он здесь - неужели годоны ждут нападения? О, если бы... Что такое на колах? О Господи... да это же человеческие головы. Будто ненастоящие - отрубленные человеческие головы покорно висят на кольях и смотрят на проезжающих мимо них... вон там одна свалилась... Над ними кружат вороны... А вон - человек сидит на высоком колу... женщина. Кажется, будто она просто присела отдохнуть, так странно выбрав место... шевелится под порывами ветра, и белый снег тихо обнимает неё. И вновь - ряды виселиц с телами казнённых. Опять чудовищный частокол. Что же происходит здесь, в этом Руане? Может быть, это - ад? А если нет - неужели ад может выглядеть страшнее?
   Англичане, кем вы собираетесь править? Страной мертвецов?
   Зачем они мне всё это показывают? Завтра и моя голова будет надета на один из этих кольев? Или я буду болтаться в петле на виселице? Что же, стану одной из многих - даже не так страшно. Гораздо более жутко смотреть на всё это. Или меня посадят на кол? Они всё время говорят про костёр. Меня сожгут на костре - среди виселиц и кольев с отрубленными человеческими головами?
   А ведь я могла, сразу после Патэ, привести сюда свою армию - и эти люди остались бы живы...
   Господи! Неужели я короновала Карла ради того, чтобы Рыночная Площадь в Руане была уставлена виселицами и кольями со страшными наконечниками?
  
   * * *
  
   Его величество король Генрих Английский возвращался с прогулки по окрестностям Руана, размышляя о том, какие подарки он будет раздавать завтра на Рождество городским детям. Когда карета въехала в ворота замка Буврёй, мальчик выразил желание выйти наружу и немного прогуляться пешком. Ветер унялся, лёгкий мороз приятно пощипывал щёки, снег весело скрипел под сапожками. Хорошая страна - Франция...
   Стук конских копыт и звук подъезжающего экипажа заставили юного короля обернуться. Через ворота въезжала карета в сопровождении большого числа солдат. Странно! С чего бы это? Кого они так охраняют? Какая важная персона? Генрих величественно подошёл к ближайшему офицеру:
   - Здравствуйте, сэр! Кого это вы везёте?
   Офицер спрыгнул с лошади и отсалютовал, с удовольствием глядя на венценосного мальчика:
   - Ваше величество, в карете ведьма! Та самая, за которой мы так долго охотились! Рождественский подарок, хе-хе!
   "А, ведьму привезли, наконец?! Вот и отлично. Не стоило, конечно, так охранять её, слишком много чести, хватило бы несколько монахов со святой водой, и пусть ведьма хоть волком воет от бессилия. Дядя Джон рассказывал, что поймали ведьму наши верные подданные бургундцы, которые почему-то потребовали за неё выкуп, заломив поистине королевскую цену. Вот это уже не очень по-верноподданному. Будем надеяться, что ведьма того стоит. Во всяком случае, избавили королевство от напасти, ради этого денег не жалко. Посмотрим, посмотрим теперь на эту страшную ведьму."
   Дверца кареты открылась, оттуда спустились офицеры. Трое офицеров. Они помогли выбраться наружу какой-то девочке в мужской одежде. Сразу накинули на неё тёплую шубу. "Это правильно, незачем студить девочку. Странно, зачем было держать её в одной карете с ведьмой, это ведь, наверное, опасно. А почему эта девочка закована в цепи? Она в чём-нибудь провинилась? Её собираются наказать? Надо бы помиловать её по случаю праздника. Надеюсь, она не помогала ведьме? Нет, конечно же, по ней видно."
   - А ведьма-то где?
   - Вот она, ваше величество! Прямо перед вами!
   "Что? Вот эта худенькая, грустная, дрожащая от холода девочка... ведьма?
   Вот эта девочка - отравляла реки, околдовывала людей и вызывала ураганы?
   Такого не может быть... С такими, как она, король Артур не мог воевать! Таких, как она, он спасал - от чудовищ!
   Ведь я же - не чудовище?!
   Вот эту девочку - сожгут на костре???"
   - Послушайте... это невозможно. Она не может быть ведьмой! Это ошибка! Её необходимо отпустить! Немедленно!
   - Какой ужас! Ведьма околдовывает короля Англии и Франции! Наводит на него порчу, колдовской дурман! Эй, слуги! Уведите скорее его величество в покои! Мы совершили ошибку, мы не должны были допускать, чтобы король оставался перед глазами этой злобной ведьмы. Несчастный ребёнок! Бедный околдованный король Генрих!
  
   Глава 7. Правосудие во славу Господа
  
   Руан, замок Буврёй, январь - май 1431.
  
   Больно...
   Словно облако боли накрыло Жанну с того момента, когда её доставили в Буврёй. Боль и клетка. Клетка, в которой она встретила Рождество, Новый Год и свой девятнадцатый день рожденья. Боль в онемевших ногах, которые невозможно было разогнуть из-за малых размеров клетки... боль в руках, вывернутых за спину и прикованных к прутьям клетки... боль в плечах из-за дыбы... боль в спине - после жестоких ударов свинцовым кнутом. Правда, вопреки надеждам Уорвика, Жанна почти всё время дремала, несмотря на неудобную позу. Однако ощущение боли не оставляло её и во время зыбкого сна. "Наверное, не стоило дерзко отвечать Бедфорду, когда он стал кричать, называя меня ведьмой, наводящей порчу на детей. Но внутри меня всё кипело после того, что я увидела на Рыночной Площади и соседних улицах. Когда меня притащили в комнату пыток, я сразу пожалела, что не сдержалась - едва только увидела этих страшилищ в красных балахонах, их жаровни, крюки, дыбу... Потом, после кнута, уже не было сил реагировать, когда меня затолкнули в эту клетку, приковали, а хихикающие стражники принялись тыкать в бок пикой через прутья. В конце концов они увлеклись, ткнули слишком сильно, полилась кровь, и как раз в этот момент вошёл Уорвик. Он дико заорал на стражников, вызвал лекаря, тот остановил кровотечение. Но боль всё равно осталась. Простите, мадмуазель де Линьи, вы так много для меня сделали, а я, кажется, нарушу данное вам обещание. У меня просто нет больше сил бороться за жизнь. Если бы меня прямо сейчас повели на плаху, я бы, наверное, даже немного обрадовалась. Всё лучше, чем костёр... или клетка."
   - Жанна! Здравствуйте!
   "Кто это? Голос знакомый. Голову повернуть... тоже больно. Кажется, он это понял, зашёл с другой стороны клетки."
   - Как вы себя чувствуете?
   "И лицо его знакомо. Сэр... Джон Тальбот?"
   - Здравствуйте, сударь. Вот мы и встретились с вами вновь.
   - Да. Поменялись ролями. Теперь вы в том же положении, что и я - год назад.
   - Как, сударь? Вас сажали в клетку, приковывали цепями, пытали? Вас готовились казнить, сжечь на костре?
   "И говорить тоже больно. Надо - короткими фразами."
   - Простите... я имел в виду другое. Поверьте, я очень сожалею о том, как с вами обращаются. Будь на то моя воля, этого бы с вами не случилось.
   "Сэр Тальбот, если вы так добры, почему вы морили голодом Орлеан? Только потому, что не видели этих людей вблизи? А если бы вы взяли город - как поступили бы с ним? Так же, как покойный король Генрих с Руаном - на три дня во власть солдат? И почему ваша доброта молчит о том, что вы не могли не видеть на Старой Площади? Да уж Бог с вами. Наверное, я слишком многого требую."
   - Да. Верю.
   - Жанна! Вчера у вас были Уорвик, Жан Люксембургский и Стаффорд. Зачем вы им сказали, что англичанам не завоевать Францию, будь у нас хоть сто тысяч солдат? Вы понимаете, что только злите их этим?
   "Сэр Джон, мне очень трудно говорить. Оставили бы вы меня в покое, а?"
   - Понимаю. Я не смогла иначе.
   "Сэр Тальбот, мне стыдно признаться, но, когда Стаффорд бросился на меня с кинжалом, я вдруг очень захотела, чтобы он сделал это. Когда его остановил Уорвик, я едва не заплакала от обиды. Не следовало мне идти на войну, очень уж я боюсь боли."
   Джон Тальбот взялся руками за прутья клетки:
   - Жанна! Ты на грани страшной смерти! Ты - мой враг, военный противник, но... ты всего лишь ребёнок, маленькая девочка - очень смелая, красивая, умная и, к сожалению, обладающая слишком горячим сердцем. Ты любишь Францию - а она того не заслуживает. Жанна, я прихожу в ужас при одной мысли о том, что тебя могут казнить... от оков тебя освободит не кузнец, а палач... костёр...
   - Что же. Постараюсь умереть так, чтобы самой себя не стыдиться. Сэр Джон... простите, мне больно говорить.
   - Это ты извини меня, Жанна. Прости, что я не могу нарушить свою присягу.
   Джон Тальбот обошёл клетку, опустился на колени, поцеловал прикованные руки Жанны, а затем резким движением поднялся, отсалютовал шпагой и быстрым шагом покинул камеру.
  
   * * *
  
   Его величество король Гнрих Английский пребывал в задумчивости, когда в дверь постучали.
   - Да! Войдите!
   На пороге появился английский регент Франции, герцог Джон Бедфорд. Он радостно улыбался маленькому королю.
   - Ваше величество! Пожалуйста, подпишите этот указ! - и Бедфорд протянул мальчику большой лист гербовой бумаги. Его величество с интересом уставился на документ, подошёл к столу и потянулся за гусиным пером:
   - Что за указ, сэр?
   - Ваше распоряжение о передаче военнопленной, которую наши враги именуют Девой Жанной, в руки Святой Инквизиции для предания суду!
   Король вздрогнул:
   - Я не подпишу этого, сэр. Я видел Деву Жанну. Она абсолютно невиновна. Она... Если бы вы и другие мои министры слушались моих приказов, она давно была бы освобождена.
   Бедфорд заулыбался ещё более радостно:
   - Так об этом и идёт речь, ваше величество! Видите ли, мы не можем её отпустить просто так, потому что за неё уплачены деньги из королевской казны. Чтобы их собрать, нам пришлось ввести в Нормандии дополнительную подать. А теперь представьте себе: что получится, если мы сейчас просто так отпустим Деву Жанну домой? Выходит, мы понапрасну выбросили на ветер деньги наших верноподданных налогоплательщиков, верно?! Что скажет наш парламент? Парламент Нормандии? Заплатить за себя выкуп Дева Жанна не в состоянии. Самозванный король Карл и мятежники-арманьяки бросили её в беде. Однако, если мы её передадим Церкви, проблема решится! Ведь для того мы и купили Деву Жанну - чтобы убедиться, что она вовсе не ведьма! Святая Инквизиция подтвердит, что девушка невиновна, и мы со спокойной совестью отпустим её домой!
   И Джон Бедфорд тихонько перевёл дух после блистательной речи. Стоявший перед ним мальчик заколебался. Что-то подсказывало ему, что не всё так просто. И вместе с тем - речь министра была очень убедительна. По крайней мере, Деву Жанну больше не называют ведьмой. Это уже хороший признак.
   - Коли так... хорошо, я подписываю этот указ.
   Герцог Джон Бедфорд почтительно, но с ликующим сердцем взял в руки указ с подписью государя. Кто бы мог предположить, что заполучить её окажется так трудно? Но главное, что теперь это позади. Костёр для ведьмы - вопрос нескольких дней.
  
   * * *
  
   Господин Жерар Пти был очень недоволен жителями Домреми. Он обошёл уже более половины деревни, а улик против еретички Девы Жанны по-прежнему не было. Сколько себя помнил господин Жерар Пти, проведение предварительного расследования для суда Святой Инквизиции было делом лёгким и интересным. Поездка в новые, незнакомые места, небольшое общение с людьми - и готово. Собираешь улики против мужчины - выясни, кто из женщин на него в обиде, кому из соседей он перешёл дорогу, кто его должник. Расследуешь преступление девицы - узнай, кто из парней получил у неё от ворот поворот, кому из её соседок пришлось проливать горькие слёзы по поводу уведённого любимого. Потом, на заседании трибунала, скорбным голосом зачитываешь перепуганной подозреваемой показания свидетелей и говоришь: смотрите, девушка, как вас ненавидят завистники и недоброжелатели! На основании этих показаний нам ничего не стоит отправить вас на костёр! Но мы понимаем, что ваши недруги могли преувеличить. Признайте свою вину, покайтесь, назовите сообщников, которые вас подстрекали против Господа Бога - вот эти самые, давшие против вас показания, чем не сообщники? Разумеется, сделали они это в намерении погубить вашу душу и тело. Так что признайтесь, дайте показания против тех, кто донёс на вас, тогда вы получите небольшое наказание - скажем, несколько лет церковной тюрьмы, порку, клеймо, ещё какой-нибудь пустяк. И всё! Дело в шляпе! Признание, показания - приговор - приведение приговора в исполнение - новые аресты. Нет ничего легче и приятнее. Но здесь, в этом захолустье...
   Ох уж эти жители Домреми. Все как один уверяют, что чище, благочестивее и благороднее ребёнка, чем Дева Жанна, свет не видел. Как будто сговорились! Никто из парней не сердится на неудачу ухаживания за ней. Ни один батрак не жаждет отомстить её родителям. Ни одна неудачливая соперница не в претензии к её красоте. Её сверстники рассказывают о том, как она помогала больным и бедным, выхаживала раненых птичек и зверюшек. Нашли о чём говорить...
   Господин Жерар Пти горестно вздохнул. "Если бы у моей сестры была такая репутация..."
  
   * * *
  
   Старый Жак Дарк угрюмо осматривал свой дом. Когда-то большое гнездо уважаемого селянина. А теперь... нет, конечно, почёта и уважения с тех пор прибавилось, да так, что больше разве что у короля, но где вы, дети? Только Жак остался с родителями, да и тот болеет. Видно, не дождаться от него внучат. А другие... Катрин умерла - по крайней мере, так сказал её муж, то есть вдовец. Странно как-то объяснил, путанно, вроде как случилось это при родах, что-то уж больно рано, если вспомнить, когда они поженились. Или Катрин до замужества... того? Но тогда зять не стал бы церемониться, сразу и пожаловался бы. В общем, много непонятного, но не хочется сильно углубляться в эту мутную историю. Умерла так умерла, что поделать. Жан и Пьер на войне, на службе у государя. Это святое дело, тем более что они теперь важные господа, графы Лилий. А графиня Лилий... Жаннетт, доченька, хоть ты и не сердилась на своего непонятливого, неотёсанного отца, не забыть мне тех страшных слов, которые я сказал тебе в тот день, когда ты ушла в Вокулёр. И всё время гложет мысль - а вдруг из-за них-то, слов этих, стряслась с тобой беда? Попридержал бы тогда язык старый глупый Жак - может, девочка давно бы вернулась с почётом, глядишь, вышла замуж, уже внучатами бы порадовала. И ведь женихи-то есть для нашей невесты. Эдмон... какой он, оказывается, смелый парень. Ушёл её вызволять. И Поль-то поумнее оказался, чем его старый приятель Жак, вот он своего Эдмона благословил на святое дело. Да не он один, все родители, чьи сыновья ушли выручать Жаннетт, благословили их. И Жак так же должен был. Ах, дочка Жаннетт...
   Плохо-то как всё обернулось. Инквизитор этот приезжал - видно, быть беде. Уж если инквизиция за Жаннетт взялась... из когтей этих мало кому удаётся уйти подобру-поздорову. Один раз, в Пуатье, она оправдалась перед ними, так видать, они недовольны, всё перерешили теперь по-иному. Да к тому же дочка сейчас пленница англичан, уж они и не скрывают, что погибели её хотят. И что же станется теперь с нею? Неужели важные господа, люди церкви, хотят её казнить? А уж казнят они так люто, что хуже некуда - костёр. Жаннетт, девочка миленькая, что бы такое сделать, чтоб тебя беда миновала...
  
   * * *
  
   Епископ Пьер Кошон недовольно перелистывал материалы, только что привезённые Жераром Пти, который теперь тихо и почтительно сидел напротив. Результаты предварительного расследования преступлений девицы Жанны из Домреми. А сами преступления-то где? О них ни слова. Кошон не выдержал, отбросил бесполезное дело в сторону и со злостью уставился на господина Пти:
   - И что - вот это всё, что вы мне привезли? Кому нужна эта писанина?! Мы же не канонизировать её собрались! Вы вообще с кем в Домреми разговаривали?
   - Со всеми, ваше преосвященство. И вся деревня - как один человек на её стороне.
   - И деревенский священник?
   - Да, ваше преосвященство, и он тоже. Все как один! Такую бы репутацию моей сестре...
   "Утопить бы твою сестру вместе с её братом. Дармоед, бездельник."
   - Так я не понимаю, зачем же вы ездили, если ничего не нашли?
   - Как это - ничего? Нашёл. Фактически можно считать доказанным, что девица Жанна чиста перед пресвятой матерью католической церковью...
   - И что - я должен сообщить это англичанам? Или, может, вы на себя возьмёте эту миссию?
   - Почему же я? Ваше преосвященство, вы же мне поручали, вот я вам и отчитываюсь! И... ваше преосвященство, поездка потребовала от меня кое-каких затрат...
   - А мне-то что? Я ваши поездки оплачивать не собираюсь. Мало ли кто куда ездит.
   - Ваше преосвященство! Как же так?! Вы же обещали мне!
   - Что это я обещал? Я говорил, то если вы привезёте нужные материалы, вам заплатят за труды... англичане. Думаете, они хоть денье дадут за эту чепуху? Да они вас скорее повесят как сообщника ведьмы!
   - Ваше преосвященство! Помилуйте! Я человек небогатый! Я честно старался! Я же не виноват, что она такая...
   - Какая это - такая? Что вы хотите этим сказать? Может, вы её ещё и в святые запишете? Убирайтесь с глаз моих - и считайте, что легко отделались! И прочь из Руана! Ещё раз увижу вас - прикажу утопить! Вон!
  
   * * *
  
   Милорд граф Уорвик задумчиво рассматривал молодого руанского священника, которого ему только что порекомендовал епископ Кошон. Никола Луазелер. Человек, которому, по словам епископа, можно доверять очень деликатные вещи. Во время допросов подсудимой он, спрятавшись за занавеской за спинами секретарей, будет вести собственный протокол допросов, который потом сопоставит с тем, что записали люди секретаря суда Маншона. Если разница будет значительна - тем хуже для писцов. А может, и для Маншона, тут уж церемониться не приходится. Но самое главное - его проведут в камеру к девчонке, чтобы он представился ей другом и арманьяком, расспросил обо всём том, чего недостаёт в деле. Тем временем, в отдушине рядом с камерой будут находиться Кошон, Маншон... да кто угодно. Надо же, каким способом приходится добывать сведения для материалов предварительного расследования, которые инквизиция обычно получает самыми простыми способами - путём опросов соседей и знакомых подсудимых.
   - Ладно, епископ. Я доверяю вашему выбору. Пусть этот молодой человек покажет, на что способен. Может, я и сам... присоединюсь к вам, когда Луазелер будет откровенничать с нашей ведьмой.
  
   Февраль 1431, Буврёй, Руан.
  
   - Ну же, ведьма! Пошевеливайся!
   Солдаты грубо дёргали за поясную цепь Жанны, разозлённые тем, что она, отягощённая оковами, не в состоянии была идти быстро по холодным сумрачным коридорам Буврёя. Впрочем, даже если бы кандалы не мешали, девушке некуда было спешить. Она прекрасно понимала, что сегодняшнее судебное заседание меньше всего нужно ей. Дело даже не в том, что накануне вечером ей говорил об этом Луазелер, убеждавший отказаться вообще отвечать на вопросы так называемых судей. Жанна не очень-то поверила его советам - уж очень странно, что среди собранных епископом судей-обвинителей нашёлся арманьяк, которого к тому же так легко пускают в её камеру. Даже если он говорил правду... горький опыт последних месяцев показывал, что полагаться на арманьяков нельзя. Да и странно, что арманьяк не осведомлён о некоторых специфических вещах... и при этом проявляет повышенный интерес к тому, о чём так бы хотелось узнать англичанам и Кошону. И всё же - дело прежде всего в том, что непонятно, какую роль играют эти судьи. Если речь идёт, в действительности, о каких-то вещах, связанных с верой, почему вокруг по-прежнему английские солдаты? Правда, с тех пор как в Буврёе появились две сотни судей и заседателей, положение Жанны несколько смягчилось. По крайней мере, из клетки её выпустили, перевели в камеру, где приковали к кровати - под надзором двоих стражников, неизменно находившихся внутри помещения, в то время как ещё трое были снаружи у входа. Однако все решения принимали по-прежнему англичане, хотя кто-нибудь из судей ежедневно навещал узницу. Предположим, что мне, думала Жанна, удастся убедить судей в своей невиновности. Что будет дальше? Меня вернут в клетку? Отправят в Англию, в Тауэр? Обезглавят или посадят на кол?
   И всё же надо держаться. Отвечать хоть что-то на вопросы судей придётся. Ведь иначе - этого никто не скрывает - костёр.
   - Входи!
   Один из двух шедших впереди стражников открыл перед Жанной дверь, а другой прошёл вперёд и развернулся в её сторону. "Ну, всё... вот и суд. Прямо как у Святой Екатерины. Как жаль, что Голоса - всего лишь моя выдумка. Как бы мне пригодилась сейчас помощь мудрой и всезнающей Святой Екатерины! Уж она-то наверняка смогла бы ответить на все коварные вопросы, обойти все каверзы, крючки и ловушки, и... И всё равно - казни не миновать?"
   Жанна вошла в зал, до отказа набитый любопытствующей публикой, села на предложенную ей скамью и не без удовольствия размяла конечности, уставшие от однообразного лежания на кровати. Огляделась по сторонам. "До чего же много народу! Для чего они пришли - посмотреть, как меня приговорят к костру? А почему я так дурно думаю о них? Вдруг они, наоборот, сочувствуют мне? Быть может, и у этих людей кого-то близкого казнили на Рыночной площади? Какое странное лицо там, на верхнем ряду. Вроде как знакомое. Кого оно мне напоминает? Вот если бы не было чёрной повязки на левом глазу... Не надо присматриваться, может, это кто-то из наших, а я могу подвести, погубить человека."
   Один из английских солдат в первом ряду поднялся с места и отсалютовал Жанне. Улыбнувшись от неожиданности, девушка ответила ему, зазвенев цепью.
   - Девица Жанна из Домреми, именуемая также Орлеанской Девой! Вы приведены сюда на суд для того, чтобы мы, ваши судьи, смогли разобраться в тех деяниях, которые вам приписываются. Совершены ли они по воле Господа нашего всеблагого, к вящей славе Его, или же сил демонических, враждебных роду человеческому, проклятых во веки веков. Поклянитесь немедленно на Священном Писании отвечать на все наши вопросы правду, всю правду и ничего, кроме правды!
   Жанна ненадолго задумалась. "Поклясться? Как бы поступила на моём месте Святая Екатерина? Ведь есть вопросы, на которые вообще невозможно ответить - мало ли, вдруг их зададут, я растеряюсь и окажусь вроде как клятвопреступницей. Отказаться от присяги вообще, как советовал Луазелер? Слишком опасно, можно разозлить судей, и тогда добра не жди. Может, и среди них есть те, кто вовсе не желает мне зла? Может, их обманули годоны, наговорив обо мне гадостей? Не буду сразу их сердить. Лучше ответить на этот вопрос как можно осторожнее."
   - Нет. Я ведь не знаю, о чем вы хотите меня спрашивать. Может быть, вы меня спросите о том, чего я не смогу вам сказать.
   "Кто же всё-таки этот человек - с чёрной повязкой на глазу? Какой-то мальчик... Или - переодетая девушка?"
   - Я требую, чтобы вы поклялись по всей форме! Вы обязаны отвечать нам на все заданные вопросы! Если вы что-то скрываете, это означает, что вы виноваты!
   "Опять этот епископ Кошон. Он, наверное, очень важен для англичан. Покупал меня у бургундцев, потом подбирал судей для моего процесса, а сейчас, кажется, председательствует в этом трибунале. Только я всё-таки буду отвечать так, как обещала. Судя по тому, как Кошон недоволен моими словами, я пока всё делаю правильно."
   - Не могу я обещать, что отвечу на все ваши вопросы! Вы ведь важные господа, учёные, образованные, а я всего лишь простая деревенская девушка. Но если вы меня спросите о том, что я сделала, спросите о моей вере, я отвечу так искренне, насколько смогу.
   "Ох и помрачнел этот Кошон. Значит, я права, так мне и надо вести себя? Наотрез не отказываться, не слушаться Луазелера, но говорить только о том, в чём я уверена. И, конечно, держать язык за зубами насчёт Голосов. Ведь если я даже скажу правду, кто же мне поверит, что я их придумала - после всего того, что произошло со мной и с Францией? Обязательно решат, что я лгу. Ни к чему хорошему это не приведёт."
   - Подсудимая! Прочтите "Отче наш".
   "Здесь? А разве здесь можно читать молитву? Ведь такие вещи полагается делать в церкви? Может быть, тут, в этой капелле, тоже можно? А вдруг - нет? При таком скоплении людей... Меня толкают на религиозное нарушение? Ох, я же ничего не знаю. Надо попробовать схитрить."
   - Охотно прочту, но на исповеди.
   "Ведь там, где исповедоваться можно, молиться тоже не запрещается? Хм! А отчего это Кошон вдруг так помрачнел? Я что, оказалась права - его требование прочесть молитву здесь было ловушкой? Ну надо же!"
   - Подсудимая! Вы дважды пытались бежать из-под стражи! Вы опасались нашего суда?
   - Я не боюсь вашего суда, но зачем он? Меня уже проверял трибунал в Пуатье. Пошлите туда за протоколами. Я не сомневаюсь, что многие из ваших вопросов будут после этого сняты.
   - Этот глупый трибунал в Пуатье нас совершенно не интересует! Вы здесь перед вашими судьями, и вы обязаны отвечать нам на все вопросы так, как мы того требуем!
   - Ах, так? Вы - мои судьи? А я не считаю, что вы вправе меня судить! Вы же слуги короля Генриха, мои смертельные враги! Вы получаете от англичан деньги за то, чтобы найти повод приговорить меня к костру!
   - Писцы, не записывайте того, что она сейчас сказала! Итак, подсудимая, почему вы дважды пытались бежать из заключения?
   - Бегство из-под стражи - это право военнопленного. А вот вы объясните, почему меня два месяца держали в клетке? Почему я всё время закована в кандалы? Неужели и вы боитесь, что я смогу убежать? Меня же здесь так старательно охраняют! Или вы просто хотите, чтобы мне было больно? Если вы не желаете мне зла, распорядитесь, чтобы с меня сняли хоть часть цепей. Они такие тяжёлые...
   "Ой, что-то я слишком жалобно заговорила. Не годится плакать перед лицом врагов. Ах, если бы и вправду удалось бежать... Но как? Кругом враги, на окнах решётки, даже на ночь меня приковывают..."
   Какое-то движение произошло наверху. Там, где только что виднелся странный мальчик с завязанным глазом - а теперь он куда-то исчез.
   - Жанна, требуй суда Папы в Риме!
   "Это голос Катрин! Как она здесь очутилась? Откуда она знает, что мне надо сказать? А вдруг - так и есть? Ведь хуже мне от этого не станет..."
   - Я требую суда Папы в Риме!
   - Писцы, не записывайте этого! Заседание суда закрыто! Стража, очистить помещение! Подсудимую в камеру!
   "Что это за страшный топот? Солдаты! Они ворвались сюда, все бросились наверх, на голос! Давят, расталкивают зрителей, будто это не люди... Бегут за мальчиком... за Катрин! Господи, хоть бы ей удалось уйти... сестрёнка, миленькая, как же ты попала сюда? Решила помочь своей незадачливой старшей сестре... Нет, всё-таки, совет хорош, пусть даже Кошон отказался записывать в протокол. Так дальше и буду - настаивать на папском суде, и всё тут, больше ничего отвечать им не стану. Посмотрим, что они мне скажут, чем возразят.
   Наверху топают десятки ног. Бегают, ищут? Значит, пока не поймали сестричку? Эй... да ведь стражники тоже смотрят наверх... Увлеклись, да? А что, если я попробую тихонько выйти в коридор?"
   Жанна осторожно поднялась, придерживая свои цепи, чтобы не звенели, тихонько сделала шаг к выходу, затем другой, третий...
   - Эй, подсудимая, ты куда? А ну стой!
   К Жанне спешил бдительный Кошон, вовремя исправивший оплошность стражников. Его физиономия нервно подёргивалась:
   - Ты, девчонка, соображаешь, чего требуешь? Если мы предложим англичанам везти тебя в Рим или в Базель, они просто заберут тебя у нас обратно! И тут же тебя казнят! Ты этого добиваешься?
   "Вот незадача. Не удалось сбежать. А теперь ещё и Кошон притворяется моим защитником. К кому-кому, а к вам, ваше преосвященство, у меня меньше всего доверия. Но... ведь и правда, я сама об этом думала - не стоит спешить возвращаться в собственность Англии."
   - Ваше преосвященство! Что вы мне предлагаете? Я ведь понимаю, что вы служите англичанам, и вам я ни на один денье не поверю!
   Кошон вдруг широко улыбнулся:
   - Так и не верь мне! Но и не требуй отправки в Рим! Мы тебя допрашиваем по-хорошему, не пытаем, из клетки забрали, дни идут, а тем временем - мало ли, арманьяки могут подойти к Руану... Знаешь что? Не требуй папского суда, а за это мы не будем на тебя слишком сильно давить в части присяги. А?
   Жанна удивлённо посмотрела в глаза епископу. "Пойти на сделку - попытаться выиграть время? Наверное, можно попробовать... Почему бы нет? Ведь обещала бороться за жизнь - мадмуазель де Линьи на её смертном одре. Но... Кошону разве можно верить?.. А кому можно верить?"
  
   * * *
  
   Весна в Нормандии уже начинала потихоньку вступать в свои права, и снежные сугробы в лесу покрылись ледяной коркой. Двое всадников, неторопливо ехавших по лесу, внимательно осматривались по сторонам и старались производить поменьше шума.
   - Сир Робер, где мы остановимся? - вполголоса спросил Ришар.
   - Постараемся добраться сегодня же до реки, там и сделаем привал. Подумай, как бы нам развести костёр, чтобы дым не был заметен издали.
   - Да, сир Робер.
   Верный оруженосец кивнул и задумался. Некоторое время оба воина ехали в тишине, нарушаемой только глуховатым постукиванием подкованных копыт по снегу. Неожиданно конь Робера, шедший впереди, тревожно мотнул головой и фыркнул. Всадники насторожились, остановили лошадей, приготовили арбалеты и принялись осматриваться по сторонам. Из кустов справа послышался негромкий возглас, и тотчас отовсюду выскочили молодые парни в белых плащах, делавших их незаметными среди снегов. Нападающие держали наготове луки:
   - А ну стойте! Отдавайте нам своё оружие и доспехи! Проливать французскую кровь мы не хотим, но если не будете благоразумны - придётся!
   Робер мгновенно нацелил арбалет в ближайшего парня:
   - Я тоже не хочу убивать французов, иначе ты был бы уже мёртв! Пропусти нас, и расстанемся с миром! Отдать тебе оружие мы не можем, потому что нам оно очень скоро понадобится для очень важного дела!
   Ришар встревоженно посматривал вокруг. Драться с французами, которые наверняка бьют в этих лесах годонов - не дело, не для этого ехали сюда. Но и отдавать им оружие - это чересчур. Договориться бы по-хорошему...
   - Сожалею, мессир рыцарь! Наше дело поважнее вашего, клянусь святым Михаилом! Не подчинитесь - пеняйте на себя, нас больше!
   Разозлённый дерзким ответом противника, Робер едва не нажал на спуск арбалета, но вдруг одна мысль пришла ему в голову. Он опустил арбалет:
   - Эй, парень, скажи-ка, не в Руане ли твоё очень важное дело?
  
   Базель, март 1431.
  
   - Ваше преосвященство! Вы слышали, что происходит сейчас в Руане?
   - Нет. Разве там происходит что-нибудь особенное? Может, вы... имеете в виду процесс над Девой Жанной?
   - Он самый! Ваше преосвященство, там творятся страшные вещи! Выполняя заказ англичан, епископ Кошон готовится отправить на костёр невинного ребёнка, несовершеннолетнюю девочку!
   - Э-э... Мне кажется, вы преувеличиваете, ваше преподобие. Не думаю, что она невинна, будто ангел.
   - Ваше преосвященство! Деву Жанну уже проверила комиссия в Пуатье - и сочла её безукоризненной католичкой! Материалы этого процесса, на котором ей специально разрешили ношение мужской одежды, бесследно исчезли! Пьер Кошон является епископом Бове, а потому не может председательствовать на трибунале в Руане! Он вместе с Маншоном, Буагильомом и де Курселем уничтожил материалы предварительного следствия, собранные Жераром Пти, согласно которым также Дева Жанна абсолютно чиста! Несовершеннолетнюю девушку лишили защитника! Её, обвиняемую в неких преступлениях перед церковью, держат в светской тюрьме, под английской стражей! Никола де Гупвиль арестован по приказу Кошона только за то, что в частном разговоре выразил сомнения в правомочности суда!
   - Э-э... Думаю, мы сможем поспособствовать освобождению де Гупвиля. Что касается остального... Ваше преподобие, не следует слишком вмешиваться в мирские дела. Уж если король Франции не возражает против процесса в Руане, вам-то что за дело? И не надо забывать, что полномочия епископа Пьера Кошона подтвердил кандидат на святейший престол Мартин Пятый.
   - Ваше преосвященство! Дева Жанна обратилась к Папе Римскому и Базельскому Конгрессу с просьбой, чтобы они судили её! Эту просьбу Кошон оставил без внимания!
   - Э-эх... При чём же здесь, в таком случае, я? Я же не Папа. Папы сейчас нет вообще, хотя их трое. Один из них - Мартин Пятый, отношение которого к Деве Жанне совершенно однозначно. А Базельский Конгресс собрался вовсе не для того, чтобы разбирать дело каждого, кого подозревают в ереси. Вы себе представляете, что начнётся, если дело каждого обвинённого в ереси станет рассматривать святейший престол или Базельский Собор? И в конце концов, ваше преподобие, что вас беспокоит? Если названная девица будет казнена безвинно, то попадёт в рай. С этим-то вы не станете спорить? Разве этот вариант плох для неё?
  
   * * *
  
   - Жанна! Будь готова к новому испытанию!
   - Святая Екатерина! Да, я слушаю тебя!
   - Жанна! До начала лета ты будешь избавлена из плена!
   - Ой! Правда? Как хорошо! А то я так устала! А можно спросить - как это произойдёт? Французы возьмут Руан? Или суд меня оправдает, а Папа потребует от англичан моего освобождения? И почему ты называешь моё предстоящее освобождение испытанием?
   - Жанна, да будет на тебе благословение Господа нашего!
  
   * * *
  
   Вот странно! Почему Святая Екатерина не сказала, как именно я буду освобождена из плена? Ой... а что, если она имела в виду... нет, нет, избавление - это может быть только свобода, жизнь, а вовсе не казнь! Святая Екатерина, пожалуйста, скажи, что это так! До начала лета я окажусь на свободе, правда же? Святая Екатерина! Умоляю тебя! Мне очень страшно!
  
   * * *
  
   Буврёй, Руан, март 1431.
  
   Его преосвященство епископ Пьер Кошон угрюмо оглядел ряды священнослужителей, профессоров теологии и асессоров, сидевших перед ним. Сборище бесполезных, пустоголовых болванов...
   - Почтенные мэтры! Представители его величества короля Генриха Английского очень недовольны ходом процесса! Как могло случиться, что мы до сих пор не в состоянии предъявить обвинение женщине, чья ересь не вызывает ни малейшего сомнения? Или, может, кто-то всё же сомневается?
   - Ваше преосвященство! Её слишком трудно поймать! Она уходит от вопросов! Стоит нажать - и она сразу требует суда Папы! Кроме того, мы начали этот процесс, не имея материалов предварительного следствия, которые пришлось вырабатывать по ходу дела!
   Кошон в бешенстве глянул на говорившего. На кой он лишний раз упоминает про папский суд и предварительное следствие? Осёл. Впрочем, он-то как раз старается, ищет улики против подсудимой, на него обрушиваться нет смысла. Вот другие, дармоеды...
   - Почтенные господа теологи! Разъясните, пожалуйста, присутствующим, насколько соответствуют Священному Писанию заявления подсудимой о том, что посланные Богом святые повелели ей надеть мужскую одежду и изгнать англичан из Франции?
   - Ваше преосвященство! Вы затрагиваете очень сложный вопрос! Теологическое учение вовсе не исключает возможность общения человека как с адскими, так и с райскими существами! То, что подсудимая вступает в подобное общение, не вызывает ни малейшего сомнения!
   - Разумеется! Но речь идёт именно о бесах, дающих ей указания!
   "Попробуй только пикнуть, что процесс в Пуатье признал обратное. Утоплю."
   - Э...э... Кроме того, само по себе ношение женщиной мужской одежды не является грехом, тем более что она согласна её сменить при условии, если её поместят в женскую церковную тюрьму...
   - Но это исключено! Англичане не согласятся! Заметьте, она отказалась сменить платье ради того, чтобы быть допущенной в церковь!
   - Нет, она согласилась, но при условии, что по возвращении в английскую тюрьму снова наденет мужское!
   - Никаких условий! Или надевает женское без каких-либо оговорок - или она отказалась от причастия и исповеди!
   - Господа, оставьте тему одежды! Дерево фей - вот где доказательство связи с бесами! Она гуляла под ним, когда была маленькой!
   - Все дети их деревни там гуляли...
   - Вот потому вся деревня и поддерживает её! Весь Домреми полон ереси и идолопоклонства!
   - И вы готовы предъявить всем жителям Домреми такое обвинение? А может, и всем французам, у каждого из которых было в детстве своё дерево фей? Не болтайте глупостей. Нет, дело в другом: её прыжок с башни Боревуара - чистейшая попытка самоубийства!
   - Она не прыгала! У неё оборвалась верёвочная лестница, когда она пыталась бежать из плена. Если бы она прыгнула с такой высоты, расшиблась бы насмерть. Ей и так повезло, что она упала в ров, на мягкую землю.
   - Но она должна была понимать, что лестница может оборваться! Конечно, самоубийство!
   - Никакое не самоубийство, а попытка бегства, желание прийти на помощь мятежным жителям Компьени...
   - И избежать церковного суда! Ересь!
   - Господа! В самом деле, мы пришли к очень важному аспекту. На самом деле, мы не можем доказать, что подсудимая общалась с бесами или пыталась совершить самоубийство, но она отказывается признать суд церкви! Вот что главное в этом деле!
   - Нет, не отказывается. Она требует суда Папы и Базельского Собора.
   - Только потому, что знает, что это невозможно!
   - Господа! Полагаю, что смогу вас всех примирить. Ведь подсудимая не отказывается отвечать на вопросы, связанные с верой? Вот и хорошо. А ересь состоит не только в том, чтобы отрицать над собой власть церкви или пытаться избежать её суда. К нашему ближайшему заседанию я приготовил для подсудимой вопрос, который поставит всё на места, и её ересь будет доказана! Заодно и разрешим проблему процесса в Пуатье, который по чистой ошибке принял подсудимую за добрую католичку.
   - Замечательно! Если не секрет - что это за вопрос, достопочтенный мэтр Бопэр?
  
   * * *
  
   Как я устала уже от этих нескончаемых заседаний... Зря я послушалась Кошона и не настаивала с самого начала на суде Папы. Сейчас они уже проводят закрытые заседания, на которые никто из горожан прийти не может. Я требую, чтобы меня отвезли в Рим, в Базель - а они это просто игнорируют. Всё-таки они хотят сжечь меня на костре... именно за то, что приговором суда в Пуатье мне разрешено было делать. Святая Екатерина... Святая Маргарита... Святой Михаил... как жаль, что вы говорите со мной только в моём воображении. Если бы вы на самом деле пришли ко мне на помощь...
   - Подсудимая! Мы установили, что в Вокулёр вы пришли в женском платье. Кто первый посоветовал вам надеть мужское?
   "На самом деле, это был Жан из Меца. Но зачем я буду подводить человека?"
   - Так мне велели сделать Голоса - потому что именно такая одежда лучше всего подходит для мужской миссии, которую они мне поручили!
   - Почему вы отказываетесь переодеться в женское?
   "Как вы мне надоели с этим дурацким вопросом! Я и так уже не могу выдерживать похотливые взгляды стражников. Ещё недоставало оказаться среди них в женском платье."
   - Потому что я нахожусь среди мужчин! Стражников-англичан! И я всё время в цепях! Но я согласна переодеться в женское платье, чтобы быть допущенной к исповеди, с тем, чтобы потом, по возвращении в тюрьму, мне вернули мужскую одежду!
   - Подсудимая! Вы неоднократно требовали суда Папы. А о каком из Пап, собственно, речь?
   "Хороший вопрос, ведь сейчас их трое. На самом деле, мне безразлично - к любому из трёх везите... или в Базель. Лишь бы подальше отсюда, от англичан. Только вы ведь этого не сделаете."
   - А разве в Риме два Папы?
   - Клянусь Богом - мастерский удар! Молодец, девчонка!
   - Тихо вы! Помолчите! Ещё недоставало ей поддакивать! Подсудимая, почему вы согласились принять мужскую миссию, которая не соответствует вашему полу?
   - Потому что мне стало жаль милую Францию. А на женскую работу и без меня найдётся довольно. Однако, если бы я сейчас была свободна, то бы с радостью вернулась в Домреми и села бы за прялку.
   - Подсудимая! Вы неоднократно заявляли, что святые Екатерина, Маргарита и Михаил обещали ввести вас в рай. Вы полагаете, что на вас лежит благодать Божья?
   - Помилуйте, мэтр Бопэр! На этот вопрос нет ответа! Скажет ли она "да" и "нет" - всё равно ересь и костёр!
   - Вот потому пусть и отвечает! Ведь её просвещают святые? Ха! Пусть-ка помогут ей!
   "Что же я должна на это ответить? Святая Екатерина, если бы ты была на моём месте... Так она, наверное, тоже не знала бы. Откуда? Так и сказала бы."
   - Я не знаю, есть ли на мне Божья благодать. Хочу надеяться, что да, и в таком случае я молю Бога не лишать меня её. Если же нет... молю Бога, чтобы он даровал мне её.
   "Почему они все вскочили и так судорожно крестятся? Я сказала страшную ересь? Меня сейчас приговорят к сожжению?"
   - Силы небесные! Она сумела ответить на вопрос, который не имеет решения! Кто же вразумляет этого ребёнка?
  
   Глава 8. Отречение
  
   Буврёй, Руан, апрель-май 1431.
  
   В замке Буврёй стоял переполох. Волновались, бегали, суетились все - англичане, церковники, допущенные в трибунал, просто французы, лояльные королю Генриху Шестому. Подсудимая Дева Жанна тяжело заболела. По мнению врачей, она отравлена. Если она умрёт не на костре, не будет приговорена церковным трибуналом, то прахом пойдут все усилия. Потеряны будут затраченные на её покупку и осуждение средства. Подсудимая, умирающая до вынесения приговора, чиста и невиновна.
   Что может быть хуже для дела Англии, чем признание невиновности той, которая спасла Францию?
   В камеру, где была заточена девушка, немедленно поспешила делегация судей - проверить, так ли всё плохо. Их взорам предстала метавшаяся в жару пленница, даже во время болезни прикованная к кровати. Почтенные господа судьи во главе с епископом сочли момент подходящим для того, чтобы получить от узницы все необходимые признания. Пьер Кошон подошёл к кровати поближе:
   - Жанна! Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, что ты отравилась рыбой и заболела?
   Жанна не сразу расслышала его. Епископу пришлось громче повторить свой благочестивый вопрос, говоривший о его человеколюбивом и добром отношении к собственности Англии. Только тогда девушка открыла глаза и посмотрела на вошедших:
   - Простите, мессиры. Мне очень плохо. У меня совсем не осталось сил. Я, наверное, скоро умру. Умру здесь, в этой тюрьме, среди стражников-англичан. Могу я вас попросить причастить меня и похоронить как добрую христианку?
   Епископ тяжко вздохнул:
   - Увы, дочь моя! Для этого ты должна признать над собой власть церкви, сменить платье на женское и покаяться в совершённых грехах! Ты готова выполнить эти условия?
   Опять измученная болезнью Жанна ответила не сразу:
   - Почему вы так жестоки со мной... Я очень плохо себя чувствую, меня даже больную держат в цепях... А вы... Вы пользуетесь моей болезнью, требуете, чтобы я оговорила, признала себя виновной... Нет, я невиновна. Я пыталась прекратить войну и спасти людей. Вы считаете это преступлением...
   Пьер Кошон уже начал сердиться на строптивость умирающей девчонки:
   - Жанна! Ты должна принять суд церкви! Только тогда ты будешь допущена к священным таинствам.
   "Вот как. Мне разрешат умереть по-человечески, только если я опорочу саму себя."
   Девушка отвернулась от святых отцов. Озноб сотряс её.
   - Надеюсь, что вы хотя бы похороните меня в освящённой земле...
   В коридоре послышались шаги. В камеру вошёл граф Уорвик в сопровождении двух лекарей. Судя по всему, он расслышал последние слова заключённой:
   - Кто тебе сказал, что Англия позволит тебе так легко умереть? Эй, стража, выведите отсюда посторонних! Вы, лекари, вылечите её. Отвечаете головой. Король Англии заплатил за неё слишком дорого, чтобы позволить ей умереть иначе как на церковном костре. Эй, посторонние, выйдите-ка прочь!
   Святые отцы заспешили к выходу. Старший из лекарей осмотрел пленницу и согнулся в поклоне перед Уорвиком:
   - Ваша светлость! Я должен буду пустить ей кровь! Иначе ничего не получится, она может вот-вот умереть!
   - А без этого нельзя? Девчонка хитра, ей ничего не стоит сорвать повязки, чтобы истечь кровью.
   - Ваша светлость! Клянусь вам, другого пути нет. И нельзя ли, пока она больна, снять с неё цепи?
   - Нет! Прикована она должна быть обязательно! Ладно уж, пускайте ей кровь. Стража, следите тщательно, чтобы она не покончила с собой.
  
   * * *
  
   - Эй, рыцарь! Вставайте! Сюда едут англичане! Целый отряд!
   Робер встрепенулся и стряхнул с себя остатки сна. Сюда направляется английский отряд? Значит, сейчас будем биться.
   - Да, Эдмон, иди. Я сейчас присоединюсь к тебе.
   За неполных три месяца, прошедших после удивительного знакомства в лесу рыцаря Робера дез Армуаз и его верного оруженосца Ришара с отрядом Эдмона из Домреми, между ними установились довольно странные отношения. Робер и Эдмон с полуслова понимали друг друга. Они полностью друг другу доверяли - ещё бы, ведь речь шла о спасении девушки, которую оба они, как, впрочем, и все бойцы в отряде, любили больше собственной жизни. И вместе с тем - между ними пролегала какая-то отчуждённость. Возможно, из-за того, что Робер и Ришар были дворянами, а их соратники простолюдинами. И всё же гораздо вероятнее, что причиной было осознание Робером и Эдмоном того факта, что успех их дела превратит их в непримиримых соперников: ведь Жанна-Жаннетт достанется только одному. Но... ведь главное - спасти её. А кого она предпочтёт - лучше об этом не думать сейчас, когда любимая томится в оковах, заточённая в одной из башен зловещего Буврёя.
   Робер приготовил арбалет, вложил в него стрелу, обнажил меч и, двигаясь как можно тише, подбежал к Эдмону, уже залегшему рядом с одним из кустов. Тут же остановил себя: нет смысла стрелять из той же позиции, лучше пройти немного в сторону и залечь там...
   Из-з деревьев послышался мерный топот копыт, фырканье и ржание лошадей. Годоны? Хоть бы не ошибиться. Сколько их? Хотя - какая разница...
   На дороге появились всадники. Англичане. Двое впереди, а за ними ещё один... нет, два... три? Больше? Эдмон, не двигаясь с места, отпустил тетиву, и громкое ржание раненого коня огласило лес. Англичане закричали, один из них спрыгнул с коня и схватился за меч, но следующая стрела, пущенная одним из бойцов Эдмона, угодила ему повыше правого локтя. Раненый конь упал, загородив дорогу, при этом трое англичан, ехавших впереди, оказались между Робером и Эдмоном. Последний, не замечая их, пускал стрелу за стрелой сквозь кусты в невидимых рыцарю солдат. Трое англичан уже успели рассмотреть Эдмона в его укрытии и теперь подбегали к нему. Не раздумывая, Робер пустил арбалетный болт в спину ближайшему из годонов - тот вскрикнул и упал на зелёную траву. Двое других обернулись - Робер уже подбегал к ним, обнажив меч. Но и англичане были при мечах и сразу подняли их навстречу своему противнику. Откуда-то со стороны слышались крики и конское ржание - видимо, люди Эдмона, среди которых сражался и Ришар, успели окружить неприятеля. Робер легко отбил выпад ближайшего солдата. Сильный удар - и меч годона полетел в кусты. Первый из противников растерянно шагнул назад, поскользнулся и упал. Другой сам бросил оружие и вдруг заговорил на ломаном французском:
   - Сдаюсь! Пощади, рыцарь! Не убивай! Я смогу заплатить тебе хороший выкуп.
   Робер остановился и огляделся по сторонам. Бой уже заканчивался. Эдмон поднялся и начал связывать обоих пленников Робера.
   - А ведь вы спасли мне жизнь, рыцарь! - обратился он к своему товарищу-сопернику. - Я этих двоих упустил из виду, если бы не вы, они бы меня наверняка прикончили. Теперь я ваш должник!
   Робер пожал плечами. Бой есть бой, своих надо защищать, врагов - убивать или брать в плен, и благодарить тут не за что. Одно дело ведь - на всех.
   Спустя минуту Эдмон уже вёл пленников в свой "лагерь". Робер вынул железную стрелу из спины первого противника - того, которого убил сразу. Из-за деревьев появился Ришар, который сопровождал ещё троих захваченных годонов. Кто-то из людей Эдмона вёл под узцы двух уцелевших английских коней, которые не успели ускакать далеко.
   - Недурно сражались, да, сир? Если бы так французы действовали всегда - Деве Жанне не пришлось бы сейчас томиться в плену. Посмотрим, что за птицы наши пленники, - приговаривал, улыбаясь, Ришар, возвращаясь вместе с Робером в "лагерь" отряда. Там уже царила оживлённая суматоха: кто-то очищал стрелы от крови, другие разжигали потухавший уже костёр и готовили большой ужин, рассчитанный и на пленников, а сумрачный Эдмон сидел перед захваченными годонами, поигрывая трофейным кинжалом.
   - Эй! Сир рыцарь! - окликнул он Робера. - а ведь среди них не только простые солдаты! Как знать, может, им известны секреты Буврёя? Допросить бы их как следует...
   Робер застыл в замешательстве. Да, ведь верно... Англичане ехали из Руана. По крайней мере один из них - важная птица, офицер. Как знать, что за секреты он хранит?
   Робер подошёл ближе к главному из пленников:
   - Расскажите, кто вы? Каково ваше положение в английской армии?
   Пленный высокомерно усмехнулся:
   - Какое вам дело до этого? Не сомневайтесь, выкуп вы получите хороший, а остальное пусть вас не интересует.
   - Выкуп мне не нужен. Если вы поможете нам сделать то, ради чего мы прибыли сюда, я вас отпущу без всякого выкупа. Рассказывайте!
   Англичанин немного побледнел и перестал улыбаться, но ничего не ответил. Робер подождал немного и вопросительно взглянул на Эдмона. Тот пожал плечами:
   - Не хочет говорить о себе? Не надо. Думаю, его солдаты неплохо осведомлены о том, что представляет собой их командир. Эй, ты! - обратился он к тому из пленных солдат, который сидел ближе. - По-французски говоришь? - Ответа не последовало, и Эдмон лениво добавил, почёсывая бок:
   - Если нет, я тебя сейчас повешу вот на этом самом дереве. На выкуп твой мне наплевать, а молчальники-дармоеды не нужны.
   - Нет! Не надо! Я говорю по-французски! - Англичанин выговаривал слова неправильно, акцент его был непереносим для дворянского уха Робера, и всё же понять пленника было возможно. - Не убивайте меня! Я отвечу на ваши вопросы!
   - Вот так-то лучше. Все вы здесь, во Франции, лопочете по-нашему, только надо уметь развязать вам языки. Вопрос к тебе: кто таков твой командир? Каково его положение в вашей армии? Он вхож в Буврёй?
   - Да! Я всё скажу. Наш командир - сэр Годфри из Ньюкастля, лейтенант городской стражи Руана. Он часто бывает в Буврёе. Кажется, он знаком с милордом Уорвиком.
   Сэр Годфри презрительно сплюнул в направлении солдата. Эдмон вопросительно посмотрел на Робера:
   - Сир рыцарь! Вы позволите мне допросить сэра Годфри?
   - Разумеется, Эдмон! Поступай так, как сочтёшь нужным. "Вот шельма. В два счёта развязал язык солдату, а мне бы такое и в голову не пришло. Вот и выходит, что этот простой мужик Эдмон в сто раз лучше как командир, чем я, потомственный дворянин. Что за деревня такая Домреми? Получается, не случайно именно оттуда пришла Жанна."
   - Так, сэр Годфри. Поскольку вы временно переданы мне, потрудитесь ответить на несколько простых вопросов. Вам известно внутреннее расположение комнат в башне, где заключена Дева Жанна? Как добраться до этой башни? Каков пароль для городской стражи? Для охраны Буврёя?
   Ничего не отвечая Эдмону, сэр Годфри повернулся к Роберу:
   - Сударь! Я полагал вас порядочным дворянином, а вы позволяете низкорожденному мужику так нагло разговаривать со мной, рыцарем?!
   Робер вспыхнул. "Нет, сэр Годфри, так мы с вами не договоримся".
   - Милорд! Чем вам не нравятся простые мужики? При Азенкуре ваш король Генрих именно простых мужиков-англичан отправил поджигать бараки, в которых находились пленные французские рыцари. А этот, как вы выразились, простой мужик вас отнюдь не убивает, а вежливо спрашивает. Считайте, что эти вопросы исходят от меня. Вы удовлетворены?
   - Нет, сударь. Отвечать на подобные вопросы я не обязан. Они имеют целью нанести вред моему королю, а потому задевают мою честь. В отличие от моего солдата, я дорожу честью больше, чем жизнью. Не хотите получить за меня выкуп - можете убить, а рассказывать я вам ничего не стану.
   - Милорд! Наши вопросы и ваши ответы на них вовсе не повредят Англии. Мы всего лишь хотим спасти от гибели девушку. Вы, разумеется, знаете о ней, возможно, даже видели в Буврёе. Речь идёт о Деве Жанне, которую ваш король собирается жестоко казнить.
   - Сударь! Эта Дева Жанна - ведьма. Она опасна не только для англичан, но и для французов. Не напрасно же французы предали её в наши руки. Вам же лучше будет, если эта колдунья получит по заслугам.
   Робер едва сдержался:
   - Сэр Годфри! Потрудитесь выбирать выражения, когда говорите... о моей невесте!
   Он увидел, как при этих словах сверкнули глаза Эдмона, однако парень ничего не сказал, даже не шевельнулся. Сэр Годфри посмотрел удивлённо:
   - Дева Жанна - ваша невеста? Что же... извините. Я, конечно, могу ошибаться. Я не инквизитор, плохо разбираюсь в ведьмах. И всё же, сударь, я не пророню ни слова, которое бы могло повредить нашему делу. Можете меня убить.
   Воцарилась пауза. Робер не знал, что возразить англичанину. Эдмон поднялся на ноги:
   - Сир Робер! Боюсь, что вам он больше ничего не скажет. Если позволите, я сам с ним переговорю. Надеюсь, что мои доводы будут для него убедительнее ваших просьб. А вы пока погуляйте здесь где-нибудь. Вам не пристало видеть, что здесь сейчас произойдёт. Когда сэр Годфри перестанет кричать, возвращайтесь. Полагаю, к тому моменту я уже буду знать всё, что только возможно из него вытянуть.
   И Эдмон, не глядя на Робера, подошёл к костру и вынул из него самую большую головню.
  
   Буврёй, Руан, 12 мая 1431.
  
   Епископ Пьер Кошон печально вздохнул, прежде чем начать речь, обращённую к членам трибунала:
   - Господа судьи! Мы в затруднительном положении. После длительных заседаний мы смогли сформулировать обвинительное заключение, но... к сожалению, от него мало толку. Да, мы сможем приговорить обвиняемую к костру, но арманьякам ничего не стоит добиться аннулирования нашего решения... по причинам, хорошо известным нам всем. Мы рассчитывали, что решающее доказательство своей вины подсудимая даст сама. К сожалению, ни во время её болезни, ни в последующем мы не смогли уговорить её подчиниться церкви. Девятого мая она была приведена в камеру пыток. Замечу, что её и ранее наказывали свинцовым кнутом, но впервые речь шла о такой пытке, которая... э-э...
   - После которой уже не ходят. Понятно.
   - Именно так, дорогой Лемэтр. Вначале всё шло хорошо. Она очень испугалась и даже потеряла сознание. Её облили водой и привели в чувство. Когда палач уже приготовил подсудимую к пытке и мы предложили ей отречься от своих заблуждений, она ответила, что...
   - Да! Очень интересно, что же можно в такой ситуации ответить?!
   - Тише вы, не перебивайте! Сейчас всё и так узнаете!
   - Она ответила нам, что не отступится, как бы её ни пытали...
   - Ха! Подумаешь! Все еретики так говорят перед началом пытки. Это ничего не означает, палач вразумляет всех. Но если даже вдруг нет, то это говорит только о том, что грешная душа совсем погрязла в дьявольских сетях.
   - Извините, я не договорил. Так вот: ещё она добавила, что даже если вдруг боль заставит её оговорить саму себя, то потом она всё равно откажется от этого признания!
   - Как же это так? Уступит пытке, но потом откажется от своих показаний? Тогда какой смысл её пытать? В таком случае, мы и сами можем написать что угодно. Нам-то нужно, чтобы она повторила свои признания прилюдно, а не только перед палачом!
   - Да, господа. И вот тут-то нам нужно хорошенько подумать. Прежде всего: что, если мы всё-таки подвергнем её пытке? Может быть, она потом не откажется от своего признания?
   - Что значит это "может быть"? Представьте себе её, искалеченную, перед толпой, если она вдруг заявит, что невиновна! Какое это произведёт впечатление на людей?
   - Досточтимые мэтры, я хочу ещё добавить: по словам англичан, подсудимая очень болезненно переносит пытку и быстро теряет сознание, а значит, легко может умереть!
   - Это правда? Если такое случится, то ничего хуже быть не может! Если она умрёт без приговора, то сразу станет великомученицей и...
   - И святой. Представьте, что с нами после этого сделают англичане. Нет, о пытке не может быть и речи. Я против. Господа, у меня есть опыт в делах подобного рода. Те, кто впервые проводит допрос, обычно полагают, что труднее всего добиться признания от сильных, закалённых мужчин. Ничего подобного, именно с такими легче всего, после каких-нибудь двух часов допроса с пристрастием они сознаются в чём угодно. Нет, хуже всего иметь дело со слабыми, болезненными, испуганными подсудимыми, в особенности с женщинами и детьми. Если они сразу не признаются, то под пыткой быстро теряют сознание, а зачастую и умирают. Не будем забывать, что наша подсудимая недавно перенесла тяжёлую болезнь, от которой до сих пор не оправилась, и она всё ещё очень слаба. И самое последнее дело - как в том случае, который мы рассматриваем - если подсудимая сразу, ещё до начала допроса, теряет сознание. Это означает её верную смерть во время пытки. Исходя из всего этого, я решительно возражаю против допроса с пристрастием!
   - И я возражаю. Ваше преосвященство, у меня есть другое предложение. Раз уж подсудимая так боится боли, то не всё потеряно. Её надо напугать при стечении публики. Вот тогда, если она признается, то уже не сможет отказаться.
   - Я вас не понимаю! Вы предлагаете пустить горожан в камеру пыток?
   - О, нет! Мы ведь признали её виновной? Значит, она должна быть казнена. Приготовим костёр. И тогда - одно из двух: либо она под угрозой сожжения отречётся на глазах у сотен людей, либо... у нас просто не будет иного выхода, кроме немедленного приведения приговора в исполнение.
  
   * * *
  
   Большой английский отряд, не менее сотни кавалеристов, сопровождавших карету, приближался к лесу. Всадники ехали, настороженно осматриваясь по сторонам: ещё бы - в этих местах полно разбойников, которым ничего не стоит напасть на высокую особу. Главное - избегать леса.
   Неожиданно послышался громкий треск, и ехавший впереди кавалерист едва успел увернуться от рухнувшего высокого дерева, которое ударило лошадь по крупу, едва не придавив её. Бедное животное заржало, и тут же затрещало другое дерево - там, где отряд уже проехал. Грохот падающих лесных великанов смешался с лошадиным ржанием и стонами раненых солдат. Однако к этим звукам немедленно добавился ещё один - зловещий свист стрел. Лошади, беспорядочно метавшиеся среди древесных стволов, били друг друга копытами, сбрасывали седоков, пытались выскочить из страшной засады. Англичане поспешно спешились, их командир крикнул:
   - Всем собраться вокруг кареты! Защищайте его высочество!
   Не так уж много солдат пока было ранено, только двое или трое убито - своими же лошадьми. Англичане перелезали через стволы, прячась от стрел, подползали к карете, готовили луки. Град стрел прекратился. Что это? Минутное затишье или признак того, что разбойники ушли? Несколько солдат осмелели и принялись рубить мечами ветки упавших деревьев, чтобы те не закрывали обзор. Около сотни воинов короля Генриха - против горстки разбойников.
   Внезапно свист стрел раздался вновь, но теперь уже мишенями стали стволы деревьев. В них летели стрелы... от которых исходило пламя. Обмазанные смолой и подожжённые, стрелы вонзались одна за другой в срубленные деревья. Не прошло и минуты, как вокруг растерянных англичан забушевал пожар.
   - Ваше высочество! Выходите из кареты! Беда! Пожар!
   Дверца открылась, и из кареты выглянул перепуганный регент, герцог Джон Бедфорд. Тотчас град стрел прекратился. Солдаты встали вокруг герцога стеной, своими телами прикрывая его от опасности.
   Эдмон, лежавший в засаде в десяти ярдах от кареты, кивнул Роберу. Ещё немного - и герцог будет захвачен. О том, что Бедфорд будет проезжать здесь сегодня, рассказал три дня назад Эдмону сэр Годфри под пыткой. Если бой сложится удачно, останется только обменять герцога на Жаннетт. Такую важную персону, второго по важности человека королевства, англичане не смогут оставить в руках своих врагов. В крайнем случае Жанна пообещает больше не участвовать в войне - и всё. И ничего страшного. Никто из тех, кто сейчас атакует защитников Бедфорда, вовсе и не желает, чтобы Дева Жанна вернулась на войну, довольно с неё. Герцог, регент будет обменен на простую деревенскую девушку. Осталось только небольшое усилие...
   Вновь полетели стрелы, на сей раз обычные, не зажжённые. Однако и англичане пришли в себя и уже начали отвечать на выстрелы. Из кустов справа от Эдмона донёсся крик боли. Англичане осмелели и, прикрываясь щитами, обнажили мечи и начали перелезать через незагоревшийся ствол, загораживавший им дорогу к раненому человеку. Робер услышал, как Эдмон скрипнул зубами. С противоположной стороны дороги одновременно вылетело с полдюжины стрел, обрушившихся на спины годонов. Двое из них упали навзничь, другие поспешно вернулись к карете.
   - Ну что, сир Робер? Сегодня освободим Жаннетт или сами сложим головы, да? Многовато англичан.
   И всё же защитники Бедфорда падали один за другим. Двоих, у которых доспехи выглядели прочнее, застрелили из арбалетов Робер и Ришар, укрывшийся на противоположной стороне дороги. Среди англичан поднялась паника. Самые испуганные просто перелезали через стволы и бежали куда глаза глядят - этих люди Эдмона не трогали. Зато всё больше стрел доставалось остальным, которые, по-прежнему прикрывая герцога, пытались вывести его на дорогу - в ту сторону, откуда прибыли. Робер отполз от Эдмона и короткими перебежками стал приближаться к защитникам Бедфорда. Заметив его передвижение, англичане пустили несколько стрел, при этом, судя по крикам, случайно попали в кого-то из людей Эдмона. Когда Робер выбрался из зарослей, вокруг Бедфорда оставалось не более десяти уцелевших солдат. Заметив одинокого рыцаря, они подняли луки, и Робер прикрылся щитом. Несколько ударов стрел по щиту, словно град, - Робер разозлился, но постарался сдержаться.
   - Эй, вы! - обратился он к противникам. - Нас больше! Вы окружены и беззащитны, сдавайтесь! Если вы немедленно сложите оружие, обещаю сохранить вам жизнь, слово дворянина! Его высочество Джон Бедфорд также не пострадает!
   - Кто вы такой? - послышался крик с английским акцентом. - Дайте нам спокойно уйти, и вы останетесь живы сами! Хотя вы, рыцарь, сражающийся вместе с мужичьём против своего законного государя, достойны самой суровой казни!
   Робер отметил про себя, что, по крайней мере, англичане перестали стрелять.
   - Давайте не будем сейчас спорить, кто является законным королём Франции. Вы все находитесь под прицелом моих людей! Если немедленно не прекратите сопротивление, вы будете перебиты, в этом случае и герцог может пострадать!
   Наступила томительная пауза.
   - Вы напрасно молчите. Я сейчас сосчитаю до трёх. Как только я прознесу "три", вы будете обстреляны из засады. Раз...
   Робер вовремя успел прикрыться щитом - двое годонов пустили в него стрелы.
   - Два...
   - Хорошо, сэр рыцарь! Мы сдаёмся, если вы даёте честное слово дворянина, что никто из нас не пострадает!
   - Даю слово...
   Робер не договорил: слева раздался стук копыт, и на дороге, откуда приехал Бедфорд, появился другой английский отряд. Откуда он взялся? Случайно ехал сюда, или его встретили и привели сбежавшие англичане? Какая разница...
   Защитники Бедфорда радостно закричали, и Роберу пришлось прикрыться щитом от нескольких стрел. Времени на переговоры не осталось, справиться со вторым отрядом нет возможности, теперь - или никогда...
   С мечом в руке Робер рванулся вперёд, подставил щит под меч ближайшего годона - и сам нанёс круговой удар по поясу. Попал... сразу, не разбирая, что с первым, рыцарь прыгнул к следующему, мечи скрестились, краем глаза молодой человек заметил, что к нему на помощь спешит Ришар...
   Однако в тот же самый момент на Робера обрушились удары не менее полудюжины противников.
  
   * * *
  
   Рыцарь пришёл в себя оттого, что его кто-то тащил на плече сквозь заросли. Это был Эдмон. Левое плечо сильно болело, через панцырь проступала кровь. Робер застонал, и Эдмон отпустил его правую руку, осторожно уложил на землю:
   - Ну, молитесь, сир рыцарь. Кажется, ушли от погони.
   - Где все наши? Что с Бедфордом?
   - Плохо дело. Бедфорд уже со своими, наши почти все перебиты. Ваш оруженосец... Ришар... земля ему пухом, он был отважным человеком. Давайте-ка оставим это, позвольте мне перевязать вас.
   "Вот как. Ришар погиб. Выходит, совсем плохо дело. Жанну не освободили, да к тому же людей потеряли."
   Эдмон выглядел усталым, он был весь в поту и в крови - вероятно, в крови Робера. Только сейчас рыцарь заметил, что его спаситель тащил не только его самого, но также его арбалет и меч, не говоря о собственном луке. Сильный парень, упрямый...
   - Эдмон... я хотел тебе сказать... когда я говорил сэру Годфри, что Жанна моя невеста, я лгал. Никаких обещаний мне она не давала, более того, мы с ней просто разговаривали одну минуту, я её пригласил в свой замок...
   - Не надо об этом, сир рыцарь. Какая разница, была Жаннетт вашей невестой или нет? Боюсь, что сейчас она невеста смерти. Как всё плохо... Ну что - перевязка не слишком туга?
   - Спасибо, Эдмон. Давай не будем отчаиваться, пока мы живы и Жанна жива. Попробуем что-нибудь ещё придумать.
   - Да, вы правы, но...
   Кусты справа затрещали, и Эдмон резко обернулся. Французы увидели трёх английских солдат:
   - Эй, вы двое! Сдавайтесь!
   Вместо ответа Робер, не поднимаясь с земли, схватил правой рукой арбалет, пустил стрелу и попал одному из противников в шею. Эдмон подхватил рыцарский меч - тяжело, с непривычки можно удержать только обеими руками - и бросился к противникам. Робер сразу понял, что парень долго не выстоит: без всякой сноровки - впервые драться мечом, без доспехов, сразу с двумя... Но рассуждать было некогда, руки уже сами вкладывали новую стрелу в арбалет, крутили вороток...
   Пока Робер заряжал арбалет, Эдмон уже получил ранение в левое плечо, стало ясно, что он вот-вот выронит меч. Забыв про свою рану, Робер вскочил с земли... англичане заметили его слишком поздно... выстрел - один из годонов вскрикнул от боли и упал, теперь вдвоём против одного, подобрать меч убитого...
   Однако, прежде чем Робер вступил в рукопашную схватку, меч уцелевшего годона вонзился в живот Эдмону. Не давая времени англичанину вытащить оружие, рыцарь нанёс рубящий удар сверху...
   Эдмон уже умирал. Его глаза быстро затуманивались, дыхание становилось всё слабее. Робер растерянно стоял перед ним на коленях: ведь только что этот парень сам делал ему перевязку, и вот...
   Пальцы Эдмона ухватили запястье Робера, через предсмертный хрип раздались слова:
   - Сир рыцарь... умоляю... спаси Жаннетт... будь счастлив с ней...
   Прежде чем Робер успел ответить, его спаситель и соперник закончил свой жизненный путь.
  
   Руан, 24 мая 1431.
  
   - Эй, осуждённая! Поднимайся! Тебя ждёт костёр!
   Английский солдат толкал Жанну кулаком в бок. Девушка не сразу пришла в себя со сна. "Костёр... вот оно что. Значит, всё-таки не миновать. Простите меня, мадмуазель де Линьи. Я не смогла выполнить своё обещание. Что же... по крайней мере, сегодня вечером мне уже не будет больно. Я уже давно согласна умереть, но... ах, если бы хоть не костёр..."
   - Пошевеливайся!
   Солдаты тащили Жанну за поясную цепь, фактически волокли по лестнице вниз. Там её уже ждала телега, а рядом гарцевали десятки английских конников, радостным смехом встретившие появление узницы. Придерживаемая солдатами, Жанна покорно поднялась на телегу. "Господи... как же это страшно. Пламя вспыхнет вокруг, заревёт, глотая хворост, удушая дымом, и внезапно отовсюду обрушится самая страшная боль, которая только возможна. Господи... вот и закончилась моя миссия. Ах, если бы хоть не костёр..."
   - Слезай! Приехали!
   Поддерживаемая солдатами, Жанна спустилась с телеги. Перед ней стояла толпа - десятки, а то и сотни людей. Все с любопытством рассматривали осуждённую, расступались перед ней. Жанна не сразу заметила самое страшное.
   "Кажется, всё-таки костра не приготовили. Хотели просто напугать меня, да? Получилось. Ах... Вот он... позорный столб... хворост, дрова вокруг, жаровня с факелами. Значит, сейчас это и произойдёт. Господи, прими мою душу!"
   Что это? У ограды стоял знакомый мальчик с повязкой на левом глазу... "Катрин пришла проститься со мной. Прощай, сестрёнка. Жаль, что только так мы с тобой и увиделись. Будь счастлива - ради меня."
   В плечо и бок Жанне ударились несколько камней. Девушка вскрикнула от боли и неожиданности, и тотчас её толкнул кулаком один из стражников:
   - Иди! Пошевеливайся, не задерживай почтенных людей! Поднимайся на помост! Садись на скамью.
   "Значит, меня всё-таки пока не сожгут? Меня пугали? Как вдруг усталость навалилась... Так хочется спать. Подремлю немного, пока они все тараторят о том, какая я плохая."
   Жанна не видела, как перед ней встал толстый судья-обвинитель, державший заготовленную речь. Его слова плохо доходили до пленницы, пока она не услыхала:
   - Я обращаюсь к тебе, Жанна, и говорю, что твой король - еретик и схизматик!
   "Это он говорит мне? Он оскорбляет короля? Зачем? Ведь приговор вынесен мне, меня и оскорбляйте, казните." Девушка не смогла сдержаться:
   - Это неправда, сударь! Клянусь своей верой перед лицом смерти! Карл - наихристианнейший из королей, преданный сын веры и церкви!
   "Сил нет спорить. Наверное, вот сейчас всё для меня и закончится."
   - Опомнись, Жанна! Ради чего ты готова пожертвовать своей молодой жизнью? Ты же совершаешь истинное самоубийство! Ты уже ничего не изменишь! Покайся в грехах своих и подчинись воле святой матери - католической церкви! Только так ты спасёшь своё тело от этого костра, который уже приготовлен за твоей спиной, а свою душу - от много худшего, адского пламени!
   "Зачем же он лжёт? Я обречена, это ясно, но почему им нужно клеветать на меня?"
   - Я уже говорила вам, и не раз: я готова предстать перед судом Папы Римского или Базельского Собора! Я подтверждаю это своё намерение и теперь! Обещаю, что подчинюсь воле Его Святейшества!
   Тотчас же заорали все судьи. Жанна опустила лицо на колени и зажала уши. "Зачем вы так кричите? Я уже поняла, что в Рим вы меня не отправите. Чего вам теперь-то от меня нужно? Делайте своё дело... а я - своё. Мне уже совсем немного осталось." И всё же, когда шум унялся, она добавила:
   - Только суд Папы Римского или Базельского Собора! Только его я соглашусь принять!
   Раздался голос Кошона:
   - Ну, хватит! Палач, возьми её! Делай своё дело.
   Девушка почувствовала, как грубая рука ухватила её за локоть, дёрнула:
   - Пошли, осуждённая! Пора!
   Жанна открыла глаза и в ужасе отшатнулась, увидев перед собой красный балахон. Это палач!
   - Нет! Пожалуйста, не надо!
   "Я не хотела унижаться, говорить так с ними, само вырвалось..."
   Толстый лектор-обвинитель немедленно оживился:
   - Отрекись, Жанна! Иначе через минуту ты будешь в пламени! Тебя ждут вечные муки ада! Спаси свою жизнь и вечную душу!
   "Господи, как же страшно! Я не думала, что это так страшно - когда совсем близко! Может быть, это отречение, о котором они кричат, не так страшно?"
   - Мессир, о каком отречении вы говорите? Что я должна подписать?
   "Что такое я говорю? Я ведь уже приготовилась к смерти! Да, но... костёр... о, Боже!"
   - Ты должна будешь переодеться в женское платье и перестать общаться с Голосами, которые привели тебя вот на этот костёр! И это всё, больше мы от тебя ничего не требуем! Подпиши отречение - и с этого самого момента ты будешь находиться под защитой пресвятой католической церкви! Неужели ты предпочитаешь сгореть в мужской одежде, лишь бы не вернуться в лоно родной церкви?
   "И это - всё, чего от меня требуют? Вроде не так уж страшно. Хорошо... я предпочитаю жить. Пусть даже какое-то время в заточении, но жить. Только пусть от меня уберут английскую стражу."
   Заметив, что девушка колеблется, Кошон торжественным басом начал провозглашать:
   - Именем святой католической церкви девица Жанна из Домреми признана виновной в злонамеренной ереси, колдовстве, общении с дьявольской силой и разжигании кровопролития. Она приговаривается...
   "Палач, отпустите меня! Я хочу жить! Хоть как-нибудь!"
   - Я повинуюсь! Я подпишу...
   "Словно кто-то внутри меня прокричал это... как же я боюсь боли и смерти..."
   - Вот это другое дело, Жанна. Повторяй за мной...
   "Да, я повторю. Я скажу всё, что только вам угодно. Я очень хочу жить. Я никогда не думала, что до такой степени боюсь костра."
   - Теперь подпиши!
   - Я... не умею писать. Я могу только поставить крестик.
   - Поставьте крестик.
   "Да. Поставлю крестик."
   - Э нет, так не годится! Она должна подписаться своим именем! Кто-нибудь, помогите ей!
   - Мадмуазель, позвольте - я вам помогу!
   "Хорошо... помогите. Подписываю."
   - Вот и отлично! С этого момента, дочь наша, ты возвращаешься в лоно святой католической церкви...
   "Хорошо. Лучше быть узницей в лоне святой католической церкви, чем в Буврёе. А хуже всего - вон тот столб посреди груды хвороста."
   Усталая, измученная Жанна не заметила, как сзади подошли конвоиры - те же самые английские солдаты, которые доставили её на это кладбище. Она вздрогнула, почувствовав, как кто-то рванул её за поясную цепь:
   - Эй, ведьма, пойдём!
   "Что это? Английские солдаты! Почему? Я же под защитой церкви! Мне обещали!"
   - Нет! Святые отцы, вы же взяли меня под свою защиту! Я не хочу обратно в Буврёй! Я не могу выдержать там! Умоляю вас, пощадите!
   - Уведите её туда, откуда она пришла! Мы сейчас придём в камеру, проследим, чтобы она переоделась в женское платье! Заберём её одежду греха.
  
   * * *
  
   Буврёй, Руан, 25 мая 1431.
  
   - Эй, господин офицер, где вы? Подойдите-ка сюда!
   - Да, ваша светлость!
   - С-слушайте... как вы знаете, наша заключённая... ведьма... вчера отреклась, подписала всё, что требуется, и переоделась в женское платье. Надевать мужское ей запрещено под страхом казни. Так вот... э-э... Необходимо, чтобы она всё-таки надела мужское платье, причём сама.
   - Ваша светлость... разве же она согласится на костёр?
   - Об этом и речь. Должно случиться так, чтобы она сама захотела на костёр. Вы понимаете, о чём я говорю? Она ведь стала ещё привлекательнее, когда надела женское платье, верно?
   - К-кажется... д-да...
   - Намекните своим солдатам. Пусть делают что хотят, только чтобы не убили её и не покалечили, но чтоб завтра же она надела мужское.
  
   * * *
  
   Буврёй, Руан, ночь 25-26 мая 1431.
  
   Эдмон... как хорошо, что ты опять пришёл ко мне... Эдмон, я так люблю, когда ты меня обнимаешь... гладишь... правда, у меня красивое платье? В нём я была на своей первой аудиенции у короля Карла... когда он был ещё дофином. Эдмон... подожди... не надо так... Не дави! Эдмон, мне больно! Не надо! Отпусти!
   "Это вовсе не Эдмон! Это не сон! Это английские стражники!"
   - Отпустите меня! Помогите! Офицер!
   Жанна пыталась бороться с напавшими на неё тремя стражниками, но силы были слишком неравны. Закованная истощённая девушка не могла долго сопротивляться.
  
   * * *
  
   - Эй, ведьма, если не хочешь оставаться голой, надень свои старые тряпки! Я сейчас сниму твои цепи.
   "Моя старая одежда... мужская, которую забрал епископ. Женскую они сорвали и унесли."
   - А ведь тебе понравилось! Очень понравилось! Ка-ак ты содрогалась!
   "Это не мне понравилось. Это - моё тело предало меня. Это оно содрогалось под насильниками, отвечая им взаимностью. Что же... на сей раз я слишком легко могу покарать предателя. Тело моё... я так берегла тебя. А ты - предало меня, оказалось заодно с моими врагами и насильниками. Тем хуже для тебя, моё тело. Скоро тебя не станет. Ты сгоришь на костре. Мне незачем больше жить - уж если и моё тело заодно с моими мучителями. Иди уж сюда, моя старая верная мужская одежда. Напрасно я отреклась от тебя. Видно, судьба нам быть вместе до последней минуты."
  
   * * *
  
   В ту ночь графу Уорвику было особенно радостно ложиться спать. Теперь уже девчонку не спасёт ничто и никто. Смертный приговор ей вынесен окончательно и бесповоротно, костёр с кладбища Сент-Уэн перенесён на Рыночную Площадь, идут последние приготовления к радостной церемонии. Мучиться девчонке придётся долго, в назидание другим мятежникам. А назавтра после её казни тысячи английских солдат, высвободившихся от охраны этой незадачливой дурочки, выступят походом по местным лесам, по провинции Нормандия, огнём и мечом подавляя обнаглевших мятежников, которые осмелились даже покуситься на священную особу герцога Бедфорда. Можно и отдохнуть, расслабиться. Слава тебе, Святой Георгий, покровитель Англии...
   - Да, Ричард, можешь расслабиться. Если ты уверен, что сделал всё правильно.
   - Кто со мной говорит? Святой Георгий? Или нет? Надеюсь, не те Голоса, которых слушалась девчонка, обречённая послезавтра стать пеплом?
   - Нет, Ричард. Конечно, это не те Голоса. У каждого человека свой Голос. Можно считать, что это голос его святых. А может быть, правильнее сказать, что это голос собственной совести, сердца. Для кого-то он грохочет слышнее самого громкого набата - при виде даже мелкой несправедливости: раненой птички, умирающего от голода котёнка. Для многих же он почти не слышен. Но - почти. Потому что однажды и для таких он становится слишком заметен.
   - Это что означает? Случилось нечто такое, отчего я вдруг стал отчётливо слышать свою собственную совесть? И что же это?
   - Ричард, ты хорошо знаешь ответ. Ты лучше всех осведомлён, что случилось за последние дни... и что произойдёт послезавтра.
   - Ба! Так речь о девчонке! Подумаешь, чепуха. Так ей и надо, она ведь колдунья.
   - Ричард, ты сам веришь, что она колдунья? Если да, то почему ты содержишь ведьму рядом с комнатами малолетнего короля, принца-регента, да и своими собственными? Почему отказался поместить её в одном из монастырей, где и положено держать ведьм?
   - Ну - пусть не ведьма она. Святая или нет - не знаю, я в святых не разбираюсь. Но по мне она простая девчонка, из-за которой незачем шум поднимать. Таких полно.
   - Верно, Ричард. Она всего лишь простая крестьянская девушка... как тысячи других девушек, над которыми надругались твои солдаты. Как многие тысячи простых людей, убитых по твоему приказу. И всё-таки, почему-то именно то, что ты сделал с этой простой девчонкой, пробудило голос твоей спящей совести.
   - Да ну. Поделом ей. Она должна была лучше понимать, где её место. Не следовало ей ввязываться в дела больших и сильных людей. Она послезавтра умрёт, и Англия будет спасена.
   - Ты так полагаешь, Ричард? Ты уверен, что спасение Англии и жестокая казнь благородной девушки - это одно и то же?
   - Конечно! Ведь речь идёт не о чём-нибудь, а о злостном мятеже! Бунт - против своего законного государя!
   - Ты считаешь, Ричард, что нет хуже преступления, чем мятеж против своего короля? А ты уверен, что никому из твоих близких не доведётся поднять руку на короля Англии?
   - Это исключено! Хотя... разве что выяснится, что с этим королём не всё в порядке - в смысле его прав на престол. Но в таком случае речь идёт не о мятеже, а о восстановлении справедливости и законности!
   - Ричард, ты полагаешь, что никто из твоих потомков не совершит насилия над своим королём - разве что в порядке установления истинно-законной власти? И ты не допускаешь, что твой потомок свергнет короля, которому присягал, возведёт на престол другого... а потом постарается поменять их местами - за что войдёт в историю под именем "Уорвик - Делатель Королей"?
   - Хо! "Делатель Королей" - это звучит очень недурно! Пожалуй, не хуже, чем даже сам "король"! Да, но... даже если произойдёт нечто подобное, я уверен, мои потомки сделают это исключительно ради блага Англии, её народа. Выше короля Англии - только народ Англии. В этом суть Билля о Правах, который священен для каждого из нас.
   - Итак, поднимать мятеж против короля Англии недопустимо... но можно, если это на благо народа Англии. И ты полагаешь, что Уорвик - Делатель Королей принесёт счастье английскому народу?
   - Не сомневаюсь в этом. Как если бы видел собственными глазами.
   - Собственными глазами... Ричард! Посмотри вокруг. Что ты видишь?
   - Что такого я могу видеть? Вокруг меня наш славный, прочный замок Буврёй, которому можно доверить даже самую опасную мятежницу против народа Англии, не опасаясь, что кто-то придёт к ней на выручку. Хотя... странно, я вижу нечто другое.
   - Конечно, Ричард, ведь ты сейчас спишь, а потому видишь не Буврёй, а то, что показывает тебе твоя совесть. Итак: что же это?
   - Развалины... Разрушенные дома... Мертвецы... тысячи мертвецов на улицах большого города... Волки рыщут по улицам... Кровавые сугробы... Что это? Наверное, Руан двенадцатилетней давности? Или Париж? Мне до них нет дела.
   - Присмотрись внимательнее, Ричард. Ты не можешь не узнать этот город. Он слишком хорошо тебе известен.
   - Я вижу... Тауэр? Темзу? Так это... Лондон? Совесть моя, ты хочешь сказать, что беда приключится с Лондоном?
   - Нет, Ричард. Не только с Лондоном. Несчастье, разорение, смерть обрушатся на всю Англию, пройдут через дом каждого твоего соотечественника. Все английские города будут так выглядеть, и очень скоро. И случится это по той же самой причине, по которой твой самый близкий родственник войдёт в историю под столь понравившимся тебе прозвищем "Делатель Королей". Это будет самая страшная, кровавая война в истории Англии. Жестокая, бессмысленная резня. И свершится она по воле твоей семьи. Ради блага английского народа. Как и то, что произойдёт послезавтра на Рыночной Площади французского города Руана.
   - Голос! Я не верю тебе! Ты лжёшь, проклятый! Молчи, молчи, молчи!
  
   Буврёй, Руан, ночь 28-29 мая 1431.
  
   - Вот, брат Изамбар! Как видите, она нарушила клятву и снова надела мужскую одежду!
   - Как же так, Жанна? Ведь ты поклялась никогда более не носить мужское! Поклялась - всего лишь три дня назад! Неужели ты не понимаешь, что это для тебя означает? Может быть, тебя принудили надеть мужское платье?
   - Нет, сударь. Я надела его сама. Добровольно.
   Разве так я отвечала Кошону и Изамбару? Ах да... это всего лишь сон. На самом деле, наяву, со мной творилось нечто страшное, позорно-истерическое, о чём даже вспоминать противно. Солдаты стояли у дверей и ухмылялись мне. Не буду вспоминать, как оно было наяву. Во сне это куда менее неприятно. И даже не больно. Лишь бы меня сегодня не трогали. Я ведь заслужила ночь отдыха - тем, что согласилась принять костёр?
   - О Святая Дева! Жанна! Ты обрекаешь себя на страшную гибель! Ты же совершаешь самоубийство! Неужели ты этого не понимаешь?
   И Изамбар говорил совсем другое. Уже и не помню - что.
   - Нет, сударь, не понимаю. Я всего лишь неграмотная деревенская девушка, и я слишком мало знаю, чтобы понять вас.
   Это, конечно, правда, и вот это - совсем не позорно. Жаль, что не так я говорила с ними наяву. Странное дело, мне сейчас не страшно то, что произойдёт послезавтра утром, зато обидно за позор, который я приняла перед Кошоном и де ла Пьером. Конечно, ведь это всего лишь сон. Ах, если бы ещё и остаться во сне, умереть, не проснувшись...
   - Жанна, но ты ведь отреклась от своих заблуждений! Разве нет?
   - Это так, сударь. Я была неправа. Теперь мне придётся отречься от своего отречения. Я понимаю, что это для меня означает.
   Да, верно... что наяву, что во сне - итог один... меня сожгут на костре. Теперь уж как-то и бояться устала. Просто потому, что понимаю: это всё равно свершится. И всё, что мне осталось - поменьше унижаться перед ними, теми, кто обманул и погубил меня.
   - Но ведь ты отреклась от Голосов?!
   - Да. Я отреклась от них... потому что их никогда не было.
   Во сне я могу сказать правду. Наверное, и наяву смогла бы теперь. Всё равно - два раза меня не казнят.
   - Как это - не было Голосов? Ведь ты всегда уверяла, что к тебе явились Голоса, святые, повелевшие идти к дофину Карлу и короновать его!
   Что - удивила, да? Мне впору рассмеяться. Вот только невесело.
   - Я лгала, сударь. Никаких Голосов не было, я их придумала.
   Я придумала Голоса. Я сама дала себе миссию. Я сама привела себя на костёр. Винить мне некого, кроме самой себя. И никто наяву не узнает, что Дева Жанна была всего лишь обыкновенной пастушкой, с которой не говорили ни архангелы, ни бесы... которая сама себе выдумала святых.
   - Придумала? Зачем?
   Мессир Изамбар, а вам никогда не приходилось ничего придумывать? Когда вы уверяли, что церковь берёт меня под свою защиту, - вы были искренни? Ваша совесть спокойна?
   - Ну кто бы иначе поверил, что какая-то пастушка способна вести в бой армию? А я была уверена, я знала, что смогу... справлюсь. Мне только нужно было, чтобы и другие в меня поверили. Вот и всё.
   Вот и всё. Ещё чуть-чуть - от простой пастушки, обманувшей две страны, два народа, останется только лишь горсточка пепла.
   - Жанна, зачем это тебе понадобилось?
   Действительно, ваше преосвященство, зачем мне понадобилось сражаться под Орлеаном, в долине Луары, короновать дофина? Сама не знаю. Или - слишком хорошо знаю?
   - Не ищите глубокого смысла в поступках деревенской простушки, сударь.
   Действительно, зачем что-то искать, обдумывать? Ведь приговор всё равно не изменится.
   - И всё-таки?
   О, пресвятая Богородица!
   - Просто потому, что я не могу видеть, как умирают от голода дети. Как солдаты истязают женщин. Как страшно погибают мужчины. Это очень глупо, я понимаю. Я готова нести ответ.
   Или уверяю себя, что готова. Господи, как же страшно умирать! Как я хочу жить!
   - И что ты изменила? Ты ведь ничего не добилась. Дети всё равно погибают. Война продолжается, кровь по-прежнему льётся, теперь в этом есть и твоя вина. Однако самое страшное - это то, что ты погубила свою бессмертную душу. Не надо было тебе вмешиваться. Разве тебе не объяснял священник в твоей родной деревне, что умершие дети и все невинные жертвы попадут в рай?
   О, епископ. Моя бессмертная душа скорее готова принять адские муки, чем выдержать ещё раз то зрелище, которое ваши хозяева-англичане показали мне на Рыночной площади. Но выбора у меня нет.
   - Да, мне объясняли, сударь. А всё-таки видеть это я не могу. Это глупо, я виновата. Наказывайте меня, я готова понести самую суровую кару.
   Как будто без моих уговоров они не накажут меня.
   - Если дети умирают от голода, значит, так угодно Богу!
   - Если Богу угодно, чтобы умирали дети, значит, Бога - нет!
   Зачем я так говорю? Ведь это чудовищная ересь. Я вот-вот встречусь с Богом, не надо его сердить. Господи, прости мне эти слова!
   - Я знаю, что говорю страшную ересь. Я обречена на адское пламя.
   Нет, Жанна. Ты вовсе не сердишь Бога. Ты права. Права во всём, от начала до конца. Да пребудет на тебе Божья благодать. Да не окажется в тебе страха пройти до конца испытание и предстать перед Ним во всём величии твоего подвига. И вовсе не адское пламя ждёт тебя - здесь, на Небесах.
   Кто это сказал? Не Изамбар, не Кошон. Но ведь и не я сама?
   - Я ничего не могу с собой поделать. Если бы я могла начать всё заново, я бы опять поступила так же. А вы - делайте своё дело.
   - Зачем же так, Жанна? "Делайте своё дело" - это слова, которые говорят палачам. Мы ведь не палачи тебе? Ты ведь не считаешь меня своим палачом?
   Увы, Изамбар... считаю. Но зачем я буду вам обо всём этом говорить? Тем более - во сне?
   - Брат Изамбар, оставьте её. Мы сделали всё, что могли. Нам остаётся только отсечь загнившую лозу, чтобы она не погубила весь виноградник зловредным тленом ереси. Пойдёмте отсюда.
   Прощайте, господа. Оставьте меня наедине с моей судьбой. Мадмуазель де Линьи... простите меня! Я нарушила данное вам обещание! Я не могла выдержать то, что мне предложили вместо жизни!
   - Девочка моя, Жанна! Славная, прекрасная девочка! Неужели ты думаешь, что я хоть в чём-то упрекну тебя? Господи! Я обращаюсь к Тебе! Когда персы разожгли костёр вокруг Креза, Ты ведь послал внезапный ливень - и спас его! Неужели в том, что Ты даровал языческому монарху-самодуру, Ты откажешь святой героической девочке, которая спасла целый народ, не располагая ни армией, ни властью, ни деньгами - ничем, кроме своего горячего сердца?
   Чей это голос? Незнакомый, но при этом... очень знакомый?
   Мадмуазель де Линьи? Она снова пытается спасти меня? Мадмуазель де Линьи, мне очень совестно перед вами, вы и так слишком много сделали для меня.
   Мадмуазель де Линьи не сможет спасти меня, ведь она одна...
   Почему, почему никто в целом свете, кроме мадмуазель де Линьи, не пришёл ко мне на помощь?
   - Сир Ланселот! Я взываю к вам! Я прошу вас! Сир Ланселот, пожалуйста, спасите меня! Я не Гиневра, не королева, я всего лишь простая деревенская девушка, но я тоже очень хочу жить! Сир Ланселот, они собираются сжечь меня на костре! Мне очень страшно! Умоляю вас, придите ко мне на помощь!
   - Жаннетт, маленькая Жаннетт! Я очень хочу спасти тебя, но я не смогу этого сделать! Я не могу - потому что я в прошлом! Тебя сумеют спасти только рыцари будущего!
   - Сир Ланселот, вы говорите так странно... я не понимаю вас...
   - Это не страшно, Жаннетт. Не так важно, что ты меня не понимаешь. Гораздо важнее, чтобы меня поняли другие.
   Самое главное - чтобы меня услышали и поняли рыцари будущего!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"