Рубан Алексей Николаевич. Мой рок

Мой рок

***

Я давно хотел написать о роке как о явлении, которое, если и не кардинально изменило мою жизнь, то, по крайней мере, наложило существенный отпечаток на мои слова, поступки и воззрения в разные периоды времени. С момента своего первого знакомства с этой музыкой я переслушал десятки километров плёнки и сотни гигабайт цифровой информации, музицировал совместно со многими хорошими людьми, прочитал немало книг о рок-культуре, пропагандировал её среди своих друзей, знакомых и учеников, и даже в течение нескольких лет преподавал историю и стилистику рока в литературно-артистической школе "Литаврия". Казалось, пора бы уже и подуспокоиться, но не тут- то было. Я по-прежнему мечтал обогатить фонд рок-литературы ещё одним опусом, хотя биографий, документальных исследований и художественных произведений на эту тему на сегодняшний день существует превеликое множество. Мне верилось, что я смогу написать о своей любимой музыке по особому, так как никто доселе не высказывался, ведь рок, как и любое другое искусство, отличается крайней индивидуальностью как в выражении, так и в восприятии. Его невозможно описать до конца, так как каждое новое поколение музыкантов привносит в него нечто новое, и каждое новое поколение слушателей видят в этой музыке что-то своё. Рок - это феномен, питательным бульоном для которого является сама жизнь, а жизнь всегда намного глубже и сложней всех наших о ней представлений. Ещё одной причиной, по которой эти записки кажутся мне заслуживающими внимания, является испытываемая нами сейчас потребность в настоящем, искреннем искусстве. Во времени СССР рок-музыка была одной из немногих форм творческой деятельности, позволяющей хотя бы чуть-чуть утолить духовный голод, порождаемый системой, и одновременно противопоставить себя ей. Советский Союз давно канул в Лету, но, в сущности, в нашей жизни мало что поменялось. Мы по прежнему знаем ровно столько, сколько нам позволяют, нам всё так же промывают мозги, заставляя мыслить в нужном кому-то направлении, формируя в нас ложные приоритеты и ценности. Даже открывшийся нам неограниченный доступ к запрещённой когда-то информации не принёс ожидаемой радости. Скорее наоборот, большинство современных людей, вскормленных попсовыми хит-парадами и телешоу, даже не представляют, что кроме этого может существовать что-то ещё. Рок, как музыка побуждающая мыслить и при этом весьма демократичная, представляется мне одной из наиболее актуальных альтернатив миру тупой коммерции. В дни, когда для нас стало привычным прятать друг от друга свои эмоции и лицемерить, рок с его предельной открытостью и обнажённостью чувств необходим как никогда. Видели бы вы, как меняются те из моих учеников, кого мне удалось хоть немного научить понимать и чувствовать рок-музыку.

Я решил назвать свои заметки "Мой рок" потому, что речь в них идёт о музыке, живущей только во мне одном. Для любого другого человека описанное здесь, скорее всего, будет восприниматься по-иному, и это прекрасно, ведь именно это и даёт нам возможность делиться с миром своим видением разных граней любимых вещей. Мне будет отрадно, если написанное мною откроет хотя бы для одного человека радость приобщения к року или вызовет у читателя улыбку, когда он встретится на этих страницах с чём-то, что когда-то испытал сам.

LONG LIVE ROCK-N-ROLL!

***

Рок-музыка испортила мне жизнь, она научила меня думать.

В тот далёкий, не помню уж какой, день, мы, как это часто случается, сидели у меня дома, пили, философствовали и слушали любимый рок. Тогда-то мой старый друг и произнёс эту фразу, ёмкость которой, по-моему, трудно переоценить. И в самом деле, страшно подумать, какое количество талантливых музыкантов раньше срока ушли от нас в алкогольный или наркотический рай потому, что они, как мало кто другой, умели думать, чувствовать и сопереживать. Сам я до сих пор удивляюсь, каким образом многие мэтры рок-сцены умудрились дожить до седин и при этом продолжать работать с такой энергоотдачей, которая неизбежно должна разрушить человеческую психику. Когда я попадаю на их концерты, я непременно задаюсь вопросом, получают ли они по-прежнему от своих выступлений тот же кайф, что и в 25 лет, или же это выработанная годами привычка работать профессионально, оставаясь спокойным внутри. Не думаю, что стал бы любить их меньше, даже убедившись в последнем, но лично для себя я никогда не желал карьеры рок-музыканта. Дело здесь не только в том, что "создатель не сподобил меня писать картины", как говорил киноперсонаж Высоцкого (считающегося многими первым русским рокером). Мне кажется, что дар играть рок - это серьёзное испытание. Дар этот может помочь человеку приблизиться к истине и точно так же способен низвергнуть его в бездну. Да, рок - это невиданной силы взрыв, вспышка, освещающая тёмное пространство вокруг на километры, эмоциональный подъём, который бьёт по нервным окончаниям подобно самым сильным физиологическим ощущениям. Но подъём очень часто сменяется спадом, пустотой, которую так легко залить алкоголем и так сложно каждодневно заполнять, оставаясь в трезвом рассудке. Играть рок на сытый желудок невозможно, фаны сразу распознают подделку. Настоящий рок должен быть честным, а это значит творческие муки, одиночество в толпе, жалость к людям, о которых ты поёшь и ненависть к ним же, и ещё, и ещё раз одиночество. Рок - это страшное оружие массового поражения, первобытное камлание, где в роли бубна выступает барабанная установка, издающая погружающие в транс звуки, а на сцене извивается разодетый в цветные лохмотья шаман, голос которого усилен динамиками до угрожающих слуху децибел. Рок - это свобода, но свобода, способная разрушить тебя, потому что мало кто из нас дорос до неё. Я знаю, что не имею ни достаточно сил, ни таланта, чтобы пройти это испытание, но я знаю и то, что есть и другие, рождённые, чтобы бежать по этой не имеющей конца дороге. Я верю в них, и в минуты, когда хаос заполняет мою душу, они говорят со мной, не давая мне забыть, что значит мой рок.

Мой рок многолик. О да, это воистину так. Он вобрал в себя всё: наивный, но искренний непрофессионализм и отточенную до полного бездушия технику, индустриальную механику синтезаторов и акустическое пиршество живых звуков, слова любви к миру и крики ненависти к богу и людям, позу Мессии нового века и абсолютную отстранённость. Всё это является и частью меня самого, и пока они не перестанут играть, я буду жить.

Мой рок социален, он неотделим от катаклизмов, сотрясающих наше общество. Он жаждет перемен, зовёт к свободе, клеймит человеческую низость, но иногда впадает в декадентство, нигилизм и анархию. "Битлы", сказавшие нам, что лишь любовь спасёт мир, панки, призывавшие к разрушению всего общества, не сумевшего предложить им ни одного идеала, самодеятельные группы 70-х - 80-х в СССР, где занятие роком нередко оканчивалось сроком - все они по-своему дороги мне. Я не верю в бесконтрольную свободу, но и не хочу ходить строем, и я знаю, что до тех пор, пока мы поём о том, что нас волнует, мы остаёмся неравнодушными, а значит людьми.

Мой рок ассоциативен. Брутальные шведские тяжевики Edge Of Sanity вызывают в моём сознании витраж с изображением Буратино, Самоделкина и других сказочных персонажей, который когда-то находился в окне здания на углу Толстого и Островидова. Слушая немецкий Darkseed, закрученный на романтике в духе Гёте и Гейне, я часто вижу то образ пшеничного поля под палящим солнцем, то мокнущую под дождём лесополосу, убегающую вдаль за окнами поезда. Ну а Depeche Mode, одни из верховных божеств моего рок-пантеона, это, вне всякого сомнения, свинцовое небо над одетой в камень набережной Евпатории в конце августа. Порой у этих ассоциаций есть логическое обоснование, но зачастую они необъяснимы, что составляет одну из прелестей моего рока.

Мой рок - это внутренний камертон. Это понятие мой отец, профессиональный музыкант, однажды употребил в разговоре со мной, когда речь зашла о наших пристрастиях в искусстве. Тогда он имел в виду некие внутренние механизмы, которые позволяют человеку определять, насколько искренен в своих произведениях тот или иной творец. Мне очень понравился этот образ, и впоследствии я переосмыслил его по своему. Я думаю, что внутренний камертон - это идеальное определение состояния настроенности на свою особую волну в творчестве. Раньше меня часто смущало, когда на вопрос "Почему тебе нравится эта группа/песня/мелодия?" человек пожимал плечами и говорил "Не знаю". Мне всегда казалось, что если любовь к чему бы то ни было не подкреплена никакими конкретными аргументами, то речь может идти максимум о кратковременном увлечении, навеянном модой. Когда понятие камертона вошло в мою жизнь, я осознал, что ошибался. Этот прибор, часть души любого мало-мальски чувствующего искусство человека, настроен не на конкретные ноты или гармонии, а скорее на эмоциональную составляющую музыки. Попадая с ней в резонанс, камертон вызывает в вашем духовном мире эффект, сравнимый с разрушением моста, по которому в ногу идёт рота солдат, что описано в учебниках по физике. Камертон срабатывает в самые неожиданные для вас моменты, и вы никогда не можете сказать, на что он отреагирует в следующий раз. Безусловно, у каждого из нас есть свои определённые склонности в творчестве, обусловленные особенностями характера и психики, но последние далеко не всегда определяют наши пристрастия. Так я, всегда тяготевший к несколько пафосному минору, могу придти в буйный восторг, заслышав какую-нибудь примитивную гармонию, сыгранную двумя пальцами на допотопном синтезаторе.

Мой внутренний камертон всегда безошибочно срабатывает на одну и ту же группу. Depeche Mode, парни из Бэзилдона, своего рода рабочей слободки неподалёку от Лондона, изобретатели электронного рока для масс, пионеры технологии сэмплирования, группа, держащаяся на плаву более тридцати лет, несмотря на все конфликты и нарко/алкоэксперименты. Но "депеша" для меня это не только общеизвестные факты биографии группы или даже скрытые стороны жизни музыкантов, до которых столь охочи фанаты. Есть ещё одни, мои собственные Depeche Mode, и именно они стали причиной многих изменений, произошедших в моей жизни.

Впервые я услышал "депешей" в 1993, в год выхода их знаменитого альбома Songs Of Faith And Devotion, ознаменовавшего начало одного из самых мрачных периодов в истории группы. Впрочем, тогда я ещё знать не знал ни о бэзилдонской четвёрке, ни об электронной музыке, ни о рок-культуре вообще. На тот момент практически всё своё свободное время, не занятое общением с друзьями, я проводил за чтением и просмотром отвратительного качества зарубежных боевиков в видеосалонах. Все же мои познания в области рока сводились к нескольким строчкам из песен Цоя, случайно услышанным по ТВ и запавшим в душу. Я отчётливо помню, что дело было пасмурным августовским вечером, что не могло не оказать влияния на моё настроение. На горизонте уже маячило начало нового учебного года, и хотя это предвещало встречу со школьными друзьями, да и летние развлечение уже успели порядком поднадоесть, осознание необходимости возвращения в класс не внушало оптимизма. В общем, я испытывал классическую хандру, вызванную длительным ничегонеделанием, которая проявляется в любом возрасте. Как это нередко бывало под вечер, я сидел на втором этаже финского домика, где, метрах в трехстах от морского побережья города Евпатории, жил мой дедушка. С момента его смерти и продажи домика прошло уже немало лет, но детали обстановки комнат до сих пор сохранились в моей памяти. Хорошо помню я и древний чёрно-белый телевизор, который дедушка упорно не желал менять на более современную модель, несмотря на то, что деньги на такую покупку у него, вне всякого сомнения, имелись. По телевизору с армейской аккуратностью ежедневно отсматривались все выпуски новостей (дедушка был военным лётчиком, прошедшим всю ВОВ), а под настроение этот чудо-агрегат включался в режиме создания фона. Тогда он показывал всё, начиная от передач о нелёгкой жизни работников сельского хозяйства, заканчивая мегапопулярными на то время мексиканскими сериалами и концертами доморощенных звёзд эстрады. В упор не помню, чем конкретно я занимался в тот день, и каким образом меня привлекла транслировавшаяся программа (не уверен даже, была ли она посвящена непосредственно DM, или же это был дайджест из жизни западного шоу-бизнеса, резко ворвавшегося в нашу действительность после распада СССР). Так или иначе, но размытые чёрно-белые кадры клипа, который я увидел тогда, прочно засели в моей голове (много позже я узнал, что это была знаменитая песня Walking In My Shoes). Впрочем, речь здесь идёт скорее об ощущении чего-то странного, необычного, нежели о сколь-нибудь серьёзном осмыслении увиденного. Позднее, уже в эпоху активного "депешизма", я вернулся к этой, снятой замечательным режиссёром Антоном Корбайном, истории, и попытался определить для себя её суть. Причудливого вида фигуры на психоделическом красно-синем фоне, деформированные лица самих участников группы наводят на мысли об изгоях, отвергнутых обществом и собравшихся вместе в неком подобие чистилища. Печаль никогда уже не покинет их лиц, но и одиночество отныне не будет так терзать этих созданий, и теперь они смогут танцевать свои странные танцы до скончания времён.*

Шло время. Воспоминания о моём первом знакомстве с DM осели куда-то на дно памяти и благополучно дремали там, в ожидании события, которое сможет их пробудить. Прошло около четырёх лет. Я уже успел полюбить ДДТ (правда, не особо ещё понимая смысл текстов песен Шевчука), понемногу врубался в хэви-метал, благодаря балладам "Металлики", однако по инерции продолжал ещё временами слушать техно. Концепция этой популярной тогда танцевальной музыки сводилась к формуле "чёрный парень читает рэп, белая девушка поёт, плюс нехитрые компьютерные звуки". Сегодня, кстати, воспоминания о техно вызывают у меня вполне закономерную ностальгию на фоне уродливого отечественного попса. Хорошо помню, что дело было зимой, в конце января или первой половине февраля. Как-то вечером, переключая аж семь каналов своего телевизора марки "Электрон" (по крайней мере, цветного), я наткнулся на некий концерт, транслировавшийся почти в таком же ужасном качестве, как и уже упомянутый Walking In My Shoes. Для того времени это была редкость, поэтому я задержал своё внимание на экране. Помню кучу свечей, фанатов, странного вида типа с гитарой и титры, из которых выяснилось, что это были всё те же самые Depeche Mode. На следующее утро концерт повторялся, и я опять попал на него. Музыка не оставила у меня никакого впечатления, я её просто не понял. (Мой отец по этому поводу говорит, что человек, недавно выучившийся читать, вряд ли поймёт литературу даже для младшего школьного возраста). Зато хорошо запомнилась погода за окном - всё то же низко нависшее небо и ощущение апатии пополам с тревогой, столь характерные для одесской зимы. Впоследствии в моём лексиконе появилось понятие "депешовской погоды", и в такие дни я особенно остро ощущаю всю странность нашего бытия.

31 декабря 2000 года. Я впервые слушаю "депешей" на кассете, которую за пару дней до этого взял у друга на Малой Арнаутской, а переписал у подруги на Жолио-Кюри. (Расскажи мне кто-нибудь тогда об эпохе безлимитного Интернета и MP3, я бы счёл это земным раем. Сейчас, когда музыкальная информация стремительно обесценивается, а коллекционирование носителей превращается в архаику, я с грустью вспоминаю то время). С первого раза меня совершенно не цепляет, но несколько дней спустя, возвращаясь домой после успешно сданного зачёта по информатике, я вдруг с удивлением ловлю себя на том, что мне явно нравится эта непривычная музыка. Особенно поражало полное отсутствие гитар (о, как я тогда ошибался на этот счёт). Я слушаю этот, неизвестно кем составленный, сборник Greatest Hits ещё и ещё раз, и меня начинает тащить. Полгода спустя я покупаю в CD-клубе, одном из немногих на то время мест, где можно было купить подержанные диски, сборник "депешовских" синглов 1986-1998 годов. С восторгом открываю для себя отсутствовавшие на кассете Never Let Me Down Again и памятный Walking In My Shoes. В течение всего июля, я, возвращаясь слегка нетрезвым домой после свиданий с девушкой, заканчиваю каждый свой день прослушиванием этих двух композиций. Наверное, так и выглядит настоящее счастье.

Жизнь моя текла дальше. Я без особого напряжения изучал романо-германскую филологию в университете, пытался играть на ударных, пил дешёвое вино и ежедневно слушал много хорошей и разной музыки. Периодически я возвращался к двум уже упомянутым "депешовским" сборникам, но дальше этого дело пока не шло. Как-то мне случайно попалась в руки видеокассета, где среди прочего был и кусок концерта DM, несколько песен в чёрно-белом изображении, записанных с популярной тогда одесской телепередачи "Рок-н-ролл". До того момента я видел не более пяти живых видео, и, совершенно естественно, что каждое из них становилось для меня чем-то вроде откровения. Однако даже на фоне виденного ранее выступление "депешей" стояло особняком. Я был поражён манерой поведения музыкантов на сцене, качеством исполнения, энергетикой, волной хлеставшей с экрана. В этом концерте есть момент, когда фронтмен группы Дэйв Гэан подзывает к себе телеоператора, разворачивает его камеру в сторону зала, и мы видим десятки тысяч людей, как один качающихся под Never Let Me Down Again. Я неоднократно пересматривал этот эпизод, и каждый раз у меня бегут мурашки по коже от восторга. Этот концерт стал одним из важнейших этапов моего приобщения к Depeche Mode, ну а завершающим шагом явилось прослушивание альбома A Broken Frame, второй пластинки группы, записанной на одних синтезаторах в далёком 1982 году. Я переписал эту кассету в комнате общежития, находившейся в одном из блочных домов в районе Лузановки, когда мы с компанией решили заночевать у хорошей подруги после очередной тусовки. Как это часто бывает, первое прослушивание не вызвало особых эмоций, зато потом... My Secret Garden, Satellite, See You, а в особенности The Sun And the Rainfall просто взорвали моё сознание. Несложные партии баса, ритма и "всего остального" складывались в нечто, что колебалось в унисон с движениями моей души, вызывая невообразимый кайф. В те дни большинство моих разговоров рано или поздно сводились к "депешам", и стоит ли говорить, что небо той ранней весной было почти всё время затянуто серыми тучами. Не так давно я узнал, что бывший участник Depeche Mode Алан Уайлдер считает обложку A Broken Frame лучшим фронткавером в истории группы, и её репродукция украшает сейчас одну из стен в его студии. На ней изображена одинокая женщина с серпом, которая жнёт под хмурым предгрозовым небом. Думаю, дальнейшие комментарии здесь излишни.

И понеслось! На последние деньги я накупил кучу ещё только входивших в обиход "болванок" и взял на время у друга диковинную штуку под название "собрание альбомов в формате mp3 на одном диске". Затем я упросил подругу-сокурсницу, имевшую доступ к пишущему CD-приводу, записать отсутствующие у меня альбомы на диски, да еще и снабдить их набранным на компьютере списком песен. Каюсь, в периоды, когда мною овладевает какая-нибудь идея-фикс, я бываю несколько неумерен в своих просьбах. Так я получил возможность открыть для себя множество замечательных композиций, среди которых попадались вещи, которые "качали" посильнее, чем многие признанные мировые хиты. Года полтора спустя у меня появился первый компьютер, и я смог познакомиться с краткой биографией группы, выложенной на mp3-диске. Я смотрел клипы DM по телевизоры, вчитывался в тексты их песен, эта музыка помогала мне переживать тяжёлые периоды в жизни, благодаря ей я достигал состояния наивысшего кайфа в моменты эмоционального подъёма. В 2006 году в моей коллекции появились первые DVD-диски с записями "депешовских" концертов. Наконец-то я смог в полной мере насладиться сумасшедшими танцами Дэйва, самопогружённой и немного застенчивой манерой пения Мартина и забавной бесстрастностью Энди. Непросто перечислить все события в моей жизни, так или иначе связанные с Depeche Mode, поэтому остановлюсь только на самом главном.

Лето 2009 года. Кто-то сообщает мне, что зимой следующего года DM планируют выступить в Питере в рамках мирового турне в поддержку своего нового альбома Sounds Of The Universe. Поначалу я воспринял эту новость достаточно отстраненно - до этого мысль о том, что я когда-нибудь смогу попасть на концерт кумиров, казалась мне чем-то из области фантастики. Но одной душной бессонной ночью я вдруг вспоминаю о своих дальних питерских родственниках, которые неоднократно приглашали меня в гости, несмотря на то, что я видел их исключительно на фотографиях. Мозг начинает работать с бешеной скоростью, и я уже подсчитываю потенциальные траты на предстоящее мероприятие. Мама обещает мне связаться с Питером в сентябре, когда родственники вернуться с дачи, и договориться о моём приезде. В ожидании результатов я предаюсь радужным мечтам о предстоящей поездке. Порой к ним примешивается некоторая доля стрёма, потому как я никогда не забываю, какой жизнью мы живём в этой стране, и какие коррективы она склонна вносить в наши планы.

Наступает сентябрь. Одним воскресным днём я возвращаюсь домой с репетиции и начинаю готовиться к предстоящей рабочей неделе. Неожиданно раздаётся звонок от моего бывшего одноклассника и хорошего друга, с которым мы в течение нескольких лет играли в нескольких коллективах. Он сообщает, что DM собираются приехать в Киев в следующем феврале, и интересуется, не нужно ли мне взять билеты. Я прихожу в состояние буйного возбуждения. Буквально через полчаса мне звонят из Питера. Я благодарю за внимание и говорю, что мои планы несколько поменялись. После таких совпадений можно уверовать в судьбу.

Не буду рассказывать, как я психологически готовился к этой поездке и сколько раз обсуждал её с самыми разными людьми. Скажу лишь, что путешествие далось мне не очень просто. Незадолго до отъезда у меня случилось обострение неприятной хронической болячки, я плохо спал в ночь перед отправлением, а потом семь часов трясся в заказной маршрутке вместе с остальными фанами, на вид не менее измученными, чем я. Потом был заснеженный Киев и семь градусов мороза, прогулка по центру и непродолжительные, почти безалкогольные посиделки в баре. Возле "Дворца Украина", куда мы явились где-то за час до начала концерта, нас ждала километровая очередь, переминавшаяся с ноги на ногу под средней интенсивности снегопадом, и неумолчный бой барабанов. Самих ударников из-за скопления народа узреть было невозможно. Дальше начались вещи, о которых впоследствии я неоднократно с восторгом рассказывал, периодически приукрашивая новыми подробностями. Впрочем, на тот момент они не вызывали такой бурной реакции, учитывая погодные условия и нервное напряжение. Чего стоит хотя бы эпизод с девушкой, пытавшейся прорваться сквозь толпу поближе к входу. Свою просьбу расступиться перед ней она мотивировала тем, что на спине её куртки была надпись Depeche Mode. Чей-то голос тут же ответствовал ей, что у его владельца имеются трусы, с изображением обложки первого альбома группы, однако он не считает даже это достаточным основанием, чтобы проходить без очереди. В таком духе прошёл приблизительно час. Градус напряжения понемногу поднимался, в то время как температура воздуха падала. Наконец, когда мы уже были в каких-то паре метрах от ограждения, отделявшего нас от "Дворца Украина", движение застопорилось. Работник правоохранительных органов сообщил нам, что проход здесь закрывается, и посоветовал влиться в другой рукав очереди. После этого я своими глазами увидел, как зарождается пресловутый русский бунт. Поругавшись с минуту, толпа, откликаясь на чей-то призыв, просто взяла штурмом невысокий заборчик, оставив не у дел милиционера, которому на тот момент можно было только посочувствовать.

Оказавшись, наконец, в фойе "Дворца", я несколько расслабился и стал прогуливаться между скоплениями фанатов, попутно приобретя фирменную футболку группы с указанием всех мест, которые "депеша" посетили в ходе тура. В итоге я чуть не пропустил начало концерта и зашёл в зал с первыми нотами In Chains - дебютной песни новой программы. Уж не знаю, каким образом это произошло, но уже через полминуты я сидел на своём месте в семнадцатом ряду. Думаю, здесь не обошлось без мистики, учитывая немалое расстояние от входа и моё полное незнание планировки зала. Я вряд ли смогу адекватно передать свои ощущения от концерта, что совершенно неудивительно. Люди, больные творчеством, знают, как пасует наш язык, когда ты пытаешься передать эмоции, вызванные встречей с объектом поклонения. К тому же первые несколько песен я воспринял с трудом - мне всё ещё трудно было поверить, что я всё-таки попал на это долгожданное действо.** Тогда я ещё не знал, что главные события ждут меня впереди. После окончания двухчасового шоу мы с товарищем, мокрые, возбуждённые, ещё не до конца осознавшие произошедшее, двинулись вглубь заснеженного Киева в поисках какого-нибудь алкоголя. Последний, к слову, после десяти часов вечера в нашей столице найти весьма проблематично. Итогом наших получасовых блужданий стали три пакета сомнительного качества продукции отечественного виноделия. Пойло это, впрочем, тогда выглядело в наших глазах куда как ценнее какого-нибудь буржуйского "Шато..." многолетней выдержки. Выпить, правда, в ту ночь мне суждено было совсем немного. Незадолго после того, как наша маршрутка двинулась в обратный путь, я незаметно для себя уснул - сказались усталость и волнения прошедшего дня. Я проснулся около пяти утра на подъезде к Одессе и неожиданно поймал себя на том, что испытывал порядком подзабытое ощущение счастья. Мне было всего двадцать восемь, я имел любимую работу, замечательных родителей и друзей, а ещё судьба подарила мне умение радоваться творчеству, а иногда даже создавать что-то самому. Весь следующий день я провёл в промежуточном между бодрствованием и сном состоянии, а потом начались чудеса. Едва выйдя на улицу, я начал встречать знакомых, некоторых из которых не видел до этого годами. Все они дивились моему непривычно приподнятому настроению, а я с наслаждением рассказывал им о великой силе искусства, преображающей человека. Обыденные вещи вдруг стали открывать в себе новые стороны, что доставляло немалый кайф. Больше же всего меня поразила ситуация с одной из моих учениц, замечательной девочкой, с которой я до сих пор занимаюсь английским и французским языками. Около полугода до описанных событий я подсадил её на DM и с удовольствием наблюдал, как она познаёт всё новые и новые грани их творчества. Явившись через день после приезда на урок, я был несколько озадачен загадочными выражениями лиц Леры и её мамы, встречавшими меня на пороге. Оказалось, что в период моего отсутствия они побывали в гостях у родственников в Москве, где Лере случайно достался билет на "депешей", выступавших в столице России непосредственно перед приездом в Киев. Весь урок мы обменивались полученными впечатлениями на английском, а затем мама девочки предложила мне отметить состоявшееся событие. В такой ситуации отказываться было бы верхом глупости, и мы сели пить водку с наскоро приготовленной закуской. На одном из перекуров выяснилось, что Лера поначалу не хотела говорить мне о своём походе на концерт. Аргументировала она это тем, что "Алексей Николаевич мечтал об этом столько лет, а мне всё просто свалилось на голову. Несправедливо...". Услышав такое, я едва не подавился сигаретой, а потом подумал, что мир, где ещё остались такие люди, всё же не безнадёжен.

С тех пор в жизни моей произошли некоторые достаточно существенные сдвиги. Я начал ездить по различным городам Украины, побывал на множестве концертов, вспомнил, что значит ходить в театры и музеи. Инертность, накопившаяся в сознании за несколько лет работы, понемногу рассасывалась. Девятого мая 2010 года мы небольшой компанией поехали в столицу, чтобы посмотреть на парад Победы и отметить день рождения Дэйва Гэана вместе с фанатами, собирающимися в этот день на Замковой горе. Летом того же года я с товарищем, с которым мы искали вино после концерта, вновь отправился в Киев, на этот раз автостопом. Целью стало посещение тематического "депешовского" клуба под названием 101, о котором мы услышали по телевизору. Ещё примерно через месяц я несколько часов подряд отплясывал под Depeche Mode на Чкаловском пляже, где была организована вечеринка по случаю дня рождения Мартина Гора - главного композитора группы. Ещё каким-нибудь годом ранее подобные перспективы вряд ли вызвали бы у меня энтузиазм, и всему этому я в той или иной степени обязан DM. В моей жизни был длительный период, когда я вёл совершенно безынициативное существование. Все свои дела, в том числе и развлечения, я подчинил строгому распорядку, любые отклонения от которого вызывали исключительно раздражение. Нет, я не переставал слушать музыку, читать книги, общаться с людьми, но всё реже и реже меня посещало желание устроить себе незапланированный отдых, заняться чем-нибудь непривычным, вырваться из повседневности. Концерт Depeche Mode подарил мне возможность заново обрести неповторимое удовольствие от спонтанности, когда ты полностью отрываешься от всего, что держит тебя в быту, и отдаёшься тем ощущением, ради которых мы и живём в этом мире.

Когда мне было двенадцать лет, и я ещё не имел никакого представления о современной рок-культуре, мы с отцом как-то гуляли на выходных в районе Малиновского рынка. Именно там, на развалах, папа и купил книгу, которая впоследствии стала для меня библией русского рока. Это было "Путешествие рок-дилетанта" Александра Житинского, полухудожественное-полудокументальное исследование отечественной андеграундной музыки семидесятых-восьмидесятых. Будучи профессиональным литератором сорока с лишним лет, Житинский открыл для себя русский рок и с головой погрузился в этот стрёмный, но такой манящий мир. Понятно, что в советскую эпоху подобное поведение расценивалось как, по меньшей мере, странное. Александр Николаевич переписывался с музыкантами и брал у них интервью, рецензировал присланные ими альбомы, подавляющее большинство из которых было записано в домашних условиях, был членом жюри нескольких ленинградских рок-фестивалей. Свои впечатления от мира музыки рок он изложил в книге, которую я настоятельно рекомендую всем интересующимся этой сферой искусства. Именно из неё я узнал о творчестве БГ, Шахрина, Бутусова, Кинчева, Науменко задолго до того, как послушал их песни. "Путешествие..." тоже попало в абсолютный резонанс с моим внутренним камертоном, и я по-прежнему периодически возвращаюсь к его изрядно потрёпанным страницам. В одной из частей книги Житинский упоминает Николая Васина, знаменитого российского битломана, обладателя колоссальной коллекцией, связанной с ливерпульской четвёркой, и рьяного пропагандиста их творческого наследия. По словам автора, когда Васин начинал говорить о "битлах", он "заикался от нежности". Я прекрасно понимаю питерского фаната, ведь и со мной, когда речь заходит о "депешах", порой происходит нечто подобное. Я не скажу, что это лучшая группа в мире (по моему, очевидно, что таковых много), и даже не назову её своим самым любимым коллективом (по той же причине). Это просто люди, песни которых, подобно деталям мозаики идеально укладываются в пустые ячейки в моей душе, наполняя её радостью и печалью, без которых жизнь наша стала бы тоскливой и бессмысленной.

А ещё мой рок - это внутренний цензор. Случается так, что после очередного концерта группы, где играю я, зрители поют дифирамбы барабанщику, и, не скрою, мне всегда это приятно. И всё же никакие похвалы не успокоят меня, если я знаю, что играл не в полную силу, недоработал, каковы бы ни были на то причины. Мне очень нравится фраза, которая когда-то красовалась на стенах совдеповского общественного транспорта - "лучший контролёр - совесть". Действительно, совесть является самым точным мерилом собственных достижений человека, хотя искушение обмануть её велико. Особенно часто это оно преследует людей, умеющих работать с публикой. Великого и Ужасного Оззи Осборна, лидера легендарных Black Sabbath, однажды спросили, считает ли он себя серьёзным вокалистом. "Конечно же, нет, - ответствовал Оззи, - я просто хороший шоумен". Сегодня Осборн собирает многотысячные стадионы, я же играю в маленьких клубах для пятидесяти-шестидесяти человек, но и там и там момент шоу имеет важнейшее значение. Общение с залом, комментарии и хохмы между песнями, соло, иногда лишь на первый взгляд кажущиеся сложными - всё это подкупает публику, создаёт неповторимую атмосферу рок-н-ролльного отрыва. Я делаю это мини-шоу в кайф себе, на кураже, мало задумываясь о том, какое впечатление произвожу. Лишь потом, анализируя состоявшийся концерт, я понимаю, что обязан успехом скорее театральности действа, нежели качеству собственной игры. Я хочу и стараюсь прогрессировать как барабанщик, но при этом никогда не забываю сравнивать себя с сотнями музыкантов, которыми восхищаюсь, и на которых равняюсь. Я учусь у них не только манере звукоизвлечения или аранжировки, но и умению чувствовать своё место в коллективе, не перетягивать на себя одеяло, не впадать в самолюбование. Все мы, особенно после нескольких рюмок в компании фанатов, любим порой преувеличить собственные музыкальные достоинства. В этом есть своеобразная прелесть, но в то же время тут кроется и опасность. Я видел немало музыкантов, подававших большие надежды и растерявших всё, потому что постоянная работа над собой не совместима с алкоголем, наркотиками и, конечно же, гипертрофированным чувством собственной значимости. Теперь они сидят в дешёвых кабаках и гальванизируют своё "славное прошлое", истории о котором могут заинтересовать разве что подростков-неофитов, да и то на непродолжительное время. Я всегда боялся оказаться одним из этих людей, и этот страх двигает меня вперёд, а рок, мой внутренний цензор, помогает мне находить правильные ориентиры на этом пути.

Мой рок - это внутренняя свобода. Многие люди воспринимают это понятие как возможность делать то, что хочется, но для меня оно скорее означает право не делать то, чего не хочешь. Я не считаю выговоры за опоздания и прогулы или запрет на распитие спиртных напитков в общественных местах ограничением свободы человека. На самом деле эти санкции призваны дисциплинировать людей, ещё не доросших до того, чтобы поступать как им вздумается без негативных последствий для себя и окружающих. Но когда интеллигентный человек начинает распевать блатные частушки, по недоразумению называемые у нас шансоном, потому, что хочет казаться своим в компании, когда подчинённый заискивает перед начальником, сознавая, что тот моральное и интеллектуальное ничтожество, когда пригнанный под страхом увольнения учитель или врач стоит у мэрии с плакатом в поддержку какой-нибудь политической силы - это страшно. А ещё больше меня пугает мысль о том, что я не знаю, как поступил бы сам, оказавшись в одной из подобных ситуаций. Стоя перед классом вменяемых подростков в относительно уютном и чистом кабинете легко рассуждать об экзистенциализме и важности свободы выбора, но ты никогда не можешь сказать, как поведёшь себя, когда мир потребует от тебя прогнуться под него. Тем не менее, мне хочется верить, что я смогу найти в себе силы выстоять и не сломаться, ведь именно этому учит меня мой рок. Русские рокеры восьмидесятых, "поколение дворников и сторожей", как их окрестил в одноимённой песне БГ, намеренно выбирали для себя вышеназванные профессии, чтобы иметь как можно меньше общего с лицемерной советской системой. По моему, именно так и проявляется внутренняя свобода, и я не могу не восхищаться этими людьми.

Мой рок - это радость, к которой очень часто примешивается грусть. Порой, когда я слушаю некоторые песни, перед глазами у меня проносятся картины моей жизни периода десятого-одиннадцатого классов. На улице стоит солнечный весенний день, небо вымыто до такой ослепительной синевы, что больно смотреть, воздух свеж и прозрачен. Мы сидим на вершине грота на Приморском бульваре, у нас с собой несколько бутылок вина, дешёвый магнитофон на батарейках и кассеты в потрескавшихся пластиковых футлярах. На нас потрёпанные джинсы и футболки с названиями любимых групп, на руках браслеты и плетёные фенечки, на шее позвякивают медальоны, а пальцы унизаны кольцами, купленными по дешёвке в Горсаду. Солнечные лучи приятно согревают лица, а ветер с моря шевелит длинные хайры. Сегодня утром, собравшись как обычно перед первым уроком в соседнем от школы подъезде, мы решили, что наступающий день обещает быть слишком хорошим для того, чтобы провести его в классах, лениво пережёвывая знания, которыми нас с разной степенью интенсивности будут потчевать учителя. От школы мы отправляемся по обычному маршруту: вначале пивбар "Смак" на площади Толстого, переименованный мною в "Мэйден" по названию одной из любимых групп, затем непродолжительное посещение Центрального гастронома, посиделки на "подкове" в Горсаду с таким же неформально настроенным контингентом и, наконец, основной пункт назначения - грот. Потом, где-то к концу последнего урока, мы вернёмся к школе, чтобы покрасоваться своей крутизной перед менее продвинутыми одноклассниками и выслушать упрёки в несознательности от наших девочек, проторчавших целый день в душном помещении и оттого столь воинственно настроенных. Впрочем, всё это будет позднее. Пока же мы сидим на вершине мира, радуемся наступившему теплу и вину и говорим обо всём на свете. Мы обмениваемся рок-сплетнями не первой свежести (информация о том, что происходит в мире музыкальной культуры, по-прежнему доходит до нас с опозданием и в весьма искажённом виде). Кто-нибудь обязательно рассказывает свежие хохмы, связанные с одноклассниками и учителями, и, конечно же, мы вспоминаем разные стрёмные случаи, происходившие с нами во время предыдущих прогулов школы. Так однажды, когда мы мирно попивали пиво, сидя на нагретых солнцем камнях, один из моих друзей внезапно подпрыгнул, произнёс короткую реплику, в которой приличными были только междометия, метнулся куда-то в сторону и исчез. Нам так и не удалось проследить ни его путь от вершины грота к подножию, ни дальнейшую траекторию движения. Появился он минут через пятнадцать, поднимаясь по склонам, ведущим от бульвара к морю. Как оказалось, он заметил свою мать, мирно идущую на работу, в полной уверенности, что её сын сейчас усердно грызёт гранит науки в специализированной французской школе. Последнему, само собой, совсем не хотелось разубеждать её в этом. На вопрос о том, как он так быстро смог очутиться внизу, наш друг только недоумевающе пожал плечами. В этой истории есть что-то общее с эпизодом из замечательной советской комедии "Любовь и голуби". Там дядя Митя, спасаясь от гнева жены и соседок, прыгает с крутого обрыва, а потом машет снизу недоумевающим преследовательницам. В другой раз мы сидели в Горсаду на "подкове" - полукруглом каменном возвышении, излюбленном месте сбора неформалов. Внезапно кто-то заметил идущую прямо на нас биологичку, которая всегда шла на работу этим маршрутом. В шестнадцать лет рефлексы работают превосходно, и не успел отзвучать сигнал тревоги, как мы с завидной синхронностью уже приземлялись на землю под защиту каменного перекрытия. При этом я успел подхватить с собой свой знаменитый рюкзак - причудливой формы артефакт весь в нашивках и побрякушках, похожий больше на предмет культового назначения. Думаю, со стороны это двухсекундное действо выглядело весьма эффектно, по крайней мере, ни в одной из телетрансляций соревнований по синхронной гимнастике я такого не видел. С тех пор я чту высокую скорость реакции как одну из главных рокерских доблестей. А ещё был случай, когда я едва не упал в море с пирса во время празднования своего дня рождения. Лишь благодаря расторопности одного из своих друзей, удержавшего меня за капюшон балахона, я не подхватил воспаление лёгких после купания в холодной октябрьской воде. Только медальон с логотипом группы Iron Maiden стал добычей жадной пучины.

Подобных историй у нас накопились десятки. Мы вновь и вновь воскрешаем их в памяти, дополняя новыми и часто вымышленными подробностями, и смеёмся, и пускаем в воздух сигаретный дым. Нам тепло от солнца и вина, и вот мы вставляем в магнитофон кассету и нажимаем кнопку play. Вначале это вероятно будет что-то западное, тяжёлое и пафосное, но я уверен, что когда вино в бутылках подойдёт к концу, мы включим песни, которым можно подпевать на родном языке. Мы ещё не всё до конца понимаем в текстах Гребенщикова или Шевчука, но уже чувствуем, что они говорят о тех вещах, с которыми каждому из нас вскоре придётся столкнуться, столкнуться и сделать свой выбор. Я очень люблю старую песню группы Чайф "Никто Не Услышит". В ней простыми и трогательными словами сказано о дружбе и любви, вещах, без которых человек вряд ли будет счастлив. Думаю, тогда, выводя не всегда чистыми и трезвыми голосами строчки Владимира Шахрина, мы вряд ли вкладывали в них истинный смысл. В этом нет ничего удивительного, ведь в то время мы были по-настоящему счастливы. У нас не было свободы от родительского контроля, своих денег, профессии, статуса, ничего, кроме беззаботности. Теоретически мы знали, что в мире есть зло и несправедливость, кто-то уже успел пережить первые любовные разочарования, кого-то терзали подростковые комплексы, но в большинстве случаев главными нашими проблемами оставались школьные оценки или потеря любимой фенечки. Это время ассоциируется у меня с чувством радости при пробуждении, когда ты вспоминаешь, что впереди тебя ждёт новый день, наполненный эмоциями и впечатлениями. Сейчас меня знают, как хорошего специалиста в своём деле, я могу позволить себе то, о чём вряд ли мечтал в шестнадцать лет, но вот беззаботность исчезла из моей жизни. Всё в том же фильме Говорухина герой Зиновия Гердта говорит об ощущении счастья, которое в юности огромно, а потом с годами становится всё меньше и меньше. Мне совсем не так много лет, чтобы говорить о наступлении равнодушия к происходящему вокруг, и я стараюсь бороться за то, чтобы не растерять всё прекрасное, что есть в моей душе. И всё-таки порой у меня сжимается сердце, и хочется выть с тоски при звуках старых хипповских песен, которые мы слушали на переписанных друг у друга кассетах в те такие близкие и такие далёкие дни.

Но мой рок это не только грусть, но и утешение. Он приходит мне на помощь в часы, когда я ощущаю безмерное одиночество, и кажется, что в мою жизнь уже никогда не войдут такие вещи, как семейное счастье, понимание и внутренняя гармония. Тогда меня охватывает отчаяние и злость на тех, кому это даётся почти даром, и я ещё больше растравляю в себе свой негатив, упиваясь им, совсем как обиженный ребёнок. Кому-то всё это может показаться смешным, но, тем не менее, иногда помогает пережить периоды слабости, от которых не застрахован никто. Частенько в таких состояниях я слушаю очень жёсткую музыку, музыку боли и протеста. Она даёт мне понять, что я не одинок в своих страданиях, она концентрирует мою агрессию и направляет её, но не на конкретных людей, а на некую абстрактную массу. Я воспринимаю это как своеобразную форму сублимации, и думаю, что рок музыка помогла не одному человеку избежать проявлений насилия. Впрочем, есть и обратная сторона медали, и мы знаем немало случаев погромов, убийств и самоубийств, в той или иной степени спровоцированных роком. В оправдание могу сказать то, что в большинстве случаев дело здесь не столько в музыке, сколько в самих слушателях и их желаниях. Человек зачастую ищет лишь повод, чтобы реализовать свою внутреннюю агрессию, и рок с его бешеной энергетикой прекрасно подходит для этой цели.

В моём роке немало личной, не всегда оправданной злости на себя и других, но есть в нём и гнев, более сильное и куда как менее эгоистичное чувство. В шестидесятые года прошлого века, когда перспектива войны между сверхдержавами казалась вполне реальной, "Битлз" провозгласили, что лишь любовь может спасти человечество, и миллионы людей по всему миру поддержали этот лозунг. Но шло время, и за Вьетнамом последовали Корея и Никарагуа, а немногие хиппи, сумевшие выжить в борьбе с наркотическим чадом, одели деловые костюмы и превратились в благообразных яппи. На смену идеологии пацифизма приходят разочарование, агрессия и отрицание всех ценностей. Хард-рок, хэви-метал и в особенности британский панк семидесятых открыто выразили протест против приоритетов общества потребления, зажравшихся политиканов и проституированных масс-медиа. В СССР им вторили лучшие группы русского рока, которые, когда иносказательно, а когда и открыто призывали к разрушению обезличивающей тоталитарной системы. В девяностые Европу потрясает пришествие скандинавского блэк-метал с его откровенной антихристианской направленностью, своеобразной местью за те зверства, которые католическая церковь творила на территории Норвегии, Швеции и Исландии в период насильственного охристианивания язычников. Кто-то из этих бунтарей видел смысл в социальной революции, кто-то в возвращении к языческим корням, для кого-то единственным приемлемым способом существования стал тотальный нигилизм. Время попробовало их идеи на вкус, прожевало и выплюнуло на обочину тех, кто не нашёл для себя новых творческих тем, когда бороться стало не с чем, либо же поддался обаянию коммерции. Выжили лишь самые честные, самые стойкие в своих убеждениях. Что же касается меня, то я, как пел Егор Летов, не верю в анархию и считаю преступной мысль о том, что ради счастья всего человечества можно уничтожить какую либо его часть. И всё-таки мне понятен и близок гнев рок-музыки, ведь он является одним из проявлений неравнодушия, которое, в сущности, и сохраняет в нас людей.

Если продолжать говорить о протесте, то мой рок это ещё и сатира - одно из наиболее действенных средств борьбы с различными общественными уродствами, по крайней мере, так было до недавних пор. К сожалению, сейчас мне всё чаще кажется, что наши власть придержащие до такой степени закоснели в своём цинизме, а богема в самовлюблённости, что даже откровенные издёвки в их адрес не дают почти никакого эффекта. При этом я не считаю это достаточным поводом перестать показывать определённым группам людей то, что они собой представляют, и в этом деле все средства кажутся мне уместными. Рок обладает колоссальным сатирическим арсеналом, и здесь я в первую очередь имею в виду некоммерческую музыку СССР и постсоветского пространства. Так сложилось, что в западном роке мы оцениваем в основном музыкальную форму. Далеко не все обладают достаточными знаниями английского, чтобы понимать тексты песен, к тому же большинство европейских и американских команд по качеству лирики и широте охвата тем значительной уступают нашим. Последнему существует достаточно убедительное объяснение. Некоторые философы утверждают, что территории, на которых мы живём, были выбраны некими высшими силами для проведения различных экспериментов на выживание, причём как в физическом, так и в духовном смысле. И действительно, рассматривая историю восточнославянских государств, приходишь к выводу, что мы никогда не жили спокойно и стабильно. Постоянный страх социальных катаклизмов, полное отсутствие уверенности в завтрашнем дне, осознание космического цинизма пополам с маразмом, царящих в нашей государственной системе - всё это формирует у человека особое восприятие реальности. Жить здесь и не относиться иронично к происходящему вокруг означает постоянно рисковать своим душевным здоровьем. Для многих ирония и сарказм стали не только защитой собственной психики от постоянных потрясений, но и способом оформить свою жизненную позицию, противопоставить её окружающему миру, при помощи абсурда подчеркнуть абсурдность нашего существования. В этом смысле отечественные рокеры являются достойными продолжателями традиций русской сатирической литературы начала прошлого века. У их смеха много граней и оттенков, но и в бытовой манере Высоцкого, и в вычурности БГ и в издёвках Шевчука сквозит всё то же неравнодушие и желание сделать наш мир хоть сколько-нибудь лучше - вещи, без которых немыслимо настоящее искусство.***

И всё же помимо бунтарства, отрицания и яда в моём роке есть и доброта, которая лучше всего выражается самыми простыми словами. На мой взгляд, одной из групп, которым это удавалось лучше всего, была ранняя Машина Времени. Их выступление в 1998 году в Музкомедии стало моим первым рок-концертом, оставившим незабываемые, хотя и несколько сумбурные впечатления. В ту пору я уже полным ходом слушал западные коллективы, однако мои познания в отечественном роке оставались достаточно скудными. На концерт я попал благодаря отцу, фану "Машины" с многолетним стажем, который каким-то образом умудрился добыть две контрамарки. Помню стул, поставленный для нас в проходе (по видимому, свободных мест в зале не было), непривычного отца, с головой ушедшего в мир кайфа, и один из самых главных атрибутов шоу - полотенце. Вначале выступления оно висело на шее тогдашнего клавишника группы Подгородецкого, а ближе к концу стало объектом его хитроумных манипуляций. До того момента я практически не слушал "Машину" и в итоге ушёл из зала с ощущением того, что провёл время с некой странной кастой людей, существенно отличавшихся от тех, кого я привык встречать в повседневности. (Теперь я знаю, что именно так фанаты рока выглядят в глазах непосвящённых). Впрочем, уже через несколько месяцев я превратился в рьяного "машинофила". На фоне значительно более завёрнутых в смысловом плане текстов ДДТ, Наутилуса или Крематория, не говоря уж о БГ, песни Макаревича стали для меня откровением. Вещи, которые в них описывались - ночное одиночество именинника, все гости которого разошлись, или купейный разговор о смысле существования - были жизненными, а потому близкими. Не отпугивала и стилистика, ведь простые метафоры, вроде сравнения человеческой жизни с горящим костром, не нуждались в расшифровке. Последнее время мы часто наблюдаем, как откровенная коммерция прикрывает свою сущность заумью, в которой не нуждается ни искренность, ни доброта. Творчество Машины Времени служит тому убедительным доказательством. Мне очень хочется закончить этот маленький раздел какими-нибудь строчками, и пускай это будет кода к замечательной песне "Три Окна".

Превратится в сотню рек снег.

Станет облаком седым дым.

Станет домом твой родной дом.

Из руин возникнет вам храм.

Должен кончиться любой бой.

Победит, сомненья нет, свет.

Я возьму букет цветов-слов

И раздам моим друзьям - вам.

Всё то время, пока я писал о доброте в роке и Машине Времени, мне хотелось сказать несколько слов о песне группы Чайф "Аргентина-Ямайка". Я так и не придумал, как логично вписать сюда этот кусок, и, в конце концов, решил высказаться прямо сейчас, несмотря на то, что моя организованность бурно протестует против такого небрежного отношения к концепции. Я достаточно хорошо помню тот пресловутый матч на Чемпионате мира по футболу 1998 года. Тогда маститые аргентинцы вколотили пять безответных мячей в ворота ямайцев, впервые в истории попавших на турнир такого уровня. Чуть более года спустя на концерте в Украинском театре я услышал свеженаписанную песню, посвящённую этому событию. Больше всего мне понравились в ней фраза про ямайских женщин, которые прощают смех и веселье всему миру, "даже Аргентине". Наверное, так сказать может только человек, который точно знает, что такое доброта.

Раз уж речь зашла об организованности, не могу не сказать о том, насколько своеобразно она сочетается с моим роком. Будучи человеком крайне "структурированным", как говорят мои друзья, иногда даже с уклоном в педантизм, я явно не подпадаю под классический типаж рокера-разгильдяя, опаздывающего всегда и всюду, включая собственные выступления, и вообще с презрением относящегося ко всем условностям, столь почитаемым в буржуазном обществе. В моём понимании продуктивность любой деятельности, в том числе и творческой, напрямую зависит от количества приложенных усилий и концентрации на объекте их приложения. Я не могу понять, каким образом некоторые музыканты (равно как и прочие творцы) создают шедевры, находясь под влиянием алкоголя или наркотиков. Не похож я и на человека, равнодушно относящегося к материальному миру и живущего исключительно духовным. Рок-музыка является для меня своеобразным культом, артефакты которого должны находиться в идеальном порядке. Людей, впервые попадающих в моё жилище, часто поражает коллекция аудиокассет объёмом более чем в тысячу экземпляров. Все они распределены по стилям и расположены в строгом алфавитном порядке с соблюдением хронологии альбомов того или иного исполнителя (то же касается CD и DVD). Кроме того мой культ требует от своего адепта выполнения определённых ритуалов. Так, например, я никогда не зайду в квартиру, если песня в наушниках не доиграла до конца, и буду дожидаться её окончания, стоя на лестничной клетке. При всём при этом я достаточно разгильдяйски отношусь к своему внешнему виду, да и пресловутые социальные формальности стараюсь соблюдать по минимуму. Во всём вышеописанном для меня нет совершенно никакого противоречия. В конце концов, самым важным является дело, которым занят человек, то что он хочет сказать людям, ну а некоторые причуды зачастую скорее помогают нам легче мириться с бытом и повседневной рутиной. Как и любой мыслящий человек, рок многогранен, в нём уживаются самые разные вещи, и в этом одна из причин его привлекательности.

В моём роке нет никакой дидактики. Он не поучает меня, как я должен поступать в той или иной ситуации, но показывает, как можно поступить. Именно этот принцип я, когда подсознательно, а когда и намеренно, стараюсь использовать в своей работе. По моему убеждению, один из лучших способов заставить человека мыслить - это указать ему на существования выбора, для того же чтобы следовать одной проторенной дорогой не нужно ни интеллекта, ни душевного труда. Рок - это вера в то, что человек способен сделать правильный выбор по велению собственной души, без морализаторских понуканий. Он учит меня верить в своих учеников, ставить перед ними непростые задачи и радоваться, когда они находят правильное решение. Безусловно, в рок-музыке есть немало религиозно- и политически заидеологизированных исполнителей, отличающимся крайним радикализмом и неприятием всех остальных идей. Что ж, я никогда не любил узколобость, но думаю, что искренняя убеждённость и борьба за свои идеалы всё же лучше, чем поучения разжиревших "мэтров", давным-давно променявших свои убеждения на сытость и комфорт.

Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Инфернального вида существа в зловещем чёрно-белом гриме, затянутые в кожу и перепоясанные пулемётными лентами, беснуются на сцене, создавая неописуемый звуковой хаос. Их музыка напоминает звучание заведённой на полные обороты циркулярной пилы на фоне работающих со скоростью отбойного молотка барабанов, и вы вряд ли разберёте хотя бы треть из того, что исторгает из своей глотки вокалист. Впрочем, даже не понимая ни слова, вы можете быть уверены, что речь идёт о прославлении древних языческих богов, величии хаоса и тлена, и, конечно же, поношении всего, что связано с христианской религией или церковью. Всё это блэк-метал, явление, зародившиеся в конце восьмидесятых, и несколько лет спустя прогремевшее на весь мир в связи с поджогами церквей и актами насилия в Скандинавии и некоторых других европейских странах. Исследователи пытались объяснить этот всплеск агрессии издержками и лицемерием католического воспитания, укреплением неофашистских идей в обществе потребления, выкристаллизовавшейся в генах ненавистью к христианам, в своё время заливших Европу кровью иноверцев. Говорили даже о природной негибкости северян, привыкших всерьёз воспринимать любые новые идеи. Так или иначе, но вряд ли хотя бы десятая часть блэк-металлистов разбиралась в сложных религиозных вопросах или отдавала себе отчёт, какого будущего они желали для своей страны. Скорее всего, это была одна из форм неосознанного протеста против фальши всё того же общества потребления вкупе с извечным стремлением молодёжи выделиться посредством эпатажа. Бум чёрного металла пришёлся на девяностые года, затем наступил период спада. К нынешнему дню большинство блэкеров либо окончательно покинули сцену, либо переориентировались в сторону значительно более взрослой и актуальной музыки. В обойме классического или true блэк-метал остались лишь немногие фанатики. Похожая ситуация произошла и с так называемым дум-метал (от английского doom - рок, судьба), также зародившегося на рубеже восьмидесятых-девяностых годов прошлого века и концентрировавшегося на темах тоски и одиночества человека в равнодушном мире, где нет места богу. Сейчас многие из этих певцов отчаяния играют бодрую развлекательную музыку либо же, подобно парням из Anathema, кардинально поменяли мировоззрение и теперь утверждают, что всё во вселенной представляет собой энергию, и это энергия любви. Но кто же всё-таки те люди, которые, после многих лет пертурбаций и музыкальных исканий, остались равнодушными к веяниям моды и сохранили верность своим "антигуманным идеалам"? В первую очередь я говорю о португальской группе Moonspell и шведах из Tiamat. За свою более чем двадцатилетнюю историю оба коллектива изрядно эволюционировали в музыкальном плане, пройдя через немалое количество экспериментов, от примитивного, агрессивного тяжеляка до опытов с электроникой в духе Depeche Mode и изысканных многослойных "пинкфлойдовских" композиций. Фернанду Рибейру и Йохан Эдлунд, лидеры вышеназванных групп соответственно, пишут достаточно сложные в художественном и смысловом плане тексты, для понимания которых даже с листа будет явно недостаточно знаний английского в рамках школьной программы. Из их лирики практически исчезли оккультные аллюзии, вы не найдёте в них славословий дьяволу или описаний чёрных ритуалов, как это было раньше. На смену всему этому пришли значительно более современные и серьёзные сюжеты. Эти музыканты, не скрывая своей ненависти к христианству, отнюдь не призывают разрушать церкви или осквернять могилы. Ярость их направлена против человека с его глупостью, ханжеством и лицемерием. Они обрушиваются на людей, способных использовать самые светлые идеи для того, чтобы прикрывать ими свои гнусные намерения. Люцифер, угадывающийся за музыкой Moonspell и Tiamat, во многом подобен булгаковскому Воланду. Его, конечно же, нельзя назвать воплощением высшей справедливости, карающим лишь тех, кто этого заслуживает. О нет, это воистину Князь Теней, воплощение тёмных стихий, встреча с которым не сулит ничего хорошего, и всё же порой он выглядит привлекательнее бога, посчитавшего исстрадавшихся влюблённых не заслуживающими света. Что же привлекает меня в этой музыке, столь откровенно возносящей на пьедестал Тьму? Одной из причин, как мне кажется, является то, что больше всего на свете я боюсь небытия, бездны. Как часто меня посещает мысль о том, что кроме этой нашей полной горестей и страданий жизни нет больше ничего, и никто не обретёт вознаграждение за стойкость на своём пути, никто не получит искупления за мучения, не понесёт кары за совершённые преступления. Как часто, задумываясь о самых прекрасных в мире вещах - любви, дружбе, творчестве - я ощущаю, насколько недолговечными и бренными они являются. Никакие разговоры о бессмертии, которое мы обретаем в своих детях, не примирят человека с сознанием того, что его существование не вечно. Потому-то религии и будут существовать до тех пор, пока существуют люди, потому-то государство, подобно СССР сделавшее атеизм основой своей идеологии, не сможет простоять сколь-нибудь долго в исторических масштабах. Мне кажется, что сейчас в мире живёт очень мало по настоящему религиозных людей, и, тем не менее, большинство из нас называют себя верующими. Музыка Moonspell, Tiamat и некоторых других коллективов похожей направленности как бы выражает моё неприятие тех, кто, нося на шее кресты, никогда не задумывается о сущности мироздания, тех, кто убеждён, что регулярные исповеди в церкви дают им возможность снова и снова совершать те же самые грехи, тех, кто считает, что с богом можно договориться, как с любым большим начальником. Как хотел бы я, чтобы хотя бы на секунду бездна заглянула им в глаза, и они бы завыли от дикого ужаса понимания. И всё же, несмотря на весь свой религиозный скепсис, я отчаянно хочу верить, что наша жизнь не заканчивается вместе со смертью, что есть и другие миры кроме этого. И если это действительно так, то думаю, что на самом деле нет ни рая, ни ада. Есть лишь бесконечная дорога, по которой мы идём, уходя всё дальше от начала, переходя на новые уровни развития, и с каждым таким переходом мы получаем возможность воспринимать всё больше и больше из того, что недоступно сейчас нам, несчастным людям, ограниченным своими органами чувств. В такой Вселенной есть и должно быть место всему, как белому, так и чёрному. В детстве я иногда задумывался о том, какой будет наша жизнь в мире, где человек достигнет такой стадии развития, что любые его потребности и прихоти будут немедленно удовлетворяться. Даже тогда такое существование казалось мне неописуемо скучным, а порой и страшным. Поэтому смысл жизни, если он, конечно, есть, я вижу в преодолении. В придуманной мной картине мироздания тьма выполняет не менее важную функцию, чем свет, да и каким был бы этот мир, если бы с него ободрали все тени, как справедливо заметил всё тот же Воланд?

Мой рок - это, конечно же, сами музыканты, наши идолы, олицетворяющие всё то, что мы боготворим в рок-культуре. Они смотрят на нас с постеров, буклетов дисков и экранов ТВ, иногда нам выпадает счастье узреть их воочию во время концерта. Тем не менее, они остаются для меня существами иного порядка, чем мы, обитателями параллельной реальности. Такое восприятие культурных героев было весьма характерным для советской эпохи периода шестидесятых-восьмидесятых. Тогда одного знания какого-нибудь (зачастую чудовищно перевранного) факта из жизни зарубежного кумира было достаточно для того, чтобы статус носителя этой информации сильно возрастал в глазах окружающих. Сейчас, в эпоху Интернета, когда даже самые захудалые музыканты имеют свою электронную страничку или блог и регулярно делятся с миром творческими наработками и планами, уже не идёт речь ни о какой информационной блокаде. Всё это, впрочем, не мешает мне продолжать воспринимать многих своих кумиров как созданий весьма загадочных. Объяснение этому я вижу в первую очередь в том, какие волшебные мелодии могут создавать эти люди всего лишь из семи нот, как причудливо преломляется реальность в текстах их песен, состоящих из простых человеческих слов. Подобные вещи заставляют задумываться о том, что они способны видеть нечто недоступное нам, простым смертным. Человеку вообще свойственно идеализировать жизнь творческих личностей, представлять её как сплошной праздник, где нет места быту, рутине и суете. На самом деле всё это совершенно не так, и большинство писателей, актёров и музыкантов в повседневной жизни озабочены теми же проблемами, что и все остальные люди. Редкие исключения лишь подтверждают правило. Более того, часто случается, что многие объекты нашего поклонения в реальности выглядят полной противоположностью своему сценическому образу. В последнем нет ничего удивительного, так как по закону сохранения энергии вся позитивность их творчества уравновешивается негативом в быту. Будучи неплохим лектором и, надеюсь, не самым плохим музыкантом, я сам неоднократно слышал от разных людей, как они завидуют моей яркой и наполненной событиями жизни. Вполне возможно, что она действительно является таковой, другое дело, что ощущаю я её несколько по-другому. Несмотря на всё вышесказанное, я продолжаю восхищаться своими любимыми музыкантами, жадно ловлю их высказывания, умиляюсь, когда кто-нибудь из них говорит, что рос на музыке Depeche Mode, или когда любимая вокалистка выходит замуж за не менее любимого барабанщика. Каждый факт, подтверждающий человечность моих кумиров, я воспринимаю почти с такой же радостью, как если бы речь шла о ком-то из близких. Однажды я сказал, что для меня многие музыканты дороже некоторых людей, с которыми я регулярно общаюсь в повседневной жизни, и до сих пор не отказываюсь от этого заявления. Да и как может быть иначе, если со сцены на меня снисходит радость, тогда как отдельные ближние, с которыми я вынужден сосуществовать бок о бок, ничего кроме скуки и недоумения во мне не вызывают? Один мой друг как-то рассказал мне, что чуть не расплакался от восторга, когда увидел запись концерта Tiamat, где во время исполнения одной из композиций к вокалисту присоединился лидер из Moonspell. Это сложно понять, это просто нужно почувствовать.

После всего сказанного может показаться парадоксальным тот факт, что я по сей день боюсь остаться разочарованным творчеством групп, которыми восхищаюсь уже на протяжении половины жизни. Их не так уж часто выходящие альбомы я жду с нетерпением, однако первое прослушивание, как правило, не приносит особого удовольствия, а временами превращается в сущую муку. Напряжение от попытки заново обрести то, во что ты когда-то бесповоротно влюбился, портит всё впечатление. Зачастую кайф приходит на третьем или четвёртом прослушивании, когда я убеждаю себя, что альбом не получился и расслабляюсь. Впрочем, я давно смирился с подобным отношением. При всей идеализации своих любимцев я всё же не забываю, что мало кто из них способен годами работать на высоком уровне не сбавляя оборотов, ведь все они остаются в первую очередь людьми.

Мой рок - это бесконечная тема для бесед. Мы можем часами обсуждать свежие и классические альбомы, поступки и высказывания музыкантов, посещённые или отыгранные концерты, никогда от этого не уставая. Для непосвящённых, которые иногда становятся невольными свидетелями таких разговоров, их содержание часто представляется таинственным и непонятным. Помню, как однажды я столкнулся в маршрутке со старым школьным другом, с которым мы вместе играли в нашей первой группе, а потом некоторое время не виделись. Стояла холодный снежный декабрьский вечер, маршрутка двигалась медленно из-за пробок, и за час езды от вокзала до Таирово мы успели обсудить немало накопившихся музыкальных новостей. Уже выходя на улицу, я заметил, как подозрительно смотрели на меня сидевшие рядом люди. Такое отношение было вполне обоснованным, ведь разговор наш на добрую треть состоял из названий групп и музыкальных терминов, да и в остальной его части обычные русские слова обильно перемежались "лабуховским" жаргоном. Последний, кстати, обладая отменной образностью, выразительностью и своеобразным, порой с "чёрным" оттенком, юмором, является неотъемлемой частью рок-культуры. Как и любой другой профессиональный сленг, он позволяет не только безошибочно определять своих, но и даёт ощущение принадлежности к клану, сознание противопоставленности массе, что является немаловажным для творческого человека. Нередко случается так, что наши разговоры о роке приводят нас к совершенно далёким от изначальной темы материям, рассуждениям о мировой культуре, философии, религии. Благодаря этим беседам мы наблюдаем, как меняется наше общество, его духовные приоритеты и материальные атрибуты. Недавно мы с басистом нашей группы вспоминали о том, как, увлёкшись музыкой, начали собирать аудиокассеты. Мы не застали время виниловых пластинок, за которые в совдепе отдавали эквивалентные средней зарплате суммы, но и пластмассовые прямоугольники с мотком плёнки внутри представляли в наших глазах немалую ценность. У нас не было денег ни на CD-проигрыватель, ни на сами диски, да и на покупку кассеты с записью хватало не всегда. Я, например, частенько прикарманивал гривну, выдаваемую мне ежедневно мамой на обед, чтобы периодически приобретать альбом какой-нибудь популярной на тот момент команды, помещённый в прозрачный пластиковый футляр и украшенный обложкой. Поэтому мы переписывали кассеты друг у друга, выясняя предварительно, кто из знакомых обладал более-менее пристойным двухкассетником, и снабжали их написанным от руки списком песен, а то и собственноручно нарисованными картинками. Качество являлось второстепенным, главным было услышать что-то новое, приобщиться к волшебному миру звуков и слов. Неудивительно, что каждая новая запись обсасывалась со всех сторон, и я никогда не откладывал в сторону не впечатливший с первого раза альбом, не прослушав его как минимум трижды. Порой это становилось непростой работой, но зато такое внимательное отношение к материалу позволяло лучше осмыслить его содержание, оценить нюансы аранжировок, развивало музыкальную память. День без музыки считался прошедшим зря. Поломка наушников или, о боже, только не это, плейера, приравнивалась к трагедии вселенского масштаба. До сих пор помню, как в попытках реанимировать свой старенький Casio, я по несколько раз в день подкручивал отвёрткой его головку, как перематывал карандашом кассеты, когда вышла из строя соответствующая функция на магнитофоне, как подклеивал изолентой поломанные наушники. Свою коллекцию кассет в тысячу с лишним носителей, из которых часть мне была подарена друзьями с приходом эпохи цифровых технологий, я бережно храню, как память о тех временах, а порой даже кое-что переслушиваю. Мне кажется, что с появлением Интернета и формата mp3, когда на жёстком диске компьютера можно сохранять десятки тысяч композиций, отношение к прослушиванию музыки изменилось. Люди перестали ценить информацию из-за её доступности, в лучшем случае вскользь знакомясь с содержанием своих виртуальных коллекций. Очень часто, они сами не помнят, что конкретно находится на их винчестерах и флешках. Как оказывается, переизбыток бывает ненамного лучше дефицита. Обо всём этом мы и говорим друг с другом. Конечно, в наших разговорах немало "сейчас уже всё не так, как раньше", однако они не ограничиваются только гальванизацией трупов прошлого. Беседуя о роке, я учусь делать выводы из происходящего и делиться ими с другими людьми, и я думаю, что это помогает мне сохранить те вещи, которые я люблю.

Мой рок - это братство, тусовка, понятие, к которому я отношусь с некоторой иронией. "Здесь каждый в душе Сид Вишес, а на деле Иосиф Кобзон", - спел когда-то Константин Кинчев и был абсолютно прав.**** В самом деле, большинство этих лютых панков, готов и металлистов, громыхающих побрякушками и пафосно вещающих о своих победах на любовном и вино-водочном фронтах, превращаются в пугливых домашних детей при первом же столкновении с органами правопорядка или представителями враждебных субкультур. И, несмотря на все их крики о том, что "мы вместе", мало кто из них останется, чтобы поддержать собрата в трудной ситуации вместо того, чтобы скрыться в кустах. Лет в шестнадцать-семнадцать и я благоговел перед тусовкой, она казалась мне местом, где живёт истинный дух свободы, а её члены носителями всех возможных рок-н-ролльных доблестей. Каждый раз, убеждаясь в обратном, я испытывал горькое разочарование. Немного повзрослев и расширив круг общения, я точно так же недоумевал по поводу некоторых солидных людей, обожавших рок и известных при этом своей нечистоплотностью в делах, или же музыкантов, которые своим поведением в повседневной жизни опровергали всё то, что проповедовали со сцены. У меня не укладывались в голове подобные противоречия, ведь я верил в то, что человек, причастный к року, не может быть плохим. Так что же, неужели пресловутое рокерское товарищество это не более чем фикция? Конечно же нет, и я сам имел возможность неоднократно в этом убедиться. В конце концов, нет ничего ненормального в том, что молодые ребята с громкими тусовочными кличками, поражающие категоризмом своих высказываний, на деле оказываются пай-мальчиками и девочками. У них есть замечательный шанс вырасти и, отбросив ненужную шелуху, раскрыть в себе то главное, что несёт в себе рок-движение - любовь к творчеству, искренность и неравнодушие. Да и сколько раз я наблюдал ситуации, когда один человек делился последним с другим просто потому, что оба носили футболки с логотипами групп, принадлежащих к одному музыкальному стилю. В роке есть совесть, как бы выспренно это ни звучало, и именно она не даёт вам отказать в помощи вашему брату по духу просто потому, что иначе вы автоматически низводите все свои идеалы до уровня глупой и дешёвой игры. Поступки моих друзей и товарищей служат лучшим тому доказательством. Так пусть живёт рок-н-ролльное братство forever! Мы вместе!

Кстати, недавно мне рассказали забавную историю из прошлого, показывающую, какое значение имеет атрибутика для начинающего рокера. Мой друг, учившийся на класс младше, обнаружил у себя неведомо как сохранившийся учебник по физике. На одной из его страниц осталась переписка, проходившая, по-видимому, с соседом по парте во время урока. Среди прочего в ней наличествовала и такая фраза: "На седьмом километре продаются балахоны, такие же, как у металлюги Рубана из десятого класса". Можно представить, как долго я смеялся, получив эту весточку со школьных времён тринадцатилетней, эдак, давности.

Мой рок - это одиночество. Однажды, я сформулировал для себя, что одиночество - это не тогда, когда тебя некому поддержать, но когда ты понимаешь, что тебе это не нужно, потому что никто не сможет почувствовать и понять переживаемое тобой так, как ты. Осознание этого несёт с собой ощущение несправедливости и какого-то духовного сиротства. Оно приходит, когда, взбудораженный чем-то, я просыпаюсь посреди ночи и не могу больше уснуть. В темноте и тишине в голову иногда приходят интересные строки или аранжировки, но значительно чаще это бывают сомнения и терзания, воспоминания об утерянной любви и эгоизме по отношению к родным и друзьям. От них невозможно избавиться, и остаётся только лежать и ждать, что сон, быть может, всё-таки смилостивится надо мной и отключит измученное сознание. Я ощущаю всю горечь одиночества тёмными вечерами, когда музыка неожиданно открывает мне нечто важное, но рядом нет никого, с кем я мог бы разделить это знание. Эта всепоглощающая пустота обрушивается на меня ранним утром после бурных ночных посиделок с друзьями. Я выглядываю в окно и понимаю, что впереди меня ждёт ещё один день, наполненный скучными бытовыми заботами, и внутренний маятник, достигший вчера точки эйфории, сейчас неумолимо движется в сторону апатии. Одиночество сопровождает меня и в моменты творчества, когда внезапно опускаются руки от осознания ненужности того, что я делаю. Проходит время, и повседневность берёт своё, выравнивая эмоции, смягчая тоску, но я всё равно помню, что это затишье лишь временно. Это та цена, которую приходится платить за радость видеть и понимать красоту, и не мне судить, насколько она высока.

А красоты в мире всё ещё хватает, и, конечно же, она пронизывает собой мой рок. Мне кажется, что творец, занятый своим делом, не бывает некрасивым, несмотря на свою внешность или комплекцию. Искусство одухотворяет человека до такой степени, что окружающие перестают замечать его физические недостатки. Знаменитый джазовый пианист Майкл Петруччани, тяжелобольной человек, карлик и горбун, выходил на сцену в сопровождении ассистента, помогавшего ему дойти до пианино и усесться перед ним на стул. Через несколько мгновений зритель до конца выступления забывал о том, как выглядит исполнитель, полностью растворившись в музыке. Что я могу добавить ещё? От красоты исполнительниц рока у меня захватывает дух, и все, когда либо любимые мною женщины, были красивы и слушали эту музыку. И, как часто я говорю друзьям, я хоть сейчас готов жениться на французской певице Милен Фармер, несмотря на разделяющее нас расстояние и солидную разницу в возрасте.

И, наконец, мой рок - это любовь. По-другому не может и быть, ведь она лежит в основе творчества. Любовь - это трудная работа, и для её выполнения требуется прилагать немало усилий. Порой я плетусь на репетицию без всякого желания, просто из чувства ответственности перед остальными участниками группы. Иногда приходится заставлять себя интересоваться их жизнью, задавать им вопросы, хотя заранее знаешь, что не услышишь ничего нового. Бывает и так, что приходится заставлять себя интересоваться жизнью вообще, превозмогать апатию, нежелание идти дальше, делать что-то новое. Никто и никогда не даст вам гарантию, что за эту работу вы получите вознаграждение. И всё-таки, когда я, сходя со сцены, обнимаюсь с пришедшими послушать нас друзьями, меня переполняет чувство всепоглощающей любви, и, может быть, тогда мне на мгновение открывается истинная суть вещей.

Усталость осенних сумерек и свежий ветер весеннего утра, похмельная тоска и острота трезвой мысли, проза и поэзия, отчаяние, надежда, смысл - всё это мой рок...

Рок-музыка осветила мою жизнь, она научила меня думать.

Примечания

* Интересная деталь: песня с таким названием является одним из главных хитов группы Технология - пожалуй, самого известного электронного коллектива в СССР. "Депешисты" Союза на чём свет стоит ругали "технологов" за плагиат, однако, несмотря на многие прямые заимствования из DM, советская группа, на мой взгляд, сумела занять достойную нишу в электронной музыке. По крайней мере, я всегда слушал их с удовольствием, совершенно не воспринимая как клона любимой команды. На "Танцы" был даже снят нехитрый клип. В нём есть пустые залы метро, потерявшийся в них герой и одиноко танцующая героиня. Подобные переклички весьма характерны для современной музыки, и я всегда получаю удовольствия, находя их и анализируя.

** Не скрою и того, что на протяжении всего концерта меня не покидало ощущение сродни разочарованности. Об этом замечательно написал Анатолий Гуницкий, известный в рокерских кругах Питера литератор и журналист, ярый пропагандист рока. В своей книге "Записки Старого Рокера" автор приводит следующий эпизод. В 1987 году он присутствовал на концерте одного из величайших гитаристов планеты Карлоса Сантаны, проходившего в рамках советско-американского марша дружбы. Можно представить, событием какого масштаба стало это мероприятие для советских рокеров, наглухо отгороженных железным занавесом от всего, что происходило в культурной жизни Запада. Гуницкий пишет, что ему было очень трудно свыкнуться с "чувством внезапной материализации сокровенного". От предстоящего действа он подсознательно ожидал "феерии", был готов увидеть "небо в алмазах и ангелов над вазами с шампанским", и, несмотря даже на великолепный концерт, не мог смириться с ощущением будничности происходящего. Похожие эмоции вызвал у питерских битломанов приезд в их город вдовы Джона Леннона Йоко Оно, оказавшейся элегантной женщиной с добрыми глазами, но уж никак не богиней из индуистской или какой-нибудь иной мифологии.

*** В своей музыкальной деятельности я тоже не обошёл тему сатирического отображения действительности. Пару лет назад мы с другом создали проект с загадочным названием на украинський мови. Раз в год мы, при участии знакомых музыкантов, записываем на видеокамеру альбом. Основной целью проекта является высмеивание всех и вся при помощи образных, хотя и не всегда политкорректных текстов, и эклектичной музыки. Последний на сегодня альбом посвящён превращению большей части человечества в зомби, которые, несмотря на свою кровожадность, выглядят значительно привлекательнее, чем были до своей трансформации. Жёсткая социальная сатира, знаете ли.

**** Сид Вишес - басист скандальной британской панк-группы Sex Pistols, воплощение нигилизма и страсти к саморазрушению.

Оставить комментарий © Copyright Рубан Алексей Николаевич (mr.ruban@bk.ru) Размещен: 19/10/2015, изменен: 19/10/2015. 80k. Статистика. Эссе: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Рубан Алексей Николаевич : другие произведения.

Мой рок