Лучики солнца чересчур задорно щекотали мои щёки этим утром. Им словно было мало того пути в несколько миллионов километров, который они проделали от Солнца до моего лица, и им было некуда деть энергию. Биологические часики оттикали свои положенные часы, зазвенел биологический будильник. Я сладко потянулся, приоткрыл глаза - и заорал.
По моему телу бегали, щёлкая жвалами, ярко-жёлтые пауки. Омерзение окатило меня ведром холодной воды, я лихорадочно и рефлекторно стряхнул пауков с себя. Затем я дал себе несколько звонких пощёчин, дёрнулся, изогнулся и резко осел на кровати, прижавшись спиной к изголовью.
С потолка на светящихся нитях свисали десятки мерцающих пауков, сотни мелких паучков бегали переплетающимися вереницами по стенам, а на полу, в центре, разлёгся огромный люминисцирующий паукообразный монстр. Сверкающие твари облепили внутреннее пространство комнаты. Не было ни единого квадратного сантиметра, который не облюбовали светящиеся мохнатые лапы.
И всё бы ничего... Не будь я арахнофобом.
Я всё кричал и кричал. Кажется, я стал единой волной крика, а мое тело стало шариком, скатанным из ужаса и отвращения. Спавшие на других кроватях сонно поднимались над подушкой, поворачивали ко мне нахмурившееся лицо и открывали свой рот для гневного замечания, но стоило им это сделать, как пауки начинали заползать им в глотку. Лишь одна мысль крутилась как на барахлящей плёнке "лишь бы это закончилось, только бы это закончилось"...
Затем пришёл санитар, вколол мне что-то в плечо, и умиротворение мягкой патокой заполнило меня целиком. Пауки медленно расплылись в обычные солнечные блики, разрозненные, из-за того, что на пути лучей встала зелёная стена листвы.
Я - пациент психиатрической клиники с диагнозом "параноидальная шизофрения". Но я могу это объяснить!
***
Как правило, подобные истории начинаются с детства - хоть это и не мой случай, не буду нарушать канон. У меня были мать, отец и младший брат. Моя семья была счастливой и жила в достатке. Они любили меня - а я любил их.
Стоит рассказать про склад моего характера. Сколько я себя помню, я - закоренелый меланхолик. Чувствительный до невозможности. Любая радость жизни воспринимается мной не иначе, как эйфория, а любая неровность - как страшная трагедия. По этой причине я очень любил читать. Я погружался в написанный мир глубоко с головой, воспринимал персонажей словно настоящих людей, даже реальнее окружающих, ощущал любую захудалую метафору или эпитет каждой клеточкой своего тела.
При этом жизнь обходилась со мной на удивление мягко, бытовые неурядицы касались меня редко, а какие-либо конфликты всегда решались мирно и в мою пользу. Иной раз даже мелькала шальная мысль, что это потому, что мне выделено особое место в этом мире, особое значение - поэтому все невзгоды обходят меня стороной, чтобы сохранить меня для этой миссии. Но затем эта мысль пропадала, как инородная. Глупости какие, скажете, - миссия, значение. И я так думал.
А потом отца зарезал по дороге с работы какой-то психопат - и мой мир разбился на десять тысяч осколков. Но вот странность... Будучи чувствительным, я должен был умереть от горечи, затем умереть от боли в аду, затем умереть от адских мук в аду для ада и так до бесконечности. Но я не чувствовал абсолютно ничего. Мою чувствительность просто полностью отключили. Глухая пустота. Мать и брат рыдали, мучились в агонии, а я был мертвецки спокоен. Я просто лежал целыми днями и смотрел в потолок стеклянными глазами, иногда прерываясь на еду. Весь мир - весь - в своём бывшем разнообразии, десятках миллионов красок, событий, явлений, мыслей и чувств - всё перестало существовать. Я словно бы, будучи целой галактикой, вжался в одну крохотную субатомную частицу - в голове не работало ничего, ровным счётом ничего. Как бы я хотел почувствовать снова! Но даже это желание было ничтожно малым.
Однажды, когда я, как обычно, лежал на кровати, распластавшись как марионетка, у которой обрубили нити, в голове обрушилось что-то, что незаметно от меня копилось всё это время, и я познал Истину. Нет, не ту попсовую истину, про которую рассказывают на каждом захудалом углу, а именно Истину. Моя прежняя чувствительность врезалась в пустоту, которой я стал, метеоритом размером в Эверест, и я в один миг расширился от маленькой частицы до сверхскопления галактик - по сравнению с которым моя прежняя галактика сама была немыслимо малой частицей. Я словно бы двигался по линии, затем сжался до состояния точки, а затем обнаружил, что нахожусь в десятимерном пространстве. Все вероятности, все метафизические веяния, условности, законы, порядки, завихрения, переплетения и устои разом открылись мне. Разом.
Я вдруг понял, почему так ценна жизнь. Люди как материальные объекты - это такой же набор волновых функций, химических веществ и реакций между ними, но вот то, что движет этими объектами... Это частица сверхсущества, запустившего вселенную. Частица божественного. И у каждого - каждого человека - есть своя особая, божественная миссия, предназначение, способность управлять космическими веяниями и условностями, абсолютное большинство которых человек даже осознать не в состоянии. Помните фильм, в котором взмах крыла бабочки мог устроить цунами на другом конце земного шара? Так вот, вселенная работает по такому же принципу, только в роли крыла бабочки выступают живые существа, а в роли цунами - всё остальное. Пятилетний ребёнок, сам того не подозревая, управляет космическим танцем галактик за десяток миллионов световых лет от него. Обычная американская домохозяйка назначена космическим пантеоном ответственной за физику пены. Перуанский шаман, будучи погружённым в совсем иные тайны вселенной, контролирует скорость, с которой умирают лобстеры. Скажете смех? Но это всего лишь один из бесконечных вариантов сочетания вселенских функций. Которыми нам предназначено управлять.
Ввиду того, что наша земля и наша жизнь, в сравнении с масштабами вселенной, так пренебрежимо мала, людские миссии в подавляющем большинстве нисколько не влияют на тот трёхмерный мир, в котором мы живём. Люди делают свои незамысловатые дела, не подозревая, что от того, что они живут, вся вселенная вне их трёх измерений кружится в грандиозном балете.
Но мне же... Мне досталась довольно простая в сравнении с другими, но невероятно значительная для нашей планеты миссия - от меня зависит траектория небесных тел, в том числе и астероидов и метеоритов, падающих на Землю. Это вселенское знание короновало меня чугунным шлейфом ответственности. Я чувствую каждый астероид в астероидном поясе между Марсом и Юпитером, каждую комету, колесящую по нашей галактике, каждую планету, звезду, чёрную дыру, кротовую нору и квазар, и десятки миллиардов чисел, вероятностей, функций, определяющих их движение, крутятся в моём сознании ежесекундно. Стоит мне моргнуть - как метеор размером с огромную гору опасно накреняется в сторону чьей-то планеты. Стоит мне поднять руку - как сотни мелких метеоритов прилетают из космоса, по пути сгорая в атмосфере. Стоит мне тяжело вздохнуть - как метеорит побольше проносится над каким-нибудь Челябинском, становясь всемирной сенсацией. Я связан со своей миссией крепчайшими нитями, и потому от моих действий напрямую зависит всё. Вообще всё.
Можете себе только представить, каких трудов мне стоило продолжать обычную жизнь, зная, что каждое моё малейшее движение отражается на всей вселенной. Ведь мне необходимо было жить, совершать какие-то действия, зная, что мой поход за хлебом уничтожит какую-то процветающую цивилизацию где-то в глубине вселенной, что моё минутное раздражение возьмёт и устроит коллапс целой звёздной системы. Я стал богом в теле человека, и это была титаническая, просто немыслимая нагрузка. Ответственность разорвала меня на сотню частей, и каждую эту часть перемалывало адскими жерновами - при этом нужно было собирать эти части в милую заводную уточку и как ни в чём не бывало задорно крякать и ходить по кругу. Но, как бы ни было трудно быть богом, я должен был следовать вселенскому плану.
Как бы.
Ни было.
Трудно.
Сколько бы угроз ни нависало над нашей планетой, всех их я предотвращал, выполняя какие-либо ритуалы - обычно простые, но порой и весьма абсурдные. Лизнуть стену, разбить стакан, разрезать купюру ножницами на треугольники. Кажущееся абсурдным действие на самом деле было необходимой частью паззла для сложения желаемой картины вселенского плана. Но была одна напасть, которая угрожала всей нашей солнечной системе. Я видел - блуждающая чёрная дыра неумолимо направлялась в её сторону, и совсем скоро поглотила бы её целиком. Чтобы спасти систему, нашу планету, всех нас, я должен... Я должен был... Мать и брат...
Я ДОЛЖЕН БЫЛ ЭТО СДЕЛАТЬ! МЫ БЫ ВСЕ ПОГИБЛИ! ВСЕ!!!
***
В общем, так я и загремел в эту клинику. Меня признали невменяемым и вместо пожизненного за двойное убийство с отягчающими, направили на принудительное лечение.
Здесь всё гораздо спокойнее - по крайней мере, уже не нужно строить из себя примерного члена общества. Белые стены, аккуратные коридоры, умиротворение - разве что иногда глухо кричат какие-то несчастные в глубине диспансера. Здесь мне нести своё вселенское бремя было бы гораздо легче...
Если бы не препараты, которыми меня регулярно пичкают. Они вносят клубящуюся смуту и заторможенность в моё сознание, и на открытом для меня вселенском плане из-за них появляется блуждающее слепое пятно. Ну, то есть я по-прежнему знаю, что произойдёт, но мне становится неизвестно, что нужно сделать, чтобы это предотвратить. В результате когда слепое пятно перемещается, я становлюсь свидетелем последствий своего вынужденного бездействия. Сотни космических цивилизаций умирают из-за того, что я, например, вовремя не пошевелил большим пальцем на правой ноге, и из-за того, что слепое пятно перемещается дальше по сознанию, умирают новые... Это рвёт мою многострадальную душу на куски. Вселенское отчаяние, горечь, негодование, ярость и гнев заставляют меня гореть заживо. Вот только я всё не сгораю до конца.
Подозреваю, что из-за этих же препаратов привычные волновые функции, которые представляют из себя объективную реальность, принимают совсем иные формы у меня в сознании. Иной раз я вижу, что я не в стерильно белой палате, а на кладбище среди стоек с открытыми гробами, напичканными мертвецами, или в космическом шаттле с невиданными расами, или под водой с неизвестными науке видами. Что мои руки и не руки вовсе, а венки от миксера, и я сам - киборг без единой человеческой клетки в теле. Что воздух не воздух, а вязкая патока, которая всё прибивает и прибивает сверху, и единственное спасение от неё - это разгребать её руками, чтобы не захлебнуться. Всё трансформируется и преобразуется, и я уже слабо верю в устойчивость того, что на самом деле зовётся реальностью.
***
Как бы ни была страшна погибель космических цивилизаций, как бы я не горевал по ним, всё же моей первостепенной задачей было сохранение человечества. Потому я постоянно был в взвинченном состоянии, в напряжении, боясь того момента, как слепое пятно настигнет условности тех космических тел, от которых зависела вся наша жизнь.
И вот как-то ночью случилось жуткое. Я потерял контроль над телами, что кружат вокруг нашей солнечной системы. Ещё секунду назад я знал, как предотвратить столкновение с десятками гигантских астероидов, а сейчас мог наблюдать, как все они разом развернулись и отвесно полетели прямо к нашей крохотной голубой планете. Первобытный страх и ужас заполнили всего меня целиком. Паника. Страх. Ужас. Страх. Паника. Мы умрём, мы все умрём. И я буду в этом виноват! НЕТ!
Вдруг знание ярким огнём вспыхнуло прямо посреди слепого пятна в сознании. Я узнал, что нужно было сделать, чтобы предотвратить катастрофу.
Я должен...
В благоговейном оцепенении, я достал из-под матраса иглу, которую хранил тайком от санитаров на всякий случай, и вышел из палаты. Стерильно белый коридор освещался такими же стерильно белыми лампами, и проходя мимо одинаковых палат, я видел в проёме мирно спящих психопатов и шизофреников, хоть периодически и мелькали те, кто сидел на кровати, поджав ноги и покачиваясь туда-сюда.
Спасти...
За приёмной стойкой, уткнувшись в согнутую в локте руку, мирно посапывал дежурный врач. Я бесшумно подкрадываюсь к нему, крепко сжимая иглу во вспотевшей руке. Поднимаю его голову за волосы - его умиротворённое лицо расплылось в блаженной улыбке. Целюсь иглой прямо в его правый глаз. Вдруг он вздрагивает, сонно разлепляет веки, его взгляд медленно фокусируется на мне - и его лицо мгновенно искажается от ужаса.
Человечество.
***
Меня везут на гремящих колёсами носилках четыре крепких санитара. Я плотно упакован в смирительную рубашку и лежу на животе, уткнувшись лицом в жёсткую подушку. Я ничего не могу видеть, но зато ясно слышу слово "лоботомия", мелькающее в отрывистой речи санитаров.
На лоботомию... Меня?!
Но нет.
Это совершенно непозволительно.
Ведь тогда я не смогу управлять небесными телами, и вся вселенная обратится в хаос.
Нет, нет, нет, нет. Ни в коем случае. Нельзя. НЕЛЬЗЯ!
Ведь если я умру, вместе со мной умрёт и всё живое.