Неполноценность... Пожалуй, именно это слово лучше всего описывает мои ощущения при чтении "Ultima Thule", первой главы неоконченного романа Набокова. Дело, конечно же, не в том, что я, время от времени пытающийся собрать на бумаге ошмётки представлений о жизни, вдруг столкнулся со своим убожеством графомана. Сравнения здесь нелепы а приори, хотя я и готов допустить, что все, даже самые прихотливые творческие идеи, имеют один и тот же источник. С первых же строк на тебя обрушивается громада, состоящая из такого обилия описаний деталей и оттенков нутряных движений человека, таких изощрённых изгибов мысли, что неподготовленное сознание немедленно начинает паниковать. Совершенно безумный слог, непредсказуемые эпитеты к непредсказуемым существительным, иность (по другому не скажешь) в каждом слове тоже не способствуют комфортности восприятия. При этом, продираясь сквозь вербальные чащобы, ты периодически попадаешь на поляны, усеянными разнообразными кайфами. Как вам, например: " Милая твоя голова, ручеёк виска, незабудочная серость косящего на поцелуй глаза, тихое выражение ушей, когда поднимала волосы...". Или "...и вот он, этот наимучительнейший вопрос везения, лотерейного счастья, того самого билета, без которого, может быть, не дается благополучия в вечности". Подобная мысль не может не пленить сознание праздного любителя порассуждать о парадоксах мироздания. Представляете, какой это адский замысел - воздать человеку исключительно по его вере или, что ещё ужаснее, сделать возможность его посмертного блаженства предметом слепого выбора. Нет, я не хочу сказать, что Пушкин или Хемингуэй писатели классом ниже, нежели Набоков. Жизнь ежесекундно поворачивается к человеку самыми разными гранями, и нам лишь остаётся улавливать их блеск и рассказывать о нём другим. Другое дело, что в наши дни вряд ли кто-то будет писать так. В одной из книг Стивена Кинга есть образ озера, в котором водятся все возможные виды рыб. Ремесленники от литературы довольствуются плотвичкой, ну а мастодонтам, не боящимся глубины, удаётся порой поймать экземпляры рекордных размеров. Есть ощущение, что рыбалка сейчас происходит в основном на мелководье и впопыхах, в постоянном ожидании гудка последнего поезда, идущего до города.
Идея Набокова - рыба, у которой ещё нет названия, учёным неизвестен этот вид, чудом умудрявшийся до сих пор избегать их воспалённых жаждой познания глаз. У некоего художника по фамилии Синеусов умирает любимая жена, находившаяся на шестом месяце беременности. Опустошённый и раздавленный, он неожиданно сталкивается с зятем человека по фамилии Фальтер, которого знал в далёком прошлом, и о о котором говорят, что ему открылась главная тайна мироздания. Цепляясь за любую возможность не раствориться в бездне горя, а быть может и в попытке получить подтверждение существования после смерти, Синеусов встречается с новоявленным провидцем. Он видит перед собой измождённого человека, в котором при этом чувствуется дух, абсолютно чуждый природе homo sapiens, дух того, кто вышел за грани привычных нам понятий о добре, зле, морали... Фальтер сразу же предупреждает художника, что не собирается говорить о своей тайне. По его словам, она открылась ему случайно и так же случайно не убила, хотя будь на его месте кто-либо другой, его, скорее всего, ждала бы именно эта участь. Такое уже произошло с психиатром, под гипнозом вынудившим Фальтера рассказать о произошедшем с ним. Тем не менее, провидец разрешает Синеусову задавать ему любые вопросы, понимая, что самостоятельно тот будет не в состоянии приблизиться к истине. Дальнейший их разговор напоминает пресловутый театр абсурда. Фальтер сводит всё к невозможности понять то, чего ты никогда не чувствовал. Они расстаются, а через некоторое время Синеусов получает записку. В ней Фальтер пишет, что находится при смерти и готов сообщить... Следующие две строчки издевательски вымараны. На этом глава заканчивается.
"Есть ли подобие существования личности за гробом, или всё кончается идеальной тьмой?", - именно это хочет знать Синеусов. Идеальная тьма - какое идеальное определение. Будь я норвежским блэкером, обязательно назвал бы так свою группу. Нет, такую литературу противопоказано читать вечером, когда вещи открывают глазам невидимую доселе сторону. Тебя охватывает всепоглощающая потребность поделиться с миром увиденным, и ты воешь от невозможности это сделать. Мозг и душа скручиваются в едином спазме, и следом приходит мысль, что на следующее утро болезненное очарование исчезнет, и свет вновь привычно заиграет на полированных боках реальности. Подобное нужно осмысливать во тьме, подобное пишется теми, в чьих сердцах хватает населённых демонами комнат. "Рассуждения человечинки", - сказал Фальтер о нашем желании понять смерть. Да, среди счастливых в своём убожестве дегенератов встречаются и думающие, мучающиеся от собственного несовершенства и неспособности осознать и принять мир люди. Какой ужас и омерзение должно вызывать у них понимание того, что им отведена роль букашек, бесцельно ползающих по бесконечным телесам равнодушной Вселенной? И тогда становится объясним блэкерский протест, неистовое желание низвергнуть всё в бездну, без малейших шансов на то, что, уничтожив себя и других, ты сможешь уничтожить и объективную реальность. Есть те, кто задыхается под грузом выматывающих размышлений на тему, теологических виньеток и лже-прозрений. Они хотят ясности, хотят видеть вещи на предназначенных для них местах и страшатся того, что, даже если и существует некто, способный дать окончательные ответы, места в результате окажутся не теми и не там.
Два десятка страниц набоковской прозы дались мне с трудом. Проклятое стремление зафиксировать в памяти все ключевые моменты, выстроить план, руководствуясь которым ты станешь делиться прочитанным с другими, постоянно отвлекало моё внимание. Я не хотел этого, просто, видимо, таков мой личный метод борьбы с энтропией, способ создания иллюзии, что хаос бытия всё же подлежит упорядочиванию. Если следующие строки вам о чём-нибудь говорят, вы меня поймёте. "Тупой укол в сердце, вдруг среди ночи, как мелькание дикой твари промеж домашних чувств и ручных мыслей: ведь я когда-нибудь... Правда, это бывает у вас? Ненависть к миру, который будет очень бодро продолжаться без вас... Коренное ощущение, что все в мире пустяки и призраки по сравнению с вашей предсмертной мукой, а значит, и с вашей жизнью, ибо, говорите вы себе, жизнь и есть предсмертная мука...".
У Александра Грина есть великолепный рассказ "Мат в три хода". Его герой тоже вплотную приближается к пониманию сущности бытия и умирает, неспособный справиться с обрушившимся на него знанием. Забавная мысль: а вдруг Набоков именно поэтому оставил свой роман недописанным?