Скамейка на крыльце нашего подъезда была частенько занята Аркашей - раза два или три в неделю. Он восседал на ней, выдвинув одну ногу вперед, как будто давя на педаль, и, обращаясь, время от времени к кому-то невидимому, и вскрикивал:
- Только вперед!.. Ни шагу назад!...
А иногда он прохаживался вдоль дома перед подъездами, но за двор не выходил. Что-то его останавливало. В паузах между выкриками он проверял, на месте ли авоська с готовыми к сдаче пустыми бутылками, которые он после сеанса незримой связи неизменно относил в приемный пункт магазина с народным названием "Торговка". Там его всегда неизменно ждали - и в пункте приема стеклотары, и в винном отделе.
Жена его Людмила, полная, улыбчивая дама лет тогда сорока пяти, проходя мимо соседей, приветствовала их улыбкой и легким поклоном головы. Ей чужда была угрюмая застенчивость из-за астральных путешествий ее супруга, в глазах ее читалось полное осознание своей самостоятельности и решительности.
Конечно же, у Аркаши было полное имя и звучало оно как Аркадий Степанович. В редкие дни, когда мы - соседи - видели его трезвым, он осторожно здоровался, неуверенно узнавая или не узнавая, был приятен, строг, подтянут и осмыслен. Наши детские насмешки в его адрес сами собой оставались взаперти, и мы провожали его заинтересованным взглядом. Нам были удивительны переходы Аркаши от одной его личности к другой, путь этого перехода, видимо, внушал нам некоторый трепет.
Когда же Аркаша сидел на скамейке, переносясь в мозгу своем в невидимый для нас мир, тонкая полоска пены появлялась в уголках его губ от напряжения мысли, воли и мышц головы. Видно было, что он что-то менял в своем пространстве - прошлом или будущем, - досказывал недосказанное, журил кого-то, объяснял и наставлял. Окажись он в лесах Амазонки, наверняка он нашел бы применение такой своей способности простым и доступным способом встречаться с тонким миром. Как и амазонская лесная общественность.
Ведь не каждый ведет беседы, иной лежит и в канаве.
Возможно, канава и была бы следующим его пристанищем, да Людмила, как некая вынужденно заботливая сила, уводила его домой, на четвертый этаж, иногда после недолгих поисков по прилегающим к дому районам, и в пределах квартиры урезонивала. Часто - громко урезонивала. У самой входной двери. Был ли это ее пиар того, что вовсе не читалось нам в ее глазах в моменты встреч? У Аркадия Степановича опять кончались силы, и он утихал, чтобы после отдыха снова спуститься на скамейку и под видом Аркаши пробраться в те уголки, где Аркадий Степанович был полон сил и мог принимать судьбоносные решения.
Происходило это через почти через тридцать лет после окончания Великой Отечественной. Страна все еще свято верила в победу - в победу в войне. Победившие, вместе с теми, кто мог бы также таковыми являться, исходя из своей гендерной принадлежности, чувствовали себя героями и обнаруживали в себе устойчивую потребность в заслуженном геройством отдыхе. Поэтому все прочие дела - от общественного обустройства до устройства общества - оставались за бортом корабля героев, плывущего в океане предоставленных самим себе слабогеройствующих женщин.
И корабль этот плыл и плыл все это время (не шел), и плывет до сих пор. Этому кораблю уже даже некогда побежденная, вовсе негеройствовашая сторона кричит:
- Фиы ше побьедили! Фиы феть этого хотьели?
А корабль повернулся уже давно кормой, призывно ею покачивает и не слышит подтекста. Истребленная мужская суть, смелость и способность самому на своем огородике сделать лучше и правильно послушно укачались в вынужденно заботливых руках людмил, которые эту вынужденность как-то сами, в конце концов - с радостью, поддержали и приняли. А мужики пороптали, да отдали, закусив виаграми, вукавуками, да соленым огурчиком.
А вот этот Новый Лесбос восстает из укачивающего океана, ибо вода - ресурс, из-за которого уже ведутся споры. И расцветают обитательницы и представительницы его, и множатся их богатства и владения, укрепляется восприятие нового мира новыми победами при отсутствии сопротивления. И придут на него кинцы, чи арабы, старых, да дурных пустят на ремни, остальных с настойчивостью и аргументами пригласят в обильные гаремы.