Исхудалый мальчонка годков девяти или восьми всё ходил и ходил между деревнями Микулино и Бабичи. Его загорелые ножки, покрытые дорожной пылью, похожей на коросту, а может быть покрытые коростой, похожей на пыль, уже не чувствовали ни солнечных ожогов, ни крапивных укусов,
Короткие истрёпанные штанишки едва держались, подвязанные обрывком пеньковой верёвки, длинный конец которой он не выпускал изо рта, пережёвывая пеньку, сглатывая слюну, что видимо помогало ему в меньшей степени ощущать голод.
Жители обеих деревень поглядывали в окна, но выходить на улицу боялись, потому что мальчик был евреем, отставшим от партии евреев, сгоняемых немцами в Глубокское гетто. Вот, вот должны были появиться полицаи, потому что самохова, то есть местная самооборона, организованной фашистами против набегов партизан, самоустранялась от подобных акций.
Фашисты не различали партизан по национальности. Для них всякий партизан был жид, а всякий жид был партизаном. Следуя такой логике и сочувствующие жидам и партизанам, также были скрытыми жидами.
Против них у немцев одно средство - пеньковая верёвка, если дело касалось нескольких человек или ров, в который укладывались штабелями многочисленные жертвы.
Таких рвов за Бабичами было два. Никто не считал казнённых, мало кто помнил их по именам и фамилиям, но место то обходили, оно считалось проклятым, хотя грибы в этом подлеске росли во множестве, но их жители не собирали. Укоренилось поверие, что такими грибами легко отравиться насмерть.
А боровики, крепкие, ядрёные, однако неустойчивые в хранении, так как земной червь поедал их охотно и в одночасье.
Мальчик ходил уже вторые сутки. Он настолько обессилил, что через десяток шагов садился на землю и не поднимая головы, жевал и жевал огрызок пеньковой верёвки, может быть, предназначенной ему, для иной цели, нежели поддержания штанишек.
Наде было жаль мальца, но что поделаешь, у самой сын в люльке. Надя жительница Микулина. Её дом на границе этих двух деревень. Потому она всегда в курсе где и что в них происходит.
Она гордится своей родословной. Отец, учительствовал до войны. А разве мог быть учителем коренной белорус?
Еврейская кровь текла в жилах её отца. По нынешним временам это страшно.
Отец обелорусившийся еврей. .Был всё же сторонииком сохранения старинных обрядов, обрезания.
Но дочь не позволила обрезать крайнюю плоть своему сынишке. Надя рассуждала правильно: с волками жить, по волчьи выть.
Где волки - это коренные белорусы, аборигены, над которыми опасно поднимать свою личность, среди которых жить нужно незаметно и неприглядно.
Пришла война. Дочь оказалась права. Полицаи считали Надину семью чистопородной, а мальчонка, которого она назвала Олег, то есть Блаженный охотно демонстрировал немцам свой маленький писюн, совершенно по христиански покрытый беленьким капюшончиком.
А мальчик, что ходил за оградами, обрезанный. Еврей. А еврея нужно сторониться. Евреи издавна террористы. Без бомбы не ходят.
Обрезанного проверил Володя, второй после мужа сожитель Нади. Бывший работник райкома партии, где служил швейцаром, а ныне он секретный агент Самоховы и по совместительству снабженец этой же организации.
Фактически второй муж, потому что первый, Василь, оказался бездетным и тогда супружеские обязанности, по взаимному согласию меду братьями, исполнял Володя, от которого Надя и забеременела.
На свет появился Олег. В Олеге они все втроём души не чаяли. Особенно Василь. Он просто любовался мальчиком и даже когда тот подрос, никогда не наказывал его за провинности, позволяя это делать своему кровному брату и настоящему отцу ребёнка.
Володя, брезгливо улыбаясь, поведал об этом своём открытии, как установленном факте, всем жителям обеих деревень.
Однако Володя был осведомителем, но не катом, он лишь доложил куда положено, по инстанции наверх, а там сверху пусть принимают меры, какие хотят.
На третьи сутки обрезанный мальчонка уже не поднимался с обочины. Не просил поесть, не звал маму. Он медленно умирал, иногда простирая ручонку к проходящим или проезжающим. Никто не останавливался, потому что Володя предусмотрительно прикрепил дощечку на его грудь, с надписью фиолетовыми чернилами: Жид - коммунист - партизан.
Наконец-то прибыл конный наряд полицаев - волонтёров, то есть добровольцев, принявших присягу на верность фюреру и вермахту. Мальчика кинули поперёк крупа лошади и уехали быстро, не заглянув даже ни в одну хату, не выпив ни стакана знаменитой Микулинской самогонки.
Все вздохнули с облегчением. Война катилась где-то далеко. Ходили слухи, что Москву уже взяли. Володя, воодушевился, он всё ревностней исполнял служебные обязанности, стал первым помощником Надиного брата, который уже дослужился до волостного старшины, имел печать и полную власть над жителями прилегающих районов.
Надин брат - особая статья. Его звали полным именем, Владимир. Чувствуя в себе кипяток еврейской крови, Владимир Ремизов вынужден был везде и всюду поддерживать идею гитлеризма, идею окончательного решения еврейского вопроса.
Немцы ему доверяли. Он вовремя собирал налоги. Контролировал мобилизационные процессы, наставлял новобранцев, требовал неукоснительного исполнения уставов немецкой армии, уважительного отношения к немецкой форме, соблюдения солдатской чести в рядах вермахта и полиции.
В последнее время через бургомистра, который сидел в Миорах, стали распространяться бумаги гербовой печати о продаже российских земель в европейской части России и дальше за Уралом.
Наде выпало счастье приобрести недвижимость под самой Москвой. Это был обширный участок с двумя деревнями, с подзолистыми почвами, на которых собирался неплохой урожай картофеля. С таким наделом можно было быстро выйти в богатеи и отправить Олеженьку учиться в Англию или Францию, хотя к тому времени все эти земли уже окажутся под vaterlandom а лучшего города, чем Берлин не найти.
Как добывала Надя средства? Очень просто. Всё имущество выявленных евреев конфисковалось, затем учитывалось в бухгалтерии Надиного брата, а он не смотря на свою молодость в бухгалтерском учёте толк понимал. Ему не нужно было объяснять, что такое двойная и даже тройная бухгалтерия. Очень талантливый юноша.
Дойчмарки шли по своей статье. Оккупационные марки - по своей.
А еврейское золотишко по своей.
Надя всем бумажками предпочитала золото. Брат, преданный новой власти, золота боялся. Уже нередки были случаи, когда немцы выявляли расхитителей государственной собственности и безжалостно с ними расправлялись. Марки всего надёжнее.
Но на марки землю под Москвой не купишь, а золото в цене. Тут и ювелирные изделия, и российские червонцы, всё, что евреи припрятывали.
Однако пытки всем развязывают языки.
Василь заканчивал новый дом. Особенно хорош в доме высокий каменный фундамент. Там, в подземелье устроена самогоноварня. Подмороженная картошка вываривалась в огромных чанах и полученный сахарный сироп обычным путём брожения превращался в сырьё, готовое для дальнейшей переработки.
Стены подвала из огромных валунов. Валуны эти собирали рабочие из пересылки. Пересылка, это небольшие опутанные колючей проволокой бараки, наспех построенные для сгоняемых из окрестных местечек евреев.
За небольшую мзду полицаи отпускали мужчин на приработку. Мужчины собирали камни, пололи грядки, строили дома, за что и получали бурачную похлёбку и хлеб из отрубей. Не кормить же жидов пшеничными пампушками.
Надя очень экономная женщина. Пампушки любит Олеженька , да и Володя, брат Василя, любит такую пампушку обмакнуть в сметанку и творожком закусить
В подвале тайник. Некий камень с гранитными прожилками. Наодном из камней прожилки расположились в виде креста. Камень входил и выходил из своего лежбища с помощью небольшого усилия.
Еврей, который соорудил укрытие, был профессиональным каменотёсом, знал своё дело досконально.
Надя кормила его пшеничными булками, не жалела сметаны из натурального коровьего молока. А у неё сметана не немецкий эрзац. Пообещала заплатить за еврея выкуп, потому что существовала неписанное правило, если за еврея вносят выкуп, его освобождают, а на его место хватают и сажают того, на кого выкупщик укажет.
Очень удобно. И работа спорится, и недруги исчезают бесследно.
Однако каменотёсу не повезло. Отправили его таки в Глубокое, по дороге налетели партизаны , а, полицаи, чтобы не цацкаться с заключёнными, перестреляли всех до единого.
Под камнем с нерукотворным крестом и хранила Надя свои сбережения в звонкой валюте.
Тем временем родилась дочь. Уж так дочери хотелось. Василь держал Надину руку ,когда она заходилась от страсти и брат его старался изо всех сил, вот она и понесла и родилась доченька Валюша.
Теперь- то дом как полная чаша. Надя кинулась обставлять его. Приставала к брату с требованиями достать модную венскую мебель, долго ли коротко а мебель появилась и жить бы поживать да добра наживать да тут немецкое наступление на Москву захлебнулось. Скоро Сталинград и, покатились орды захватчиков в обратную от Москвы сторону.
Опять горя хлебнули. Немцы оставляли Белоруссию тяжело. С упорными боями. Как грибы множились партизанские отряды, потому что каждый теперь хотел показаться советской власти с лучшей стороны. Хозяин менялся, карта мира перекраивалась в обратную сторону и нужно было угодить новому хозяину.
А как угодить? Только хватая прежнего хозяина за пятки, только донося и сотрудничая с новыми властями.
Володя Кривичев записался в партизаны. Срочно создавались списки. Эти списки, ругаясь и бранясь между собой, местные активисты спешили доставить в подпольные обкомы, чтобы Москва успела их зарегистрировать
Володя ходил опоясанный пулемётной лентой и выявлял сторонников фашистов.
Таких оказалось немало. Например, сосед Венька. Самоховец. Хотя Венька не участвовал в расстрельных акциях, всё равно десять лет как с катушки получил.
Василя, тем временем, забрили в Советскую Армию и на какое-то время след его пропал.
Ну и чёрт с ним. Ведь подрастал сынок. Мальчонка оказался смышленым и хитрющим. Он выгодно отличался от своих сверстников, и характер у него складывался тяжёлый и мстительный.
Сынишка никогда не спрашивал где его папа? Был уверен, что папы у него два. И оттого двойственность его натуры становилась явной. Он никогда не говорил ни да, ни нет. Никогда не переспрашивал о том, что ему казалось непонятным, а доходил своим умом. Он рано научился заставлять старших исполнять свои прихоти не криком и слезами, а хитро закрученными ходами, где слово или намёк, имели для взрослых большее значение, чем упрёки или настойчивость
Маленькая сестрёнка была проще. Брат для неё стал авторитетом и примером, на всю последующую жизнь. Она слепо следовала его прихотям ,ни в коем случае не сомневаясь в справедливости его слов или поступков.
Закончилась война. Неожиданно вернулся Василь, чему и брат Василя и Надя не очень-то были рады.
Василь недолго воевал. Оказался у немцев в плену. Успел в концлагере заработать язву желудка, но голод сделал свою добрую работу. Язва как внезапно появилась, также внезапно и исчезла, оставив небольшой и безболезненный рубец.
Тут НКВД.
А где ваш брат, Надюша?
Где Владимир Ремизов? Где вы его прячете?
Фамилия девичья Надюши - Ремизова.
Только после окончания войны она приняла фамилию мужа, Кривичев. Когда уже земли купленные, на фамилию Ремизов пропали
Ах, не знаете?
А по нашим сведениям он от кочевал вместе с фашистами.
И загребли Василя в концлагерь, на этот раз советский, ничем не отличающийся от немецкого, разве что охрана носила другую форму и лица охранников были круглые, как и положено желтолицым монголоидам.
Пришлось Василю отдуваться за Надиного брата.
Василь валил лес. Олег скоро закончил школу. Область наводнилась русскими людьми, выходцами из центральных областей России. Потому что Уровень жизни в Белоруссии был гораздо выше, чем в России. Многие городки и деревни уцелели в пожаре войны, за исключением партизанских вотчин и еврейских местечек.
Нужно было поступать в институт, и в биографии своей мальчик не должен был указывать настоящее отцовство. Место отца в графе "родители" занял Володя, брат, который к тому времени сошёлся близко с местным партийным начальством и был у начальства на хорошем счету.
Случай с еврейским пареньком, местные жители предпочли забыть, хотя шёпотом бабы рассказывали ужасную историю о смерти этого мальчика.
Будто бы его привезли в Глубокское гетто, но там никто из начальства не хотел принимать его на довольствие, тем паче ставить на учёт.
Не дай бог мальчонка умрёт? Что тогда делать?
Немцы люди педантичные. Учёт у них превыше всего. А на нет и спроса нет. Вот и кинули мальчишку ещё живого, в кучу всякой полудохлой живности, которую немцы заставляли собирать во избежании эпидемий по лесам и дворам.
Потом пришли каты и порубили кости и мясо на собачьи порции, и разнесли по клеткам, в которых столовались местные чёрношерстные немецкие овчарки. попадались.
Что поделаешь, война.
Олег Васильевич Кривичев поступил в Гомельский институт железнодорожного транспорта, который успешно закончил и началась бы у него карьера русского чиновника.
Но по распределению попал он на глухой российский полустанок, где назначен был не мастером, не прорабом, а путевым рабочим, в составе мобильной бригады, перекладывающей подпорченные временем шпалы.
Сильна была материнская и дядькина наука.
Как так? Он, Олег Васильевич Кривичев, как самим Богом определённый, так и по праву рождения повелевать людьми, оказался впряжённым в рабочую лямку.
Взорвать бы эту железную дорогу. Но разум подсказывал, так действовать нельзя. Поставленный на сортировку шпал, он вскоре научился отличать здоровую древесину от больной, а хитрость подсказала, каким образом досадить государственной несправедливости.
И стал он помечать мелом негодные, отбракованные шпалы, как вполне годные, отправляя их на проварку в гудроноварилку, наслаждаясь мыслью, что рано или поздно, но поезда пойдут всё- таки под откос и без войны, благодаря только его Блаженного, смекалке.
Однако был уличён, вернее взят под подозрение и не став дожидаться разбирательства, ареста, а утёк проходящими поездами в родную Белоруссию.
Тут вернулся отец. Измотанный судьбой и работой, это был уже никуда не годный человечек, боявшийся раскрыть лишний раз рот, и отлынивающий от всяческой работы как в колхозе, так и дома..
Пришлось матери в очередной раз лезть в загашник, бренчать монетами и устраивать судьбу сыночка.
Так Олежек попал В Минск.
И сестра тем временем заканчивала школу в городе Глубоком. Надя посторалась. Она даже пошла работать в лесничество, чтобы получить делянку под вырубку. Лес рубили не на дрова, а на хату. Так Валюше был построен дом.
Жила дочь в городе Глубоком с с престарелым дедом, отцом Василя и Володи. Деда держали за печкой. Самостоятельно выходить он не мог, иногда высовывалась сухая старческая рука с трясущейся оловянной миской, куда и бросался черпак каши, да в оловянную кружку плескался травяной травяной чай.
Приближалась новая эра. Наступала новая жизнь, о которой ещё никто не знал, но запахи которой витали в воздухе. Валя заневестилась. Ухажёры были, но всё как бы случайные, а душа молодая играла, искала новых ощущений, новых знакомств, стремилась к освоению новых территорий.
Валя написала письмо в Советскую Армию. Письмо без адреса. На конверте стояло: вручить отличнику боевой и политической подготовки.
Дело было в российском городе Вольске. В его округе находились химические полигоны. На их территории отрабатывались средства химической защиты и нападения. Здесь же протекала река Волга, на берегах которой и происходили все эти химические и противохимические эксперименты.
Письмо получил, волей случая, Крошин Сергей Александрович. Открывали его скопом. Читали, смеялись, но никто не взял на себя смелость ответить девушке.
Сергей, обладавший некоторым знанием эпистолярного жанра, быстро накатал ответ и к изумлению своему скоро получил новое послание. Завязалась переписка, в ходе которой обнаружилось множество тем соприкосновения.
После учений часть курсантов была награждена отпусками. Воинское требование позволяло ехать куда угодно в пределах Советской страны. Сергей закатил самолётом в Минск, а оттуда в Глубокое.
Произошла встреча и она была такой тёплой, что заехав к родителям в Ригу, Сергей ещё долго отходил от первых впечатлений, а затем дал телеграмму с приглашением в Ригу
Валя приехала.
Не долго думая, подали заявление в ЗАГС и колесо фортуны закрутилось.