Николо-Бабаевский монастырь на окраине Некрасовского, у впадения Солоницы в Волгу -- древняя, когда-то всероссийски значимая святыня. К сожалению, сейчас она полузабыта. В масштабах России знают о ней немногие. Да и в самом Ярославле мне приходилось встречать людей, которые ни разу даже не слышали о ней: "Бабаевская? А где это вообще?"
Одни древние обители знамениты, в первую очередь, чудотворными иконами, другие -- подвизавшимися в них святыми. Здесь было и то, и другое. Именно -- было... Славился далеко за пределами ярославско-костромского региона чудотворный образ Николая Угодника -- он утрачен после революции. 6 лет подвизался в монастыре и более 120 лет покоился в нём свт. Игнатий Брянчанинов -- но в 1988 г., при канонизации, его могила была открыта, а мощи перенесены в Толгский монастырь (кстати, обретены они были без головы и правой ноги, так как землю в этом месте в своё время копал бульдозер). До революции обитель отличалась грандиозным архитектурным ансамблем -- в советское время она была тотально разрушена. В 1998 г. началось возрождение монастыря, но проходит оно пока довольно медленно.
Николо-Бабаевский -- один из тех монастырей, история которого началась с чуда. Причём, чудо это, хотя и прикровенное, "естественно объяснимое", было в своё время не менее известным, чем явление Толгской иконы Божией Матери.
Однажды (по смутному известию, в 1523 г., а может быть, и раньше...) по Волге к устью Солоницы приплыл на "бабайке" образ Николая Чудотворца. Бабайками назывались вёсла, употребляемые вместо руля при сплаве леса. Местные жители, конечно, воздали почести столь необычно прибывшей иконе. Вскоре на Солоницу пришёл инок Иоанн из Троице-Сергиевой лавры, построил для иконы маленький храм (как говорят, поностью из бабаек, которых валялось в устье великое множество!). Так и началась история обители. Есть, правда, предположение, что монахи пришли сюда намного раньше -- в эпоху преп. Сергия Радонежского. Его ученик преп. Пахомий Нерехтский основал по соседству Троице-Сыпанов монастырь. Здешняя обитель могла возникнуть примерно тогда же, в XIV веке. Но это только гипотеза.
Саму чудотворную икону специалисты уверенно относят к типу "Никола Великорецкий". За сотни вёрст отсюда, в Вятской земле, первообраз подобной иконы чудесно явился в 1383 г. на реке Великой. В 1400 г. был перенесён в Хлынов, а как раз к XVI веку его списки распространились по всей России. Погрудное изображение свт. Николая Чудотворца без митры занимает лишь самый центр иконы, вокруг -- большие по объёму сцены из его жития. Явно "Никола Бабаевский" -- разновидность "Николы Великорецкого". К сожалению, ни та, ни другая икона не сохранилась в подлиннике. Самый древний, точный и почитаемый список из Бабаевского монастыря хранится сейчас в Костроме, в церкви Воскресения на Дебре. Ведь церковно-административные границы за века не раз менялись. В древности Бабаевский монастырь относился к Ростово-Ярославской епархии, в XVIII -- начале ХХ вв. -- к Костромской, сейчас -- снова к Ярославской.
Вообще, в Костроме эту икону знают и чтят больше, чем в Ярославле. В Костромской епархии она, можно сказать, вторая по значимости после Фёдоровской иконы Божией Матери.
Несмотря на долгую историю, "золотой век" Бабаевской обители -- всё же XIX. Древние монастыри всегда духовно обновляютсяс появлением ярких личностей. Такой уникальной личностью в Бабаевском монастыре стал святитель Игнатий Брянчанинов. Оставив Ставропольскую епархию по болезни, последние 6 лет жизни он провёл на покое в этой обители (1861-1867 гг.). Причём, то был уже второй его приезд: впервые будущий епископ, тогда ещё игумен, Игнатий находился здесь "в отпуске на лечении" 11 месяцев в 1847 г. Болел Святитель часто, ещё с детства, и прожил всего 60 лет. Но за относительно короткую жизнь стал, по значению своих трудов, поистине "отцом современного монашества".
В кратком очерке, конечно, не имеет смысла пересказывать всё житие свт. Игнатия: о нём издано много подробных, основательных книг. Но о "бабаевском периоде" его биографии, говоря о монастыре, придётся вспомнить ещё не раз.
Монастырь был закрыт и разорён в 30-е годы: два из трёх храмов -- Иверский и Никольский, -- снесены до основания. Учитывая наличие соляных источников в окрестностях, планировалось разместить здесь санаторно-курортную базу "для трудящихся". До войны это сделать не успели, а в войну в корпусе бывшего монастыря разместился госпиталь. В последующие годы здесь находился детский туберкулёзный диспансер. Даже при открытии мощей свт. Игнатия Брянчанинова (в 1988 г.) в бывшем храме, где велись раскопки, находилась палата с больными.
Сам монастырь начал возрождаться лишь 10 лет спустя после обретения мощей.
* * *
Из центра Некрасовского пешком до Бабаек примерно полчаса. Дорога -- одно удовольствие! Она тянется вдоль Солоницы на небольшом удалении от реки, но то и дело синяя лента проглядывает сквозь зелень. Последний участок проходит краем пологого пригорка. За берёзами открывается большая живописная долина: устье Солоницы и ширь Волги. Становится ясно, что святыня покажется вот-вот.
Из-за деревьев монастырь не увидишь, пока не подойдёшь к нему вплотную. Цельной ограды у него пока нет, и проход с южной стороны можно назвать воротами лишь условно. У входа стоит стенд с планом некогда грандиозного ансамбля XIX века... от которого сохранилась примерно половина построек. Сразу за воротами белеет среди зелени главный храм Иверской иконы Божией Матери -- освящённый лишь весной текущего 2014 года. Что интересно, за образец был взят не тот собор, который стоял здесь до революции, и даже не какой-либо из ярославских храмов, а шедевр древнего новгородского зодчества -- церковь Фёдора Стратилата на Ручью XIV века. Стилизация получилась замечательная! Новгородское зодчество куда более аскетично, чем ярославское -- и в такой обители оно смотрится исключительно уместно.
Монастырь, густо заросший высокими деревьями, практически утонувший в роще, не производит сейчас впечатление единого, целостного ансамбля. Скорее, он кажется просто зелёным уголком, кварталом старинной застройки с уютными травяными двориками. Цветущие липы, большая деревянная беседка рядом с деревянным же Никольским храмом и деревянным архиерейским домиком, -- всё оставляет ощущение мира и покоя.
Каменное каре корпусов и ограды сохранилось не целиком, а как бы пунктирно. Декоративные башенки XIX века очень похожи на оптинские. Ещё несколько лет назад даже то, что уцелело, стояло в руинах, но сейчас длиннейшие корпуса почти полностью отреставрированы внешне, а некоторые и внутренне: виден свежий цемент и новые стёкла. Особых древностей здесь не встретишь -- не Толга, совсем другой дух! -- но вот об эпохе святителя Игнатия сохранилось немало напоминаний.
Предзакатный час в подобных святых местах почти всегда наполняет душу каким-то левитановским покоем. То ли солнце, то ли дух Божий вымывает из сердца всё несветлое, наносное. Само наше восприятие мира исцеляется... пусть и на какие-то минуты, в лучшем случае -- на часы. Густая тишина летнего вечера, неслышный звон лучей о светящиеся берёзовые листики, безмолвие двух спокойных, сливающихся рек -- да, поистине "Тихая обитель"...
Чем-то её простая, неброская, умиротворяющая красота напоминает по духу Оптину, скиты Валаама. А отсутствие массы туристов, конечно, исключительно благотворно для истинного монастыря.
По местам, связанным со свт. Игнатием, меня провёл, в отсутствие архимандрита Бориса, иеродьякон Пётр. Я очень благодарен ему за радушие и эту импровизированную экскурсию.
Сначала он показал снаружи мезонин в центре реставрируемого южного корпуса. Здесь будущий святитель Игнатий провёл исключительно плодотворные на творчество месяцы 1847 года.
"Ему были отведены кельи, состоявшие из четырёх маленьких комнат, в отдельном мезонине над кельями настоятеля. Помещение это было весьма удобно для безмолвия. С одной стороны из окон открывался величественный вид на Волгу. Здесь архимандритом Игнатием был написан ряд писем к разным лицам, в числе их к некоему иноку Леониду, озаглавленных так: "К иноку, занимающемуся умным деланием". Здесь же была начата книга "Последование Христу". Своим пребыванием в обители о. Игнатий был так доволен, что просил о продлении отпуска ещё на пять месяцев".
Прошло 15 лет, и святитель Игнатий вернулся в Бабаевский монастырь уже навсегда.
О. Пётр провёл меня в западный корпус, где в 2007 году была открыта небольшая выставка, к 200-летию святителя: в основном репродукции фотографий и документов, связанных с его жизнью.
Непосредственно из корпуса мы вошли в маленький домовой храм с необычным двойным посвящением -- свв. Иоанна Златоуста и Сергия Радонежского: единственный в монастыре, сохранившийся с XIX века. Именно здесь завещал похоронить себя свт. Игнатий, что и было исполнено. Сейчас на месте, где до 1988 г. находилась его могила -- слева от иконостаса, -- стоит символическая рака. Другая святыня храма -- мощевик с частицами останков 36 святых. О. Пётр открыл его крышку, а мне посчастливилось приложиться к самим частицам без стекла. "Чувствуешь, до сих пор благоухает?" -- спросил о. Пётр про косточку свт. Феодорита Рязанского, жившего 4 века назад и ездившего в Кострому звать на царство Михаила Романова. Действительно, запах, как от мира, был очень ощутим.
Всегда возникает непередаваемое чувство при виде мест, особо связанных с чьим-то творчеством. Духовным творчеством -- тем более! Есть просто святые места -- а есть места, где писались великие книги. Николо-Бабаевский монастырь -- этакое "духовное Болдино". Ведь Игнатий Брянчанинов -- настоящий воскреситель святоотеческих традиций на русской почве. Именно благодаря его трудам древняя аскетика как своеобразная наука о борьбе со страстями из "археологии" -- из седого прошлого! -- стала самым что ни на есть настоящим. Именно здесь святитель окончательно доработал главную книгу своей жизни -- "Аскетические опыты". Первые два её тома вышли в 1865 г., а III и IV -- в 1867 г.
Сам свт. Игнатий дерзновенно заявлял в письме от 1866 г.: "Опыты" -- не суть моё сочинение. Они -- дар Божий современным православным христианам. Я был только орудием". Он признавался, что в работе над материалами придерживался метода Пушкина, который "подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжёлые, неестественные". В духовном же смысле, Святитель свидетельствовал, что никогда не дерзал писать о каких-либо духовных практиках, которых не прошёл сам.
Помимо "Опытов", св. Игнатий оставил и многочисленные письма о современном ему состоянии общества. Его оценки честны и нелицеприятны: "Дух времени таков и отступление от Православно-христианской веры начало распространяться в таком сильном размере ..., что возвращение к христианству представляется невозможным". И о монастырях: "Положение их подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода: она съест этот снег при первой вспомогательной атмосферической перемене. Важная примета кончины монашества -- повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностью напоказ. Истинным монахам нет житья в монастырях от монахов-актёров".
О своём призвании и причинах добровольного ухода с епископской кафедры в Бабаевский монастырь св. Игнатий писал: "Не всем быть листьями, цветами, плодами на древе Государственном: надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно необходимыми. Одним из таких занятий признаю утверждение ближних в христианской вере и нравственности".
Жизнь епископа-старца в Бабаевском монастыре была очень активной, несмотря на болезни. Каждый день он принимал посетителей, а вечером писал новые труды и дорабатывал старые. "Не бойтесь, я не умру до тех пор, пока не кончу дела своего служения человечеству и не передам ему слов истины, хотя действительно так ослабел и изнемог в телесных силах, как это вам кажется".
За несколько дней до смерти ему принесли III и IV тома его сочинений. Он сказал "Слава Богу", но, к изумлению окружающих, не проявил никаких эмоций. Архимандриту Иустину заявил: я уже потерял интерес ко всему земному. Накануне кончины святитель успел написать:
"Нет во мне свидетельства жизни, которая бы всецело заключалась во мне самом; я подвергаюсь совершенному иссякновению жизненной силы в теле моём. Я умираю".
Если же говорить о том, что св. Игнатий за эти же годы сделал не только как писатель, но и как настоятель, то список тоже получится довольно внушительный.
В 1861 г., к моменту приезда святителя, в кассе монастыря числилось всего 67 рублей... и 2000 рублей долга. Хозяйство некогда процветавшей обители в новых условиях пришло в полное запустение. Все здания обветшали. Свт. Игнатий, у которого было множество духовных чад по всей России, привлёк большие пожертвования, и уже в 1862 году провёл капитальный ремонт всех корпусов. На землях монастыря (прежде сдававшихся в аренду за ничтожную плату) организовал хлебопашество, провёл каналы для осушки заболоченных участков. Получилось образцовое хозяйство, как в Троице-Сергиевом монастыре под Петербургом, где св. Игнатий настоятельствовал ещё в молодости.
Но главным мероприятием в жизни Бабаевской обители в те годы стало возведение огромного Иверского собора: прежний вмещал не более 600 человек, а при новом притоке богомольцев этого стало мало!
Знакомый святителя, известный архитектор из Петербурга Горностаев составил проект. Нашёлся жертвователь -- мещанин, строитель-подрядчик Федотов. Всё делалось безвозмездно. Кирпич изготовлялся прямо на месте -- на специально заведённых монастырских заводах. Строительство продолжалось 13 лет и завершилось уже после смерти св. Игнатия.
Фотографии сохранили для нас облик разрушенного в 30-е годы собора. Нарядно-эклектичный, многоглавый, он был увенчан большими коронами-митрами. Честно говоря... по-моему, эти митры вместо куполов смотрелись несколько неуместно.
Облик любого храма -- это архитектурное выражение молитвенной практики. Потому-то так разнятся типичные храмы разных конфессий. Готика -- яркое выражение католической экзальтации. Византийские и древнерусские церкви -- ровного молитвенного горения, аскетизма без крайностей, "трезвения ума"... В этом смысле трудно сказать, что же подвигло великого аскета, противника любого "воображения" в молитве, любых восторженных эмоциональных всплесков свт. Игнатия на создание столь эклектично-пышного, эмоционально перегруженного, нетрадиционного храма! Нарочно не придумаешь образ, более противоречащий по духу его же трудам... тем не менее, парадокс, но и это -- тоже творение святителя Игнатия! Не нам его судить... факт лишь заставляет лишний раз задуматься, до чего трудно любое явление и личность втиснуть в одну схему. Кажется: так, так и так, вроде, всё ясно, всё по полочкам разложено... а практика вдруг взламывает прокрустово ложе! Самый большой противник "фантазии" во всём русском богословии -- тот, кто даже оду Державина "Бог" вполне убедительно громил как непростительную подмену духовного душевным, -- возвёл храм на чистой фантазии, без учёта веками сложившихся традиций.
О построенном позже, но в очень схожей манере огромном монастырском соборе Великого Устюга прав. Иоанн Кронштадтский изрёк грозное пророчество, что такой храм долго не простоит. Так и случилось! Практически однотипные устюжский и бабаевский храмы после революции были снесены до основания и в прежних формах уже не восстановлены. Видимо, Бог сам подправляет некоторые наши творческие ошибки (а у кого их нет!) и устраивает всё, как лучше. Думается, нынешний "новгородский" Иверский храм куда более соответствует духу "Аскетических опытов" самого же свт. Игнатия Брянчанинова!
Новая жизнь монастыря только начинает складываться. Рядом с Иоанно-Сергиевским храмом -- простенькая могила рязанского митрополита Симона, который уже в наши дни, в 2003 г., как бы ведомый св. Игнатием, оставил кафедру, удалился на покой в Бабаевский монастырь и вскоре здесь преставился ко Господу.
А кого-то свт. Игнатий невидимо подвигает на церковно-литературное поприще. Настоятель монастыря архимандрит Борис (Долженко) несколько лет назад опубликовал свою книгу "К тихому пристанищу", посвящённую особенностям монашеского делания в наше время. Красной нитью через неё проходит идея трезвомыслия, рассуждения во всём и "золотой середины" с отвержением крайностей -- вечные темы, близкие и свт. Игнатию. Работа вполне может служить настольной книгой для новоначальных монахов, послушников и всех, кто только "взвешивает", идти или не идти ему в монастырь, его ли это путь.
Кстати, о путях... Мой экскурсовод иеродьякон Пётр, человек уже глубоко пожилой, обмолвился о своей жизни -- о промысле Божьем. Человек он был военный, дослужился до подполковника. В 1993 г. его сын прямо во время собственной свадьбы (!) попал в страшную аварию. 4 месяца пролежал в коме, чудом выжил, но остался инвалидом. Ради его спасения отец дал обет всю оставшуюся жизнь свою (и насколько возможно, жизнь сына) посвятить Богу. Непросты пути духовные, и много на них боли... не только в переносном, но порой и в самом прямом смысле. У кого-то есть "проклятые вопросы", как у героев Достоевского -- а кто-то отвечает на них самой своей жизнью. У каждого своё...