Рощектаев Андрей Владимирович : другие произведения.

Паломнический путеводитель по Ярославлю и окрестностям

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    19.03.15 выложена расширенная версия путеводителя, включающая также очерки о ближайших окрестностях Ярославля: Великом Селе, Больших Солях (Некрасовское) и Николо-Бабаевском монастыре. В остальных разделах - незначительные правки.


   Паломнический путеводитель по Ярославлю и окрестностям
  
   От автора
  
   Часть I. Три прогулки по городу
  
   1. В треугольнике старого града
   2. От Спасовой обители - вверх по Которосли
   3. За Которослью
  
   Часть II. Самые яркие впечатления
  
   1. Фёдоровская церковь
   2. Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове
   3. Церковь Ильи Пророка
   4. Благословенная Толга
   Приложение: История Толгской иконы Божией Матери
  
   Часть III. Окрестности
  
   1. Великосельский кремль
   2. Большесольские храмы (пос. Некрасовское)
   3. Николо-Бабаевский монастырь
  
   Приложения
  
   1. История Казанской Ярославской иконы Божией Матери
   2. Немного о свв. благоверных князьях Ярославских
   3. Самые почитаемые святыни Ярославля
   4. Праздники в честь ярославских святых и чудотворных икон
  
  
   От автора
  
   Тысячелетний Ярославль, красивейший город Поволжья, не имеющий себе равных по числу церквей, пока, честно сказать, лучше известен туристам и искусствоведам, чем паломникам. Десятки его храмов составили собой одну из важнейших страниц в истории древнерусского зодчества. XVII столетие в культуре Руси вообще невозможно себе представить без Ярославля. Не менее 50 каменных церквей было построено в городе только в этом "золотом веке". Половина из них хорошо сохранилась до наших дней, многие являются действующими. Можно представить себе, насколько намолены эти древние святыни. Удивительное ощущение, когда из одной церкви попадаешь в другую, сделав буквально пару шагов. Где бы ты ни остановился в старой части города, тебя окружают в поле зрения несколько храмов. В сущности, центр Ярославля являет собой одну живую икону Святой Руси.
   Город был основан в 1010 г. Ярославом Мудрым (немногие знают, но этот великий князь прославлен в лике местночтимых киевских святых). Христианский город, основанный святым и носящий имя святого, сменил собой языческий посёлок, называвшийся Медвежий Угол - название, как мы знаем, позже ставшее нарицательным. Угол образован Волгой и Которослью, а медведь - "священное" животное, которому поклонялись местные племена. Сказание повествует, что князь Ярослав лично зарубил секирой напавшего на него "хозяина" этого Угла, а на месте разорённого капища заложил первый храм.
   В XIII - начале XIV вв. Ярославль, ставший столицей самостоятельного княжества, вписал в историю Русской Церкви имена сразу пяти святых благоверных князей: Василия и Константина Всеволодовичей, а также князя-богатыря Феодора и его чад Давида и Константина. Мощам их можно поклониться в кафедральном соборе города.
   В 1314 году чудесно явилась Толгская икона Божией Матери - главная святыня здешней епархии и одна из величайших святынь России. Ещё раньше, в XIII веке, прославилась благодатной помощью Ярославская чудотворная икона Божией Матери - домовой образ свв. Василия и Константина. С 1609 г. находится в городе и пользуется особым почитанием чудотворный список Казанской иконы Божией Матери.
   В середине XVII века государь Алексей Михайлович подарил ярославским купцам Скрипиным частицу Ризы Господней. Ныне эта святыня всего христианского мира находится в Толгском Введенском монастыре.
   В 1867 г. на покое в Николо-Бабаевской обители скончался свт. Игнатий Брянчанинов, по значению своих богословских трудов сравнимый разве что с другим живым светильником XIX века - свт. Феофаном Затворником. Николо-Бабаевский монастырь, относившийся до революции к Костромской епархии, сейчас входит в состав Ярославской. Обитель была страшно разорена и начала возрождаться лишь несколько лет назад. Мощи же свт. Игнатия, обретённые в 1988 г., вот уже два десятилетия почивают в Толгском монастыре.
   Немало и других святынь можно назвать, рассказывая о Богоспасаемом граде Ярославле. Если вы приедете в город, то в первые же часы поймёте, что таких храмов и таких фресок вы не видели ещё нигде! Не ограничивайтесь одним Толгским монастырём, который более всего известен в паломнической среде. Богородичная обитель свята, но свят и весь Ярославль! Побудьте несколько дней в самом городе: меньшего срока вам не хватит, чтоб обойти его храмы. Эта книжечка, написанная в стиле не строгого путеводителя, а живых впечатлений от нескольких поездок в древний град, надеюсь, будет подспорьем в ваших прогулках под сенью его бесчисленных крестов...
  
  
   Часть I. Три прогулки по городу
  
  
   1. В треугольнике старого града
  
   Тот маршрут, что описан в этой главе - моя прогулка в мае 2007-го. При всей краткости этого маршрута, он захватывает практически все храмы на территории несохранившейся деревянной крепости XVII века.
   Лицо любого города - это вид с реки, на которой он стоит. Лицо Ярославля - Волжская набережная. Если вы приехали в Ярославль на теплоходе, то знакомство с городом сразу же начнётся для вас с его самой красивой, исторической части и вы увидите лик древнерусского, Христова града, не искажённый позднейшим "гримом".
   Самая близкая к речному вокзалу церковь - Благовещенская. Она первой встречает и благословляет всех прибывающих в Ярославль по воде. Зелёные кувшинчики её куполов, сложенные в тесное пятиглавие, вырастают прямо из зелени набережной, восходят над покатым склоном и невысокими липами. Они настолько роскошны и необычны, что когда поднимаешься и впервые видишь саму церковь вблизи, поражаешься открывшимся контрастом: стройный, но небольшой краснокирпичный храм - неожиданно строг, лаконичен, лишён даже намёка на кружево, которым так славятся другие ярославские храмы. Видишь воочию соединившиеся знамения двух эпох: уходящей в небытие допетровской Руси (храм построен в 1688 - 1702 гг.) - и "барочного" XVIII века, увенчавшего старую церковь новыми куполами, в своём стиле.
   Когда-то Волжскую набережную украшали шесть церквей XVII века. Здесь была Рыбачья слободка Ярославля. Сверкал изразцовыми наличниками окон, обращённых к реке, роскошный Петропавловский храм, резные Царские врата(1) из которого доныне являются одной из главных достопримечательностей Ярославского историко-архитектурного музея. После советских "безбожных пятилеток" осталась здесь одна Благовещенская церковь. Правда, при ней сохранился ещё зимний Вознесенский храм 1745 года с изящной белой трёхъярусной колокольней 1866 года. Автором проекта колокольни был губернский архитектор Андрей Михайлович Достоевский, брат великого писателя. В год, когда старший брат написал "Преступление и наказание", младший - возвёл эту колокольню. Интересное совпадение! Причудливый куполок колокольни замечательно сочетается с кувшинчиками главной церкви - будто какие-то невиданные, живые зелёные стручки тянутся и тянутся к небу, чтобы только там распуститься и раскрыть,наконец, свою тайну.
   Сама Благовещенская церковь, принадлежащая музею, много лет закрыта на хроническую реставрацию. Сколько я ни приезжал в Ярославль (с 1990 года), ни разу не довелось побывать в ней внутри, увидеть фрески начала XVIII в. работы Фёдора Игнатьева.
   А вот зимний Вознесенский храм действует уже давно и славится чтимыми иконами свт. Николая и Божией Матери "Троеручицы". Он традиционно является местом первой остановки ежегодного крестного хода с Казанской иконой: от находящегося рядом Казанского Богородицкого монастыря - до города Тутаева, что в 50 километрах от Ярославля. Этот крестный ход в июне-июле - одно из главных торжеств Ярославской епархии, без которого невозможно представить себе её жизнь.
   Двигаясь в сторону устья Которосли по набережной, можно дойти до пересекающего дорогу огромного оврага, перейти его по мосту и возле памятника Некрасову сразу свернуть по Первомайскому бульвару вправо. Это и есть дорога в Казанский Богородицкий монастырь - женский, основанный в начале XVII в., вновь действующий с 1998 г., хранящий в своём огромном классическом соборе XIX века одну из главных святынь Ярославля.
   Если же, не сворачивая, пройти по набережной ещё квартал, то встретишь в тихом переулке, за старым домом, церковь Рождества Христова 1644 года. В любом случае, пересекая овраг, мы ступаем на древнюю, намоленную землю Старого города, когда-то обнесённого стенами и имевшего форму треугольника. Восточная его сторона - это Волга, южная - Которосль, а северо-западная гипотенуза - "напольная" линия укреплений, надёжно защищавшая все сухопутные подступы к городу. Ярославль XVII века за счёт посадов и слобод значительно, в несколько раз, перерос границы этих укреплений - потому множество сохранившихся церквей мы ещё встретим вне Старого града - во время других прогулок. И всё же самый густой священный лес куполов и крестов сосредоточился именно в этом треугольнике.
   Вот в переулке, за зелёными взрывами майских искр, зелёнокупольная церковь Рождества Христова, а за ней - пожалуй, самая красивая в Ярославле шатровая колокольня, белая, как ангел с полусложенными крыльями, зачем-то спустившийся в этот переулок. Так у меня и отложилась в памяти эта картинка - с ярким фейерверком пронизанных солнцем липовых листьев, вкрапленных в пейзаж.
   Храм Рождества Христова - третий по возрасту сохранившийся церковный памятник Ярославля после Спасского монастыря и церкви Николы Надеина. Его строили на свои средства сначала братья Гурий и Дружина Назарьевы, потом, после их смерти - сыновья Гурия - Михаил, Иван и Андрей (купцы, торговавшие с Персией и Бухарой, знаменитые тем, что основали город Гурьев в низовьях р. Урал).
   Храм был возведён в 1635 - 1644 гг., колокольня - в 1660-х, а фрески внутри выполнены - в 1680-х.
   Основной храм - однокупольный, но небольшие луковки возвышаются ещё и над приделами: свв. Апостолов Петра и Павла и Казанской иконы Божией Матери.
   Казанский придел славится своим необыкновенным, литым узорным крестом над куполом. В те века очень часто и на иконах, и на фресках Крест изображался расцветшим - истинным Древом Жизни: "Радуйся, честное Древо, на нём бо совершися Таинство всемирного Искупления"(2). Яблоко креста - прорезное, небывалое, ажурное. Чаша, называемая в просторечии "полумесяцем", проросла в разные стороны райскими цветами. Оперенные пышными лучами перекладины распятия расправлены, как крылья, которым хочется обнять собой весь мир...
   И как особенно смотрится этот крест именно в весеннем небе, напоминающем синее стекло! Как символично соседство кованых цветов и листьев с цветами и листьями нерукотворными - с Жизнью, пробившейся из почек и бутонов по весне: по Пасхе, по Вознесении...
   Сам купол - майски-зелёный, с круглыми чешуйками... У Петропавловского придела - тоже зелёный, только более тёмный, черепичный.
   Но больше всего поразила меня колокольня... давно - ещё когда я впервые увидел её в детстве. Уж на что Ярославль славен своими шатровыми звонницами, но второй такой не встретишь даже здесь!
   Это какая-то кисточка белого, воздушного, невесомого кружева. Словно узорную бахрому поставили на кончики ворсов. Дополнительным основанием для неё служит большой куб, прорезанный аркой: когда-то вход в церковный двор пролегал именно под колокольней. Куб этот опоясан поверху балконом-галереей на белых столбиках-кувшинах... редкий пример, когда галерея обнимает колокольню, а не церковь. Из куба же прорастают и две башенки с пирамидальным верхом, которые держат саму звонницу по бокам, как ракету.
   На 38 метров вознеслась она в небо... На метр превзошла "Ярославскую свечу" в Коровниках, на два - колокольню Илии Пророка. Из шатровых она - кажется, - самая высокая в городе.
   Три яруса слухов делают шатёр неподражаемо-кружевным, тем более что все ярусы - разные: окна внизу совсем не похожи на те, что вверху. Карабкаются ступеньками наличники и кокошники, ведут крошечными уступами к гладкой макушке. Огромные белые шишки венчают те двойные полуколонны, что смягчают собой углы четверика, переходящего в восьмерик...
   Если б эту дивную колокольню не окружали дома, а стояла бы она где-нибудь на открытом месте, на широкой зелёной лужайке, как церковь Вознесения в Коломенском, то... ради неё одной, наверное, приезжали бы люди в Ярославль, даже если б ничего другого в Ярославле не было...
   А через квартал виднеется ещё одна колокольня и ещё одна церковь - Никольская. Как и Рождества Христова, она - одноглавая, хотя изначально тоже была пятиглавой. Купол её - большой, шлемовидный и искристо-шелушащийся: из черепицы малахитового цвета. Среди майской листвы он сразу выделяется совершенно иным оттенком зелени - древним и таинственным.
   Церковь наполовину спряталась во дворе: даже вход - со стороны двора... но высокий конус колокольни выдаёт её издалека: его верхушку хорошо видно над домами даже с Волги, с теплохода.
   Церковь Николы Надеина (1620 - 1622 гг.) - самая старинная сохранившаяся из великой череды ярославских церквей XVII века. По сути, она открывает собой "золотое столетие" города, начавшееся вскоре после преодоления Смуты.
   Надеиной или Надеинской её прозвали в народе в честь богатейшего купца Надея Светешникова, на средства которого она появилась на свет. В Ярославле свт. Николаю посвящено столько церквей, что поневоле приходилось различать их по дополнительным именам: Николы Мокрого, Николы в Меленках, Николы на Пенье, Николы Рубленый Город... и в Толгском монастыре Угоднику посвящена надвратная церковь... и ещё были те, что не пережили советскую эпоху...
   Великий Угодниче Божий Николае, моли Бога о нас! В каждом городе тебе посвящены храмы. Вся Россия... да нет, весь мир освящён твоим именем. Откуда ни входишь в Ярославль, ты одним из первых встречаешь нас. И каким бы путём, после долгих или кратких блужданий, ни входили мы в Церковь Христову, ты тоже встречаешь у самого Её порога - "Правило веры и образ кротости". И этому самому кроткому Угоднику, самому скорому Заступнику, посвящён почти весь цикл росписей внутри храма.
   Фрески здесь - тоже одни из древнейших в Ярославле, хоть и были выполнены не сразу, а лишь через 20 лет после строительства. Агеев, Ефимин, Муравей и ещё 17 мастеров в 1641 г. потрудились во славу великого Чудотворца, выписав на стенах самые известные примеры его дивного заступничества. А век с лишним спустя по эскизам первого русского актёра Фёдора Волкова был выполнен резной иконостас.
   Входишь в эту сокровищницу с трепетом и, пока находишься в ней, ни разу и не вспоминаешь, что это музей... Нет, это действующий, вечно действующий храм! Когда делаешь шаг под его своды, словно ступаешь под епитрахиль великого Святителя. Каждый шаг по ступеньке, под аккомпанемент сердечного стука - шаг к нему. Храм совсем невелик, но я не представляю, как можно уйти из него быстро! Здесь словно сами стены неслышно молятся вместе с тобой, и безчисленные чудеса Святителя, изображённые на них, касаются именно тебя - все они произошли и происходят с тобой, а не только с теми, кто нарисован.
   Всё понятно! Хоть и прошли века, и язык той древней живописи - таинствен... но сердце само подбирает ключи и само узнаёт каждый сюжет. А вообще, перед вхождением в эту церковь хорошо ещё раз перечитать житие Николая Угодника - тогда совсем ничего неясного не останется, и никакой экскурсовод не расскажет лучше, чем сама проснувшаяся память многих и многих поколений, которая живёт и дремлет в каждом из нас. Ибо нет и не может быть на Руси человека, который совсем не помнил бы Николая Угодника.
   Когда выходишь из прохладной церкви под жаркое майское солнце, кажется, что побывал в другом мире...
   Народный переулок, на котором стоит Николо-Надеинский храм, ведёт с Волжской набережной на Ильинскую площадь.
   Идёшь - а впереди уже вырастают из искристой майской зелени купола и шатры Ильинской церкви. На сей раз я вышел к ней не как обычно - со стороны площади и главного крыльца - а со стороны алтаря. Отсюда этот удивительный храм казался особенно многокупольным и многоцветным. Приделы прибавляли свои купола к традиционному пятиглавью, а наличники и кокошники красочными, узорными пятнами расцвечивали молочно-кремовые стены. Шатры ёлок и лиственниц примешивались к шатрам храма, создавая удивительный каменно-хвойный островерхий силуэт...
   Но что я описываю сейчас это чудо! Церковь Ильи Пророка - душа Ярославля. В ней осталось, ещё в детстве, и моё сердце... и ей я посвящаю отдельную, особую главу этой книги.
   Ильинская площадь - главная площадь Ярославля. От неё лучами расходятся улицы и бульвары.
   Если б от крыльца Ильинской церкви я пошёл по бульвару влево, то через минуту оказался бы у ворот крошечного Афанасьевского монастыря, основанного в 1615 г. в честь святителей Афанасия Великого и Кирилла Александрийского. Монастырь дотла сгорел в 1658 г., после чего был отстроен заново. Его зеленоглавые церквушки XVII века - Кирилло-Афанасьевская и Спасо-Пробоинская, - так малы, что почти совсем не видны за деревцами. Здесь ранее хранилась чудотворная икона Спаса, защитившая город от начавшейся было эпидемии чумы в 1612 г., когда здесь пребывало многотысячное ополчение Минина и Пожарского... До революции к монастырю была приписана и Знаменская церковь при Власьевской крепостной башне - с ещё одной, не менее почитаемой иконой Знамения Пресвятой Богородицы - Привратницы, Хранительницы города.
   Но я пошёл не по бульвару, а двинулся напрямую к Спасскому монастырю, угловая башня которого хорошо видна с Ильинской площади, в конце одного из её расходящихся "лучей".
   По дороге, справа из-за елей, выглянула нарядная красно-белая церковка с серебристым шатром... да нет, на самом деле то была не церковь, а часовня св. благоверного князя Александра Невского постройки архитектора Поздеева. Она поздняя - 1892 года, но в узорочном стиле XVII века. Александр Невский был небесным покровителем царствовавшего тогда государя Александра III. Во многом, усилиями именно этого царя был окончательно "реабилитирован" русский стиль в архитектуре, почти два века считавшийся "грубым и варварским". В десятках городов выросли, как цветы, шатровые узорочные часовни - и во здравие правящего государя, и в память его убиенного отца Александра II.
   Чуть подальше виднелась Сретенская церковь - той же эпохи и работы того же архитектора Поздеева. Её роскошную шатровую колокольню не отличишь от колоколен XVII века... впрочем, неудивительно - церковь была построена на месте разобранной XVII века. Сейчас она - вновь действующая.
   Я дошёл до Спасского монастыря (расскажу о нём в следующей главе) и свернул у его могучей стены влево, к ярко пылавшей всеми нарядными, словно бы игрушечными гранями, церкви Михаила Архангела 1657 - 1682 гг.
   В отреставрированном виде эта церковь стала одной из самых красивых в Ярославле. Она сквозит через зелень палисадника даже не красным, а каким-то глубоким вишнёвым цветом, встаёт над ней, как заря... и кажется, сам этот необычайный живой огонь поднимает своим напором пять светло-зелёных, полынного цвета, куполов. Колокольня поставлена так тесно, как ни у одной другой церкви в Ярославле: её словно прижало невидимыми объятиями к этим куполам - и весь спрессованный каменный букет единым силуэтом устремлён в небо. В очертаниях красного колокольного шатра есть что-то и от ракеты... и от стрелы, и от бутона.
   В те дни как раз цвела черёмуха - цвела очень густо! - и восход огненной церкви над её пушистой белой пеной представал каким-то особым, нерукотворным чудом.
   Готовую открытку к наступающему празднику Вознесения явил Господь.
   К югу от церкви раскинулся ослепительно яркий, сверху пронизанный солнцем, а снизу - светом одуванчиков, городской парк, за которым искристо сквозила Которосль. Я смотрел на церковь и от Спасского монастыря, и из зелени парка... и радовался простому, как жизнь, открытию, что в году есть май, а на Земле - Ярославль.
   Церковь пламенеет, как огненный меч Михаила Архангела. Тот, кто знает историю Ярославля, глядя на её цвет, вспомнит о великом пожаре 1658 года, когда выгорел практически весь город (после этого церкви стали строить только в камне, так что благой Божий промысел в конечном итоге и это бедствие обратил во благо). Михаило-Архангельская церковь была заложена ещё за год до пожара (в 1657), а вот достроена лишь в 1682-м. Так уж сложилось, что она строилась дольше всех других в Ярославле! Она одна соединила в себе эпохи "до пожара" и "после пожара"...
   Сейчас это - воинский храм: Ярославский гарнизон в последние годы взял над ним шефство. Михаил Архангел, Архистратиг Небесного воинства, издревле почитается и заступником воинства земного.
   Все службы идут на первом этаже: пока нет средств отреставрировать главный храм, где фресковые лики рассечены глубокими трещинами, а стену над самым входом вертикально разрубил целый "овраг".
   Для ярославских церквей, я заметил, это самое обычное явление: в приделе идут службы, а в главном храме в это время тихо живут сами по себе, в одиночестве, вдали от человеческих глаз, вековечные фрески, которые приходу, как правило, не на что реставрировать. Если, с Божьей помощью, не договориться со служителями, чтоб провели и показали, то приедешь в город в обычный день - и так и не увидишь священные росписи ни Спаса на Городу, ни Николы Мокрого, ни Николы в Меленках, ни Димитрия Солунского, ни Михаила Архангела... В основных помещениях этих церквей службы если и бывают, то лишь по праздникам.
   В Михаило-Архангельской церкви я договорился, и мне показали верхний храм.
   Фрески здесь поздние - времён Анны Иоанновны. Но, к счастью, и в послепетровскую эпоху в Ярославле сумели не клюнуть на соблазн наштамповать модных европейских картинок с купидонами вместо Херувимов и грузными атлетами вместо святых. Михаило-архангельские фрески почти не отличаются от великих фресок XVII века. Мягко-зеленоватый общий фон погружает в атмосферу райского сада. Четыре столпа вздымаются к крестовому своду: видны все четыре - цельного иконостаса нет, а маленький и временный почти ничего не закрывает. Удивителен этот Крест, спроецированный многовековыми сводами, царящий у тебя над головой. И сам Михаил Архангел, чудеса которого изображены на стенах (как в Никольской церкви - чудеса свт. Николая) охраняет этот Крест.
   От церкви Михаила Архангела я иду вниз по течению Которосли, в сторону Стрелки. Через несколько десятков метров открывается ложбинка, по краям которой цветут, напротив друг друга, две белых церкви - Спаса на Городу и Николы Рубленый Город. Подойдя поближе, видишь, что это не просто ложбинка, а... футбольный стадион. Так поразительно и просто в Ярославле сочетание древнего и нового, мирского и церковного! Отсюда видна, если оглянуться, и церковь Михаила Архангела - все три выстроились в ряд.
   Спас на Городу - большой храм. Соборного вида. Я как-то смотрел один роскошный альбом для интуристов по древнерусскому зодчеству - с полной и абсолютной путаницей всех названий храмов и городов (так у нас сейчас издают!), - где под фотографией Спаса на Городу было написано, что это всемирно известная церковь Ильи Пророка в Ярославле... А вообще-то, отдалённо они похожи. Тем, кто не знает или плохо знает Ярославль, на фотографии их несложно перепутать.
   Здесь тоже два шатра, как сложившие крылья Архангелы, стоят по бокам могучего пятикупольного "царя". Необычно то, что они встали не по оси "север-юг", как у других ярославских храмов, а по линии "запад-восток", по краям северного фасада. Силуэт смотрится идеальным: купола с барабанами равны высоте того белого куба, из которого вырастают.
   Храм - чуть моложе Ильинского, он освящён в 1672 году.
   Фрески здесь были выполнены двадцатью двумя мастерами во главе с Севастьяновым и Фёдоровым всего за 50 дней в 1693 г. Весь высокий храм поделён лентами росписей на семь ярусов. Два нижних посвящены житию свв. равноапостольных Константина и Елены - очевидно, в честь небесного покровителя сразу двух ярославских благоверных князей, носивших имя Константин. Здесь - самое сердце города (неслучайно название церкви!), в этом районе когда-то стоял и княжеский дворец.
   Здесь находится один из списков Ярославской иконы Божией Матери (главный список XVI века - в Фёдоровской соборной церкви).
   Стоящая напротив церковь Николы Рубленый Город появилась здесь через 23 года после Спасской, в 1695 г. (но на месте древнейшей деревянной, возведённой, по преданию, ещё самим Ярославом Мудрым). Её заказчиками были владельцы судоверфи, располагавшейся рядом, на Которосли. Во всём Ярославле этот храм - один из самых простых по архитектуре... и самых изящных. Тоненький-тоненький шатёр колокольни над крыльцом, тоненькие-тоненькие барабаны под пятью куполами, длинная-длинная трапезная, от которой белый храм вытянут, как корабль. Весь он - маленький и хрупкий. Весь - такой контрастный с широким и мощным силуэтом Спасской церкви. Но колокольня при всей простоте, способна надолго приковать взгляд. Она не очень высока, но от тонких пропорций кажется круто возносящейся в небо, в неоглядные дали голубого океана. Считается, что именно эту церковь изобразил Саврасов на полотне "Грачи прилетели".
   Ещё несколько шагов, и вот она - Стрелка.
   Здесь, в одном из самых живописных мест города, когда-то стоял, смотрел на Волгу и Которосль, Успенский кафедральный собор - главный храм Ярославской епархии, место служения многих выдающихся архиереев, в том числе будущего Святейшего патриарха Тихона. Этот могучий пятикупольный храм, хорошо известный по дореволюционным фотографиям, был возведён в 1644 году на месте разрушенного храма XIII века. По всей видимости, в XVII веке за образец взяли одноимённый кафедральный собор Ростова Великого.
   Главными святынями ярославского собора были мощи свв. благоверных князей Василия и Константина, а также принадлежавшие им чудотворные иконы: Господа Вседержителя и Божией Матери (позже получившей название "Ярославская"). Собор славился своими фресками 1674 года: расписывали его лучшие мастера эпохи. В числе сюжетов было редкое изображение небесной Литургии, которой руководит Сам Христос.
   Снос этой святыни в 1937 г. был, несомненно, главной потерей Ярославля после революции.
   Сейчас принято решение отстроить собор заново и уже заложен камень в его основание (2007 г.). Предполагается завершить строительство к 1000-летию Ярославля (2010 г.). Высота храма, по проекту, должна составить 50 м, колокольни - 70 м, общая площадь - 2000 кв. метров...
   Но вот мы вновь вышли на Волжскую набережную, описав круг - а точнее, треугольник.
   В двух шагах от места собора - митрополичий дворец XVII века, не уступающий по величию палатам ростовского кремля, тоже архиерейской резиденции. Епархия издревле была одна. Только до XVIII века центром её формально оставался Ростов (хотя владыки временами жили и в Ярославле), а в 1788 г. резиденция была официально перенесена в ярославский Спасский монастырь.
   За дворцом - Свято-Тихоновская церковь XIX века в стиле классицизма. Она построена арх. Паньковым на месте, где ещё в 1010 году Ярослав Мудрый заложил первую, деревянную церковь.
   Митрополичий дворец вместе с находящимся поблизости, тоже по Волжской набережной, губернаторским, составляют комплекс Ярославского художественного музея. Здесь долгие годы находилась Толгская икона Божией Матери. Коллекция древних икон и поныне чрезвычайно богата, так что музей, безусловно, стоит посетить... перед многовековыми намоленными образами никто не возбранит молиться про себя, даже если для неверующих людей они - просто экспонаты...
  
   Примечания:
   (1). Вторые подобные им врата (поразительно похожие по рисунку, но с восемью узорными делениями на створках вместо шести) я видел только в костромской церкви Воскресения на Дебре, в Трёхсвятительском приделе.
   (2). Акафист Честному и Животворящему Кресту Господню
  
  
   2. От Спасовой обители - вверх по Которосли
  
   Откуда бы вы ни прибыли в Ярославль, на любом транспорте легко доехать до Богоявленской площади. Если Ильинская - главная пешеходная в Ярославле (как Красная - в Москве или Дворцовая в Петербурге), то Богоявленская - главный транспортный узел. К югу от неё - мост через Которосль, к востоку - целый лес храмов, описанных в предыдущей главе, к западу - несколько красивейших церквей, о которых и пойдёт речь. Саму же площадь украшает белокаменный Спасский монастырь, который в просторечии обычно именуют ярославским кремлём.
   Да, на кремль он похож. Пятиугольный, пятибашенный, с бойницами в древних стенах, он стал не просто крепостью, а цитаделью города, каменным "орешком" в его нынешнем центре (когда-то здесь была западная окраина Ярославля). В 1216 г. святую обитель во имя Спасова Преображения основал первый удельный князь Ярославский Всеволод Константинович - внук Всеволода Большое Гнездо. Этот монастырь - один из очень немногих в Поволжье, основанных ещё в домонгольскую эпоху. Издавна он привлекал особое внимание историков, тем более, что именно здесь в конце XVIII века Мусин-Пушкин нашёл единственный экземпляр "Слова о полку Игореве" - споры о подлинности которого не утихают и по сей день. Нынешний ансамбль монастыря построен почти целиком в XVI веке. Но всё равно его собор, звонница и стены - самые древние сохранившиеся памятники в Ярославле.
   Угловые башни носят имена в честь тех градских церквей, ближе к которым стоят: Богоявленская при Богоявленской церкви, Михайловская - при Михаило-Архангельской, Богородицкая - при несохранившейся церкви Рождества Богородицы, что высилась в самом центре нынешней площади. Только одна башня, довольно поздняя (1635 - 1640 гг.), получила имя в честь города, дорога к которому начиналась от неё - Угличская.
   Главные постройки монастыря образуют тесную и живописную линию, протянувшуюся с юга на север: Святые врата с узенькой "пальчиковой" башней над ними; невысокая звонница с псевдоготическими навершиями; храм Ярославских Чудотворцев в классическом стиле... А в конце этой линии, дальше всего от Которосли - святая святых - трёхкупольный Спасо-Преображенский собор 1506 - 1516 гг., много веков хранивший под своими сводами мощи благоверных князей Феодора, Давида и Константина (после революции они были перенесены в Фёдоровскую церковь за Которослью). За несколько моих приездов в Ярославль я всё никак не мог в него попасть: то он был закрыт на реставрацию, то день выпадал - выходной (а весь комплекс бывшего монастыря - музей-заповедник). Наконец, в июле 2007-го, когда опять выдался выходной, а вечером надо было уезжать, мне как историку удалось договориться в научном отделе музея, чтоб меня провели в собор.
   В России сохранилось всего несколько трёхкупольных соборов начала XVI века. Самые знаменитые - Спасо-Преображенский Ярославский и Покровский Суздальский, тоже монастырский. Когда-то Благовещенский собор Московского Кремля был таким же трёхкупольным: лишь позже многочисленные пристройки увеличили число его золотых глав до девяти. Здешний храм со временем тоже обрёл большую пристройку - только не очень удачно вписавшуюся в его древний облик: в 1827-31 гг. архитектор Паньков возвёл у его южной стены большую церковь Ярославских Чудотворцев, классическую, с огромным полусферическим куполом и портиком из шести колонн. С крыльца молодого храма дорога ведёт на открытую галерею древнего. Этой галереей мы прошли, и работница музея открыла соборную дверь. Так я впервые оказался в сокровенном сердце Спасского монастыря.
   Я давно мечтал увидеть здешние фрески 1563-64 гг. Дело в том, что во всей России сохранилось лишь два собора с полным циклом стенной живописи XVI века (не считая самого начала века): есть немало фресок более ранних и великое множество - более поздних, по этой же эпохе зияет пробел. Заполнен он лишь Успенским собором в Свияжске да Спасо-Преображенским в Ярославле. Свияжские фрески 1561 года я знал давно. Поразительным казалось совпадение, что здешние стенописи выполнены с ними почти одновременно - чуть-чуть не год в год. Причём, если свияжские живописцы остались анонимными, то имена тех, кто работал здесь, хорошо известны. Это москвичи Ларион Леонтьев, Третьяк, Фёдор Никитин и ярославцы Афанасий и Дементий Исидоровы.
   И как знать, может, свияжский собор расписывали те же мастера? Известно, что к нам, в Среднее Поволжье, живописцы были присланы свт. митрополитом Макарием из Москвы. Среди них могли быть и те, кто два года спустя получил заказ в Ярославле.
   Впрочем, живопись в этих двух соборах XVI века сильно отличается! В этом я убедился в первую же секунду, как только переступил порог Спасо-Преображенского храма. Здесь сюжетов намного больше, но сами фигуры, соответственно - мельче... при примерно равных размерах самих соборов. Свияжские изображения имеют более яркую, праздничную цветовую гамму, здесь - более строгую, "постную", монастырскую. Свияжские совершенно уникальны для своей эпохи тем, что на них нигде не найдёшь изображений ада. Здесь же, как и положено, на западной стене - огромная композиция Страшного суда.
   В середине изображена душа, над её головой - огромные весы: Ангелы и бесы кладут на чаши все добрые и злые дела. Змей извивается на много метров, но голова его вверху не видна - фрески там утрачены. Из-за этого он похож на петлявую тропинку из какой-нибудь детской настольной игры... только вот ведёт эта тропинка - в бездну погибели.
   В одном из завитков змея - четыре зверя: символы четырёх царств из видения пророка Даниила: Вавилонского, Македонского, Римского, Антихристова. Сюжет, обычный для большинства древних храмов - напоминание о "духовной преемственности" держав князя мира сего.
   Поворачиваешься на восток...
   Иконостас убран (все иконы - в музейных коллекциях, две - в Русском музее в Санкт-Петербурге), и алтарь виден хорошо. В полумраке одной апсиды ярко белеют одежды Господа Саваофа, в другой стоит Иоанн Предтеча с символическими крыльями, как его почти всегда изображали в ту эпоху, ведь он - "Ангел пустыни".
   В центральной апсиде над настоящим красным престолом алтаря возвышается рисованный престол Богоматери с Младенцем, с предстоящими Пророками: это сюжет "Похвалы Пресвятой Богородицы". Ещё выше - на своде уже не апсиды, а основного объёма, - Преображение Господне. Удивительно, что огромная каменная икона согнута: Сам Христос, в стреловидных лучах сияния, с предстоящими Илией и Моисеем - на своде, а упавшие от ослепительного света Апостолы - на стене.. словно сам рельеф интерьера резкой границей показывает разницу между Ним и ими, между Небесным и земным. Эта фреска престольного праздника - одна из самых знаменитых...
   Вот и довелось мне наконец узреть то, чего я так долго ждал. Этот древнейший собор как бы замкнул собой тот священный нимб Ярославля, который я созерцал годами - но созерцаемое выступало как-то фрагментами, постепенно... И вот - свечение на челе любимого города обрело наконец полную и завершённую форму золотого кольца.
   Самое сильное впечатление после собора производит монастырская звонница. Она тоже - XVI века, хотя надстроена была в XIX-м: именно тогда над каждым её углом появилось по два маленьких шпиля, увенчанных звёздами. Золочёные, они ярко горят на солнце и сами кажутся то ли детскими "солнышками", растопырившими лучи, то ли репейниками с необыкновенно длинными колючками. А кто-то, помнится мне, даже сравнил их с ёжиками.
   Сама звонница - прямоугольная, столпообразная, но строго симметричная, в отличие от смещённой к северному торцу Ростовской. Не очень большая - чуть повыше собора, - она без слов зазывает подняться: поглядеть на весь пейзаж из-под колоколов. Билеты на колокольню продаются в кассе музея.
   Верхняя обзорная площадка - просто беседка, вознесённая на крышу на 29 метров над землёй. Золотые репейные "солнца" здесь стоят так близко, что кажется: только протяни руку - и коснёшься их. Дальше во все концы раскинулось скопление крыш, башен и куполов - Ярославль с высоты голубиного полёта. Как в Венеции бесчисленные дома вырастают из моря, так здесь - из зелёных волн листвы. Купола и крыши будто плавают над пучиной. Белые шатровые колокольни - как лодочные паруса. Вот выстроилась живописная диагональная лесенка всё удаляющихся церквей: Михаила Архангела, Спаса на Городу, Николы Рубленый Город...
   Если глянуть в другую сторону, то вровень с проёмами колокольни встаёт зелёный купол-холм церкви Ярославских Чудотворцев, за ним - три золотых соборных шлема, ещё дальше - Богоявленская площадь за крепостной стеной, а там, вдали - зубчатая верхушка Знаменской башни, жёлтая громада театра Волкова, большие полукруглые купола Казанского монастыря...
   Можно до-олго любоваться отсюда центром Ярославля!
   Спустившись с колокольни и уже выходя из монастыря, я надолго задержался в таинственном туннеле Святых врат.
   Длинная тенистая арка вся расписана фресками ярко-огнистых тонов, посвящёнными теме Апокалипсиса. Считается, что их выполняли те же мастера, что расписали Спасо-Преображенский собор. Красные змееподобные чудища нападают на Ковчег, символизирующий Церковь Христову... но им не под силу противиться Агнцу, восседающему одесную Отца на престоле небесном.
   Как выйдешь из ворот, сразу видишь укреплённое на стене большое кольцо, в которое как бы влетают с двух сторон густые пучки стрел. Это - памятник событиям 1609 года, когда Ярославль был осаждён поляками и "тушинцами" под предводительством панов Будзилы и Лисовского. Наиболее ожесточённые бои происходили у стен Спасского монастыря, служившего западным оплотом обороны города. Вот как описывал эти события Костомаров:
   "Ратные люди, выйдя из Ярославля, бились целый день до вечера и ушли в город. Будзило сжёг Спасскую слободу и подступил к большому (внешнему) острогу. На другой день, 1 мая, острог был взят. Изменил служка Спасского монастыря Григорий Каловский, отворил Семёновские ворота и пустил в острог врагов. Они зажгли посад, входивший в окружность большого острога. Вышеславцев и с ним присланный от царя другой воевода Сила Гагарин засели в меньшем остроге, иначе в среднем, которым окружена была внутренность торгового посада, да в городе, иначе в кремле. Там, кроме московских и астраханских стрельцов, присланных Шереметевым, и владимирцев, было много поволжских поселян под начальством Беляка Нагавицына из Кинешмы и Семейки Свистова, холопа Шуйских. Будзило делал сильные приступы в день по два и по три раза. 3 и 4 мая приступы длились целый день и ночь. Часов в 12 ночи с 4 на 5 число мая, когда рать Будзила шла на приступ с огненными приметами и со смоляными бочками, чтобы зажечь средний острог, ярославцы дружно сами сделали вылазку, побили приступающих, отняли у них зажигательные снаряды и знамёна, и набрали пленных. На другой день Будзило отошёл. Ярославцы думали, что Бог избавил их, как вдруг, 8 мая снова появились прежние враги и с ними Лисовский со своей пёстрой шайкой в виду Ярославля. Несколько человек из его шайки перешли к осаждённым и объяснили, что Будзило, отошедши от Ярославля, встретил на дороге Лисовского с прибыльными людьми, пришедшими из Ростова. Опять начались приступы по два и по три раза в день. Литовские люди не хотели уходить, пока не возьмут города; - "всем ворам Ярославль стал болен добре" - говорит в своей отписке воевода".
   После 24 дней осады враги с большими потерями отступили, сам Лисовский был ранен.
   Вообще Ярославль сыграл огромную роль в борьбе с интервентами в Смутное время. В 1612 г. Минин и Пожарский, выступив из Нижнего, надолго остановились здесь, ожидая подкреплений "со всех концов земли". Несколько месяцев Ярославль исполнял обязанности столицы Государства Российского.
   Напротив ворот, в парке, стоит ещё один памятник: стреловидная часовня с колоколом, выполненная в стиле, напоминающем ярославские шатровые колокольни XVII века. Это - обелиск героям Ополчения 1612 года.
  
   К западу от монастыря, у самых его стен, цветёт Богоявленская церковь. От бесчисленных изразцов она кажется целиком керамической. Она являет разительный контраст со строгим белым монастырём... и от этого-то контраста и понимаешь: именно здесь - её место. Как посты и Праздники в церковном году - неразделимы!
   Здесь - драгоценный "висячий сад". Пять разных форм цветков-плиточек представлены каждая в пяти вариантах раскраски - итого двадцать пять видов изразцов украшают маленькую церквушку. Издали они мерцают, как слюда и самоцветы. Особенно игрушечно смотрятся тонкие барабаны куполов - на них нет окон, а одни вертикальные изразцовые гирлянды. По всей России найдётся несколько церквей, которые при таких-то миниатюрных размерах, так пышно облеплены глиняными цветами. Чуть похожа церковь Рождества Иоанна Предтечи в Угличе, современная здешней. Только та - жёлтая, с ярко-зелёными куполами. А эта - цвета астры... бывают астры - оттенка среднего между тёмно-розовым и бордовым - цвета яркого, издали бросающегося в глаза. Купола мерцают тёмным бронзовым отливом. Горят под ними на солнце ободки золотой бахромы - словно золото потекло сотнями маленьких сосулек. Ещё ниже - барабаны опоясаны пёстрыми-пёстрыми ленточками сплошных керамических плиток с переходящим орнаментом. Такие же ленты, только более широкие, опоясывают весь храм по линии ниже кокошников. Сами кокошники выстроились в два яруса - в "пламенеющем" стиле, редком для Ярославля.
   Внутри узкий безстолпный храм с четырёхгранным сводом расписан в восемь ярусов фресками 1692-93 годов: редкий случай, когда росписи современны самому храму. Имена мастеров в точности неизвестны, но предположительно это - Дмитрий Плеханов и Фёдор Игнатьев. Фрески уникальны полнотой изложения Евангелия -- при полном отсутствии ветхозаветных сюжетов. Посвящение храма Богоявлению выразилось в том, что изографы подробно выписали весь земной путь Христа -- но не с Рождества, а с Богоявления. Более цельной и "неразбавленной" никакими дополнительными сюжетами истории нашего спасения не встретить ни в одном другом храме!
   Роскошный иконостас рубежа XVII-XVIII вв., узкий, но высокий (всего 10 м в ширину, но 14 в высоту), считается одним из лучших в Ярославле по богатству резьбы. По стилю он напоминает украинские иконостасы того времени - возможно, ярославские резчики, работавшие в этом храме, заимствовали приёмы украинских мастеров. Ещё одно чудо деревянной резьбы из этой церкви -- трёхметровый запрестольный крест, вписанный в круг, -- находится сейчас в музее, в Спасском монастыре.
   К сожалению, в церкви сейчас действует лишь один боковой придел - свв. князей Василия и Константина (до революции именовался в честь преп. Димитрия Прилуцкого). Другой придел, в северной части, пока не отреставрирован и не освящён. До революции он именовался - придел Страшного Суда: редкое посвящение! Престольный праздник - Неделя о Страшном Суде (предпоследняя пред Великим постом). Основное помещение церкви - собственно Богоявленский престол, - принадлежит музею.
   Рядом стоит старинное здание духовной консистории, где и ныне пребывает Ярославское епархиальное управление. Здесь же действует и Ярославская Духовная семинария (Богоявленская пл., д. 4).
   Комплекс Богоявленской церкви и епархиального центра южной частью выходит на Которосльную набережную. По ней я и решил пройти до знаменитой церкви Николы Мокрого. Вся эта территория составляла когда-то Спасскую слободу Ярославля, одну из крупнейших.
   Которосльная набережная не менее живописна, чем Волжская, хоть и забралась не на столь высокий склон. Противоположный берег занавесился зеленью, а на речной глади там и сям виднеются крапинки кувшинок. Очень спокойная и очень мудрая река: у неё такой вид, что она многое помнит и знает... да так и есть: ведь она веками отражала в себе кресты. В древности Которосль была оживлённой водной артерией, соединявшей Ростов Великий с Ярославлем и дававшей выход ростовским кораблям на волжские просторы: река эта вытекает из озера Неро, как Нева из Ладожского озера (кстати, по протяжённости они примерно одинаковы, хотя по полноводности, конечно, несравнимы). Вдоль Которосли по обоим берегам раскинулись в XVII веке посады и слободы, церкви которых гляделись друг на друга - словно друг в друге отражались... Сейчас я шёл по левому, главному, городскому берегу - вверх по течению.
   В гуще застройки справа мелькнули останки храма Петра Митрополита (1657 г.) Именно останки, потому что когда-то храм был двухшатровым, но шатры давно снесены.
   Через два-три квартала забелела в зелени Тихвинская церковь.
   Сам храмик крошечный, но единственный купол с барабаном увеличил его высоту вдвое. За этой белой церковкой встаёт гораздо большая по размерам красная - Николы Мокрого: густой букет из трёх шатров и пяти куполов. Вместе, если смотреть с Которосли, они составляют один из красивейших храмовых силуэтов Ярославля - великолепную красно-белую аппликацию.
   Это традиционная пара храмов - летний и зимний (или, как ещё называли - "холодный" и "тёплый"). Большой храм Николы Мокрого 1665-72 гг. и маленькая, удобная для отопления церковь Тихвинской иконы Божией Матери 1686 г. Всякому, кто хочет хоть немного узнать Ярославль их обязательно надо увидеть!
   Церковь Николы Мокрого по праву считается одной из самых знаменитых в городе. Она действующая, хотя службы идут в основном в тёплом Тихвинском храме.
   Два маленьких шатровых придела при "Николе Мокром" сдвинуты к алтарю - Алексеевский и Варваринский. Третий, самый большой шатёр - это роскошная кружевная колокольня, тесно прильнувшая с запада. На улицу "Никола" обращён алтарём, и все три его алтарных окна украшены роскошными наличниками из сплошных изразцов. И сам храм - весь кружевной, узорочный.
   Мне довелось в тот день побывать в нём внутри, хотя огромный интерьер его ещё не отреставрирован. Здесь когда-то стояли те уникальные резные шатры - Царское и Патриаршее молельные места, - которые в советское время были перенесены в церковь-музей Ильи Пророка и доныне там пребывают. Есть предание, что на освящение Никольского храма в 1672 г. приезжал сам государь Алексей Михайлович. Строили один из крупнейших храмов Ярославля "всем миром" - всей Спасской слободой, хотя основную роль сыграли купцы Афанасий Лузин и Андрей Лемин.
   Росписи храма Николы Мокрого обычно почтенно называются в том же ряду величайших произведений ярославской живописи, что и фрески Ильи Пророка или Иоанна Предтечи в Толчкове. Последнюю расписывал Дмитрий Плеханов (в 1695 г.), ему же иногда приписывают авторство и здешних стенописей (1672-73 гг.), хотя разными исследователями называются разные имена предполагаемых творцов: и Гурия Никитина, и Севастьяна Дмитриева, и Лаврентия Севастьянова... Уникально то, что фрески современны самому храму, а не написаны через 20-30 лет или даже полвека после возведения, как в большинстве других ярославских церквей.
   Заходишь... весь храм - одна огромная икона мира Божьего.
   Местами от фресковых изображений исходит такая благодать, что как-то, само собой, прикладываешься к ним, как к древним, намоленным образам. Да это и есть святые образа - только не отдельные, а сплошные, настенные, каменные... Говорят, некоторые из этих изображений уж давно почитаются в народе как чудотворные - сердце само подсказывает, какие... В Ярославле, этом священном городе, не имеющем себе равных в России по количеству сохранившихся фресок, как-то само собой сложилось народное почитание чудотворных фресок как чудотворных икон. Чудеса творятся благодатью Божией - а благодать почти ощутимо пронизывает и переполняет эти писанные с молитвой образы мира неземного. Неземного, но настолько реального, что перед этой реальностью падаешь на колени.
   Вот Богоматерь с Младенцем сидит на престоле - как Солнце, окружённое лучами. Вот ещё одно Богородичное Солнце - окружено надписью: "Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим...". Здесь Богородица - стоит... в небе, а небо, если приглядеться, составлено из сплошных ликов и крыльев Херувимов.
   Из галереи проходишь в четырёхстолпный куб.
   Здесь, вполне в ярославских традициях, ад не имеет такой "власти" на западной стене, как в других древнерусских храмах (там он обычно захватывает себе всю её левую половину, а змей извивается на десятки метров почти до самых сводов - огромный и отвратительный, как ленточный червь, паразитирующий в организме мироздания). Здесь змея нет. Стену делит ровно пополам огромное окно, над которым восседает на престоле Господь под самым сводом. Великое облако, исполненное Святых, раскинулось по обе стороны окна. В нём - Апостолы с раскрытыми книгами: это и есть Страшный суд. Грешники - лишь в самом низу, слева: толпа людей, одетых "не по-русски": каких-то западных баронов в шляпах, мусульман в чалмах и халатах. Ярославцы в XVII веке много торговали и с Европой, и с Азией, но вот души своих торговых партнёров, вполне в духе времени, видели в аду. Хотя, возможно, и жалели их за это...
   Лишь в нише самого крайнего северо-западного окна, в углу церкви, видны бесы, беспомощно ниспадающие с неба: кажется, они сыплются дохлыми мухами прямо из окна... Видел я нечто подобное в Александро-Свирском монастыре, но там фрески выполнены чуть позже. Вообще, живописцы как-то поразительно удачно использовали весь рельеф стен и оконных ниш для особой реалистичности. Большинство окон осеняют либо Ангелы с широким размахом крыл, либо святые. И все фигуры в огромном храме - соответственно огромны. Здесь не увидишь таких мелких изображений, как на более поздних ярославских фресках, рубежа XVII-XVIII веков. Здесь - самый зенит знаменитой ярославской стенной живописи.
  
   Выйдя, наконец, из храма и поморгав от ослепительного солнца, я начал приглядываться к изразцам. В конце XVIII века к обеим церквам - и Никольской, и Тихвинской, пристроили маленькие притворы с тоненькими искристо-зелёными шатрами из черепицы. Даже у знаменитой Богоявленской церкви не увидишь такой роскоши, как у этих притворов! Здесь изразцов, кажется, больше, чем кирпичей! Вверху, под кровлей - вообще сплошная лента, а внизу - ровные квадратики розеток с загнутыми краями. Розетки - огромны и пышны, как торты. Глиняные цветы в глазури напоминают кремовые. Когда долго смотришь, в глазах начинает пестреть, рябить... и вот уже узор старых трещин с выскочившими из них цветами иван-чая кажется частью общего орнамента, задуманного зодчими.
   На маленьком храме - полированная гранитная доска, в которой отражается, как в зеркале, стоящий напротив "Никола Мокрый", и сквозь это отражение проступают светлые буквы: "Оживший храм Тихвинской иконы Божией Матери. Основан в 1686 году от Р. Х. Возвращён Церкви в 1992 г. от Р. Х. Пресвятая Богородице, спаси нас!"
   И всё небо над церковью - как икона. Ослепительно-снежные облака, исполненные глубинного света, плывут над крестами. Как видения Небесного Иерусалима.
   Мир, как он сотворён Господом, так чист, так невыносимо для нас, падших, чист, что ломит душу от красоты... Здесь видишь, что Красота - это счастье, а счастье - это Красота, и нет других определений ни того, ни другого.
   Серебряный огонь исходит из небывалого небесного узора, пронзённого церковными крестами - и на какие-то минуты этот огонь без боли сжигает всё мрачное в нашей душе.
   * * *
   К сожалению, пора идти дальше... Переулок, в котором стоит церковь Николы, ведёт с Которосльной набережной на Большую Октябрьскую (бывший Угличский тракт, начинавшийся возле Спасского монастыря).
   Если свернуть по Большой Октябрьской влево, а через квартал, по улице Победы - вправо, откроется колокольня церкви Никиты Мученика конца XVII века (сама церковь, к сожалению, почти не сохранилась - сейчас службы параллельно с восстановительными работами идут буквально среди руин). В отличие от подавляющего большинства ярославских колоколен, она - не шатровая, а ступенчатая, в стиле раннего русского барокко. Ближайший её аналог - колокольня Иоанно-Предтеченской церкви в Толчкове.
   Если же по Большой Октябрьской пройти ещё дальше, до ул. Мышкинской - а по ней свернуть направо, то вскоре покажется маленькая трёхшатровая церковь Владимирской Богоматери на Божедомке 1670-78 гг. Сохранившиеся трёхшатровые церкви настолько редки, что каждую из них можно назвать уникальной. Во всей России их - несколько. Известна "Дивная" церковь Алексеевского монастыря в Угличе, собор Иоанно-Предтеченского монастыря в Вязьме, церковь Рождества Богородицы в Путинках в Москве. В отличие от них, ярославский храм на Божедомке мал и очень скромен по убранству, ведь это - бывшая кладбищенская церковь. Божедомка ("Божий дом" или "Убогий дом") - место погребения нищих, убогих, странников... всех, кого хоронили за счёт города, Христа ради. Издревле существовал на Руси благочестивый обычай по всем родительским дням поминать их в церкви, даже в том случае, если имена их остались неизвестны: "имена же их Ты, Господи, веси".
   Я же в тот день пошёл по Большой Октябрьской вправо - в обратный путь к Спасскому монастырю. И через пару минут был уже у древнего Дмитриевского храма.
   Церковь Димитрия Солунского имеет глубокую историю. Хотя в нынешнем виде её тоже выстроили в XVII веке, но первый деревянный храм во имя Солунского святого появился тут ещё в XIV-м. По преданию, на этом месте были похоронены ярославцы, павшие на Куликовом поле. Димитриевская родительская суббота была установлена Русской Церковью именно после Куликовской битвы. И вполне естественно, что воинский поминальный храм в Ярославле тоже был посвящён великомученику Димитрию Солунскому, одному из самых почитаемых святых в Древней Руси, небесному покровителю князя Дмитрия Донского.
   В XIX веке, как обычно, здесь построили тёплую церковь-спутницу - Похвалы Пресвятой Богородицы. Именно в ней сейчас проходят регулярные службы, сам Дмитриевский храм с уникальными фресками отворяется лишь по праздникам. Мне всё-таки довелось в нём побывать и увидеть эти фрески 1686 года, работы Дмитрия Плеханова (во многих источниках XVII в. он упоминается как "Дмитрий Григорьев" - то есть "Григорьевич"). То был один из величайших на Руси живописцев XVII века (наряду с Гурием Никитиным и Симоном Ушаковым): работал в соборах Московского Кремля и в Ростове Великом, руководил артелью, расписавшей огромный Успенский собор Троице-Сергиевой лавры и Софийский собор в Вологде. В самом Ярославле он навеки оставил по себе память всемирно известными фресками в храме Иоанна Предтечи в Толчкове. Церковь Николы Мокрого, где я был только что, тоже предположительно расписывал он. Но храм Дмитрия Солунского - родной для Дмитрия Плеханова. В этом приходе он родился, здесь крестился и венчался...
   Фрески, к сожалению, сохранились лишь на сводах и верхней части стен - удивительной многоцветной шапкой. Есть они и в приделах. Северный изначально был освящён в честь Девяти Мучеников Кизических... я даже удивился, когда услышал: объездив много древних городов, я ещё не встречал храма или придела, носящего имя тех полузабытых угодников Божиих, которым посвящён наш казанский Кизический монастырь. Впрочем, в 2004 г., при возрождении, здешний Кизический придел был заново освящён в честь страстотерпца цесаревича Алексия (здесь стоит его икона, которая уже глубоко чтится прихожанами и паломниками за благодатную помощь, хотя была писана совсем недавно).
   Другой придел посвящён Смоленской-Шуйской иконе Божией Матери. Эта древняя чудотворная икона - главная святыня храма: и в прежние времена, и ныне. Её написание относят предположительно ко II половине XVII века, а творцом считают - первого настоятеля каменного храма о. Иоанникия.
   Благодатное заступничество Божией Матери и великомученика Димитрия не раз спасало храм в годину лихолетья. Он подвергся сильному артобстрелу при подавлении большевиками т. н. Ярославского мятежа 1918 года. Но всё же уцелел, а разбитый снарядами купол и шатёр колокольни прихожане на свои средства восстановили уже в 1924 г. В 1929 г. храм был закрыт, но, к счастью, не разрушен. Последний настоятель прот. Флегонт Понгельский сподобился мученической кончины и ныне прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Российских.
   В 1992 г. приход был возрождён.
  
   3. За Которослью
  
   В Ярославле XVII века за Которослью у устья располагались Коровники, выше по течению - Толчково, ещё выше - Меленки... Во всех этих слободах строились церкви, по размерам и пышности не только не уступавшие храмам центра города, но зачастую превосходившие их. Недаром нынешний кафедральный собор Ярославля - это бывшая толчковская слободская церковь Фёдоровской иконы Божией Матери. Есть здесь и совсем маленькие церквушки... зато велики в народной памяти те места, на которых они построены. Самое древнее памятное место - Тугова гора.
   Тугову не так-то просто отыскать средь малоэтажной, но густой застройки городской периферии. Она оказалась чуть в стороне от крупных магистралей. Впрочем, с Большой Московской улицы, от остановки "Выемка", до неё можно дойти за несколько минут. Маленький переулок буквально упирается в дверь церкви Параскевы Пятницы, скромно белеющей на фоне густой зелени. Кладбище занимает всю небольшую возвышенность - место древней битвы, самой легендарной и самой печальной в истории Ярославля.
   В 1257 г. отряд ордынцев подступил к городу, чтоб покарать ярославцев за прекращение уплаты дани. Князь Константин Всеволодович решил не дожидаться штурма и встретить врага в поле, за Которослью. Возможно, это была роковая ошибка - а возможно, не виделось другого выхода: слишком неравны были силы - и исход был ясен в любом случае.
   Здесь, на будущей Туговой горе 3 июля 1257 г. повторилась, только в виде уменьшенной копии, битва на Сити почти 20-летней давности. Ярославскую рать постигло полное уничтожение, князь Константин, геройски сражаясь, погиб. После этого гору назвали в народе Туговой: "туга" - печаль, скорбь. Особенно она стала почитаться после открытия мощей (1501 г.) и прославления в лике святых князя Константина. Многие горожане желали быть похороненными именно здесь - на месте, обагрённом кровью мучеников. Так образовалось на горе кладбище, а в 1692 г. была возведена поминальная церковь св. великомученицы Параскевы Пятницы. Много позже здесь упокоились некоторые архиереи Ярославской епархии и св. исповедник протоиерей Николай Розов († 1941) - последний настоятель храма Николы в Меленках.
   Мне довелось побывать на Туговой всего за несколько дней до памятной даты: в 2007 г. город и епархия как раз готовились отмечать 750-летие битвы (16 июля по нов. ст.).
   Церковь - единственный памятник павшим. А другого и не надо! Белеет, как обелиск, шатровая колокольня, восстановленная в наше время заново. В остальном храм хорошо сохранился с XVII века. Он был бы как две капли похож на современный ему "Николы Рубленый Город", если б венчал его не один купол, а пять, как там.
   Фрески в церкви сохранились только над дверью. Над арочной дугой - Ветхозаветная Троица с предстоящими Авраамом и Саррой, а ниже, над самыми створками - "Благое Молчание": Господь Саваоф в образе Ангела, в таинственном молчании, предшествовавшем сотворению мира... С внутренней стороны - Знамение Божией Матери.
   Всё здесь кажется очень скромным - и потому для туристов "не заслуживающим внимания". В многочисленных книгах и путеводителях по Ярославлю если и найдёшь упоминание об этой церкви - то разве что одной строкой.
   Особенную, сокровенную красоту этого святого места я ощутил сполна лишь поднявшись на колокольню.
   Только отсюда гора открылась - именно как гора. Я увидел Ярославль через призму намоленного, кровного места. Кладбище расстилалось внизу по одну сторону колокольни - центральная часть Ярославля раскинулась на километры по другую. Град усопших и град живых. Во всяком случае, мы на земле так привыкли делить - для Бога-то все живы.
   За морем крыш и палисадников хорошо виден белый кремль Спасского монастыря, его игрушечные башенки, золотые купола его собора, а слева и справа - красноватые на фоне серо-дождевого неба силуэты Богоявленской и Михаило-Архангельской церквей, дальние шатровые колокольни... Весь тот город, что защищал когда-то князь Константин. И ведь защитил, ценой своей жизни. На Туговой была битва, но о разорении самого Ярославля в 1257 г. в летописях ничего не говорится. Стало быть, ордынцы... после боя, не штурмуя крепости, повернули назад?..
   Я смотрел, смотрел... пока не надвинулась стена дождя и не закрыла сказочный город.
   Когда дождь утих, я решил сходить пешком в Коровники: могучий силуэт знаменитых коровницких церквей был хорошо виден с горы - к югу, там, где Которосль впадает в Волгу. Меж горой и Волгой раскинулась "городская деревня" с лабиринтом поросших травой улочек. Идти пешком - минут пятнадцать.
   Самый крупный посадско-храмовый комплекс в Ярославле формировался в течение всей II половины XVII века. Сначала в 1649 - 1654 гг. на средства купцов Ивана и Фёдора Неждановских был построен храм Иоанна Златоуста. В 1669 г. к югу от него возвели зимнюю церковь Владимирской иконы Божией Матери. Это - упрощённая копия главного храма. Упрощённая, но не уменьшенная, хотя во всех других ансамблях Ярославля зимний храм всегда намного меньше летнего (впрочем, хитрость в том, что и здесь внутри он меньше: своды его вдвое ниже, а вся верхняя часть с пятью куполами - просто декорация). В 1680-х годах во дворе меж двумя храмами поставили 37-метровую "ярославскую свечу" - тонкую шатровую колокольню, настолько идеальных, стремительно-изящных очертаний, что она, как и весь ансамбль, стала одной из "визитных карточек" города... города, где шатровых колоколен - десятки. Ограда со ступенчатой башенкой Святых ворот завершила формирование ансамбля. Врата и колокольня составили собой линию "невидимого зеркала": будто Иоанно-Златоустовский храм отражается в нём, а отражение - это Владимирская церковь. Волга, впрочем, стала ещё одним зеркалом, уже "учетверившим" чудесный храм.
   Когда проплываешь по Волге, ансамбль в Коровниках смотрится чудесной, многокупольной игрушкой - буквально светящей своими красновато-оранжевыми гранями. Светящей и мягко освещающей реку. Отражение похоже то на костёр с огромными языками, то на россыпи самоцветов. Клубы зелени по берегам обрамляют огненное видение. Надёжно скрыты все трущобы и пустыри, и не догадываешься, что рядом находится большая тюрьма (а у местных жителей название "Коровники" ассоциируется именно с ней, а не с церквами). Видишь только одно: Замок Господа Бога стоит у слияния Волги и Которосли.
   А вот вблизи...
   Вблизи явственно видны прорехи: выщербленные кирпичи, подбитые изразцы, проросшие из кладки кусты... Нет, чудо не исчезает - просто к нему прицепляется заноза грусти. Осквернённая икона - тоже икона. Но грустно за нас, что мы это сделали...
   Не знаю зачем, но в наше время эти храмы передали старообрядцам. Какое отношение они имеют к церквам, построенным и освящённым при столь ненавистном для них патриархе Никоне - один Бог ведает. Сможет ли бедная старообрядческая община воскресить ободранные до кирпичной крови церкви-исполины - ещё один недоумённый вопрос. Пока что выделяются средь сплошной разрухи лишь крашенные заново купола Владимирской церкви. Всё заперто, ни в церковь, ни во двор не зайдёшь; где нет кирпичной ограды - там дощатый забор. Такое впечатление, что здесь, на этом островке, советская эпоха ещё не кончилась. Не завершён мученический путь храмов... не завершено исповедническое странствие святого изгнанника - Иоанна Златоуста.
   А ведь церковь его - образец для многих последующих, возводимых в Ярославле. Знаменитый "Никола Мокрый" - чуть изменённая копия с неё, и даже вершина вершин ярославского зодчества "Иоанн Предтеча в Толчкове" - творчески переработанный (правда, сильно переработанный!) замысел, истоки которого видны здесь же, у устья Которосли. Два шатра по бокам пятиглавого храма стали после Коровников самым повторяющимся приёмом ярославской архитектуры... новизна Толчковской церкви - это то, что там их решили заменить двумя маленькими пятиглавьями.
   Есть, конечно, отличия и у Николы Мокрого. У Златоустовской церкви, в отличие от него, изразцовым наличников украшено только центральное окно алтаря, а не все три. Зато наличник этот - небывало огромен: 8 метров в высоту и 5 в ширину. Его сделали таким, чтоб можно было любоваться издалека, с Волги. Он похож одновременно и на богатырский щит, и на кокошник... но издали, по сравнению с размерами самого храма, кажется маленькой бумажной наклейкой: как цветная марка на красном праздничном конверте.
   Кроме привычных для ярославских церквей изразцов, краснокирпичный Златоустовский храм украшен специальными вкраплениями - изящными вставками из белого камня. Белые гирьки всех трёх его крылец необыкновенно роскошны даже по меркам "узорочного" XVII века. Удивляют и пышные капители тоненьких полуколонн - каменные букеты аканфовых листьев: уж очень они необычны для эпохи. До расцвета русского барокко оставалось ещё полвека.
   Примерно через час я вернулся на Тугову гору. Оттуда решил поехать в Меленки. Толчково-то, конечно - куда ближе, но там я уже бывал не раз - и в Фёдоровской, и в Иоанно-Предтеченской церквах. А вот Меленки в тот день предстояло открыть для себя впервые.
   Пешком в Меленки - далековато. Чтоб попасть в древнюю церковь Николы, надо доехать до "Комсомольской площади" - конечной остановки многих автобусов и трамваев. Пока я ехал, ливень возобновился с утроенной силой. Он пошёл так, что, казалось, сейчас весь Ярославль, как песочный городок, смоет в Которосль и Волгу. Улицы превратились в реки. Машины ехали - будто плыли. Фёдоровский храм мелькнул на полпути за мокрыми окнами - почти как подводное видение.
   Первое, что я увидел, выйдя на остановке - из дождевой стены выступила огромная жёлтая церковь с очень высокой шатровой колокольней, но явно не XVII века и явно не действующая. Я даже немножко растерялся. Разве это - знаменитая церковь Николы в Меленках!? А если не она, то где же она? В какую сторону бежать к ней под таким ливнем?.. Та церковь, что возвышалась прямо над остановкой, почему-то не отмечена ни в одном путеводителе из всех, что я знаю, ни на одной карте города...
   К счастью, мне подсказали, что церковь Николы - во дворе: "Вон за тот дом зайдите, сразу и увидите... мимо вот этой бывшей церкви пройдите - где спортшкола..." Да, в огромной церкви св. Андрея Критского была сейчас спортивная школа по боксу, а древний храм Николы хоть и стоял всего метрах в ста от остановки, надёжно спрятался за домами. Это один из очень немногих ярославских храмов, которые не увидишь издали, ещё на подходе - этой укрытостью он напоминает сиротливые древние храмы Москвы, совершенно утонувшие, как в бурном приливе, в позднейшей застройке безжалостного мегаполиса.
   Предыстория его постройки - длинная.
   Когда-то стоял здесь Николо-Сковородский монастырь, сгоревший в пожаре 1658 года. При нём подвизался Христа ради юродивый Илия, ходивший нагим, как Василий Блаженный. Накануне пожара он долго с плачем молился в церкви и несколько раз возгласил: "Жарко! жарко!.."
   В море пламени сгинуло тогда полторы тысячи домов и 29 церквей. Погибли и все здания маленького Николо-Сковородского монастыря. Лишь 10 лет спустя на этом месте начали строить новую, большую, каменную церковь - но уже приходскую, а не монастырскую. Вот она и стоит с тех пор до наших дней - ещё одна сокровенная, малоизвестная святыня града Ярославля. Хранилась здесь до революции чудотворная икона Николая Угодника, история которой связана ещё с одним пожаром - 1609 года. Когда поляки подожгли окрестные слободы Ярославля, в том числе и Меленки, она непостижимым чудом сохранилась в огне...
   Древняя святыня утрачена, но сейчас в церкви почитаются новые иконы святителя Николая и великомученицы Варвары, писанные в 1997 г. в Толгском монастыре специально к освящению храма. Именно в 97-м он открылся вновь после 67-летнего запустения (закрыли его в 1930-м, арестовав последнего настоятеля о. Николая Розова).
   И вот, подгоняемый душем с неба, я вбежал во двор, где меня наконец встретил храм, обещая укрытие.
   Он казался просевшим в землю под тяжестью куполов, совершенно огромных в сравнении с невысоким кубом основного объёма. В остальном он напоминал и Фёдоровскую церковь, и Спас на Городу... с последним был даже освящён в один год - в 1672 . Зелёные купола матово блестели от дождя, мокрыми были белые стены, и вся трава вокруг казалась губкой, впитавшей целый бассейн воды. Быстро перебежав двор, я наконец укрылся от ливня под гостеприимными сводами дома Божьего.
   Никола в Меленках - действующая церковь, но в ней, по своеобразной ярославской традиции, постоянно открыта лишь галерея с приделами, сам храм отпирают куда реже. Меня всё-таки провели в сумрачный и таинственный в дождевом полусвете основной объём. Внутри царила тишина, хотя снаружи всё гремело от ливня, и с утробным звуком захлёбывались водосточные трубы. Молчали и строго смотрели со всех сторон трёхсотлетние фрески. Фёдор Фёдоров выполнил их через треть века после постройки храма.
   Мирно, очень покойно и мирно было в храме - и главное, из-за ливня уже некуда стало спешить. Господь сам устроил мне в Меленках привал - остановку в городском путешествии того дня.
   Запомнился почему-то разговор двух старушек в церковной лавке (кроме них, в каменных недрах храма не было ни души):
   - Когда ещё Толгская Божия Матерь была в музее, я туда часто ходила. Приду, бывало, встану - молюсь... обязательно поцелую икону. А эти смотрители говорят: "Не целуйте иконы. Нельзя! Это экспонаты!" А я говорю: это наша святыня, Матерь Божия, Заступница... почему нельзя! В церковь придёшь - все иконы целовать можно - и бесплатно... а у вас заплати за билет - и ещё целовать нельзя... Я там все иконы перецеловала! А очень много верующих тогда ходило в музей - и все к Толгской, к нашей Заступнице! И все её целовали... много нас таких было! Им, музейщикам, видимо, надоело: поняли сами, что лучше икону передать!
   Вот, оказывается, как передаются иконы из музеев в храмы...
   Я спросил у бабушек про другую великую святыню Ярославля - про церковь в "Крестах" (много о ней слышал от местных жителей - притом, что ни в одном светском путеводителе по Ярославлю о "Крестах" не упоминалось ни словом):
   - А... там - да, там всё святое! Она-то никогда не закрывалась, слава Богу. Туда и в советские времена весь город ездил! Там же чудотворный Поклонный Крест, от него столько чудес бывает... Он в древности спас Ярославль от чумы. Там потом, на этом месте, в честь такого чуда церковь поставили - Рождества Богородицы, а в народе называют - Крестобогородицкая. А место назвали - Крест или Кресты. В советское время назвали - посёлок Нефтяников. И остановка так же называется - "Посёлок Нефтяников", конечная: как доедете - церковь прямо у остановки, чуть ли не на крыльце сойдёте. Очень благодатное место!
   Я поблагодарил, но в Кресты в тот день из-за проливного дождя уже не поехал... Расскажу что знаю об этой святыне (она тоже расположена за Которослью, но далеко - в конце Московского проспекта). Когда шла по дорогам России, из города в город, всепожирающая чума, жители Ярославля с крестным ходом вышли ей навстречу - прогнать её, как злого врага, и поставить на её пути, на Московской дороге "стену и ограждение" - Крест Христов. Было это в 1655 году. И - отступила чума! Остался трёхметровый Крест стоять при дороге - уже как Поклонный, благодарственный. В 1677 году построили на том месте деревянную церковь, а в 1760-м - ныне стоящую каменную. Стоит теперь Крест под её сводами. "Щит и забрало Ярославлю" - именуется он в одной из церковных летописей.
   * * *
   И ещё одна святыня есть за Которослью - она-то гораздо ближе к Меленкам.
   Чуть к югу от Меленковского ансамбля высится совершенно необыкновенный для Ярославля, "петербургский" шпиль церкви Петра и Павла 1736-42 гг. Особенное удивление он вызывает издали, когда едешь из Москвы по железной дороге. Ощущение, что где-то там, за деревьями - Петропавловская крепость, перелетевшая сюда из северной столицы. Несомненно, это одно из самых высоких сооружений в Ярославле - 57 метров. И расположено оно в красивейшей местности - среди искусственных прудов XVIII века, устроенных для нужд Большой Ярославской мануфактуры.
   Интересно, что в Казани владелец суконной мануфактуры Михляев возвёл на свои средства знаменитый Петропавловский собор. И в Ярославле, при основанной тогда же полотняной мануфактуре купца Затрапезного, почти в те же годы возводится Петропавловский храм, один из самых больших в городе.
   Закрытый в 1929 году, храм был вновь открыт в 1999-м.
   * * *
   И всё же главное святое место за Которослью, с XVII века доныне - Толчково. Бывшая Толчковская слобода, богатейшая в Ярославле... можно сказать - город в городе. Лицом Ярославля стали две её величайшие церкви, освящённые почти одновременно, в 1687 г.: Фёдоровская и Иоанно-Предтеченская.
   Они стали примерно на полпути меж Туговой горой и Меленками: Иоанно-Предтеченская - на самом берегу Которосли, а Фёдоровская - в паре сотен метров от реки. О них - особый рассказ.
  
  
   Часть II. Самые яркие впечатления
  
   1. Фёдоровская церковь
  
   Как получилось, что главный ныне ярославский храм оказался немного на отшибе от центра города?
   Чтоб затмить остальные городские храмы, жители Толчково сами выкопали котлован для фундамента, поставив строителям условие: "вот такие размеры, не меньше!" К 1687 году пятиглавая церковь во имя Фёдоровской иконы Божией Матери - по-настоящему соборных масштабов, - была завершена. В 1736 г. она расширилась за счёт опоясавшей её галереи. Когда Успенский собор в советское время был снесён, кафедральный храм перенесли в самую большую из сохранившихся церквей - в Фёдоровскую. К счастью, она никогда не закрывалась. Мощи всех пяти благоверных князей и почти все самые почитаемые иконы - кроме Толгской и Казанской, - нашли здесь приют. История Фёдоровской церкви и её святынь - это по сути история всей Ярославской епархии.
   У больших храмов Ярославля всегда были храмы-спутники. Вот и в соборный ансамбль, кроме самой Фёдоровской церкви, входит храм Николы на Пенье 1689-91 гг. "На пенье" - то есть на пеньках, на вырубке. Первая деревянная церковь стояла здесь задолго до каменной, от неё пошло и название.
   Сама церквушка на Пенье из-за маленьких размеров едва заметна в тени своей огромной соседки, зато её колокольня - высока и роскошна. Шатёр - зелёный, а не белый, что редкостно для ярославских звонниц. Пробит он тремя рядами слухов, отчего напоминает небесную дудочку... на Руси того времени шатровые колокольни часто называли дудками: Божию музыку играли десятки "суздальских дудок", десятки - ярославских, и полны были этой музыкой все города: "Хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех. Хвалите Его в тимпане и лире, хвалите Его в кимвалах восклицания. Всякое дыхание да хвалит Господа".
  
   Круглые столбы, украшенные фигурным кирпичом, держат на себе лёгкий шатёр, и весь он был словно настроен на слышание тайн неба - всеми своими гранями и макушкой.
   Но этот Николо-Пенский храм виден лишь при подходе со стороны Малой Фёдоровской улицы. Если же входить в соборный двор с юга, со стороны остановки на Большой Фёдоровской, то кажется, что и нет в соборном ансамбле никаких шатров: вообще ничего нет, кроме одного могучего, но простого зелёного пятиглавия. И всё же это пятиглавие являет собой какую-то высшую, идеальную красоту. Я давно заметил, что ни одни купола не производят на меня такого неземного впечатления, как зелёные ярославские луковки. Ни золотые, ни синие, ни даже синие со звёздочками, при всей их необычайной красоте, почему-то не могут в моей душе встать вровень с куполами "троицкими" - троицкими по цвету. И форма ярославских пятиглавий - тоже наиболее совершенный итог всех вековых видоизменений русских церковных луковок. Их идеально-изящные очертания, напоминающие в проекции и лист, и зелёное пламя - вершина развития древнерусского зодчества, апогей иконной Руси. XVII век - вообще зенит русской церковной архитектуры. Кажется, что все предыдущие эпохи медленно, наощупь пробирались именно к этому идеалу.
   Когда от высоких куполов переводишь глаза вниз, видишь широкие и ажурные беседки крылечек. Их три - с севера, запада и юга. Они увешаны гирьками, а поверху опоясаны лентами пышных изразцов: многоцветных, но издали будто бы целиком зелёных - в гармонию с куполами. Других внешних украшений у храма почти и нет. Его сокровища - внутренние, духовные.
   Заходишь - галерея широкая, просторная, но белая, без росписей. Фрески встречают тебя уже в основном помещении - там, где столпы уходят к подобным небу сводам, а пятиярусный иконостас за ними кажется многоэтажным домом.
   Интересно, что росписи в Фёдоровской церкви выполнили два знаменитых Фёдора: Фёдор Фёдоров и Фёдор Игнатьев (в 1715 году). За 10 лет до этого мастера Василий Комар и Степан Ворона вырезали роскошный иконостас, не уступающий знаменитому иконостасу церкви Ильи Пророка. Гурий Никитин написал для него образ Господа Вседержителя - тот, что справа от Царских врат.
   А у правого столпа над большой ракой взметнулась высокая сень. Там, под стеклом и покрывалом почивают мощи Ярославских Чудотворцев - Феодора, Давида и Константина. Они покоятся в одной гробнице: князь Феодор в середине и два его сына по бокам. Самый знаменитый из князей Ярославских был так высок, что головы взрослых сыновей легли на уровне его подмышек... и есть в этом что-то особенно трогательное, словно он защищает их по-прежнему, как детей-подростков. А они в ответ с детской смелостью защищают его.
   Так их и на иконах пишут - высокий богатырь князь Феодор и маленькие, как дети, Давид и Константин... Как же хорошо с защитой!
   В другой раке почивают мощи свв. Василия и Константина, перенесённые в ХХ в. из разрушенного кафедрального Успенского собора.
   Есть и другие святыни Фёдоровской церкви, связанные с именами благоверных князей Василия и Константина. Самая почитаемая из принадлежавших им икон - Ярославский образ Божией Матери, - к сожалению, не сохранилась в подлиннике. Её первообраз XIII века в советское время был утрачен, но сейчас в храме пребывает глубоко чтимый список XVI века. Этот список был найден в 2001 г. в древнем селе Петровское под Ростовом. Художник Сергей Маймура отреставрировал его и подарил своей крестной матери, живущей в Петербурге, а та - передала в петербургский храм Иоанна Богослова. Лишь недавно по просьбе архиепископа Ярославского Кирилла святой образ был перенесён в Ярославль.
   Ярославская является очень редкой иконой и далеко не все даже слышали о такой святыне: по всей России сохранилось лишь несколько её списков. С XV-XVI веков известно 5 таких образов московского и 4 - новгородского письма. Распространение их в тот период связано, конечно, с присоединением Ярославля к Москве (1463 г.) и с открытием мощей свв. Василия и Константина (1501 г.)
   Икона относится к типу "Умиление" и чем-то похожа на Толгскую - только Младенец здесь ещё теснее и ласковей прильнул к Матери, и Она прижала Его к Себе левой рукой.
   Из более поздних, но тоже глубоко чтимых икон можно назвать образ Божией Матери "Нечаянная Радость".
   А я вспоминаю свою "нечаянную радость" во время приезда в Ярославль летом 2006 г. Тогда впервые в жизни мне довелось молиться пред мощами Николая Угодника... конечно, речь идёт лишь об их частице, но всё же!.. Их тогда только-только привезли в Ярославль в небольшом круглом ковчежце и поместили для всеобщего поклонения в Фёдоровском соборе. Тогда ещё, помню, люди говорили с неуверенностью, останутся ли мощи в Ярославле - все только надеялись... и я надеялся... Надежда оправдалась, и сейчас ковчежец с частицей мощей великого Угодника - одна из неотъемлемых святынь древнего града и его удивительного кафедрального собора, о котором, к сожалению, так мало знают люди за пределами Ярославля.
  
  
   2. Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове
  
   Рядом с Федоровской церковью - только перейти через небольшой базарчик и улицу - раскинулся в летнем небе всеми своими куполами, крестами, кокошниками Иоанно-Предтеченский храм, не свернуть к которому, по-моему, просто невозможно, если находишься хоть сколько-нибудь близко к нему.
   Еще издали выглянули впереди пятнадцать куполов, собранных в три зеленых соцветия - одно огромное и два боковых маленьких. Рядом устремилась в небо ступенчатая златоверхая колокольня - пожалуй, самая высокая в Ярославле и одна из очень немногих нешатровая. Казалось, несколько церквей причудливо соединились в одну - настолько удивительный получился общий силуэт.
   Ведь здесь было неповторимо и сказочно. На миг показалось, что это какие-то новые Кижи - только не деревянные, а кирпичные. На самом деле, тех Кижей, которые мы знаем, еще и в помине не было, когда в 1687 году воздвиглась эта церковь - после шестнадцати лет строительства.
   Да, 16 лет строительства и 15 куполов... И больше никогда, нигде, никто, ничего подобного не возводил! И вряд ли когда-нибудь возведёт.
   Мне кажется, у меня не хватит сил все это описать... во всяком случае, дважды: единожды-то я уже пробовал это сделать. Просто воспроизведу отрывок, который я давно написал для повести "Новолетие", но не включил в окончательную редакцию.
  
   * * *
  
   Зеленый куст куполов, расцветший золотыми крестами над коричневым обрывом стены - вот все, что видели поначалу все приближающиеся к этой церкви. Это потом уже начинали вырисовываться отдельные великолепные детали, которых было так много, что глаз не успевал ухватить их все. Но сначала - только Силуэт. Три пятиглавья-пирамидки: одно в центре, два по бокам. Всего - четырнадцать луковок и один кувшинообразный купол, гораздо выше их всех.
   Ярославские купола... Что-то растительное в них, березово-лиственное, словно даже шумящее на ветру беззвучным шумом. Ни с чем не сравнить это ощущение от зеленых чешуйчатых луковок в голубом небе... особенно еще когда - ветерок, и над ними со скоростью пролетают крошечные, как выдох, облака.
   Такие вот плотно прилегающие друг к другу чешуйки бывают у свежего нераспустившегося чертополоха.
   Кому что... у кого уж какая ассоциация красоты с красотой. Что-то очень русское, жарко-летнее и детское есть в чертополохе. Медоносный чертополох и цветущий репейник - это что-то из условного сада андреева детства. И кажется, он растёт на каком-то далеком берегу, над обрывом... как во сне Насти. За мостом. А здесь... Другой сад. Из другого детства - нашего всеобщего. Потерянный когда-то... на который сейчас можно лишь снизу вверх заглядывать, беззвучно шевеля губами. И мы, задирая голову, смотрим от подножия обрыва на этот сад, который - высоко-высоко...
   Вспомнилось из Шмелева: "Это не наша церковь, это совсем другое, какой-то священный сад. И пришли не молиться, а на праздник, несем цветы, и будет теперь другое, совсем другое и навсегда...". Там - про день Троицы. А здесь - как бы вечная Троица. Что-то непередаваемо праздничное в этом храме, да и во всем окружающем. Даже луг на подступах - весь серовато-белый от пены пушистых одуванчиков. Словно облако расплющилось и раскаталось по земле.
   Цветут кусты вокруг храма. Цветут яркими гирляндами изразцов столбики легкой ограды, его окружающей. Бесконечно разноцветен и сам храм, едва только подойдешь к нему вплотную. Издали-то он видится почти однотонным - краснокирпичным. И вдруг вспыхивает, как узорно-изразцовый фейерверк...
   От этой нежданно-негаданной многоцветной вспышки становится вдруг так необычно на душе, как будто ты открыл для себя не памятник архитектуры, а прибыл куда-то... В общем, не зря прошел мост!
   Тайна распада Света на радугу, превращения Цвета в цвета... и в цветы... Секрет разного восприятия разными людьми загробного мира. Людьми из числа тех, кто пережил клиническую смерть. Кто-то видел лишь ослепительный, безбрежный Свет без теней - абсолютное Царство Света и больше ничего, и даже собственные руки не давали тени. Кто-то, особенно в древних рассказах, созерцал откуда-то взявшиеся Сады... И многие, читая, смущаются: чему верить, как тут совместить - только Свет или же Свет, в котором еще что-то есть? Так Сад или Свет?... Как может быть свет без всего... да и как может быть ещё что-то в таком свете!...
   "Вот он - сад, и вот он - свет", - подумал Андрей, взглянув на стену церкви. Нет никакого противоречия!
   Издали - видишь одно: Свет Неприступный. Но как же без сада. Без сада не может быть! Только это не наш свет и не наш сад, не в нашем измерении, не в трехмерном пространстве... словами его не опишешь, никакой фантазией не представишь... и только намек древнерусских церквей что-то чуть приоткрывает.
   Что бы мы вообще поняли, если бы не было рисованных по-детски цветов Василия Блаженного - "Покрова на Рву"... цветов, выросших по воле художников на рву?... или изразцовых цветов вот этой, ярославской церкви? Церкви за рекой... Очень важно, что - за рекой.
   Причудливые пятнышки пяти красок в самых разных сочетаниях, как в калейдоскопе, составляли узор каждого изразца. Желтое, зеленое, синее, белое и глиняно-красное. От преобладания какого-то одного цвета, плитки казались издали то почти цельно малахитовыми или медно-зелёными, как старые деньги, то яично-желтковыми, то сапфирными, то просто - бесцветно-слюдяными: это когда солнце напрямую попадало в их ромбики-локаторы и растворяло-смешивало в блеске все цвета.
   - Девять видов изразцов у этой церкви, - сказал Андрей Антону, вспомнив, что знал. - Девять разных форм одного цветка.
   - А почему девять? Это что-то значит?
   - Нет. Просто девять. Это не значит ничего.
  -- Форм фигурного кирпича и вовсе было не сосчитать!
   Плетеные двойные косички, островерхие кокошники; шишки, наподобие сосновых, или даже кедровых... или даже ананаса... Ромбики, валики, таблетки, гирьки, дыньки, четки, пояски, веревочки, рамочки, катушки...
   Андрей вспомнил, как сам лет в пять-семь строил высокие башни из обычных деревянных катушек, устанавливая их друг на дружку в несколько рядов.
   Какие дети и из каких катушек строили эту гигантскую церковь более 300 лет назад, в золотом для Ярославля семнадцатом веке? Какие дети ее там и сям расписывали красками - а казалось, будто разрисовывали цветными карандашами? Мало что осталось сейчас от этих росписей. Снаружи мало что осталось.
   Прямоугольные ниши громадных, высоченных окон хранили на себе обрывки рисованных узоров. И их железные ставни - таинственно полуоткрытые, как крылья ангелов - тоже были расписаны. Какие-то стебли с листьями вились со штукатурки на железо и с железа на штукатурку. Кое-где они облупились, словно их стерли резинкой. Но всего роскошней были украшены огромные створы главного крыльца, похожего размерами и формой на целый одноэтажный дом. Они казались какими-то расписными подносами, поставленными вертикально. За такими воротами бывает только Чудо - нечудесного за ним быть не может.
   Почему на нас, еще с раннего детства, почти всегда так странно действуют любые узоры, а уж разноцветные - тем более? Почему? Почему они так не похожи на обычное? Людям надоело видеть то, что они постоянно видят в этом мире - но не могут же они ослепнуть! А узоры - это спасение. Ослепнуть не хочется - а заблудиться хочется. Узоры - это лабиринт для глаз, спасающий от всего надоевшего, что вне его.
   Одна пожилая женщина-билетерша охраняла огромный храм-музей. Обычная для "Золотого кольца" картина. Андрею опять подумалось: ну какой же там конец света! Бабушки-билетерши защитят нас от всего...
   Они заплатили и зашли в галерею, сплошь расписанную фресками.
   - А почему так много чудищ? - спросил через некоторое время Антон. - Им что - все чудища чудились... всем, кто рисовал?
   - Это же только прихожая, а не сам храм, - объяснил Андрей. - Чудища часто очень сильно толпятся в прихожей... дальше порога никто нормальный их все равно не пустит. А вот если бы их пустить в сам храм, то храм станет похожим на ад...
   "Голова - это тоже храм, - подумал он. - Кто разок пустил в свою голову и в душу чудовищ, тот от них уже... не знаю, избавится ли? И вера его будет тоже чудовищная".
   - А я не понимаю, зачем религия постоянно запугивает людей! - проворчал Антон.
   - Тут дело не в религии, Антош, - сказал Андрей, - а в том, что есть страшное и есть Святое. И если их не путать, то все будет нормально.
   "Пугать и путать - слова слишком похожие. Разница всего-то в одной букве. Кто путает, тот и пугает!" - подумал он при этом.
   - А как - путать? - спросил Антон.
   - Ну, вот ты же не будешь грязную обувь вешать на люстру в зале или ставить на телевизор и смотреть на нее без конца... или на свой любимый комп - не поставишь ведь?... А будет она стоять у двери. Скромно и главное - молча.
   - Молча в тряпочку, - добавил Антон.
   - Совсем от чудищ избавится невозможно, - продолжал Андрей серьезно. - Мы же все равно их знаем... Хотя бы по кошмарным снам. Так что лучше не пытаться спрятать этот страх, как делают атеисты... но и не придавать ему такого уж значения, как фанатики. А просто признаться, что он - есть. Но есть и кто-то гораздо Больший, чем он. Этому Большему и посвящен любой храм... А чудища так - как сброшенная обувь, у порога. Не с ними же входить.
   - Так мы же уже, вроде, вошли в храм? - удивился Антон.
   - Нет, мы пока только в его галерее. Галерея - это немножко другое. Галерея - это только подготовка.
   В галерее чудищ было ещё довольно много. Они, как и в
   жизни, все стояли на подступах к храму, подкарауливая...
   Они были в основном двух красок: багрово-огненные или бледные, как разлагающийся труп... цвета тошноты, цвета омерзения, цвета не-жизни. Одни были мелки, шустры и суетливы, как сладострастные старички-садисты, другие неподвижно-царственны, как мёртвые короли, которых забыли убрать с тронов.
   Они все были мертвы, мертвее мёртвых, и на цветастую помойку было похоже их княжество.
   Они караулили у постелей души тех, чей земной век прошёл, а Лето Господне и не начиналось.
   Андрей почти как на карте мог указать своё примерное место на этих фресках. Но было и другое место - то, в котором он хотел быть.
   Да, он видел здесь воочию рогатых убийц своего отца - и тех, кто сейчас медленно убивал его самого...
   Он видел кумачовые платки пламени, повязанные на "тела" душ - бесчисленные растиражированные портреты его собственной души...
   Он видел нарисованную, как нельзя лучше, свою Боль - но над ней стоял Бог.
   "Фрески-фрески, я, кажется, начал смутно догадываться, что же вы такое - это когда то, чего не скажешь словами, передают детскими рисунками. Как ребёнок любит маму, так верующие рисуют Отца. Мама на рисунке получается непохожей, но мы же всё равно точно знаем, что это - мама".
   - Знаете... тут, по-моему, даже неверующий станет верующим, - прошептала вдруг Настя. - И мне даже страшно, что тот мир есть... а в том, что он есть, здесь же невозможно сомневаться... Но это хорошо-страшно: бывает плохо-страшно, а тут - наоборот... Вы меня понимаете? - улыбнулась она почти что с видом девочки, которой самой стеснительно, что она болтает "глупости"
   - Ты знаешь... если б не эти фрески - вернее, что на них изображено... я бы, может, и вообще не поехал в путешествие, - тихо признался Андрей, а в уме добавил: "...и тогда, если б не поехал, не встретил бы тебя. Фрески всё соединяют. Они, оказывается, призваны соединять".
  
   После низенькой галереи сам храм поражает необыкновенной высотой, словно прямо из вагона вы вдруг вышли в мачтовый сосновый лес. Два толстых столпа уходят вверх так далеко, что там, под сводами, кажутся совсем тонкими. И все это, в девять ярусов расписано ликами святых - и цветными буквами ликов напечатана, как положено, сверху вниз, вся библейская история - от сотворения мира до деяний апостольских. А в нижнем ярусе раскинулись, как клумбы астр - по месяцам, четьям-минеям - все святые Вселенской Православной Церкви. Все! Естественно, на момент написания фресок - на 1695 год. Но все равно, дух захватывает при мысли, что здесь можно поздороваться воочию со всеми известными Церкви святыми от ветхозаветных пророков до семнадцатого века... и это единственная такая церковь в России и, возможно, единственная в мире...
   Неудивительно всё-таки, что все чудища остались в галерее.
  
   3. Церковь Илии Пророка
  
   В начале этой главы заранее сознаюсь в невольной субъективности. Эта церковь - одна из самых любимых мной не только в Ярославле, но во всём знакомом мне мире. Во всём мире моей жизни, в ареале тех мест, которые я когда-либо видел и которые впитала в себя моя избирательная память и моя душа.
   Сколько б я ни восхищался красотой Иоанно-Предтеченского Толчковского храма, всё-таки именно Ильинская церковь остаётся для меня навсегда первой. Её, а не другую, узнал я ещё в 14 лет - и она стала для меня началом знакомства с Богом. Почему-то напрашивается странная и, может быть, не совсем логичная ассоциация - со святыми в нашей жизни. Из двух величайших и всем знакомых русских святых первым я узнал - о Сергии Радонежском, и именно к нему изначально привязалась моя душа. Позже я узнал о Серафиме Саровском и полюбил его, но всё же первым в жизни остался по-прежнему преподобный Сергий. Полюбив что-то очень сильно и очень давно, мы чаще всего храним это в душе на самом почётном месте - на престоле нашего внутреннего алтаря... Вот так и с церковью Илии Пророка. Помню, бывало такое, что я от радости не мог без слёз смотреть даже на фотографию этой церкви...
   Всего 4 раза в жизни был я в Ярославле - каждый раз лишь по нескольку часов.
   Говорят, и совершенно справедливо, что это "визитная карточка" Ярославля, его символ. Но для меня это - "визитная карточка" чего-то несравненно большего, чем Ярославль.
   Когда-то церковь выстроил купец Аникей Скрипин - и стояла она в его усадьбе, и хранил он в её огромном подклете свои товары. Было это в 1647 году. Всего лишь "домовой" усадебный храм!? Едва верится, что так бывает.
   Но так красив этот храм, так величавы и высоки его шатры, что когда Ярославль перестраивался по регулярному плану при Екатерине II, его выбрали городской доминантой и уж вокруг него возводили всё остальное.
   Перед ним - главная площадь Ярославля. В советское время - Советская, сейчас, кажется - снова Ильинская. Все улицы центра города сходятся "к Илье Пророку". Храм словно притянул к себе все дороги, как местный Рим.
   И вот однажды, в те свои 14 лет, я шёл по одной из этих улиц, ещё не зная, ЧТО сейчас откроется. Иногда, впрочем, предчувствуешь, что что-то такое увидишь... помню, в совсем раннем детстве я так "угадал" ещё за пару кварталов московский Кремль и Красную площадь.
   И вот здесь я увидел... в конце улицы сначала один только боковой шатёр и ничего больше... потом улица влилась в широченную площадь, как река в озеро, и вот тут-то раскрылась вся шатрово-купольная панорама.
   Я стоял - и не мог понять... как жил столько лет и не знал эту церковь. Я жил в тысяче километров от неё и, пока не увидел, она и не была мне нужна. Не знаю, как передать это чувство - оно живо во мне, хотя прошло 16 лет... и надеюсь, умирать буду - а оно ещё будет во мне живо.
   Ярославль! Почему-то с тех пор даже само это слово стало для меня свято.
   Уж не забыл ли я там своё детство - не оставил ли его, как оставляют в суете в гостях зонт, шарф или шапку? Если так, то надо сейчас приехать и забрать... пока оно совсем не потерялось, чего не дай Бог ни мне, ни кому из нас.
   Это было неземное в земном. Это была красота настолько совершенная - не изысканная, а именно совершенная... что трудно было поверить в саму возможность её существования и в тот факт, что ты вот так вот запросто стоишь сейчас перед ней и видишь её.
   Ни одна фотография, как бы ни была хороша, не передаст это... потому что невозможно сфотографировать невидимого Бога.
   Когда я вижу сейчас эту церковь, то боюсь, что потерял всё чистое, что когда-то было во мне.
   С каким-то нежно-кремовым оттенком храм тихо белеет в окружающем саду, как цветок каштана. Пять идеально ярославских куполов парят над всей площадью. Но ещё выше их - два шатра, охраняющие церковь по бокам. Тот, что стоит слева - весь лёгкий-ажурный от арок. Это колокольня. Тот, что справа - отставлен подальше и весь монолитный, без окон. Это Ризоположенский придел. А высота у них одинакова - 36 метров, эту цифру я почему-то с детства запомнил, не знаю уж почему. Окружающие деревца за изящной оградой тоже можно вообразить приделанными к храму башенками - и тогда покажется, что видишь какой-то ярославский храм Василия Блаженного... дух у него такой.
   В этой асимметрии двух стоящих на разном расстоянии шатров - что-то... как в асимметрии облака или дерева... какой-то знак жизни: всё в природе асимметрично, что живёт, а не мертво, как кристалл. И не хочется никакой земной архитектурной правильности, когда стоишь рядом с этим храмом.
   И ничего к нему ни прибавить, ни убавить. Нет ничего лишнего и ничего недостающего. Он - есть, и этим сказано всё...
   Помню, как в то утро, в мае 1990 года, экскурсовод вполне прозаично хотела провести нас мимо, рассказав о церкви только снаружи... мол, послушали, посмотрели и пойдёмте, у нас ещё впереди такие-то пункты остановки. И, помню, все как один, вся группа - а были и русские, и татары... - настойчиво попросили зайти в храм, пусть даже дальше что-то другое и не успеем по плану экскурсии. И экскурсовод уступила, и мы - вошли.
   Есть такие храмы, которые - храмы всегда, даже когда в них музей. Дух Господень не уходит из-под их сводов никогда. Видимого священнодействия нет, а невидимое не прерывается ни на секунду. Такое же Благословение Свыше явственно чувствуют все входящие сюда, как если б они вошли в действующий собор. Как будто Кто-то сверху, от этих сводов, невидимо перекрестил тебе голову, как крестит её священник под епитрахилью, отпуская грехи.
   Есть храмы, которые хочется назвать соборами, даже если они - приходские церкви. Тут не в размерах дело... хотя Ильинский храм велик, под его высоченными сводами очень легко и просторно не только душе, но и взгляду... Заходишь в церковь и только потом вдруг замечаешь за собой, что в мыслях называешь её не иначе как собором. Иногда и вслух "оговоришься" - но никто и не заметит, потому что, оказывается, внутри себя все неосознанно называют её собором.
   Тут есть что-то... от соборов Московского Кремля. От какой-то духовной столицы, не провинции. Невидимый Кремль стоит здесь вокруг: Небесный град Иерусалим? Не знаю, я его никогда не видел... но здесь, в самом центре Ярославля, куда сошлись все ярославские дороги, воздвигся храм, про который - только и сказать, что словами послов князя Владимира про Софию Константинопольскую:
   "Не знали, находимся мы на небе или на земле, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом, знаем только, что пребывает там с людьми Бог".
   Резной иконостас во всю восточную стену порадовал малыми проблесками синевы среди витого золота - будто лоскутки неба проглядывали там и сям в пышной осенней листве. То же небо, что и на фресках... Небо - внутри всего храма! И как беседки в этом золотисто-осеннем, но никогда не облетающем лесу, под этим небом, стояли у двух столпов две резных сени-шатра: царское и патриаршее молельные места. Будто часть резьбы просто шагнула-отделилась от иконостаса, как живая, и сплелась-свилась в эти башенки... Нет, никуда не хочется отсюда уходить!
   Вдоль стен можно путешествовать бесконечно, пребывая во фресках, как в несомненной реальности, тихо шагая взглядом то по одному, то по другому ярусу - выше, ниже... и на каждом - что-то своё. "В доме Отца Моего обителей много..."
   Сколько же слоёв мироздания напластовалось от самого пола до сводов и куполов? Почему голова не кружится, когда видишь на такой высоте то Знамение Божией Матери, то Вознесение, то Самого Христа во славе на троне?.. Или расстояния здесь перестали быть расстояниями - и потому всё поместилось, всё рядом?.. Неужели и в нашей душе всё это так же способно вместиться?
   Целое Царство Небесное - "внутри вас"?..
  
   Здесь я, кажется, ощущаю смысл фразы "надмирная высота".
   Во фресках есть такое, чего нет больше ни в чём. В них - тайна мира иного.
   От них - трепет, именуемый Страхом Божиим... единственным страхом, от которого непередаваемо хорошо на душе.
   С них смотрят те, кого никогда не увидишь, пока ты в теле. И самое главное, с них смотрит Тот, по кому мы соскучились.
   То вхождение в церковь Ильи Пророка стало и первой в моей жизни встречей с фресками. С тех пор, где бы я ни видел древнюю стенопись - в других ли храмах Ярославля, Костромы, Москвы, Лавры или нашего Свияжска... сам её вид неизменно возвращает меня к Илье Пророку.
   Есть точки на большой-большой карте нашей жизни. Это карта страны, а может... запутанного метрополитена. В некоторых из них какие-то линии пересеклись, и образовались переходы - со станций земных на станции Небесные. Илья Пророк на колеснице огненной соединил Небесное и земное? Эти переходные станции мы иногда помним, а иногда - уже нет. Иногда они, к сожалению - слишком далеко от того места, где мы сейчас: "И нас больше нет в месте, где свет..."
   Здесь Его Присутствие ощущаешь так же несомненно, как, наверное, ощущали те, кто Его писал.
   Не знаю, будут ли Гурий Никитин и Сила Савин, авторы этих фресок, когда-нибудь причислены к святым, как Андрей Рублёв, но то, что ими создано, свято, как "Троица".
  
  
  
   Ризоположенский придел. Таинственное название. Храм Положения Ризы Господней в Московском Кремле.
   Люди в ХХ веке забыли, что такое Риза Господня. Они если и слышали, то о Туринской плащанице - и многие при словах "Риза Господня", наверное, могут подумать, что это просто другое её название.
   Но в Плащаницу был завёрнут уже умерший Иисус Христос. В ней Он воскрес. А Риза - это то, что Он носил на Земле ещё до казни. "Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон {...} Итак, сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим жребий, чей будет - да сбудется реченное в Писании "разделили ризы Мои между собою и об одежде моей бросали жребий". Так поступили воины"(1). Помните это место из Евангелия? Этот хитон и есть то, что на Руси назвали Ризой. Согласно церковному преданию, он достался римскому воину родом из Иверии, то есть Грузии. Он уверовал во Христа после Его Воскресения и, когда вернулся на родину, привёз туда и Ризу. До XVII века она там и находилась. Персидский шах Аббас, разоривший Грузию в 1622 г., захватил Ризу, как и многие другие святыни. Но православная Россия при первых Романовых была в таких дружеских отношениях с мусульманской Персией, что шах в знак братства подарил Ризу государю Михаилу Фёдоровичу. Так святыня оказалась в Московском Успенском соборе и пребывала там до самой революции.
   Но царь Алексей Михайлович так благоволил к ярославским купцам Скрипиным, что одарил их частью Ризы Господней. И святая святых оказалась... в Ильинской церкви Ярославля.
   Такова история возникновения Ризоположенского придела. Если б мы побольше значения придавали древним "непонятным" названиям, то гораздо лучше знали бы историю наших городов... каждый из которых, пожалуй, хоть какой-то ниточкой да связан с евангельскими событиями.
  -- Всякий город в чём-то - немножечко Иерусалим.
  
   Помню на прилавке множество фотографий этой церкви. Открытки блестят, как ярославские изразцы. Глаза разбегаются в мозаике этой красоты. Один и тот же родной силуэт, те же пять куполов и два шатра - во все времена года, во все времена суток... Я вижу, как меняется калейдоскопом мир вокруг незыблемой церкви. Вот снег в солнце и ослепительная зимняя лазурь - и в ней стоит это видение: два шатра в синеве, как два ангела. Вот - яркая радуга под грозовым небом перекинулась над куполами церкви, и вновь соединилось небесное и земное. Будто сейчас огненная колесница Ильи Пророка проедет вдоль грозового дыма по этой светящейся дороге, и он оттуда благословит всех. Вот шатры и стены стали пламенеюще-розовыми от заката. Вот кресты светятся на прогнувшемся ватном осеннем небе, чуть не зацепившемся за них, а вокруг стоит почётная стража из золотых деревьев. Вот - много-много талого снега, и купола с шатрами отражаются в огромных зеркалах предпасхальных, великопостных луж. Вот деревья вокруг окутались робким зелёным светом, первыми весенними нимбами, и среди них, как главный майский цветок, вырос храм - вот-вот распустятся почки куполов и бутоны шатров.
   И снова и снова, ещё и ещё, переходит с кадра на кадр один силуэт. И что-то такое чудится в нём, вернее, за ним - весь смысл мира и жизни. Настоящей жизни.
  
   Примечания:
   (1). Ин. 19, 23-24
  
  
   4. Благословенная Толга
  
   Однажды знакомая паломница, посетившая на своём веку немало святых мест, поделилась со мной: "Толга - это какая-то неописуемая красота... её даже не с чем сравнить! Это самый красивый монастырь из всех, какие я видела".
   Несколько раз, посещая Ярославль, я всё никак не успевал вырваться в Толгу - только видел её с теплохода. Это святое место - в шести километрах от центра города, на другом берегу Волги. В ясную погоду его даже можно разглядеть от речного вокзала, вверх по течению. Но - "видит око...".
   Святые места и должны быть сокровенны, непросты к посещению... "Сокровенный, изъятый" - один из переводов самого слова "святой". А Толга, благословлённая явлением великой чудотворной иконы Богородицы ещё в 1314 г. - несомненно, святая святых Ярославской епархии.
   Монастырь этот был возрождён ещё в декабре 1987 года - одним из первых в новой России. Воскресшая обитель стала женской, хотя до революции была мужской.
   Чтоб попасть в монастырь, надо у главного городского моста через Волгу сесть на 21-й автобус и доехать до остановки "Песочное", оттуда - полкилометра пешком. Песочное - это маленький, но очень старинный и живописный посёлок на берегу Волги. Пятиглавая церковь Троицы в Песочном - бела и легка, как облако. Её видение на горе, над россыпью деревенских домишек - как предуготовление к встрече с главной святыней...
   Дорога идёт на юг, мимо рощиц и лугов. Волга остаётся по правую руку. Её не видно, но присутствие великой реки всегда ощутимо.
   Наконец, над густой листвой, как её продолжение, встают зелёные купола, вырастает верхушка колокольни... вот она - долгожданная Толга, путь в которую занял для меня столько лет. Белокаменный, зеленокупольный, окружённый рощами, Толгский монастырь поражает даже не то что "красотой", а какой-то поистине Богородичной чистотой. Сами его очертания, сам силуэт кажется принадлежащим больше небу, чем земле. Во Введенском соборе есть что-то от церкви Ильи Пророка, только -- чудесным образом изъятой из центра шумного города, из всей суеты. Здесь будто и зелень ярче, и белизна - незамутнённей. Лишь приехав в Толгу, впервые ощущаешь - видимо, по контрасту, - что на все церкви в центре города, оказывается, смотрел как сквозь автомобильное стекло, не замечая неуловимой преграды... а тут мутное стекло вдруг убрали. Сама Пречистая это сделала, Своей рукой.
   Спасская церковь возле северных ворот как-то особенно ликуя, встречает тебя - фейерверк крошечных золотых куполов, радостными огоньками взметнувшихся к небу. Девять глав на тончайших свечках-барабанах горят ослепительно, лучисто, огненно... После их созерцания в глазах остаётся хоровод из бликов. Приютилась у подножия этой златоглавой горки маленькая красно-белая часовня в память 46 братьев-мучеников 1609 года, павших при разорении монастыря поляками и тушинцами. Она кажется цветком в густом монастырском саду.
   Зеркально отражается во внутреннем крепостном пруду одноглавая Никольская церковь над западными вратами, охраняемая с двух сторон круглыми башнями. Над башнями, на тонких-тонких шпилях, парят золотые ангелы. Они очень похожи на тех, что дети вырезают из фольги на Рождество. Они парно светятся одновременно и в небе, и в пруду, соединяя их. И вдруг понимаешь без слов простую истину: "Господня земля и всё сущее на ней".
   Вообще глаз крошечного озерца очень оживляет внутренний монастырский двор - будто это и не озеро, а кусочек неба. Сад клубится зеленью и цветами в белой клумбе крепостных стен, а охраняют его со всех сторон ангелы, как Эдем. А причудливые башенки монастыря кажутся скорее игрушечными, чем крепостными.
   В одной из них - закрытые решётчатые ворота, сквозь которые видно пышный разлапистый кедровник, раскинувшийся к югу от стен обители. Здесь растут те кедры, саженцы которых, по преданию, подарил монастырю ещё Иван Грозный.
   Кедровник находится на месте той древней рощи, где явилась чудотворная икона. А рощу эту ещё задолго до того почитали священной язычники из племени меря.
   Белая колокольня в самом центре монастырского прямоугольника кажется почти необъятной, когда стоишь под ней. Вроде бы, не так уж высока - далеко ей до "Ивана Великого" или Троице-Сергиевой лавры, - а кажется, вытянулась до неба! Может, оттого, что небо здесь так близко приникло к земле, колокольня до него и дотянулась, без всяких усилий.
   Почти слитно с колокольней, по диагонали, стоит Введенский собор.
   Галерея его и главное крыльцо пышно усыпаны изразцами. Выше галереи стены вздымаются бело-гладко, лишь кое-где мерцают на них редкие пуговки-плиточки, поставленные углом. Вверху пять куполов горят зеленью - по-иному не скажешь! Простые, без всяких узоров, кресты стоят и высоко полыхают в синеве. Облака, наползая, то останавливаются над куполами, то скромно опадают ниже их, образуя серебряные голгофские очертания, и прячутся в щелях меж барабанами... то снова, как извержение, клубясь, вылезают на простор небесный. Открытое небо - как открытое море...
   Когда долго смотришь на купола любого древнего собора, всегда чувствуешь, будто они выплывают из неба. "Естественны для неба купола, как облака естественны на небе", - написала как-то строчку одна моя знакомая, поэт из Костромы.
   Но есть тайны, непередаваемые никакими словами - потому-то так распространены были в приснопамятном XVII веке фрески и иконы "Благое Молчание".
   Главное крыльцо внутри расписано фресками. Справа изображён Ангел со свитком, а на свитке начертано: "Ангел Господень писует имена входящих". Я даже вздрогнул, когда разобрал слова. Имена входящих... в храм или в рай? И тот, и другой смысл открыт - и бытовой, и Богословский. Храм - дом Божий, вот Ангел и напоминает, куда мы входим!
   Первое, что поражает в интерьере Введенского храма - бесчисленные изображения Толгской иконы на фресках. Вся история её обретения и чудес - повесть в красках, - полностью заняла два нижних яруса росписей. Они растянулись, обмотав весь храм изнутри, как киноленты... да простят мне такое сравнение. Божия Матерь "Толгская" смотрит со всех сторон. И синее небо, и все цветастые пятна мира земного - всё освящено Ею.
   Фрески были выполнены в 1690 - 1691 гг. Фёдором Фёдоровым и 25 другими изографами. Фрески эти сильно обветшали и к моменту возрождения монастыря нуждались в поновлении. Поновление - ювелирная по своей сложности работа: художники-реставраторы, кропотливо подобрав те же краски, "оживляют" потускневшие и даже почти совсем стёршиеся изображения, с точностью до миллиметра следуя за кистью древних живописцев.
   Основной объём храма "поновлён" полностью: ты стоишь в живом XVII веке, освещающим тебя всей яркостью своих красок. А вот в галерее реставрация ещё продолжалась - в тот вечер мне как раз довелось видеть работу: под кистью художницы вновь наливались пламенем, "подобным виду горящих углей", таинственные крылатые колёса Божьей колесницы из видения пророка Иезекииля: "И смотрел я на животных, и вот, на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колёс и устроение их - как вид топаза, и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе (...) А ободья их - высоки и страшны были они; ободья их у всех четырёх вокруг полны были глаз. И когда шли животные, шли и колёса подле них; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колёса. Куда дух хотел идти, туда шли и они; куда бы ни пошёл дух, и колёса поднимались наравне с ними, ибо дух животных был в колёсах" (Иез. 1, 15-20). "Таково было видение подобия славы Господней" (Иез. 2, 1). И подобием подобия были эти фрески - потому-то такой трепет от непостижимости тайны неизменно охватывает душу в любом храме, сохранившем древние "непонятные" росписи... ибо если бы они вдруг стали "понятны" нам, мы бы умерли.
   Пока в соборе не закончилась реставрация, службы идут в Крестовоздвиженском храме. На уровне второго этажа он соединён с собором мостиком-галереей. Этот храм с трапезной - не только самый древний из сохранившихся в Толгском монастыре (1620-е гг.), но и первый, наравне с церковью Николы Надеина, открывающий плеяду знаменитых ярославских храмов XVII века. Правда, в XIX веке его сильно перестроили, изменили кровлю и купол, но стены с наличниками из тёсаного кирпича остались первоначальными.
   Все святыни монастыря сейчас находятся именно здесь: Толгская явленная икона Божией Матери, мощи свт. Игнатия Брянчанинова и - частица Ризы Господней... Последнюю мне не удалось увидеть в Ярославле (её как раз в те дни увезли куда-то на поклонение), но - чуден промысел Божий! - только я вернулся из Ярославля в Казань, её тоже привезли в Казань. Вот там-то, дома, впервые в жизни я приложился к одной из величайших святынь христианского мира.
   О чудесной истории этой Ризы я уже говорил, повествуя о церкви Илии Пророка.
   После революции и сама Риза в Московском Кремле, и ярославская частица в Ильинской церкви были, как казалось, навсегда утеряны. Ярославская в 2003 году неожиданно, чудом Божиим, отыскалась в хранилищах местного музея. На Страстную пятницу 2004 года она была возвращена верующим и торжественно перенесена в Толгский монастырь. Поистине это было знаковое событие, подлинное значение которого в Священной Истории мира останется непостижимым для нашего разума...
   Когда я покидал монастырь уже поздно вечером, после долгой службы, заходящее солнце брызгами лавы отражалось в ломаном зеркале многочисленных крестов и куполов Спасской церкви. Надувало светом парящие фигурки ангелов на башнях, ставшие похожими на огненных бабочек. Закатные солнечные зайчики упали на пруд, в котором, казалось, и небо - "синее, чем на небе", и лучи - золотистей... и весь он был - словно окно в другой мир.
   Наверное, и вся Толга - окошко в другой мир. Ставни, распахнутые в Небо.
  
   Приложение. История Толгской иконы Божией Матери
  
   1314 год был особым в истории Руси. Ростово-Ярославская земля освятилась сразу двумя великими чудесами. Будущий преподобный Сергий Радонежский трижды прокричал во чреве матери, приветствуя Пресвятую Троицу. "Что убо отроча сие будет?.." И как бы крылся за этим вопросом поражённых людей вопрос другой, извечный для нашей падшей Земли: "Что нас ждёт?"
   В тот же год тот же епископ Ростовский Трифон, во граде которого всё это случилось, объезжая водным путём свою епархию, сподобился во время ночлега на правом берегу Волги удивительного видения. Он проснулся в полночь от сильного света и увидел на противоположном берегу яркое сияние. Через Волгу к нему протянулось отражение этого сияния - дивная дорога. Безотчётно повинуясь радостному зову, забыв всё земное, забыв, что люди не могут ходить по воде, он пошёл по отражению, как по мосту. И оказался на том берегу, где встретила его в центре ослепительного света чудесная икона Богородицы. Она висела на воздухе, и он молился пред ней... неизвестно сколько, ибо времени не существовало. Наконец, тем же путём он вернулся обратно. Радость его была такой, что он забыл свой архиерейский жезл... ибо едва ли мог помнить тогда, что носит какие-то знаки власти.
   Но наутро жезл стали искать. Владыка рассказал о видении... хотя сам ещё не был до конца уверен, не сон ли это. Переправились на тот берег. В ветвях могучего дерева висела всё та же чудесная икона, а под ней лежал забытый архиерейский жезл...
   Удивительно явление этого моста! Когда Бог хочет, чтоб мы к Нему пришли, он строит мосты... там, где прежде не было в помине никаких мостов.
   Случилось всё это - в Успенский пост, на третий день после Преображения Господня, 8 августа. Вдохновлённый небесным видением, епископ Трифон сам стал рубить и носить брёвна и с помощью своих спутников и ярославских горожан за день выстроил обыденный храм для Толгской иконы - такое название получила новоявленная святыня от крошечной речушки Толги, которая в этом месте впадала в Волгу.
   Епископ Трифон (в схиме - Прохор) позже был прославлен в Соборе Ростовских святых. Ещё при жизни его на месте первой церквушки образовалась обитель во славу Введения Пресвятой Богородицы. Через считанные годы после её основания случился пожар и она сгорела дотла... казалось, уже погибла в огне и икона, но - чудо повторилось: её снова обрели в ветвях дерева. Это двойное явление и многочисленные исцеления, что начали происходить по молитвам пред Владычицей, навеки прославили святой образ. Восстановилась на пожертвования и Толгская Введенская обитель - хранительница святыни.
   Как быстро почитание иконы распространилось за пределы Ярославля и окрестностей?
   Мало кто знает, что один из древнейших списков Толгской иконы (1 половины XIV в., то есть почти современный первоявленному образу) находится в Вологодском музее. Это чудотворный образ с Кубенского озера. Лик Богоматери на нём совсем не искажён позднейшими записями, и взгляд Её огромных всевидящих глаз производит совершенно неизгладимое впечатление - пожалуй, даже более пронизывающее до глубин души, чем сам ярославский первообраз.
   Первым царственным паломником, молившимся пред Толгской иконой, стал Иоанн IV в 1553 г. (тогда ему было 23 года, и Грозным его прозвали намного позже). Он получил исцеление от тяжёлой болезни, поразившей его вскоре после покорения Казани. В благодарность царь щедро вознаградил обитель и велел насадить у стен монастыря рощу кедров, сохранившуюся до наших дней. Он же пожертвовал в монастырь образ Спаса Нерукотворного в драгоценной ризе.
   Настало Смутное время.
   Главные боевые события под Ярославлем происходили в 1609 году, когда вся страна поделилась на сторонников царствовавшего в Москве Василия Шуйского и осадившего Москву "Тушинского вора" - Лжедмитрия II. Ярославцы в большинстве своём оказались верны царю Василию. На "усмирение" их отправилось войско тушинцев - поляков, литовцев и казаков, - под предводительством пана Лисовского.
   Когда читаешь про историю любого города Верхнего Поволжья и центра Руси, такое впечатление, что Лисовский был вездесущ: где бы что ни грабили - первый грабил именно он, где бы что ни разоряли - без него никак не обходилось. И ведь изувечили его под Троице-Сергиевым монастырём ("устрелиша его в лице"), и при осаде Ярославля - и он, после всех ранений, много раз едва не отправившись на тот свет, продолжил оставаться всё тем же - не боящимся ни Бога, ни людей искателем приключений, этаким партизаном на чужой территории.
   Сам Ярославль успешно отбился от него в 1609 г., но Толгский монастырь, в отместку, был безжалостно разорён. 15 монахов и 31 послушник приняли мученическую кончину. Сама икона чудесным образом сокрылась от врагов, подобно тому, как в XIV веке спаслась от пожара.
   Сожжённый дотла монастырь, прежде в основном деревянный, начал восстанавливаться после Смутного времени уже в камне. Весь его нынешний ансамбль возведён в течение золотого для Ярославля XVII столетия. Почитание Толгской иконы привлекало множество паломников и жертвователей из всех сословий.
   Среди вкладчиков и благотворителей значатся имена царственных особ: Михаила Фёдоровича, Фёдора Алексеевича, Петра I и его брата Иоанна, Анны Иоанновны, Екатерины II, Павла I... В 1913 г. его посетили свв. Царственные Страстотерпцы - государь Николай II со всей семьёй - во время длинного путешествия по городам России, посвящённого 300-летию Дома Романовых. В 1764 г. монастырь был причислен ко второму классу, в 1813 г. - к первому.
   Толгский монастырь, по сути, стал главным в Ярославской епархии. Тысячи паломников участвовали в крестных ходах с Толгской иконой - они регулярно проводились несколько раз в год: Великим постом - в Ростов; в 4-е воскресение по Пасхе - в Ярославль; в июле - по нескольким уездам губернии; в августе-сентябре - в Норский посад и Рыбинск; в сентябре-октябре - по Ярославскому уезду. Сам праздник обретения 8 августа торжественно отмечался крестным ходом из центра Ярославля в Толгу.
   Не забыто было и место на противоположном берегу Волги, с которого святитель Трифон увидел чудесное сияние. В 1779 г. там была построена Спасская церковь в Иванькове, при ней до 1833 г. находилась летняя архиерейская резиденция (позже её перенесли в сам Толгский монастырь). Разорённая в советское время церковь была возвращена в 1990 г. Очень почитается ярославцами святой источник при ней.
   После революции монастырь не раз подвергался разграблению, в 1926 г. был закрыт и на многие десятилетия превращён в тюрьму. Икона оказалась в Ярославском художественном музее.
   Но, слава Богу, настали новые времена.
   Толгский монастырь - один из самых первых возрождённых в России. Акт о его передаче был подписан ещё 7 декабря 1987 г., сама передача совершилась в 1988-м, перед Тысячелетием Крещения Руси. Этот акт был первой ласточкой новой эпохи в истории Русской Церкви.
   Но сама первоявленная Толгская икона ещё много лет оставалась в стенах музея. Правда, в эти годы в монастыре прославился один из её списков: 20 августа 2000 г., в канун престольного праздника, во время всенощной сёстры увидели благоухающие капли мира на иконе Божией Матери из Толгского придела Крестовоздвиженского храма. Это чудо продолжается до сего дня; более обильно миро истекает в канун больших праздников и ночью...
   Переговоры о передаче самого явленного первообраза продолжались не один год. Наконец, к величайшей радости верующих, в 2004 г. Толгская чудотворная икона вернулась в монастырь - ровно через 690 лет после своего первого явления.
  
  
   Часть III. Окрестности
  
   1. Великосельский "кремль"
  
   Огромные соборные комплексы встречаются не только в городах. Порой и сёла -- особенно в ареале таких святынь, как Ярославль, - являются великими и по названиям, и по значению. В третьей части путеводителя самое время поговорить о Великом селе, что к югу от Ярославля, о Соли Великой, что к востоку... - замечательных местах, известных с начала XIII века, но прославившихся грандиозным каменным строительством на рубеже XVII-XVIII веков. Все они как бы подхватили эстафету от города на пике его расцвета. "Маленькие Ярославли" встречаются в окружности десятков вёрст от исторического центра.
  
   За несколько лет до очередной поездки в этот край из очерка А. Борисова "Великое в малом" я впервые узнал об уникальном соборном комплексе Рождества Богородицы, построенном сразу же после Полтавской битвы фельдмаршалом А. И. Репниным. Удивительно, что "птенец гнезда Петрова" воздвиг этот мемориальный храм вовсе не в модном тогда стиле барокко, а в виде типичного ярославского храма XVII века. Типичного по форме, но необычайного по размерам. Ансамбль собора, колокольни, зимней Покровской церкви и других построек смотрелся так величественно, что местные жители издавна прозвали его "кремлём". Фотографии его так вдохновили меня, что к очередной поездке я уже чётко наметил посещение Великого как одну из главных целей.
   Село это относится к Гаврилов-Ямскому району и раскинулось примерно в 40 километрах от Ярославля. Пригородные автобусы в Гаврилов Ям проходят через Великое. Кстати, на этом же маршруте, поблизости, находится и Карабиха -- музей-усадьба Некрасова.
   Село возникло предположительно ещё в XIII веке. В феодальной войне XV века в его окрестностях произошло важное сражение 1435 года между Василием II и его двоюродным братом Василием Косым. Последний был разбит, взят в плен и ослеплён. Военные действия происходили здесь и в Смутное время -- но этом никого не удивишь, особенно в Верхнем Поволжье, где почти все населённые пункты по много раз переходили из рук в руки.
   Культурная слава пришла к Великому в XVIII веке. Пётр I, сам 6 раз посещавший здешний край, в 1706 г. подарил это богатое село своему сподвижнику Аниките Ивановичу Репнину... более известному, конечно, по упрощённому имени -- Никита Иванович. Кстати, ещё один видный петровский военачальник Б. П. Шереметев получил в подарок другое ярославское село с похожим по смыслу названием -- Большое. Но в Большом Селе остались лишь поздние и куда меньшие по размерам церкви. Ничего подобного великосельскому "кремлю" не встретишь даже в здешних богатейших на достопримечательности краях!
   В жаркий июльский полдень я прибыл в посёлок, похожий на небольшой старинный городок. По правую руку от остановки раскинулась за деревцами широкая гладь привольного, живописного Чёрного пруда. А впереди вставало во всей красе могучее зелёное пятиглавие собора и изящная кирпичная "ель" высочайшей многоступенчатой колокольни.
   Позже я узнал, что на этот "кремль" было ориентировано всё село. Подобно Москве, в нём стихийно сложилась радиально-кольцевая планировка, а сердцевиной её стал соборный ансамбль. В Великом и сейчас осталось несколько улочек, застроенных только по одной стороне -- так, чтобы все дома были обращены фасадом к "кремлю". Для села это чрезвычайно редкая планировка!
   Что интересно, издали ансамбль вовсе не выглядел огромным. Он смотрелся очень гармонично и не подавлял, а украшал, собирал, формировал главную площадь своим простым, но неотразимым силуэтом. Вскоре выплыла из-за деревьев ещё одна пятиглавая церковь -- куда меньшая по размерам, но всё же вполне логично уравновешивающая собор по другую сторону от колокольни, с юга.
   А ещё в комплекс входила угловая башенка-часовня на севере, изящные Святые врата близ зимней церкви, торговые лавки -- площадь-то базарно-ярмарочная. Все эти постройки вытянулись в одну линию по восточному краю площади. Когда видишь всё это впервые, невольно замираешь...
   Величие, в чём-то достойное Ростова!
   Говорят, за образец здешнего комплекса был взят знаменитый ансамбль церквей в Коровниках в Ярославле. Может быть, это верно по отношению к композиции двух храмов и колокольни, но никак не к их облику. Вторая церковь здешнего ансамбля была возведена лишь через 30 лет после собора, когда уже не было в живых Аникиты Репнина -- потому говорить о единстве замысла всего комплекса едва ли приходится. Колокольню построили ещё позже, а уж ограда и башенки "кремля" и вовсе относятся к началу XIX века. Так что великосельский комплекс формировался в течение более чем столетия. В нём неразрывно слились и традиции ярославской архитектурной школы XVII века, и новые веяния. Точно можно сказать одно: ничего близко подобного больше нигде не встретишь!
   Ярославская архитектурная школа в течение XVII века развивалась, как это ни странно, в сторону всё большего увеличения объёма куполов по сравнению с четвериком, из которого они растут. Самые знаменитые храмы в середине века являли ещё равенство высоты глав и четверика. Во второй же половине столетия купола становились всё более грандиозными. Вместе с барабанами они порой в полтора раза превосходили основную часть храма! Особенно это заметно по церкви Николы в Меленках или по фотографиям несохранившейся, но очень оригинальной Петропавловской церкви на Волжском берегу.
   Великосельский Рождество-Богородицкий храм -- из той же череды. Купола его -- гигантские ярко-зелёные маковки, словно в них перетекла почти вся мощь собора.
   Удивительна стоящая рядом колокольня (1758 -- 61 гг.) -- её можно назвать одновременно и шатровой, и ступенчатой! Что-то среднее между конической "Ярославской свечой" и ярусной звонницей в Толчково. Кокошники над арками отмечают грани уменьшающихся ярусов, но "ступеньки" эти -- как бы сглажены. Общий силуэт получился стремительный, островерхий, словно кипарис вознёсся к небу. Конечно, раньше XVIII века подобная колокольня не могла возникнуть. Но всё же это такое яркое явление именно русского барокко -- далёкого от любых европейско-петербургских веяний, - что она кажется очень древней и выражающей исключительно национальный дух в архитектуре. Если бы она не была такой ажурно-сквозной от четырёх этажей арок, то казалась бы слеплённой из мокрого песка, как детские "пирамидки" на пляже.
   Я не побоюсь назвать очертания и декор этой колокольни -- совершенными! Пожалуй, это один из архитектурных идеалов. Таких, которые, увидев раз, запоминаешь на всю жизнь.
   Вознеслось это чудо на 75 метров. Вдвое выше "Ярославской свечи"! Говорят, изначально звонница не была такой грандиозной, и самые верхние ярусы появились позже, в XIX веке. Как бы то ни было, получилась одна из самых высоких колоколен, когда-либо возводившихся в русских сёлах. Лишь в близком Поречье-Рыбном под Ростовом в конце XVIII в. построили ещё большую звонницу -- 94 метра. В самом же Ярославле нет ничего подобного! Если зодчие, возводившие собор, остались анонимными, то имя Ивана Зарубина, воздвигшего колокольню, запечатлелось в местной истории.
   Тончайшая ажурность многоарочной звонницы в сочетании с мощным монолитом собора создаёт парадоксальную, контрастную гармонию. Они изумительно дополняют друг друга -- эти слишком разные постройки одного ансамбля! Не будь такой высокой колокольни, комплекс казался бы тяжёлым и заземлённым. Будь собор похож на колокольню -- получился бы обычный лёгкий барочный ансамбль. А здесь -- ярчайший символ соединения Руси Древней, допетровской и России молодой, так и рвущейся куда-то...
   Собор, заложенный в 1709 и освящённый уже в 1712 году, не без оснований считается первым в истории храмом-памятником в честь Полтавской победы. В наше время на площади перед ним воссоздано мозаичное панно -- копия знаменитого творения Ломоносова "Полтавская битва". Ежегодно в Великом проводятся праздники с историческими реконструкциями прославленного сражения.
   Однако само посвящение собора Рождеству Богородицы свидетельствует, что даже если царедворство и присутствовало в характере Репнина, оно не было чрезмерным, и земное с небесным он никак не смешивал. Из лести царю было бы логично посвятить мемориальный храм его небесному покровителю и назвать Петропавловским (заодно вышло бы и подражание Петербургу!). Либо -- Исаакиевским, так как в день св. Исаакия Далматского, 30 мая, Пётр родился. Либо -- Сампсониевским, так как в день св. Сампсона Странноприимца, 27 июня, произошла Полтавская битва.
   Но посвящение выбрали гораздо более традиционное для Руси. Даже если оно и навевает какие-то мысли о земной истории, то скорее, о Куликовской, чем Полтавской битве. Как известно, победа на Куликовом поле была одержана в праздник Рождества Богородицы, и огромное количество Рождество-Богородицких храмов было возведено на Руси именно после 1380 года. Другая "памятка" тех событий в русском церковном календаре -- Дмитриевская родительская суббота: ближайшая ко дню св. Дмитрия Солунского, небесного покровителя Дмитрия Донского. Что интересно, боковой престол здешнего собора освятили именно в честь Дмитрия Солунского. Напротив был придел Смоленской иконы Божией Матери. Храм получился трёхпрестольным, хотя приделы ничем не отделены от основного интерьера.
  
   Сейчас собор был закрыт -- внутренняя реставрация в нём даже не начиналась. К счастью, в Покровской церкви я встретил настоятеля о. Сергия. Он лично сводил меня и в собор, и на колокольню, провёл импровизированную экскурсию по всему комплексу: на первый взгляд, и вправду, целому "кремлю", а в действительности, чрезвычайно бедному сельскому приходу. За годы советской власти деревенские жители совсем разучились ходить в церковь. Так что огромные старинные здания более чем когда-либо кажутся сейчас величественной, но пустующей декорацией Святой Руси. Туристы сюда заезжают редко -- "нераскрученный объект". А для истовых, -- так сказать, профессиональных, -- паломников здесь не найдётся ни мощей, ни чудотворных икон, ни, тем более, "старцев". В общем, никакого ажиотажа!
   Сейчас трудно даже представить, что ещё совсем недавно оба храма стояли без куполов! В советских путеводителях спокойно, будто речь шла о чём-то вполне обыденном, даже с некоторой долей романтизма писали: "Сейчас, когда обе церкви лишены глав, они напоминают необычайных размеров лабазы времён А. И. Островского".
   Лабазы -- не лабазы, но в советское время их, действительно, использовали как склады. Лишь в 2004 г. уникальный комплекс был возвращён Церкви, и началось медленное возрождение приходской жизни.
   Таинственно загремел старый замок, и огромный собор раскрылся перед нами. Традиционные 4 столпа придавали его интерьеру ощущение древности и парадоксально-тяжеловесной гармонии. Они поражали толщиной и мощью. Один из них стоял косо -- причём, наклон был очень заметен, -- но это, видимо, нисколько не мешало устойчивости трёхсотлетней конструкции. Кстати, у ещё большего по размерам Успенского собора Рязани один из мощнейших столпов также удивляет своим наклоном. Ну что ж, есть "падающие" башни, стоящие веками -- а есть "падающие" столпы в многовековых соборах!
   Высота интерьера, не считая подкупольных барабанов -- 13 метров: гораздо меньше внешней высоты. Всё равно это много -- представьте, что под сводами легко поместился бы 4-этажный дом! Человек в таком интерьере смотрится просто букашкой! Площадь основного объёма, без алтаря -- примерно 20 на 20 метров. По меркам ярославского зодчества, это огромный храм: намного больше любого из сохранившихся в самом городе! Для сравнения, Богоявленская церковь на главной площади Ярославля имеет четверик всего 10 на 10 метров.
   Чрезвычайно редкое явление для русского храма: хоры находятся не над западной частью, а над восточной -- непосредственно над алтарём! Пожалуй, это никоновская традиция, хотя от низложения патриарха Никона до возведения здешнего собора прошло полвека. В соборе Воскресенского Новоиерусалимского монастыря хоры также располагались за иконостасом, причём на нескольких уровнях.
   Мы поднялись на хоры и полюбовались интерьером с высоты: иконостаса пока не было. Зато во всей верхней части храма хорошо сохранились фрески. В краеведческой литературе иногда утверждается, что они относятся ко II половине XVIII века. Но надпись в самом храме гласит, что стенописи создавались при императоре Александре I. Да и по стилю они очень схожи с фресками начала XIX века братьев Медведевых: в Спасо-Преображенском соборе Углича и Успенском -- Мышкина. С угличским стало общим даже то, что самый грандиозный сюжет здесь, как и там -- Преображение Господне во весь центр западной стены: он во много раз больше любой другой композиции, хотя храм, казалось бы, посвящён совсем другому празднику.
   Каждый сюжет обрамлён рисованной рамкой-картушем. Преобладают золотистые, огненные, красные тона: всё очень празднично и ярко даже в неотреставрированном виде. Можно только догадываться, что было изображено в несохранившихся нижних ярусах -- вероятно, исходя из посвящения храма, земное житие Пресвятой Богородицы. А вот верхние два яруса -- подробнейший Евангельский цикл, начиная с Благовещения, Рождества и редкого сюжета Обрезания Господня.
  
   Потом мы обошли весь ансамбль. К северу от собора раскинулись входящие в "кремлёвский" комплекс Торговые ряды. Великое славилось большими ярмарками, проходившими ежегодно с 1 по 8 сентября: в течение недели перед престольным праздником Рождества Богородицы. Местом их проведения была как раз здешняя площадь.
   Врастание лавок и амбаров в церковную ограду очень напомнило мне Борисоглебский монастырь под Ростовом, северная стена которого в XIX веке тоже обратилась снаружи в сплошные торговые ряды (и это, как ни парадоксально, не помешало сохранить внутри глубочайший молитвенный дух!).
   Мы свернули за северо-западную башню. Я ожидал нового чуда, но... В нынешнем полуразрушенном виде Великосельский кремль кажется сказочной декорацией, великолепным занавесом, за которым должно бы открыться что-то удивительное... а за ним открывается всего лишь море травы. Всё величие и всё убожество разрушаемой весь ХХ век, но, к счастью, так и не дорушенной русской культуры наглядно воплотилось в этом ансамбле.
   Восточные башенки-часовни ещё стояли, отмечая прямые углы "кремля", а вот связующая их ограда давно отсутствовала. Просто обширный пустырь. Когда-то тут, за алтарями храмов, был большой огороженный погост. А теперь... Футбольное поле на месте бывшего кладбища -- типичное знамение советских времён.
   Необычно смотрелась с востока Покровская церковь 1741 года. Её алтарные окна были обрамлены изразцами -- но не теми крупными наружными изразцами, что украшают едва ли не большинство ярославских храмов, а маленькими плиточками с бытовыми сюжетами в стиле лубка, какие обычно использовались в оформлении печей.
   Мы свернули к колокольне. Отец Сергий открыл дверцу, и началось долгое восхождение. На уровне второго яруса блеснуло окно, про которое говорят, что оно символизирует "окно в Европу" -- потому и обращено на запад. Но любое окно куда-то обращено (на третьем ярусе, например -- на север). Скорее всего, эта "символика" -- плод позднейшей фантазии... хотя, конечно, всё может быть. Рассказывают также, что несохранившиеся куранты "отсчитывали время, прошедшее после Полтавской битвы".
   После трёх тёмных ярусов, занятых лишь лестницей, раскрылась наконец площадка звона. Панорама мира, разбитая на арки -- круговой пейзаж в восьми краснокирпичных рамках. Из полумрака выглядываешь в сплошной свет, щуришься. Кажется, весь мир состоит из света -- не только небо, но и земля. Переливчато-зелёный диск внизу и голубой купол вверху -- трудно сказать, что ярче!
   К юго-западу от соборного комплекса раскинулся пруд, ожививший весь пейзаж огромным светло-голубым глазом (хотя назывался он почему-то -- Чёрным...). В противоположной стороне маленьким замком с изящными шпилями возвышался над застройкой дом Локалова(1) -- ещё одна архитектурная достопримечательность Великого. Это творение известного архитектора Шехтеля -- будущего автора Ярославского вокзала в Москве и других выдающихся построек в неорусском стиле. Вдали виднелась ещё одна действующая церковь огромного села -- Тихвинская 1861 года.
   Обширный архипелаг крыш обрывался на востоке зелёным морем полей и ещё более далёкого леса. Было видно, что находимся мы хоть и в великом, но всё же селе. Тем грандиозней выглядел здешний ансамбль.
   Посёлок этот -- и по виду, и по духу, -- чем-то напоминает Борисоглеб под Ростовом, который мне тоже довелось созерцать с высоты могучей башни. Только там среди города-села воздвигся великий монастырь, а тут -- великий соборный комплекс.
   Ещё вспомнилось совсем далёкое отсюда Усолье на Каме с великолепным дворцово-соборным комплексом усадьбы Строгановых -- того же XVIII века и даже примерно тех же лет постройки. Особенно похожа была колокольня в самом центре ансамбля. И сам городок Усолье -- примерно такого же размера, как село Великое. Тоже благодатные древние места... и тоже полузабытые.
   Человек, совершивший самоубийство, по понятной причине, уже не имеет возможности искупить этот грех. Страна, десятки лет занимавшаяся уничтожением собственной культуры, ещё может это искупить -- возродив хотя бы то, что осталось. Когда выйдут из тени, воскреснут места, подобные Великому, прервётся наконец долгое, мазохистски растянутое самоубийство России.
  
   (1). Алексей Локалов -- крупный промышленник, сын выкупившегося на волю крепостного, основатель Гаврилов-Ямской льняной мануфактуры.
  
  
   2. Большесольские храмы (пос. Некрасовское)
  
   Соль Великая -- так называлось это селение ровно 800 лет назад, когда в 1214 г. его впервые помянули в летописях одновременно с соседней Нерехтой. Позже оно веками именовалось -- посад Большие Соли. Можно было бы назвать эту главу "Великосольские храмы", но после "Великосельского кремля" лишь по одной букве внимательный читатель понял бы, что речь уже о совсем другом топониме.
   Много в Ярославской области "великого" и "большого" -- и по названиям, и по значению. Если село Великое расположено к югу от Ярославля, то Соль Великая (она же -- Большие Соли, она же с 1939 года Некрасовское) -- к востоку, на полдороге к Костроме, у впадения речки Солоницы в Волгу. Давно подмечена особенность старорусских городов и сёл: где добывалось много соли и, соответственно, было много богатых купцов, там возникало и необычайное количество роскошных храмов. Здесь их до революции стояло 12, не считая расположенного рядом Николо-Бабаевского монастыря. Для села это, конечно, уникальный показатель. Если сравнить, в соседней Нерехте -- городе! -- было 7 каменных храмов.
   Добыча соли велась здесь издревле. В XVI веке действовало 19 варниц. В 1583 г. Иван Грозный подарил село Семёну Строганову, и оно надолго вошло в строгановскую "соляную империю". В XVII веке основная добыча российской соли переместилась на Каму, так что главный здешний промысел пошёл на спад. Зато по-прежнему бурно развивались ремёсла, особенно резьба по дереву, иконописание. Именно большесольские мастера в конце XVII века вырезали замечательный иконостас церкви Ильи Пророка в Ярославле. В 1693 -- 1761 гг. Большие Соли принадлежали Переяславскому Горицкому монастырю, так что церковные ремёсла были особенно востребованы. При Екатерине II, по ходатайствам местных жителей, посад сделали самостоятельным.
   Но почему-то городом он так и не стал.
   Сейчас здесь около 7 тысяч жителей. Чем не городок! На Волге есть и меньшие населённые пункты, носящие статус городов. В Мышкине, например, около 6 тысяч жителей, в Плёсе -- около 4-х. Но, видимо, не судьба пока древней Великой Соли возродить своё величие в качестве города.
   Хотя, думается, рано или поздно, вне зависимости от статуса, здесь неизбежно будет крупный центр паломничества и туризма. Очень уж велик его потенциал!
   В 1939 г. Большие Соли были переименованы в Некрасовское. Честно говоря, оно имеет примерно такое же отношение к Некрасову, как Державино у нас, под Казанью -- к Державину или возникший в 1960-х годах Чайковский на Каме -- к Чайковскому. Есть сёла Грешнево и Карабиха поблизости: в первом прошло детство поэта, второе он приобрёл в 1863 г. и провёл там 10 летних сезонов. В Больших Солях бывал лишь проездом. Подобно тому, как есть Кармачи и Сокуры под Казанью -- родина Гавриила Романовича, имения его родителей, -- тогда как в соседнем Державино сам Державин едва ли бывал.
   Вот такая бывает ирония истории и географии!
   * * *
   Когда я вышел из автобуса в самом центре Некрасовского, первым меня встретил большой деревянный крест на площади. Он был поставлен в память снесённого до основания Благовещенского храма XVIII века. Вообще из 12 храмов восьмивековой посёлок потерял в советское время 7.
   Поблизости стоял без глав медленно восстанавливаемый Воскресенский собор (1717 г.). Но уже через дорогу, метрах в пятидесяти, блестел свежий купол. Я направился туда. Почти на самом берегу Солоницы живописно вырос на малом пригорке перед мостом нарядный храм. Это была действующая церковь Рождества Богородицы -- самая древняя в Некрасовском. Строилась она несколько лет в конце XVII века и была освящена в 1700 г. (почти одновременно с очень похожей по форме Благовещенской в Ярославле).
   Сейчас над церковью восстановлен лишь один купол из пяти, но даже в таком виде она невольно манила к себе явственным ощущением древности и намоленности. Кирпичные стены с полуосыпавшейся штукатуркой сохранили кружево наличников, закомар, пучки колонок по углам. А на окнах даже уцелели большие старые ставни!
   По ярославской традиции, церковь опоясана трехсторонней галереей, упирающейся концами в малые приделы. Северный придел свт. Тихона Амафунтского восстановлен хорошо. Южный, Михаила Архангела, не видный со стороны дороги, до сих пор стоит в руинах. Из развалин его пророс иван-чай, зажёг поминальные огни.
   Совсем ничего не осталось от отдельно стоявшей ступенчатой барочной колокольни, возведённой в 1770-х годах знаменитым местным зодчим Степаном Воротиловым. Уроженец Больших Солей, архитектор-самоучка, он прославился возведением костромских Торговых рядов (ныне -- всемирное достояние под охраной ЮНЕСКО), церквей и колоколен в Костроме и Нерехте. Даже одного этого имени было бы достаточно, чтобы считать Некрасовское местом знаменитым в истории русской архитектуры. Но, к сожалению, памятника Воротилову в посёлке пока нет.
   Я был рад, что знакомство с Некрасовским началось для меня с самого древнего и замечательного храма. Замечательного, в первую очередь, своими фресками. Древние фресковые ансамбли потрясают до глубины души везде: и в традиционных четырёхстолпных храмах, и в таких высоких интерьерах-кладезях, лишённых столпов, как здесь. Тут не надо обходить колонны, чтоб всё увидеть. Красота обнимает тебя сразу, целиком. Во всей яркости красок и всей богословской глубине сюжетов.
   Разлинованный восемью ярусами фресок, высокий бесстолпный интерьер оставлял потрясающее впечатление. Воздушный столп молитвы буквально захватывал тебя сразу, как только ты переступал порог. По внешнему виду полуразорённого храма никак не предположишь, что он так непередаваемо прекрасен внутри!
   Здешний ярославско-костромской край -- самый богатый на фрески: в этом ему нет равных в России! Но даже по меркам этого региона, я попал в один из самых красивых церковных интерьеров. И Ярославль, и Кострома, и Ростов, и Тутаев гордились бы таким храмом, если б он стоял у них.
   Фресковый ансамбль был выполнен в 1710 году. Артелью руководил Фёдор Игнатьев -- один из величайших мастеров ярославской школы "стенного письма". Обычно он работал в паре с ещё более знаменитым Дмитрием Плехановым (но в данном случае творил самостоятельно). Вместе они расписывали не только многие ярославские церкви (величайшее их творение -- всемирно известные фрески Иоанна Предтечи в Толчкове), но и Успенский собор Троице-Сергиевой лавры, Софийский в Вологде, московские и ростовские храмы. Фёдор Игнатьев считается также наиболее вероятным автором росписей Богоявленской церкви в Ярославле, чей бесстолпный интерьер аналогичен здешнему.
   То, что ансамбль фресок великого мастера замечательно сохранился в селе, иначе как чудом не назовёшь. Тем более что храм долго стоял в запустении, здесь был продуктовый склад, на полу рубили мясо -- разбитые плиты помнят эту процедуру.
   Росписи 4-х лотков свода по сюжетам аналогичны Богоявленской церкви, что в центре Ярославля: Новозаветная Троица, Воскресение Христово, Вознесение и Успение. А вот ниже начинается уже полностью Богородичный цикл, тогда как в Богоявленской церкви -- Христологический (см. главу "От Спасовой обители -- вверх по Которосли"). Но и там, и здесь -- 8 ярусов и очень сходная манера письма.
   Как обычно, ярославские фрески буквально кипят обилием цветов и узоров: кажется, расцвела сама стена! Два нижних яруса: рушник с прихотливыми круговыми орнаментами и травчатый пояс. Обычно в храмах встречается либо тот, либо другой, но здесь присутствуют оба сразу! Впрочем, на западной стене вместо последнего -- образы святых отцов (справа от входа, где за богослужением стоят мужчины) и святых жён (слева, где становятся женщины). Выбор интересен: Лев Премудрый, Юстиниан, Феодосий Великий, Стефан Сербский, императрица Елена, мученицы Екатерина, Пульхерия, Ирина... как видим, преобладают благоверные цари.
   Третий ярус символизирует 12 членов Символа Веры, разместившихся на двух стенах, а на северной стороне -- яркие, многофигурные вариации "Собора Богородицы" и "Царицы Небесной": 5 композиций, причём, на каждой Божья Матерь восседает на троне и в кругах славы. Всё необыкновенно торжественно и царственно, хотя сами по себе ярусы небольшие. На том же уровне, над северной дверью -- полузабытый ныне, а когда-то очень любимый образ "Спас Недреманное Око" с надписью: "Се не вздремлет, ниже уснет, храня Израиля". При этом юный Спаситель (Христос Еммануил) изображён именно лежащим, как бы отдыхающим в пышном райском саду.
   Очень любопытно проиллюстрированы члены Символа Веры -- 12 сюжетов.
   1. "Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя..." Изображено сотворение мира. Нагие Адам и Ева -- на первом плане, Бог-Отец -- в небольшом облачке над ними.
   2. "И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия..." Изображено Преображение Господне -- видимо, как наиболее полно раскрывающее величие Христа, дотоле сокрытое.
   3. "...и воплотавшагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечишася". Изображено, конечно же, Благовещение.
   4. "Распятого же за ны при Понтийстем Пилате": Распятие.
   5. "И воскресшаго в третий день по Писанием": Сошествие во ад.
   6. "И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца": Вознесение.
   7. "и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым...": Страшный Суд.
   8. "И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго...": Сошествие Св. Духа на апостолов.
   9. "Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь": Апостольская проповедь.
   10. "Исповедую едино крещение во оставление грехов". Ещё одно Распятие, только ангелы под ним держат Чашу Искупления, а по бокам, в клеймах -- изображения смертных грехов).
   11. "Чаю воскресения мертвых". Выходящие из земли скелеты тут же обретают плоть. На первом плане -- пророк Иезекииль, ибо подробный сюжет воскресения мёртвых -- его видение.
   12. "и жизни будущаго века". Небесный Град Иерусалим со Христом вместо Солнца (Откровение Иоанна Богослова). При этом 10-й член Символа здесь почему-то поставлен последним: на древних фресках изредка встречается путаница в отдельных деталях.
   Остальные 5 ярусов полностью посвящены Богородице: с 4-го по 6-й (в широких простенках между окнами) проиллюстрирован знаменитый Акафист, а с 7-го по 8-й -- Её Житие на основе апокрифического евангелия от Иакова -- 27 клейм. Среди них есть даже такие редкие сюжеты как "Ласкание Марии", "Благословение Новорожденной", "Первые 7 шагов Богоматери"...
   В левом приделе хорошо сохранилась только фреска над могилой устроителей храма -- Семёна и Евфимии Мельниковых: Деисус с предстоящими Симеоном Богоприимцем и мученицей Евфимией. Это очень благодатное место, из которого не хочется уходить, и чувствуется, что погребены действительно праведные люди: любящая чета, которым Бог не дал детей. Посвящение храма именно Рождеству Богородицы, трогательная история Иоакима и Анны, которые тоже до старости были бесплодны -- всё здесь неслучайно! Возведение этой церкви стало своеобразным молением Богу о даровании детей. Господь исполнил просьбу косвенно: своего кровного ребёнка супруги так и не родили -- но по Его внушению усыновили мальчика-сироту, сына умершего священника. Мельниковы воспитали его, и впоследствии он сам стал священником в новопостроенном храме -- отцом Иаковом: история сохранила и это имя. Сам же Семён Борисович Мельников был бурмистром ("головой") в Больших Солях. Люди долго ещё вспоминали его как лучшего, самого честного и богобоязненного управляющего. Приёмный сын на собранные деньги обустроил придёл над могилой своих Богом данных вторых родителей.
   Одним из преемников отца Иакова спустя два столетия стал священномученик Александр (Поздеевский) -- последний настоятель храма перед его закрытием. Он был арестован в 1930 г. и умер в тюрьме. Отец Александр прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Российских, и в храме мне подарили икону с его изображением. Так древний приход в ХХ веке обрёл своего святого.
  
   Я спустился к мосту через Солоницу, ведущему в левобережную часть. Большие Соли вытянулись вдоль неё, как Ярославль вдоль Волги: пожалуй, с таким же соотношением размеров города и размеров реки. Практически все уцелевшие храмы видны с центрального моста -- по обоим берегам. Главная часть посёлка раскинулась всё же на правобережье.
   Солоница -- очень живописная река. Тихая, почти неподвижная, с множеством кувшинок. Она такая же широкая, как Которосль в Ярославле. И соответственно, такая же судоходная в древние времена. Можно себе представить, какой лес куполов и колоколен отражался в её тихой воде до революции.
   Берега имели свои исторические названия. Малая, левобережная сторона издревле именовалась Егорьевской, главная, правобережная -- Борисоглебской (как в соседнем Тутаеве!). Церквей с такими посвящениями не сохранилось и в помине -- но видимо, это повелось ещё несколько веков назад.
   Находясь здесь, чувствуешь себя, как в большом древнем городе: со своими памятными именами "сторон" и "концов" -- почти как в Великом Новгороде.
  
   Дорога пересекает небольшой Соляной остров на реке. Стоят стилизованные под старину ворота, избы, деревянные башни. Над вратами надпись: "Соль Великая".
   С высоты дорожной насыпи весь островной комплекс смотрится, как игрушечный городок. Это самый популярный туристический объект в современном Некрасовском -- Музей Соли, основанный в 2009 г. Здесь можно наглядно познакомиться со всей цепочкой древнерусского соляного производства: довольно долгой и трудоёмкой процедурой.
   Подобный музей есть в далёком Соликамске. Соляная скважина-источник с деревянной напорной башней, похожей на крепостную, до сих пор функционирует в Сольвычегодске. Но вот для центра России некрасовский музей уникален. Несмотря на свою молодость, он уже включён во Всемирную туристическую сеть.
   Сразу за мостом по левой обочине дороги виднеется заросший кустами и травой, как зелёный костёр, разрушенный остов Иоанно-Предтеченского храма. По тем деталям, что уцелели, видно, что он был похож на стоящую напротив, через реку, Рождество-Богородицкую церковь. Здешний храм также возвели в конце XVII века. Он славился чудотворным явленным образом Иоанна Предтечи 1677 года. В 1786 году церковь частично перестроили и переименовали в Покровскую. В советское время она превратилась в такие руины, что сейчас трудно сказать, возможно ли её вообще восстановить.
   Дальше тянется типичная поселковая застройка, а над ней зелёной тучкой встаёт роща на пригорке. Когда подходишь ближе, видишь, что это не лес, а старый погост.
   На опушке кладбищенской рощи стоит пара храмов: пятиглавый Преображенский 1755 года и одноглавый Богородичный в честь иконы "Утоли моя печали" 1844 года. По традиции, это был двуединый приход, состоявший из летней и зимней церквей. Известен он с XVI столетия, но каменным стал лишь после пожара XVIII века. Два храма, возведённые с разницей почти в сто лет, составили вполне цельный и, пожалуй, самый живописный во всём Некрасовском силуэт. Оживляет его чудная шатровая колокольня с тремя рядами слухов, замечательно стилизованная под XVII век. К сожалению, летний Преображенский храм в советское время был сильно разорён и внутри до сих пор не восстановлен. Снаружи он выглядит замечательно, но по сути это лишь каркас. Плотно захлопнуты старинные ставни. Зато церковь "Утоли моя печали" действовала всегда, даже в годы гонений.
   Если Рождество-Богородицкий храм запоминается своими древними фресками, то здешний -- великолепным иконостасом и чудными резными киотами: необыкновенной сохранностью всего интерьера. Чувствуется, что он намоленный, что службы здесь не прекращались. По духу он целиком сельский, кладбищенский -- из тех уникальных малых островков молитвы на советском пространстве, которые не удалось разорить.
   Расписал церковь в середине XIX в. академик живописи Евграф Сорокин -- местный уроженец, к тому времени уже давно окончивший Петербургскую Академию Художеств и прочно осевший в столице. Он участвовал в росписи Храма Христа Спасителя в Москве и Исаакиевского собора в Петербурге. Для академического стиля его манеру можно считать образцовой.
   Таким образом, в Некрасовском сохранилось два ансамбля церковной живописи знаменитых мастеров двух разных эпох.
   Роскошен трёхъярусный иконостас 1840-х годов с обилием золочёной деревянной резьбы. Многочисленные киоты по всему храму перекликаются с ним по манере, хотя некоторые выполнены чуть позже. Например, при иконе мученика Архипа и благоверного Александра Невского сохранилась надпись, что её киот "сооружён усердием прихожан в память исполнившегося двадцатипятилетия освобождения крестьян от крепостной зависимости" (стало быть, в 1886 г.). Интересный памятник благодарения Богу за одно из самых отрадных событий всей русской истории!
   От изобилия позолоты и резьбы церковь и сама похожа внутри на большой роскошный киот.
   Конечно, очень много здесь намоленных местночтимых святынь. Больше всего запоминается чудотворная деревянная скульптура "Христос в темнице" (или, как в народе говорят: "в темничке"). Это одна из тех распространённых в XVIII веке и очень почитаемых скульптур, которых до наших дней сохранилось не так уж много: больше всего в Пермском крае, но есть и в здешнем регионе -- под Ярославлем, под Угличем... Сама "темничка" -- роскошная резная беседка на витых деревянных столбах: тоже напоминает знаменитую Пермскую.
   Рядом -- икона Николая Чудотворца, издревле почитавшаяся в этом приходе. Если "темничка" и "Никола Угодник" стоят справа, то в левой части церкви высоко вздымается роскошная сень над Плащаницей Христовой: если не знаешь, издали её можно принять за раку с мощами.
   Из святынь, оказавшихся в церкви относительно недавно, мне рассказали о большой Казанской иконе Божией Матери. Это дар старушки, которой она досталась, видимо, ещё от родителей. Висела-висела икона в доме и вдруг упала. "Надо отдать в церковь", -- сделала вывод бабушка и отнесла образ в здешний храм.
  
   Суммируя все свои впечатления от Некрасовского, я прихожу к выводу, что это, несомненно, самый красивый пункт (так и хочется сказать -- город) на пространстве от Ярославля до Костромы. Поскольку находится он всего-то в нескольких километрах от основной трассы, путешествующим по "Золотому Кольцу" обязательно стоит его посетить. Было бы ещё лучше, если б на Волге -- как раз около самого Николо-Бабаевского монастыря! -- появилась бы в ближайшем будущем пристань для больших туристических теплоходов.
   Дай-то Бог, всё это будет!
  
  
   3. Николо-Бабаевский монастырь
  
   Скажу Вам о Бабаевском монастыре, что он мне чрезвычайно нравится во всех отношениях. Местоположение премилое. Какой воздух! Какие воды, какие кристальные, ключевые воды! бьют, кипят из горы и в таком количестве, что было бы их достаточно, думаю, для всего Петербурга. Какие рощи с дубами! с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота! Раскрываю книгу аскетического писателя, читаю ее -- вижу, что здесь можно исполнить советы ее на самом деле, между тем, как в Петербурге можно исполнить их только в воображении и желании. Словом сказать: для земного странствования моего, в эту минуту, не желал бы другого, лучшего приюта.
   свт. Игнатий Брянчанинов
  
  
   Николо-Бабаевский монастырь на окраине Некрасовского, у впадения Солоницы в Волгу -- древняя, когда-то всероссийски значимая святыня. К сожалению, сейчас она полузабыта. В масштабах России знают о ней немногие. Да и в самом Ярославле мне приходилось встречать людей, которые ни разу даже не слышали о ней: "Бабаевская? А где это вообще?"
   Одни древние обители знамениты, в первую очередь, чудотворными иконами, другие -- подвизавшимися в них святыми. Здесь было и то, и другое. Именно -- было... Славился далеко за пределами ярославско-костромского региона чудотворный образ Николая Угодника -- он утрачен после революции. 6 лет подвизался в монастыре и более 120 лет покоился в нём свт. Игнатий Брянчанинов -- но в 1988 г., при канонизации, его могила была открыта, а мощи перенесены в Толгский монастырь (кстати, обретены они были без головы и правой ноги, так как землю в этом месте в своё время копал бульдозер). До революции обитель отличалась грандиозным архитектурным ансамблем -- в советское время она была тотально разрушена. В 1998 г. началось возрождение монастыря, но проходит оно пока довольно медленно.
   Николо-Бабаевский -- один из тех монастырей, история которого началась с чуда. Причём, чудо это, хотя и прикровенное, "естественно объяснимое", было в своё время не менее известным, чем явление Толгской иконы Божией Матери.
   Однажды (по смутному известию, в 1523 г., а может быть, и раньше...) по Волге к устью Солоницы приплыл на "бабайке" образ Николая Чудотворца. Бабайками назывались вёсла, употребляемые вместо руля при сплаве леса. Местные жители, конечно, воздали почести столь необычно прибывшей иконе. Вскоре на Солоницу пришёл инок Иоанн из Троице-Сергиевой лавры, построил для иконы маленький храм (как говорят, поностью из бабаек, которых валялось в устье великое множество!). Так и началась история обители. Есть, правда, предположение, что монахи пришли сюда намного раньше -- в эпоху преп. Сергия Радонежского. Его ученик преп. Пахомий Нерехтский основал по соседству Троице-Сыпанов монастырь. Здешняя обитель могла возникнуть примерно тогда же, в XIV веке. Но это только гипотеза.
   Саму чудотворную икону специалисты уверенно относят к типу "Никола Великорецкий". За сотни вёрст отсюда, в Вятской земле, первообраз подобной иконы чудесно явился в 1383 г. на реке Великой. В 1400 г. был перенесён в Хлынов, а как раз к XVI веку его списки распространились по всей России. Погрудное изображение свт. Николая Чудотворца без митры занимает лишь самый центр иконы, вокруг -- большие по объёму сцены из его жития. Явно "Никола Бабаевский" -- разновидность "Николы Великорецкого". К сожалению, ни та, ни другая икона не сохранилась в подлиннике. Самый древний, точный и почитаемый список из Бабаевского монастыря находится сейчас в Костроме, в церкви Воскресения на Дебре. Ведь церковно-административные границы не раз менялись за века. В древности Бабаевский монастырь относился к Ростово-Ярославской епархии, в XVIII -- начале ХХ вв. -- к Костромской, сейчас -- снова к Ярославской.
   Вообще, в Костроме эту икону знают и чтят больше, чем в Ярославле. В Костромской епархии она, можно сказать, вторая по значимости после Фёдоровской иконы Божией Матери.
   Несмотря на долгую историю, "золотой век" Бабаевской обители -- всё же XIX. Древние монастыри всегда духовно обновляются с появлением ярких личностей. Такой уникальной личностью в Бабаевском монастыре стал святитель Игнатий Брянчанинов. Оставив Ставропольскую епархию по болезни, последние 6 лет жизни он провёл на покое в этой обители (1861-1867 гг.). Причём, то был уже второй его приезд: впервые будущий епископ, тогда ещё игумен, Игнатий находился здесь "в отпуске на лечении" 11 месяцев в 1847 г. Болел Святитель часто, ещё с детства, и прожил всего 60 лет. Но за относительно короткую жизнь стал, по значению своих трудов, поистине "отцом современного монашества".
   В кратком очерке, конечно, не имеет смысла пересказывать всё житие свт. Игнатия: о нём издано много подробных, основательных книг. Но о "бабаевском периоде" его биографии, говоря о монастыре, придётся вспомнить ещё не раз.
   Монастырь был закрыт и разорён в 30-е годы: два из трёх храмов -- Иверский и Никольский, -- снесены до основания. Учитывая наличие соляных источников в окрестностях, планировалось разместить здесь санаторно-курортную базу "для трудящихся". До войны это сделать не успели, а в войну в корпусе бывшего монастыря разместился госпиталь. В последующие годы здесь находился детский туберкулёзный диспансер. Даже при открытии мощей свт. Игнатия Брянчанинова (в 1988 г.) в бывшем храме, где велись раскопки, находилась палата с больными.
   Сам монастырь начал возрождаться лишь 10 лет спустя после обретения мощей.
   * * *
   Из центра Некрасовского пешком до Бабаек примерно полчаса. Дорога -- одно удовольствие! Она тянется вдоль Солоницы на небольшом удалении от реки, но то и дело синяя лента проглядывает сквозь зелень. Последний участок проходит краем пологого пригорка. За берёзами открывается большая живописная долина: устье Солоницы и ширь Волги. Становится ясно, что святыня покажется вот-вот.
   Из-за деревьев монастырь не увидишь, пока не подойдёшь к нему вплотную. Цельной ограды у него пока нет, и проход с южной стороны можно назвать воротами лишь условно. У входа стоит стенд с планом некогда грандиозного ансамбля XIX века... от которого сохранилась примерно половина построек. Сразу за воротами белеет среди зелени главный храм Иверской иконы Божией Матери -- освящённый лишь весной текущего 2014 года. Что интересно, за образец был взят не тот собор, который стоял здесь до революции, и даже не какой-либо из ярославских храмов, а шедевр древнего новгородского зодчества -- церковь Фёдора Стратилата на Ручью XIV века. Стилизация получилась замечательная! Новгородское зодчество куда более аскетично, чем ярославское -- и в такой обители оно смотрится исключительно уместно. Волнообразная кровля, как бы стекающая к углам, одна могучая глава -- поистине, ничего не прибавить, не убавить!
   Монастырь, густо заросший высокими деревьями, практически утонувший в роще, не производит сейчас впечатление единого, целостного ансамбля. Скорее, он кажется просто зелёным уголком, кварталом старинной застройки с уютными травяными двориками. Цветущие липы, большая деревянная беседка рядом с деревянным же Никольским храмом и деревянным архиерейским домиком, -- всё оставляет ощущение мира и покоя.
   Каменное каре корпусов и ограды сохранилось не целиком, а как бы пунктирно. Декоративные башенки XIX века очень похожи на оптинские. Ещё несколько лет назад даже то, что уцелело, стояло в руинах, но сейчас длиннейшие корпуса почти полностью отреставрированы внешне, а некоторые и внутренне: виден свежий цемент и новые стёкла. Особых древностей здесь не встретишь -- не Толга, совсем другой дух! -- но вот об эпохе святителя Игнатия сохранилось немало напоминаний.
   Предзакатный час в подобных святых местах почти всегда наполняет душу каким-то левитановским покоем. То ли солнце, то ли дух Божий вымывает из сердца всё несветлое, наносное. Само наше восприятие мира исцеляется... пусть и на какие-то минуты, в лучшем случае -- на часы. Густая тишина летнего вечера, неслышный звон лучей о светящиеся берёзовые листики, безмолвие двух спокойных, сливающихся рек -- да, поистине "Тихая обитель"...
   Чем-то её простая, неброская, умиротворяющая красота напоминает по духу Оптину, скиты Валаама. А отсутствие массы туристов, конечно, исключительно благотворно для истинного монастыря.
  
   По местам, связанным со свт. Игнатием, меня провёл, в отсутствие архимандрита Бориса, иеродьякон Пётр. Я очень благодарен ему за радушие и эту импровизированную экскурсию.
   Сначала он показал снаружи мезонин в центре реставрируемого западного корпуса. Здесь будущий святитель Игнатий провёл исключительно плодотворные на творчество месяцы 1847 года.
   "Ему были отведены кельи, состоявшие из четырёх маленьких комнат, в отдельном мезонине над кельями настоятеля. Помещение это было весьма удобно для безмолвия. С одной стороны из окон открывался величественный вид на Волгу. Здесь архимандритом Игнатием был написан ряд писем к разным лицам, в числе их к некоему иноку Леониду, озаглавленных так: "К иноку, занимающемуся умным деланием". Здесь же была начата книга "Последование Христу". Своим пребыванием в обители о. Игнатий был так доволен, что просил о продлении отпуска ещё на пять месяцев".
   Прошло 15 лет, и святитель Игнатий вернулся в Бабаевский монастырь уже навсегда.
   О. Пётр провёл меня в южный корпус, где в 2007 году была открыта небольшая выставка, к 200-летию святителя: в основном репродукции фотографий и документов, связанных с его жизнью.
   Непосредственно из корпуса мы вошли в маленький домовой храм с необычным двойным посвящением -- свв. Иоанна Златоуста и Сергия Радонежского: единственный в монастыре, сохранившийся с XIX века. Именно здесь завещал похоронить себя свт. Игнатий, что и было исполнено. Сейчас на месте, где до 1988 г. находилась его могила -- слева от иконостаса, -- стоит символическая рака. Другая святыня храма -- мощевик с частицами останков 36 святых. О. Пётр открыл его крышку, а мне посчастливилось приложиться к самим частицам без стекла. "Чувствуешь, до сих пор благоухает?" -- спросил о. Пётр про косточку свт. Феодорита Рязанского, жившего 4 века назад и ездившего в Кострому звать на царство Михаила Романова. Действительно, запах, как от мира, был очень ощутим.
  
   Всегда возникает непередаваемое чувство при виде мест, особо связанных с чьим-то творчеством. Духовным творчеством -- тем более! Есть просто святые места -- а есть места, где писались великие книги. Николо-Бабаевский монастырь -- этакое "духовное Болдино". Ведь Игнатий Брянчанинов -- настоящий воскреситель святоотеческих традиций на русской почве. Именно благодаря его трудам древняя аскетика как своеобразная наука о борьбе со страстями из "археологии" -- из седого прошлого! -- стала самым что ни на есть настоящим. Именно здесь святитель окончательно доработал главную книгу своей жизни -- "Аскетические опыты". Первые два её тома вышли в 1865 г., а III и IV -- в 1867 г.
   Сам свт. Игнатий дерзновенно заявлял в письме от 1866 г.: "Опыты" -- не суть моё сочинение. Они -- дар Божий современным православным христианам. Я был только орудием". Он признавался, что в работе над материалами придерживался метода Пушкина, который "подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжёлые, неестественные". В духовном же смысле, Святитель свидетельствовал, что никогда не дерзал писать о каких-либо духовных практиках, которых не прошёл сам.
   Помимо "Опытов", св. Игнатий оставил и многочисленные письма о современном ему состоянии общества. Его оценки честны и нелицеприятны: "Дух времени таков и отступление от Православно-христианской веры начало распространяться в таком сильном размере ..., что возвращение к христианству представляется невозможным". И о монастырях: "Положение их подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода: она съест этот снег при первой вспомогательной атмосферической перемене. Важная примета кончины монашества -- повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностью напоказ. Истинным монахам нет житья в монастырях от монахов-актёров".
   О своём призвании и причинах добровольного ухода с епископской кафедры в Бабаевский монастырь св. Игнатий писал: "Не всем быть листьями, цветами, плодами на древе Государственном: надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно необходимыми. Одним из таких занятий признаю утверждение ближних в христианской вере и нравственности".
   Жизнь епископа-старца в Бабаевском монастыре была очень активной, несмотря на болезни. Каждый день он принимал посетителей, а вечером писал новые труды и дорабатывал старые. "Не бойтесь, я не умру до тех пор, пока не кончу дела своего служения человечеству и не передам ему слов истины, хотя действительно так ослабел и изнемог в телесных силах, как это вам кажется".
   За несколько дней до смерти ему принесли III и IV тома его сочинений. Он сказал "Слава Богу", но, к изумлению окружающих, не проявил никаких эмоций. Архимандриту Иустину заявил: я уже потерял интерес ко всему земному. Накануне кончины святитель успел написать:
   "Нет во мне свидетельства жизни, которая бы всецело заключалась во мне самом; я подвергаюсь совершенному иссякновению жизненной силы в теле моём. Я умираю".
  
   Если же говорить о том, что св. Игнатий за эти же годы сделал не только как писатель, но и как настоятель, то список тоже получится довольно внушительный.
   В 1861 г., к моменту приезда святителя, в кассе монастыря числилось всего 67 рублей... и 2000 рублей долга. Хозяйство некогда процветавшей обители в новых условиях пришло в полное запустение. Все здания обветшали. Свт. Игнатий, у которого было множество духовных чад по всей России, привлёк большие пожертвования, и уже в 1862 году провёл капитальный ремонт всех корпусов. На землях монастыря (прежде сдававшихся в аренду за ничтожную плату) организовал хлебопашество, провёл каналы для осушки заболоченных участков. Получилось образцовое хозяйство, как в Троице-Сергиевом монастыре под Петербургом, где св. Игнатий настоятельствовал ещё в молодости.
   Но главным мероприятием в жизни Бабаевской обители в те годы стало возведение огромного Иверского собора: прежний вмещал не более 600 человек, а при новом притоке богомольцев этого стало мало!
   Знакомый святителя, известный архитектор из Петербурга Горностаев составил проект. Нашёлся жертвователь -- мещанин, строитель-подрядчик Федотов. Всё делалось безвозмездно. Кирпич изготовлялся прямо на месте -- на специально заведённых монастырских заводах. Строительство продолжалось 13 лет и завершилось уже после смерти св. Игнатия., в 1877 г.
   Фотографии сохранили для нас облик разрушенного в 30-е годы собора. Нарядно-эклектичный, многоглавый, он был увенчан большой короной-митрой. Честно говоря... по-моему, эта митра вместо купола смотрелась несколько неуместно.
   Облик любого храма -- это архитектурное выражение молитвенной практики. Потому так разнятся типичные храмы разных конфессий. Готика -- яркое выражение католической экзальтации. Византийские и древнерусские церкви -- ровного молитвенного горения, аскетизма без крайностей, "трезвения ума". В этом смысле, трудно сказать, что же подвигло великого аскета, противника любого "воображения" в молитве, любых восторженных эмоциональных всплесков свт. Игнатия на создание столь эклектично-пышного, эмоционально перегруженного, нетрадиционного храма! Нарочно не придумаешь образ, более противоречащий по духу его же трудам... тем не менее, парадокс, но и это -- тоже творение святителя Игнатия! Не нам его судить... факт лишь заставляет лишний раз задуматься, до чего трудно любое явление и личность втиснуть в одну схему. Кажется: так, так и так: вроде, всё ясно, всё по полочкам разложено... а практика вдруг взламывает прокрустово ложе! Самый непримиримый противник "фантазии" во всём русском богословии -- тот, кто даже оду Державина "Бог" вполне убедительно громил как непростительную подмену духовного душевным, -- возвёл храм на чистой фантазии, без учёта веками сложившихся традиций.
   О построенном позже, но в очень схожей манере огромном монастырском соборе Великого Устюга св. Иоанн Кронштадтский изрёк грозное пророчество, что такой храм долго не простоит. Так и случилось. Практически однотипные устюжский и бабаевский храмы после революции были снесены до основания и в прежних формах уже не восстановлены. Видимо, Бог сам подправляет некоторые наши творческие ошибки (а у кого их нет!) и устраивает всё, как лучше. Думается, нынешний "новгородский" Иверский храм куда более соответствует духу "Аскетических опытов" самого же свт. Игнатия Брянчанинова!
  
   Новая жизнь монастыря только начинает складываться. Рядом с Иоанно-Сергиевским храмом -- простенькая могила рязанского митрополита Симона, который уже в наши дни, в 2003 г., как бы ведомый св. Игнатием, оставил кафедру, удалился на покой в Бабаевский монастырь и здесь вскоре преставился ко Господу.
   А кого-то свт. Игнатий невидимо подвигает на церковно-литературное поприще. Настоятель монастыря архимандрит Борис (Долженко) несколько лет назад опубликовал свою книгу "К тихому пристанищу", посвящённую особенностям монашеского делания в наше время. Красной нитью через неё проходит идея трезвомыслия, рассуждения во всём и "золотой середины" с отвержением крайностей -- вечные темы, близкие и свт. Игнатию. Работа вполне может служить настольной книгой для новоначальных монахов, послушников и всех, кто только "взвешивает", идти или не идти в монастырь, его ли это путь.
   Кстати, о путях... Мой экскурсовод иеродьякон Пётр, человек уже глубоко пожилой, обмолвился о своей жизни -- о промысле Божьем. Человек он был военный, дослужился до подполковника. В 1993 г. его сын прямо во время собственной свадьбы (!) попал в страшную аварию. 4 месяца пролежал в коме, чудом выжил, но остался инвалидом. Ради его спасения отец дал обет всю оставшуюся жизнь свою (и насколько возможно, жизнь сына) посвятить Богу. Непросты пути духовные, и много на них боли... не только в переносном, но порой и в самом прямом смысле. Пред кем-то стоят "проклятые вопросы", как у героев Достоевского -- а кто-то отвечает на них самой своей жизнью. У каждого своё...
  
  
   Приложение 1. История Казанской Ярославской иконы Божией Матери
  
   Как известно, в 1579 г. произошло одно из величайших по своему духовному значению событий в истории Русской Православной Церкви: 10-летней девочке Матроне была явлена икона Божией Матери Одигитрии, которую позже по месту обретения назвали Казанской.
   Всего 9 лет спустя, в 1588 г., Богородица явилась юному жителю Тетюш (в 100 с лишним км от Казани) Герасиму Трифонову: "Герасим увидел в стороне, откуда исходил голос, Пресвятую Деву Богородицу с золотым крестом в правой руке. Богородица повелела идти в Казань и обличить жителей: "Зачем они легкомысленно нарушают заповеди Божии и полюбили тьму и омрачение диавольское? В церковь на славословие святого имени Божия редко ходят, а если и придут, стоят в ней небрежно, не внимая чтению и пению святых писаний, и ведут жизнь хуже народов, не познавших имени Христова?"
   Герасим исполнил повеление. "Простоту и юный возраст проповедника видели все, и его слова возымели действие: восполнили оскудение веры и благочестия в месте сем".
   После этого Герасим получил новое повеление: "Есть убо икона во имя Мое во граде сем [Казани], в ряду, в торговой лавке на левой стороне у юноши некоего. И ты убо икону ту возьми от него, а цену за нея даждь елико восхощет, занеже та святая икона во имя Мое, изображением и подобием своим нарицаемая Казанская, благодатию Сына Моего и Бога будет новочудотворная".
   Эта новочудотворная Казанская икона была принесена Герасимом Трифоновым в город Романов близ Ярославля, ибо родом он был оттуда.
   Подобно тому, как сама первоявленная Казанская икона через 33 года после обретения спасла Москву от польских интервентов, Романовский список в Смутное время защитил от них же Ярославль.
   Романов тогда был разорён. Икона попала в руки литовца Иакова Любского - православного человека, каких немало было в Речи Посполитой. Ярославец Василий Лыткин выкупил у него эту святыню (в другой версии даже говорится довольно туманно, что Любский "принёс в том же году в дар г. Ярославлю икону чрез посредство некоего Василия Лыткина"). Так или иначе, икона оказалась в Ярославле в самый канун осады 1609 года, о которой мы уже писали в главе про Спасский монастырь. Присутствие иконы, видения от неё укрепили дух защитников города. Победа была единодушно приписана небесному заступничеству Владычицы чрез Её святой образ. Ярославские воеводы построили специальный храм, чтоб отныне была эта икона для города "твердыня и стена паче всякия ограды". В 1610 г. на этом месте образовался женский монастырь, действующий и поныне.
   Так Казанская икона ещё прежде всероссийского, всецерковного прославления (1649 г.) стала заступницей и "стеной" Ярославля.
   У ярославцев с романовцами, конечно, происходили горячие споры за икону - Романов считал себя "исконной вотчиной" чудотворного образа. В качестве компромисса, договорились о регулярных крестных ходах с этой святыней из Ярославля в Романов - каждый год после Вознесения. В Романове выстроили на берегу Волги Казанскую церковь, в которой поместили список иконы. Сам список тоже прославился многочисленными чудесами и исцелениями - особенно во время эпидемии чумы середины XVII в. Казанская церковь доныне - одна из красивейших церквей этого древнего города в окрестностях Ярославля (с 1918 г. он носит имя Тутаев).
   Другой крестный ход с Ярославским списком Казанской иконы ежегодно совершался с 12 июля по 16 сентября (по ст. стилю) в Рыбинск. В наше время традиция многодневных крестных ходов возрождена, правда, маршрут теперь обычно бывает - объединённый: он включает в себя и Тутаев (Романово-Борисоглебск), и Рыбинск, а иногда и другие города Ярославской епархии.
   Благодаря почитанию чудотворной иконы, Казанский Богородицкий монастырь в Ярославле процветал и век от века становился всё краше. В 1845 г. губернским архитектором Паньковым был возведён новый главный собор обители - очень крупный, пятиглавый, в стиле классицизма... отдалённо напоминающий собор Казанского Богородицкого монастыря в Казани. Собор в Казани был разрушен в 30-е годы, а вот собор в Ярославле - довольно хорошо сохранился, ныне возрождён и действует.
   Правда, находится в воскресшей обители уже не древнейший образ 1588 года (в советское время он был утерян), а точный список, сделанный сёстрами в 1918 г., перед самым закрытием монастыря. Но почитание его так велико, что лишь немногие паломники знают об утрате подлинника. Бог по вере даёт Свою помощь, и потому молодые списки с древних святых икон хранят в себе всю полноту их благодатной силы.
   Господу же и Его Пречистой Матери слава во веки. Аминь.
  
   Приложение 2. Немного о свв. благоверных князьях Ярославских
  
   Великое испытание Ярославлю, как и всей Руси, выпало в XIII веке.
   Возрождать разорённый город и всё удельное княжество после Батыева нашествия выпало братьям-князьям Василию и Константину Всеволодовичам, современникам и родственникам св. Александра Невского (их отец Всеволод Константинович был двоюродным братом Александра, но сложил голову задолго до того, как тот прославился своими первыми победами). К возродителям, воскресителям жизни на пепелище народная память часто относится даже с большим трепетом, чем к основателям. Затишье после бури всегда воспринимается как особая благодать Божия. Так и человеку в своей жизни трудно забыть те исключительные, ни на что не похожие дни, когда он выздоравливал после тяжёлой болезни...
   В знаменитой битве на Сити 3 марта 1238 г. Всеволод Константинович пал - вместе со своим дядей великим князем Владимирским Георгием Всеволодовичем. Юные князья остались сиротами. Старший из них наследовал Ярославское княжение и правил до 1249 года, успев за 11 лет залечить раны от нашествия. Летописцы и авторы житий писали про Русь в те времена: была она "как неопалимая купина, горела она и не сгорала". Братья-князья в то лютое время "кротко воссияли, искушённые бедствиями, как злато в горниле"...
   Зимой 1249 г. кн. Василий, прибыв во Владимир для свидания с великим князем Александром Невским, заболел там и скончался 8 февраля. Гроб с его честными останками провожал от Владимира до Ярославля сам св. князь Александр. Погребение совершил епископ Ростовский Кирилл (1230 - 1262) - великий духовный возродитель Земли Русской, один из самых почитаемых святителей в Соборе Ростовских святых.
   Младший брат Константин наследовал княжение. Ему выпала судьба через 8 лет "испить чашу смертную" в бою, подобно своему отцу. О роковой для него и его дружины битвы на Туговой горе 3 июля 1257 г. мы уже писали в этой книжке.
   Погребён был св. Константин в Успенском соборе рядом с братом. При рытье котлована для нового собора в 1501 г. тела обоих князей были обретены нетленными. Когда после совершения панихиды их предали земле вновь, внезапно разразилась сильная буря. Грозы с вихрями продолжались две недели подряд. Ярославцы увидели в этом знамение гнева Божьего за то, что не воздали должной почести обретённым мощам. Мощи были выкопаны вновь и положены в раку. Сам Иоанн III, посещая Ярославль, не раз приходил поклониться новообретённым угодникам Божиим - своим дальним сродникам. Так состоялось их всероссийское прославление - чуть позже прославления свв. Феодора, Давида и Константина, мощи которых были обретены в 1463 г.
   Св. Феодор Чёрный (или Чёрмный) из рода Смоленских князей не был близким родственником Василия и Константина. Он наследовал их престол после женитьбы на дочери св. Василия - Марии в 1260 г. (сын Василия умер в малолетстве).
   Значительная часть его последующей жизни прошла в Орде, куда он направился за ярлыком - а остался на много лет, став любимцем хана. Жена его Мария в Ярославле скончалась. Он женился на дочери хана Менгу, наречённой в крещении Анной, получил в приданое 36 ордынских городов (разумеется, чисто номинально, как это обычно бывало в ту эпоху). Документов не сохранилось, но, по преданию, в числе этих городов была и Казань. Как знать, может этим объясняется особое почитание Ярославских Чудотворцев у нас, в Казани?.. Мостики духовной, исторической связи всё время перекидываются от городов к городам - порой на огромные расстояния... и мы, даже забыв за занавесью веков, когда и как именно проложен мостик, интуицией чувствуем, что он где-то есть. И что, промыслом Божиим, всё в нашей истории - не просто так...
   Удивительно - какие разные святые! Какие разные благоверные князья одного города и одного века! Один пал в отчаянной битве с монголо-татарами, другой все лучшие годы жизни посвятил служению Орде, участвовал чуть ли не во всех ордынских походах тех лет, был истинным "человеком Империи", но... сохранил верность Православию и даже обратил ко Христу дочь великого хана. Православная Церковь не могла ему этого забыть... тем более, что целая Сарайская епархия проводила ту же политику мирного обращения Орды во Христианство. Мы, задним числом, знаем, что этого не произошло (в начале XIV века, при хане Узбеке, ислам стал государственной религией в Орде) - современников же никто не упрекнёт, что они питали надежды... Весь "патриотизм" Средневековья был прост: воздавай Богу Богово, а кесарю - кесарево. Если кесарь - в Орде, будь верен Орде! И Богу - верен.
   По возвращению из Орды, кн. Феодор владел, согласно ярлыку, одновременно Смоленским и Ярославским княжествами, и считался одним из самых влиятельных князей своего времени, пока в 1297 г. его племянник Александр Глебович не отобрал у него Смоленск. Князь Феодор с большим войском ходил на Смоленск, но не добился успеха. Вскоре после возвращения в Ярославль из неудачного похода он занемог и 19 сентября 1299 г. скончался... Казалось бы, чем тут особо восхищаться - образ далеко не сусальный (не будем фарисеями, честно признаемся, что эта мысль - первая, которая приходит!). Но... часто задумываешься: за что всё-таки канонизированы те или иные благоверные князья? Благоверные... Да вот именно за то что - благоверные. В самом слове - ответ на вопрос. Они были людьми своего времени (как мы - своего) и творили вещи, обычные для своего времени (как мы - для своего). Но у них была вера, чтобы покаяться.
   Каялся и князь Феодор - хоть и перед самой смертью, зато горячо и прилюдно (этот редкий факт прилюдности особенно запомнился и остался в веках - запечатлённый и в житии, и в предании народном): "По окончании обряда иноческого пострижения вынесли князя на двор и он пробыл здесь весь день. Князь исповедал грехи свои пред всеми, против кого согрешил, кого обидел; примирился с теми, с кем был во вражде, прося прощения у Бога и людей и сам прощая всех".
   Князь Давид, старший из сыновей, наследовал отцу и правил 22 года († 1321). Именно в его княжение произошло чудесное обретение Толгской иконы Божией Матери. Вообще, все ярославские благоверные князья, по традиции, строили множество храмов и покровительствовали монастырям. И погребены были Феодор, Давид и Константин - именно в монастыре: в той Спасовой обители, о которой мы рассказывали. Ведь Св. Феодор принял предсмертный постриг в великую схиму и, таким образом, стал одним из братьев этого монастыря.
   Сыновья, рождённые в Орде, следовали за ним повсюду, как на земле, так и по смерти: они оказались в одной раке и в одном Царстве - и княживший Давид, и никогда не княживший (скончавшийся раньше своего старшего брата) Константин по прозвищу Улемец.
   Святии благовернии князи Ярославскии, молите Бога о нас, грешных.
  
   Приложение 3. Самые почитаемые святыни Ярославля.
  
   Толгский монастырь:
   Чудотворная Толгская икона Божией Матери
   Частица Ризы Господней
   Мощи свт. Игнатия Брянчанинова
  
   Феодоровская церковь (кафедральный собор):
   Мощи Ярославских чудотворцев: свв. благоверных князей Феодора, Давида и Константина.
   Мощи свв. благоверных князей Василия и Константина
   Чудотворная Ярославская икона Божией Матери
   Чудотворная икона Господа Вседержителя
  
   Казанский Богородицкий монастырь:
   Чудотворная Казанская икона Божией Матери (Ярославский список)
   Мощи свт. Агафангела (Преображенского) - исповедника ХХ века († 1937)
  
   Тугова гора:
   Поминальная церковь Параскевы Пятницы - по всем воинам, убиенным ордынцами.
   Место мученической кончины св. князя Константина
  
   Церковь Димитрия Солунского:
   По преданию, место погребения ярославцев, павших на Куликовом поле
   Местночтимая Смоленская-Шуйская икона Божией Матери
  
   "Кресты" (пос. Нефтяников)
   Ризоположенская церковь, не закрывавшаяся в советское время, с Поклонным Крестом XVII века и несколькими местночтимыми иконами.
  
  
   Приложение 4. Праздники в честь ярославских святых и чудотворных икон
  
   21 февраля - память св. благоверного князя Василия († 1249)
  
   18 марта - обретение мощей свв. благоверных князей Феодора, Давида и Константина (в 1463 г.)
  
   13 мая - память свт. Игнатия Брянчанинова († 1867 г.)
  
   5 июня - Собор Ростово-Ярославских святых
  
   21 июня - Ярославской иконы Божией Матери; обретение мощей свв. благоверных князей Василия и Константина Всеволодовичей (в 1501 г.)
  
   16 июля - память св. благоверного князя Константина Всеволодовича († 1257), убиенного на Туговой горе
  
   21 июля - Казанской иконы Божией Матери
  
   23 июля - Положение Честной Ризы Господней
  
   21 августа - Толгской иконы Божией Матери
  
   2 октября - память св. благоверного князя Феодора († 1299) и чад его, Давида и Константина
  
   4 ноября - Казанской иконы Божией Матери
  
  
   2008 -- 2015 гг.

Оценка: 6.41*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"