Аннотация: Что у вас за манеры вообще? Бумажниками сорите? А там, небось, куча деньжищ? Может, вы олигарх? У вас, что ли, куры денег не клюют? - Журнальная публикация: "Сибирские огни", N11 - 2013
Странные истории про странных старушек (8-10)
История восьмая. Про старушку и коврик с лебедями
Одна старушка купила себе коврик. Сама не поняла, как это получилось. Ей вообще-то на рынке другое нужно было. Но это неважно. Ей сказали: "Женщина, купите коврик, не пожалеете!" -- она и купила. Хорошая вещь, между прочим. Красивая. Пруд там на коврике симпатичный: с плакучими ивами по берегам, крытая беседка с резными узорами. Флоксы, ирисы вокруг скамеек. И лебеди. Два лебедя. Чёрный и белый. Дороговато, конечно. Но лебеди ведь не могут стоить дёшево. А ещё там мальвы и подсолнухи... да. Короче, потраченной пенсии было не жалко. Пасторальный такой рисунок. Вроде как навевающий прекрасные грёзы. В общем, не обманули старушку, не зря ковёр нахваливали. А после оказалось, что он ещё и сказочный. Почему сказочный? Ну, в прямом смысле сказочный. Настоящий. Волшебный то есть. Когда старушка садилась и начинала плакать, лебеди оживали. Нет, не вместе. Не оба сразу, а по очереди. Один раз белый, другой раз чёрный. Белый -- чёрный, белый -- чёрный. И находили для старушки нужные слова. Белый лебедь очень ласковый был. Такой, знаете, приятный, уважительный, жалостливый. Накроет старушку заботливым крылом, голову к ней приклонит, в глаза своими красными бусинками посмотрит, слово доброе шепнёт -- и горечи как ни бывало, и сердце успокаивается, и на душе сразу легко-легко. И даже вроде как весело становится. Очень хорошо стресс снимал белый лебедь. Слёзы сами собой высыхали. А чёрный, тот вообще моментально помогал. Но у него метод другой был. Уж на что старушкин покойный муж ругаться умел, -- он у неё всю жизнь военный был, царствие ему небесное (хотя, конечно, вряд ли), и матом не ругался, а разговаривал, -- но даже от него таких слов не приходилось слышать. За все сорок лет совместной жизни. Истинная правда. В общем, чёрный лебедь нужные слова тоже находил. Грусть, как ветром сдувало. Когда такие слова, уже не до грусти. Сразу бодрость такая возникала, что старушка от неё ещё несколько дней аж дрожала вся. После чёрного лебедя горы свернуть могла. Вот как помогал ей чёрный лебедь. Хотя, что и говорить, характер у него тяжёлый был. Не дай бог такое услышать лишний раз. Но эффект был, отрицать нельзя, был эффект. Даже ещё лучший, чем от белого лебедя.
Старушка белого лебедя больше любила, а чёрного уважала. В общем, приноровилась к ним. Как придёт черёд чёрного лебедя, ей уж почти и не хочется плакать. Оно и понятно. Как подумает, каких слов от него ждать, так плакать вроде уж и ни к чему. А когда черёд белого лебедя, старушка старалась подгадать что-нибудь этакое, особенное. Ну, ясно же, чтобы лаской и сочувствием насладиться подольше. Бывало, готовилась к белому лебедю так, что аж сердце наперёд замирало.
А старушка опрятная была, порядок и чистоту в доме любила. Пришло время, взяла однажды и постирала свой коврик с лебедями. Хотела как лучше, а только всё испортила. Нет, коврик как был волшебный, так и остался. Только сломалось в нём что-то. Пружина какая-то с места стронулась, что ли? Старушка после на стиральный порошок грешила. Новый порошок купила на рынке, дешёвый. А он и стирать не стирает, и коврик, вот, подпортил. Раньше строгий порядок был: белый -- чёрный, белый -- чёрный. А после стирки лебеди стали не пойми как оживать. Поди, угадай, какой из них в другой раз откликнется. То ли белый приголубит, то ли чёрный... Ну и как-то само собой вышло, что старушка перестала под ковриком с лебедями плакать. Приучила себя жить без драм. Оно как-то и поспокойней. Белый -- он, конечно, приятный и сочувственный. Однако не дай бог лишний раз крик чёрного услышать...
История девятая. Про старушку и смешные тапочки
У одной старушки были смешные тапки. Внутри сафьяновые, а с виду вроде как парчовые, с позументом, и, что характерно, носы загнутые. Посмотришь -- ну смех смехом -- чисто Хоттабыч в юбке. Обхохочешься. А так они вообще нарядные, узорчатые, хоть и не новые. Лет им было столько, что и памяти нет. Ещё когда ейную бабушку хоронили, от бабушки узелок с вещами достался. Ну, какой узелок? Обыкновенный. В старинную скатёрку с петухами шапка, коврик да тапочки завёрнутые -- вот и весь скарб. Наследство, завещанное на исповеди любимой внучке. А шаль козьего пуха да подушку с периной золовка забрала -- ей, стало быть, нужней... А нет! Не всё. Там, в скатёрке, ещё блюдечко с голубой каёмочкой было. Ну, так его сразу, как узелок развязывали, не заметили, оно на пол под ноги золовке упало -- дзынь! -- ногах и разбилось. На мелкие кусочки. Точно, точно. Жалко его -- оно хоть и простенькое, но аккуратное, красивое было. Тонюсенькое -- тоньше скорлупы, и гладкое, будто зеркало... Помнится, сельский дьяк, бабушку исповедовавший, а после он же и отпевавший, ещё про какое-то яблочко твердил. Золотое. Сердился, бородой тряс, по столу кулаком бил. Чуть до скандала не дошло. Да только никто того дьячка не слушал. Благо, золовка дьячку хмельного зелья всё подливала, подливала, так что дьяк скоро лыка уже не вязал. Никто и не понял, про какое яблочко он там с устатку себе до ночи под нос бубнил. Не было в бабушкином узелке яблочка. Ни золотого, ни простого. Да и нешто у бабушки в то время золото могло быть? У неё и коровы-то своей не было. Всю жизнь в бедности. Козой да огородом кормилась. Откуда? Померещилось дьячку. Ой, да ему, как только с мутной четвертью в обнимку, ещё и не такое мерещилось. Бывало, и бесов по селу гонял. Или, наоборот, черти его? Разве пьяного поймёшь? И дьячка того уж давно нет, прибрал господь преподобного пьяницу своего. Нет, никто того золотого яблочка не видел. В церкви купола да оклады -- вот там золото, да. Там ему и положено быть, оно там и к месту. А так больше где ещё? Разве только у золовки во рту. У ней полный рот золотых зубов был. Ну, это она уж после забогатела. Известно каким манером. Спекулировала. На самогонном змеевике озолотилась. Скорей всего, ага. Хваткая девка была. Да...
Склянки? Это пузырьки, что ли? Были, да. Два пузырька было в узелке. Только какое же это наследство? Наследством их никто не считал. В них лампадное масло было. Нет, не обычное -- из города Ерусалима. Старушка его берегла, по капле три раза в году у образов жгла. Сила от него по всему дому расходилась, живая. В сочельник, в светлое Христово воскресение и на Троицын день. А когда мужа с войны домой помирать отпустили, она то масло, сколько было, всё до последней капли ему на раны вымазала. Выжил, хоть золовка с фельдшером и возражали...
Скатёрка, в которую бабушкины вещи завёрнуты были, после бабушки сразу на иконы пошла. Уж больно ветхая оказалась. Латана-перелатана. Да к тому ж, вся в пятнах. Хоть и не графья, а зазорно такую на праздники стелить. А в будни-то никаких скатертей не положено. Лишнее это. Чего зря соседей достатком злить? Сказать по правде, та скатёрка на портянки, и то не годилась. Дыра на дыре. Однако же с кружевом. Ну так того кружева на образа лентами и отрезали. Красиво получилось. Вышло, будто праздник в доме -- Николай-угодник и Богородица нарядные стали. Любо дорого глянуть. Даже дух от них пошёл такой, будто калачи из печи вынули. Вот и довольны были. Какая-никакая, а память бабушкина. А коврик -- тот ничего, не дырявый был. Но тоже затёртый, страсть. Гадали, гадали -- не пойми какого цвета. А уж как золовка с него смеялась. Хоть и грешно над дарёным потешаться, а и то верно. Персидский он или не персидский, того уж не разглядеть было. Не ковёр, а, прости господи, рогожа. Сначала его в сенях под ноги бросили. Только после, как муж на нём сильно спотыкнулся да чуть не убился, полетел вверх тормашками, отдали от греха татарину-старьёвщику. За медную копеечку. А шапка -- та сразу куда-то подевалась. В узелке была, да. Потом, на поминках, вроде как ею позабавился кто-то, нахлобучил на пьяную голову. Видать, в шапке пьяный и ушёл... Верно, верно! Тогда ещё, на другой день, пастуха Илью всем селом искали -- так и не нашли. Опосля говорили, то ли он в город в дворники подался, на лёгкие хлеба. То ли утоп пьяный в пруду? Которая тут правда -- бог весть...
Так вот, значит, насчёт тапок какая суть. Из-за тех смешных тапок старушке то и дело от взрослых внучек попрёки. Позоришь, говорит молодёжь, ты нас перед людьми. Мы, говорят, тебе кучу всякой обуви надарили, а ты? А старушка отмахивается и отвечает им только одно: "Мне, милые, до людей дела нет! Было б моим ногам хорошо, а соседи и не такое переживут. Я в этих тапках -- как на крыльях. Мне в моих тапках и по дому легко, и куда выйти -- нетрудно".
Оно и верно: старушке уж, считай, под сотню, а увидишь её на улице -- ну, чисто скороход чешет.
История десятая. Про старушку и портмоне
Что такое потерять портмоне? Портмоне со всем его содержимым. Знаете? А что значит найти портмоне? Знаете? Уверены? Угу, с одной старушкой такое случилось. Нет, она не могла потерять, у неё никогда не было своего портмоне. Наоборот, она нашла. Случайно. В парке. Людей -- никого, ни души, дождь накрапывает. Старушка аппетит на воздухе нагуляла, идёт себе, торопится на свою уютненькую кухоньку. Поскорее бы к чаю. А тут вдруг видит -- портмоне. Лежит на дорожке, у самого края. Пригляделась -- ну, точно, портмоне! Надо же! Аж сердце заколотилось. Красивое, а лежит некрасиво. Стала старушка караулить. Натура у неё была такая: не позволила спокойно пройти мимо. Забрать и быстренько, как ни в чём не бывало, уйти -- тоже не позволила. Что делать? Вот она взяла и стала караулить. Караулила, караулила, дождь всё сильнее. Старушка вся продрогла. "Подбирать чужое, конечно, неправильно, но бросить такое красивое портмоне просто так в луже -- тоже нехорошо, даже ещё хуже, -- подбодрила себя старушка. -- Такой необычный случай, редкий. Надо же что-то делать..." И она ещё покараулила. Она так целый час простояла под дождём. Если не больше. Ждала, ждала, когда испуганный хозяин примчится на поиски. Хотела посмотреть на того раззяву и сказать: "Где это вас, молодой человек, черти носят? Совести у вас нет! Столько времени! Я тут уже три часа стою, переживаю, волнуюсь. Что это вы, молодой человек, себе позволяете? Что у вас за манеры вообще? Бумажниками сорите? А там, небось, куча деньжищ? Может, вы олигарх? У вас, что ли, куры денег не клюют? Крупные купюры, небось? А ещё и документы? Паспорт, небось, шофёрские права? И карточки банковские с пинкодами? И фотография любимой женщины? Думаете, ей понравится, что вы тут бумажниками разбрасываетесь? Разве станет уважающая себя женщина жить с растяпой, который теряет где попало своё портмоне с деньжищами и документами и её, красивую, в лужу бросает? Ладно бы на юге летом на пляже солнце напекло -- можно понять. Или на крайний случай, там, на вокзале, -- тоже куда ни шло. Но осенью, в парке и в луже -- куда это годится? Да разве так можно? Это кем же надо быть, а? Смотрю я на вас и удивляюсь. Вы сами хоть понимаете, что творите? А если бы всё это кто-то украл? Нет, вы вообще соображаете? Представляете, чем это могло закончиться? Понравится вам такое? А вашей семье понравится? А женщине этой, которая в луже уже размокла вся? Хотите, чтобы бедные внуки за вашу глупость расплачивались? Не спорьте, молодой человек! За три часа в луже что хочешь раскиснет! А если бы кто-то на ваш паспорт взял кредит в банке? Да вы бы после всю жизнь с ипотекой не рассчитались! Так что не надо тут со мной спорить. Бедные были бы ваши внуки, бедные. И когда только вы ума разума наберётесь? Когда вас только жизнь научит? Разве этому вас учила ваша мать? Ведь не сирота же вы, нет? Была бы я ваша мать, вы бы у меня бумажниками с деньжищами и документами вот так запросто не швырялись бы. Уж я бы вас в строгости воспитала. Вы бы у меня в парках не знамо где, не знамо зачем не шлялись бы. И пинкоды на банковских карточках не выцарапывали бы. Не заставляли бы старушек переживать за вас, мокнуть тут под дождём. Совести у вас нет! А ещё в очках и шляпе!" -- Вот так бы она ему сказала...
Что верно, то верно: характер у неё был скверный, отвратительный. Вредная была старушка. Хлебом не корми, дай поскандалить. Она ещё пять минут на что-то надеялась, постояла, постояла, расстроилась и домой пошла. А там ещё долго не могла успокоиться, пила валерьянку с пустырником. Мысль о злосчастном портмоне никак не шла из головы. Нет, ну это же надо?.. Весь аппетит пропал.
А портмоне осталось, где и лежало. Наверное, совсем размокло. Всё: и деньги, и документы, и фотография...
Так-то вот. Старушка хоть и вредная, но совесть имела. Вот если бы поскандалить, душу вымотать -- это сколько угодно, это да, это с удовольствием, это другое дело. А чтобы чужое взять -- никогда. Нет. Зря только простудилась.