Рубанюк Владимир Иванович : другие произведения.

Русь заповедная, ч-2 "Дела державные"(отрывок N-9)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Коментарии, замечания, пожелания и оценки оставляете пожалуйста здесь

   Группа высокородных из трех холённых и одного потрепанного чужбиной проходят сквозь толпу как лавина через лес, никого не замечая, всех игнорируя, так словно бредут по чистому полю. Безродные покорно расступаются, безмолвно снося вековую участь.
   Скрипят камушки под ногами присыпавшие габбровую мостовую. Потрескивают словно истлевшие кости, отмечает четкий шаг вельмож. Нанесло прошедшей стихией мелочи с горных склонов. Благородно-черная дорога посерела, как и обветшавшие строения города. Нет в провинциальной местности лощеной стати столичных зданий, приутихла жизнь на окраине, течет размеренной поступью, опережая вечность, ввергая в безвременье.
   Здесь, на границе остро чувствуется контраст внешнего и мира сынов Тха. Стоят две величины, одна супротив другой, не погребают, не поглощают человека. Словно красуются, говоря - вот смотри, вот одна жизнь, а вот другая. Что тебе любо, с кем сольешься в экстазе бытия?!
   И защемило сердце блудному сыну, узрел уродство, той родной, с чем прибывал в единстве почти всю жизнь. А ведь казалось - все прекрасно и не стоит менять судьбу, живи и пользуй все, что положено по рождению предками великого рода. Но что-то не так, щемит в груди.
   Безмолвные, покорные безродные и высокомерные родовитые - словно два разных народа в единой державе. Рабы и рабовладельцы. У властителей всякий не родовитый и за человека не считается, словно мусор под ногами - их принято презирать, гнушаться близости, творить бесправие лишь на основании..., да просто без основания. Чураться всего, что нарождается в народе: песен, мифов, танцев, музыки, одежды, обычаев, традиций - всего, что может напоминать о близости к безродным. Но жить от трудов их, преданности и повиновения. Как черви в разлагающейся плоти - сладко, тепло и сытно, и плевать, что дух умирает. Задурманила безграничная власть души и разум знатным семьям, разлагает изнутри и все вокруг. Когда-то опора и надежа державы, теперь спесивая обуза, идущая и остальных ведущая к гибели.
   Это все внешний мир, эти ро-со с их человеколюбием, эти белые старцы, уважаемые за знание, а не родство. Спасли его - врага, отнеслись как к своему, равному, не чужому, а Барма - друг. Тот мир где, человек живет по законам человечности. Воскресили, вернули к жизни, поставили на ноги, а душу вывернули...
   Не уж-то высокородные не видит, поскудства всего уклада и жизни. Привыкли или не хотят замечать... удобно и сытно. А случись чего?
   Неуютно и так погано на душе, завыл бы волком, заклекотал бы коршуном, да рванул бы плоть на груди до костей и вскрыл бы грудную клетку - выпустить сердце к свету солнца, освободить от пут печали, тесноты грудины сдавленой кручиной. Тошно, тошно так бы изрыгнул сам желудок наружу. Но нельзя, придётся терпеть и делать вид, что такой же, как прежде.
   Подарок отца - не провел обряд... Живи и чувствуй всю мерзость и несправедливость сынов великого Тха. Кажется, прав был Вешин, богохульствуя об астральном пьянстве Благодетеля.
   А ноги идут, несут печалью обмороженное голову и тело взбаламученное переживаниями.
   Дошли, впереди главное строение города, по совместительству жилье наместника и командующего гарнизоном. Входят, и отступило наваждение, полегчало.
   Проходят в обширную залу, обставленную роскошными креслами, подле каждого серебристый наргиле и маленькие столики с курительными принадлежностями. В центре массивный стол из темной породы дерева, а на нем не законченная игра загонщики. Стены отделаны деревом, потолок выбелен. С южной стороны три больших квадратных окна, света дают много, видно каждую деталь, мельчайшую пылинку. Помещение пропитано стойким ароматом темары, воздух толстый, словно напитан вязкой смолой изрыгаемой курительными смесями. Вынь копеш, да положи на воздух, не упадет, так и будет, не падая колыхаться на терпких ароматах.
   К горлу Ахава подступила настоящая тошнота. Отвык за месяцы странствий. Осознает, ни за что и никогда не возьмёт в руки мундштук, не поднесёт к устам, не вдохнет дурманящего дыма из красивого наргиле. Плевать, что будут косо смотреть, главное не вдыхать эту дрянь.
   Генерал, первым делом плюхается в кресло, торопливо заправляет курительный прибор. Спешно раскуривает, и только затянувшись на всю мощь легких, обращает внимание на остальных.
   Служитель неспешно занимает понравившиеся место. С чувством, плавными движениями заправляет свой прибор, пальцы бережно ощупывают смесь. Осторожно, выверенными движениями укладывает в чашу, да так, что ни одна частичка не вываливается, все ровно и основательно. Заботливо обматывает рукав вокруг руки, проверяя чистоту мундштука, для гарантии чистоты, основательно вытирает, смотрит на свет, удостоверяясь в результатах протирки. Элегантно кладёт на зубы белстящий загубник, наслаждается каждым этапом действа, раскуривает со смаком. Долго задерживает дым, закрыв глаза и вздев подбородок к потолку. Выдыхает сдержано, как бы ни хотя, при новом вдохе расплываясь в счастливой улыбке.
   Молодой офицер, справляется с заданием дольше товарищей. Рассеян, часть смеси просыпал, долго не может поджечь.
   - А теперь Пакал, объясни, - Дион-Эс-Тхи выдыхает жирное облако дыма. - Чему ты так обрадовался и что это за послание?
   - Иногда, в ключевые моменты для нашей державы, когда судьба всех нас стоит на кону, владыки Великого Леса присылают письмо воплощенному Тха, - отвечает служитель сразу после затяжки, из ноздрей и рта подрагивая выходят струйки дыма, как у дракона на отдыхе. - Последнее послание от них пришло более четверти века назад, незадолго перед смертью Тхэ-Ва-Тана. Да, многое тогда изменилось...
   - И что же они пишут? - наместник сидя группируется, будто хочет встать.
   - А вот этого я не знаю, - улыбаясь, помахивает высокородный Ха мундштуком возле уха, а сизая струйка дыма закручивается в спираль.
   - Как это?
   - Да так, - ухмыляется Пакал. - Верховные служители, очень трепетно относятся к подобным посланиям, берегут их тайну как книгу Тха. До написанного допускают только избранных, самых верных.
   - Значит не простое послание, - генерал вновь откидывает на спинку кресла.
   - Я бы сказал, сакральное, - кивает служитель, уставившись в точку на стене. - Ни один служитель, без приказа верховного не прикоснется к письму!
   - Даже так..., - Дион тыкает мундштуком в сторону Яш-Ха. - Но ты его ждал? Это значит, что сейчас ключевой момент нашей жизни. С чего ты взял?
   - Хм..., - медлит высокородный Ха, держит мундштук во рту, но не затягивается. - Я почувствовал.
   - Почувствовал, - округляет глаза генерал, - когда?
   - Именно, почувствовал, - служитель поднимает палец в назидательно жесте. - Впечатление было такое, словно лопнула вселенская струна, и разошлось вибрацией по душам посвященных. Что-то произошло в мироздании, что-то важное, но неуловимое для большинства людей.
   - Когда это случилось? - вступает в разговор высокородный Ку. - Может ты запомнил день?
   - Как ни странно, но запомнил, - спешно кивает Пакал. - Это случилось в день, когда ро-со празднуют наступление нового года. Я еще подумал, странное совпадение!
   - Открылись врата... - роняет Ахав, вспоминая давний разговор.
   - Какие еще врата? - Дион-Эс-Тхи недоумённо хлопает ресницами.
   - Врата миров, дорога древних... - гулкий голос Тих-Ку врезается в уши слушателей.
   - Откуда ты знаешь?
   - Поведали, мои лекари, - Ахав переводит взгляд на Эк-Сана. - Метун, этим путем пришел наш с тобой обидчик.
   - Белоголовый! - молодой офицер застывает в позе кривого паралитика, вращая округленными глазами, а свежий шрам багровеет, в то время как лицо бледнеет.
   - Старцы вырастило новое Древо, - в задумчивости молвит служитель. - Следовало ожидать! Древо не камень, нарастёт.
   - Получается, что белоголовый, лишивший нас добычи, какой-то особенный? - настороженно вопрошает наместник.
   - Не думаю, - пожимает плечами высокородный Ку. - Я в нём ничего особого не заметил, даже наоборот - не воин он.
   - На нем печать судьбы! - молвит Яш-Ха обхавтив дланью лоб. - Грядут великие перемены, небывалые потрясения...
   - Наконец-то, - тихо, почти радостно вякает молодой Эк-Сан.
   - Давно пора встряхнуть этот гадюшник..., - мгновенно вторит Эс-Тхи.
   Но оба умолкают, стыдясь своей реакции, отводят глаза в сторону, разом затягиваются темарой, прячась за сизыми клубами дыма.
   Эти непроизвольные реплики, говорят больше чем все заверения Ашика-Боб-Чи. Высокородные жаждут перемен, хоть каких-то... Прав отшельник, нужны перемены и ситуация только и ждет что бы кто-то взвали на себя бремя перемен. Но не горит Ахав желанием становиться революционером. Любит родину до самозабвения! Меньше всего желает ей потрясений, крови и разрухи. Но если назрела ситуация, то она сама найдет выход, разрядиться самопроизвольно, сколько не закручивай гайки. Просто взрыв будет сильнее, разрушительней со всеми вытекающими последствиями. Все ждут перемен - устали от многовекового застоя, закоснелости. Как говориться - не можешь устранить процесс, возглавь его. Но как не хочется влезать в эту шкуру. Гонит мысли прочь, для начало нужно просто выжить. И только потом задавать вопросы о будущем.
   А высокородные молчат, не смотрят друг на друга, прячут взоры. Размышляют о своём. То ли стыдятся бесконтрольной реакции, то ли вспомнили былые обиды. Пойди, узнай, что там твориться в головах.
   - Ахав, - обращается генерал. - Надо решить, что делать с тобой. Приказа о твоем аресте в случае появления никто не отменял!
   - И когда ты намерен взять меня под стражу? - спокойно вопрошает Тхи-Ку.
   - Это с одной стороны, - как бы продолжает Эс-Тхи. - С другой, ты несешь послание Тхэ-Та-Дану, а это значит...
   - Что попадаешь под юрисдикцию служителей, так как являешься курьером верховного служителя, - перехватывает логическую цепочку Яш-Ха.
   - Следовательно, я не могу тебя арестовать. Твою судьбу теперь решает Покал!
   - Великий Тха, помилуй! - отмахивается служитёль. - У меня не было никаких указаний на твой счет!
   - Это значит... - улыбается высокородный Ку уже все понявший.
   - Что ты свободен! Вот взвалил на себя судьбу, так и неси до конца, какой бы она не была! - молвит Пакал-Яш-Ха, но смотрит необычно. Второе дно в речах, многозначительная фраза сошла с уст.
   - Придётся тебе, Ахав, самому везти весточку в столицу! - с явным облегчением молвит наместник.
   - Мои друзья, благодарю вас, - коротко кланяется Ахав.
   - Если тебе понадобится наша, помощь, - объявляет Пакал. - Ты можешь рассчитывать на нас, неважно что, мы пойдем за тобой!
   Снова эта многозначительность в очах служителя. Говорит так, будто знает о разговоре с отшельником. А может эти два товарища по несчастью мыслят и видят мир одинаково?
   Оба офицера согласно кивают, предано заглядывая в глаза высокородному Ку. Ну вот, первые последователи.
   - Но должен тебя предупредить, - генерал обращает на себя внимание. - Я хоть не арестую тебя, но обязан отправить в столицу депешу о твоем появлении и сегодняшнем статусе.
   - Я понимаю.
   - Так что до столицы тебя никто не тронет, - говорит служитель насупившись. - Но есть одно место, где тебя будут ждать с намерением поквитаться, не взирая на статус и положение, даже на родовитость.
   - Чаклан! - на лице Ахава расцветает саркастическая улыбка.
   - Убийством проходимца Ши и его подельника северянина, ты спутал карты кой-кому в Чаклане. Эти люди понесли серьезные потери, а они злопаметны. Постараются поквитаться с тобой, не боясь недовольства верховных.
   - Чего это они такие смелые? - заинтригован Тхи-Ку.
   - Они мусорщики Тхэ-Та-Дана, подчищают грязные делишки верховных, потому могут позволить себе некоторые перегибы.
   - Подобные мысли посещали меня.
   - Они заблокируют все пути и тропы на пути в Кобаил. Я ума не приложу, как тебе избежать ловушек?
   - Ничего, по пути что-нибудь придумаю.
   - Когда мы узнали, что ты натворил в Чаклане, мы возгордились тобой! Никто это отребье не мог проучить.
   Тхи-Ку просто пожимет плечами. Если бы не Вешин, кто знает, как бы сложилась судьба, а убийство этих балбесов оказалось мерой вынужденной.
   - Ты когда планируешь отправиться в дорогу? - уточняет Дион.
   - Послезавтра утром, а завтрашний день посвещу сборам в дорогу.
   - Все тои вещи, что ты нам оставил, все еще лежат здесь, - Эс-Тхи доводит до слуха приятную весть, - повседневная, парадная одежда... Мы отослали в столицу только доспехи, как доказательство твоей гм..., хм..., гибели.
   - Благодарности моей нет предела!
   - Хватит любезничать, - генерал поднимается на ноги. - Пойдемте ужинать, да я распоряжусь, что бы тебе подготовили горячую ванну, чистое бельё и комнату.
   - Это то, что мне сейчас нужно, - с радостью отзывается Ахав.
   Высокородные выходят, одобрительно похлопывая гостя по плечу. Спало напряжение, решены неудобные вопросы. Предвосхищение грядущих перемен, будоражит кровь. Предвкушают - впереди ждут свершения, новая жизнь. О цене думать не хочется, каждый надеется на лучшее.
  

*****

  
   Стоять! - командный рык сотрясает площадь. Не глас, а живое воплощение власти! Пробивает до печени, расслабляет колени, заставляет пригибать головы, а главное беспрекословно повиноваться, без тени сомнения или намёка на альтернативу.
   Рябой палач, уж навалившийся на рычаг, замирает. Рефлексы у мастера заплечных дел превосходны, бодрая реакция на команды, выдрессирован повиновению не хуже известных собачек Павлова.
   Но то ли успел столкнуть рычаг, то ли люк под Берестовым хлипким был, а может, дрогнули мышцы в ногах, не удержался. Впилась веревка в горло, помутнело в глазах, поплыло все вокруг, закружилось, брызнули слезы, заструились по щекам. И нет спасения.
   Вольх хрипя от сдавившей шею петли тянется ногой желая, зацепит Василия хот за что-то поддержать. Не выходит, короток поводок, не дает воли.
   Кругом суета, крики, топот ног по доскам. В глазах посланника мир вертится все быстрее, заливаясь багряным, а окружающая картинка затягивается в трубу, начинает удаляться.
   Тут, чьи-то сильные руки обхватили за талию и вздели вверх. Другие руки ухватились за петлю, стараются ослабить затяг.
   - Ты, Буяша, малость приспусти, удавку не снять, - звучит знакомый голос.
   Удавку сняли. С освобождением пришла ударная волна адреналина, затрясло, будто в руках отбойный молоток. Наконец вдох, сдавленный рывками, через стон. Выдох почти вскрик. Подскочил желудок к горлу, развернулся, вновь запирая дыхание, содержимое рвануло наружу, благо почти пустой. Всхлипы, слезы, сопли, хриплый кашель, слабость во всем теле и мглистая муть всего естества.
   - Все Василь, - доверительный голос Вольха ласкает душу, хлопает по плечу. - Все позади, всё будет хорошо.
   - Давай уноси его отсюда, - требовательный возглас Веселина.
   Буян берет Василия на руки как младенца, бережно, с заботой. Берестов прячет лицо, уткнувшись в плечо товарищу. Стыдно, горько, но главное страшно! Смерть дыхнула в лицо, еще чуток и все. Прошел по краю, чудеса случаются.
   До слуха доносится чей-то спор.
   - ... мне боярин Ойраг приказал!
   - Ойраг здесь не хозяин! Я власть! Это мой город я отдаю приказы! И ответ держу лишь перед князем.
   - Но...
   - Пшли вон!!! - властный голос рыком подавляет любые сомнения.
   Все тонет в безразличии, всевластно охватившем посланника, сознание проваливается не то в сон, не то в бессознательность.
   Жизнь вернулась. Не открыв глаз, чувствует - шея все еще болит, но терпимо. Лежит под одеялом, под головой подушка, тепло и комфортно. Размыкает веки. Над головой деревянный потолок, поддерживаемый диагональными балками сложенными крест-накрест. Оглядывается. Просторная комната. Справа слева еще по одной кровати. В ногах стол, обставлен со всех сторон четыремя табуретами. Дальняя стена зашторена одним куском льняной матово-серой ткани. В левой стене, два арочных окна, комнату наполняет вечерний свет. В правой стене высокая и узкая дверь. Все просто, но это-то и странно.
   За дверью раздаётся скрип половиц, кто-то ходит. Чей-то голос:
   - Ну как он там?
   Узнает сильный баритон с площади остановивший казнь.
   - Спит, - голос Горазда.
   - Долго еще? Дело у меня к нему.
   - Сейчас посмотрю.
   Дверь бесшумно отворяется и в комнату, словно кошка проскальзывает следопыт. Не скрипнет половица, не зашуршит одежда, призрак, а не человек.
   Берестов усаживается на кровати, даёт понять, что не спит. Скрипнула перекладина под ягодицей, зашуршало спадающее одеяло, щелкнул сустав, пыхтит как ёж в кустах. Таких только в загонщики, зверье пугать.
   - Проснулся?
   - Что это было? - Василий потирает побаливающую шею.
   - Под твоим люком задвижка была самой короткой, - сочувствено глядит семистрелец. - Соскочила, вот тебе и досталось.
   - Понятно..., а я что заснул? - тревожиться посланник, взор молящий.
   - Да это Веселин тебе под нос сонного зелья сунул, - улыбается следопыт. - Чтобы облегчит страдания.
   - Спасибо ему, правда полегчало, - выдыхает Василий, даже повеселел. - А я подумал, что совсем расхляб...
   - Нет, - озорно улыбается товарищ и сразу к делу. - Там по твою душу пришли.
   - Я сейчас, выйду, - Василий, морщась, опускает ноги на пол.
   - Сиди, - требует Горазд чуть ли не приказным тоном. - Я впущу.
   Упорхнул бабочкой, без звука и возмущений воздуха - талант. Дверь затворил, не стукнула. Пострадавший с завистью посмотрел на дверные доски, где исчез товарищ. С эти надо родиться, такому век не научиться.
   Завидовать не дают. В комнату, скрепя половицами входит знатный чудин. Высокий метра под два, сухощавый и очень светлый даже для колодян. Длинные волосы перехвачены на лбу широкой лентой с ромбической вышивкой, чередующимися синими и красными фигурками. Взгляд волевой, таким взором можно стены пробивать, а человека в мочалку измордует. Но сейчас взирает сочувственно. Одет просто, почти как все горожане. Только пояс отличается позолоченными бляхами, да богатым оружием на боку.
   Рукоять фалькаты щедро украшена рубинами в золотой инкрустации. Ножны в темной бирюзовой обложке прошитой золотой нитью, настоящий шедевр.
   Посетитель, уперев руки в боки, говорит:
   - Живой!? Посланник русский.
   - Да, спасибо, все нормально, - Берестов порывается встать на ноги.
   - Сиди, - колодянин жестом останавливает, сам садиться подле на кровать. - Я боярин Белгот - градоначальник Дыева.
   - А я Берестов Василий Федорович, посол князя русского, - представляется пострадавший.
   - Слышали мы о тебе, - кивает градоначальник. - Ты пришел дорогой предков.
   - Да это так, - кивает Василий. - Но сначала, хочу вас поблагодарить за наше спасение.
   - Это ты не меня благодари, а мальца вашего!
   - Мальца, - хлопает глазами посланник.
   - Ну, этот, как же его там... Сивко, да Сивко, - вспоминает Белгот. - Меня разыскал и о вас рассказал, а то я не сном, не духом. Так бы порешили вас.
   - Вот значит как, - взгляд Берестова падает на дверь, словно желает выискать Зуйка. - А как же приказ Ойрага?
   - У него здесь власти нету, - ухмыляется Белгот. - В Дыеве приказы отдают двое - я и князь! А все остальные могут затолкать свои распоряжения куда помягче.
   - Ойраг произвел впечатление важной особы? - Василий желает прояснить значение особы пославшей посольство на эшафот.
   - Наш Ойраг - "родной брат" вашему Нездиле Дальнеславскому, - широко улыбается градоначальник. - За одной лишь разницей: ваш Нездила не любит латинян, а наш боярин их шибко привечает. А что до его власти - здесь Дыев!!!
   - Я все понял, - расправляет плечи посланник.
   - Князь узнал про вас, - продолжает гость. - Заинтересовал ты его, принять тебя желает. Будет переговоры вести.
   - Замечательно! - радуется Берестов. - А когда?
   - Завтра в полдень! В княжьем зале приём будет. На встречу придёт много знатных особ, так что приготовься.
   - Очень хорошо! - спешно кивает Василий.
   - Вот и ладно, - поднимается колодянин. - За вами завтра придет сам княжеский глашатай, отведать куда надо. Будьте готовы!
   - Будем, - убеждает посланник. - Еще раз благодарю за наше спасение!
   - Стоит благодарить еще офицера стражи, он время тянул, - добавляет деталей к происшествию. - У него оба сына в армии и сейчас они за хребтом. Очень ему не хотелось вас жизни лишать.
   - Если я его не увижу, поблагодарите за меня, - просит Берестов.
   - Обязательно, - немного мрачнеет Белгот. - Я тоже не желаю войны с вами. Потому буду просить Дыя о ниспослании тебе удачи на переговорах. Пойду кормить огонь в алтаре!
   - Я сделаю все... - Василий пытается заверить гостя, но тот не слушает, исчезает с другой стороны двери.
   Оставшись в одиночестве, собирается с мыслями. Всё так вдруг. И на том свете почти побывал. Ужасный лик у костлявой, изуверский, мучительный. Разъедает мужество, растворяет душу похлеще царской водки. Никогда так близок не был к концу. Понеслись табунами мурашки по кожному покрову, засаднила шея, спирает дыхания. Свежи переживания. Все так реально и страшно до смерти.
   А в голове бьется один вопрос. Зная все, пережив петлю и не имея надежды избежать её - поехал бы вновь в столь опасное предприятие? Ответ, в такт сердцу, отбивает четкий ритм - поехал бы снова и снова. Потому что за спиной стоит нечто большее.
   Успокоившись, приводит себя в порядок. Выходит из комнаты. Горазд отводит Берестова в обеденный зал, где сейчас трапезничает вся ватага. Мало обращая внимания на подбадривания товарищей, прямым ходом идет к Зуйку. Протягивает руку юноше со словами:
   - Благодарю тебя Сивко от себя и за всю нашу компанию за спасение. Признаю, ошибался я в тебе, думаю, что обузой будешь. А видишь, как вышло, всех нас от верёвки уберёг!
   - Да я что, я как все, так и надо же!? - багровеет юноша, пряча взгляд.
   - За твою находчивость и предприимчивость, берем тебя в нашу дружину! - объявляет посланник, оглядываясь на присутствующих
   - Берем! - нестройно галдят ратники. - Наш парень!
   - Мазур, - обращается Василий к казначею. - Выдай положенную сумму.
   Старый мазурик, со счастливым видом, смаргивая мокроту с ресниц, не откладывая в долгий ящик, вынимает кошель и отсчитывает нужную сумму, кладёт звонкие монеты перед своим подопечным.
   Сивко не дотрагивается до денег, созерцает серебряные кругляшки растерянно, губа подрагивает, на веках скопилась влага. И сказать ничего не может. Первые честно заработанные в жизни рубли.
   За ужином выяснились детали подвига Зуйка. В Дыеве живет один колодянин, служит под началом Белгота. У него был родной брат и проживал в Тропе, занимался торгом. Была семья жена и дочь. Но в одной поездке вместе с женой угодил в лапы разбоям - с тех пор о них никто ничего не слышал. Девочка во время поездке была на попечении соседей. Но та семья не захотела содержать девочку чужого рода и племени. Выдворили за ворота. Но ей отчасти повезло, в первый же день встретила Сивко. Они подружились, и юноша несколько месяцев заботился о ней как брат о сестре, при этом сильно задолжал "Благодетелю".
   А потом приехал дядя и разыскал племянницу, забрал к себе, звал и Сивко с собой, но "Благодетель" не отпустил парня, долги нужно было возвращать. Расстались.
   Когда у ворот Берестов приказал ему бежать, то вспомнил о том офицере. Разыскал его, вместе пошли к боярину - тот поверил, бросился на площадь и остановил казнь.
   Закончив трапезу, Василий отзывает Вольха для разговора. Говорят о предстоящей встречи с Колодием. Ничего нового товарищ сообщить не может. Еще раз напоминает, что к встрече с Колодием подготовиться невозможно. Вся надежда на ум и дух Василия. Все очень зыбко.
   Напоминает о Лельничеве, просит не повторять глупостей, сотворённых с посадником. На что посланник неуверенно кивает. Завтра ответственный день. А если вдруг князь подтвердит приказ о казни, уже никто и ничто не спасёт их.
   Решают на переговоры пойти вдвоем, так как поддержка не помешает, а Вольх выступит носильщиком подарков, дабы иметь легальный повод для сопровождения. Порешив текущие вопросы, уходят собираться к завтрашнему выступлению.
  

*****

  
   Драные клочья серых туч бегут на юг, застилая небосвод, накрывая солнце. Безрадостная хмарь тянет прохладу с севера. Зябко. За ночь теплые струи из пустынь иссякли, не хватило сил преодолевать склоны хребтов. Чудо, что дыхание песков добралось до этих мест. Южные ветры большая редкость в северной долине.
   Ахав накидывает куртку, весь день ходил без нее. Вдыхает влажную свежесть, пришедшую из дальних стран. Знает, дождя не будет. Нет сил у туч, истратили мощь по пути на юг, растеряли влагу на склонах, излились ливнями в ничейных землях. А то, что дошло до них всего лишь отголоски непогоды.
   Размышляет чем заняться в оставшееся время, далеко еще до ужина, а все дела переделах. Закончил сборы.
   Наместник со щедрот своих выделил двух вполне хороших лошадей. На складе оказались все вещи, оставленные в лагере перед безрассудным броском наперерез беглецам. Все оружие на месте, только статусный копеш ушел в столицу в купе с бронёй. В одной из сумок нашлись остатки денег, целых двадцать цканов. Не взяли, хотя имели полное право.
   Высокородный Тхи отказался от денег и в довесок к лошадям выдал необходимое количество припасов. Должно хватить до столицы. Всё готово, осталось дождаться утра.
   Еще раз потревожило душу сомнение, а стоит ли торопится? Никто не гонит, приказов нет. Арестовывать, судя по заверениям служителя его до самой столицы не будут, никто не захочет брать ответственность на свою голову. Можно расслабиться пару деньков. Но чувство тревожности теребит разум, толкает вперёд. Надо окончательно разрешить вопрос о собственном статусе, дальнейшей судьбе. А самое важно, это козни чакланской знати, каждый день промедления прибавляет им возможностей и маневра.
   - Ахав! - это окликает служитель.
   - Да, Пакал, - с готовностью отзывается Тхи-Ку.
   - Я бы хотел поговорить с тобой без лишних ушей!?
   - Да, нам стоит поговорить, - соглашается высокородный Ку. - Пойдём в мои покои.
   Старый служитель одет просто, без плаща. Просторные черные штаны заправлены в полу сапоги, начищенные до блеска, поверх багряной рубахи наброшена куртка в тон вороного крыла, с нашивкой, где прошит золотистыми нитями гордый символ рода Ха. Вид усталый, а взгляд многозначительный. Что-то важное привело старика, не терпится дознаться.
   Комната Ахава не велика, одно кресло, которое почтительно предлагает гостю, и пара простых стульев, стол, кровать и мало места. Тхи-Ку усаживает на стул, облокотившись на стол, уперев локоть в столешницу, а подбородок положил в ладонь, пальцами обнимая правую щеку.
   - Я слушаю ваше... - Ахав пытается начать с официоза.
   - Нет, не надо, - отмахивается Яш-Ха. - Давай просто на ты, мы не в столице.
   - Договорились Пакал.
   - Если ты снизойдешь, - улыбчиво начинает служитель. - Я бы хотел узнать подробности твоего выздоровления.
   - Это не тайна, - высокородный Ку отвечает тем же. - Я все расскажу.
   Начинает с момента атаки стражи и потери сознания, рассказывает основные моменты, без излишеств и несколько сухо. Когда доходит до Древа Жизни его обрывают.
   - Вот, вот это и привело меня к тебе, - возбуждается служитель, глаза слезятся. - Отсюда, пожалуйста, подробней.
   Ахав рассказывает все, что помнит, пережил или услышал от других.
   - Об этом Древе у нас ходят самые невероятные слухи, - погрузившись в задумчивость, бормочет Пакал, взгляд застыл где-то у нашивки собеседника. - Поговаривают, что оно может даровать бессмертие.
   - Чушь, оно просто лечит, - высокородный Ку морщится сквозь кислую улыбку.
   - Врачует, чистит, восстанавливает, этого не мало, - гость вздымает длань. - Твой отказ от темары, подтверждает мои догадки. Древо очистило тебя.
   - Тут дело не в древе Жизни, - тень грусти накрывает лик Ахава, колыхнулись воспоминания, словно лодка, в которой бежали из Чаклана.
   - А в чем же? - настораживается Пакал-Яш-Ха.
   - Потом, - уворачивается Тхи-Ку, не желает ослаблять заинтересованность гостя, переводит разговор в нужное ему русло. - Но сначала о другом.
   - Хорошо, - Пакал одобрительно улыбается.
   - Я бы хотел узнать тайну Квана и Ватиса то, что их может уничтожить!
   - Ага, это тебе трухлявый пень Ашик наплёл, - обнажает зубы служитель, сдерживая смех. - Ты был у него!
   - Да, пережидал бурю, - Ахав тепло улыбается. - Мы много говорили, особенно про прошлые дела.
   Пожилой мужчина, будто осел, исчезла улыбка, легло на плече былое непомерной ношею. Загрустили очи, наползла влажная поволока. Теребят пальцы багряную ткань воротника. Другая рука самопроизвольно тянется к курительному прибору. За действиями не следит, заправляет наргиле автоматически, но с четкими выверенными движениями. Привычка курить за долгие десятилетия превратилась в рефлекс, действо не требует участия сознания, закурит и в кромешной тьме.
   Затягивается во всю мощь легких, задерживает дыхание, выдыхает, медленно выпуская дым через губы сложенные в трубочку. Струится сизая струйка, подобно дымку печному в морозный день. Выдохнув поднимает взор на собеседника, отвечает вопросом:
   - А ты уверен, что хочешь знать эту тайну?
   Настала очередь задуматься Ахаву. Любопытство любопытством, но вот нужна ли сейчас сия ноша, смертельная тайна для верховных. Будет ли прок в этом, выстрел в холостую лишит, возможно, единственного рычага воздействия. Чем поможет столь опасные сведенья в сегодняшнем положении? Крепкие сомнения вцепились в душу.
   Подумал закурить, но к горлу подступила тошнота, тут же отогнал гадкую мыслишку. Потребности нет, а привычка осталась.
   - Вот задача! - поджимает губы высокородный Ку. - Ответить мне не просто.
   - Я могу тебе рассказать и только тебе. Это наследство твоего отца.
   - Дурное наследство.
   - Это инструмент, который должен быть пущен в строго подходящее время.
   - Не уверен, что мне он понадобиться.
   - Он будет тебе необходим. Ты вступил на новый путь, сам того не ведая.
   - Может быть, и понадобиться, если я проживу достаточно долго, - Ахав морщится от озвучки очевидных вещей, предпочел бы жить в неведении, одним днём.
   - Но все воля великого Тха, - лениво произносит Пакал-Яш-Ха стандартную фразу.
   - Мне кажется, я знаю, в чем тайна Тхэ-Та-Дана, - высокородный Ку решает поведать поделиться свой тайной.
   - Хм, очень интересно, - снисходительно щуриться служитель. - В чем же?
   - Ватис свершал обряд моего посвящения, - неуверенно начинает Ахав. - Но по настоянию моего отца обряд был исполнен не так, как полагалось!
   - Ого! Я этого не знал, - хищно зыркает собеседник. - Вот значит в чем причина твоей нелюбви к курению.
   - Я думаю да. Но твой ответ значит, что я не угадал!?
   - Нет, не угадал. Хотя твоя история может сильно навредить Тхэ-Та-Дану, но престола не лишит.
   - Жаль!
   - Так желаешь ты знать, тайны верховных?
   - Нет, не говори, держи при себе. Сейчас их тайны мне в обузу.
   - Я так и думал, - задумчиво кивает Пакал, зажав мундштук между указательным и средним пальцами.
   Разговор будто зашел в тупик, повисла тишина и только клубы дымка, танцуя из стороны в сторону, взвиваются к потолку.
   - Пакал, разреши задать еще один вопрос! - Тхи-Ку решает сменить тему разговора.
   - Конечно, - с тенью неуверенности позволяет Яш-Ха.
   - А что ты прочел в книге Тха? - любопытство взяло верх, и понимание, что ответа не последует, не останавливает от вопроса.
   - Ооо! - снисходительно улыбается служитель, наигранно округляя глаза. - Тебе лучше не знать, иначе сойдешь с ума.
   - Так все плохо? - брови Ахава взлетают вверх, лоб прорезают многочисленные морщинки.
   - Плохо или хорошо, не правильное суждение, - отрицательно мотает головой Пакал-Яш-Ха. - Хорошо, что книгу позволяют читать только небольшому числу особо надёжных служителей.
   - Ты так считаешь?
   - Это фундаментально иное, чем то, о чем мы слышим, видим, чем живём, - на скулах служителя заиграли жвалки, ноздри расширились, а губы вытянулись в узкую полоску, очи помрачнели. - Лучше этого не касаться!
   - Ладно, оставим, - понимает Тхи-Ку не пришло время для подобных разговоров. - И последнее, если позволишь...
   - Твои вопросы один лучше другого, - вымученно улыбается высокородный Ха. - Чем ты в этот раз будешь рвать мое сердце?
   - Я о дружбе моего отца и Квана-Ир-Ака, - торопливо сообщает Ахав.
   - Это уже интересно, - жизнерадостно улыбается служитель.
   - Я всегда думал, что отец и Кван были друзьями, - начинает высокородный Ку. - Но недавно я узнал, что это было не совсем так, по крайней мере, в последнее время.
   - Да, эти двое были друзьями, пока проворачивали интриги, но после..., - Пакал замолк, пожевывая губами, будто съел последнее слово чуть не вылетевшее из уст. - Дело в твоей матери.
   - В моей матери? - Тхи-Ку наклоняет голову, вперед приоткрыв рот.
   - Именно, - с печальной миной подтверждает служитель свои слова. - Но об этом тебе лучше спросить самого Квана.
   - Квана? - недоверчивая улыбка искажает лицо Ахава.
   - Именно, - с нажимом произносит высокородный Ха. - Твои отец и мать теперь у трона Тха, и я не хочу распространять слухи. У меня нет прямых доказательств, хотя все происходящее для меня было очевидным. Тебе один путь к Верховному, он тебе ответит, точно говорю. Он не будет запираться, ты сам поймешь почему!
   - Успею ли я спросить, будет ли такая возможность? - произносит Тхи-Ку упавшим голосом.
   - Если нет, то ты предстанешь перед своими родителями в царстве Тха, у них самих спросиш, - на полном серьезе молвит Пакал.
   - Не получается у нас разговора, - горюет Ахав.
   - Не простые темы ты поднял, - кивает пожилой мужчина. - Не время вести подобные беседы. Ох, не время!
   Замолкают. Ни один не прерывает паузы. Служитель докурив, отставляет прибор и с наигранной улыбкой предлагает пойти и разделить ужин с оставшимися товарищами.
   В общей трапезной коротают вечер вчетвером. Стараются шутить, но флер напряженности не выпускает из вязких объятий. Вечер получился не естественным и немного грустным. Наконец все расходятся спать, завтра проводы.
  
   Новый день. Еще до зари Ахав завершает последние сборы. На улице ожидают высокородные, за спинами на почтительном расстоянии собралась приличная толпа. Служивые, простые горожане и группка из нескольких десятков родовитых. Не уж-то высокородные нагнали массовку. Но людские взоры говорят об ином - там, под глянцем любопытства, тлеет надежда. Вот и безродные туда же. Не успел вернуться, а тут все ждут от него нечто немыслимое - изменить их жизнь. Что он может, когда своя висит на волоске; ни сегодня, завтра не станет высокородного Ку. Все - безродные, родовитые и высокородные от него что-то хотят.
   - А это, что еще за парад? - усмехается Тхи-Ку, смотря в глаза служителю.
   - Еще не один умерший на той стороне не возвращался назад, - вскидывает Яш-Ха руки в молитвенном жесте. - Ты первый и это чудо.
   - Не смешно, - почему-то злиться виновник собрания.
   - Не терзай свою душу, - доброжелательно молвит наместник. - Мы все пришли проводить сына великого рода, прославленного в веках!
   - Что ж, проводите, - Ахав подавляет раздражение, полностью игнорирует пафос высокородного Тхи.
   Справа, в стороне, обе лошади под присмотром пары рекрутов. Передает им переметную сумку. Все готово - в дорогу.
   Молча бредут по улицам города к мосту через горную речку, предел Мешмека. Позади шум от сотен ног по мостовой, словно град стучит по крыше. Горожане провожают.
   Перед мостом высокородный Ку останавливается, оборачивается. Привычно взвился монохромный плащ, объявляя статус отбывающей персоны.
   - Дион! - начинает прощание. - Я рад нашей встрече. Судьба позволила мне свидеться с достойнейшим из мужей державы. Я благодарен тебе за гостеприимство и помощь. Искренье надеюсь увидеться вновь!
   - Ахав, - отвечает генерал. - Не стоит грустить! А благодарить я должен тебя - за нечто, чего я не переживал с детства. За веру в светлое будущей. Пусть твой путь будет лёгок, а в столице судьба благосклонна.
   Обнимаются. Сошлись плечи могучие, колыхнулись черные плащи, взирая друг на друга белой изнанкой. Не часто высокородные братаются. А на глазах влажный покров, искрится радужным переливом, выдает чувства мужей знатных. Нет лжи в их порывах, искренье объятья.
   - Метун! - распрямляется Тхи-Ку, отступив от наместника.
   - Ваше высокородие! - юный офицер с трудом сглатывает. - Я был счастлив служить под вашим началом!
   - Для меня было честью быть твоим командиром! - отвечает любезностью высокородный Ку.
   Пожимают друг другу руки, не решается юноша на большее. Только смаргивает предательскую сырость с ресниц.
   - Да прибудет с тобой Тха, - напутствует служитель.
   Тхи-Ку горько улыбается в ответ, не хочется поминать имя всевышнего, уверен, не услышит.
   - Ты потерял веру, - насторожен Яш-Ха видя реакцию провожаемого.
   - Я думаю, наш Тха как запойный пьяница спит беспробудно, налакавшись жертвенной крови! - молвит Ахав, поражаясь собственной речи.
   Дион и Метун бледнеют, пытаясь спрятать головы в плечи. Подаются, назад тараща глаза на богохульника.
   - Ха-ха-ха, - залихвасто смеётся Пакал. - Браво, браво, мой юный друг! Прозрение снизошло на тебя!!!
   - Поэтому я просто пожелаю вам удачи!
   - И тебе удачи, - искренне напутствует служитель.
   Высокородный Ку перенимает узду из рук служивого, лихо вскакивает в седло, демонстративно вскидывая плащ, привычным жестом набрасывая поверх крупа лошади. Сжав челюсти, отдаёт честь друзьями. Подстёгивает лошадей, переводя на рысь. Не оглядываясь, переезжает мост, оставляя за спиной печаль расставаний.
   Смотрят вслед высокородные соратники, чьи души переполнены смешанными чувствами. Тайные чаянья, неясные предчувствия приковывают надежду на лучшее будущее, к одинокой фигуре, удаляющеюся по дороге из черного гранита. Каждый мысленно желает удачи человеку из знатного рода, поборовшему смерть, перерожденному, бесстрашно идущему к неотвратимой судьбе.
  

*****

  
   Суетливое утро. Все заботятся о двух персонах - Вольхе и Василии. Снаряжают к походу в княжьи палаты, для важной беседы. Наряжают, всякий хочет помочь, принять участие. Много надежд возложено на встречу, потрачено сил, пережито, принесено в жертву, каждый желает участием поспособствовать успеху. Кто подаёт, кто советом помогает, другие наряжают, а он стоит как пугало огородное, расставив руки, позволяет снарядить себя, так как видится им.
   После водных процедур одели новую, ни разу не ношеную рубаху, синие порты в красную полоску. На ноги красные сафьяновые сапоги с богатой узорной композицией, на вкус Берестова слегка аляповатые. Но именно на таких настояли товарищи еще при закупке в Новограде, утверждали - положено по статусу. Поверх рубахи идет красный парчовый кафтанов с нашитыми нагрудниками, вышитые шёлковой тесьмой и застёжками разговорами. На голове мурмолка с соболиной оторочкой.
   Глядится Василий в зеркало - петух петухом, не по вкусу убранство. А соратники наоборот, взирают на посланника с восторгом, счастье искриться на счастливых очах, подсвеченное блеском улыбок - довольны обликом надежды воплощенной в облике пришельца из неведомых краёв.
   - Вот наш щап, - восторгается Мазур. - На зависть всем щапам.
   - Хорош, - удовлетворённо кивает Веселин. - Настоящий посол!
   Вольх выглядит не лучше, не так богато, но ярко. Видно, что доволен внешним видом, украшен лик самодовольной улыбкой, в глазах мерцает благостное умиротворение.
   - Ну вот, в кои-то веки на человека стал похож, - молвит он с задором.
   Время идти. Десятник бережно берёт под мышку ларец с подарком, жестом в сторону двери предлагает Берестову идти вперед. Товарищи желают удачи и при этом под мощным зарядом надежды, задрожало тревожное сомнение. Выходят.
   Как, оказалось, разместили посольство на княжьем дворе в главном квартале внутреннего города. Весь двор это комплекс жилых строений важных персон страны: самого князя, семьи его погибших сыновей, ближних бояр и гостиная для особых гостей. Каждое строение это замысловатый комплекс из нескольких сооружений сведенных в единый ансамбль. Первые этажи всегда каменные, выбеленные с крупными узорами выведенных тонкой линией, как правило, синего и зеленого цветов, иногда красно-оранжевого. Дальше идут срубы, еще один два этажа, выше трех этажей строений не замечено. Сверху своеобразные крыши с прогибом и торчащими балками с загибом к верху, что отдаленно напоминает крыши пагод, а комплексы имеют сходство с древними скандинавскими церквями. Но в то же время ни на что не похожи - здесь свой собственный колорит. Это как сравнивать африканские хижины с избами руссов.
   В довершение, каждый комплекс увенчан вышкой жертвенного огня.
   На улице посланников ждет посыльный, молодой щуплый колодянин сцепленными перед собой руками. Не размыкая рук, кивком головы предлагает следовать за ним. Княжьи палаты, впереди, нужно перейти площадь и вот он вход. Низкий крылец с навесом, пара ступеней, двустворчатые двери, обильно украшенные резьбой из сплетённых побегах и запутанных в них ликов замысловатых животных.
   По краям дверей два воина в странных толстых доспехах из квадратных чешуек, покрытых лакированной тканью, без щитов и с глефами в руках. Стоят вольно, в удобной позе, вертят головами, зевают. Прибывших посланников рассматривают с интересом, без подозрений - позвали, значит, не опасны, а развлечений на посту нет совсем, вот и глазеют.
   Впускают сразу, но некоторое время ведут проходами и коридорами. Заводят в просторное светлое помещение, в которую ведут четыре входа у каждой стоит по паре таких же стражника, но дисциплины в них побольше, стоят смирно, только очи скашивают в сторону гостей. В центре стоит чашеобразное сооружение на четырех опорах, смысл нахождения которой не понятен, чаша пуста. Провожатый подводит руссов к дверце в восточной стене, окинув придирчивым взором, велит здесь ждать. Дверь низкая, что бы войти в такую дверь придется склониться. Всяк входящий кланяется, а потом заходит - хитро.
   Провожатый уходит в южную обычную дверь, оставив посетителей одних под надзором неподвижных стражей.
   Ждать приходиться долго, ни сеть не погулять. От нечего делать Василий разглядывает облачение служивых, но дознаться, о происхождении странной брони не получается.
   - Что это у них за доспехи? - негромко спрашивает Вольха. - Тряпичные что ли?
   - Нет бумажные, - безучастно отвечает десятник. - Сверху покрыты тканью и пролакированы, дабы защитить от влажности.
   - Бумажные, - скептически произносит Берестов, скривив уста в насмешке.
   - Зря смеешься, - противоречит товарищ. - По прочности не хуже ламеллярных, стрелу лучше держат, а главное легче. Такие доспехи для стражей самый раз. Поди, постой целый день в железе, походи кругами в охране.
   - Ну да!? - критическое выражение не покинуло лица.
   - А вот так! - стоит на своем десятник. - Есть у них недостаток, конечно. Изнашиваются быстро и намокают. Но для службы в охране палат лучше не придумаешь.
   Заголосили звонкие трубы, призыв и триумф сотрясает простор. Второй, третий раз. С другой стороны, неизвестно кем отворяется маленькая дверь, приглашение войти.
   Берестов шагает первым, наклоняется входя. Вдруг показалось, сейчас со свистом, рассекая воздух, на шею обрушиться глефа, и отлетит дурная головушка, покатиться, оставляя кровавый след к ногам Колодия. Распрямляется, наваждение отступает. А ведь и вправду, такое может быть, по краям тоже стражники с глефами, но в доспехах повнушительней. Прикажи князь такому вмиг неугодному смахнет голову. Захолодело в пояснице. Тут они в полной власти хозяев. Пойди, что не так, расправа будет быстрой.
   Огромный зал приёмов, высотой во все три этажа. Освещается слабо из четырех окошек под крышей.
   - Иди в самую середину, - наставляет Вольх шепотом.
   Добираются до центра, здесь останавливаются, разглядывая окружение и позволяя присутствующий рассмотреть себя.
   Как только они останавливаются, слуги вдоль стен растворяют ставни огромных окон, помещение заливает яркий свет дня.
   Впереди помост из трёх ступеней на нём вплотную княжий трон с высокой спинкой до второго этажа. Там сидит щуплый старичок, весь белый, морщинистый. Одет просто, запашная одежда, внешне похожая на терлик синего цвета. Простые льняные штаны серого цвета и обут в поршни, хоть и хорошей выделки, но странно. Все вокруг в сапогах, а князь в поршнях. Сидит, склонившись в левую сторону оперившись локтем на поручень, положив щеку на кулак. Взирает на гостей с долей удивления.
   Справа у помоста в два ряда выстроилась знать, дюжины две. Стоят, скрестив руки на груди либо заложив за спину. Среди них и знакомые Белгот и Ойраг, только последний во втором ряду. Все поглядывают на вошедших с каменными лицами и взорами без эмоций. Слева отделяя четверть помещения, тянется длинный ряд пустых столов, стулья выставлены только с обратной стороны. Позади них в нескольких шагах, толпится публика попроще, примерно сотня. Люд происхождением попроще, служивые, прислуга, и чиновный люд, коим должно присутствовать при протокольной встрече послов. Слуги, открывшие ставни, так же затесались в этой толпе.
   Вдоль стен в промежуток окон, а так же с каждой стороны от входа, коих на виду четыре, стоят стражи с глефами. Всего 33 воина. Все облачены в брони из электриума, поблескивают желто-серебристой роскошью с зеленоватым отливом. Церемониальные доспехи.
   Вперёд выходит мужчина со свёртком в руках, встаёт прямо перед князем вплотную к первой ступеньке. Зачитывает, как оказалось это верительная грамота Гавриила, которую Василий накануне передал Белготу. Взор Колодия безучастно блуждает по стенам залы. Чтец заканчивает, чинно вышагивая, удаляется в сторону.
   Властитель Чуди Белоглазой словно очнулся, впивается взором в посланников. Разглядывая гостей, заходится в отчаянном хохоте:
   - Смотрите руссы, это же руссы - недотёпы!
   Придворные поддерживают государя дружным смехом. Князь, отсмеявшись, продолжает с серьезным выражением, будто и не было веселья:
   - Руссы, я что-то запамятовал, подскажите, мы кажется, с ними воюем?
   - Еще нет о ниспосланный небом! - почти кричит ближайший вельможа.
   - Акстись дурак, сам знаю.
   Василий изо всех сил сжимает челюсти, старается подавить шок, возникший от реакции Колодия. Говорили же, что он странный, но не ожидал, чтоб на столько.
   - Мед нынче душистый, - Колодий пустым взором поглядывает куда-то поверх голов посетителей, - вот бы в лес да медведюшку поломати.
   Опускает взор, в очах изумление:
   - А вы кто такие?
   - Посланники русского князя, - терпеливо объясняет Василий уже совладавший с собой.
   - Какие еще посланники? - хмурится Колодий, пытается натужно что-то вспомнить. - Не должно быть посланников, я же велел всех вешать!
   - Повесить, - вопрошает кто-то с готовностью.
   От возгласа Берестов вздрагивает, что-то зашевелилось в желудке, а по спине заструились холодные змейки. Если князь прикажет, тут уже никто не поможет, и снова засаднило шею, свежи воспоминая. Просыпается страх, пелену паники нагоняет на разум.
   Властитель не реагирует, разглядывает что-то на полу перед ногами, пытается носком сковырнуть никому не ведомый предмет. Замирает, молвит протяжно:
   - Раз послы, должны быть у них подарки, хорошие дары, я чую - мне нужно, хищный взор врезается в ларец в руках десятника, да как гаркнет - Подарок!
   Вольх делает два шага вперёд, вытягивает вперед руки с подарком и ждет. От строя вельмож отделяется Белгот, перенимает ларец и несет к властителю. Десятник отступает на место. Боярин подносит подарок, поклонившись, открывает ключом, поднимает крышку. Тело его резко вздрогнуло, увидел что внутри, чуть не выронил ларец. Очи Колодия алчно засверкали, зубы обнажились в недоброй ухмылке. Потирает от нетерпения руки, возносит их над содержимым, но не решается взять.
   Что-то подсказывают Василию, не добрый знак. Коротко озирается на товарища. Вольх не на шутку встревожен, неотрывно следит за происходящим, в очах пляшу призраки подозрений.
   Колодий решается, запускает руки в раскрытый ларец, вынимает серебряный жезл сильно похожий на шестопёр.
   - Гаврила... - застонал Вольх и почти беззвучно добавляет. - Что же ты наделал!!!
   Властитель дыевичей, прикладывает подарок к груди, любовно прижимает и, закрыв глаза, некоторое время покачивает вещь, будто убаюкивает младенца.
   - Знаешь что это? - обращается князь к Берестову и, не дожидаясь ответа, сообщает. - Это жезл власти, реликвия и наследие предков, передаваемый от одного Коло Дыя к другому, как подтверждения законности наследования.
   Посланник молчит, коленки после возгласа десятник, неприятно подрагивают, а в желудке будто завилась ночная пустота, темная, безбрежная и холодная.
   - Много лет назад, бабник Мстиславка, Гаврилкин батянька, нанёс мне смертельное оскорбление, - продолжает повествование Колодий. - Побил нас в битве под Тропой, отнял мой шатёр с вещами, где хранился этот жезл. Я просил, он не вернул. Тогда я поклялся вырвать сокровенную вещицу из рук князя и непременно с кровью!!! А если хоть кто-то из всего Белоградья попытается мне преподнести его в качестве подарка или подношения, того я казню через отсечение головы!
   Зависла пауза. Василия сковало оцепенений, ни чувств не мыслей, сплошная пустота и холод внутри. Сознание отрешенное, будто не он это, а кто-то чужой и следит за всем, как бы со стороны.
   - Стража! - кричит Колодий. - На плаху эту мразь!
   В зал из больших дверей заваливает дюжина вояк в бумажных доспехах.
   - Стоп что-то здесь не так, - останавливает стражников князь, чешет за ухом, трёт затылок, морщится, пребывает в прострации минуты три.
   - Но ты ведь не из Белоградья? - вопрошает он Берестова, морща лоб от трудных мыслей.
   - Нет, - разводит Василий руками и сердце дрожащие в коленке подскакивает в область желудка, чувства возвращаются, но все подленькие.
   - А ну пошли вон! - строжится Колодий на охрану.
   Вояки уходят со спокойными лицами, словно ничего не случилось. Напряжение, сковавшее воздух, сжавшее души, враз спадает.
   - Ты чужак, тебе повезло, - пригнув голову, хихикает Колодий. - А ну все пошли вон - вон! Я хочу говорить с послом русским.
   Колодяне послушно, но не торопливо выходят в боковые двери, и только Вольх озирается в неуверенности по сторонам. Заметив это, властитель дыевичей, повторяет приказ, с явной ноткой угрозы:
   - Я сказал всем!
   - Иди, - торопит товарища Василий.
   Десятник, постоянно оглядывается с тревогой в лице, все же покидает приемную через маленькие двери. В зале остаются лишь стражи, неподвижно стоящие на прежних местах. Они словно статуи, безмолвны и непоколебимы, но все тридцать три смертельны.
   Князь шустро вскакивает на ноги, легко сбегает с помоста, отдергивает занавесь в стене рядом с троном, а там узкая дверь. Отворяет её и приглашающим жестом предлагает гостю войти.
   За дверью небольшая комната, со столом заваленным кипами бумаги и свертками грамот, среди которых высятся испачканные чернилами перья в подставках в окружении трех чернильниц. Пяток стульев стоят по комнате без всякого порядка. Вдоль глухих стен открытые шкафы, с книгами, коробами, туесками и свертками, стопками бумаг. Два входа и у каждого по паре стражей облаченных все в те же доспехи из электриума. Но путь их лежит дальше, насквозь к противоположной двери. Здесь пусто, еще одна дверь напротив, а справа начинается винтовая лестница на верхние этажи, охраны здесь нет.
   Поднимаются наверх, Берестов едва поспевает за хозяином. Не молодой, а живчик, не угнаться, жизни в нем иному молодому на зависть.
   Новое помещение, на сей раз довольно просторное, светлое с множеством окон в южной и восточной стене. В западной - дверь, у глухой северной стоят открытые шкафы, с содержимым, повторяющим нижнею комнату. Ближе к юго-восточному углу стоит низкий топчан, с шелковыми простынями с десятком однотонных, но равномерных подушек, вместо одеяла, меховая накидка, лежит скомканная к дальнему краю, словно недавно тут кто-то спал. Посредине комнаты шерстяной ковёр, обильно украшенный трехконечными свастиками и простенькими растительными композициями. Между ним и шкафами стоит прямоугольный стол. Там неизвестная карта придавлена чернильницей и тремя костяными фигурками зверей, посредине ворох бумаг, прижатых бронзовой ступкой. Странно, что она здесь делает, откуда взялась и зачем? Вокруг стола стулья, у длинных сторон по паре, с коротких по одному.
   Помещение пропитано дразнящим запахом медуницы с тонким привкусом дымка. Так и вспоминается далёкое лето у деда: За окном угасающий вечер, горизонт подёрнут багряной дымкой, еще немного и там останется лишь отсвет ушедшего дня. Оконце маленькое, как и весь дом. Света пропускает мало. Горит лучина, потрескивает над помятым оцинкованным тазиком, куда с шипением падают огарки. Крынка молока на столе, парного, несколько минут назад надоенного у буренки и только что процеженного дедом через марлю. Миска золотистого меда, собранного днем и выжатого собственными руками в центрифуге зелёного цвета. В корзинке под полотенцем, укрытой на день от надоедливых мух, мягкий белый хлеб, испеченный в русской печке, занявшей пол летней кухни, где все еще жарко как в бане. Потому и устроились в избе. Эх, какие были ужины, никакой фаст-фуд не сравнится, никакие сникерсы... А какие были вечера, беседы... Замечтался.
   Но перед ним не дед, не тот далекий и уютный домик, где ничто не грозило. Здесь всевластный правитель, который несколько минут назад, чуть не отправил на плаху.
   Колодий проходит в самый центр, усаживается на ковер в позу медитирующего йога, рукой предлагает садиться гостю на ближний стул. Сам разглядывает окна, задрав подбородок.
   - Устал я до смерти, - жалуется князь, откидывается назад уперевшись в пол вытянутыми руками, а лицо, задрав к потолку.
   Василий молчит, в мозгу бьется подозрение, что все странности властителя Чуди белоглазой - это своеобразный тест. Выводит человека из комфортной зоны, дестабилизирует восприятие реальности, сминая здравый смысл и тем самым обнажая суть собеседника, заставляя быть самым собой, выворачивая на свет истовую суть личности. Ведь Берестов сам Возжу прижал именно выводом из зоны рационального и привычного, напором. Вот и князь превратил подобный маневр в повседневность, потому и ломаются послы.
   Хозяин запел. Не громко, печально и тягуче, но фальшиво. Слов не разобрать, но заунывность хватает за душу. Слов не разобрать, кажется, что вот-вот уловит смысл, похожи фразы на что-то, но песнь не раскрывает тайны, оставаясь не узнанной.
   Колодий умолкает, голова падает на грудь, тело обмякает, свисает меж плечей, так что чуть ли не равняются с макушкой. Медленно распрямляет ноги. Просидев так с закрытыми глазами, несколько минут, вскидывает очи, таращась на гостя:
   - А ты кто такой?
   - Не знаю, - с открытым лицом разводит руками Василий.
   - Ааа, то-то! - хмыкает князь и, озираясь по сторонам неузнающим взглядом, добавляет. - А где мы?
   - Хотел бы я знать? - гость, морща лоб, потирает подбородок.
   - Воооот! - кивает хозяин многозначительно.
   Молчат. Берестов гонит всякие мысли из головы, просто созерцает. Здравый смысл тут не помощник. Не просчитать древнего старца, матерого властителя, десятки лет живущего в центре интриг, в клубке противоречий и распрей, пережившего не одного правителя за пределами владений. Остаётся ждать и до поры до времени рефлектировать.
   - Молодость ушла, - бормочут он. - Смотри, я князь, а сапог не ношу. Ноги в них не дышат, болят страшно, теперь вот в этом хожу.
   Василий сочувственно кивает головой, разглядывая поршни.
   - Чего сидишь, остолоп! - злится Колодий. - Не видишь, встать хочу, тяжко мне, руку дай!
   Посланник с готовностью подскакивает к нему, подаёт руку. Длань сухая, твердая, цепкая и на удивление сильная. Хозяин, словно юнец, вскакивает, резко и не скажешь, что ноги больные. Встаёт. В этот момент головы их сближают, близко. Взоры встречаются, расстояние пару пядей. Колодий заглядывает в очи гостю. Почти как Ведогора, до самого дна. Словно рентген просвечивает суть Берестова, рассматривает личину. Но гость взирает простодушно, не теряясь, лицо спокойное и приветливая полуулыбка играет на устах. Весь этот цирк был именно ради этого момента, посмотреть в глаза, вблизи, и в самый неожиданный момент. Перегляд короток, Колодий увидел, что хотел, но не даёт гостю заметить реакции, вовремя отводит голову.
   Василий не тревожиться, уверен, что впечетление хорошее, об этом говорит, как старик разжал руку - спокойно.
   Хозяин усаживается на стул рядом, заваливается на бок к столу, вновь пристроив щеку на ладони, подложив под локоть свободную длань. Кивком просит посланника на прежнее место.
   - Чего молчишь, - князь проявляет недовольство неразговорчивостью посетителя.
   - А хорошо тут у вас, - не кривя душой, молвит Берестов, оглядывая помещение. - Только вот порядка нет не хорошо.
   Теперь во взоре правителя читается уважение:
   - А ты либо смел, либо дурак!?
   - Дурак, - простодушно улыбается посланник.
   - Твое счастье! - властитель наставляет указательный персть на Берестова. - А то бы я тебя...
   - Потому и жив до сего дня, - добродушно и совершенно невинно скалится Василий.
   - Ох и хитер Бориска, - улыбается Колодий с прищуром. - Это он надоумил Гаврилку тебя ко мне послать. Хитрый лис Бориска!!! Знал, что я тебя не трону. Как же князёк без него править будет, когда тому срок уходить настанет?
   - Чего не знаю, того не знаю, - Василий не улыбается. А ведь и вправду, как князю без помощи дяди быть, где брать верных людей, которым можно доверить сокравенное.
   - Знаешь, почему мы не людское племя, единственное во всём Белоградье, не просто уцелели, но и имеем свою достаточно обширную державу? Ведь другие нелюди либо попрятались в Великом лесу, либо загнаны в другие дыры, на вроде Песьеголовцев, либо вовсе выжиты из этих краёв как Китоврасы и наши сородичи Дивьи люди. И все вы виноваты человеческое племя.
   - Нет, не знаю, - Берестов игнорирует вторую часть речи, чует, дело идет к сути.
   - Все потому что мы всегда держались Вас - русичей, так повелели наши предки, так записывает каждый Коло Дый в книге поколений, оставляя завещания потомкам, не смотря на то, что могли и не любить ваше племя. И я уже оставил завещание в Книге поколений, где записал, держатся дружбы с русичами. Но к несчастью в этой же Книге записано, что наше племя должно владеть Тропой! И я записал, Тропа должна быть наша. Много поколений назад, мой предок, завещав то же самое, но внизу приписал: "Тропой владеть хорошо, вот только я не пойму какова беса нам с неё прок!" Вот и я задаюсь вопросом, какой нам с неё толк, зачем она нам, мы её все равно стеречь не будем. Нам эта Тропа как Аисту третье крыло!
   - Так зачем она вам?
   - А я знаю ответ! Это традиция, такая же, как держаться дружбы с вами, а эта традиция позволила нам выжить! Ох, лучше бы нам предки завещали держать Тумэнхару, сколько бы недоразумений, ссор и смертей удалось бы избежать.
   - Но вы же часто ссорились, дрались.
   - Ха-ха, - веселится князь. - Милые сорятся, только тешатся.
   - Милые? - откровенно удивляется Берестов.
   - Точно так! Нет у вас и у нас нет ближе соратников, чем мы сами, - выпятив губы речет Колодий. - Обычно после драки мы быстро мирились, даже в тот же самый год. А вот меня угораздило в гневе надавать клятв неподъемных. Потому не можем до сих пор мир сотворить.
   - Так я для того здесь! - оживает посланник. - Будем мир чинить!
   - Нравишся ты мне Василий, вижу - духом чист! - хмурит брови Колодий. - Ладно, говори, чего князь хочет? Я и так знаю, что Тропу он не отдаст.
   - Князь союз хочет! - начинает посланник, придерживая пока главную часть.
   - Соооююююзааа!? - тянет Колодий. - О как!
   - Союза, для похода на Черноград! - продолжает Василий, открывая важнейшее.
   - Гаврилка на Черноград собрался, и меня зовёт, - глаза, словно нолики и рот как бублик, а лицо буквой О.
   - Именно!
   - Стар я очень, - князь сильно морщит лоб, выпячивает челюсть, пожевывает, клацая зубами. - Я прожил дольше, чем любой из князей, да что там наши князья. Ни один властитель в Белоградьи не прожил столько, сколько я оставил за плечами лет. Я правлю дольше, чем какой бы то ни было правитель в настоящем и прошлом. А вот за всё время ничего великого не свершил. Даже набеги Черноградцев не очень удачно отражал. Единственное успешно за трон держался, да не одно поколение чужих царьков пережил. Боюсь, что запомнюсь я народу как жестокий подавитель смуты, что лет пятнадцать приключилась. Печально!
   - А тут такой случай! - все понял Берестов.
   - Значит, будем торговаться! - выходит Колодий из меланхолично депрессивного настроя, в азартно деловой лад.
   И торг начался. Правитель Чуди белоглазой выставил свои требования, посланник не согласился, и пошло поехало из-за каждого пункта, каждого слова. Василий держится уверенно, спокойно, четко помня наказ Гавриила Мстиславича. Прекрасно осознавая, что Колодию нужен этот союз и не нужна война, он сделал ошибку, выдал желания, подавшись на минутке хандре.
   Минута за минутой, пролетают в спорах. Несколько раз князь просто кричал благим матом, либо срывался в свою чудаковатость, ведя, мягко говоря, неадекватные разговоры. Один раз просто забрался на топчан, зарылся в подушках и, кажется, дремал минут десять, вскакивает и садится на стул, продолжая торг, будто и не было ничего. Один раз вскочил на стол, распинывая все, что там было. А когда спрыгнул, карта с хрустом завернулась в рулон, покатилась, зашуршала по столу, упала на стул, не остановилась, свалилась на пол, шелестя покатилась, пока не скрылась под топчаном, где и пропала.
   Колодий не обращает внимания, уже осознал, что недооценил посланника - простота и непосредственность оказались не атрибутом глупости, а частью человечности и промах, допущенный перед началом торга, не ускользнул от внимания оппонента. Играть спектакль бессмысленно.
   - Ладно, к чему мы пришли, - усаживается князь напротив гостя с надутыми губами. - Беспошлинную торговлю в Тропе и всей Оукраине. Беспошлинный проезд через Оукраину на торг в и через Лиходолье, и до Горохова. Свободное поселение моих соплеменников в любом месте Оукраины. Буду со своих, живущих в Оукраинских землях, собирать подати, и судить своим судом.
   - С тех, кто пожелает, - уточняет Берестов.
   - Со своих, - обрезает Колодий, не желает терять даже такое небольшой источник дохода. - Завтра же отправлю судей и сборщиков подати в Тропу.
   - Воля ваша, - обреченно соглашается посланник.
   - Князь больше не будет именовать себя князем Тропы и Оукраины - так?
   - Так! Ему без надобности.
   - Но сохраняет полный контроль над волостью, и держать там свои гарнизоны, - щурится властитель дыевичей. - А кто же тогда князем Тропы именоваться будет, кому титул?
   Ясно чего хочет князь, раз уж не имеет реального власти над Оукраиной так хотя бы получить над ней номинальную власть, сохранить лицо.
   - Хотите себе возьмите, можете даже на картах рисовать как свои земли, - соглашается Берестов.
   - Я все беру! - жестко молвит Колодий. - Но передай на словах Гаврилке с Бориской пару моих условий, которые не войдут в договор.
   - Какие же? - напрягается Берестов.
   - Союз, который мы заключаем, будет действовать исключительно против Черноградцев, в ваши внутренние усобицы я влезать не буду, да и в прочие ссоры с соседями тоже, ясно!
   - Идет, - кивает посланник. - А второе?
   - В случае если мы одолеем Черноградцев, - неуверенно молвит князь. - То я требую, что бы в завоеванных землях стояли только мои гарнизоны, и я контролировал сии волости. Ну, может быть с участием полениц. Мы тут с Русанной сами договоримся.
   - Я думаю, князь согласится, - неуверенно кивает Берестов. - А вы думаете, мы одолеем Черноградцев?
   - Вдвоем нет, сил не хватит, - без раздумий отвечает Колодий. - Но раз Гаврилка союз против них собирает как во времена Романа Даниловича, значит, он тебя и к другим пошлет договариваться.
   Об этом Василий и не думал, взвалил на себя груз. Вот теперь погонят его на юг, запад, север и за море. Хорошо на душе, сколько дел, какие свершения ждут, а цель, какова. Заодно и недруги вспомнились, не будут сидеть, сложа руки, по краю ходить придётся. Заёкала шея в местах, где верёвка давила, да куда уж опасней - уже и в глаза костлявой заглянул. Но оно того стоило.
   - Значит, на том и порешим!? - встаёт довольный Колодий, протягивая руку.
   - Согласен, - пожимает её Берестов.
   - Тогда пойдём к остальным, будем грамотки писать, договор составлять!
   Возвращаются в приёмный зал. Пусто, стражи, словно статуи, неподвижно хранят тишину, и только клубы пыли хаотично вьются в отсветах дня. Князь запрыгивает на трон с ногами, хлопая в ладоши, громко призывает:
   - Эй, где вы там, писаря нам!
   Чуть ли не первым в малые двери проскакивает Вольх, взор тревожный, вид измученный, намаялся ожиданием, ведь на карту поставлено слишком многое.
   Пока придворные заходят, властитель Чуди белоглазой не сдерживая радости провозглашает:
   - Теперь я величаюсь как князь Тропы!
   Зашумели одобрительные возгласы, но многие бояре взирают на переговорщиков с недоверием. В помещение вбегает пара слуг с невысоким столиком, позади семенит писарь в охапку с письменными принадлежностями. Столик устанавливают на помост перед князем, а писарь усаживается перед ним на корточки, разложив принадлежности, изготавливается писать.
   - Ты, что Тропу сдал? - удивление и растерянность сквозят в возгласе десятника.
   - Не спеши, - Василий не вдаётся в подробности, - сейчас всё узнаешь.
   - Пиши! Я Коло Дый..., - перечисляет все свои звания, добавив и Тропу. Затем называет посланника как представителя русского князя, перечисляя все титулы оного.
   Закончив с вступительной частью, Колодий перечисляет все пункты договора, но после каждого, выспрашивая подтверждения посла. Постепенно доходят до главного:
   - ...заключаем союз супротив...
   - Но княже позволь!? - взрывется Ойраг.
   - Не позволю! Здесь я князь, - обрывает Колодий возражение, и зло добавляет. - Так что заткнись.
   Ойраг чуть ли не приседает, прячет голову в плечи, словно получил по голове, бледнеет как молоко, спешно прячется за спинами товарищей.
   - Союз супротив Черноградцев, - продолжает правитель дыевичей, не спуская глаз с Берестова, - для совместного отражения набегов и похода на Черноград!
   По людям колыхнулась волна эмоции, загалдели, зашептались. Белгот скрестив руки на груди, пристально созерцает русского посланника. Понять о чем он думает невозможно. Ойраг спорит с группкой других бояр, нет-нет да метнет взором злую молнию в руссов.
   - ... составлено в двух списках и подписано второго Овсенича сего года, - завершает князь диктовать документ, приказывает писарю. - Пиши второй документ.
   А пока составляют второй экземпляр, Колодий самодовольно наблюдает за взволнованными подданными. Никто не интересуется условиями мира и судьбой Тропы, у всех на устах, возможная война с многосильными Черноградцами.
   - Выходит Гавриил Мстиславич остаётся действительным владельцем Тропы и волости, а Колодий лишь зовётся её владельцем, так? - доходит до Вольха.
   - Точно, - подтверждает Берестов. - Для нас совершенно ничего не меняется, всё остаётся на своих местах.
   - Мудрено! - довольно хмыкает десятник.
   - Готово! - подаёт голос писарь.
   Слуги подхватывают столик, стараясь не заслонять обзор, преподносят к трону, держа в руках на комфортной для князя высоте.
   - Иди, подписывай, - предлагает Колодий Берестову, выводя пером замысловатую закорюку.
   Василий, взяв перо, внимательно перечитывает оба документа, удостоверившись, что записано все, так как обговаривалось, ставит росчерк рядом с княжьим.
   - Надеюсь, Гаврилка не посадит тебя на кол по возвращению!? - на полном серьезе вопрошает властитель Чуди белоглазой.
   - Все было обговорено заранее, - отвечает посол немедля, внешне спокойно, но внутренне дрогнув.
   - Мир!!! - громко провозглашает Колодий.
   - Мир!!! - подхватывают придворные.
   - Мир! - бегут на улицу глашатые.
   Радость, примешанная тревогой, охватила люд. На западе наступил мир, вернутся армии - сыновья, братья, мужья, отцы. Долгожданный мир, но как ступень к еще более страшной войне с врагом, коего еще никому не удалось одолеть. Не принесёт ли новая затея старого правителя, еще большей крови, смертей и несчастий. А пока, праздник!
   - Позвать ко мне Вебуда! - распоряжается князь.
   - Он уже ждет, - отвечает придворный и отворяет боковые двери.
   В зал входит крупный лохматый мужик, со слабыми признаками принадлежности к роду Чуди белоглазой - волосы с темными прядками, крупный нос, мясистые уши, и серые глаза почти без типичного разворота. Не молодой, по лицу видно, многие десятки лет за плечами, но возраста не дознаться, это родни его с Веселином. Босой, в заношенных штанах, в накидке из волчих шкур, из-под которой проглядывает серая душегрейка. В руке корявый ростовой посох, стучит при каждом шаге, твердо ударяя в деревянный пол. Из-под кустистых бровей взирают очи наполненные призрением к мирскому.
   Бесцеремонно взбирается на помост и встаёт напротив Колодия:
   - Ты, старый пень, зачем меня потревожил, заставил ждать? Что тебе надобно?
   - Ты Вебуд, говори да не заговаривайся, - хихикает князь. - Дело важное есть!
   - А мне до твоих хлопот заботы нет! - стучит посохом нахал.
   - Нужен ты мне для разговора с Ваймунгом, что на той стороне с войском под Тропою стоит, - поясняет Колодий, вольготно раскинувшись на троне. - Мир настал, хочу, что бы он с войском домой воротился, пока лиха не приключилось.
   - Тебе надо, ты и говори, - ерепенится мужик.
   - Не отведём войско во время, грянет война, придёт смерть, несчастья войдут в дома, много сыновей наших падёт, реки слез прольются, - уже в напряжении пытается достучаться. - Не ведают на той стороне о мире!
   - Раньше надо было думать, когда войско отправлял, - отнекивается тот, и порывается развернуться, да уйти.
   - Постой Вебуд! - резво вскакивает властитель Чуди белоглазой, хватает мужика за плечи, преданно заглядывает ему в глаза. - Ради нашей дружбы! Не за себя прошу, за сынов, за дочерей, отцов и матерей, за род наш - Дыевичей!
   - Вспомнил про дружбу..., - с досадой бросает Вебуд, но покоряется просьбе князя, усаживается в позу лотоса, поверх колен кладёт посох, на него руки. - Ну, чего говорить?
   - Скажи просто - мир! - опадают плечи князя, но лицо светлое. - Пусть домой возвращаются.
   Странный мужчина кивает, наморщив лоб. Закрывает глаза, замирает как стражи вдоль стен, даже дыхания не видно. Минут через пяток, начинает слегка раскачиваться, нет делать едва уловимые круговые движения торсом по часовой стрелке. В течение минуты, амплитуда возрастает, затем на спад и так раза три. Вдруг он резко вздрагивает, руки жестко вцепляются в посох, аж до обеления костяшек. Еще мгновение, и жилы на шее напрягаются, на лбу выступает испарина, под веками мечутся глазные яблоки, руки начинает мелко-меко вибрировать. Дрожь передаётся посоху, видимый конец дрожит как хвост гремучей змеи, вот-вот из-под волчих клочьев вырвется аспид, разя смертельным ядом все живое. Цепенеет, внезапно!
   Ощущение такое, что тело покинула душа и перед ними сидит не живой человек, а замерзший труп. Лицо пылает неестественной бледностью. А вокруг вьется ореол потустороннего бытия. Замерло все, люди не дышат, не шуршат, не меняют поз. Кажется, даже воздух закоченел, пыль вмерзла в молекулы газа, заиндевели, не дрогнет свет, не скрипнет доска. У всех благоговение в глазах и сердце не стукнет, пошевелись любой и лопнет серебряная нить надежды.
   Всё ждёт.
  

*****

  
   В доме ни праздник и не траур, ни радость и ни печаль, - но тишина и кручина. За столом сидит человек. Перед ним затертая почти до дыр карта. Выхватывает истертое полотно свет из оконной рамы четырьмя светлыми квадратами. Высвечивает все изъяны, потертости от частых тыканий в нужные места; соринки от долгих посиделок, грязные разводы от сырых рук и мокрых предметов; царапины от тяжелых предметов; складки от частых загибов. Многое пережила карта. Искали служивые ответ, помощь - вглядываясь в изгибы линий, в загогулины лесов, в ряби болот, в извилины рек.
   Тишина. Лишь в печи потрескивают горящие поленья, да присвистывает тяга в трубе. В доме тепло, а за окном прохладно не смотря на солнечный день. Встретившись с ветром, подрагивают стекла на окнах, не пускают осень внутрь. Дышит с севера арктический холод, предвещает приход Карачуна. Еще не время снегам, но уже скоро.
   Охватив голову руками, за столом сидит окольничий Серафим Артамонович Ровнин. День ото дня ситуация ухудшается. Колодяне в драку не лезут, но город методично обкладывают. Уже с севера, запада и юга город частоколом огородили там, где это нужно. Только на востоке, проход остался, но между оврагом и Стрехой снуют неприятельские разъезды, не проехать, обстреливают. А за Стрехой копятся русские дружины, уже гороховцы подошли, воинградцы следом, даже княжьи дружины из Лодьева там, но вот самого пока нет.
   В городе неспокойно. Перекупщики подмяли под себя всю торговлю, а не согласных калечат и грабят. Задрали цены в три раза. Городничие на всё закрывают глаза, не до наглостей торговых артелей, враг у ворот. Люд ропщет на произвол торгашей. Всех давит неопределённость, ни войны, ни мира, а уже на осадном положении.
   Среди горожан объявились паникеры предсказывающие пришествие антихриста в образе колодянского войска, о скором судном дне, о крове и смертях. Религиозные фанатики повылазили на свет, обвиняют в бедах язычников, иноверцев, и что самое страшное дыевичей. Колодяне начинают, обособляются, боятся погромов, а это вызывает подозрительность у слабых духом или недалёких умом. Ситуация медленно и верно эскалирует, еще несколько дней и полыхнет, рассорятся представители двух народов, рухнет единство, того и гляди до предательства не далеко. Сдадут город без боя. Уж началось бы что ли, было бы, чем люду заняться, чем глупости в башках взращивать...
   Стук в дверь отрывает мужчину из тяжких дум.
   - Да, входите! - разрешает окольничий, поднимая голову, и раскрывает руки, будто изображает оленя.
   В помещение входит воевода, потный, на лице грязевые подтеки, вид усталый, глаза злые.
   - А, это ты Наум, - вздыхает Ровнин. - Вернулся уже.
   - Ага, вернулся, - усаживается полководец на стул подле товарища. - Опять под обстрел попали, на разъезд нарвались.
   - Надеюсь, в ответ не стреляли? - хмурится Серафим Артамонович.
   - Нет, - воевода бьет кулаком по столу с досады. - Мочи нет! Двоих подстрелили.
   - Насмерть?
   - Нет, жить будут, - скрипит зубами Наум Васильевич. - Но если бы на смерть, не удержал бы я людей.
   - И начал бы войну? - повышает голос окольничий. - Нельзя Наумушка, нельзя отвечать!
   - Ты все еще надеешься на Берестова? - взирает воевода исподлобья.
   Серафим не отвечает, прячет взор, упирается лбов в открытые ладони, разглядывает карту, словно хочет увидеть в бумажных просторах миниатюру бредущего посольства по рисованным дорогам.
   - Нет больше мочи ждать, - бьёт Наум ладонью по столу. - Надо действовать, делать вылазки, жалить, трепать врага, не давать ему покоя!
   - Ты слышал, что вчера княжеский гонец сказал? - приподнимает голову Ровнин.
   - Ни при каких условия не вступать в драку, на провокации не отвечать, - служивый громко выдыхает воздух через ноздри. - Ему хорошо говорить, сам-то в Ведичьеве сидит. Долго еще?
   - Он Бориса дожидается с дружиной и воями из Белокаменска. Думаю еще дня три и начнется.
   Воевода вскакивает, резкими шагами подходит к печи, бьет ребром ладони по испачканной в саже стене, рядом с основанием трубы. Свешивает голову на грудь, жмуриться. Постояв минуту, резко вскидывает голову, сжимает кулак и тряся, будто тузик терзает тапок, выстреливает словом:
   - Действовать надо сейчас, от войны не скрытся. Её надо встречать с мужеством, с открытой грудью, во всеоружии и любовью к Родине. Серафим, война уже здесь, вон она, стоит за воротами. Пора!
   - Есть приказ, будем ждать! - старший держит себя в руках. - Я всё сказал!
   - Да сгинул ваш Берестов на чужбине и люди его тоже, - взрывается воевода. - А какие у него люди были, целой сотни стоили. Сколько бы пользы нам от них было.
   - Там только один Вольх чего стоит, - подпирает подбородок окольничий, игнорируя напористость товарища.
   - Нет, ты не понимаешь... - краснеет Наум Васильевич.
   Торопливое поскребывание в дверь обрывает фразу.
   - Войдите, - хором, на повышенных тонах приказывают мужчины.
   Двери, жалостливо скрипнув, отворяются. В проеме с нерешительность и следами озадаченности на лице объявляется сотник Станислав Андреевич. Прижав голову к плечам, сняв шапку, переступает порог.
   - Что? - Ровнин пронизывает взглядом вошедшего.
   - Там, это, - мнётся служивый. - Колодяне в движение пришли.
   - На приступ идут? - вскакивает окольничий, стул падает на бок с низким гулом, рука самопроизвольно тянется к оружию.
   - Странно как-то, - поднимает брови сотник, чураясь резкости старшего. - Кажись, домой собрались.
   - Как это, - недоверчивый возглас начальства.
   - Заставы и заслоны отозвали, шатры сворачивают, скарб в повозки грузят, - перечисляет служивый. - Не иначе отходить собрались.
   - Это не иначе хитрость такая, - переглядывается Серафим Артомонович с воеводой.
   - Точно, - поддакивает Наум Васильевич. - Ввести нас в заблуждение хотят.
   Станислав Андреевич оттопырив губы, пожимает плечами. Он только что радовался увиденному, перед глазами все еще стоит: Как повеселели лица подчинённых на стенах, когда осознали что происходит лагере недругов, засияли улыбки, словно весеннее солнышко. Как бежал вниз по лестнице в стрельне, прыгая через три ступеньки. Как гнал коня, чуть не посшибав встречных, летел ничего не замечая, лишь бы донести радость до начальства. А тут такое, встревожились вельможи. Не хочется расставаться с верой в лучшее, душа вцепилась в надежду, может, и вправду глаза увидели то, чего хотело сердце, упустив важные детали.
   - Идем на стену, - решает Ровнин, натягивая шапку чуть ли не до нахмуренных бровей. - Там поглядим, что к чему.
   Сотник спешно отступает в сторону, пропуская стремительного окольничего и не менее резкого воеводу. Стучат сапоги, по полу отмечая бойкость хода. Пронзают строение за несколько мгновений, будто и не было всех палат, пролетели птицей. Ударом прямой руки, отворяет двери.
   У крыльца ждут кони, служивые додумались, подсуетились, ждать не нужно. Сходу запрыгивают знатные мужи в седла. Инерция стремительности передаётся скакунами, почти сразу переходят в рысь. Звенят подковы по мостовой, всадники торопятся к северным воротам.
   Сторонятся встречные, дают дорогу, а волнение передаётся городу. Выходят люди, чувствуют, что-то происходит, идут к стенам и служивые и просто горожане, последних не много, но каждый поддавшийся суете зевака, увлекает за собой еще двух. Медленно, но неотвратимо растёт масса любопытствующих. Держатся поодаль. Знают, мешать не стоит, но всех терзает вопрос, куда промчались вельможи, что происходит?
   На стенах от забравшихся сюда ратников становится тесновато, слух пошел сразу с отбытием Станислава Андреевича. Уступают служивые дорогу начальству. Они стоят, вглядываясь вдаль, и не верят глазам.
   Все Белогорье в движении. Лагерь сворачивается. Многие шатры, так тревожившие гордым видом сердца русичей, теперь частью исчезли, частью видны лишь опорные балки державшие материю. А некоторые еще стоящие, окружены рабочими, которые снимают либо готовятся к разборке временных укрытий.
   Все подводы при конях или быках, смиренно ждут долгой дороги, пока хозяева загружаются или ждут для этого оказии. Кругом растут тюки, стопки, навалы, груды неизвестно чего. Воины зачехляют доспехи, одевают походные одежды. Когда-то упорядочена система военного поселения, погрузилась в хаос и беспорядок.
   Вокруг лагеря брошенные позиции, покинутые заслоны, а сторожевые палисады не выглядят угрожающе, ворота в них отворены, заходи любой.
   - Что-то здесь не так, - мотает головой Наум Васильевич. - Это должно быть какой-то хитрый план.
   - Хотят нам голову заморочить, а потом ударить из-под тишка, - неуверенно поддерживает Серафим Артомонович.
   Но происходящее диктует совсем иную логику. Противник по какой-то причине, не таясь и не боясь внезапного удара в неожиданный момент, беззаботно упаковывается. А кто-то там поёт весёлые песни, радуются. Уже отъезжают первые повозки в сторону хребта.
   - Ты думаешь, у него получилось, - дрожит влажная пелена в очах воеводы.
   - Не знаю! - на высокой ноте отвечает Ровнин.
   Оглядевшись по сторонам, хватается за голову, сгребает в охапку шапку, резким движением срывает и подносит кулак с убором прямо к устам, так что поверх видны лишь глаза. А там водоворот мыслей, кружится вихрем.
   - Смотрите, к нам кто-то едет! - на башне рядом, высунувшись в бойницу, кричит один из воинов.
   И в правду, со стороны лагеря по направлению к воротам движется группа в дюжину всадников, а над ними, в руках у ведущего, белый флаг на древке. Белое полотнище как первый снег прикрывший печаль замершей земли, как скатерть на столе перед праздничным застольем, как свежая рубашка после парной, как облако в знойный день принесшее прохладу тени. Трепет чистой ткани смахивает сомнения с людских сердец. Говорит больше, чем сборы недруга и домыслы соратников, это как откровение, как восход солнца после страшной ночи.
   - Там воевода колодян едет! - разглядел глазастый ратник.
   - Ваймунг, - потерянным голосом молвит Наум Васильевич.
   - А ну, пойдем, встретим гостя, - не терпится Ровнину, спешит к лестнице.
   Станислав Андреевич проворный малый, позаботился, уже и кони у ворот и десяток ратников в седлах. Один из них прилаживает белую тряпицу к древку. Они на мгновение стопорит окольничего, чей взор впивается в простую ткань, бьется в голове несмелая радость - не уж-то правда!? Впрыгивает в седло, оглядывается. Пространство между стеной и домами заполнено служивыми и ополченцами, в проулках улочках и отворотах собрались горожане - мужчины, женщины, старики и даже дети. Толпа неуклонно растёт. Их взоры кричат одно - Что?
   - Открыть ворота, - приказывает Ровнин, его самого терзают вопросы без ответа, не желает полагаться на догадки и надежду в сердце пускать раньше времени. Лебедки с лязгом и скрипом поднимают задвижку - толстое окованое железом бревно. По четыре служивых упираются в каждую створку, толкают. Скрежеща расходятся тяжелые ворота, первый раз за много недель.
   Не дожидаясь пока створки, распахнутся, воевода первым вырывается наружу. Кавалькада русичей под белым стягом движется навстречу делегации колодян. Холодный ветер бьёт в лицо, вышибает слёзы, но никто не обращает внимания, все взоры прикреплены к приближающимся всадникам. Среди них и вправду воевода Ваймунг, лицо озарено лучезарной улыбкой. С ним же Койда с умиротворением в лице.
   Сближаются. Разглядывают друг друга, ждут, когда уляжется пыль. Минута и Ваймунг с помощником выдвигаются вперед, им навстречу окольничий с воеводой. Сближаются на столько, что можно поздороваться за руку друг с другом.
   - Серафим! - кивком приветствует воевода колодян.
   - Ваймунг, - отвечает Ровнин. - Чем обязаны?
   - Попрощаться мы приехали, - широко улыбаясь, сообщает полководец Чуди белоглазой. - Да извинится за доставленное неудобство, неприятности и переживания. Если что не так, не обессудьте. Люди мы подневольные, следовали приказу. Обиды на вас не держим, и надеюсь, вы тоже.
   - Что случилось? - сбивчиво вопрошает окольничий.
   - Так вы еще не знаете? - наиграно удивляется Ваймунг, самодовольно ухмыляясь. - Мир, войны не будет! Всё! Мир!!!
   У русичей брови вспрыгивают на лоб, но уста запечатаны ожидаемой неожиданностью, слишком великие переживания предшествовали моменту. И вот конец тревогам, вот оно долгожданное разрешение, не справляется сознание с таким поворотом.
   - Мало того, союз меж нами теперь, - продолжает колодянин. - Значит в скорости, должно быть, мы будем стоять в одном строю и биться с общим недругом. Вот так!
   - Чудны дела твои господи, - молвит кто-то за спиной у Серафима Артомоновича.
   - Мир? - протягивает колодянин длань для рукопожатия.
   - Да, - как выстрел слетает с губ фраза, пожимает Ровни протянутую руку, горячо с силой, даже не замечая этого.
   - Мы теперь должны Берестову ноги целовать, - кивая, произносит Ваймунг, попутно разминая побывавшую в тисках руку.
   Заворачивая лошадей прощается:
   - До скорой встречи.
   - До свидания, - замершим голосом отзывается окольничий.
   Колодяне, подняв придорожную пыль столбом, резво удаляются к ликвидируемому лагерю. Их ждет дом, не будет смертей, чудо свершилось.
   Ровнин моргает, защипало глаза, будто туда былинка попала. Проводит рукой по щеке и с удивлением рассматривает влагу, блестящую в ладони.
   - Никак даждь собирается? - хлопает он веками.
   - Нет Серафим, - смахивает воевода каплю скользнувшую с ресниц на скулу. - Это облегчение!
   - Вот те на, - обескуражен Ровнин. - Я с младенчества слёз не лил.
   - Поедем Серафим, порадуем людей, - мягко предлагает Наум, но все еще сковано улыбаясь. - Сумел Берестов, отвёл беду.
   - Поедем, - собирается старший, распрямляет плечи, поднимает подбородок и твёрдым голосом с намёком на угрозу. - Наведём порядок!
   Въезжают в город, а от скопища народного не видно просвета, забиты все улицы и проулки. Взирают тысячи пар очей, кричат их взоры единым хором - что?
   Окольничий вскидывает призывно руку, в полную мощь легких провозглашает:
   - Мир!!!
   Волной пошла ответная эмоция, словно круговые волны упавшего в воду камня. Вопрос сменился ступором, но лишь на мгновение. От дальних краев, словно отразившись от пределов, пошла волна радости, со всех сторон захлестывая толпу, подстегивая воинов на стенах. Люди восторженно кричат, обнимаются, целуются, кто-то подбрасывает шапки. Чудо свершилось. Счастье бьет через край, плачут мужчины и женщины, седые старцы и суровые воины.
   Мир.
  

*****

  
   Смеркается. Вечер властвует над столицей Чуди белоглазой. Холодное дыхание арктических широт, освежает русичей весь день проведших в хоромах княжеских. Пересекают площадь, устало передвигая ноги, плечи опущены, но лица озарены глубокой удовлетворённостью.
   Над головой мерцают яркие звезды, да такие ясные, словно тысячи маленьких лун наведались в окрестности земли, такой фасмагории света в жизни не доводилось видеть. Утомлённые очи, отмечают красоту ночного неба, но отказываются созерцать праздник далёких светил.
   На душе у двух товарищей, легко и тепло, возвращаются к спутникам с осознанием важности сделанного. Свет внутренней радости изливается через улыбку, что светят не хуже пары месяцев на небосводе. А с невидимых улиц города, там за княжьими палатами слышно ликование горожан, не громко, бессистемно, отрывками, но объемной звуковой картиной, охватывающей весь город. Ложатся радостные возгласы колодян, сладостным нектаром на самолюбие посла, хоть и давит утомление на плечи, но распрямляются самостоятельно, им вторит подбородок, тянется к звездам.
   У крыльца гостевого дома, толпятся спутники, измаялись безвестностью, лица в смятении, в осанке каждого беспокойство. Завидев возвращающихся послов, бегут на встречу, взирая с тревогой и отсветом безнадеги в очах. Но увидев цветущие лица Вольха и Василия, замирают на секунду, вздрагивают веки под столкновением противоречивых чувств.
   - Ну? - сгребает Мазур дланью складки одежды в единый ком, будто хочет вырвать клок из одежды.
   - Мир! - берет Вольх инициативу на себя.
   Мгновение, залитое абсолютным безмолвием, кажется, не дуёт северный ветер, не дышат люди, застыли горячие сердца, не радуется в дальних кварталах Дыево племя. Всё так будто рядом только что ударила молния, но есть краткий миг до звукового удара.
   - Ура! - сначала не смело, а потом еще раз хором, терзая перепонки.
   Соратники кидаются к посланнику, не щадя костей, мнут в объятиях, смеются. Вокруг мелькают влажные очи. Даже угрюмый Гордей, не прячет слез искренности и счастливой улыбки. Шепчут поздравления, восторженные слова.
   Досталось и Вольху за компанию, но тот счастлив. Да и сам в порыве чувств обнимает Берестова со спины, прижимается лбом к спине в основании шеи:
   - Великое дело ты, Василь, сотворил!
   Василий пожимает плечами, внутренне опасаясь услышать хруст измятых костей. Замечает, что не все спутники на месте:
   - А где же Тихомир?
   - Да он пошел дуду себе искать, - машет Горазд куда-то на запад. - Прикупить новую хочет взамен потонувшей.
   - Ты сумел уговорить Клодия!? - восхищается Наслав.
   - Вот, договорились, - разводит руками посланник, вкратце рассказывает условия договора и что значит каждый пункт в действительности.
   - Как же он тебе поверил? - удивляются товарищи.
   - Я сказал ему, что я дурак! - смеётся Берестов.
   - Умом познаешь беса, а бога душой - дурак от бога, умник от дьявола, - внезапно в спину выстреливает поговоркой Тихомир.
   - Правильно говоришь, - поддакивает Веселин. - Не умничал, не лебезил, пришел с душой и Колодий оценил, поверил в твою искренность, вот и результат.
   - А давайте возьмем медку, да отметим это дело! - предлагает Буян.
   - Нет, братцы, вы уж без меня, - Василий вяло мотает головой. - Колодий высосал из меня все соки, сил никаких не осталось. Я спать.
   - Конечно, конечно, - учтиво соглашаются соратники.
   - У нас с Вольхом завтра приглашение на пир по случаю заключения мира, - молвит посланник.
   Входит в дом, поддерживаемый под локоток, словно захворавший. Товарищи, сдерживая эмоции, не мешают старшему уйти. Преданные взоры поддерживают в спину. Нет ничего приятней знания, что твой тыл защищен самой надёжной броней в мире - преданностью друзей!
  
   Берестов раздевшись, мешком валится в постель. Взор устремляется в одно из окон, большую часть обзора закрывает чья-то крыша, но над ней виден участок прожженного яркими звездами неба. Искрятся далекие светила, живут своей жизнью, не заботятся страстями людишек на далекой планетке. Холодная и величественная красота, ласкает взор холодностью, вызывая в душе тоску по чему-то не достижимому. Не даёт заснуть. Сон заблудился в перипетиях дня. Снова и снова переживает события прошедших часов.
   Всё получилось. А ведь никто не верил, почти никто. Осознание грандиозности событий не даёт покоя, будоражит разум. Всё естество наполняется неведомой силой. Так хочется свершений.
   Но тоска глубокого неба пронимает до уязвимых мест. Вспомнился дом, семья, дела работа. Какой смысл в той жизни? Жил как все, спешил куда-то. А что взамен? Ни отдачи, ни радости, ни удовлетворения и даже благодарности, внутри пустота заливаемая время от времени алкоголем. Вечное недовольство жены, чьи желания превышали доходы и гонка за очередным клиентом, за процентом от сделки. Ложь, лицемерие и вранье, отсутствие соратников, людей на которых можно положиться. Куча неприятностей по поводу и без повода. И только сын безусловная радость. Как он там?
   Сын забудет, слишком мал, что бы помнить отца. Жена ждать не будет, чувствует, не ждёт, налаживает личную жизнь. Родители, да ждут, но у них своя жизнь, свой путь. Нет для Берестова за вратами нечего, былая жизнь безвозвратно ушла в прошлое.
   Защемило сердце, зажгло очи, горечь излилась не щеку, намочила подушку. Вот и все, умерла надежда на возвращение домой. Зачем возвращаться в прежний мир в прежнюю никчемность, к всеобщей бессмысленности. Ради сына? Но будет ли он горд отцом, прожившего просто рядом, но бесцельно, без радости? И что это за жизнь на расстоянии и встречи по выходным. Всё равно через два года придётся начинать жизнь изнова. Прекрасно понимает, благоверная на самом деле не испытывала настоящих чувств - тешил душеньку, обманывался. От этого еще больней.
   - Вот разнылся, - произносит Василий вслух. - Еще пожалей себя, поплачь как сопливый пацан. Развесил нюни...
   Не вяжется внутренний подъем с нахлынувшим настроением. Гонит хандру проч. Мысли возвращаются к сегодняшнему успеху, к радости товарищей, к лицам далёких людей, там за хребтом, которые не верили, но в тайне надеялись на благоприятный исход. И он их не подвел. Тысячи и тысячи, тех, кого он даже не видел. Сколько жизней сохранил, сколько судеб уберёг. Разве не стоит это тех небольших потерь былой жизни.
   Нет, ненужно жалеть себя, надо гордиться собой. Перед внутренним взором проявился нежный образ Милославы. Уста озарились счастливой улыбкой. Так и звенит в ушах её звонкий возглас - Василёк!
   Как там, в поговорке - победителя ждет принцесса...
   Потеплело в душе, успокоился возмущённый дух, веки мягко накрыли очи, а могущественный Дрема застилает разум, награждая успокоением.
  
   Спал крепко, долго, проспал бы дольше, но Вольх толкает в плечо.
   - Василь, просыпайся. Пора собираться на пир к Колодию.
   Соратник с теплым взором и гордой улыбкой выходит, даёт время придти себя от пересыпа.
   От вчерашней тоски и следа не осталось, в душе твёрдая уверенность, что сын оказался в надежных руках, под заботой надежного человека, который вырастит из него настоящего человека. Это не догадка, не предположение, не вера - это именно знание, неизвестно как полученное, но дающие умиротворение душе и разуму. Немного жаль родителей, но быть телком на привязи нельзя, а значит и эту тревогу обязан отпустить. Полегчало. Полный штиль в груди. Пора и делом заняться.
   Пред тем как отправиться к застолью, Берестов даёт указание товарищам, не теряя времени заняться снаряжением в обратную дорогу. Желает отправиться в путь сразу поутру. Спутники согласны, пировать лучше дома, а там, на Родине ждут договора.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"