"Всех бывших военнопленных, без исключения, направлять в Южский лагерь НКВД где, в трехмесячный срок провести оперативные мероприятия с целью обнаружения лиц, обработанных иностранными разведками, выявления сомнительных и чуждых элементов, также военнослужащих, добровольно сдавшихся финнам в плен, с последующим преданием их суду".
И. Сталин. 19 апреля 1940 г.
Уже в вагонах началась спешная розыскная работа.
Кто сдался добровольно? Кто как себя вел в плену? Кто поверил вражеской пропаганде? Кто выдавал своих однополчан - коммунистов и комсомольцев?
В результате индивидуальных опросов появились политдонесения, бывших красноармейцев друг на друга. Доносили обо всём, все на всех.
Например, младший политрук Храмов крутил самокрутки из газет с портретами вождей СССР.
"Павел Ковалец, младший лейтенант, говорил, что военнопленный Шаронов из 75 дивизии являлся корреспондентом газеты "Друг пленных". В своих заметках он обвинял в развязывании войны руководство Страны Советов".
Красноармеец Евдокимов избивал военнопленных.
Выжиков, сержант, занимался антисоветской агитацией. Читал Евангелие.
"Янцевич Семен заявлял, что некий капитан Дронов, дружил с финским офицером и говорил при всех, что "Сталина надо зарезать, а Молотова застрелить".
Чем глубже на территорию России уходили поезда с живым грузом, тем стремительнее ширилось социалистическое соревнование по выявлению врагов народа.
Пётр Тарашкевич ехал в одной теплушке с Иваном Сидоровым. Сидоров коренной петербуржец. И родители его жили в этом славном городе, и прародители. Когда-то прадед Ивана Сидорова с котомкой за плечами пришёл в Петербург, в надежде заработать и тем прокормить семью.
Работал на извозе. В порту. У крупных и мелких лавочников. Пока не собрал нужную сумму требуемую, чтобы открыть своё дело.
И дело пошло. Семья росла и вот уже отец, имел суконное производство, какую- никакую мануфактуру. И можно было бы жить.
Да возросла конкуренция. Столица стала заполняться пришлым народом. Народом хитроумным и деловым. Если раньше, бывало, ударят продавец и покупатель по рукам и считалось уже, что договор заключён и будет исполняться надёжнее, чем на бумаге с печатью, нынче же, он должен быть зафиксирован только на бумаге с печатью. Потому что иноземные пришельцы легки на обман и человека русского, за человека делового, считать не хотят.
Русский человек этого не понимал, обманывать не умел, а еврей - дока. Даже если голым пришёл. И ста лет не прошло, а дети этого еврея уже дворяне, за бесценок скупившие поместья, промотанные русскими алкоголиками.
И принялись торговать так шибко, так ловко, что и в суде уже правды не найдёшь.
Многие пришлые брали русские фамилии, чтобы не выделяться среди массы местного народа, а уже с приобретёнными за деньги или водку русскими фамилиями они шли во власть, покупали кресла в судебной системе, становились чиновниками и активно разрушали русский менталитет, спаивая или уничтожая особо несговорчивых граждан.
Появилась широкая прослойка интеллигенции, называющая себя разночинцами. Разночинцы - дети евреев, часто не имевших российского гражданства, потому не участвовавшие в политической жизни страны, не имевшие права. занимать государственные должности, ходившие только в помощниках или как тогда они сами себя называли: в товарищах.
Пётр удивился. Что разве при царях "товарищи" были?
А как же! - Отвечал Сидоров. - Для еврея, что главное? Главное - товар.
Товар - деньги. Деньги - товар.
Оттого и полюбился большевикам этот термин. Известно - все большевики - евреи, а все евреи - товарищи.
Пётр задумался. Бывают же чудеса на свете! Никогда бы в голову не пришло, что приветливое обращение несёт в себе махровый национальный налёт.
Разве слово "товарищ" лучше, чем слово "господин"?
Хуже. Много хуже - убеждённо объяснил Иван.
Господин - слово светлое, оно от Господа нам дано. Каждый человек через Слово приобщён к Богу. Чтобы не произносить имя Божие всуе, и придуман термин -"господин". Это слово помогает нам обойти божий запрет и даёт возможность славить Господа при всякой встрече с его подобием, то есть с человеком.
Всякий человек Господин в том и величие человека.
А товарищ - слово мёртвое. Овеществлённое.
Слово, сказанное для наживы, для торга. Не храмовое слово.
Вот и стали мы все сотоварищи. Потому и везут нас в теплушках как товар, как скотину. Сначала продали финнам. Финны продали Советам. Теперь продадут Сатане. И не избежать нам уже участи Товара.
Но ведь Сталин говорил о постоянном улучшении жизни рабочих и крестьян. И мы все имеем право называть Иосифа Виссарионовича - товарищем.-
В этом весь фокус. - "В мировом пожарище - все жиды товарищи"
При коммунистах так мы будем называться всегда, но на деле ничего никогда для обыкновенных русских людей делаться не будет.
Коммунизм может существовать в единственно доступной ему форме - форме военного коммунизма. Нацелен такой коммунизм на захват чужого добра, чужой земли, душ человеческих - при этих условиях он будет расцветать, становиться могущественным. Победить такой коммунизм невозможно.
Но как только коммунизм замкнётся в своих границах, как только люди смогут производить, пусть небольшой процент товарного продукта, для себя лично, коммунизм рассыплется.
Последнему дураку, на русской земле, станет ясно, что коммунизм - утопия. Афёра. Выдумка евреев о коммунизме и коммунистах нужна им для утверждения их власти на Земле.
Народ России не знает что такое Свобода. Он не имеет опыта свободы. Народ русский всегда был рабом, быдлом, крепостным; таким и останется неопределённо долго.-
Почти ничего, из сказанного Иваном, Пётр Тарашкевич не понял. Дошла до глубины души только одна мысль, осторожная, но искусительная: во всех бедах его личных, как и в бедах всех русских людей, виноваты евреи.
Действительно евреи пронырливые люди, с постоянно горящими вожделенчискими взглядами, с сумасшедшими идеями, приносящими людям одни неприятности, принимаемые русским народом с равнодушием; как принимает хозяин странника, кормит, поит, а потом оказывается, что и дом его, и дети его, заложены и перезаложены этому бродяге. Неизвестно как? Когда? И по какому случаю.
Потом и суд на стороне бродяги. И власть на стороне бродяги. И счастье на стороне бродяги.
Загадка неразрешимая, но овеществлённая. Потому что, за право разгадать её, русские люди складывали головы, а состояния, богатства их и души их, оказывались в аду товаро-денежных отношений.
Колёсные пары выстукивали на стыках ритмы монотонные и однообразные и даже на голодный желудок глаза слипались, воображение отказывалось служить; лишь образы чередовались во сне как в калейдоскопе и "кто есть кто" в этой бесконечной киноленте сна, определить было невозможно
На маленьком полустанке погнали из вагонов.
Наступала весенняя распутица. Пока людей принимали спецприёмники, пока "Держиморды" их сортировали, пока вымещали на них всё накопившееся зло за неудачи в этой "зимней войне", три месяца пробежали.
Пётр десятки раз рассказывал следователям одну и ту же историю своего пленения. Наизусть выучил, говорил, не запинаясь, равнодушно, как молитву читал.
С тупым ожесточением новые следаки продолжали гнуть свою линию - на добровольную сдачу в плен, на переход на сторону врага
В какой-то момент забрезжила надежда. Финны передали Советскому правительству массу документов, по которым и вышло, что Красный Голиаф уничтожен палубной артиллерией одного из броненосцев.
Очередной следователь поздравил Петра с такой редкой, для нынешнего времени, удачей и выразил надежду, что скоро он будет освобождён в связи с указом тов. Сталина касаемо тех, кто попал в плен, будучи ранеными, больными или обмороженными, в отношении которых нет компрометирующих материалов.
Такие лица должны быть выпушены на свободу, с обязательным прибытием по месту дислокации их частей, для дальнейшего прохождения службы.
Обязанность проследить за исполнением указа накладывается на Наркомат Обороны.
И всё было бы хорошо, да раскопали ещё одно предписание тов. Сталина "О личной ответственности командира экипажа ТБ-3, капитана Казаринского (Айзенштадт), за гибель могучей машины.
Освобождение Петра Тарашкевича отложили.
Тем временем был сформирован эшелон в Южский лагерь, что в Ивановской области в сорока семи км от железнодорожной станции Вязники.
Бывшая колония для малолетних преступников вместила более пяти с половиной тысяч человек. Люди были разбиты на команды, команды на группы. Местная промышленность, из тех, что доверялась заключённым - торфоразработки, лесоповал. На этом и специализировалась колония.
Правда, условия содержания несколько легче, чем в финских лагерях. Продуктами частично помогало местное население. Имелись и собственные огороды. В мае началась посадка картофеля и на землях, отведённых для подсобного хозяйства как собственно колонии так и на землях соседних колхозов, которые помогали бывшим военнопленным выживать.
Текстильное производство, основной род занятий населения города Иваново, оно то привлекало в этот край женщин со всех концов СССР. В колонии стали наезжать местные самодеятельные коллективы, и скоро, практически не осталось скучающих мужчин в лагере.
Война войной, а любовь вне политики.
Любовь - особое состояние души и тела. Любовь избирательна. Это так. Но только не по политическим взглядам.
Начальство смотрело сквозь пальцы, а красивых женщин было так много, что глаза разбегались. Голодные на любовь красноармейцы, вперемешку с охраной устраивали танцы, гулянки.
Одно условие: бежавших не должно быть, иначе прекратится это привольное существование.
Бежавшие будут обязательно пойманы и осуждены на длительные сроки заключения. Все прочие лишены будут не только привилегий, но и общения с местным населением, естественно и доппайка.
Один за всех и все за одного.
Бежавших, не было. Куда и зачем бежать? Из собственной страны не убежишь.
Об этом нужно было думать раньше, когда предлагали остаться на чужбине, даже завести семью или уехать в иные края...
Пустое. Пара месяцев и кому домой, кому дослуживать. А пока любовь, любовь, днём и ночью любовь, которую, никто не запрещает, потому что никто никому не завидует.
Потому что война закончилась, впереди безоблачное будущее. И впереди "счастливая эра коммунизма, где каждому по потребности, от каждого по совести.
Где труд венчает человеческую мечту о Творчестве.
Где Творчество человека противостоит творчеству мифологическому.
И если Рай - сказка, то коммунизм реальное время, в котором каждый советский человек будет жить вечно, ни в чём, не нуждаясь, ни о чём не думая".
На политзанятиях лекции читал один и тот же майор. Кашеваров, орденоносец. Он часто цитировал Ленина. Иногда путая В.И.. Ленина с Богом.
Иногда называл Кремль - революционным Олимпом.
Всесоюзного старосту Калинина - Нептуном, хотя известно, что Калинин впервые увидел берега Тихого океана вообще воду морскую лишь в двадцать четвёртом году.
Иногда рассказывая одну из Христовых притчей, приписывал её устам Сталина.
И.В. Сталин с каждой его лекцией становился всё выше Иисуса, всё могущественнее Иисуса;
Мудрее Христа и тогда с огромного портрета в зале, на провинившихся пленением людей, смотрел Иисус с нимбом над головой вместо маршальской фуражки, прощавший взглядом, заблудшим овцам их смертный грех.
Некоторые, раскаявшиеся мужчины, на этих лекциях - проповедях, плакали, крестились и порывались встать, чтобы поцеловать руку дивизионному комиссару, так глубоко вникнувшему в образ православного Вождя - Господа и его верных учеников Апостолов - Ленинцев.
Великий человек Кашеваров Илья Ильич, уверовали многие. И благочестиво склоняли головы, когда проходили мимо.
А тем временем жизнь в Ужской колонии била ключом. Производственные планы перевыполнялись. Люди вели себя, не нарушая внутреннего распорядка. Единственно, что портило всем настроение это допросы. Одни и те же вопросы, в надежде, что кто-либо проговорится или хотя бы, на худой конец, ошибётся в своих показаниях, но такие случаи редки.
В НКВД служат люди с опытом. Их на мякине не проведёшь. Те, кто могли их провести, обмануть, уже провели, обманули. Они далеко.
Длинные руки у НКВД, но не длиннее, чем человеческая мысль. У кого есть способности мыслить, те соображают;
А соображая, страшных сказок не рожают, ведь за это тут сажают.
Пётр приметил как-то милую щебетунью. Девушку в голубой кофточке, с ямочками на щеках. И она тоже брызнула на него ярким светом глубоких глаз.
Так и переглядывались. Потом танцевали.
После Сидоров отозвал его в сторону, прошептал: нужно поговорить.
Пётр отмахнулся, но после отбоя, всё же вышли оба в курилку. Не возбранялось. Курите, коль охота. Коли не спится.
- Будь осторожнее Петя. Здесь каждая девчонка прошла инструктаж как себя вести с военнопленными. Ребята наловчились обманывать чекистов, но против половой страсти противозачаточных средств нет.
- Небось, слышал, что аресты опять пошли . Чего вдруг? Чекисты вроде подустали, потеряли к нам интерес; и вдруг такой всплеск активности.
Я не знаю.
Зато я знаю. Девицы - подсадные утки. Стали бы их к нам на автобусах возить в Ужск из самого Иваново. Что там работы не хватает?
Нет. Это всё табельные стукачки. Посмотришь ещё, всех парней выпотрошат.
- За тобой ничего нет? Плёвое дело. Сейчас организуем.-
И потекут хлопцы в иные лагеря. Кто за что. Чего не наговоришь в пароксизме страсти. Не таких ловких, бабы ломали.
НКВД нужен вал. У них план по расстрелам. Кого расстреливать? Мы здесь как святые.
Кашеваров раскалывает даже пожилых солдат. Он не страшилками берёт. Капиталом, Богом и молитвами.
Беспроигрышное дело. Не за предательство, так за малодушие посадят. Не за молодушие, так за Веру в Бога.
Пётр: - Но Кашеваров за Всевышнего не триединство считает. Он хочет, чтобы люди любили Ленина как Бога.-
- Ошибаешься. Обычная еврейская хитрость. Выдавая Ленина за Бога Кашеваров раскрывает твою душу. Достаёт из глубин твоей души тайные твои мысли, надежды и чаяния.
Возлюбив Ленина как Бога, ты сознаёшься в своей любви к Богу, а это уже по нынешним временам преступление.-
- Слишком всё сложно у тебя Иван. Плохо воспринимаю я такую логику.-
- Ты русский человек и логика математических загогулин тебе недоступна. Нужно сорок лет ходить по пустыне, чтобы понять, как добывать воду из песка и камня, как научиться варить манку из иллюзий, как приспособиться грабить народы без обушка и длинного ножа, лишь с помощью математической логики.
Всё это евреи умеют. Потому мир и лежит у них под ногами.-
- Не могу поверить, что Наташа стукачка. У неё такое милое лицо. Нужны доказательства.
Хорошо. Я организую тебе доказательства.
Помнишь, когда мы разгребали завалы в Выборге, один из наших нашёл старинную живописную икону с изображением православной богоматери. Спрятал. Парня схватили, допросили. Икону сдали в финскую охранку. Был составлен акт. Зачитан приказ. Я как сейчас помню того парня. Фамилия его Ломов.
Парня отправили в Россию с первой партией военнопленных, по договорённости о взаимном обмене военнопленными.
Сегодня, прибыли новые охранники в лагерь, из охранной службы НКВД. Я узнал среди них Ломова.
Скажи Наташе, как бы случайно, что знаешь человека, который в Выборге промышлял иконами. И назови мою фамилию. Тебе это ничем не грозит. Скорее наоборот.
- Я стучать не буду.
Не стучи, а просто сообщи. Я отвечаю.
Спросит, откуда знаешь? Да от меня. И это такая же чистая правда, как и то, что Ломов и в те времена стукачил в нашей среде.
Вызовут меня для беседы и допроса. Станет ясно, как тебе вести себя с Натальей.
Очень уж не хотелось Петру заваривать эту кашу, но пришлось. Времена изменились. Люди перестали верить друг другу. Жёны доносили на мужей, соседи на соседей. Дети на родителей. И в страшном сне не увидишь подобного, а на яву, пожалуйста, Вам.
Танцевальные вечеринки стали обязательными мероприятиями. Гремел патефон, кавалеры с дамами кружились в нескончаемом вальсе. Что-то, кто-то, кому-то шептал на ушко. Рассказывались занимательные истории. Поверялись девичьи и юношеские тайны.
Расставались как навсегда. Со слезами и горькими вздохами.
В ту же ночь пришли и взяли троих. Один из них - Иван Сидоров.
Сон как рукой сняло. Через сутки Сидоров вновь появился. С него взяли подписку о не разглашении, санкций по отношению к нему никаких Петра никто так и не тронул.
Но Иван отдалился от него сразу и даже, сталкиваясь в очередной раз носом к носу, не здоровался. Знал, что следят.
Однажды в цеху, когда укладывали на ленту ствол огромной сосны, ногу Петру слегка прищемило, Рядом оказался Сидоров. Помог освободиться, отвёл Петра в сторону и усадил на складень досок.
Пётр, пересиливая боль, спросил: Что с тобой Ваня? Били?
- Так, слегка. -
Опера скоро выяснили, что рассказанное мною тебе, а тобой Наталье, чистейшая правда. Ломов всегда стучал, в НКВД его взяли, видимо, за прошлые заслуги.
Но как водится доносчику - первый кнут. И я кнутом по загривку получил.
Опыт болезненный, но необходимый. Нужно объяснить всем, что можно ожидать от либерализма полицейских ищеек.
Имеешь в виду чекистов?
Именно.
Сталинская конституция 1936 года, самая демократическая конституция в мире. Она дала нам свободу, почти неограниченные человеческие права.
Мы получили также право на труд. На свободу слова. На отдых в местах весьма отдалённых. Потому и говорим сейчас с тобой открыто, обо всём наболевшем, правда втихаря, шёпотом, потому что Конституция СССР дала права и сыскным организациям массового террора, превратившим русского человека в придаток маленького народца, глумящегося над народом великим, и добродушным; а именно сыскным организациям решающим судьбу нашу путём насилия над нами.
Этот маленький народец, сегодня, будет похуже татаро-монгольского ига.
Татаро-монголы растворились в нашем народе, и сегодня гордятся вместе с нами тем, что они русские.
А эти лихие, пришлые люди не смешиваются. Не ассимилируются. Они остаются евреями в любом положении и в безвластии, и при власти.
Уничтожив дворянство и русского царя, евреи подорвали здоровый дух прежде здоровой нации. Уничтожили Веру в свою самостоятельность у простых граждан России. Заставляют нас думать, что без евреев мы ничтожны.
И мы действительно ничтожны. Нас разобщила Идея.
По новому, прочитанная старая идея о райских кущах. О коммунизме - этаком Эльдорадо с коммунальными квартирами, коммунальными отхожими местами. Коммунальной семьёй и коммунальным чтением ленинско-сталинского бреда, выдаваемого за "Откровения Иоанна Богослова"
Пётр оглянулся. К ним направлялся охранник. Иван стал усерднее массировать ему ногу. Кость не повреждена, но кровоподтёк обширный. Нога слегка посинела внизу, над коленом приобрела красноватую окраску.
Охранник наклонился, посмотрел, толкнул Ивана карабином в плечо и буркнул: к станку иди!
Петру: И ты хромай в санчасть.
Разрешили отлежаться два дня. В бараке он один. Иногда заглянет дежурный.
Утром как всем чай. Мутный, с привкусом прошлогоднего сена. В обед перловая каша. Пахнет комбижиром. Перловая каша в лагере деликатес. Могут кормить и отрубями, заваренными кипятком.
Иногда добровольцы ловят в силки куропаток, голубей, на худой конец ворон, которых здесь неисчислимое множество. Ошпаривают птицу кипятком, ощипывают перо, смолят на открытом огне и, в котёл.
Тогда праздник.
Больным положен отдельный стол. Санчасть рассчитана на полдесятка пациентов. Там лежат "дохляки",те, чья участь предрешена. Санчасть никогда не пустует. Одних выносят. Других заносят. Остальные в своих бараках. Здесь же и дизентерийные.
Холерных, чумных пока не было. Остальные, если не травмированные - здоровые.
Читать нельзя, хотя газеты на тумбочке всегда свежие. Читаешь - значит здоров. Значит голова в порядке. Значит, можешь работать.
Вставать, только с разрешения дежурного. Параша в углу. От травного чая постоянно хочется мочиться. Если кто не успевает дойти до бачка и случайно обмочится, дежурный вынужден подтирать пол, а он этого не хочет и потому ругается и дерётся.
Пётр добросовестно отлежал двое суток. Вначале боль была терпимой, однако на следующий день стало нестерпимо больно. Кожа горела и поднялась температура.
Может его перевести в санчасть? - спросил офицер, командир-воспитатель, но товарищи воспротивились. Мы сами за ним присмотрим.
Санчасти все боялись. Из санчасти выносят ногами вперёд.
Как знаете - сказал старлей в синих галифе.
Петра оставили в покое.
Завтра воскресение. Вечером танцы. Заключённые притихли. Только некоторые, не на шутку влюблённые, плюнули на всё и всех, готовясь к радостному событию. Более опытные, умудрённые практикой жизни мужики только вздыхали. У некоторых семьи в родных местах. У других невесты. У всех родители. Кому охота не за грош жизнь отдавать.
Оно не плохо повеселиться, тем более, что за удовольствие платить не нужно. Ну, расскажешь там одну-две весёлые истории, а чтобы на правду похоже было, назовёшь две, три настоящие фамилии героев своих повествований, а потом любовь.
Вздохи и ахи. Жмёшь девицу в объятиях, глаза зажмуришь и вроде как с женой или любимой девушкой. Вроде как ты на свободе, а в кустах поют соловьи, которые, возможно, уже пели бы и здесь, да место гиблое. Земля, вбитая до камня. Кустов и деревьев нет. Только бараки.
Ласточки живут, а соловьи не хотят.
Стоит человеку намекнуть, откуда его беды и человек тут же начинает задумываться, оглядываться, перепроверять свои поступки, свои действия; вспоминает свои разговоры
С кем? Когда? О чём она расспрашивала. А что он ей сказал? И сопоставлять, и взвешивать и проецировать на случившееся потом, и оказывается, что всё сходится. Что его женщина - стукачка.
Он - ей. Она в ЧК.
И хватают, и увозят. Некоторые возвращаются избитыми и смирными, но большинство арестованных пропадают безвестно. Про таких, говорят потом: как в омут канули.
Лагерь затих. Из пяти с половиной тысяч военнопленных, возвращённых финской стороной, осталось четыре тысячи девятьсот шестьдесят три литерных заключённых.
Наконец- то языки присохли к гортани. Память пропала. "Да" и "Нет" все ответы, весь лексикон предателей еврейского народа и русских великомучеников.
Хочется жить. Нужно жить. Кавказско-еврейское товарищество повязано накрепко коммунистической идеей всеобщего равенства, где всё поровну и жизнь, и смерть; только не прописано: кому - жизнь? А кому - смерть?
Только б этим людям выйти на свободу! Они бы нашли язык с многими народностями населяющими Россию. Но нет России. Не существует.
Её заменила аббревиатура из четырёх букв.
С Сатаною Сталин - Раввин.
Под пятиконечной кабалистической звездой, которую водрузил над Спасской башней, Кремля величайший из мошенников мира, убийца и клятвопреступник Лейба Бронштейн - Троцкий.
Он мечтал видеть звезду голубого цвета. Он был хитрый человек, чистокровный еврей. Он нашил голубую звезду на будёновки, но лично Иосиф Виссарионович предпочитал голубому - красный цвет и потому залил кровью все русские стяги. Только до звёзд достать не успел. Слава Господу, не успел.
С грязью можно бороться двумя способами: Первый, мыть шею. Второй: отрубить голову.
И Лейба Троцкий, и Иосиф Джугашвили предпочитали способ второй.