Мой конь летит, как ветер,
Бьёт вымпел о копьё.
А сердце под бригантом
Стучит сильней моё.
Посмотрим, кто смелее,
Кому лежать в траве.
Прекрасен щит на шее,
А шлем - на голове.
Вот сшиблись два героя,
И древко бьёт в плечо.
Стальной доспех раскроен,
Кровь льётся горячо.
Пока держусь в седле я,
Поник другой герой.
Прекрасен щит на шее,
А не под головой.
"Лучше дамы в мире нету, чем моя дама Бернадетта". Сэр Генри Младший представил лицо жены брата, и его мысли расстроились, как отряд лучников после залпа. Как же он забыл о прекрасной даме? Хорошо вчера напомнили об этом два добрых сэра.
Затрубил рог. Вся очередь всколыхнулась и сместилась на лошадиный корпус. Пеструха облегчённо вздохнула и, мелко переступая ногами, заняла место впереди стоявшей кобылы. Сэр Генри Младший зябко повёл плечами. В турнирных доспехах особенно не подвигаешься. Железо впитало в себя ночной холод и теперь щедро отдавало его своему хозяину. Вдобавок слегка мутило. С чего бы? Может, зря он вчера пил в той харчевне?
Конечно, он опоздал. Прибыл на турнир за день, а надо бы за два, лучше за неделю. Но где взять денег? Отец? Хорошо хоть дал свои латы и шлем. "Он видел последний крестовый поход!" Как и лучшие дни. "Вот победишь на турнире, будет тебе и новый шлем, и добрый конь". Пожалуй, победишь, когда на твою кобылу простолюдины показывают пальцем (но не марать же о них меч), а доспех слуга оттирал песком от ржавчины всю дорогу до славного города Риенсбурга. Вчера, усталый и расстроенный, сэр Генри Младший отослал слуг искать место для постоя, а сам вошёл в первую попавшуюся харчевню. Не было сил и времени разворачивать свою кухню. Да и все хорошие места уже заняли те, кто родовитее, богаче или просто приехал раньше. Есть хотелось страшно. И просто сесть на твёрдую скамью, которая не будет дергаться под тобой на каждом шаге, подобно походному седлу, отбивая всё, что можно отбить ниже пояса.
В полутёмном зале пахло луком и дешёвым пивом. Он уже хотел сесть за чёрный от грязи стол, как появились из ниоткуда два господина, как он узнал впоследствии, сэр Жоффруа и сэр де Ламэ.
- Неужели столь знатный рыцарь захотел сесть на скамью, что ещё хранит следы простолюдина?
- Простите, сэр? - Генри Младший размышлял, воспринять ли это обращение как насмешку, вызвать говорившего на смертельный поединок, или . . . Но прекрасно одетый француз говорил так учтиво, его тёмные глаза смотрели так участливо, а аккуратный, классический нос был направлен столь прямо, что всякая мысль о насмешке отпадала.
- Сэр Жоффруа, я думаю, этот молодой рыцарь приехал недавно, очень устал и не знает, где можно поужинать знатному господину, - второй говоривший больше походил на купца, нежели на рыцаря. Нос картошкой, глазки маленькие и хитрые, одежда более практична, нежели нарядна. Но меч на боку отметал всякие сомнения - перед ним находился равный.
- Уважаемые рыцари. Меня зовут сэр Генри Младший, сын сэра Томаса из Лоухилза. Я прибыл на турнир, устроенный по милости Герцога . . . - он говорил, а два господина внимательно слушали и одобрительной кивали головами. Когда Генри закончил, то сэр, назвавшийся де Ламэ, сказал:
- И мы прибыли на турнир, но на два дня раньше. Если Вы, уважаемый сэр Генри. . .
- Младший . . .
- Да, сэр Генри Младший, не возражаете, то перейдём в соседнюю харчевню, которая, бесспорно, не блещет кухней, но более пристойна для таких знатных господ, как мы с вами.
Генри, разумеется, не возражал. И они перешли в дом, мало отличавшийся по запахам от предыдущего. Но доски на столах были выскоблены, а на полу не валялись рыбьи головы. Сэр Генри Младший, конечно же, угостил своих новых друзей, ибо щедрость - одна из добродетелей настоящего рыцаря. А де Ламэ стал подробно рассказывать, сколь богат лагерь Герцога, как велик поезд де Фонте и какие знатные быки, фаршированные перепелами, были на прошлом турнире, не в пример этому жалкому окороку.
- А как проходит турнир?
Французы переглянулись. Генри Младший спохватился, что сейчас эти замечательные господа поймут, что он первый раз на таком ристалище, да и знатен не особо. А как поймут, то встанут и вежливо распрощаются.
- Я хочу сказать, как будет проходить этот турнир?
- Как всегда, сэр, - ответил де Ламэ. А Жоффруа добавил:
- Завтра - одиночные сшибки. На следующий день - пешие поединки. А на третий день - большое сражение.
- Говорят, один из отрядов поведёт сын Герцога. Только в рыцари - а уже столь почётная должность.
- А сколько человек будет в каждой группе?
Французы улыбнулись, будто Генри Младший сказал шутку.
- Те, кто не выйдет из турнира в первые два дня, будут поделены поровну, - Жоффруа говорил, словно повторял очевидные истины, - Если количество не будет делиться надвое, то маршал отберёт самого израненного. . .
- А много бывает израненных, точнее, тех, кто выбывает до группового сражения?
- Когда как. Вот, помню, во времена Железного Вепря в первый день вылетала из сёдел и турнира когда треть, когда половина. Сейчас не то, - Жоффруа досадливо поморщился, - Да и правила смягчили. Теперь, если выбитый из седла рыцарь может сам подняться, то он продолжает схватку.
- А если он не поднимется?
- Вы хотите сказать, если он может, но не поднимется? - спросил де Ламэ.
Именно это Генри младший и имел в виду, но, увидев, как усмехнулись французы, понял, что скорее умрёт, чем останется лежать.
- Правила очень ясно говорят, что упавшего рыцаря нельзя ни бить оружием, ни топтать конём, ни оскорблять словом. Его уносят с ристалища либо его люди, либо маршальские.
- Кстати, сэр Генри . . . Младший, Вы заявили о себе герольду? - простецки спросил де Ламэ. Жоффруа при этом глядел так, что он-то знает: такой славный рыцарь, как сэр Генри, заявит о себе в первую очередь. Тут он был прав. Правила со времён отцовской молодости почти не изменились в этой части и его наставление "как приедешь, так сразу скачи к герольду" очень пригодилось.
Затем трое рыцарей выпили за успех турнира, за победу каждого, за прекрасных дам. "У Вас есть дама сердца?" - спросил де Ламэ. Генри Младший очень смутился. Во времена отца всё было просто. Никаких стихов, никаких дам. Одна доблесть и "рыцарская гордость". И о даме сердца Генри Младший не обеспокоился. Никто не надоумил. А теперь в голову пришло только одно имя.
- Д-да, леди Бернадетта.
- А, - Жоффруа кивнул головой.
- Кто ж не знает леди Берандету? - воскликнул де Ламэ и поднял стакан, - За леди сэра Генри Младшего!
Генри выпил, но очень удивился, откуда де Ламэ знает жену брата? Сейчас-то он понял, что французы были просто очень учтивы. Настоящие рыцари.
Резкий рёв рога вывел Генри Младшего из задумчивости. Пеструха переместилась вперёд ещё на один корпус. Озноб отступил, но тошнота осталась. Зря он пил вчера вино. "Кислое пойло, - как сказал де Ламэ, - если бы сэр Генри не заплатил уже за него, я бы выплеснул эту гадость в лицо харчевнику. Ну, ничего. Вот соберёмся после турнира и отметим победы сэра Генри Младшего хорошим, настоящим, бокалом "Бургундского".
Хорошо бы. Только пройти эти три дня, а там и пир у Герцога, состязания в стихах...
"Милее всем, сомненья нету, лицо прекрасной Бернадетты". Сдались им эти стихи! Эх, а что будет, когда брат узнает, кого Младший выбрал дамой сердца. Будет хохотать он, его слуги и даже жеребцы ржать на конюшне.
Над головой синело небо. День, похоже, будет жаркий.
- Эй, толстяк! Твоя кобыла ристалище с огородом не перепутала?
Кричал кто-то сзади. А впереди, через лошадь, крупная кобыла не менее крупного рыцаря задрала хвост. "Позор-то какой, - подумал Генри Младший, - Если бы моя Пеструха учинила такое, я бы сгорел со стыда".
- Похоже, Вы хорошо знаете, чем удобряют огороды? Уж не сами ли . . .
- Ха-ха-ха. Какая разница? На огороде пугало в тряпье, здесь - в железе.
- Не нас ли Вы принимаете за пугало?
- Пугалом здесь будет тот, кто слетит с лошади после первого удара!
- О, тогда, значит, не нас.
Рыцари засиделись в своих доспехах. Солнце отогрело их после утреннего холода. Да и очередь пододвигалась потихоньку. Подшучивая друг над другом, участники турнира развлекались и скрашивали ожидание.
- Хотел бы я взглянуть на того жеребца, что покрыл мамашу этой кобылёнки. Небось, знатный красавец, стоит деревню, а то и замок. Не так ли, юный шевалье?
- П-простите, сэр? - Генри Младший понял, что обращаются к нему, но ещё не до конца разобрал, хвалят его Пеструху или нет. Спрашивал всё тот же шутник из заднего ряда. Его белый жеребец действительно стоил целый замок. Сильные ноги, ровная шея, громадные карие глаза, какие бывают лишь у потомков сарацинских лошадей. А шерсть! Белый бархат покажется грубой мешковиной по сравнению с ней.
- Так вы не поделитесь секретом, где взяли столь чудную кобылу? - вопрошавший насмешливо улыбался, а глаза его горели озорством.
- Компей, разве вы не видите, что молодой воин слишком озабочен предстоящим поединком, чтобы думать о разведении лошадей? - в разговор вступил пожилой шевалье, чей конь стоял рядом с белым, - Не так ли, сэр?
- Что? Да, именно так. Спасибо, сэр, - Генри Младший был искренне признателен этому благородному человеку, что избавил его от объяснений родословной Пеструхи.
- Не переживайте, Хаубордин, - воскликнул шутник на белом скакуне, - для юного шевалье гораздо опаснее те, кто спереди, а не те, кто сзади!
Генри ещё раз оглянулся на заступника. Его внимательные серые глаза смотрели на Генри с сочувствием и озабоченностью. Такой взгляд, наверное, должен быть у отца. Но родитель Генри Младшего никогда на него так не смотрел. Усы на лице сэра Хаубордина уже тронула седина. На вид ему было лет под сорок - совсем старик. "И что он делает на турнире?" - подумал Генри. А конь у него тоже славный, боевой, с мощными, как колонны, ногами.
Опять взревел рог, и вся железная очередь закованных в броню людей и лошадей сдвинулась вперед к ристалищу. Пошёл на поединок крупный рыцарь, чья лошадь недавно задрала хвост и так развеселила всю толпу. Солнце начало припекать.
"Как же мне придумать стих про Детту? Может, нанять бедного трубадура? - размышлял Генри, - Но не будет ли это нечестно?"
Казалось невероятным, что совсем недавно он коченел от холода, проклиная себя за слишком тонкий гамбезон. Теперь хотелось поскорее промчаться с копьём и снять с себя всё железо, оставшись в одной рубашке. Эх, жаль, отец не дал ему парадный шатёр. А походный выглядел столь убого, что не стоило его ставить в общем лагере. А старший брат сказал, что и этого давать не следовало, потому как. . . Почему он его так не любит? Ведь у Генри Старшего есть всё: и право на наследование, и жена, и полное расположение отца. Это он всегда останется Младшим, пока жив брат Генри. Но он-то совсем не завидует Старшему, наоборот, смиренно принимает долю второго сына. И на турнир-то поехал, чтоб доказать, чтобы прославить славное имя Лоухилзов.
Опять взвыл рог. Вот и последний рыцарь, отделявший его от ристалища, поскакал за славой. Теперь нет казавшейся бесконечной очереди из железных спин и лошадиных хвостов. Теперь он видел всё поле боя.
Мимо пронесли на носилках толстяка. Его забрало было откинуто, лицо бледно, а рука в железной перчатке безвольно свисала. Следом печальный оруженосец вёл "огородную" кобылу.
Впереди раздался грохот и треск. К Генри по левой стороне приближался рыцарь со сломанным копьём. Вот ему дали новое, он развернул коня и поскакал навстречу недавнему соседу Генри. Опять треск. Что там? Маршал подходит к месту сшибки, сосед Генри и его противник о чём-то горячо спорят, а на соседе нет шлема. Маршал машет рукой, и поединщики покидают место схватки. Выходит герольд и объявляет:
- Сэр Бонифаций отстраняется от турнира, пока не приведёт свой доспех в соответствие с требованиями.
По рядам зрителей проносится вздох разочарования, а герольд делает знак трубачу. На это раз рог ревёт особенно резко.
Ещё не веря, что сейчас будет его первый поединок, Генри Младший трогает свою лошадь. Пеструха нервно прядёт ушами, ступает неуверенно, как по мосту. Открытая площадка, сотни зрителей, шум, хлопанье флагов - всё это тревожит её.
- Ну, ну, хорошая, - шепчет Генри, и кобыла слегка успокаивается.
- Сэр Генри Младший, - объявил герольд, - сын сэра Томаса из Лоухилза, сына сэра Генри, сына . . . - он всё говорил и говорил родословную Лоухилзов, даже вспомнил последний крестовый поход, а Генри удивлялся, откуда тот всё это знает. Он-то считал, что его объявлять будут в два - три слова. А тут невольная гордость распрямила плечи, а желание прославить свой славный род . . .
- . . . будет биться во имя прекрасной дамы Бернадетты.
А это откуда? Хотя, всё равно пришлось бы назвать имя братниной жены на турнире стихов.
- На его вызов отвечает. . . Сэр. Гийом. Де Керборас! - зрители взвыли сильнее сотни рогов, - Прозванный также Чёрный Кулак! Сын Шарля де Керборас, участника похода Герцога . . . - герольд говорил и говорил, а оживление на трибунах не стихало. Гордость за славный род Лоухилзов с каждым его словом становилась всё меньше и меньше. Генри вспомнил, как за вчерашней трапезой де Ламэ рассказывал о Чёрном Кулаке. Вроде как в одной из пеших сваток он сошёлся так близко с противником, что сцепился доспехами. Меч применить не было никакой возможности, не нарушая правила. Тогда де Керборас толкнул своей чёрной перчаткой противника столь сильно, что тот не только отцепил свой доспех, но и упал на спину. Победу, естественно, признали за де Керборасом. А народ разнёс молву о чудовищном ударе чёрной перчатки, ставшей затем Чёрным Кулаком. Когда герольд назвал де Кербораса как завтрашнего противника, Генри и представить себе не мог, что это знаменитый Чёрный Кулак. "Хорошо, что мы с ним сражаемся только на копьях", - подумал Генри, но потом отбросил эту мысль, как трусливую.
Герольд сказал, чтобы рыцари приготовились. Генри опустил забрало на свой шлем-ведро. Сразу стало тяжело дышать. Пот заструился по лбу, а мир сквозь прорези поделился на две половинки. Генри перехватил поудобней копьё и, после повторного сигнала, пришпорил Пеструху. Она понеслась тяжелым аллюром, всё увеличивая скорость. Мир в прорези стал скакать вверх - вниз, а противник становился всё крупнее и крупнее. Генри сосредоточился на конце копья, стараясь навести его на щит. Вот он уж совсем близко.
Резкий удар в грудь, полёт и тяжёлое падение слились в один миг.
* * *
Пахло травой. Генри почудилось, что он в отцовской дубраве. Кругом такая тишь и прохлада, какая бывает в летний день под сенью могучих деревьев. Как хорошо скакать под ними, преследуя оленя, или найти полянку и упасть в мягкое зелёное покрывало, словно какой-нибудь крестьянин, не думая ни о чём или мечтая. . . Странный вкус во рту. Кровь? И почему так гудит в голове? Генри, сэр Генри Младший открыл глаза и увидел сквозь прорезь забрала обломок копья, лежащий перед ним.
Надо встать. Зачем? Ведь так тяжело. Нет, надо непременно встать. Генри с трудом перевалился на живот, опёрся на локоть, затем, на ладонь, встал на колени. Кисло-горькая волна поднялась от желудка и неудержимо хлынула через горло на забрало. Проклятое вино! Стало противно, но немного легче. Да. Теперь Генри вспомнил, что он на поединке. И нужно обязательно встать, чтобы продолжить. А где противник? Сквозь щели было видно множество лошадиных и людских ног, и разобрать, какие принадлежат коню де Кербораса, не было никакой возможности. От резкого поворота головы опять замутило, но Генри сдержался. Медленно подтянув колено под грудь, он оперся на него двумя руками и попытался встать. С третьей попытки удалось слегка распрямить локти. Но стоило попытаться выпрямиться, как резкая боль в животе согнула пополам. "Пресвятая Дева, помоги. Чёрт, как болит живот! Господи, прости", - Генри пытался вспомнить подходящую молитву, но непрерывный звон в голове и то усиливающаяся, то отступающая боль путали все мысли. Надо встать, во имя всех святых! Кажется, помогло. Земля ещё норовила уйти в сторону, но Генри уже стоял на двух ногах. А вот и Керборас. Его конь гарцевал на месте. Всадник держал в отведённой руке булаву. На цепи раскачивалось ядро, утыканное шипами. То ли от недавнего потрясения, то ли от двойной щели забрала, казалось, что всадников двое, и они то сходятся в одного, то расходятся. Где же топор? А, вот он. Генри обстоятельно и долго пытался продеть ладонь в петлю, наконец, это ему удалось. Он постарался принять правильную стойку в пол-оборота к противнику, отвёл топор назад. Тотчас же де Керборас тронул коня и поскакал на Генри. Ядро раскачивалось из стороны в сторону, появляясь, то в одной прорези, то в другой. Всадник приближался. Его окружала туманная дымка. Грохотали, сотрясая землю, копыта. Вот сейчас! Сэр Генри Младший размахнулся и, собрав все силы, направил свой топор (только бы не по коню!) на противника. Но тут что-то тёмное налетело с левой стороны, и мир погас.
Тёплая кровь вытекает из его тела. И с каждой каплей он становится легче. Белый свет наполняет его, а земля медленно удаляется. Внизу понурый оруженосец держит под уздцы лошадь. Пеструху? Какой-то рыцарь спешился и идёт к распростёртому на земле телу в доспехах. Странный шлем. Будто его смял кто. А вот и маршал. Он тоже идёт к телу. Но Генри поднимается всё выше и видит пёстрые ряды зрителей. Некоторые дамы привстали, чтобы рассмотреть. Как много разноцветных флагов и вымпелов. А копий - целый лес! Генри видит всё поле, сотни горожан, что заполнили все возвышенности. А на ближней колокольне их столько! Как не свалятся? Вот и город, как на ладони. И весь мир! Но яркий свет наполняет Генри и растворяет его в себе.
* * *
- Скажи, какого чёрта он поднялся?
- Думаю, на его месте ты бы тоже вскочил.
- Пожалуй, ты прав.
Два благородных господина сидели в пустой харчевне. На выскобленных досках покоился нетронутый кувшин вина. С улицы еле доносился шум праздника.
- Всё переживаешь из-за первого поединка? Этого Генри из Лоухилза?
- Младшего. . .
- Да, сэра Генри Младшего. Пойми, все правила были соблюдены, и тебя не в чем упрекнуть...
- Знаю, Фабиан, но на душе паршиво, - Гийом посмотрел на свои сжатые кулаки, разжал их, - Даже последняя свалка не развеселила.
- А здорово ты отделал того норманна!
- Хаубордина? - Гийом гневно стукнул кулаком по столу, - Он назвал меня убийцей мальчиков!
- И что? Все видели, как этот мальчик подставил свой шлем под "Утреннюю звезду". Все дамы полагают . . .
- Нет, ты скажи, зачем он это сделал? Если бы он не дёргался, я бы аккуратно уложил его во второй раз. Пострадало бы плечо, да это ерундовая рана, и к следующему турниру он вполне бы оправился.
- Боюсь, что Лоухилз старший не дал бы своему младшему сыну ещё одну боевую лошадь. А эта досталась тебе. . .
- Не смеши. Такой кляче только доспехи возить, а не рыцарей. Уж я бы ему уступил её обратно за пару монет.
- А дёргался он, видимо, для того, чтобы отразить твою атаку.
- С топором против конного? Он надеялся меня достать? Тут уж ближе рубить по лошадиным ногам.
- Ты ж знаешь, это запрещено правилами. И как бы ты воспринял потерю своего Слейпнира?
- О! Я бы ему этого не простил! Я бы достал его в пешем поединке и . . .
- Вот видишь! Просто ему не повезло. Если бы жребий пал по другому . . .
Два рыцаря надолго замолчали. На стене орал сверчок. Трещали поленья в камине. Пламя бросало на стены неровный свет.
- А помнишь свой первый поединок?
- А то! Как получил по шее, так и помчался на ближайший турнир обновлять золотые шпоры.
- А Железного Кабана?
- Прости Господь, как я на него был зол! Выбил меня с первого удара. Как грохнулся, думал, кишки вылетят из ушей, святой Михаил свидетель!
- А помнишь . . .
Два старых бойца, за спинами которых было немало и боевых сражений, и турниров, весело вспоминали свои первые шаги на ристалище, поединки со славными рыцарями прошлого, поражения и победы.
- А когда Чёрный Медведь сорвал мечом твоё забрало!
- Да. Ещё бы немного, и он сорвал бы пол-лица.
- То-то бы дамы расстроились.
- Мне тогда казалось, что уж лучше бы так, чем выбыть из схватки из-за потери дурацкой детали.
- Дай тебе волю, ты бы и шлем не надевал.
Фабиан и Гийом распили, наконец, кувшин. И в дальнейшем их трапезу не омрачали воспоминания о недавнем досадном происшествии.
-Знаешь, - сказал под конец Гийом, - теперь-то мне кажется, что Медведь неслучайно задел мечом только забрало.
- Может быть.
- И если бы я был столь же осторожен со своей булавой, то этот Генри . . .
- Опять ты про это!
- Этот турнир мог бы быть для него не последним. И, кто знает, сидел бы он с нами, пил бы вино. . .
- Хорошая мысль! Не выпить ли нам "Бургундского", раз уж оно встречается в здешних подвалах?
- Эй, харчевник!
- Налей-ка нам по хорошему бокалу "Бургундского".
- Куда ты льёшь, собачья голова, это что - бокал?
- Он, наверное, думает, что благородные господа пьют из глины, как простаки.
- Вот так. Да не жалей, до краёв!
- Поднимаю этот благородный напиток за славное наше рыцарство!
- И за упокой храброго сэра Генри Младшего из Лоухилза.
Поднимем же бокалы
За всех, кто в битве пал.
Помянем тех, кто славу
На жизнь не променял.