Аннотация: Рассказ занял 3-е место в конкурсе АПЛ-2005
Трубка Шайтана
Рассказ жителя Горного Алтая Ыктымбая Йошкар-Олаева
- Было это в те времена, когда не знали люди Сникерса, а водка и сгущёнка ценились больше денег.
Мы сидели у костра. Чай вскипел и тихонько заваривался в сторонке. Старик Ыктымбай наконец-то набил свою трубку и начал рассказ.
- На охоту пошёл. Коз да овец ещё рано было в горы вести. Трава только подросла. А зверь уж вылез из нор да берлог. На солнце погреться, нежных листочков погрызть. Да и внучка упросила: "Принеси, деда, полосатую белку". Э-э, сейчас она знаешь какая? Красавица! Скоро мне правнуков подарит ...
- Ай, Ыкты, - не удержался Чичик, - теперь всю ночь про внучку будет говорить.
На него зашикали:
- Не перебивай, Чичик, пусть говорит.
Старик невозмутимо продолжил, лишь у глаз прибавилось лучиков, когда говорил про свою любимицу.
- Была она бойкая, прыгала вокруг меня, как козлёнок, и всё: "Принеси полосатую белку, принеси!". Я её сейчас спрашиваю: "Помнишь, как старенького деда за бурундуком посылала?". Смеётся: "Какой же ты старый?" А про полосатую белку не помнит.
Старик молча затянулся. Его лицо, покрытое морщинами, походило на кедровый ствол, а дым от трубки - на утренний туман, что наползает порой из долин.
- Никого я тогда не подстрелил. Не везло. Солнце уж к горам близко. Решил идти обратно. И в такое место попал - не выбраться. Мох на полноги проминается, а то и выше.
- Болото?
- Не, какое болото в горах. В болоте нога проваливается, в воду уходит. А тут ступишь, и вниз, почти по пояс.
Чичик ухмыльнулся, затряс головой, но промолчал.
- Ногу поднимешь вверх, как на камень поднимаешься. Только мох - не камень, опять вниз проваливаешься. Вышел я из этого мха к свету, а там - обрыв. Тропы не видно. Только камни отвесные сбоку, да горный склон напротив. Повернул обратно. Опять в мох. Иду прямо, опять свет вижу, выхожу - снова обрыв! Совсем потерял тропу. Долго ходил. Совсем устал.
- Ата, а компаса у Вас не было?
Пастухи заулыбались, стали переглядываться. Янар подложил полешко в костёр.
- Компас? А зачем охотнику в горах компас? Да и знать надо, куда идти по компасу. А если знаешь куда идти, так зачем компас?
Я хотел задать ещё вопрос, но решил не сбивать рассказчика. Старик выдохнул дым и продолжил.
- Шайтан меня водил. Не сразу я понял, а как понял, успокоился. Выбрал место, развёл костёр. Ночевать решил. Ты, небось, смеешься? Герой Труда, а в Шайтана верит? А я тогда сразу поверил. Столько лет этими тропами ходил, а тут заблудился, как трёхлетний в аиле.
Сижу, как и мы сейчас, у костра. Чай из побегов да корешков попил. Трубку набиваю. Вот эту трубку, - Ыктымбай качнул правой рукой, - Тихо. Как сейчас. И вдруг слышу - шорох. За спиной, как крадётся кто-то. Карабин рядом. Да зачем карабин? Зверь к костру не подойдёт. Хороший человек - пусть подходит. А от плохого - и карабин не спасёт. Да и не ходят здесь плохие люди. Сижу, жду, когда мой незваный гость решиться и сам к костру выйдет. И вдруг вспоминаю.
Приезжали к нам в стойбище милиционеры. Искали одного охотника. Говорили, в брата своего стрелял. То ли из ревности, то ли от водки, будь она неладна. Брат жив остался, в больницу отвезли. Да охотник того не знал. Винтовку, сумку на коня и в горы. Испугался очень. Вот его и искали. В горы то милиция не ходила. Да и я в чужие не сунусь. Заблудится легко. Да и что идти? Пока ты этого охотника ищешь, он тебя раньше найдёт. И дальше в лес уйдёт. Но кто-то из молодых оседлал лошадок и поскакал по своим тропам. Других предупредить, да и охотнику сказать, чтоб не дурил. Брат-то жив.
Хотя, если горы знаешь, можно долго к людям не выходить. Горы у нас дремучие. Когда царя убили, многие в горы ушли. Тогда их басмачами звали. А сейчас не знаю, как называть. До войны тех басмачей ловили. Потом не до того стало. Может, и сейчас где-то ходят?
Всё это я вспомнил и порадовался, что карабина в руках нет. Если это тот беглец, то ещё выстрелит с перепугу.
Старик отложил трубку, отхлебнул из походной пиалы.
- Шуршал он, шуршал. Слышу, зашёл с другой стороны костра и идёт, чтобы я его увидеть мог, не испугался. А я и не боюсь. Трубку набиваю, жду. Подошёл он, на полено напротив меня сел. Не поздоровался. Поднимаю я голову, хочу сказать "салям" и ... роняю трубку! Не человек - Шайтан передо мной...
Что-то щёлкнуло в костре, сноп искр взвился вверх. Я вздрогнул. Да, похоже, не только я. Все как-то разом выдохнули. Чичик мелко нервно засмеялся. Кто потянулся за куревом, кто за чаем. Наверное, не раз эти бывалые мужчины слышали байку старика о Шайтане. Но то ли рассказчик он хороший, то ли каждый представлял себя на его месте. Оживление помаленьку стихло. А старик, как опытный бахши, дождался тишины и продолжил.
- Был он покрыт бурой шерстью ...
- И большой, как гора, - не унимался Чичик.
- Нет, - невозмутимо продолжил старик, - маленький, как медвежонок, аю.
- Может, алмыс?
- Может, алмыс. Да, говорят, белые они. Мне один учёный, тоже из города, говорил, что это "снежный человек". Только какой же он снежный? Костра совсем не боялся, - Ыктымбай усмехнулся, - а я его страшно испугался. Думаю, чем рассердил его? То он меня по лесу водил, теперь вот сам пожаловал.
И вспомнил! Утром, когда ещё на тропе был, решил я передохнуть. Присел на кочку, кедрач зубами щёлкаю. Тогда ещё все зубы были. Вдруг, смотрю, к сапогу моему бурундук подбирается. Робко так, прыг, прыг. Зачем ему мой сапог? А он скорлупку от ореха взял, просвиренчал и бросил. Оглодал за зиму. Я осторожно протянул ладонь с орешками. Бурундук мордочкой тянется, принюхивается. Но боится. Потом осмелел. Вначале один схватил и шмыг в сторону. Быстро, быстро сгрыз и уже смелее за вторым. Потом так осмелел, что чуть совсем мне в ладонь не забрался. Вот он грызёт на моём сапоге орехи. А я вспоминаю, что внучка просила. Думаю, удача мне в руки идёт! Одну руку с орехами ближе придвигаю, а вторую сбоку завожу. Хвать!
Ыктымбай махнул правой рукой, показывая, как ловил бурундука.
- Что, поймал?
- Нет. В последний момент рука дрогнула. Бурундук вскочил на кедр, сел на ветку надо мной и давай стрекотать. Мол, что ж ты, старый дурак. Я тебе поверил, думал ты добрый, голодного зверька решил покормить. А ты - хватать. Стыдно мне стало. Хотел я извинится перед ним, да не успел. Исчез бурундук.
- Вот, старый, - сказал Чичик, - перед белкой извиняться. Хех.
- Сижу я перед Шайтаном и стыдно мне, - продолжил Ыктымбай, - может быть, то был брат его меньший, может и сам он? Глаза поднять боюсь. Только ноги его да ладони вижу. А в них - моя трубка! Как она у него оказалась? Уронил то я её перед собой. А он как сел за костром, так и сидел, не вставая. Покрутил он мою трубку и назад протягивает. Я сказать хочу - не надо, забирай себе. А слова в горле застряли. Я лишь ладонью так вот махнул. А Шайтан руку с трубкой вытянул и не шевелиться, как каменный. Что ж, надо брать. Беру я трубку и вижу, не то с ней что-то. Будто маслом её облили. Моя то шершавая была. Корень - он и есть корень. А эта вся гладкая и блестящая. Но по форме - вроде моя. Испугался, хотел в костёр бросить, но ещё страшней - Шайтана обидеть. Сижу с трубкой в руке, трясусь. Шайтан свою руку убрал, обе на коленях сложил и вздохнул тяжело. Переборол я страх. Глаза поднял и в его глаза взглянул. Глаза большие, чёрные. А по краям словно огнём обведены, как жарки, цветы. Умные глаза и грустные, так мне показалось.
Ыктымбай взял свою трубку. Блики костра играли на её поверхности, будто языки пламени пробегались по ней. Я, как зачарованный смотрел на эту обычную вещь, трубку, вырезанную из корня, и не мог оторваться.
- Мне потом самому не верилось в эту историю. Думал, привиделось. Да вот трубка... Вот ведь она.
- А что потом? - кто-то нарушил тишину.
- Потом? Ушёл он.
- Куда?
- А куда Шайтан уходит? Откуда приходит? Кто знает. Только появляется всегда не вовремя. Кто того охотника под руку толкал, стрелять заставил? Да и сейчас, говорят, Катунь хотят перегородить. Разве это дело?
- Ыкты, ты же про Шайтана говорил, а теперь про охотника, про станцию.
- Так я про Шайтана и говорю. С тех пор я на зверя не хожу. Зачем? И так их мало.
Наступила тишина, лишь головни рассыпались с тихим шуршанием, да искры поднимались вверх. Стало совсем темно. Чёрные деревья вплотную придвинулись к костру и будто прислушивались своими лапами к нашему разговору. Сквозь плотную хвою проглядывали звёзды. Я отошёл от костра на открытое место. Надо мной распахнулось во всю ширь ночное небо. Казалось, это золотой ковёр, слегка присыпанный углём, такими близкими, яркими и бесчисленными были звёзды. Небо дышало спокойствием и миром. И я был частью этого мира, этой вселенной, растворённый и поглощённый ею.
По чёрным веткам прошёлся случайный ветер. Земля была темна, тревожна и враждебна. Я огляделся по сторонам. Маленький человек среди гигантских деревьев и гор. Стало не по себе. Я поторопился вернуться к костру. Глаза уже привыкли к темноте и хорошо различали силуэт палатки и пастухов у огня. Захотелось подкрасться и завопить дурным голосом. Но, вспомнив об охотничьих карабинах, отбросил эту глупую идею.
Разговор затих вместе с костром. Красные искорки на головнях походили на звёзды. И казалось, что сквозь траву проглядывает иное, подземное небо.
Утро встретило ярким солнцем и весёлым журчанием ручья. Все ночные страхи остались позади. А о рассказе старого охотника напоминала лишь трубка, лежащая на бревне у костра. Солнце бросало блики от её облитых лаком боков. Как же Ыктымбай забыл её?
- Это тебе, - крикнул молодой чабан, - Ата сказал, что другую себе сделает.
Сейчас, когда я пишу эти строки, она лежит на полке передо мной. Кто ж её держал в своих руках? Или лапах?