Аннотация: скорее всего большая часть прочитавших мгновенно обвинят меня в нацизме, шовинизме и прочих смертных грехах. ну что поделать, присутствует. именно поэтому, возможно, ещё и жив :)
Можно булку хлеба? Спасибо, - русоволосый парень среднего роста и среднего телосложения аккуратно прикрыл за собой дверь магазина и нырнул в тёмные дворы московской окраины.
И почти сразу остановился перед непонятно откуда появившейся преградой. Словно дожидаясь его, посреди узкой тропинки стоял парень лет двадцати. Крепко сложенный, с черными, как смоль волосами и орлиным носом. После быстрого взгляда назад, Русоволосый увидел, что отступать некуда. Позади стояли двое таких же черноволосых, с такими же блестящими, полными превосходства, чёрными глазами.
Слюшай сюда, свинья русская! - приблизившись так, что Русоволосый чувствовал его дыхание на лице, начал Черноволосый. - Это наши дворы! И наша зэмля! Ещё раз увидим тэбя здесь, прирежэм. Понятно?
Да вы чего, пацаны! - боясь отступить, пробормотал тот. - Я ж живу в этом доме! Как я могу здесь не появляться!
Ты не понял, рюсский? - сильный удар сзади по почкам заставил его охнуть и согнуться.
Ну пацаны, - простонал он, держась за бок, не в силах разогнуться. - Ну чего я вам сделал. Я ж вас не трогал...
Эта свинья ещё и наглеет!
Тяжёлый удар коленом в лицо швырнул парня на землю. За ним последовали ещё удары. Теперь били все трое. Пытаясь защитить хотя бы голову, он обхватил её руками и поджал колени к самому подбородку. Ноги беспорядочно врезались в бока, спину, затылок, плечи, руки.
"Только не шевелиться. Только не кричать, - в ужасе думал избиваемый. - Они ещё сильнее разозлятся. Только бы не убили. Только бы..."
Наконец дыхание избивающих сбилось, удары стали реже. Ещё реже. Наконец один, особенно сильный удар по голове почти оглушил его, и всё прекратилось.
Теперь лежи здэсь, отходи. А увидэм ещё раз - сдохнэшь, как собака!- в последний раз предупредил самый высокий, тот что остановил на дороге и, демонстративно наступив на хлеб, направились прочь, громко разговаривая и время от времени разражаясь хохотом.
Русоволосый лежал, пытаясь преодолеть головокружение и тошноту.
"А ведь и правда убьют, - тоскливо подумал он, пытаясь на ощупь определить, сильно ли повреждено лицо. - Лучше бы сразу. Твари! Ублюдки! Ведь всё равно убьют. И ничего не сделаешь! Они сильнее. Они всегда были сильнее. Это не трусы, как русские. Недаром их до сих пор победить не могут, хотя русских и больше. Да и вообще нас русских все как хотели, так и ставили. Хоть эти монголы, хоть теперь Америка и даже Украина с Прибалтикой. Потому что мы, русские, слабаки. И всегда ими были".
Он закрыл начинающие заплывать глаза и тихо зарыдал от жалости к себе и ненависти к трусливым предкам. Но через секунду ледяной порыв ветра, непонятно откуда взявшийся в душном июльском вечере, заставил его открыть глаза.
Шумный город, запачканный кровью асфальт, стандартные пятиэтажки, удушающая вонь исчезла.
Вокруг темнел еловый лес. Порывы ледяного, но такого свежего ветра заставляли невольно вдыхать всё глубже и глубже. Белоснежный снег, покрывающий всю землю, обжигал тело.
"Как хорошо", - он уткнулся лицом в чистый снег, чувствуя, как холод изгоняет боль.
Но через полминуты он вскочил, кидаясь то в одну сторону, то в другую.
"Что за фигня? - истерично заметались мысли. - Где я? Как? Почему???"
Клацая зубами от холода и страха, он вдруг услышал дикий рёв, а вслед за ним испуганные человеческие крики. Не раздумывая о причине испуга, он кинулся туда. Там были люди.
Куцый! Куцый сорвался! - наконец сумел он расслышать крики.
Ещё полминуты петляния между стволами деревьев и он вылетел на поляну. Прямо посреди могучего леса, на почти очищенном от деревьев пространстве, стояли четыре десятка небольших домишек, сложенных из брёвен. Между ними испуганно носились человеческие фигурки и... огромный лохматый слон с необычными бивнями.
"Мамонт!" - одновременно в ужасе и восторге подумал Русоволосый.
Дядя Смел! Дядя Смел! Скорее сюда! - надрывался мальчишка лет восьми, то бегающий за мамонтом, то уворачивающийся от его лап.
Из-за деревьев на противоположной стороне поляны вылетел высокий мужчина лет тридцати пяти, с недлинной светлой бородой, в медвежьей телогрейке-безрукавке надетой на голое тело. Не останавливаясь, он кинулся к мамонту. Через секунду он вцепился в толстый канат, свисающий с его шеи, а свободной рукой обхватил могучий ствол растущего рядом древа. Мамонт кинулся прочь, вздулись мощными буграми мышцы на руках и плечах Смела, с трудом, но удерживая суматошное животное. Противостояние длилось секунд семь. Потом мамонт громко затрубил, кинулся к ещё одному дереву и остервенело врезал по нему хоботом. Тогда Смел бросил канат подоспевшему парню лет двадцати пяти.
Благодарю, дядя Смел!
Осмотри-ка ему хобот. Поранил должно быть, вот и взбунтовался, - буднично произнёс он и направился к одному из домиков.
"Не может быть! Такого не бывает! Его бы разорвало! - мысли метались в голове Русоволосого, как мальки во взбаламученной луже. - Человек бы не сумел! Человек... Да они же не люди!!!"
Знатно ты его, Смел, - крепко хлопнул его по плечу мужчина, только что вышедший из дома.
Стар уж стал наш Куцый. Лет десять назад мы с ним то древо вырвали бы. А теперь только и годен чтобы дитятей веселить.
Мы заберём его? - морозный, чистый воздух донёс даже полувопросительную, полупросительную интонацию собеседника, которого только теперь сумел разглядеть Русоволосый.
В крепкой, но простецкой куртке и меховых штанах, примерно сверстник Смела, с более тёмными волосами, ниже его на четверть головы, он уступал как в ширине плеч, так и толщине могучих рук.
Прости, Гонор, не отдам. Я ж вместе с ним рос. Помню, как ещё ребёнком с Куцего сваливался. Не отдам я его тебе. Выбирай хоть сына его Лохматого, хоть брата младшего Гордого.
А сам ты как?
Ничего, выдержу. Мне и одного для тяжёлой работы покамест хватит. А с остальным и сам управлюсь. Благо, сила пока есть.
Я не об том. Не надумал с нами.
Нет. И ты знаешь это.
Ты ведаешь, что эта зима не закончится. Не придёт тёплое лето, не побегут дети собирать малину с клюквой, как бегали мы. Много лет снег не сойдёт с земли нашей.
Да, я слышал, что волхв Мудр говорил. И хорошо это помню. Но останусь здесь.
Почему? Ради чего?
Эту землю нам предки оставили и завещали на ней жить, расширяя её. Никто из предков не велел покидать её.
Предки мудры. Но не знали они такой зимы, какая на нас обрушилась.
Может, знали, а может и нет. Но я не привык заветы предков нарушать. Здесь я останусь, вместе со всеми, кто уходить не захочет. Таких тоже не мало. Две с половиной дюжины семей уйдут, а остальные останутся.
Себя не жалеешь, хоть детей да жену пожалей.
Они тоже не хотят уходить. Думаешь, я стал бы кого неволить?
Когда уйдёт зима этого, никто из оставшихся не увидит этого. Наступит весна, но кости последнего уже обгложет зверь дикий.
Быть может и так. Но я буду ждать её. И дети, и внуки мои тоже. Если выживем - только сильнее станем. А удерживать кого-либо не буду. Пусть те, кто боятся, что не вынесут этого, уходят.
Я не боюсь, и ты знаешь это, Смел. Но у меня дети, да и Мила моя уже шестой месяц брюхатая ходит. Ради них уйду.
Ты знаешь, что будет с теми, кто нарушит заветы предков и с землёй родной расстанется сердцем.
Да слышал я это всё. Облик изменится, кожа да волосы потемнеют, силу потеряют. Сказки всё это, для пугания детей у костра, чтоб в лес не ходили.
Может и сказки. А может и нет. Но я заветы предков чту. И если придётся помереть, помру на земле предков.
Ты глуп, - едва заметно повысил голос Гонор. - Три четверти уходит.
Слабые уходят, - чуть тише ответил Смел. - Самые сильные и храбрые останутся. Что не боятся ни холода, ни голода, ни кончины ранней.
А если вернёмся мы или сыны наши, когда зима кончится?
Примем вас. Поможем обжиться. Если завещаете сынам по братски прийти, да помощи попросить. И если соблюдут они завет ваш. Но если придут с оружием, не обессудь, самые сильные всё-таки останутся.
Ну и на том спасибо. И... пусть зима окончится скорее, - резко развернувшись, Гонор отправился к мамонту, вышедшему из-за деревьев, на которого уже грузили тяжёлые тюки.
Возвращайся с миром, брат, - Русоволосый с трудом разобрал слова Смела.
Внезапно в нос ударила удушающая вонь выхлопа, от духоты мгновенно взмокла спина, а шум на мгновение оглушил.
Он стоял на запачканном его кровью асфальте, в окружении пятиэтажек.
Да он встал! Вы посмотрите, он ещё и на нас смотрит! - услышал он удивлённый возглас.
К нему снова направилась недавняя троица. Шли уверенные, с высоко поднятыми головами и блестящими, чёрными глазами.
Пожалуй, впервые в жизни, Русоволосый разогнул спину, развернул плечи. Почувствовал, как натянулась ставшая вдруг тесной футболка.
Ты нэ слишал, что я приказал тэбе, свинь... - почти выкрикнул тот, что бил первым.
И неожиданно свалился на асфальт, даже не успев поднять руки до неестественно вывернутой челюсти.
Заберите его и убирайтесь, - тихо и спокойно произнёс Русоволосый, сверкнув голубыми, как таёжные озёра глазами, опуская правую руку всё ещё сжатую в кулак. - И больше не появляйтесь здесь. Это моя земля. Отныне вам не пройти. Клянусь Гипербореей!