От автора: Я, грешным делом, всегда ожидал от писателей объяснений ситуаций, происходящих с персонажами того или иного произведения, несмотря на свою громадную любовь к Стивену Кингу, который, как раз, терпеть не может этого делать. И тем не менее, когда идея этого рассказа зародилась в моей голове, я отчётливо понял, что никаких объяснений давать не стану. Случившееся с моим героем просто нужно воспринять как данность, и не его вина, что, помимо своей воли, он оказался изгоем в этом мире. Здесь, наверное, уместно было бы провести параллели с Жаном-Батистом Гренуем Зюскинда, Грегором Замзой Кафки или, на худой конец, Говардом Митлой из Пальца того же Кинга. Впрочем, возможно, что это совершенно и не нужно. Так или иначе, мои дорогие друзья, мне бы хотелось, чтобы читая это, вы помнили об одном: от случайностей в нашем мире не застрахован никто.
**************
Я всегда был убеждён, что лучшими литературными произведениями являются вещи, не предназначенные для публики. Только в них степень откровенности и правдивости автора является максимальной, ведь, зачастую, писатель подсознательно подтасовывает или смазывает некоторые факты, опасаясь выставить себя не в том свете перед посторонними людьми. Так что, мой любезный читатель, глаз которого никогда не коснётся этих строк, в одном ты можешь быть уверен на сто процентов: всё, что описано здесь - чистейшая правда, лишённая глупой мишуры и полировки. Cкажу ещё, что мне бы весьма не хотелось, чтобы ты думал, что случившееся со мной имеет какую-либо социальную подоплёку. Всё произошедшее, каким бы из ряда вон выходящим на первый взляд оно ни казалось, является неотъемлемой частью нашего существования, и глупо думать, что хоть кто-то из обитателей этой грешной планеты может считать себя застрахованным от столкновения со слепым случаем. Итак, я начинаю свою историю, историю человека, которому суждено было стать Никем.
В тот период, когда люди уже начали поголовно покидать деревни и перебираться в близлежащие города, мои родители жили в крошечном ПГТ, дремучем и захолустном. Впрочем, точнее было бы сказать, что постоянно там проживала лишь моя мать, так как отец, проводник на поезде дальнего следования, не часто навещал родной дом. Правда, раз в десять дней его поезд делал двухминутную остановку на полустанке нашего ПГТ, и мать имела возможность обнять мужа, совершить беглый осмотр его верхней одежды и передать из рук в руки большой целлофановый кулёк, полный всякой домашней снеди.
Несмотря на эти нечастые свидания, в семье нашей царил полный патриархат, причём надо отдать должное отцу, который ни разу не позволил себе злоупотребить поистине безграничным терпением и преклонением перед ним матери. В их доме царила пресловутая атмосфера почитания хозяина, с обязательным дымящимся на столе обедом, ожидающим возвращения мужчины, священнодейством стирки нижнего белья мужа и прочей дребеденью в таком же духе. Порядок, стабильность и благонравие - вот три кита, на которых зижделось счастье нашей семьи.
Появление на свет долгожданного чада, заранее, заметим, спланированное, должно было прийтись на середину июня. Приготовления шли полным ходом, и отец заранее выговорил себе отпуск, дабы поприсутствовать при рождении ребёнка
( само собой мальчика, иначе не могло и быть ). И вот тут в размеренное течение жизни моих родителей и вмешался впервые тот самый слепой случай. Преждевременные роды за два месяца до положенного срока спутали все карты, и матери volens nolens пришлось отправляться в роддом одной. Естественно, о случившемся тут же телеграфировали отцу, а точнее начальнику одной из станций, на которую его поезд должен был вскоре прибыть. Ответ пришёл практически одновременно с первым весьма недовольным криком новоиспечённого гражданина планеты Земля и счастливым возгласом роженицы при виде сучащего ногами мокрого создания, поднятого вверх акушером. Отец сообщал, что в данный момент сойти с поезда не может, однако, ровно через неделю, во время очередной двухминутной остановки, будет безмерно рад лицезреть первенца и наречь его неким громким именем.
Надо сказать тебе, мой любопытный читатель, что вопрос об имени для ребёнка так до конца и не был согласован, иначе говоря, отец колебался в выборе из нескольких вариантов. Поэтому, когда счастливой матери, уже несколько оправившейся от родильных мук, сообщили содержание телеграммы, та была несказанно рада скорому разрешению проблемы. Оставалось лишь выждать вышеуказанный срок, в течение которого моя родительница предавалась радужным мечтам о предстоящем счастье втроём, а безымянный комок плоти медленно адаптировался к выживанию в новом мире.
Наконец, долгожданный день настал, и мать, крепко прижимая к груди конверт с сыном, оставила роддом и погрузилась в машину некоего друга семьи, любезно согласившегося подбросить её до полустанка, до которого было около 10 минут езды - почти столько же требовалось, чтобы пересечь наш ПГТ из одного конца в другой. И тогда слепой случай снова дал о себе знать. На середине дороги машина внезапно заглохла, и, несмотря на то, что выезжали с большим запасом, время, ушедшее на её починку, всерьёз обеспокоило мать. Тем не менее, до прибытия поезда оставалось ещё около 10 минут, и не случись с ним в тот день поистине невиданного опережения графика, судьба моя, вероятно, сложилась бы совершенно иначе. К полустанку автомобиль подъехал практически синхронно с рванувшейся вверх из трубы паровоза струи пара, сигнализирующей об отправлении поезда. Мать каким-то чудом умудрилась заметить наполовину высунувшегося из тамбура отца и бросилась бегом вслед удаляющемуся вагону, вытянув меня вперёд вопрошающими руками. Заметивший это отец напряг лёгкие и изо всех сил выкрикнул в сторону жены имя, которое его сыну суждено было носить на протяжении следующих приблизительно 70 лет. Однако, расстояние между ними было слишком велико, чтобы что-либо услышать, и, в конце концов, колёса, постепенно наращивавшие громкость звука, окончательно подмяли под себя звук голоса. Мать в растерянности остановилась, прижимая к себе ошеломлённого воздухом, бегом и новизной открывшейся обстановки меня. Тогда она ещё не понимала, что несколькими секундами до этого её сын стал Никем... И спустя много лет я продолжал задавать себе один и тот же вопрос: почему отец не сорвал стоп-кран? Скорее всего здесь сыграла роль служебная этика, запрещающая совершать столь экстренные действия в личных целях. Впрочем, не уверен, что это что-то могло изменить; факт свершился, и имя, предназначенное мне, навсегда исчезло под колёсами поезда дальнего следования.
Смею уверить тебя, мой виртуальный читатель, печать Каина ничто в сравнении с клеймом человека, ставшего Никем. Хотя, наверное, это не совсем верное выражение, клейма-то как раз никакого и не было, скорее наоборот, здесь речь шла о полном отсутствии внешних отличительных признаков. Как мало на самом деле люди задумываются о значимости человеческого имени. Теряющий его обречён на долю, горше которой выдумать невозможно. По сравнению с ним последний нищий, жестокий убийца, ожидающий приговора или дряхлый паралитик выглядят во сто крат счастливее, ведь они, по крайней мере, знают, что со стороны окружающих к ним существует какое-то отношение. Быть же Никем означает жить в вакууме, находиться среди людей, для которых ты пустое место. Впервые я столкнулся с этим ещё в очень раннем возрасте, когда во время одной из редких вылазок из дома увидел вдруг в нашем дворе молодую женщину, весело игравшую со своим маленьким сынишкой. Моё сознание не в силах было вместить эти смеющиеся, сияющие от восторга лица, полные нежности глаза матери и возбуждённые радостные крики карапуза, догоняющего большой резиновый мяч. Так недоумение стало одним из самых первых моих детских впечатлений. Но даже тогда я не стал просить мать разъяснить мне увиденное ибо подсознательно чувствовал, что вопрос мой будет оставлен без внимания. Не подумай только, что я был полностью забыт своими родителями. Нет, испачканные мной пелёнки регулярно менялись, процесс кормёжки проходил вовремя, как и положено, около четырёх лет мне показали буквы. И всё же создавалось впечатление, будто происходило всё это по инерции, словно мать с отцом выполняли некую механическую работу, совершенно меня не замечая. Воистину, быть Никем - непосильное бремя.
Несложно, наверное, представить, как трудно проходил процесс моего становления в мире с того момента, когда я понял, что в корне отличаюсь от всех остальных, у которых в метрике вместо прочерка стоит имя, которых по вечерам громкими криками зовут со двора домой родители, кого в школе вызывают к доске... Я был лишён всего этого, ведь дворовые дети меня не замечали, школьные учителя за все годы обучения всего пять или шесть раз обращались ко мне с устными вопросами, да и то исключительно в те редкие дни, когда в нашем, и так немногочисленном классе, отсутствовала большая часть учеников, и не заметить меня было уже просто невозможно. Что ж, человеческое общение мне с детства заменили музыка и книги. Библиотека была для меня чем-то большим, нежели дом, там я просиживал сутками, абсолютно не опасаясь быть с позором препровождённым назад в школу по совершенно понятной причине - на меня просто не обращали внимания. Деньги же, предназначенные на школьные обеды, я тратил на покупку донельзя запиленных пластинок, в обществе которых чувствовал себя неизмеримо комфортнее, чем в окружении людей. В этом нет ничего удивительного, ведь ни музыке, ни литературе нет дела до того, кем ты являешься, они просто существуют вне времени и пространства. Приблизительно в то же самое время мне стали сниться отчётливые и яркие сны, с поразительной точностью воспроизводившие картины тех дней, когда я должен был потерять своё имя. После таких ночей мне всегда было очень худо, особенно в первые минуты после пробуждения, когда отвращение к миру за окном захлёстывало с головой. Не знаю, что произошло бы, решись я тогда проэкспериментировать и не выходить из комнаты. Весьма вероятно, обо мне могли вообще не вспомнить.
Время шло, я с грехом пополам окончил школу и поступил в какой-то техникум в городе. Сообщение об отъезде родители восприняли совершенно равнодушно. На тот момент все их помыслы были сосредоточены на моём младшем брате, появившемся на свет за несколько лет до того, как я распрощался со школой. Изменился уклад, но суть моего существования осталась прежней: ситуация в техникуме как две капли воды походила на школьную. Правда, тут ко всем моим проблемам прибавились ещё и терзания пубертатного периода, ведь ни одна девушка не собиралась встречаться с человеком, который в прямом смысле слова ничего из себя не представлял. Окончив техникум примерно с теми же успехами, что и школу, я устроился конвейерным рабочим на одно великолепное предприятие, значимость которого в промышленности нашей страны была вполне сопоставима с моим местом в этом мире.
Тебе, наверное, уже давно не терпится спросить, что в конце концов, подтолкнуло меня рассказать обо всём произошедшем? Можешь не беспокоиться, твоё любопытство будет удовлетворено. Вчера вечером на тридцатом году своей жизни я впервые почувствовал себя счастливым. Произошло это совершенно спонтанно и неожиданно. Было около семи вечера, и я брёл с работы домой, медленно передвигая по тротуару уставшие за день ноги. Как обычно, вокруг бушевал людской поток, и в целях предосторожности мне пришлось вскоре переместиться почти вплотную к стенкам домов, чтобы не быть раздавленным толпой окончивших очередной рабочий день сограждан, и без того мало что замечающих вокруг себя. Внезапно, что-то заставило меня остановиться возле очередного магазина модной одежды, вывеска которого была подсвечена гирляндой разноцветных лампочек, перекликавшихся друг с другом в сгущающейся темноте. Ещё не до конца понимая, что со мной происходит, я толкнул на себя дверь и шагнул внутрь.
Магазин встретил меня ярким светом электричества, мерным жужжанием кондиционера и слабым запахом парфюмерии, витавшем в воздухе. Немного ошалев от совершенно непривычной обстановки, я замер на месте и в этот момент услышал откуда-то справа мелодичный женский голос:
--
Вы что-нибудь желаете посмотреть?
Как я осознал уже впоследствии, девушка-продавщица просто-напросто наткнулась на меня, выходя откуда-то из подсобки, но тогда факт того, что ко мне вдруг обратились, меня ошеломил. Я медленно, как на шарнирах, повернулся к ней, мазнув взлядом по овалу свежего лица в обрамлении короткого чёрного каре, и внезапно севшим голосом, проскрипел:
--
Да, нннет, в общем-то... я просто проходил мимо...
Не знаю, что повлияло тогда на девушку, были ли это мои слова, или просто она наконец-то заметила, с кем имеет дело, однако, она вдруг слегка дёрнула правым плечом и, бросив куда-то в пустоту плоское Извините, мы закрываемся, двинулась дальше, оставив меня в ступоре стоять посреди зала.
Дальнейшие события во многом остаются для меня загадкой, так как с этогомомента я как-будто попал в другую реальность, где всё было затянуто вязким белым киселём, мешавшим сосредоточиться и разглядеть происходящее вокруг.Я почти не помню, как поджидал выхода девушки из магазина, прислонившись спиной к столбу с неработающим фонарём. Кажется, начался дождь, и улица практически опустела, лишь один я не трогался с места, наблюдая за освещёнными стёклами магазина. Затем она наконец вышла, и я двинулся вслед за ней. Припоминаю, что из-за непогоды прохожих нам навстречу практически не попадалось, хотя в любом случае я мог совершенно не волноваться, что меня кто-то запомнит. Поначалу я держал приличную дистанцию, однако, когда девушка свернула в какой-то малоосвещённый переулок, я, повинуясь некоему неведомому зову, резко бросился вперёд, в несколько секунд нагнал свою продавщицу и принял руками её разворачивающеесяко мне тело.С этого момента всё происходящее вдруг снова обрело поразительную чёткость. Я даже успел заметить тусклый золотой блеск её серёжки, укрывшейся за прядями мокрых чёрных волос, и, внезапно, мне почудилась в этих тёмных пронзительных глазах вспышка узнавания, хотя я и знаю, что такого быть не могло. Она попыталась закричать, но я зажал ей рот рукой, одновременно увлекая за собой вниз. Явственно помню глухой звук удара её затылка о мостовую и свои пальцы, крепко сжавшие нежную вздрагивающую шею... Домой я вернулся в двенадцатом часу и тут же отправился в постель.
Мой идеальный читатель, ты думаешь, что хоть что-нибудь понял? Как знать, вполне возможно, в нашем мире ни в чём нельзя быть полностью уверенным. Так или иначе, сегодня утром я проснулся с ощущением неимоверного счастья, сам ещё не до конца понимая, откуда оно исходит. Я, конечно, осознавал, что это как-то связано с событиями прошлой ночи, однако, не мог уловить логической привязки. Выйдя на улицу прямо в лучи утреннего осеннего солнца, я, ведомый импульсом, двинулся к газетному киоску. Проходя мимо скамейки, где расположились двое пенсионеров, я вдруг приостановил шаг, когда домоих ушей донёсся обрывок разговора:
Слышали, в нашем районе, говорят, вчера какую-то девицуубили. Переполох был, скорая, соседи все из дома повыбегали...
--
Да, вот ведь время настало, одни ужасы вокруг. Теперь, наверное, убийцу искать станут?
--
Искать? В поле ветер они скорее найдут, чем душегубов этих.Сейчас вон молодёжь какая, каждый второй - наркоман, вот и не поделили, видать, что-то...
Дальше я не слушал. Последняя деталь мозаики встала на своё место, и, наконец-то, истинная причина моей эйфории предстала передо мною. Я, человек без имени, Никто, изгой, живущий вне общества, совершил нечто, от чего это самое общество всколыхнулось. Теперь одни станут обсуждать мой поступок, втайне боясь, чтобы нечто подобное не произошло и с ними, а другие безуспешно будут стараться поймать убийцу. И никто из них никогда не поймёт, что это я реализую своё право на нишу в этом социуме, делаю то, что будет замечено и оценено остальными его членами. Ветер в поле... Он и не знает, насколько он прав, этот старик. Конечно, легко ли вычислить человека, которого фактически нет? Впрочем, это их право, и они могут делать то, что им угодно.
Я подставил лицо ласковым солнечным лучам и почувствовал, как губы сами собой расходятся в улыбке. Мне вдруг пришло в голову, что вечером, наверное, стоит взять с собой из дома нож. Говорят, почерк работы нужно периодически менять.