Цвела верблюжья колючка и красные маки полыхали малиновыми зарницами.
Так, светят в ночи, большие города, когда их заливают огни ярких реклам, где красный цвет глушит все другие оттенки и призрачный диск Луны, как бедная родственница, прячется за спинами ярких звёзд, но не тех, что на небосклоне, а тех, что царствуют или бесчинствуют на Земле, пожирая внимание и любовь людей, проливая пурпурные реки крови и алые озёра слёз, пробуждая землю после зимней спячки и вот тогда, только тогда; именно в тот час, когда и слава, и радость, и горе, и бесчестие, сливаются в единый поток общечеловеческих чувств, а зов природы становится настолько сильным, что противиться ему не имеет смысла; в жёлтых песках Кара-Кумов на продуваемых суховеями солёных площадках, поднимаются из песка стволы саксаула, прожаренные на солнце, расщепленные зубами курдючных овец и одногорбых верблюдов, совсем непохожие на обычные деревья, скорее на фигуры высохших на солнце Воинов ИСЛАМА, павших с честью; души которых, теперь качаются розовым маревом, то приближаясь к земле, то пытаясь взлететь, оторвавшись от крепких узлов корковатых канатов - корней саксаула, накрепко, практически навсегда, привязавших эти души к себе, лишив их подвижности, а главное свободы; в тех местах и именнно в это время появляются заросли саксаула.
Саксаул не отбрасывает тени. Саксаул не рассохшееся на жаре дерево. Саксаул - это живой контур. Это контур души воина Ислама, которого Аллах оставил вечно стоять памятником на земле.
Павшие воины Ислама застыли под палящими лучами южного солнца, превратились в жёстко скрученные, наподобии мышц, стволы саксаула, торчащие головёшками из жёлтой толщи песка.
Ни Славы им от людей, ни покоя от людей.
Потому что саксаул - это не дерево. Это смола солнца. Это окалина солнца, которое разбрызгивает свою энергию в разные стороны, и часть такой смолы или окалины достигает Земли.
Там, куда падает смола, песок накаляется до состояния кипения и горе всякой твари ступившей на такой песок. Всё живое превращается в энергию. Энергия разливается по земле, остывая, превращается ночной порою в жёлтый песок.
Днём светило, накаляя жёлтый песок, вновь превращает его в плазму и, поднимая магнитные бури, тащит усмирённую энергию плазмы в свою утробу.
Остаются головёшки. Никому не нужные головёшки. Никуда не годные бывшие воины Ислама, в которых уже невозможно узнать былых героев.
Солдаты умирают, чтобы продолжилась жизнь. Солдатами рождаются, чтобы добровольно отказаться от жизни. Потому что смерть - есть жизнь в череде смены поколений и никогда смерть не является конечной точкой жизни, а только точкой отсчёта для начала превращения одних форм в другие и так до бесконечности.
И только героическая смерть имеет иное предназначение. Потому что подвиг - это урок. Это пример для многих юных сердец, что начинают биться за жизнь после смерти отцов.
И как пример для юности, герои остаются стоять обелисками, даже в пустыне, даже обугленными вехами, но с вечно живым сердцем, полным любви к Родине и Отечеству.
Воины Ислама - это стволы саксаула. Стволы Огненного дерева, в глубине ствола которого вызревают яркие цветы любви.
Стон стоит в прежде абсолютной тишине, где и песок скрипит не часто под ногами людей или под копытами лошадей; где ветра не знает колокол, что должен звонить по бессмертным душам, потому что колокол - воздушная сфера, без стенок, без массы, созданная без литья и формовки, без человеческого участия, но для него, для человека, для нужд его, впрочем , как и для нужд всего живущего на Земле.
Стонут пески. И только саксаул, пустивший корни свои на десятки метров, заглянувший может быть и в преисподнюю, останавливает любознательный взор зверя или человека, пугая и настораживая их необычностью своих форм.
Как будто путники заблудились в песках, провалились в барханы по пояс и уже позабыты людьми, но вдруг, воскресшие из - под Земли; воспрявшие, как Лазарь, вопреки солнечному пеклу.
Саксаул, воскресший Лазарь, выбрасывает из недр умершего тела, крохотный зелёный листочек, который тут же начинает, как малое дитя, взывать к жизни единственным ему возможным способом, прильнув к сухому родительскому телу, пробуждая его дрожью, только что рождённой плоти и от это плача, саксаул раскрывает свои поры и, на сухом окаменевшем стволе, без черешков и цветочной розетки, прямо из глубины дерева, появляются три бледнорозовых лепестка, которые распускаются к вечеру, в большой, величиной с чайную пиалу цветок, тёмный от бардового цвета и ночных сумерек, который буйно цветёт всю ночь, и сводит своим медовым запахом всю живность в округе, а к утру, отмирает и падает на песок прозрачными слюдяными клочками, чтобы при первых же лучах солнца скукожиться и истлеть, без следа.
Цветы саксаула. Мало кто видел их. Уследить момент их появления и исчезновения можно только случайно. Да и случайности не приходят сами по себе. Для того, чтобы попасть в непреложный оборот случайностей, нужно знать не только время цветов, но и время буйства плоти рыжих лисиц.
Ведь рыжие лисицы Кара - Кумов - это совесть и честь тех воинов Ислама, которые погибли, сражаясь в битвах, проявив своё бесстрашие перед лицом врага и своё великодушие перед лицом друга.
Рыжие лисицы - живые цветы пустыни. Они живут дольше, много дольше цветка саксаула, но вся сила мышц их, и вся сила инстинкта их, подчинены одной цели - копать норы в зарослях саксаула и продвигаться в этих норах так глубоко, насколько хватит остроты их когтей, мощи их челюстей, потому что корни уходят к воде, далёкой солёной воде, что когда-то была морем и в том море, в те времена, саксаул был мачтами кораблей, был палубой и был вёслами кораблей, а рыжие лисицы были на кораблях матросами и гребцами, в одном лице.
И плыли они в сражения, туда, где береговая черта исчезнув, смыкалась на горизонте с морем и в том море садилось солнце. Вытесненная солнцем вода моря, устремлялась по одной ей известным протокам глубоко в землю, чтобы там разлившись, достичь знойных восточных земель и напоить на большой глубине тонкие волоски корней саксаула, который только и ждёт этого.
Потому что любовь живого к жизни, не знает границ. Ей безразличны виды, подвиды, живые существа или это "мёртвая" природа. Любовь движет даже камни. Камни вырастают из земли, потому что рождаются в земле. Потому что любовь всегда только земная, а небесной любви не бывает, потому что небеса пусты и холодны, а земля горяча, несмотря на внешний холод.
И спрятавшись под землёй, всё живое и не живое, нежится от любовной ласки.
Тоненькие волоски корней саксаула пьют воду морей и океанов. Вода с трудом, но поднимается по десяткам метров пути к сухим, истомившимся от жажды стволам и, напившись вволю, дерево набухает, тогда и просыпаются в нём волнительные ощущения, и пробегает искра по жгутам его коричневой древесины, и от это искры возникает ток, и зачатая этим током, появляется на стволе бледнорозовая трёхлепестковая розочка цветка.
Тогда лисицы празднуют счастливый "день лисиц". Пустыня оживает. Красные маки заливают цветом крови пустынные степи от горизонта до горизонта. Цветок саксаула оплодотворяет всё живое в окрестности. Суслики вылезают из норок и стоят столбиками, греясь в лучах цветов саксаула. Тушканчики верещат от счастья и целуют друг друга в яркокрасные сладкие губы.
Слышится игра гуслей. Кто-то перебирает струны и от звуков этих ноги просятся в пляс. Кстати пора, потому что землю вокруг заполняют ползучие твари. Они вертятся и крутятся, сворачиваются и распрямляются, поднимают и опускают головы. Их язычки мелькают, как медиаторы в пальцах музыканта.
Это танец змей в честь цветов саксаула.
И маленькая ящерица не остаётся в стороне. Её тело вибрирует, согласно ритмике звуков и от вибрации тела расступаются пески и маленькая ящерица проваливается глубоко, глубоко под землю, где мать-земля даёт ей пару и возникает новый стремительный оборот жизни, в котором любовь, олицетворяя собой, цветы саксаула, продолжает жизнь как это она делает уже бесконечно долго.
Но жизнь жизни рознь. Где-то любовь не требует орошения. Где-то она орошается естественным образом. А здесь, в пустыне, любовь подчинена суровым законам выживания и только ночь, точнее один час ночи, отпущен живому существу, для праздника любви.
Только по сигналу цветов саксаула возможно чудо, которого ждёт природа в течение целого года.
Если человек оплодотворится в ночь цветения папоротника, он (она) рождает на свет гения.
Гений - это величие Духа.
А Дух может проявиться физически и визуально лишь на цветах саксаула.
Восток славится гениями, потому что Восток понимает значение этого слова. Человек, утративший связь с природой, перестал чувствовать тончайшие движения Души, а значит, для него, что цветок папоротника, что цветок саксаула, что цветок одуванчика - без разницы. Даже больше. Он верит только глазам своим, которые не видят ничего дальше его же носа, а это означает только одно: что человек потерян для божественного, если божеством считать природу и как одно из проявлений природных чудес, цветение саксаула.
Рыжий Лис, был опытным охотником. Но дичь зря не бил. Он настолько достиг совершенства в своём деле, что суслики и тушканчики постановили: платить дань лису. Живым весом. Отдавали лису самых упитанных, самых откормленных своих чад.
За две недели до сбора дани сажали избранных невест в кельи, несли им зерно, пыльцу, нектар, мёд, земляные орехи, чтобы избранницы набирали вес, чтобы могли с первого взгляда понравиться рыжему Лису.
Лис женился часто. Но потомство заводил только в ночь цветения саксаула. Кроме сусликов и тушканчиков, многие одновидовые лисицы овладевали его вниманием. Только лисиц он не ел.
Он любовался их огненными шубками и часто ложился на спину, чтобы почесать подружке шейку и животик. Те места, где шерсть была самая тонкая, самая нежная, самая красивая.
Когда лис чувствовал, что подходит пора цветения саксаула, он выбирал достойную гражданку и заключал с ней брачный союз. За несколько дней до цветения приглашал подругу в подземный бункер, где показывал тайных вход в подземные анналы. Углубившись ещё на несколько метров, лис расчищал осыпавшийся завал и, поцеловав подругу, устремлялся вниз, выбрасывая лишнюю землю задними лапами.
Работа адовая. Потому что песок веками был утрамбован так, что когти ломались. Тогда его подменяла подруга. Старые ходы прочистить и употребить возможно, но правила таковы, что нужно всегда выбирать целину. Так заповедано. Ибо земля в районе зарослей саксаула должна регулярно, раз в год рыхлиться, чтобы деревья зацвели.
А не зацветёт саксаул, наступит мор. И пропадёт не только поколение лисиц, но и другие виды животных, насекомых, прочих тварей, потому что всё живое зависимо друг от друга, да так, что иногда и понять нельзя, кто в большей находится зависимости, кто в меньшей.
Лис прошёл по штольне не один десяток метров. Рядом, и он это чувствовал, почти вплотную к правому плечу, дышали корни саксаула. Они дышали тяжело, со звоном, потому что воды долго не было, капилляры пересохли и, воздух выходил со свистом, не смягчённый парами живительной влаги.
В таких трудах прошли несколько дней и ночей. Иногда лис пятился, выбирался наружу. Здесь подруга облизывала его. Лечила его раны, тяжело вздыхала, потому что приближалась ночь любви и, с каждым часам ожидать её становилось всё нестерпимее.
Бывало, что лис от накатившей усталости переставал копать, клал голову на передние лапы и закрывал глаза. Калейдоскоп событий прошедшего года плясал перед его воображением, многое уже забылось, а что-то и не выходило из памяти.
Он помнит, как схватился с волком.
Волк пустыни, поджарый мелкий, но злобный хищник. Конечно, барана на плече он не утащит, но зарежет умело и быстро. В тот раз бараны оказались под неусыпной охраной среднеазиатских овчарок.
Овчарки чуть - чуть не разорвали волка. Он едва ушёл за счёт скорости и сухости тела. Тогда волк озлобленный неудачей, сглатывающий слюну, млевший от несбыточного предвкушения скорых запахов свежей крови, хорошо утоляющей жажду, стал осматриваться;
А возможно, где - то задремал зайчишка или дрофа отошла от гнезда. Дрофиные птенцы крупные и хотя мясо птицы это не совсем полноценное мясо, как, например, двухгодовалой овцы, но перебиться можно. Если сама мать зазевается можно и мать уложить, перекусить ей горло.
Взять дрофу не лёгкое дело. У дрофы клюв прочнее ветвей саксаула, а ноги как сам саксаул, такие же сухие, коричневые и мощные, с массой переплетённых жил и мышц.
Если дрофа клюнет в затылок, всё, конец. Пробьёт череп легко. Если ударит ногой и попадёт, то раздерёт волка как зайца, с ног до головы.
Так что, с какого конца не берись, всё клин.
Тут волк замечает рыжего Лиса. Рыжий Лис хитрый и вредный. Он волка в грош не ставит. Часто мешает волку охотиться. Предупреждает зверей, когда волк на тропе войны. Это не по товарищески. Не по джентельменски.
Хотя какой с Лиса товарищ и джентельмен! Хотя бы соблюдал законы охоты. А законы охоты говорят, что вмешиваться в это святое дело посторонние не должны.
Каждый за себя. Таков закон жизни. И в рождении и в смерти, всё живое отвечает только перед Создателем и только за себя лично.
В последнее время, когда стала надвигаться возрастная усталость, волк всё чаще стал задумываться о своей судьбе. Если раньше он ни о чём не думал, то теперь в голове постоянно роились мысли, мысли о завтрашнем дне.
Как там будет? Сможет ли он и дальше соответствовать времени? Молодёжь подпирает. Времена меняются. Скорости возрастают, а фауна беднеет. Как пропитать себя?
Такие особи как рыжий Лис зазнались. Им море по колено. Они и на земле, и под землёй. Лис дань собирает. Суслики сами несут. А ему волку всё с боя брать
Конкуренция жёсткая, но надо соответствовать.
Только подумал, а Лис тут как тут. Стоит перед глазами.
Но волка пока не видит. Волк затаил дыхание, прижмурил глаза, чтобы жёлтый их блеск, не выдал его, не спугнул Лиса.
Сначала хотел проверить Лиса на испуг. Выскочить перед ним внезапно, насладиться его страхом и его бегством. Потом решил:
А чем чёрт не шутит! А почему не задушить этого поганца. Этого пройдоху.
Нужно только не спешить, рассчитать бросок. Схватить клыками за холку и оседлав верхом перехватить зубами горло. Клыки сами найдут дорогу к сонной артерии, хорошее дело будет сделано.
Так бы и случилось, но дикий голубь сел на неподвижный нос волка. Заслонил видимость, ещё давай перья свои чистить, пыль с перьев и попади волку в ноздри. Он и давай чихать.
Лис оглянулся, засмеялся, словно залаял, и помотал в знак сочувствия головой.
Разозлившись, волк кляцнул зубами, хотел оторвать голубю его глупую башку. Да голубь вспорхнул, и ускользнул.
Тут волк совсем обезумел. Пошёл в психическую атаку на Лиса, и тот едва увернулся, хотя клыки волка уже прочертили на его спине кровавую борозду.
Прежде волк никогда не позволял себя вести так с Лисом. Они, молча, уважали друг друга. Союз не союз, а как бы соглашение.
Что за напасть случилась с волком?
Лис упал на землю, прихватил заднюю лапу волка своими не совсем сработанными зубами.
И пошло, поехало.
Они рвали друг друга на клочья. Шерсть летела и пришлось бы, всё-таки, Лису плохо, если бы не предыдущая его верная любящая супруга. Она налетела сбоку, сбила волка с верного направления, а ведь зубы того были уже в непосредственной близости от кадыка.
В тот раз повезло. Волк больше не пытался нападать.
Лис горестно вздохнул.
Как он любил ту, подругу. Жаль, не дожила она до цветения саксаула и пала жертвой людей. Этих беспринципных и жестоких существ, не имеющих ни мужества, ни чести, ни достоинства, ни благородства.
Снять шкуру с его любимой подруги для того, чтобы продать и вывесить в витрине городской пещеры, на всеобщее обозрение... Позор.
Лис терпеть не мог людей и не желал им добра. Но всё это в прошлом.
Сегодня Лис должен услышать звуки моря.
Сегодня он должен дать воду корням саксаула.
Его новая подруга увидит цветы саксаула и почувствует на себе их колдовскую мощь.
Из - под земли повеяло сыростью. Зашевелилась земля под лапами. Лис подался назад и во время.
Поток воды стремительно стал подниматься по штольне, размывая её стены. В воду упали белые нити отростков от мочковатых корней саксаула и, зазвучал страстный напев, охмелевших от воды корней.
Наверху его встретила Лиса. Она уже убрала свою голову зелёными листочками, красными маками. Она наполнила каменную пиалу белым тягучим соком мака и не спеша помешивала его. Сок темнел и, Лис, с жадностью стал слизывать его капли, чувствуя в теле невероятный прилив сил и жгучее желание.
Когда они вышли наружу, была глубокая ночь, но Луна розовела от цветов саксаула; наступало время Любви.
Четыре Контура сидели на высоком гребне сыпучего бархана, смотрели прямо перед собой на испарения земли в лучах солнца, создававших удивительные картины неземного бытия.
Люди называют эти картины галлюцинациями и относят их к психическим заболеваниям, при которых ощущения приобретают зрительное выражение и становятся частью бытия, за которым уже нет реальности, а время приобретает не линейное, а зигзагообразное состояние, способное вращаться как зубчатое колесо или гусеница, в любом из желаемых направлений.
Всё это Контурам было знакомо. Сколько миров, столько и представлений о мирах.
Если, человек Земли, хоть немножко проник в тайны иных состояний физических тел, он уже по земным меркам, человек психически не нормальный и общество озабочено, не вникнуть в смысл его видений, не принять их за возможное иное состояние плазмы умственного вещества, а неудержимо, почти болезненно человеческое общество стремится скорее опустить такого человека до общего усреднённого уровня большинства человеческих особей, получая полное при том полнейшее моральное удовлетворение. Другой озабоченности у общества нет.
Больное общество не может иметь здоровых мыслей.
Контуры вздыхают. Болезни проникают и в их абсолютно пустые проволокоподобные тела. Особенно в "мозги", которых хотя и нет, но они и не нужны им, поэтому их не видно на привычном для человека месте.
Контуры подключены к системе космической связи. И на уровне Контуров Космос и есть - мозги Вселенной. В нём плавают знания, которые можно распечатать. Но не всякому это дано. Нужна подготовка. Выполнение контрольных параметров и только тогда возможно, открытие замков закрывавших новые сведения или как люди их называют, неожиданные революционные открытия в различных областях человеческих наук.
Контуры видят галлюцинации, которые видит человек, бредущий по песку.
Куда он бредёт? Кто погнал его с зарёй в пески? Только ли неопытность?
Человек может высохнуть на полуденном солнце за несколько часов. Лишившись воды в своём организме, он превратится в минерал. Ветер развеет в пыль его кости. А сознание, которым так гордится человек, так опекает его, и так развивает его, что, кажется, вот - вот сам станет равным Богу, исчезает неведомо куда, потому что сознание - космос.
Сознание не принадлежит индивидууму. Сознание человека - часть общей космической жизни. И по смерти человека, оно возвращается туда, откуда пришло.
Дух воспарил - говорят люди. И это верно, потому что всё, что связано с вечностью есть дух.
И Контуры прозрачны, почти невидимы, потому что состоят из сознания, то есть Духа, а контурный обвод лишь их временная оболочка, чтобы хозяин мыслей чувствовал чужое присутствие рядом с собой, видел, и понимал, своё предназначение через призму восприятия Контуров.
В этом смысле и сами Контуры - галлюцинации.
Однако они не в обиде. Не претендуют на особые отношения. Контуры как ангелы - хранители. Люди всегда принимали их, если видели их, за ангелов - хранителей, но это далеко не так.
Контуры имеют похожие функции, но не имеют такого задания. По сути, они лишь сторонние наблюдатели. Они - мысли человека, но мысли со своими мыслями, варианты которых человек не ощущает и в тайны которых проникнуть не может.
Контуры ведут двойную, а то и тройную жизнь. Им не сложно. Они могут неизмеримо больше. Они могут проникать в мысли десятков тысяч людей и не смешиваться, а соблюдать точный личностный и хронологический порядок, направляя, организуя, контролируя, а по необходимости, исправляя ошибки человека, тяжесть общих мыслей несущего.
Тот человек, что едва передвигает ноги, двигаясь между барханами, всего лишь их недавний знакомый, бедный газетчик. Молодой парень, задавленный нуждой, но как рыба, выброшенная на берег, всё барахтается, цепляется, выползает, чтобы опять свалиться в канаву, в яму, в случайную или подготовленную заранее сеть, как ему на роду написано.
Имя его Борис.
Борьба бесконечная, ожесточённая, иной раз смертельно опасная и как всякая борьба, не приносящая дивидендов. К чему бороться, сражаться?
Естественно ни к чему. Многие посиживают всю сознательную жизнь, в своих креслах, и профессионально растут, делают карьеру, достигают общественного положения, всё почти без усилий, просто так, потому что такая им выпала стезя.
Другие вспыхивают как факел, иные как спичка и тут же угасают навсегда.
Большинство плетётся в хвосте прогресса. Таким всё равно, что хорошо, что плохо, они лишь боятся опоздать к столу, к раздаче, когда половник захватывает в котле жизни, навар по гуще и, разливает; тут каждому своё; вот где нужно проявлять прыть, умение, врождённую и приобретённую сноровку.
Четыре Контура думали синхронно, заодно с молодым человеком и в то же время совместно между собой и каждый сам по себе, соответственно текущему событию.
Они полагали, что не зря выручили парня в очередной раз. Когда тепловоз наскочил на чугунную рельсу поперёк железнодорожного пути, две пары передних колёс напрочь вылетели вместе с осями, что послужило причиной схода поезда с железнодорожного пути.
Скорость была невелика, но достаточной, чтобы передние вагоны не устояли и пошли под откос. Они потянули за собой и остальные, и множества жертв было бы не избежать, не упрись передний почтовый вагон в землю носом. На него, сорвав фаркопфы, опрокинулся вагон - ресторан, в котором, по случаю ночного времени никого не было. Следующий, пассажирский, и был тем вагоном, в котором на верхней полке крепко спал Борис.
Борис проснулся от удара о землю. Полку сорвало с металлических креплений и, она скользила по песку, как лыжа по снегу. Рукой, коснувшись песка, Борис в ужасе отдёрнул её, потому что сорвал кожу с кончиков пальцев. Такова была скорость скольжения.
Но вот движение замедлилось. Средство перемещения застыло на месте. Борис осторожно поднял голову. В голове хоровод, нет, не мыслей, а образов. В глазах всё так же стремительно мелькали облака и даже ветер, это при полном то безветрии, казалось, продолжал свистеть в ушах.
Доносился шум, какафония голосов. Метрах в двухстах, где произошла катастрофа, суетились десятки людей. Слышались плач и крики.
Первая мысль: бежать к поезду. Но вторая, ровная, в таких случаях говорят, трезвая мысль, нашёптывала в правое ухо: посмотрю карту, карту, карту. Сунул руку в карман, там действительно бумажник и новая записная книжка, в которую он собственноручно вклеил карту Узбекистана и отдельно карту Кашкадарьинской области.
Вот река Кашка- Дарья. Вот Карши. Посмотрел на часы. В пути всего-то два часа с хвостиком. Где-то в районе Шахрисабза или Кетаба???
Кажется, колышутся камыши. Значит река. Нестерпимо зачесалось, зазудило тело. Только разок окунусь и к поезду. Народу море. А из меня какой санитар. Да и санитаров мне остерегаться нужно.
И быстро, почти бегом к камышам. Но камыши оказались совсем не близко. Это восходящее солнце, испаряя ночную свежесть с поверхности земли, играло роль увеличительного стекла.
Были различимы даже отдельные камышинки, но пробежав с пол часа, Борис даже не приблизился к заветной воде. Дальше пошёл шагом. А солнце поднималось всё выше и уже пекло безжалостно. Через десяток минут слюна во рту пересохла.
Нужно возвращаться. В поезде вагон-ресторан. Не все же бутылки с минералкой побились. Или "Буратино", или "Тархун", зелёный и газированный. И уж, конечно, выдержанная в холодильниках водка.
Думать о воде нестерпимо. Борис обернулся, но уже не увидел ни железнодорожной насыпи, ни горы железа под ней. Двинулся к ближайшему холму. Это был старый бархан. А на вершине бархана какое-то движение, контурные видения...
Всё! - подумалось. - Приехали. Головокружение от жары.
Повернул к реке, но исчезло марево камышей. И тогда, он пошёл, побрёл, куда глаза глядят, а они уже не глядели никуда, потому что солнце, отражаясь от желтизны песка, резало глаза и они могли бы слезиться, если бы слёзы не высохли.
Он брёл.
Четыре Контура рассуждали:
Первый:
Как долго он будет идти в этом направлении?
Второй:
Но он идёт в правильном направлении.
Третий:
Если не будет петлять, сил у него хватит.
Четвёртый:
Он двое суток не ел, от переживаний, от мнимой своей болезни, от нашего вмешательства, в конце концов.
И вместе:
Ему ничего не остаётся делать. Он идёт, потому что его ждут. Потому что ночью расцветут цветы саксаула и если он не успеет, то Анечка Хлавина выйдет замуж за другого.
Любовь зла даже к победителям. А проигравшие любви не знают.
Второй:
Что стоит нам подтолкнуть его. Поставить его ноги на вершину холма и подтолкнуть в спину. Пусть впереди себя, он видит только пологий склон и бежит по нему легко и быстро.
Четвёртый:
Можно тогда посадить его перед цветком саксаула, напротив Анечки Хлавиной и объявить их брак состоявшимся?
Первый:
Пусть всё идёт своим чередом. Что-то мы можем сделать хорошее. Мы сможем вывести его из - под удавки смерти, но не всё же время нам думать и работать за него.
Третий:
Я чувствую, как колыхнулась земля.
Контуры прислушались.
Это Тень Великого Тимура проснулась в гробнице. Она ищет своё тело. Но его тело поглотил другой Великий Монстр и теперь Хромец может только плакать и сетовать на судьбу.
Шахрисабз уже рядом. Гробница Тимура разорена. Только чёрные вихри охраняют её. И горе, захваченному таким вихрем, человеку.
Человек, попадает в водоворот истории не по прихоти своей, а по стечению обстоятельств, которые для него случайны, ибо избраны Высшей десницей из закономерности случайностей, вслепую, но с умыслом.
Добрый человек, соприкоснувшись с тенью Тамерлана, становится плохим человеком. Воинственность плохого человека возрастает в геометрической прогрессии. Жестокость его достигает порога возможного.
Может быть не стоит Борису сближаться с гробницей Хромца.
Пусть обойдёт её. Недалеко и заросли саксаула.
Но вот и первые маки распустили свои лепестки. Вот уже белый сок потёк из зелёных стебельков мака и видите, как суховей жадно слизывает эти слёзы жаркой пустыни.
Пусть бы Борис догадался напиться горького сока. Силы бы его неизмеримо возросли.
Пыльца мака, растворённая в кумысе - вино воинов Ислама.
Воины Ислама, испробовавшие вина из маковой соломки становились непобедимыми. Неуязвимыми, для копий вражеских и стрел.
Первый Контур:
Но он не может пить. У него слюна высохла, гортань стала звонче медного рожка. Впору трубить отступление. Иначе парень пропадёт.
Второй:
Нет, он ещё ясно мыслит. Он надеется добраться до реки.