- Скажите, как пройти к начальнику цеха? Меня из отдела кадров направили!
Опять эти практиканты! Никакого толку от них, одни проблемы!
Я машинально махнул рукой в сторону двери начальника, решив отделаться от очередной стажёрки. Тут план "горит", а впереди - марафон с ночёвкой!
За три дня предстояло сделать то, что при нормальном раскладе мы делали две недели.
Полный аврал!
Какое-то шестое или седьмое чувство заставило повернуться в ту сторону.
Передо мною был Ангел.
Миловидное лицо, стройная фигурка, пухленькие губки. Лёгкий свитерок, то ли скрывающий, то ли подчёркивающий полные груди. Обтягивающие пухленькую попку старенькие джинсы. И грустная улыбка на лице.
- Он занят. Но постараюсь, чтобы он выделил вам пять минут. Давайте свои бумаги!
Она покорно их протянула, и я мельком просмотрел документы.
Звали эту красотку Аллой, 18 лет. Только окончила школу - и сразу работать!
Годы спустя я сто раз проклинал себя, что не заметил одной детали.
Мне было 23.
За плечами - радиотехнический институт с "красным" дипломом.
Я начал работать "мастером", а через год стал уже "старшим мастером".
Следующая ступень называлась так: "замначальника цеха".
Начав с руководства бригады регулировщиков из десяти рабочих, теперь я командовал пятьюдесятью.
"Деды" сначала встретили меня в штыки: "Не будет нами командовать какой-то пацан!"
Немногим ранее, после четвёртого курса, я отработал практику именно здесь, простым грузчиком. Таковы были правила игры на заводе.
И такого им ставят начальником!
С трудом, но мне всё-таки удалось найти с ними общий язык.
И к "старикам", и к "молодым" я обращался только на "вы".
Подлецов и хамов любого возраста сразу ставил на место. А если что-то не получалось, обращался за помощью к "аксакалам". И никогда не жаловался на кого-то начальству.
Пил со старыми работягами разбавленный спирт, играл с ними в шахматы, слушал их побасёнки, смеялся их анекдотам.
И скоро я стал "своим".
С "середнячками" конфликтов почти не возникало, сложнее было с "молодыми".
Но однажды я провёл парочку таких, в стельку пьяных, через проходную, со своим пропуском.
Контролёрам сказал: "Это со мной!", и нас пропустили, хотя по правилам я должен был сдать их охране.
И молодые тоже притихли.
Жизнь понемногу налаживалась.
В конце месяца часто приходилось ночевать прямо в цеху.
Я не брезговал никакой работой. Таскал на пузе тяжёлую электронику по ступенькам лестницы с пятого на первый этаж, выполнял простые операции при настройке сложных приборов.
Этого я мог и не делать: за это платили им. Но для всех существовало святое слово: "план".
Особенно тяжело было в конце квартала: после тридцать первого числа наступало тридцать второе, а иногда и тридцать третье. Новый месяц начинался лишь тогда, когда выполнялась производственная программа.
Однажды я заступил на работу в восемь утра, а ушёл в шесть вечера следующего дня.
И когда последний прибор отгружался "в закрома Родины", на заводской склад, начальник цеха, старый грузин Ираклий Шалвович Чавчавадзе, заваривал кофе и доставал из сейфа чайник со спиртом.
- Спасибо, ребята! План мы выполнили, как и положено, на 102 процента. Всем отсыпаться! Можете отдохнуть недельку. А ииженерно-технический персонал жду завтра утром!
Это относилось и ко мне.
На дворе стоял 1986 год, разгар "перестройки".
Слов "дефолт" и "обмен купюр" тогда не было и в помине.
На зарплату в 140 рублей можно было нормально жить, а на рубль - пообедать.
На такси за тот самый "целковый" можно было проехать полгорода, а билет на автобус стоил пять копеек.
Но со времён Булгакова "квартирный вопрос" так и оставался нерешённым.
Я приползал в общежитие ночью, ложась на кровать.
В комнате площадью 18 квадратов обитали ещё три таких же "труженика умственного труда". Но они работали не в цеху, а в отделах.
Уходили к восьми, возвращались после пяти.
Им было неведомо, что это такое: отработать 33 часа подряд.
* * * * *
Новенькую определили на склад.
Она быстро научилась сортировать, упаковывать и выделять работягам под роспись все нужные детали, приборы и инструмент.
На неё обратил внимание не только я.
Я снисходительно наблюдал, как к ней подкатывали сорокалетние ловеласы или ухажёры предпенсионного возраста.
Но моё сердце холодело, если это делали пареньки моего возраста или помоложе.
Если такой хлыщ задерживался на складе дольше положенного, я заходил к ней под любым предлогом. То моей бригаде что-то понадобилось, то начальник поручил проверить наличие таких-то деталей. Мой статус мне это позволял.
Не то, чтобы меня очень боялись, но хамить не решались.
И недовольный ухажёр разочарованно покидал помещение склада.
Наверняка, я появился в момент, когда он пробовал назначить ей свидание.
* * * * *
Я не понимал, что со мною происходит.
Симпатия? Да, конечно!
Любовь? Слышал об этом, читал, и даже видел фильмы: "Тристан и Изольда", "Ромео и Джульетта", "Анатомия любви". Бывали у меня и мимолётные романы, и лёгкие увлечения. Но это никак нельзя было назвать любовью.
И чтобы отдать свою жизнь за какую-то "куколку"? Да ни за что на свете!
Года через три подойдёт очередь на кооперативную квартиру.
И только тогда я смогу подумать о семье.
Я не могу привести невесту на эти "квадраты": в общежитиях строго "блюли нравственность"!
Любой входящий предъявлял вахтёрше пропуск. Если его не было, он должен был оставить документ с фотокарточкой. Дежурная аккуратно записывала в журнал всё: кто, когда, к кому пришёл, и когда вышел.
В 11 вечера она ходила по этажам, выпроваживая всех посторонних: и дам, забежавших к будущим женихам, и кавалеров, заскочивших к будущим невестам.
На тех, кто пытался возражать, дежурная вызывала милицию.
Подчинённый, обитавшей здесь же, поимел наглость зарегистрировать брак с подругой, проживающей в женском общежитии.
Им позволяли встречаться на обеих территориях даже после полуночи. Но не жить постоянно: это противоречило строгим требованиям регистрации!
Она была прописана не здесь, в этом "смешанном" общежитии, а в своём, женском, в трёх кварталах отсюда.
И её выпроваживали на улицу, отрывая от любимого мужа.
Нет! Моя избранница так жить не будет!
Я подниму её на руки, и понесу по лестнице наверх.
И пусть это будет хоть десятый, я не уроню её!
Я аккуратно поставлю её на ноги, отдышусь перед дверью, и дам ей ключ.
Пусть это она открывает квартиру. А я откупорю шампанское!
Ждать недолго осталось: три года, и всё будет нормально!
* * * * *
Во сне я постоянно то закручивал гайки, то отправлял нашу продукцию за границу.
Почему-то это были Сингапур, Вьетнам и Малайзия.
Бывало, мне снились друзья детства.
Но однажды...
* * * * *
Я очутился в какой-то далёкой стране.
Я иду босиком по песчаному пляжу, к тёплому синему морю.
На огромном камне, у самой волны, сидит Алла. Почему-то она в саване.
- Я так долго тебя ждала!- сказала она грустно.
Я протянул руки, чтобы обнять и поцеловать её.
Но она выскользнула - и полетела куда-то вверх.
Через минуту её саван упал на песок.
Наутро всё лицо было в слезах.
Такое бывает: лёг спать толстокожим циником, а наутро проснулся влюблённым Ромео.
Теперь я знал: я люблю её!
И сделаю всё, чтобы она стала моей женой!
* * * * *
Ухажёров у Аллы хватало.
С кем-то она была демонстративно холодна, а кому-то улыбалась, но никого не выделяла.
Со мною она была подчёркнуто сдержана: для неё я просто начальник.
Что будет, если сейчас признаюсь: "Я видел тебя во сне, я люблю тебя"?
Она скажет, или даже закричит, чтобы все слышали:
- Вы пользуетесь служебным положением! Я честная девушка!
* * * * *
В цехе меня звали только по имени.
Лишь иногда, если хотели унизить: "товарищ старший мастер"!
Когда вызывали на совещание, к вышестоящему начальству - по имени-отчеству.
Некоторые даже не знали моей фамилии.
В самом начале апреля, когда "антиалкогольная кампания" была в самом разгаре, начальник поручил обежать весь персонал и ознакомить его с новыми правилами хранения и учёта спирта, под роспись.
В списке значился и я.
Алла посмотрела на эту ересь:
- Какая у тебя интересная фамилия! И не русская, и не местная!
Никогда ранее она мне не "тыкала".
- Обыкновенная, молдавская. В переводе на наш, типа Колесникова. Её постоянно коверкают на всякий лад! Я давно перестал обижаться. Если интересно, мой паспорт!
Я небрежно кинул ей свой "молоткастый".
Она с интересом стала разглядывать его.
Девушки и незамужние женщины первым делом смотрят его середину.
В те времена туда записывали семейное положение и детей. Там же ставили штампы злостным неплательщикам алиментов. Но у меня эта страница была чистой.
Её лицо вдруг изменилось.
- Ты родился 16 апреля?
- Да, есть такой грешок. Как Чарли Чаплин.
- Я тоже родилась в этот день, на пять лет позже. Где будешь отмечать?
- Ещё не решил. В ресторане, наверное. А вы, Алла?
- А никак! Не люблю его, и никогда не праздную!
И она вернула паспорт, подписавшись под этим глупым приказом.
* * * * *
День рождения праздновали так: "массовик-затейник" заказывает ресторан, а именинник вносит 25 рублей.
Всё остальное платит вся честная компания поровну, "по факту" выпитого и съеденного, и никаких подарков!
Деньги я решил внести заранее.
- А почему так много? - удивился он, увидев полтинник.
- Будет два именинника.
Он недоумённо пожал плечами, но купюру взял.
Цех был пуст: в начале месяца не бывает работы.
Ювелирный магазин был в трёх кварталах от завода.
С завистью я прошёл мимо прилавка с дорогими ожерельями и брошками: не зарабатывают советские трудяги на такое!
И обручальные кольца в семье не покупали заранее: "сглазу" боялись.
"Главное не цена, главное внимание!" - оправдывался я сам перед собой, выбирая из ассортимента что-нибудь подешевле.
И вдруг увидел колечко с малюсеньким камушком.
Оно было даже не золотым, а мельхиоровым. С маленьким аметистом.
Я завороженно смотрел на него. Цена была вполне по карману.
- Можно посмотреть?
Продавщица вытащила его из-под стекла, и аккуратно положила на прилавок.
- Нравится? - профессионально начала она заигрывать с покупателем - Вашей девушке тоже понравится! Сердцем чувствую.
После утренней планёрки начальник вызвал к себе в кабинет.
Весёлый седой мужик, очень толковый организатор, сегодня он был мрачнее тучи.
Он закрыл дверь на ключ, хотя никогда этого не делал ранее.
Его авторитет был настолько высок, что он просто вешал снаружи табличку: "Не входить, идёт совещание!"
Никто не мог даже постучаться, даже если произойдёт землетрясение. Разливали там спирт или обсуждали производственные проблемы - не имело значения.
За время его пятилетнего "царствования" на этой "малой земле" лишь два человека попробовали нарушить этот запрет.
Где они сейчас работали, никто в цехе даже не знал.
- Ознакомься! Это тебя касается лично! - достал он из сейфа какой-то листочек.
Я глянул на него.
"Прошу уволить меня по собственному желанию. Не могу работать с этим дурацким мастером".
Подпись Аллы и сегодняшняя дата.
Кровь хлынула мне в лицо!
Зачем? Почему? Свою работу она делала, и неплохо. Премию получала регулярно. Её никогда не наказывали, скорее, наоборот! И я никогда ей не грубил.
Алла решила уволиться!
Я никому и словом не обмолвился о своих чувствах.
Неужели это так заметно?
И почему её заявление так задело шефа? Конфликты он умело разрешал, выслушивая обе стороны. Иногда просто давал выговориться, после чего бывшие враги шли распивать по сто граммов в обнимочку.
Для него это просто рутина!
Каждый месяц в цехе кто-то увольнялся, а кто-то новый приходил на его место.
Это для меня она - будущая жена, хотя об этом пока не знает.
А для него - рядовая работница, хотя и толковая. Но замену найти несложно.
Я весь напрягся, стараясь не выдать своего волнения.
- Меня это не касается, Ираклий Шалвович. Склад подчиняется вам, а не мне. Мне и своих архаровцев хватает! И я никогда ей не хамил!
Обычно сдержанный и интеллигентный, начальник вдруг рассвирепел:
- Я через эту стенку всё слышу!
Он постучал кулаком по тонкой перегородке, отделяющей его кабинет от склада.
- И как она плачет, и кого она постоянно проклинает. Даю срок: четырнадцать дней. Дольше я не имею права задерживать, по закону! Но не смей и пикнуть об этом хоть кому-нибудь!
Он повернул ключ и распахнул дверь настежь.
- Пошёл вон, слепая тупица!
* * * * *
Я был в полной прострации.
Мало того, что моя любовь почему-то решила уволиться. Меня же в этом и обвинили!
И не какие-то бабушки-сплетницы на лавочке: начальник цеха, умный и рассудительный мужчина!
Кто может прояснить всю ситуацию?
Только сама Алла!
Но к разговору надо подготовиться.
* * * * *
В курилке я опустошил чуть ли не всю пачку.
Стараясь казаться невозмутимым, зашёл на склад.
Алла сидела за столом, тупо уставившись в стенку.
Начальник не обманывал: по красным глазам было видно, что она и на самом деле недавно рыдала.
Ситуация была ясной, и я не стал тянуть волынку.
По примеру начальника я закрыл дверь, чтобы никто не помешал.
- Почему вы решили уволиться, Алла? - спросил я нарочито ровным голосом.
- А я перед тобой не отчитываюсь! - резко заявила она.
Будь на её месте кто-нибудь другой, я бы обязательно напомнил, что если начальник говорит "вы", надо придерживаться того же этикета.
Я подошёл поближе.
- Алла! Меня попросил Ираклий Шалвович. Не приказал, а попросил! Разобраться.
- Значит, если я уволюсь, то и тебя уволят? Как здорово будет!
Она почему-то воодушевилась от этой мысли, и даже захлопала в ладоши.
- Алла! Поверьте, я ничего плохого вам не сделал. Не понимаю вашего злорадства. И не вижу связи между этим заявлением и отношением ко мне начальства. Меня вряд ли накажут. Я вас никогда и нигде не оскорблял. А из отдела кадров уже завтра пришлют замену. Но нам нужны вы, и именно вы. Мы не хотим терять такого работника. А со следующего месяца будете получать на двадцать рублей больше.
- Дело не в деньгах! - тихо ответила она.
* * * * *
Много позже я понял, как глупо поступил тогда.
И я понял, кого она проклинала всё время.
Мне не надо было извиняться за те грехи, которые или совершило, или не совершило, всё начальство, включая меня, по отношению к ней.
Я должен был говорить от своего имени.
Мне надо было стать перед ней на колени, и именно тогда признаться в любви, а не оттягивать это в долгий ящик.
Возможно, тогда бы и судьба сложилась иначе!
* * * * *
Алла припудрила щёки, пряча потёки, и взяла меня за руку.
- Пошли к начальнику!
Тот нервно ходил из угла в угол.
Увидев нас, держащихся за руки, он чуть ли не просиял.
- Ираклий Шалвович! Вы неправильно меня поняли. Миша тут ни при чём. Он хороший человек, и ничем меня не обидел. Но я должна уехать к матери, в Харьков. У неё рак, я должна быть там. У меня уже билет на плацкартный куплен, 25 апреля.
* * * * *
Как обычно, в день рождения кого-то из инженерного персонала в кабинете начальника собирались его коллеги.
Мне был торжественно вручён букет из астрочек, все распили по 50 грамм коньяка за моё здоровье и выпили по чашечке кофе.
Торт был уничтожен за полчаса, и мы разошлись по рабочим местам.
"Тамада" подбежал, едва увидев меня:
- Всё в порядке. Ресторан заказан. К семи все соберутся. А для кого ты заказал двенадцатое место?
- В семь и узнаешь!
* * * * *
В цеху двести человек, дни рождения были чуть ли не через день. Руководство не может поздравлять всех, как меня.
На мелкие кучкования слесарей или наладчиков возле какого-нибудь рабочего стола начальство, наведя справки о поводе торжества, смотрело сквозь пальцы.
А многие отмечали только дома.
О том, что сегодня был день рождения и у Аллы, знали лишь мы вдвоём.
Наверняка, и Ираклий Шалвович. Но он делал вид, что не помнит.
Выпить со "стариками" было просто необходимо. Да и многие "середнячки" поздравили.
Но работа есть работа, пришлось остановиться до вечера.
Прошмыгнуть через проходную на цветочный для меня было элементарно.
Я спрятал свежие тюльпанчики под курткой.
В три часа она закончила выдавать комплектацию, и осталась одна.
- Алла! Поздравляю вас с днём рождения! Примите эти цветы от руководства. И скромный подарок от меня лично!
Я достал кольцо.
Лицо именинницы вдруг просияло.
На щеке опять показалась слеза. Но не слеза горечи или обиды.