Рубанюк Владимир Иванович : другие произведения.

Русь заповедная, ч-2 "Дела державные"(отрывок N-4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Коментарии, замечания, пожелания и оценки оставляете пожалуйста здесь

   Еще до восхода с каждым днем запаздывающего солнышка, выступают уже вдесятером в дорогу по Ладному тракту. Вокруг могучий лес внушает чувство безлюдности. Слабо оживлённый путь идет в некотором отдалении от русла одноименной реки, чаще и вовсе от неё отклоняясь к северо-востоку, идя напрямую к северной дуге самой южной реки Руси. А там к востоку соединяется с большим трактом, идущим от Горохова в Новоград. Который в свою очередь в одном дне пути до первой столицы распадается на нижний и верхний тракты. Путь не близкий дней на десять при благоприятном течении обстоятельств.
   Вчера пришлось купить еще одну лошадь и кое-какого снаряжения на усмотрение опытных участников похода, так как подобранный на площади кузнец не проявляет к собственной судьбе никакого участия. Все такой же отрешенный, не ест почти не пьет, слова не обронит, да и не смотрит почти никуда, всё землюшку скоблит безжизненный взор.
   Не бывшие на площади товарищи встретили нового участника с отблеском растерянности и только Макар хмурился узнав что за личность введена в команду. По большому счету никто кроме Веселина участия к вчерашнему арестанту не проявляет. И только отшельник, словно кошка с котёнком в зубах, таскающая беспомощного с места на места не зная, где надёжней пристроить, возюкается с дезориентированной несчастием детиной.
   На вопрос Берестова, почему он так заботлив к отверженному, знахарь отвечает:
   - Помнишь Василь, я тебе уже говорил: я помогаю всем нуждающимся в моей помощи, пусть это человек или тварь не людская! В том мой путь. И если бы Гордей пришел в мою хижину на болотах, без вопросов принял бы и позволил жить сколь угодно долго.
   - Что и в самом деле нет места куда его можно пристроит по хорошему? - чешет нос Василий испытывая беспокойства что новый человек может стать обузой.
   - Есть конечно, - понимающе улыбается бывший отшельник.
   - И где?
   - В монастыре, - следует логичный ответ.
   - Точно, я от забот как-то сам не подумал, - слегка зардеют щеки христианина.
   - Но тут есть целых два Но, - предупреждает Веселин.
   - Какие? - натягивается кожа на лице посла.
   - Во-первых, он должен сам изъявит желание, иначе они к себе не возьмут, он это как бы ну - язычник. Его согласие будет означать отказ от веры предков. А при его теперешнем состоянии...
   Оба оглядываются на скомканную фигуру кузнеца.
   - Во вторых вблизи этих мест его точно не возьмут, таких отправляют куда-нибудь подальше от родного племени. - продолжает растолковывать знахарь. - Тут понимаешь, все дело в хрупком балансе мирного сосуществования христиан и прочих.
   - Заметил, - вздыхает Берестов. - Стараются не лезть в дела общин, каждый в своей.
   - Как бы ты не старался, но первого настоятеля на нашем пути мы сможем встретить только в Истоке. Места эти прямо таки не церковные.
   В обеденный привал, Вольх извлекает писчие приборы, раскладывает бумагу, в упор глядя на Василия, требует:
   - Давай боярин, будем продолжать прерванное изучение премудростей слога.
   Снова перо и чернила выводят танец букв. Писарь настойчив и терпелив, постигает образ речи и завитки посольских изысков, словесные узелки придворного этикета. За трудами бумажными с измазанными пальцами, не замечают как поспевает обед.
   Не успевает Воило снять котёл как туда Веселин вешает ёмкость поменьше бормоча, что-то вроде - ну хватит. Готовит неприятно пахнущее зелье, иногда поглядывая на безжизненную фигуру бывшего штрафника из Лельничева.
   За обедом знахарь, прежде чем взять ложку, приступает с допросом.
   - Ну а теперь, голубчики вы мои, скажите, - мягко вопрошает Веселин. - Что там у вас с посадником не сладилось?
   - С чего ты взял? - лепит непонятки Вольх.
   - После вашего возращения из гостей на утро, городничие на нас как-то косо поглядывать стали, раньше безразлично или даже приветливо, а тут все как один будто мы тать какая на горячем не пойманная. Ну, это полбеды. Я ещё накануне сговорился с лекарем местным, поговорить о делах наших травных, он был так рад, что не хотел меня отпускать на ночь. А утром даже во двор не пустили, а его подмастерье сказал, что не примет и хозяин впредь не желает меня видеть.
   - Это мы взглядом с посадником не сошлись, - хитро щурясь опережает Василий десятника с ответом.
   - И как сильно?
   - Сильнее не бывает, - вносит мрачный Вольх долю в прояснение ситуации.
   - Что, нам вот дорога на Лельничев заказана? - вздергивает бровь Мазур.
   - Точно, лучше без крайней надобности туда не завялятся, - подтверждает старший.
   Взгляды всех направлены на посла.
   - Это для дела, - улыбаясь отвечает Берестов.
   - Ну, раз для дела...
   Долго же не рассиживаются, Вольх хочет к завтрашнему полудню покинут пределы лиственных великанов. Напоминает, что леса вокруг не самые лучшие места в краю, гремели до недавнего времени отчаянными разбойниками, говорят, пытались даже взять приступом сам город.
   Вечером на ночном постое все замечают результат Веселиновых мудрствований с травами - Гордей проявил легкий интерес к окружающему миру, наконец-то ест. Не стоит тревожиться, что подобрыш уморит себя голодом.
   На следующий день, как и рассчитывал Вольх, в районе полудня покидают лес. Местность слегка холмистая, косогоры облеплены стогами и копенками, кто-то основательно заготовил корма. Знающие поясняют, что это мужики из местных деревень, стоящих немного северней тракта, подальше от взоров дорожного лиха.
   С утра Берестов какой-то странный, ни с кем не говорит, почти не ел, в глаза не сморит. Но никто не задаёт вопросов. Едут, переглядываются лишь кузнецу и "наседке" знахарю дела нет.
   У подножья отлогой возвышенности, встают на обеденный привал. Василий ничего не говоря, прочно игнорируя десятника, забирается на самый верх. Сидит в одиночестве. После завершения текущих дел, Вольх решает присоединиться к загрустившему послу. Разглядывая окрестности, припадает на пожелтевшие остовы травы. Поначалу ничего не говорит, но видя, что реакции от уединившегося не будет, спрашивает прямо:
   - Ты Василь, уж скажи, что тебя терзает?
   Тот молчит некоторое время, разглядывая загрубевший срез соломины, то и дело проверяя подушечкой большого пальца прочность острия. Наконец решается:
   - Если я правильно вел счет, то сегодня день рождение моего сына!
   - Не горюй, - улыбается десятник. - Порадуйся, ведь не один он, родные там.
   - Да я и не горюю, - передергивает плечами отец именинника. - Вернее не столько о сыне, как...
   - А что так? - показывает товарищ умолкшему заинтересованность.
   - Понимаешь, я сегодня утром осознал... прочувствовал - нет у меня больше семьи, - Берестов прячет влажный блеск очей.
   - С чего ты взял, - пытается успокоить старший.
   - Я уже говорил, что значит в нашем мире три года.
   - Три года они везде - время! - парирует Вольх бороздя взором над вершинами перелесков.
   - Но и это не все, - набирает Василий полные легкие воздуха, будто в омут занырнуть собрался. - Я вдруг понял, что меня не любила моя жена. Да ей было со мной удобно, да и я еще..., ну..., короче я был у неё подкаблучником! Ой, это...
   - Я понял, - облегчает понимание десятник. - У нас это зовется бабий подпяточник.
   - Вот так, им я и был, - усмехается прозревший. - А разве подка... подпяточников ждут!?
   Вольх молчит, разглядывая чему-то развеселившихся внизу спутников.
   - Любил я её, любил! - ставит точку в короткой исповеди. Но тут же риторически вопрошает. - А разве это любовь?
   Не дожидаясь ответа, встаёт:
   - Хочу побыть один, к обеду позовёте.
   Уходит по склону с другой стороны, брёдет к окраине перелеска, резкими неровными движения расчленяя соломинку повдоль. Почти достиг дна ложбины, целенаправленно двигаясь к острию рощицы на другой стороне, где кустарник густой каймой пестреет листвой раскрашенной осенью. Зачем не зная сам. Но тут отмечает скованность тела, рука хватается за меч, вокруг плывет пространство - чувство такое, словно все идет как нужно, а вот сознание запаздывает и не поспевает даже за телом. Спирает горло, пронимает уды скованность, в сердце взбрыкивает паника.
   Из-за леса впереди вырываются четыре всадника цвета беззвездной ночи, вьются мраком широкие плащи, бросок стремителен и кажется неумолимым, фатальный исход предвещает порыв. Сжимает грудь восставший ужас и бешеный всплеск паники запирает челюсти - давит готовый вырваться крик, в гортани вязнет голос. Тело деревенеет - не пошевелится, лишь рука ухватившая рукоять сжимается все сильнее и сильнее; кажется, проминает металл, он будто плавится, отвечает приятным теплом. А четвёрка настигает фатальной судьбой.
   В голове, словно плененная горлица бьется здравый смысл - кричать! Неизвестно откуда, из каких уголков - прорывается воля.
   - Кххрааа, - едва слышно пробивается из запечённых уст первый звук и вот будто выбита пробка, окрест оглашает невероятной силы крик - А-аа!
   Не крик, а вселенский ужас, наполненный беспомощностью и мольбой о спасении. Чудо, страшные всадники не так ужасны и тело свободно. Бежать!
   Ноги перебирают землю как никогда в жизни, откуда только такие способности. Уже остывшей от паники головой, отмечает, все равно не успеет до своих. Но нет на вершине Горазд, гнется лук под натягом тетивы.
   -Фью, - поёт неотвратимую песню стрела.
   По обе стороны семистрельца неровной цепью прорываются верные друзья во всеоружии, но поравнявшись со стрелком дальше не идут, да и он не натягивает более лука.
   Василий настигает их, оборачивается. Успевает лишь заметить как за деревьями испаряются темные плащи. Враг отступил. Берестов собран, немного стыдится панического крика. Нервная встряска убила хандру, сама жизнь завяла - не кисни, подбери нюни, смертельная опасность рядом.
   - Вот не ждали! - щерится Мазур.
   - Да Василь, не отстают от нас "друзья", - отправляет Вольх клинок в ножны. - Как же это мы упустили... Могли бы догадаться, что не отстанут бездушные посланцы.
   - Это те самые? - вопрошает Веселин. - Ведомые неизвестным ведьмаком?
   - Вот они, - шустрее всех с ответом "казначей".
   - Крепко ты Василь, видать, им нужен! - нахмурившийся знахарь сгребает подбородок в кулак.
   - Теперь, Василь, в одиночку никуда, - говорит десятник и без того очевидное. - Не отстали, теперь не отстанут пока не поймают или мы их не посечем.
   - Или я не уйду через Врата, - выдвигает спасённый третью вероятность.
   - А вот за это ручаться не буду, - пугает Вольх.
   Оба переглядываются. Вокруг витает дух тревоги, не будет путешествие спокойным. Странные всадники словно стая гиен кружат вокруг ослабевшего льва, ждут только подходящего случая.
   - Ты что не попал? - обращается Макар к следопыту.
   - Прямо в сердце! - оскорбляется Горазд.
   - Но как же так...? - удивляется самый юный.
   - Не простые это всадники, - еще раз напоминает десятник.
   - Нечисть какая? - голос Добромила напряжен.
   - Нет, не нечисть, - качает головой Веселин. - Они под солнцем ходят, здесь что-то другое.
   - Ладно давайте назад, - Вольх берёт Берестова под локоть. - Обедать и в дорогу.
   Спутники сбиваются в кучу вокруг посланника, образую защиту из тел, хотя уже и не нужную.
   - Эх стрелку то уволокли, - сокрушается Горазд.
   - Ничего, новую купишь, - успокаивает Макар.
   - Купить-то не беда, да только хорошая стрела с душой делается, а такие не продают.
   - Да ну! На торжище каких только не сыщешь. И такая и сякая...
   - Дурак ты Макарка, - беззлобно одергивает следопыт молодца. - Знать тебе должно, что вещь - сделанная на совесть, в кою душа вложена, на торжище никто не понесет. Такая вещь либо своими руками создаётся, либо дарится...
   - Либо наследуется, вот! - и в этот спор успевает влезть Мазур.
   На стоянке ждет вытянувшись в рост, проявивший интерес к происходящему Гордей. Видимо, чужая беда всколыхнула в глубине человеческое, прорвало самопожирание виною, не умерла душа. Стоит, щеки ввалились, под глазами черные круги, но в глубине очей вопрос и участие. Разглядев, что все в порядке и никто не пострадал, сникает, к счастью, оставаясь адекватным внешнему миру, нет-нет да разглядывает людей вокруг.
   Уже во время трапезы, необычно задумчивый Веселин переспрашивает:
   - Так, значит, их ведьмак ведёт.
   - Угу, - мычит кто-то через набитый рот.
   - А ведь ведьмак перед нападением свою жертву давит! - с этими словами устремляет внимательный взгляд на Берестова.
   Обедающие разом вскидывают взоры на знахаря.
   - Ты Василь скажи, - продолжает тот. - Тебе речь зажимало, мешало кричать?
   - Конечно, и вообще был как деревянный, и грудь давило, и в горле будто песка засыпали, - рассказывает о состоянии Василий.
   - Ты меня не то что удивил - потряс просто. - Травник и впрямь смотрит изумлёнными глазами. - Ты сумел противостоять воли ведьмака!!!
   Все взоры впиваются в Берестова. Вольх, понимающий о чем речь, оценивает товарища будто видит в первый раз, проникновенно заглядывает в глаза излучая дивную внимательность. Воислав, похоже, имеет так же некоторое понятие о предмете, меряет посла уважительным взглядом. Объект внимания лишь пожимает плечами, оттянув нижнюю губу.
   Заканчивают с обедом. Начинают сборы в путь. Веселин перехватывает Берестова у очага:
   - Ну-ка, отойдем в сторонку.
   Отдаляются шагов на десять, но спутники одним глазом поглядывают на них, другим на дело.
   - Кем бы ты ни был, но противостоять ведьмаку сам бы не смог, - безапелляционно объявляет знахарь. - Нет в тебя способностей к этому, уж поверь мне.
   - Ты прав мой друг, - разводит руками Василий. - Но я не знаю, что тебе сказать!?
   Травник погружается в задумчивость, теребит мочку уха:
   - Хорошо, что ты делал, расскажи.
   - Ну не знаю... шел, соломинку мял... Крестик может быть? Но он самый обычный, таких полно.
   - Дай поглядеть, - бывший отшельник внимательно разглядывает серебряную вещь.- Ты прав, обычный. Чувствую освященный, не более. Может оберег какой?
   Посланник отрицательно качает головой поджав плечи, но замечает:
   - А, я еще за меч держался.
   Тут лицо старца просветляется:
   - Позволь еще раз взглянуть на него!
   Берестов с готовностью выполняет просьбу товарища. Тот принимает в руки оружие с осторожностью. Вначале долго щупает рукоять и гарду, водит пальцами по узорам. Только потом вынимает слегка из ножен и касается гравировки желоба, вершит загзагообразные движения вдоль всего открытого полотна. Наконец прикладывает голую сталь к щеке, будто прислушивается. Отнимает через минуту, отдаляет на вытянутую руку, разглядывает с расстояния. Задвигает на место и передает обратно владельцу:
   - Не знаю что сказать... Определённо тут что-то есть, едва различимое и сидит глубоко словно дремлет.
   - Хорошо это или плохо?
   - Не думаю что плохо, но ничего определённого сказать не могу. Я не так силен как некоторые, первый раз, тогда на острове, даже не почувствовал ничего.
   - Не простой у меня трофей, я так понимаю.
   - Будем в Горохово, обязательно покажи Ведогоре! - настоятельно советует озабоченный Веселин.
   - Мы не планировали никуда заезжать, время дорого.
   - Придется, не столько из-за меча, сколько по милости ведьмака преследующего нас.
   Василий даже рад, что снова увидится с мудрой женщиной.
   - Что бы ни случилось, не расставайся с ним, - знахарь кивает на клинок. - Похоже ведьмак не знает что произошло, получил отпор и будет гадать о причинах. В ближайшее время, я думаю, подарков от него не будет. Но боюсь, он изменит тактику.
   - Что ему надо? - морщится Берестов.
   - Если бы я знал, - разводит руками травник. - Мы даже не знаем кто он и зачем ты ему так нужен. А ведь нужен именно ты, не что-то у тебя, а твоя персона.
   - Я слышал, что ведьмаки не действуют самостоятельно.
   - Не совсем так, - качает головой Веселин. - Ведьмаки обязаны своим существованиям чародеям, они зависимы от них, иначе утратят силы. Потому и служат по своей воле оным.
   - Есть мысли о том кому служит наш тайный спутник? - без особой надежды на положительный ответ интересуется Василий.
   - Мне сразу же в голову приходит Марга, - быстро отвечает бывший отшельник, как ждал вопроса. - Это она падкая на все странное и необычное. Сказывают у нее на посылках до дюжины таких слуг.
   - А Ходота?
   - Не исключено! Ему так же прислуживает парочка, может больше. Знаю еще двоих чародеев, куму служат ведьмаки. О других точно не скажу. Но сам я склоняюсь к Марге, есть у меня на то свои причины, мысли.
   - Ясно, я понадобился какому-то чародею. А не может ли кто-то в наших рядах быть ведьмаком? - посланник бросает короткий взгляд на Добромила.
   - Нет, нет, - широко улыбается знахарь. - Я бы сразу увидел, да и Вольх их чует. Но вы встречались с ними.
   - С ведьмаками?
   - Я думаю, двоих точно видели.
   - И кто же? - блеснули очи Берестова в возбуждении.
   - Вы были в Погосте-на-топях?
   - Да, пришлось зайти в гости.
   - Встречал Борылчуна?
   - Так он один из них.
   - Ага, - кивает с усмешкой Веселин.
   - А второй?
   - Э нет, теперь это твоя задача, распознать второго,- грозит пальчиком травник. - Жизненно необходимо научится это делать?
   - Арфения? - пытается угадать Василий.
   - Не гадай, не она, - хмурит брови знахарь. - Скажешь, когда будешь знать точно, кто!
   Возвращаются к остальным, почти все готово к выезду, но Веселин не спешит. Теперь отводит с собой Вольха подальше от остальных. О чем говорят не разобрать. Знахарь большую часть разговора держится за подбородок, иногда разводит руками или стоит внимательно слушая собеседника. Вольх топчется на месте уперев руки в боки то и дело поглаживая или почесывая затылок. Наконец возвращаются. Десятник бросив короткий взгляд на меч Берестова командует отбытие.
  

*****

  
   Барма разглядывает подопечного отдыхающего после прогулки по округе. Гордый южанин дышит неровно, мешки под глазами порозовели, в то время как щеки бледны с легкой тенью неба, кончики пальцев подрагивают мелкой неровной дрожью - типичная картина попавшего в зависимость от напитка единения. Не очень приятная процедура, но крайне необходимая иначе ничего не получится, ни откроется тело для обряда восстановления, так нужное подорванному здоровью.
   Чужеземец показал удивительную волю к жизни, находясь практически за гранью бытия, сумел вывернуться из хватких лап Мораны. Даже видавший виды Всерад, латавший искалеченного, подивился жизнелюбию черноградца. Стражи знают свое дело превосходно, но почему-то в этот раз не исполнили работу в должной мере. Развороченная шея говорила, что здесь жизни делать нечего, но каким-то чудом не пострадала река жизни.
   Что это случайное стечение обстоятельств или всемогущий рок? А может чье-то иное всесильное покровительство. Успехи чужака на дороге к жизни заставили Мудрейших взглянуть на его судьбу внимательней. Что там увидели, никому не говорят, но решили помочь пострадавшему на пути выздоровления, единодушно согласились провести крайне сложный обряд единения, что делается в редких случаях, не многие удостаиваются такой заботы. Ахаву стоит позавидовать, его тело обновится, станет как у младенца, лишится всех ядов и грязи, уйдут явные и не явные недуги, очистится дух. И если он не умрёт раньше времени насильственной смертью или от несчастного случая, то проживет много дольше чем отведено изначально при рождении.
   Высокородный открывает воспалённые глаза, взирает вопросительно-моляще.
   - Еще чуть-чуть мой друг, - успокаивает его Барма. - Уже завтра рано утром закончатся твои мучения.
   Питие единения заметно поработило тело, захватило каждый уголок воина, мучает жаждой уже и душу. Это хорошо, благой знак, значит, обряд пройдёт наилучшим образом. Завтра мужчина враждебного племени получит величайший дар Леса. Что сделает эта, бесспорно, неординарная личность, сильный человек - с даром, которым никто из народа почитающем Чернобога не награждался доселе. Использует во благо? Или поведёт несметные орды в новые набеги, разорять цветущие земли, брать полон, что бы виновных, а главное безвинных принести в жертву ненасытному Чернобогу носящему на их наречии имя Тха. Кто знает...
   Мудрейшие, но они не поделятся ни с кем своими видениями. Что-то же их подвигло на беспрецедентный шаг. Вызвало благосклонность к судьбе южанина, пришедшего в пределы Лесного царства с оружием и недобрыми намерениями. Хорошо, спасти жизнь человеку не взирая на враждебное происхождение - это понятно. Сам бы так поступил. Но такой подарок, не ошибка?
   А знают ли они? Или снова эта их изменчивая многомерность путей... Все же жизнь показала, просто так Волхвы ничего не делают.
   Даже если спасенный превратится в кровавого хищника, за этим стоит нечто еще, что-то более значимое. Как показали века, Мудрейшие всегда правы, даже если возвращают к жизни чудовище. Как не просто наставнику черноградского офицера, а необходимо принять решение людей видящих будущее и помочь всемерно вверенному лично ему человеку.
   Ахав спит, послеобеденный сон продлится еще час, стоит заняться другими делами. Бросает взгляд на правую сторону шеи подопечного, ставшей сплошным шрамом. Неровная поверхность затянута розоватой пленкой кожи, тонкой и некрасивой. Резко контрастирует неестественной светлостью напротив смуглой кожи. Насколько были успешны в излечении, сказать трудно. Привыкший терпеть воин, никогда не жаловался и вряд ли пожалуется в случае не совсем корректной сборки. Но сейчас беспокоится, нет смысла. Завтра даже если что не так, всё будет поправлено.
  

*****

  
   Горазд рыщет по округе, как тогда на чужой земле. И это в родной сторонушке. В отряде ощутимо напряжение, четыре всадника дерзкой атакой стряхнули беззаботность с каждого. Теперь и Берестову прибавилось дел. Вьючную лошадь, о которой заботился следопыт, пришлось взять под свою опеку. Больше доверять тягловую лошадку некому. Надежды на подобранного лелича, нет. Тот еще впадает в прострацию, а когда реагирует на внешний мир, рта не открывает и на вопросы не отвечает, упорный парниша, гордый в самоедстве.
   На вечернем привале к Василию подступает Воислав:
   - Так Боярин, вижу без воинского умения тебе никак не обойтись, буду учить - не обессудь!
   - Опять жердью махать... - делает ученик губы черносливом.
   - Нет, это обождёт, ближнему бою! - мастер воинской науки хлопает по ножнам.
   Берестов заходится в улыбке, хватается за рукоять своего "чудо" клинка. Но Воило качает головой:
   - Прежде чем махать железкой, запомни одну вещь: дух булат крошит! А так как ты не умеешь не того ни другого...
   Поднимает с земли сверток, извлекает две одинаковые деревянные копии мечей:
   - Поначалу после копейного боя хотел тебя к владению топором приучить, но раз ты меч завел, то к нему и будем науку сводить.
   Василий берет предложенный инвентарь - тяжел, всяко увесистей собственного трофея, смотрит на мастера вопросительно.
   - Осина, - проясняет Воислав. - Специально, что бы и руку набить.
   Внимательно смотрит, как ученик ухватился за макет, морщится как кот понюхавший валерьянки. Показывает как надо, помогает правильно разместить ладонь и пальцы на черене. Вертит своим, указывает как должна двигаться рука с оружием. Требует от подопечного повторения. Тот толи вертит не так, толи рука сместилась - бац, по костяшкам. Вот тебе и не обессудь! Пробегает по спине Берестова холодок - битым бить нещадно, сколько длится науке столько и будут прилетать огорчения. Знает Воилу не одолеть, а значит, истязание будет бесконечным, ну или всё оставшееся время. Воило это не Вольх - бывший писарь буквально, хотя мягко вдалбливает науку грамотности и придворного этикета в трудного переростка настойчивым словом. Воин лишних слов не любит, повторение тумаков стоит.
   - Больно ты жесток, - подаёт в защиту голос Добромил.
   - С дурнем иначе никак, - не церемонится Воислав. - Только время тратить.
   Затрещины постоянны, не увернуться не уклонится, учитель ловок и быстр, всегда найдет чувствительное место.
   Дружина наблюдает за обучением - смеются, подначивают, но без ехидства, без злобы, как на развлечение. Даже угрюмец задрал голову, следит за нелегким делом посла, неодобрительно скошено лицо.
   Через час, уже в сумраке, Воислав прекращает мучение. Побитый Берестов присаживаясь к костру в сердцах шипит:
   - Не моё это, я словом силен.
   - А у ведьмака в лапах трепыхаться - твое!? - услышал мастер нытье, осаждает.
   Прав Воило, не обойтись без мало-мальского умения, навыков ближнего боя. Не то это место, да и стыдно все время прятаться за спины товарищей. Стискивает зубы: "всё учитель не дождешься у меня жалоб!" - молча клянется Василий.
  

*****

  
   Ахава будят не свет не заря, в помещении кроме наставника еще четверо крепких мужчин.
   "Вязать будут" - напрягается проснувшийся от первой мысли. Но тут же гонит её прочь, не то это место. Все еще мерит окружение мерками своих краёв. Расслабляется, а все тело жжет противоестественной жаждой. Сглатывает.
   - Вот и пришел твой час! - улыбается Барма. - Сейчас ты забудешь свои мучения, а скоро и вовсе будешь иным человеком.
   Наливает в чарку темно-коричневую, тягучую как свежий мёд консистенцию. Тошнотворный запах мгновенно завоевывает пространство, пришедшие люди жмурятся от резкости, зажимают носы.
   - Пей быстрее, - требует наставник. - Избавь нас от испарений, напиток совсем не плох, не то, что запах.
   Высокородный мужественно отправляет в рот питиё. Вкус никакой, постная жидкость. Полость рта размягчается, язык почти не послушный, уходит ощущение какого-либо вкуса. С последним глотком, начинает распадаться тело, мышцы самопроизвольно расслабляются. Падает размякший воин назад на мягкую постель. Все естество охватывает блаженство.
   Помощники Бармы без лишних наставлений подхватывают безвольного человека, выносят наружу, укладывают на носилки. Поднимают ношу на плечи, готовы идти.
   - В путь! - командует старший.
   Ахав чувствует движение, но никак не может собрать мысли воедино, сфокусировать зрение - все плывёт. Ему легко хорошо, воздушно. Хочется взлететь и упорхнуть в небесные дали. Зачем это тяжелое тело, так хорошо без него - обуза, удрать от мирских бед, забыть о долге. Всё это прах и только вечность имеет значение.
   Постепенно зрение обретает приемлемую четкость, осознает, над головой предрассветное небо приветствует через густую листву. Рядом мерещится не то конь, не то чудище с огненной гривой с рогом во лбу и золотым глазом взирающим с превосходством. Замечает светлые головы, несут высоко.
   - Не слишком ли ему много дадено? - слышен чей-то заботливый голос. - Он того гляди, ускользнет.
   - Нет, - слышится ответ. - В самый раз, он должен быть открыт всему. Он очень силен, не уйдет.
   Силуэты - облачённые в белые одежды, возможно, их сотни - мужчины и женщины. Поют, тягучую печальную песнь - красиво и нежно. Так и хочется полюбить их всех как братьев, обнять этот мир и петь песни человечности. Нет других чувств - только любовь, искренняя и самоотверженная. Хочется открыться и стать частью всего вокруг.
   Взор сосредотачивается на чем-то огромном. Не верит образу перед глазами. Огромное нереальное дерево - не дерево, гора, целый мир. Ствол во весь обзор, ветви словно скалы, а листва сплошной купол скрывающий надёжно небосвод.
   - Что это? - тягуче припевает высокородный.
   - Дерево, - слышится в ответ.
   - А разве бывают такие?
   - Оно не простое - это великое дерево - Древо Жизни!
   - Они существуют, это не сказки...
   Процессия входит между двух опорных кореньев торчащих над землей в человеческий рост, а между ними у основания бьет кристальной чистоты ключ. Над ним в плоти древа - ложбина, будто ложе для уставшего путника, так и зовет - приляг под кроной, передохни.
   Размякшего и почти ничего не понимающего чужака кладут рядом со столь приятным местом, поют и ждут. Но терпеть приходится не долго.
   Вспухает ложбинка, превращается в горб, постепенно и неотвратимо раскалывается прочная кора словно пасть чудовища. Внутри как сонное царство червей шевелятся бессчетные отростки, бледные чуть ли не прозрачные с нежным изумрудным переливом: те, что потолще почти белые, а некоторые - тоньше пчелиного жала, прозрачные, заметны по отблескам влаги. Внутри слизистое ложе.
   Обычному человеку из вне представшее зрелище может показаться отвратительным, особенно тем, кто далёк от природы. А в сознание испытуемого обязательно вызовет панику и никакое единение не будет возможным.
   Зев раскрылся достаточно, что бы принят человека. Подготовленного южанина разоблачают донага, осторожно помещают внутрь проёма. Отростки едва различимо начинают свое дело - приникают в поры, что побольше в иные место пригодные для соединения с телом. Кора так же медленно как и раскрывалась - сходится. Через час мужчина скрыт под толстым слоем прочной древесины, лишь бугор силует указывает на место, где лежит живая плоть. Сколько будет длиться единение не знает никто, каждый раз все индивидуально. Может пару часов, а то и до недели.
   За судьбу высокородного теперь можно не беспокоится - Древо Жизни всегда дарит только жизнь и никогда смерть.
  

*****

  
   Почти неделя за плечами посольской дружины от выхода из Лельничева. Округа с каждым днём становится приветливей, вдоль дороги кучкуются деревеньки, так что ночевать на придорожных лужайках, не приходятся. Пристроится на окраине деревушки, аль на площади, коль позволят, где лают собаки и суетится любопытная детвора, нет-нет да и заглянет хозяин или хозяюшка, да предложат чего на обмен, на продажу или просто молочка кто принесёт. Но то все больше предлог посплетничать на чужаков вблизи посмотреть, сметливый глаз крестьян видит, не торговые люди не бродяги какие, не упустят любопытную команду.
   На каждой остановке, кроме обеденной, Берестова гоняет Воислав. Прибывает синяков и ссадин. В обед топит в чернилах десятник - не продохнуть, ни минутки свободной, даже если гости пожалуют.
   От слуг ведьмака и след запылился, Горазд так и не нашел ничего указывающее на преследование. Будто и не было недругов - а лишь мираж вспылил да осел на поля угольной сажей. Семистрелец каждый вечер жалуется на коня, говоря - всех хорошо, вынослив, покладист, но не то, не то!
   - Эх, где же мой Гагаветушка?
   - Не горюй, - успокаивает Веселин. - Волхвы подлечат, найдет тебя дружочек.
   Следопыт вскидывает голову с надеждой во взоре, но тут же блеснул оскалом, сузив взор отворачивается.
   На одном из привалов подаёт голос кузнец:
   - А куда вы меня везёте?
   - Тебя, никуда! - наиграно удивляется Веселин. - Больно нужно кого-то везти. Мы боярину служим, куда он туда и мы!
   - Что боярин скажет, то и делаем, - добавляет Вольх тыкая того самого боярина в каракули им выведенные.
   - Матушке Руси мы служим, - подаёт голос Берестов, считая необходимым завизировать собственное положение. - Надо будет за нее на смертушку пойдем и ты с нами!
   Гордей строит брови домиком, кожу переносицы сгоняя волной.
   - Все хватит сопли по дороге размазывать, - это уже Воислав поднимается, подходит к поклаже раскрывает один вьюк. - Выбирай, пришло время и тебе нести общую долю.
   На лелича поблескивает оружейная сталь. Он долго копается, ворчит, то ему плохо это не так, мерит критическим взором человека знающего толк в оружии. Наконец выбирает секиру поувесистей, что вызывает одобрительную улыбку у Буяна.
   - Мне бы молот боевой, я ж кузнец все же...
   - Чего нет, того нет, - передергивает плечом Воило закрывает поклажу. - Может в Горохово найдём подходящее, а пока так.
   Угрюмец молчит, закрылся вновь, но топора из рук не выпускает. Наконец-то у Василия забирают вьючную коняшку и перепоручают новому участнику похода. Тот не противится, хоть и едет повесив нос, но о деле не забывает. Молчит и держится на отдыхе в стороне.
   После обеда достигают перекрестка с Большим трактом. Дальше дорога ведет на северо-восток к Ведичьеву, там можно свернуть на Воинград к верхнему тракту, но это дольше. Лучше всего спустится до Лады у Горохова, где большой тракт распадается на Верхний и Нижний, двигается на восток по Верхнему вплоть до Тропы. Ну, а раз возникла нужда зайти в Горохово, придется идти Нижним уже знакомым Берестову путём по неудачной поездке в Магурию.
   Большой тракт место оживлённое, не такое как дорога на Лодьев, но на ней всегда в поле зрения кто-то да есть. Все больше торговый люд, небольшие артели мелких торговцев, встречаются купчики покрупнее со своими караванами и наемными служками. Бывает просто ремесленники или земледельцы, едущие по своим делам, за товаром или самим что продать. Большинство торговых держат путь к Тропе, хотят побыстрее через Верхний доехать.
   На привал одним встать уже не получает, кто-то да прибьется, а то и самим приходится к общему гомону пристать. Одна польза, Воислав на глазах у чужих Василия не учит. Только вечером отводит от докучливых взоров долой, но с ними обязательно еще пара своих для надёжи.
  

*****

  
   Глаза открываются легко и свободно, ничто не тревожит, тело легкое, раны... будто и не было их. Во всем теле забытая бодрость. Мышцы налиты силой, по всем частям организма гуляет молодой задор, да такой что хочется свергать горы. Ощущение необыкновенное, даже в лучшие часы отдыха последних лет не чувствовал себя лучше.
   Садится, вспархивает как бабочка, сейчас бы копеш, да на коня и командовать полку - в бой.
   Дверь растворена настежь, заливает комнату послеполуденное солнце. Перед входом сидит Барма, что-то мастерит:
   - А, проснулся. Добрый день!
   - Здравствуй! И давно я так? - Ахав понимает, что совсем нагой, натягивает на тазовую область одеяла побольше.
   - Как? - хитро поглядывает наставник тут же кивая на изголовье постели.
   - Мне чудилось большое дерево, что я сплю в его объятиях, - отвечает Тхи-Ку разворачивая свёрток у изголовья с этой их странной одеждой.
   - Было дело, - кивает наставник. - Ты спал в чреве древа.
   - В чреве - это значит внутри? - вскинутые брови южанина превращают лоб в перепаханное поле.
   - Это и называется обряд единения - ты был единым целым с Древом Жизни!
   - И как долго? - заметно угас румянец на лице высокородного.
   - Около трех дней.
   - А здесь?
   - Почти два спишь.
   - Пять дней, - Ахав медленно раскачивается вперед назад в такт кивкам. - Странно есть совсем не хочется.
   - Древо наполнило тебя соками до краёв, вероятно, еще завтра не почувствуешь голода, - поясняет собеседник отрясая штаны от мелкой стружки.
   - Я как заново родился! - пушинкой вспархивает Ахав.
   - Так и есть, - вздыхает Барма. - По-хорошему завидую тебе. Древо вычистило тебя и поправило, что нуждалось в исправлении или было не так.
   - Только голос вот...
   - Ну, если бы оно слышало тебя прежде, возможно и исправило бы, а так...
   - Я не жалуюсь, к голосу я привык, да и в целом доволен, благодарен вам!
   - Вот, теперь тебе нужно кушать хорошо и набираться сил и больше ничего.
   - Как долго еще? Я уже готов хоть сейчас отправляться в путь! - хорохорится высокородный, чувствуя неимоверный подъём.
   - Не спиши, - вздымает длань наставник. - На самом деле ты еще не совсем в форме, это раз. Отправишься домой, когда будут готовы мудрейшие с посланием - два. Еще несколько дней потребуется. А пока иди, побегай, проверь "обнову"!
   - Всенепременно, - счастливый южанин выходит на яркий свет.
   Через час возвращается, мокрый от пота, но довольный:
   - Все просто отлично, ничего не болит и не тревожит. Но силушки все еще не хватает, выдыхаюсь быстро.
   - А я что говорил, не спеши, - поучает Барма.
   - Домой надо! - меняется в лице Ахав.
   - Успеешь, а пока будем собираться, время используем с толком.
  

*****

  
   Вчера после первого привала миновали развилку Верхнего и Нижнего тракта, взяли курс на Горохово. Впереди уже маячат купола гороховской церквушки, царствующей на высоком берегу Лады. Еще немного и застучат копытами лошадки по знакомым улочка, наполненных людом и странной жизнерадостностью, которая здесь особенно сильна.
   - Пойдём вброд! - распоряжается Вольх.
   - А что моста нет? - удивляется Берестов.
   - Вот есть, - спешит с ответом Мазур. - Только вот ниже по течению, полдня потеряем вот.
   - Здесь сейчас не глубоко, - успокаивает Горазд с последнего привала не покинувший отряда. - Ног не замочим.
   - В Горохово не задерживаемся, - продолжает десятник. - А то посадник пристанет не вывернемся.
   - А мы его как лельничевкого, - смеётся Василий.
   - Ой, не надо! - вздрагивает Вольх с чрезмерно серьезным лицом.
   - Нам надо бы Гордея малость снарядить! - предупреждает Воислав.
   - Вот ты задержишься с ним, потом нагоните, - решает старший и переводит взгляд на Берестова. - И Мазура возьмите.
   - Зачем меня снаряжать? - бурчит кузнец.
   - А тебя не спросили, - осаждает гордеца боярин, чувствует над ним власть, пользует на дело.
   - Вот так-то, - язвительно подзуживает Мазур.
   Брод начинается у западной окраины города. Лада разлилась широкой лентой бурлящей перекатами. Но чувство такое, что не мелкая, ширина приличная, внушает уважение многоводье.
   Но даже добравшись до середины, вода не достаёт лошадям колен. Бурлит водичка и не страшно. Странно даже что подводы едут в обход. Вот уже противоположные берег с подъемом, еще немного и будет сухо. Вот тут-то лошади будто проваливаются, плюхаются брюхом в поток. Стремнина. За несколько шагов до суши, начинается подъём. Вправду ног не замочили, понятно почему не гонят телеги в брод.
   Исток встречает путников малолюдством, странно даже, прошлый раз городок кипел от жизни. Пустота улиц разбавлена совсем юной ребятнёй, да сидящими по лавкам глубокими стариками, нет-нет мелькнет молодое девичье лицо, незамужних красавиц. Общую картину запустения подчеркивают скучающие городовые, в прямом смысле слова зевают, обходят спокойные улочки в безмятежной надзоре.
   - А люди где? - моргает Берестов.
   - Увидишь, - короткий ответ от нескольких спутников разом.
   Центральную часть городка специально объезжают южными улицами, что бы чрезмерно радушный посадник не перехватил. А ближе к восточной окраине Воислав и Мазур отделяются, уводят следом угрюмую фигуру Гордея.
   За городом в полях людно. Женщины и подростки убирают ботву, расчищают поверхность. На готовых участках мужчины погоняют тягловую скотинку, врезаются стальные плуги в щедрую землицу, отлегают пласты, раскрывает объятия кормилица, готовится принять семя будущих урожаев.
   - Страда, - понимающе выдает Берестов.
   - Готовятся к озимому севу, - поясняет Вольх. - Пока бабье лето на дворе.
   - Что бы по весне радовать зелёными всходами, - вспоминаются Василию первые дни пребывания здесь.
   Гороховцы работают, разбросанные по полям жилища оправдывают свое существование опорных пунктов земледельцев, и объясняет временное запустение старой столицы.
   Дорожка с каждым ответвление становится жиже. Впереди знакомый лес, еще несколько вёрст и коснётся взор одинокой усадьбы, ставшей почти малой родиной в этом мире. Веет оттуда чем-то родным, близким сердцу. Впереди заросшая травкой колея, просто две прямые вмятины посреди луга, не часто тревожу муравушку путники. Вечереет.
   - Нас уже ждут, - отсчитывает Василий три оставшиеся версты.
   Некоторые поглядывают на говорящего с сомнением.
   - Ждут, ждут, - заверяет он, добавляет флёра таинственности.
   Берёзки расступаются, взорам предстаёт добротное жилье отшельницы. Ничего не изменилось, все как в первый день. Заходится сердце от предвкушения. Поворотное место, отправной пункт новой жизни, соприкосновение с былым, приобщение к сказке. Где-то щемит тоска, по иному миру, где все другое, там сын, родители - был жизни якорь и сытая безмятежность, но и невзрачность бытия. Всё в одном месте, переполняют чувства, жжет щеки, а внутри рвётся противоречие души. Вот она "развилка" судьбы, сокровенная веха - конец и начало.
   Врата услужливо отворены, не нужно гадать кем. Въезжают на двор смело, для них. А по ступеням спускается Ведагора радушная в сарафане, все такая же светлая, женщина без возраста, но вечными глазами.
   - Васятка! Гой еси ты добрый молодец! Не забыл старую и друзей привел,
   - Баб Вер! Как я рад! - пробивает слеза радости блудного чужеземца.
   Спешно спрыгивает и заключает хозяюшка в объятья, три раза целуются.
   - Ну вот и свиделись!
   Застрял ком в горле у молодца, одни чувства, хочется танцевать и плакать, словно очутился на малой родине сквозь полвека странствий, остаётся землю целовать. Утирает мокроту костяшкой большого пальца, не стыдясь сырости оборачивается к дружине.
   Вся ватага кланяется, дружно в пояс, не ждут слов.
   - Что Веселин, оставил болото! - заводит разговор женщина.
   - Оставил, - протяжно вздыхает знахарь.
   - А я тебе говорила, не отшельник ты, потянешься к людям.
   - Твоя правда Ведогорушка! - кланяется еще раз несостоявшийся Бирюк.
   - Гораздушка, а ты чего не весел? - уже к семистрельцу безошибочно обращается хозяюшка, которого знать прежде не могла.
   Но тот лишь удивленно хлопает глазами, не зная что сказать.
   - А у меня для тебя подарочек имеется, - широко улыбается Ведагора.
   Следопыт белее карачунова покрывала. Напряжен, глаза что яблочко наливное, того гляди выкатятся из орбит. Правая рука подрагивая гладит живот в районе желудка.
   - Добруша, открой-ка воротца, - командует хозяюшка дворовому.
   Створки сарая отворяются с тихим скрипом, на волю взбрыкнув прорывается до зубной боли знакомый жеребчик. Красуется, ржет, бьёт копытом. Лоснятся бока, а грива бьется о шею сотней косичек.
   - Гагавет, - всхлипывает Горазд. - дружочек мой верный.
   Ретивый конь ударяет хозяина мордой в груд, кусает за плечо, но тот лишь вжимается в гриву мокрым лицом, гладит по морде, хлопает по холке.
   Радуются друзья встречи, сочувствуют товарищи, счастью друга, хлопают по спине хвалят добрым словом скакуна. Василий стремится принят участие в поздравлениях, но дорогу, как бы невзначай, заступает Веселин. Взгляд падает на ножны, тут же переходит на Ведагору поднимающуюся по ступенькам крыльца.
   Берестов согласно кивает. Спешит нагнать женщину. Заходят в дом. Хозяюшка без слов принимается собирать миски, не оглядываясь говорит:
   - Ну, Васятка, ведаю спросить меня хочешь!
   Молодец не церемонясь отстегивает ножны и водружает на стол со словами:
   - Что это?
   - Меч, - простодушно отвечает Ведогора.
   - Баб вер, это я вижу, я о другом.
   Она поворачивается со стопкой посуды в руках, прижимает деревянные вещицы к груди, будто деточку. Знала, ведала с чем гость идет, но почему-то не желает об этом говорить, тянет время, не знает как увернутся, но и врать не хочет. Смотрит на ножны, но сквозь них, рентген ей не нужен видит сталь спящую в добротном футляре. В глазах не то что вечность - бездна безвременья, будто открылись просторы иной вселенной. Тянет от странного взора непостижимостью, так и хочется спрятаться, забиться куда подальше, давит ощущение ничтожности порожденное очами мудрой матери.
   Мгновение, все проходит, расставляет хозяюшка миски по столу, не смотрит на гостя, все вокруг да около, но взгляд, какой-то настороженный. Молвит:
   - Не простое у тебя оружие, хорошие мастера ковали, ценная вещь. Откуда он у тебя?
   - От латинцев!
   - Купил что ли? - недоверчивый взор.
   - В бою взял, - разводит руками гость. - Ну так что это?
   - Оберег от чародейства недоброго! - наконец выдыхает Ведогора.
   - И все? - Василий несколько разочарован, ждал как минимум возгласа: меч-кладенец, а тут оберег.
   - А тебе мало? - удивляется женщина. - Супротив чародея на равных стоять можешь, не допустить он колдовства. Нечисть сечь можно, что серебряным ни одна тварь не устоит!
   - А хорошо ли это? - Берестова фраза стоять на равных с колдунами несколько сбивает столку.
   Хозяюшка понимает причину сомнений:
   - Признал он тебя хозяином, верным другом тебе будет, не предаст если ты не предашь.
   - Но и за меня врага не одолеет, - сразу же отгоняет видения о волшебной полочке, которой можно взмахнуть и враг повержен.
   - Верно, если бою не обучен, не спасет. Тут все зависит от того какой ты воин, владеешь ратным умением - защитишься. Твое оружие лишь уравнивает шансы против нечисто бьющегося супротивника.
   - Понимаю, только боец из меня никакой...
   - Зато у тебя хорошие учителя, сколько возьмешь, столько и будет! - подбадривает Ведагора. - Ладно, мой руки Васятка, а я пойду остальных позову. Пора за стол.
   С почтением к хозяйке набиваются гости в избу. Умываются поочерёдно. Последним входит счастливый Горазд.
   Пристроившегося с краю Василия, десятник толкает дальше к красному углу. Подсаживаются еще товарищи, сдвигают далее, наконец Берестов оказывается во главе стола, по правую руку Вольх, по левую Веселин - странно щурится на сидельца почетного места. Тот чувствует себя несколько неуютно, обычно на это месте сидел десятник.
   Вот уже миски расставлены, дымятся горячим кушаньем, тянут слюну из под ложечки, соблазнительные ароматы. Братина наполнена до краёв душистым квасом, заполняющем терпким хлебных духом пространство избы. Хлеб пышет теплом печи, под рукой, укрыт рушником. А все сидят и чего-то ждут.
   - Ну, что же ты Васятка, друзей томишь, - упрекает Ведагора. - Надломи хлебушек, корми дружину.
   Не хотел верить, толи боялся, то ли слишком критичен к себе, но тут как в луче света, сверкает правда - спутники признают его старшинство. Не просто по званию, нет - они доверили свои судьбы, жизни - ему, они верят в него.
   Как приятно ломать хлеб, раздавать доверившимся тебе людям! Тем кто с тобой не потому что ты знатен или богат, а потому что видит в тебе человека, доверяет, верит и надеется.
   Василий отламывая куски от большой краюхи хлеба, чувствует себя так будто отделяет части души и дарит ее друзьям. Прекрасное чувство, неописуемая, высшая степень удовольствия, не с чем несравнимое - никакой суррогат удовольствий "цивилизованного" мира не сравниться по своей силе, глубине и эффектности с тем, что испытывает в это мгновение сидящий во главе стола.
   Нигде и никогда не чувствовал такой преданности - искренней и всеобъемлющей, чистой, настоящей. Ни купить этого никакими "понтами", златом, регалиями - только совестью. Но где и когда это случилось? Не аванс ли? Нет - друзья смотрят глубже, это уже данность!
   Берестов чувствует - тяжкая ноша и огромная ответственность, но рад без меры, жаждал её всю жизнь, не поменяет ни на что другое!
   Спутники аппетитно поедают ужин, обсуждают Гагавета, делятся радостью Горазда с друг другом, что-то обсуждают, шутят. Все как всегда.
   Но Василий не есть, мнет последнюю краюху в правой руке, не чувствует голода заглядывает с глубинной и искренней благодарностью во все знающие очи мудрой женщины.
   - Благодарю тебя Ведагорушка!!! - речёт вопреки всему, сквозь заслон застольного гама, несет в словах тепло, рожденное пониманием.
   Чувствуют все, смолкают враз, но не тревожат взорами, тактично поглядывают в стол, не касаются еды, не жуют.
   - За что Васятка, - не удивляется хозяюшка, говорит по застывшей тишине застолья.
   - За то, что ты сделала для меня!
   - Я ничего не делала, - серьезным тоном отзывается женщина.
   - Вы же меня поставили на нужную тропу, - уточняет Берестов.
   - Но шел-то ты по ней сам, - поднимает пальчик Ведагора в назидательном жесте.
   - И все равно благодарю!
   Но она уже выходит в сени.
   Вздыхает, заглядывая во все еще полную тарелку. И тут вспомнилось, друзья не возьмут второго, будут его ждать. Надо нагонять.
   По окончанию застолья, хозяйка вновь покидает избу, но оборачивается через пару минут с мешком в руках:
   - Тут Васятка, кое-что для тебя!
   - Для меня? - удивляется молодец перенимая мешок.
   Развязывает, резко отдаляет голову сморщив лицо, нет не от запаха, а от содержимого. Вываливает на пол вещи некогда бывшими его одеждой, в прошлой жизни.
   - Баб Вер, так ты что же не сожгла мои вещи? - удивляется Василий.
   - Конечно же, нет, как я могла такое сделать без дозволения на то самого хозяина!?
   Спутники заглядывают через головы друг друга, рассматривают странные лохмотья чужой одежды. Даже бывший владелец чувствует стойкий дух чуждости излучаемый вещами на полу. Что-то инородное, несуразное лежит в ногах. Хочется пнуть, отодвинуть подальше шмотье - излучающее неестественность.
   Не нужно Василию пояснять, зачем Ведагора их спрятала, почему люди впервые видевшие иноземца восклицали - "Совсем чужой". Один взгляд на то, что было часть его самого по прибытию отвечает на все вопросы. Ведагора мудрая женщина, сделала точно то, что должна была сделать. Как ни крути, но ничего другого быть не могло, не было иного пути.
   Разглядывая хлам, несколько минут, решает, что со всем этим делать. Поднимает предмет, некогда бывший курткой, во внутреннем кармане до сих пор что-то громоздится. Бумажник, всплывает уже подзабытый образ предмета повседневного когда-то пользования. Держит не смело, кончиками пальцев, не доверяя вложить целиком в руку холодную кожу. Ногтём большего пальца отжимает застёжку. Тишину прошивает тонкий щелчок, придавливает безмолвие, натягивая покой воздуха до мембраны громкоговорителя. Слышны дыхания присутствующих людей, словный единый хор сопения. Каждый шорох разносится в пространстве неестественно громко, слышно как раскрывающееся портмоне шуршит по коже.
   Сквозь сетчатое оконце взирают удивлённые глазенки мальчонки, фото сына, единственное имеющее значение среди прочего хлама. Уходят от внимания кредитки, визитки, права. Вынимает фото, остальное кладет в сторону. Долго разглядывает карточку почти годовалой давности, щемит сердце и сделать ничего нельзя.
   - Это мой сын, - подаёт снимок сидящему ближе всех Буяну.
   Друзья с интересом передают диковинную картинку друг другу, разглядывают мальца.
   - Славный парень, - замечает Добромил, поджав губы и немного наклонив голову, - и картинка справно нарисована.
   - Это не рисунок.
   - А что?
   - Это отражение запечатлённое в серебре.
   - Мудренно...
   Василий перенимает фото обратно, задерживает взгляд на сыне, намериваясь взят с собой. В голове проносится первый день, когда Ведогора соврала о сожженных вещах. Знала что делает, а теперь сам пытается повесить гирю на душу. Зачем дала вещи сегодня? Проверяет на зрелость? Как там говорил Веселин - не надо жить наперёд, быть здесь и сейчас. Взять фото с собой. И что? Каждый взгляд на нее будет отзываться болью, деребанить душу, а сознание убежит на два с половиной года вперед, вычеркнет их из настоящего...
   Стиснув челюсти, кладёт карточку на прежнее место. Сын всегда в сердце, а время не подвинуть:
   - Баб Вер, вот спрячь где-нибудь, - протягивает хозяюшке бумажник. - Может быть сгодится еще.
   Женщина с готовностью принимает вещицу, снимает с полки один из туесков, кладет туда на глазах у всех, ставит на место:
   - Вот тут пусть и полежит, будешь знать, где брать, если понадобится.
   Берестов коротко кивает, носком отпихивает рваное шмотье:
   - А это сожги, пожалуйста.
   - Уверен, - проверяет Ведагора.
   - Да, - припечатывает посол, встаёт и выходит из дома ни на что и ни на кого не глядя.
   Через пару минут выходит хозяюшка, прикладывает ладонь ко лбу, будто высматривает кого в дали, на пустой дороге. Пронзают желтеющие ветки берёз томные лучи заходящего солнца, устилают местность прохладным умиротворением. Тишина и покой на окраине Руси, пуста тропка дальняя, кого ждёт.
   - Иди в дом, - прост она. - Твои молодцы очерёдность устанавливают в баньку, гляди, опоздаешь с Воиславом идти приодеться, последыши уже на подходе.
   - Я с Воило и пойду, - решает Василий, невольно таращится в глушь лесочка, выглядывая задержавшихся спутников.
   - Трав заготовила, он рад будет. Погреете косточки, - поддакивает женщина. - А я сегодня кой-кому поставлю ум на разум.
   Молодец кивает с благодарностью, возвращается в избу.
  

*****

  
   Последние дни прошли в нехитрых сборах в дорогу, тренировках и обильной еде. Мышцы Ахава окрепли, раны забылись, только изменившийся голос не даёт забыть о случившейся травме, но и с этим обвыкся. На боках кое-что наросло, однако до прежней кондиции, перед началом похода еще далеко. При взгляде в отражение видит подтянутого свежего человека, намёка на болезненность нет следа. Дорогу домой, уверен - осилит.
   Собрали мешок, положили припасов недели на две. Барма сказал, что этого хватит добраться до Мешмека. Высокородный не спорит, но сам подсчитал понадобится месяц. Оружия не дали, наставник ответил на просьбу, что в пределах Леса оружие положено только стражам. Но вечером принёс неказистый нож с лезвием длиною в ладонь, просил не вынимать до пределов лесного царства.
   Утро. На заре, Барма в походном одеянии, забирает с собой южанина. В дополнение к мешку с едой выдаёт огниво, верёвку, тёплое одеяло и фляжку с водой. Подходят к самому большому дереву в поселении. Почти сразу на встречу выходит Всерад.
   - Здесь послание для Тхэ-Та-Дана, - протягивает мудрец цилиндрический предмет из коры дерева, крышка не запаяна, к ней просто приделана тесемка с символом Великого Древа, знак Лесных властителей. - Запомни, ты должен вручить лично в руки Верховному служителю. Никто не должен заглядывать внутрь, ты тоже!
   - Сделаю, как вы просите! - клянется Тхи-Ку.
   - А это, - протягивает белый старец узкий бутыль с прозрачной жидкостью. - Живая вода, взята из источника, бьющего меж корней Древа Жизни. Всякая нечисть боится её, это вода смертельна для порождений морока.
   Ахав принимает бутыль натужно сморщив лоб. Прячет обе вещицы за пазуху. Благодарит.
   - Так, присядем на дорожку, - предлагает Всерад.
   Усаживаются на скамейку. Высокородный дивится столь странному обычаю, но следует без возражений.
   Лучи утреннего солнца теребят вершины деревьев. Скоро явит лик владыка небес. Свежий, скорее прохладный воздух скользит по округе, возвещает о приближении осени. Укорачиваются дни, ночи всё длиннее. Самое время возвращаться домой, еще пару лишних недель и не поспеет к сроку - холодный воздух заморозит перевалы, засыплет тропы снегом не пройти.
   - В путь, - первым встаёт Барма.
   - Да хранит тебя создатель, - напутствует поднявшегося чужеземца Всерад не вставая с места.
   Ахав не отвечает, не знает достойного ответа по обычаям сего народа, просто отвешивает уважительный поклон, такой глубокой какого никогда в жизни не свершал.
   Не оглядываясь следует по пятам за наставником. Пару часов пути по запутанным тропкам и путники выходят на знакомую опушку. Вот ручей вдоль которого стояли беглецы, а вот склон, где сложили головы отчаянные гвардейцы.
   Высокородный замирает на месте последней битвы. Разглядывает траву, будто ищет чего.
   - Их здесь нет, - понимает спутник причину замешательства.
   - А где их прах?
   - Тела павших и все вещи, вынесли за пределы Леса, а кони разбежались, - молвит провожатый.
   - Бросили в канаву... Они не заслужили такого обращения, - накрывает мрак лик южанина.
   - Нет, заверяю тебя, их предали огню по вашему обычаю, прах не тронули, - уточняет Барма, усмиряя боль подопечного. - Но я не знаю где это случилось, ты был на моих руках.
   - Благодарю, - речёт Ахав сквозь одинокую слезу.
   - Пойдем, - просит наставник, - не время для скорби, время дорого!
   И снова узкие тропки в дебрях Великого леса. Глушь первозданная, невероятная дикость, истинно девственные дебри, нет здесь радости человеку выросшему в граните большого города. Величие деревьев подавляет, торжество жизни, буйство первородного бытия, куёт крепкую скобу уважения. Не покорен Лес, не взять с наскока. Какой же самонадеянный был, офицер, прикрывшийся магией крови с горсткой гвардейцев, ринувшись в погоню... Самонадеянность - вот она уязвимая пята народа Тха.
   Тхи-Ку хватает ладонью себе по лбу... Вот оно, надменное самодовольство, неуважение к врагу, вот что будет гибелью державы. Прозрение. Нельзя было идти в лес, но открытие собственной слабости стоило этого. Да многие верные люди заплатили за науку жизнями, пострадало собственное здоровье.
   - Барма! - чуть ли не кричит ошалевший Ахав. - Высокородные погубят державу!
   Наставник останавливается, не оглядываясь предлагает:
   - Сделаем привал на обед.
   Достаёт припасы из своего мешка, готовит закуску, но молчит и не смотрит на взволнованного спутника. Приступает к трапезе.
   Руки высокородного дрожат, сердце трепещет, пытается есть, но кусок не идет в горло. Принуждает себя хоть что-то проглотить, нужно, впереди долгая дорога, трудная. Молчит, не знает о чем говорить.
   - Ты ждешь моего ответа? - несколько растерянно начинает разговор наставник, покончив с едой.
   - Я не знаю, - прячет взор Тхи-Ку.
   - Хорошо, я скажу, - вздыхает житель леса. - Знать не вразумить, никому - это не возможно! Ничего не поделать...
   - Смута? - прочерчивает влажность две блескучие дорожки по смуглым щекам.
   - Я не знаю что это будет, и когда. Но это будет!!! И боюсь тебе придётся это пережить...
   - Так значит, держава обречена? - скрежещут зубы высокородного.
   - Прости, но это так! - собирает вещи наставник.
   - Так послание об этом? - нащупывает Ахав цилиндрический предмет под одеждой.
   - О нет, - улыбается собеседник. - Я честно признаюсь, меня не просвещали в содержание письма. Но ваши служители знают судьбу державы, ведают давно. Но они ничего не сделают, они стремятся всеми силами оттянут неизбежное, насладится властью, даже такой ценой. Слишком долго ваше общество не испытывало потрясений, сотни лет. Близится время обновления... Таков кон!
   Южанин молчит прикрыв глаза дланью, в безмолвии глотает горечь правды.
   Дорога не весела, молчат, не прервёт молчание дебрей человеческое слово, не нарушит скрежет сучьев, звонкая фраза, не прервёт песнь невидимой птахи, возглас человеческий. Почти бегут по стертым бугристым кореньям, ступают бесшумно и только нависшая листва, задевая одежду, прошелестит не впопад хору могучего бора.
   Вечереет, в глушу лесов тьма наступает быстро. Барма замедляется, останавливается рядом с кряжистым дубом, подпрыгивает, хватается за ветку подтягивается забирается на приличной широты сук.
   - Следуй за мной, - требует проводник. - Здесь заночуем.
   Преодолевают еще несколько уступов из вековых ветвей. Примерно на высоте четырех человеческих ростов, в стволе многовекового жителя чащи, открывается дупло. Наставник первым ныряет внутрь. Ахав влезает следом. Несмотря на узкий вход, в пол человеческого роста, внутри достаточно просторно, возможно, могли бы поместиться три человека. Под ногами шуршит высохшая листва, пахнет истлевшим мохом и старой древесиной, в ноздри ударяет пыльная взвесь перемолотых в труху растений и коры. Сухо и надежная защита от прохладных туманов, обещающих быть под утро.
   Завтракают в полумраке, друг на друга почти не глядят. Высокородный отягощен прозрением, а спутник не желает бередит душу подопечного. Покуют припасы, заворачиваются в одеяла. И снова давит бок туесок с писанием Мудрецов.
   - Барма, ты думаешь меня не схватят сразу по прибытию? - тревожится Тхи-Ку за данное слово.
   Видно как слабо различимый силуэт напротив подергивает плечами.
   - Я ведь дал обещание, а вдруг...
   - Я не знаю грядущего, - прерывает наставник южанина. - Мне нечего тебе сказать. Но мне известно - раз Мудрейшие вручили послание тебе, значит, донесешь до получателя. Такие вещи они знают наперёд, иначе не поручили бы столь ответственного дела.
   - Мне крайне сомнительно, что служители позволят мне - опальному вельможе, безнаказанно болтаться по землям истинных почитателей Тха.
   - Может быть и не позволят...
   - Возьмут под арест в Мешмеке, закуют в цепи и отберут письмо...
   - Послание отнять не посмеют, поверь мне! - твердый голос лесного жителя рушит сомнения.
   - Но в кандалы засадят... - ухмыляется черноградец.
   - Может быть так и довезут в цепях до верховного служителя.
   - Что ж, проживу на пару недель дольше...
   - А потом тебя принесут в жертву? Выпустят кровь на алтаре? - в задумчивости полу вопрошает полу утверждает Барма.
   - Как всегда, было и будет... - философски отзывается Ахав, будто речь идет не о нём.
   - А через три года устроят кровавую бойню сотням и тысячам рабов, - голос наставника мрачен.
   - Во имя Тха, в его праздник, - невольное благоговение просачивается в голосе высокородного.
   - Вы пьёте вино, мёд? - вдруг меняет тему разговора.
   - Нет, нам запрещено! - зевает Тхи-Ку. - Но мы курим темару и маластру.
   - Они тоже лишают разума?
   - Думаю не хуже чем вино!
   - А что сильнее всего дурманит разум? - вдруг напирает Барма.
   - Кровь, - подсознательно чувствует Ахав к чему клонит наставник.
   - Правители за пределами наших Лесов спаивают свои народы хмельным питиём, дабы не проснулся их разум, дабы не увидели всей порочности власти, оставались в забытье. Так зачем вы спаиваете вашего Бога? - режет правду матку Барма.
   Эмоций взрываются вулканом в груди Ахава, хочется схватит оружие и разрубить богохульника... нет оружия, вцепиться в глотку и разорвать мерзавца. Но из глубины, потаённых уголков разума струится трезвая мысль, нечто подобное уже было, случался взрыв, но то реакция на правду, неприятна она, ранит больно, неудобна и страшна. "Неужели чужеземец прав?"
   - Я не знаю... - цедит высокородный сквозь зубы.
   - Сказать почему!?
   - Нет я сам найду ответ! - уже спокойно отвечает Тхи-Ку.
   - Похвально, - хлопает собеседник по плечу. - А теперь, спать.
   Ахав взирает на звезду, заглядывающую в прореху листвы. Мерцает ночная гостья холодным светом, режет душу маятой. Не звезда тому причина - ответ на болезненный вопрос давно созрел, лежит под спудом, ждёт мгновения когда подымут из пучин бессознательного и предъявят свету разума. Но еще не время, не здесь и не сейчас.
  

*****

  
   Парит разогретое тело на прохладе вечернего воздуха. Хороша банька после долгих дней похода. Ломит приятная истома, воздух ранней осени ласкает кожу благодатным холодком. Хочется пить, вместе с паром уходит влага, горло сохнет.
   Крынка, уже не первая пуста, выпили весь квас друзья. Придется идти в дом и зачерпнуть из братины на столе.
   Отдыхают товарищи, вдыхают чистый воздух лесов, шутят веселятся. Берестов не тревожа их ныряет к крыльцу, но следом увязывается Вольх.
   - Что пить захотелось, - в полголоса спрашивает Василий.
   - Нет, зябко уже, - ежится десятник в частично мокрой рубахе. Он с Гораздом делал первую ходку, не мудрено остыть.
   Входят в избу вместе. Ведагора, только что запалила лучину, света через окна попадает слишком мало. Измученный жаждой молодец пробирается к столу. Ладная уточка на ручке ковша, ныряет в белую руку, черпает вожделенную жидкость, с жадностью прилегает устами к начищенной древесине, протяжно глотает хлебное питиё.
   - Ну что внучек, - обращается хозяюшка к Вольху потряхивая мешочком, с двумя прямоугольными дощечками в руке. - Давай-ка расставим рати, да погоняем волхвов.
   - Пшшш, - забрызгивает Берестов рукав, край стола и пол золотистой жидкостью, чуть не поперхнулся. - Кхе-кхе... Как это внучек?
   - Да не, - отмахивается десятник выгребая из груды двухцветных фишек темные, а светлые двигая в сторону хозяюшки.
   - Как же, внучек и есть! - возражает Ведогора, выкладывая доски на столе в квадрат с чередующимися темными и белыми полями, совсем как в шахматах. Светлые поля естественный цвет доски, а темные, кажется, чем-то вытравлены.
   - Ты Ведушка, лучше вот что скажи, - меняет "внучек" тему разговора выравнивая расставленные одинакового размера фишки в два сплошных ряда. - Знаешь ли ты, что нашего боярина чей-то ведьмак преследует?
   - Ведомо, - отрешенно молвит женщина выставляя светлые рати.
   Фишки похожи на шашки, только стоят как в шахматах, да и на всех сторонах нарисованы странные символы, как буква Ж, крестик со стрелкой, свастика, один похож на штурвал корабля, а все стоящие в первом ряду помечены знаком похожем на латинскую V.
   За окном, раздается дружный смех товарищей, постепенно смещается в сторону входа. Вот уже в разнобой отбивают ноги глухую дробь на ступенях крыльца. Переговариваются молодцы в сенях, желают друг другу спокойной ночи. В хату заходят Мазур и Веселин, остальным постелено в горнице, еще не холодно что бы всех тащить в хату.
   Старый возница, молча взбирается на теплую печь, самый раз погреть немолодые косточки, никому более не нужен лишний жар, не покусился на дышащую жаром лежку. Знахарь остается у входа, садится на край скамьи слева, рядом с ушатом для умывания. Явно чего-то ждет, не торопится, полон терпения.
   - Что думаешь, - продолжает Вольх, выдвигая фигуру навстречу первого хода супротивницы, - чей прислужник сей ведьмак?
   - Марги? - дополняет вопрос лекарь понимая о чем идет речь.
   - Может быть, может быть, - прибывая в задумчивости, ходит Ведагорушка фишкой из второго ряда, словно шахматным конём. - Только мне в подозрение попал латинскй кардинал.
   - Это вот Криворукий!? - подаёт голос с печи Мазур.
   - Чего ж он криворукий, - не понимает десятник, странное дело ставя очередным ходом одну из своих поверх фигуры соперницы. - Я слышал он без изъянов и умом не обделён.
   - Его вот зовут, - начинает объяснять казначей. - Не то Криво Удый, не то Кривит Уды.
   - Настоящее имя кардинала Уго Кривотти, - вносит ясность Веселин.
   - Вот-вот Криворукий, - зевает Мазур.
   - А ты что с ним знаком, - обращается хозяюшка к травнику, выстраивает шестую фишку в башню на правом фланге, блокируя до этого управляемую внучком башню, ходившую как слон.
   - Довелось общаться с посланниками его преосвященства, - хмыкает знахарь, сплетая руки на груди.
   - И что он от тебя хотел?
   - Уговаривали, что бы я не помогал одному знатному мужу из Адиля...
   - А ты? - Ведогора перехватывает еще одну башню на левой стороне, ставя четвёртую фишку поверху.
   - Так и не полечил, - вздыхает лекарь. - Не потому что поддался на их, э-ммм... настойчивые уговоры, а потому что подопечный не добрался до моей хижины.
   - Уговорили его?
   - Навечно! - сникает знахарь отводя в левый угол взор.
   Присутствующие разом поворачивают головы в сторону говорящего, но ни словом ни действом не прерывают возникшей паузы.
   - Вот такие они торгаши, - пару минут спустя ворчит Мазур в потолок. - И что, вот у него достанет силы Ведьмака завести?
   - Этот Уго самый сильный чародей из всех латинцев, был на многое способен...
   - Почему был? - требует уточнения Вольх.
   - Он много лет провел в землях черноградских, - поясняет "бабушка" не забывая атаковать поредевшие вражеские ряды башней из семи фишек. - Добился как-то расположения служек чернобожьих, постиг их чародейство на крови. Силён стал, не то что прежде. И вот на Карачунов день вернулся обратно в Торборг, да сказывают не один. Потом второй куда-то пропал, не иначе ведьмак.
   - А кто тогда те четверо всадников, на привязи у слуги кардинала? - отрывает десятник взор от партии, пристально заглядывает в очи женщины.
   - Трудно сказать, - прикрывает хозяюшка дланью уста, но взгляд бегает по фигурам на доске. - То что они не навьи это наверняка. Вот бы на них взглянуть поближе...
   - Не подпустят, ушлые больно! - хмурится "внучек" увидев очередной ход партнёрши. - Бездушники какие-то, стрела их не берёт!
   - Слушая вас, - наконец-то Ведогора отрывает взгляд от доски. - Подозревать начинаю, что это глимены!
   - Да ну, - в голос возражают Вольх с Веселином, и только второй продолжает. - Никакому ведьмаку такое мастерство не под стать! А тут сразу четыре.
   - Мастер создал и вручил прислужнику, передал власть, - заносит женщина руку с фигурой над доской, но замирает, не решаясь опустить на прежде запланированное место.
   - Должно быть безмерной силушки сей ведьмак, раз глименами верховодит, - хмыкает десятник разбивая на две половины ранее отбитую у соперницы башню. - Но рано или поздно они возьмут силу и выйдут из повиновения.
   - Надеюсь он не глуп и уничтожит их прежде чем выйдут из под контроля...
   - Всё это хорошо, - прерывает спешно углубляющихся собеседников в тему происхождения ведьмака и прислужней. - Ловко ушли от сути вопроса. Так что там с внуками?
   "Внук" и "бабушка" не поворачивая голов, переводят взоры на вопрошавшего, тут же возвращаются к партии.
   - Было нас три сестры, - начинает Ведогора решительно врываясь в глубь обороны темных рядов. - Дарена, Людмила и я.
   - У старшей Дарены, ныне покойной, было три дочери, - десятник собирает в длань правую щеку, морщит лоб решая, что противопоставить сопернице.
   - Вера, Надежда, Любовь, - перечисляет женщина.
   - Вера, моя мать! - отрывает Вольх на мгновение взор от игры.
   - Внучатый племянник, - выдаёт Берестов, почему-то не зная как реагировать на каскад данных, похоже устал.
   - Вот-вот, внучек, - хозяюшка развивает атаку по центру игрового поля, блокирует очередную башню супротивника.
   - А что с Людмилой сталось? - спрашивает Василий, почему-то озаботившийся судьбой не знакомой особы, глаза самопроизвольно слипаются.
   - В юности окрестилась, стала Анной. Семьи не завела. Сейчас настоятельница в монастыре святой Серафимы, - и не без гордости за сестру добавляет. - К её слову сам Захарий прислушивается.
   - Ну, и семейка у вас, - потирает глаза вельможа не в состоянии бороться с настигшей усталостью, отходит в красный угол, место предстоящего ночлега, поправляет подушку, намериваясь прилечь.
   В ответ игривые улыбки, пронзают уста игроков. Но позы напряженные, складки на челах ходят будто жилы атлета. Чувствуется - близка развязка игры, но понять кто выигрывает невозможно. Фигуры то исчезают в стопках башен, то рассыпаются по полю. Бывают моменты когда позиции темных кажутся проигрышными, то вдруг все переворачивается с ног на голову - светлые в неудобной позиции. Не понятен чужеземцу сей странный поединок, давно утрачен интерес.
   На печи Мазур выводит носом необременительные трели прибывая в полной власти Дрёмы. Веселин, закинув ногу на ногу и скрестив пальцы рук вокруг колена, все так же терпеливо ждёт.
   Посланник протерев кулаком правый глаз, вяло натягивает одеяло к самому подбородку, сопротивляется из последних сил, удерживает веки от схождения, глядит на игроков словно выходец из чайны.
   - Все, - вскидывает Вольх длани вверх над краем стола. - Сдаюсь, твоя взяла Ведушка!
   - То-то же! - в снисходительном удовольствии молвит хозяюшка.
   Гремят фишки ссыпаемые в мешок, скрепит мебель, мелькают силуэты, убегает сознание во власть сладостного отдыха.
  
   Блеклое утро. За окном туман, прячет зорьку от людских взоров. Некогда разглядывать прелести матушки природы, да и дальше тына не видно ничего. Дорога зовет, время не ждёт.
   Рядом на стычной лавке сидит Вольх, только что встал, одевается. В углу над ушатом плещется Мазур, уже одет. За дверью слышны разговоры остальных дружинников ночевавших в горнице. А вот Веселина с Ведагорой где-то не видно. Либо они раньше всех поднялись и прибрали постели, либо совсем не спали.
   Только подумалось о них, в дом входит Ведагора. Первым делом к печи, обещает попотчевать гостей. Следом валят молодцы, забивается помещение под завязку, шумно, суетно и весело. В избу вошел и Гордей, скромно держится стороны, взгляд растерянный, но все такой же угрюмый. Заметно как кузнец реагирует на все, пропала отрешенность, с ним явно что-то случилось за ночь или тут не обошлось без чьего-то вмешательства.
   Очевидно, за столом всем места не хватит, разрослась ватага. Но дело быстро поправляется: из заполья Буян выносит стряпной стол, хоть и ниже но места хватает на всех.
   Сытный ужин и пора в дорогу. Грустно уезжать из гостеприимного почти родного дома Ведагоры. Тепло на душе и к прошлому поближе, коснулся Берестов к части былого. Но долг зовёт, пакуют соратники поклажу седлают лошадей.
   Гордей заботливо снаряжает выданного коня, к седлу приторачивает увесистый боевой молот внушительных габаритов, не известно что страшнее теперь - буянова секира или новое оружие лелича. Попасть под удар и того и другого не пожелает даже буйная головушка отъявленного драчуна. Похоже кузнец прекрасно знает как орудовать сим предметом, в отряде новый умелый воин.
   Только Василий направляется к меланхоличной савраске, что возила на себе последние дни, как окрикивает Ведогора:
   - Васятка, оставь савраску, у меня для тебя подарок есть!
   - Подарок? - замирает Берестов, предвкушая нечто необычное. - Какой?
   - Сейчас сам выйдет, - улыбается хозяюшка с подтекстом, лукавый изгиб губ выдает без остатка.
   Отворяются ворота хлева, на волю вырывается цвета вороного крыла 
жеребец. Не бежит, а течет словно Перуница в теснинах, не конь, а пламя 
дикого пожарища. Бьет копытом неуемная силушка - живая стихия, дух 
захватывает. Грозный взор будто мечет молнии, очи темнее туч, неудержный 
храп прорывается сквозь ноздри, вьется грива прячет навождение меры и 
весов. 
   - Ветер! - запирает дыхание. - Баб Вер, как же ты такого красавца 
отдаешь... 
   - Не я, - вздыхает женщина. - Он сам решил последовать за тобой! 
   - Нет, это не конь!!! - продыхает Горазд с выпученными глазами, молвит 
словно заклятие. - Это сам Позвизд во плоти! 
   - Всем коням - конь, всем ветрам - Ветер! - проникновенно шепчет Вольх.
   Расплылась воронёная морда жеребца, что-то мешает смотреть. 
Бриллиантовый сгусток отделяется от ресниц, тягуче скользит по щеке, 
медленно как бы не желая покидать родной предел очей. Мостит искристую 
дорожку, что мерцает словно ртутная гладь. Трепещут веки, сгоняют 
играющую переливами влагу, сбивая новые драгоценные переливы в 
студенистое выражение неподдельной благодарности. 
   Рука подрагивая ложится на угольного оттенка гриву, чувственно треплет 
будто коснулся детской головушки. Конь нетерпеливо бьет копытом, с нескромной силой ударяет головой мужчину, кладет на плечо, фыркает прямо в ухо.
   Прижимается человеческое лицо к отблеску живой ночи, размазывает влагу 
с щёк по короткой шерсти, чувствует пульсирующую кровь в жилах и 
перекаты силы, что движет мышцы под шкурой как непокорная Перунница 
камни по дну русла. 
   - Что друже, - вибрирует скомканный голос Василия, - послужим матушке 
нашей, родной сторонушке. 
   Ветер, фыркает, толкает в плече нового хозяина, меряет взором 
антрацитового ока. Взгляд пронимает до ступней, не лошадь, а чье-то 
воплощение с взором векового мудреца и бесстрашного витязя одновременно. 
Такой не передаст и поблажек не сделает, из огня вынесет и на вражину 
без колебания пойдет. 
   Счастливый вельможа, излучая счастье ярче солнца, седлает коня, 
чувствуя на себе по доброму завистливые взоры товарищей. 
   Наконец объявляет: 
   - В дорогу. 
   - Не спеши Васятка, - хозяюшка смешливо прерывает счастливца. - Давай 
прощаться, да как положено. 
   Щеки посланника багровеют как переспелые яблочки. На радостях забыл 
благодетельницу, не поблагодарил и до свидания не сказал. Спрыгивает на 
землю, исправляет ошибку. 
   Ведагора три раза целует подопечного в щеки, желает доброго пути, но 
делает не торопясь, молвит суетливому вельможе: 
   - Ты не торопись молодец, я тебе проводника дам, пол дня отыграете. 
   - Ауку поди!? - подозрительно сужает глазки Берестов. 
   - Ты не бойся, он озорничать не будет, - успокаивает женщина одаряя 
теплом обезоруживающей улыбки. - Только к себе в седло возьми, другие 
кони не примут лесного жителя, а Ветер его знает и добрых духов 
привечает. 
   - Благодарю тебя баб Вер, за все. Не столько за подарки, сколько за то что ты сделала для меня.
   - Это не только тебе, - загадочный взор мудрой благодетельницы проникает 
прямо в сердце, - но и всем нам, Всем! 
   Дружина тронулась в дорогу, лениво, нехотя выезжают на дорогу. От доброго места ноги не идут, голова назад воротится. Не успевают отъехать от ворот, как кони шарахаются фырчат, хотят пятиться. Впереди, но дорожке стоит старичок-лесовичок, знакомый по первому дню Аука. Только Ветер не волнуется, обнюхивает новоявленное существо, резко выпускает воздух, будто чихнул ноздрями, поднимает морду, окидывает взором правого глаза седока, ждёт.
   - Аука не как ты, - радостно восклицает Василий. - Здравствуй-здравствуй.
   - И вам, коль не шутите, доброго утречка! - смешно морщится лесное чудо. - Только вы не в ту сторону едете!
   - Ну давай, забирайся, показывай дорогу.
   Ну успевает седок даже нагнуться, как лесной житель, ловко хватается за стремя, подтягивается, вцепляется в голенище сапога, за штанину и вот уже рука на луке седла, карабкается проворней обезьяны - мгновение, щустрое существо сидит в седле впереди наездника.
   - Ну, поворачивай! - приказывает пахнущее мхом и опавшей листвой создание!
   Посланник с широко расплывшейся ухмылкой правит лошадь в нужном направлении. Указывает проводник в южную сторону, по узкой тропке. Пересекают заставленный копнами луг, что разделяет пределы русские от владений Лесного царства. Въезжают вглубь рощи. Туман уполз на юг, просочился сквозь деревья, уполз легионами белёсых змей. Очистил густые просторы лесов, подарил чистый воздух росинкой дрожащей на листве. Взор не встречает пелены.
   Дорожка петляет меж деревьев под сникшими ветками в пожелтевшей листве, грустят лесные великаны в ожидании зимы, шелестят золотом прощаясь с теплом. Грустная осень завладела округой, все меньше и меньше зелени. Нет-нет да сорвется увядший лист, мелькнет боком цвета под стать солнышку, качнется на струях воздуха да уткнется в пожухлую растительность или упавших прежде собратьев. Истончился лиственный покров, зияют прорехи, пронзенные скелетом веток, кто-то слишком рано расстался с одеянием лета. Маячит голубизна небушка, продернутая перьевыми сполохами стратосферной облачности. Переливается, танцует прохладный воздух, обволакивая кристальной прозрачностью небесные дали. Сжимает пространство, словно исполинская линза приближает бирюзовые высоты. Новая веха природы. Хочется дышать все грудью, вспорхнуть за юркой пташецей следом, увязаться в сумасшедший полёт на виражах, прочувствовать простор и чистоту, погрузится в синеву небес. Ах как хочется волюшки, ах как хочется жить!
   Берестов вдыхает полной грудью, не нарадуется хрустальному утру, чихни и кажется весь окрест зазвенит богемским перезвоном, будто в руках "бокалиста", закружится в вальсе с листвой под времена года Вивальди.
   В бодром настроение, разглядывает местность. Все знакомо, бывал здесь. По весне пылил в рваных шмотках по этой самой тропочке. Вот слева мерцает гладь лесного озерка. Где-то вдали журчит ручей. А вот и родничок, где утолил первую жажду. Поворот на восток, но вопреки искушению, Аука велит повернуть на тропинку идущею к северо-востоку.
   - Что, - спохватывается посланник. - Древа не увидим.
   - Зачем тебе, - бурчит проводник. - Врата не откроются, а мимо него пути дальше нет, только в глубь лесов.
   И вправду, дорога лежит по кромке девственных дебрей по березняку напитанному солнцем и прохладой Венича. Вглядывается наездник в толщу крон, тщетно высматривая верхушки деревьев. Не видно далей, не узреть Древа Путей.
   Через несколько часов, покидают лес, впереди пологий холмик. Лесной житель просит остановиться.
   - В чем дело Аука? - Василий настороже, сам не зная почему.
   - Все, приехали, - бормочет старичок. - Там за вершиной Нижний тракт, да и ждут вас там.
   - Кто ждёт? - вздрагивает Вольх.
   Руки соратников разом как отрепетированные хватаются за воинские инструменты, готовы к встречи с кем угодно. Это не сброд грабящий купцов в Лиходолье. Пробирает гордость Берестова за личную дружину.
   Чудо спрыгивает на землю, нехотя отвечает:
   - Да свои там, не бойтесь, с делом ждут.
   - Благодарю, - летит в пустоту доброе слово, будто растаял озорник, остался над полем тонкий смешок, всколыхнул увядшие стебли ежи.
   Въезжают на холм, вправду дожидаются на тракте пол дюжины верховых. Василий узнает главного из них.
   - Все в порядке, - успокаивает братию. - Это Ерофей Андреевич, Ведагора его уважает.
   Едва ощутимое напряжение спадает, одно дело свои "незнакомцы", другое дело уважаемые люди известные с хорошей стороны, а имя мудрой женщины словно поручительство - лиха не жди.
   Встречаются две группке на пыльной дороге.
   - Доброго дня Ерофей Андреевич! - приветствует Берестов встречающего.
   - Доброго здравия вам Василий Федорович, - молодец с интересом, и даже с удивлением окидывает взором посланника. - Что ж вы это... Мы вас в Горохово ждем. Столы от угощений ломятся, посадник все окна проглядел. Ждём усердно. А вы околицей... Не по-людски!
   - Некогда нам пировать, - отбивается Василий. - Дело срочное, пятки жжет, по державным делам спеши, по княжьему приказу.
   - Мы же вас не развлечения ради ожидали, а по должности! - Ерофей лезет за пазуху, извлекает цилиндрический туесок скреплённый княжеской печатью. - Вот, прибыло два дня назад, приказ вам княжеский, или донесение... Что там нам не ведомо.
   - Благодарствую, - с учащенно бьющимся сердцем принимает послание, тревожно, будто не добрым повеяло.
   - Жаль что не навестили нас, - вздыхает гороховский служка. - Теперь уж следующего раза ждать будем!
   - Постараемся, - посланник осторожно отрывает печать, пальцы подрагивают.
   - Доброй дороги, - заворачивает Ерофей лошадей взад. - Прощайте.
   - И вам всего доброго! - успевает крикнуть им вслед.
   Небольшая группка конных тревожит округу топотом ретивых лошадей. Возвращаются всадники к родным чертогам, к покою и житейским заботам.
   А послу леденит руку сверток белоснежный бумаги, тяготит руку ответственностью несусветной.
  

*****

  
   Мглистый рассвет предвещает начало нового дня. В проём тянет холодом, не хочется выбираться из объятий нагретого собственном теплом одеяла. Но какое-то странное, химеричное освещение проникающее матовым гало с той стороны будет любопытство. Ахав подбирается к краю дупла, высовывает голову.
   Снаружи пенный океан, перекатываются молочные буруны ленивым волоком. Разрезают, словно айсберги, кучерявые владыки непрозрачную пелену, держат могучие ветви над призрачным морем. Пронизаны седые струи мрачными прорехами. Кажется свались вниз - завертит, затянет обманчивая пучина. Лишит разума, воли, оставит лишь бренное тело на потеху недругам. Иллюзия зыбкого водного пространства совершенна. Никогда не плавал в океане, но здесь в пелене тумана стелющегося как одеяло над землёй - иллюзия совершенна. Так и хочется взять весло и повернуть на юго-восток, умчатся с попутным ветром до отрогов гор. Но это лишь туман.
   Барма готовит завтрак, впереди долгий переход. Как не притягивает зрелище, но крайне важно подкрепится.
   За трапезой южанин начинает разговор:
   - Послушай Барма, я рассказал о нашей вере, о Великом Тха. А ты мне почти ничего не говорил про вашу веру. Из тех обрывков слышанных мной, я понимаю что у вас все по другому. И даже не так как у "людей с златом вместо чести", поклоняющихся распятому человеку.
   - Как, как ты их назвал? - оживает наставник лицо сплошная улыбка, играют лучики в уголках глазниц.
   - "Люди с златом вместо чести", северяне из холодных земель, что имеют права торга в наших краях! - Тхи-Ку несколько озадачен реакцией спутника.
   - Ха-ха-ха, ой метко, точно вы опознали суть латинцев.
   - Торгаши в наших пределах принадлежат к низшей касте, они ниже земледельцев, а ниже торгашей только презренные!
   - И вы чувствуете фальшь торговцев, людей меняющих душу на злато без оглядки и сожаления, презирающих честь и совесть, поправших здравомыслие и память предков.
   - Честь превыше всего!!! - Ахав мгновенно выстреливает скороговоркой задетый за живое.
   - Я вас понял, - глубокомысленно изрекает Барма заглядывая глубоко в душу через омуты темных зрачков.
   Молча продолжают уничтожать остатки яств. Но высокородный не забыл о вопросе, напоминает:
   - Так во что ж вы верите?
   - Не сейчас, мой друг, качает головой наставник. - Я не увиливаю, просто пора в путь, поговорим сегодня, позднее.
   Не хитрое застолье заканчивается скоро, пора в путь. Прежде чем выбираться из дупла высокородный высказывает сомнение:
   - Как же мы пойдём, там густой туман, не видно же ничего?
   - Верхом пойдём, - небрежно бросает спутник выбираясь на широкую ветку рядом с входом.
   Южанин вскинув брови, пожимает плечами, спешит вослед. Вопреки ожиданиям идти по веткам древних великанов не трудно, да и сын горных долин высоты совсем не боится. По стёртой коре заметно, дорогой над землёй пользуются часто, возможно, не реже чем тропой внизу. Ничто не преграждает движение, отростки поменьше подвязаны к стороне. Каждое дерево стоит плотно одно к другому, многие ветки стыкуются или перекрещиваются, не сложно перейти с одного на другое.
   А внизу неторопливо ворочается мглистая пелена, подобные пенным гребням волн застывших в ленной поступи. Реальность воспринимается как некая иллюзорность полусна полубреда, будто и вправду бредут через грань бытия. Морок нагоняет призрачный океан под ногами. Чувство такое, что бегут не только через ветки, но и огромные просторы, через время - века, чрез мироздание. Необычная приподнятость вселяется в душу, так бы и порхал с древа на древо до скончания века.
   Близится полдень. Солнце прижимает рваные клочья тумана к земле, иссекает матовая муть, уползает в темные низины, прячется в дебрях, оседает росой на листве. Исчезает наваждение вместе с ошмётьями пелены.
   У ствола очередного дерева, Барма вытягивает привязанную к сучку выше прочную веревку, первым соскальзывает вниз. Ахав не суетясь проделывает то же самое. Под ногами надежная твердь земли.
   Несут ноги по змеистой сокме, протоптанной людьми и зверьем. Легко пружинят ступни, будто и не было пол дня на деревьях. Не заметно пролетает час, настаёт время привала.
   Наставник останавливается не сразу, постепенно сбавляет ход. С перепаханным морщинами лбом и опущенными бровями, с неуверенностью во взоре озирается по сторонам. Будто ищет чего, если бы на его месте был другой можно было подумать, что заблудились. Останавливается, поджав губу разглядывает окрестности. Засвистел по птичьи. Сразу ответ по совиному. Тревога с лица проводника спадает, взгляд уверенный, а лицо расслабленное. Готовит обед.
   Высокородный напротив прищуривших, хотя никогда не жаловался на зрение, разглядывает заросли. Очевидно, клич совы не спроста прозвучал в такт спутнику, человек отозвался. Не одни они здесь. Но сколько бы не вглядывался, ничего приметного найти не может. Только ещё редкие увядающие листья, раздражают взор отличным от зелени цветом - напоминают об осени. Время не ждёт.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"