На земле ночь, а над облаками светло. Уходящее солнце подкрасило лазурную небесную твердь багряными мазками. Полёт навстречу вращению планеты ускорял бег времени. Вскоре стемнело. Теперь видимыми были вспышки сигнальных огней, да сонмища звёзд - и только.
На четвёртом часу шасси коснулись полотна аэродрома. После досмотра - пограничная зона - прилетевшие вахтовые смены геологов и строителей, потянулись к зданию порта. Выйдя, из тёплого салона в ночь, они тут же ощутили на себе яростный морозец. Мелкие снежинки кружились в воздухе, затрудняя видимость. В лучах прожекторов они, увлекаемые ветром, беспорядочно роились в замысловатом танце. Вьюжило перед пургой начала октября.
"Прилипну на неделю", - поёживаясь, подумал Губин. Он, как и другие, прибыл вахтовым самолётом; собственно иные сюда и не летали, в город у полярного круга. Пришло время заступить на двухмесячную вахту.
Это был молодой человек, 28 лет, с признаками некоторой лености в лице, но не растерявший способности к деятельности. В его глазах уже читалась жизненная опытность, но не усталость. За время вахты ему надлежало наладить работу радиорелейной линии, связывающей газовое месторождение с городом.
Но прежде предстояло добраться до Мыса Каменного. Он был там в начале лета. Снег начал сходить и в проплешинах показался жёлто-зелёный покров тундры. Из бесчисленных норок выползли лемминги, дабы возмутиться появлением человека. Их писк был сигналом к обеду. Песцы да бродячие псы не тратили времени попусту и глотали, остервенело пищащих грызунов, не разжёвывая.
Тогда Николаю Петровичу вздумалось пешком - всего-то километра три, - навестить соседей-геологов. Злую шутку над ним сыграл обеднённый кислородом воздух тундры. Гипоксия лишила его сил. Обливаясь пСтом и тяжело дыша он с трудом добрался до продуктовой лавки. Трёхлитровая банка сока была им выцежена в один присест. С каждым глотком в него вливалось не только облегчение, но и свинцовая тяжесть.
Обратно его доставили геологи на вездеходе. Бывалый механик, малый ухарского вида, выехал с ним в разгорячённую летним солнцем тундру. Неожиданно, в струящимся теплом воздухе, возник громадный холм. Нижняя часть его на глазах стала исчезать, в то время как макушка оставалась на месте.
- Что за чертовщина?!
- Мираж. Тундра - та же пустыня, только на севере.
***
Три дня непогоды принудили болтаться по Надыму - городу, возникшему в начале семидесятых, из бараков и балкСв. Отсюда газодобытчики добирались в Медвежье, затем Ямбург, а теперь дошла очередь и Ямала. Город разместился на песчаном пяточке в окружении болот лесотундры. За два десятилетия он разросся, и для 60-тысячного населения были созданы условия первичного проматывания заработанного в единственном ресторане.
Наконец неистовство природы улеглось и, добравшись до Мыса Каменного, Губин окунулся в работу. Побежали часы рутины по настройке телефонных каналов. Связь была неустойчивой, зоны турбулентности не всегда отражали радиосигналы в нужном направлении и на принимающей станции вместо речи слышались шумы помех.
Вскоре он вылетел в Сёяху - главную базу строительства. Внизу проплывал особый мир тундры. Скованные льдом извилистые речушки и почти правильной круглой формы озёра составляли его. Появились признаки присутствия человека. В громадных количествах тут и там валялись бочки из-под масла, антифриза и ещё бог весть чего... Кое-где попадались брошенные вагончики, трактора, оборудование. Чувствовалась рука "хозяина".
Через час показались бараки посёлка Яптик-Сале. Сюда изредка, наезжал милиционер - единственный представитель правопорядка. Впрочем, вся власть на местах принадлежала строителям. Здесь же была и транзитная станция - головная боль Губина. Её четыре антенны возвышались в отдалении.
Подремать, под грохот лопастей, ему не удалось, но мучения, наконец, закончились. Авиатор посадил машину на деревянную площадку. Губин выбрался из вертолёта и поспешил домой - на вмёрзший у берега старенький теплоход. По пути он с тоской вспомнил, что населён этот дом, ко всем прочим, ещё и крысами, а главное "Стасиками" - рыжими вездесущими тараканами. Всё как на корабле.
Прихватив свой нехитрый багаж - кейс-атташе, в котором кроме обычного барахла командировочного, лежал томик Библии, - он, добравшись до каюты, кинулся, не раздеваясь, на полку. После тряски в голове шумело, и перед глазами мелькали какие-то чёрточки.
***
До окончания вахты оставалось несколько дней. Тянущиеся в бесконечность два месяца вымотали Николая Петровича. Одиночество, скверная вода, непригодный воздух, пробирающий до костей холод и полярная ночь - всё это не укрепляло духа.
Работа была выполнена и теперь приходилось коротать время в безмолвной тишине своей каморки. Губин подрёмывал, когда послышался шорох радиотелефона.
- Николай Петрович! Телефонограмма из управления. Вахтовых бортов на Москву нет. Полетите в Ленинград...
- Понял.
- ... и вас разыскивает руководство генподрядчика.
Губин насторожился - общение с начальством он не любил. Он давно подметил одну странную особенность в подборе кадров на Севере. Если вакансии пролетариев были заняты инженерами, учителями, то среди руководства редко встречались образованные люди. Стиль такого управления - ор, во благо исполнения плана.
Николай Петрович повязал свой, видавший виды, галстук - главный атрибут принадлежности к касте администраторов. Впервые он ощутил его силу, когда добирался сюда теплоходом по Обской губе во время навигации.
Перед посадкой на посудину вахтенный производил сортировку. Те, что имели вид попроще, направлялись в трюм, в матросские кубрики, ну, а тех, кого можно было причислить к "белой кости", приглашали в каюты. Галстук причислял к избранным. Чувствовался пиетет перед "начальником", впитанный десятилетиями ГУЛАГа. Такова здесь была сила этой незамысловатой части туалета, незаменимой, как выяснялось впоследствии, и при других обстоятельствах. Перед посадкой в вертолёт галстук неизменно, своей магической силой прокладывал путь к намеченной цели. Разглядев его на шеи одного из страждущих, столпившихся у борта, штурман, руководивший погрузкой, всякий раз приглашал обладателя этого бесценного лоскутка материи в кабину вне очереди...
- Вызывали, Геннадий Анатольевич? - спросил Губин, входя в кабинет штаба строительства.
- А-а! Связист! Ты чего здесь дурака валяешь? У тебя что, всё в порядке?
- Всё. Трасса в эксплуатации. Акты подписаны. Вот жду борта ...
- Ты погоди, погоди. Видишь, какая закавыка получилась, туды её... Я тебе летом в Яптик-Сале топлива не завёз... Навигация, сам знаешь, короткая. Не в Сочах прохлаждаемся. Ну вот и завертелись мы тут... Сам понимаешь.
- Не очень, - насторожился Губин. До него начало доходить, что транзитную станцию придётся консервировать, топливо завозить вертолётами, так, чтобы народ не вымерз. А сколько его завезёшь? Бочек пять за рейс? Этого на неделю не хватит для обогрева персонала. После чего в ущерб и без того не качественной связи, попытаться переориентировать стволы радиоканалов из Мыса Каменного на Сёяху, минуя Яптик-Сале. Такая работа потребует не меньше двух недель. Замаячила перспектива остаться ещё на полмесяца в ночной тундре. К тому же безумство по доставке топлива воздухом обойдётся в копеечку.
- Ты шума-то не поднимай, - по-змеиному зашипел Геннадий Анатольевич, его дородное лицо налилось кровью, густые брови сдвинулись, резко выдыхаемый из носа воздух шевелил пучки жёстких рыжеватых волос, торчащих из ноздрей. Толстые, давно не ухоженные пальцы, с чёрной траурной каймой под ногтями, судорожно смяли листок бумаги. - Ты дело говори. Как из ситуации выходить? Нам здесь дальше работать, понял?
- Да я ничего, - струхнул Губин.
- Тракторов не дам, - отозвался руководитель транспортников. - Зимника туда нет, и по плану его никто не заказывал. А лёд на губе еще тонкий.
- Тебя никто не спрашивает, раскудахтался тут, прыщ болотный, - откликнулся управляющий. - Ну, чего скажешь, Губа? Может Губе-то и махнуть по губе?
- Лихо вы каламбурите, Геннадий Анатольевич, - закипая, начал Губин. - Только лёд-то в полметра толщиной. Это чего же с нами будет-то? Туда же сотню вёрст ползти по целине!
- А, что? Под твою, Колька, ответственность, снарядим два К-701, подцепишь по цистерне с соляркой и, вперед! - отозвался транспортник.
Напряжённые взгляды сошлись на Николае Петровиче. В помещении повисла тяжелая тишина.
- Часов за 10-12 доскочишь. Завтра тебя борт до Надыма из этой дыры заберёт, я подошлю, - вкрадчиво продолжил управляющий, и опять последовало тягостное молчание. Похоже, что решение было принято, и откажись он от него сейчас, то неизвестно чем могла бы для него закончиться эта история. На Севере своя специфика...
Николай Петрович уныло, покорившись обстоятельствам, спросил:
- Сегодня в ночь, что ли, наметили.
Все облегчённо вздохнули. Разом началась суета, похлопывания по плечу, пожелания удачи, шутки о подвиге, которому всегда найдётся место, в особенности, когда глупость в умах людских неисчерпаема и проч. А главное, нашёлся тот, кто снимал ответственность за осуществление рискованного предприятия. Вскоре выяснялось, что трактора заправлены, ёмкости прицеплены, водители-добровольцы, отобраны, так что времени терять незачем. Наскоро собравшись, Губин направился к тракторам. Их мерно тарахтящие двигатели денно и нощно вырабатывали свой ресурс на 45 градусном морозе. Выключить их, значит обрести мёртвую технику, шансы вновь завести её были ничтожны.
Из кабины навстречу ему ловко выпрыгнул поджарый, невысокого роста, человек. Испещренное глубокими морщинами его серое лицо скрывало истинный возраст. Ему было лет 50, может чуть меньше. В его глазах просматривались не только страдания предшествующих лет, но и спрятанная вглубь озлобленность, несколько встревожившая Губина. Водитель представился:
- Старостин. А вы, значит, наш гражданин начальник?
- На вроде того. А где второй водитель? - он не заметил внушительных размеров малого, прилаживающего на крыше трактора мощный прожектор.
- Эй! Покажись гражданину начальнику! - крикнул Старостин. Тут же, детина - кровь с молоком - лет 25, проворно спрыгнул вниз и широко улыбаясь, назвался:
- Виталька!
- Это кто ж тебя так обозвал-то, а? - отозвался Старостин. - Надо же! Два года валандаюсь с этим недомерком, и не знаю, что таким собачим именем он называется. Тьфу ты!
- Ну, разошёлся Гаврилыч, - хмыкнул парень.
Губин улыбался. Появившаяся, было, тревога рассеялась. Кинув взгляд на чёрный купол неба ему подумалось, что экспедиция к Яптик-Сале завершится благополучно. Появившиеся северное сияние кое-где прикрывало мерцающие из-под белесой пелены звёзды. Их холодные лучи притупляли ощущение одиночества. На душе сделалось легко.
- Погода-то сегодня, а? К утру будем на месте, - проследив за взглядом Губина, изрёк Старостин. Трактора тронулись, таща за собой сигарообразные 16-ти кубовые ёмкости.
***
На исходе были вторые сутки, как встали на маршрут. Глубокая снежная пыль препятствовала движению. Техника зарывалась в неё своими колёсами. Под тяжестью вездеходов угрожающе потрескивал лёд. Провизия была на исходе, вода уж кончилась, и приходилось топить снег, чистота которого была сомнительна. Ходили разговоры о радиоактивных осадках.
Время от времени, песцы подбегали к неповоротливым махинам. Здесь их ожидала пуля. Виталий, ехавший сзади, не оставлял шанса.
- Вот гадёныш! Никак не угомонится, - довольно бурчал Старостин. Его стальные глаза не знали жалости. У каждого свой путь на Север. После Воркутинских лагерей он так и прижился в этих краях, редко выбираясь на Большую Землю.
Губин молчал. Он с тоской думал, всматриваясь в ночь о том, что их походу конца не видно. И только чутьё Старостина подсказывало верный путь в снегах.
Прожектор неожиданно выхватил из кромешной тьмы небольшой балСк на полозьях. Тут же бродили олени. Из крошечного окна струился слабый свет. Старостин остановил трактор.
-Эй! Хозяин! - через некоторое время стукнул он в дверь жилища.
В ответ послышался невнятный шорох и Старостин ногой отворил хлипкий притвор. В нос ударила невыносимая вонь логовища. На полу в лохмотьях кто-то копошился. У стены, притулившись, сидел малый, лет 35. Бледно-жёлтые блики угасающего огарка свечи позволили увидеть измождённое, иссушенное морозами и ветрами лицо кочевника. Уставившись, бессмысленным взором на пришельцев он, что-то невнятное промычав, потянулся к остроге. Хозяин был в стельку пьян. Спутница его, та что шевелилась на полу, оказалась старухой, пребывающей в том же состоянии. Видимо перед тем, как высосать мозг из оленьих мослов, эти двое приняли по "маленькой". Результат возлияния предсказуем.
Наконец, нашарив острогу, северный житель сделал попытку подняться. Из его открытого рта по подбородку стекала тёмная пузырящаяся слюна, в горле клокотал застрявший звук, толи приветствие, толи боевой клич. Но узнать этого не пришлось. Неслышно подошедший Виталий, вскинул ружьё. Грянул выстрел. Пуля вошла оленеводу в левый глаз, вырвав на выходе добрую половину затылка. Мозг разбросало по стенам и полу хибарки, смешивая его с оленьими останками. Не издав ни звука, безжизненное тело рухнуло. Едкий пороховой дым защекотал ноздри.
- Ты чего это, душегуб? - раздался будничный, немного хмурый голос Старостина. На его потемневшем лице резче обозначились морщины.
- Так он на тебя же с пикой полез, гад.
- М-н-да! Заставь дурака Богу молиться... Чего смотришь?! Добивай старуху!
Грянул второй выстрел. Движение среди шкур и тряпок прекратилось. Наступила звенящая тишина. Губин не верил своим глазам. Ему виделось всё это словно в тумане.
- Запалить бы надо...- сказал Старостин.
Виталий кинулся к трактору. Тишину ночи разрезал гулкий скрип снега под подошвами убийцы. Быстро нацедив ведро солярки из топливного бака, он разбрызгал её внутри балкА. Щёлкнула зажигалка, и факелом взметнулось пламя. Олени, оставшись без своего хозяина, равнодушно взирали на происходящее.
Колонна двинулась дальше. В мозгу Губина беспорядочно всплывали обрывки Соломоновых притчей. "Человек лукавый, человек нечестивый ходит со лживыми устами... коварство в сердце его: он умышляет зло во всякое время, сеет раздоры. Зато внезапно придёт погибель его, вдруг будет разбит - без исцеления. Вот ... что ненавидит Господь ... что мерзость душе его: глаза гордые, язык лживый и руки, пролившие кровь невинную...". Очнувшись, он неожиданно громко произнёс:
- "Для глупого преступное деяние, как бы забава... Чего страшится нечестивый, то и постигнет его...".
- Ты чего, Петрович? - насторожился Старостин. - Ты бы лучше на фене ботал, а то страху нагоняешь не ко времени. Забудь. Всё сон... Этим-то один хрен: что жить, что не жить. Да ты, Петрович, поплыл никак. На-ка, хлебни чуток. Не обожгись, медицинский, - пошарив под сиденьем, он извлёк оттуда флягу.
Прильнув к ней, Губин почувствовал, как спирт, иссушая горло, перехватил дыхание, вызывая спазм. Натужный кашель, до слёз, овладел им.
- Закуси строганиной, - Старостин протянул ему тушку замороженной нельмы. - Не пропадать же было добру.
Губин машинально срезал несколько ломтей мякоти, положил на язык. Попав в жаркое нутро полости рта, она тут же таяла, источая неповторимый аромат.
- Ты что же это, ТАМ взял?
Старостин промолчал. Мерное подёргивание трактора и действие спирта оказали своё действие. Дрёма опутала сознание Губина, опрокидывая в небытие.
***
Наступала пора полярного дня, с его вечным, словно приклеенным к небосводу солнцем. Прогнав сумерки, оно сутками проливает свет на хрупкие северные ландшафты, оживляя их.
Губин просматривал на стенде информацию по управлению. Вот и приказ об объявлении ему "строгача". За проявленное самоуправство и, недопустимый в условиях Арктики, авантюризм, в нарушение инструкций и правил позволил себе... и т.д. В конце гневного обличения шёл перечень оргвыводов, в результате которых кошельку предстояло похудеть.
Выговор для него не стал неожиданностью. Во время отпуска он узнал о трагическом продолжении событий, последовавших после его отъезда из Яптик-Сале. Поэтому к чему-то подобному он был готов, зная, что наказание неотвратимо для тех, кто чином не вышел.
Тогда, проблуждав трое суток по льду и тундре они, наконец, добрались до станции. Управляющий слово своё сдержал и вскоре за ним прилетел вертолёт. К тому времени по главку пошёл шум - колонна не прибыла в расчётное время в посёлок. Были организованы поиски с воздуха затерявшихся людей, но в ночной мгле трудно обнаружить что-либо на снежных просторах. Руководство порядком струхнуло, что не мудрено, ибо за гибель людей голов бы полетело немало.
Но злодеев ожидали испытания. Порожняком, да по накатанной колее, вернуться на базу не представлялось трудной задачей. Но это оказалась не так. Они отъехали всего-то на десяток вёрст, как под головной машиной расступился лёд. Тёмно-коричневая Обь поглотила трактор. Перед Старостиным распахнулись ледяные врата преисподней.
Обезумевший Виталий, бросил свой трактор и налегке побежал обратно. Во истину: "Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним". Но расстояния в тундре порою измеряются не километрами, а способностью к выживанию. Очень скоро он выбился из сил и только благодаря ненцу, проезжавшему в эту пору на оленьей упряжке, ему, с обмороженными конечностями, удалось добраться до тёплого жилья.
Пребывание на сильнейшем морозе бесследно не прошло. Доставленный санитарным бортом в больницу Виталий, что-то несвязно бормочущий, лишился ног и пальцев на руках.
Всю эту историю Губин узнал ещё в Москве, и уже тогда предположил, что о нём не забудут. Одно его удивляло, как могло произойти так, что два загруженных трактора, след в след проскочили до Яптик-Сале, а порожняк, по тому же льду не смог пробиться обратно. И только глубокая борозда на кейс-атташе, видимо, возникшая от длительного трения окакую-то металлическую деталь, наводила его на странные мысли.