Рубанюк Владимир Иванович : другие произведения.

Русь заповедная, ч-2 "Дела державные"(отрывок N-6)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Коментарии, замечания, пожелания и оценки оставляете пожалуйста здесь

   Внутри башни крутая лестница, скрипят ступени под поступью гостей, протестует старое дерево против чрезмерной нагрузки пятерых мужчин. Натужно скрипнула последняя доска, взобрались на второй уровень сооружения. Там еще один пролет, прибывших выводит новый виток голосистой лестницы под крышу. У северной стороны, вглядываясь вдаль, грудится человек десять, разом оглядываются на посетителей. Большинство знатные персоны, дорогие кафтаны и важные лица заявляют о сем без возможности иного толкования, один в рясе с длинной бородой щедро сдобренной сединой.
   - Наконец-то, - подаёт голос мужчина средних лет, сухощавый, высокий, превосходящий всех на пол головы. Протягивает руку. - Я Ровнин Серафим Артамонович.
   - Я Берестов Василий Федорович, - посол сопровождает рукопожатие легким кивком.
   - Это наш Архиерей Адриан, - окольничий представляет клирика, указывает на молодого, гладко побритого мужчину, примерно, одного с Берестовым возраста. - А это наш воевода Наум Васильевич.
   - Добрый день, - Василий здоровается с каждым.
   - Посадник Демьян Глебович, - продолжает Ровнин, указывая на грузного пожилого мужчину меланхоличного на вид. Представляет других менее значимых персон.
   - А это мои спутники, - желает посланник представит свою "свиту".
   - Вольха я знаю, - кивает десятнику Серафим Артамонович. - Так значит, ты перенял дружину Твердовича.
   - Не то что бы дружину, только то, что осталось, - хмыкает Берестов.
   - Все, да не все, - крутит ус окольничий. - Были у нас тут некоторые для поправки здоровья, после того как вы у Срады подрались.
   - И где же они?
   - Как прошел слух, что Твердович к левобережным переметнулся, так они подались куда-то на запад, толи в Ведичьев аль еще куда.
   - Понятно, - интерес Василия еле теплица, куда любопытные разглядывать молодого воеводу с живыми глазами.
   - А мы вас уже неделю как ждём, - замечает безразличие Ровнин. - Задержались.
   - Увы, быстрее не получилось, - пожимает плечами посланник.
   - Может оно и к лучшему, - покачивает головой Серафим Артамонович. - А то бы в лапы к этим попали. Посмотри что творится.
   Отступает на шаг в сторону, его примеру следует Демьян Глебович, дают проход к проёму. Василий ступает вперёд, упирается руками в балку, достигающей солнечного сплетения, высовывается наружу. Белогорье похоже на огромный муравейник, все суетится, копошиться. У Берестова топорщится загривок, кажется, вот-вот приподнимется шапка над головой, волосы так и просятся рвануть под крышу. Что-то леденящее стелиться вдоль позвоночника, а щеки жжет, как будто факир дыхнул в лицо пламенем.
   Несметное войско обустраивается под стенами многострадального города.
   Оцепление колодян примерно в полуверсте от стен, не прячется, расхаживают, явно с ленцой тянут вахту, не ждут подвоха со стороны града. Дальше суета, все шевелится, служивые без экипировки обустраивают лагерь. Ставят шатры там, где еще нужны, копают ямы, рубят, чешут, стругают лес, мастерят. Множество костров обдаёт жаром бессчетные котлы, парит над ними, поспевает обед. Кругом обозы, телеги кибитки, но не кони рядом - быки. Не на неделю не на две встало вражье войско, на месяцы.
   На вершине пологого холма, словно белые клыки дивного зверя, топорщатся к небу три скалы. Под ними, почти сравнявшись по высоте, развернут бело-синий шатёр, внушительных размеров. Рядом с входом флагшток, чуть выше шатра, умеренные порывы ветра теребят серебристо-синий флаг с оранжевым символом в центре.
   - Много! - выдыхает Берестов.
   - Много, ха! - возмущается воевода. - То, что ты видишь, это даже не половина. Там с восточной стороны холма то, что не попадает в поле зрения, - вот там их действительно много!
   - Их больше чем князь сможет собрать до снегов, - льется печальная речь из уст окольничего - Нет столько дружин у нас.
   - И поэтому Чудь белоглазая ведет себя так самоуверенно!? - предполагает посланник.
   - Не только, - подаёт голос Архиерей. - Я думаю, что они надеются решить дело без борьбы.
   - Поясните, - Василий насторожен, в голове крутится мысль о возможной измене.
   - Все просто, - Ровнин простирает руку в сторону Белогорья. - Вся эта рать, средство давления на князя. Кажется, Колодия убедили, что мы не в состоянии вести войну. Вот он решил прибегнуть к столь опасному средству давления.
   - Думают, что Тропа в руки без боя упадёт?
   - Думают, не думают, но ко всему готовы.
   - Ко всему ли? - сомневается Берестов. - Я слышал, что перевалы через пару недель закрываются? Хватит ли им припасов, а вдруг подкрепление понадобится? Как тогда?
   - Сразу видно, что ты, Василий Федорович, не местный, - добродушно улыбается Серафим Артамонович. - Это ты про южные перевалы глаголешь. А тут у нас все не так.
   - Как это не так?
   - Южные перевалы, вдвое выше наших - это первое. Там дуют влажные ветры, приносят много осадков, они-то рано ложатся снегом - это второе, - поясняет Ровнин. - У нас же дуют сухие, холодные ветры, потому перевалы остаются открытыми вплоть до Студича. Там ветры меняются, и снег засыпает Змиев Хребет.
   - Зато на юге горы раньше освобождаются от снегов, тёплый воздух туда быстрее приходит, - дополняет воевода.
   - Понятно, - поджимает губы посланник. - Переговорить с ними не пытались, узнать, что им надо?
   - Как же, пытались, да не раз, - вздыхает окольничий, левая бровь изгибается дугой, морща лоб. - Но они говорить не хотят!
   - Как это?
   - Да так, - взмахивает воевода рукой. - Кто к ним пробовал приблизиться, обстреливают, не так чтоб попасть, но ясно давали понять - не приближайся. Я сам хотел прорваться, так подо мной коня выбили. С тех пор держимся от греха подальше.
   - Вот значит, как, - будто пуская пузыри, частями выдыхает Василий. - И какой прогноз по развитию событий?
   - Мы тут подумали, прикинули и сошлись во мнении, что план у них таков, - приступает к рассказу Серафим Артамонович. - Пришли всем войском, с расчетом взять на испуг. Если не выйдет, то разбить в поле войско князя, а уж потом приступить к полноценной осаде, не боясь удара в тыл.
   - Я так подозреваю, колодяне надеются, что мы, узнав о поражении княжеского войска, сдадим город без боя, - дополняет посадник. - Они прекрасно знают, что мы не выдержим осады дольше трех-четырех месяцев, не подготовлены мы - надо признать.
   - Как бы там не было, но зимовать они намерены именно в Тропе, а весной действовать по обстановке или по новому приказу, - заканчивает Демьян Глебович. - Ничего тут сложного.
   - Боюсь, что так и будет, - скрежещет зубами Ровнин. - Больно сил у них много!
   - Значит, ждут князя с войском, - Берестов трёт подбородок, будто проверяет наличие щетины.
   - Ожидают и готовятся, - сверху вниз бьёт воевода ребром ладони по опорной балке.
   Отдается старое дерево глухим треском, сыпется с верхней балки старая щепа, опилки почти труха, пыль клубом оседает. Вздрагивает старая паутинка, искрится лучик на бесцветной нити, просочился сквозь постную облачность. Вторит ему больший брат, прорвался в прореху пошире, будто прожектор выхватывает вершину холма, подчеркивает белизну скал. Треплет ветер полотнище стяга, в свете солнца дразнит взор яркой синевой, будто небо легло на знамя. Но не задерживается луч, зайчиком с рваными краями проносится по склону на запад, пересекает лагерь вражьей рати, скрывается за далями лесов подступивших к царственному холму.
   - Когда прибудет князь с ратью? - прикрывая глаза, распрямляется посланник, удаляясь от сыплющегося мусора, но, не спуская взгляда с вершины Белогорья.
   - Недели через две, - разводит руками окольничий, - самое большее через три.
   - А где обустроились полководцы рати Чуди белоглазой?
   - Да вон, на вершине, самый большой шатёр.
   - Они, что там все?
   - Все не все, но самый главный там!
   - Хорошо охраняют?
   - Так вот все видно, как на ладони.
   - А с другой стороны?
   - А зачем?
   - Не охраняют с той стороны холма? - взлетают брови Берестова чуть ли не на середину лба.
   - Нет, - почти хором отвечают присутствующие, замешательство отражается в очах.
   - А что там, с той стороны холма? - любопытствует Берестов.
   - Ничего, там же мертвое Древо путей, - удивляется Архиерей неосведомлённости гостя.
   - А вдруг кто зайдет с той стороны? - посланник не замечает эмоций клирика, гнёт своё.
   - Да никто в здравом уме не пойдёт туда даже днем, а ночью тем более!
   - Ну, а вдруг?
   - Точно никто не пойдёт, уж поверь нам...
   - Только если по подземному ходу, - смеётся воевода?
   - По какому такому ходу? - Берестов становится в позу, словно лисица на мышковке изготовившаяся поймать грызуна.
   - Да сказки все это! - отмахивается окольничий. - Судачат, будто в старые времена, еще Древними, был прорыт подземный ход от окрестностей дерева как раз на вершину Белогорья, куда-то под одну из трёх скал.
   - Так был ход или нет?
   - Да залышане знают! - хмыкает воевода.
   - Залышане? - Василий склоняет голову слегка набок.
   - Да это так говорится, - поясняет Ровнин. - Идет какой-то слух, перебирают в народе, а точно никто не знает - правда ли это, тогда и говорят - что залышани знают!
   - А знают ли они?
   - Да откуда! - усмехается окольничий. - Они простых-то вещей порой не ведают. Это просто издёвка такая.
   - И всё-таки? - не унимается Берестов.
   - Да леший их подери,- возбуждается воевода от непонятливости чужого боярина, - поди, да спроси!
   - Пойду и спрошу!
   Местные разом измеряют посланника взором с грузом подозрения в адекватности гостя. Отчасти растеряны, отчасти наполнены сомнением по поводу умственной полноценности пришлого вельможи. Не знают что сказать, как реагировать. Только спутники Василия поглядывают на старшего с долей интриги и понимания. А сам он стоит, взирая на вершину холма, с усмешкой наблюдая за трепетом чужого стяга, заложены руки за спину, а грудь выпячена вперед, прямо Наполеон перед Бородино:
   - Говоришь, сердце вынь...
   - Чего, - пугается странности гостя окольничий, оттягивает голову назад, да так что складки на шее чуть ли не дальше подбородка выпячивают.
   - Вольх, - обращается Василий, не удосуживая ответом Ровнина, - помнится, среди залышан у нас должнички имеются!
   - Да было дело, - десятник насторожен и увлечен загадочностью ситуации, а в глубине очей бродят отблески догадок.
   - Послушай, Серафим Артамонович, - наморщив лоб, обращается Берестов. - Тут у вас где-то в окрестностях залышане обосновались.
   - Ага, есть тут такие, - растерянно отвечает окольничий, пытаясь разобраться в смешении чувств. - На юг, почти день пути, есть кусок Древнего леса, вот там и проживают некоторые из залышан.
   - Что Вольх, - обращается посланник, прищурив хитро глаза. - Навестишь нашего знакомца. Пригласи к нам всенепременно погостить.
   - Понял, Василий Федорович! - лицо десятника озаряется понимание. - Сделаю.
   - Ты что-то задумал? - взор Ровнина озаряет догадка. - Говори.
   - Нечего говорить, пока Вольх не вернется, - с участием взирает на местного старшину. - Правда, нет у меня ничего толкового, так догадки.
   - Что и в правду решил их про ход выспросить? - воевода в полунасмешливом тоне уточняет намерения гостя.
   - Про ход тоже спрошу, но не это главное, - в уголках глаз Берестова играет хитроватый отблеск.
   Но есть у меня одна идея на счет залышан, но пока до конца не оформлены мысли, надо времени.
   - Ну, так я пошел, - напоминает о себе десятник.
   - Что прямо сейчас?
   - Конечно! Время дорого вон, что деется за стеной.
   - Ты же не успеешь до темноты.
   - Ничего в пути заночую, а с утра и поищу их.
   - Ты что один собрался ехать?
   - Ну да...
   - Нет, один ты не поедешь, - Берестов сдерживает порыв десятника. - Возьми молодежь нашу - Макара с Гордеем, все не один, да и следопыт быстрее отыщет залышан.
   - Так и сделаю, - Вольх отвешивает легкий поклон, резво срывается в лестничный проём, спешит.
   - Так ты не скажешь? - хмурится окольничий.
   - Наберись, Серафим Артамонович, терпения, - просит Василий. - Пока рассказывать нечего, как поговорю со старостой залышан, так все по порядку, в подробностях доложу.
   - Что ж, доверюсь тебе, - с абсолютно серьезной миной соглашается Ровнин.
   Поговорили еще о том, о сём, но все больше о пустом, нового и дельного посланник не почерпнул из дальнейшей болтовни. Наконец разошлись.
   На обратном пути, где-то на полдороги, Мазур останавливается, полу оборачивается, разглядывая один из углов дома на перекрестке:
   - Вот ведь, ходит за нами по пятам все время.
   - Ты про того воришку с рынка, - уточняет Берестов.
   - Ага, про него вот, не отстаёт вот.
   - Надо что-то делать, - вступает в разговор Воислав. - Спросить может, чего ему надобно.
   - Эй, парниша, вот выходи, я знаю вот, что ты там, - зовёт Мазур. - Не бойся вот, не обидим.
   Из-за угла, нерешительно ступая и поглядывая на четверку стоящую посреди улицу, выходит уже знакомый воришка в лохмотьях. Ступает медленно, мелкими шашками, на слегка полусогнуты ногах, готов в любую минуту бросится в бега:
   - А бить не будите?
   - Нет, не тронем, - заверяет Мазур. - Вот поговорить хотим.
   Юноша подходи на расстояние семи-восьми шагов, стопорится. Щурится из подлобья, слегка оттопырив нижнею губу, в просвете виден кончик языка едва-едва выглядывающих верхних зубов. Нога отставлена в сторону, будто на старте перед рывком.
   - Звать тебя вот как? - интересуется Мазур.
   - Зуёк я, - сдержанно отвечает паренёк.
   - Это у тебя имя вот такое что ли?
   - Кличут так, а имя... - Зуёк осекается, склоняет голову чуточку в бок. - А зачем это вам дядечка?
   - Вот должно у тебя быть имя!? - усмехается Мазур. - С человеком вот же говорю.
   - Сивко, - утирает нос тыльной стороны не весть в чем измазанной руки.
   - А вот по батюшки?
   - Не ведаю я отца своего.
   - Ладно. Ты вот за нами чего увязался?
   - Нельзя мне назад, если "благодетель" узнает какой куш я упустил, изобьет до смерти, - округляет глаза беспризорник, слегка бледнея.
   - Знаю вот, жизнь у вас вот не сладкая, - лезет в карман, вынимает медную монету. - На вот денгу, купи поесть.
   - Благодарствую! - Зуёк с опаской принимает дар, тут же ретируется, только и видно как пятки сверкают.
   - Да убирайся вот из города, если жизнь дорога, - кричит добродей.
   - Ты чего это Мазур раздобрился? - удивляется Воило.
   - Да вот, вспомнил своего "добродетеля", - морщится бывший карманник.
   - Что так плохо было?
   - Да не то что б вот плохо, - надувает щеки Мазур, морща и без того морщинистый лоб. - Мужик вот он справедливый был, держал вот всех мазуриков в Лодьевом конце. Если вот ему ничего не принесешь, есть вот не давал, заставлял вот стоять и смотреть, как другие насыщается, кому вот удача улыбнулась. А если вот возвращался с добрым уловом, угощал вот щедро, вдоволь. Вот если ловился, то вот бил нещадно, это вдобавок к тому вот, что от обиженных вот горожан получал. Плохо вот было, иной раз неделю вот отлеживался, от побоев вот отходил, и все время вот ни крошки не давали. А если вот кто снисходил до сочувствия, того вот бивал вдвойне, сочувствие вот было жестоко наказуемо.
   Вот не думаю, что здесь много лучше.
   - Как же ты выжил, да еще в дружину попал? - любопытствует Василий.
   - Удача вот улыбнулась, - скалится старый "пройдоха". - Я вот тогда самого Ворона обокрал, вот не знал кто такой. Стащил вот памятную воеводе вещь. Он вот тогда весь город поднял, наш "приют" быстро вот нашли. Благодетеля вот в кандалы и в каменоломню, а меня вот и тех, кто постарше в дружину вот определили.
   Оставшаяся часть компании, жаждет рассказов. Вольх слишком торопился, ничего не объяснил, забрал Горазда с Макаром и уехал. Василий ничего особенного не поведал, пересказал разговор на стрелне, да и то больше говорил Мазур. Интересовались, зачем понадобились залышане, но и здесь ничего толкового посланник объяснить не смог. Вертится полумысль полудогадка в голове, а ухватить не может.
   После ужина Воислав вручает Василию до ссадин знакомый деревянный меч, просит проследовать на задний двор, для разминки. Позади строений, за высоким забором, можно не стесняться конфуза, что случается во время тренировки, больно резок в действии и в слове. Не церемониться, бьет по самым нежным частям тела, комментируя самым образным словом. Были бы девицы, сгорел бы горе-ученик со стыда.
   - Терпи! - с хмурым лицом требует наставник.
   - Тяжело в учении, легко в бою, - полу шипя от боли, бросает Берестов.
   - Эка ты ловко суть в слова сложил, - светлеет взором Воило.
   - Это не я... - отфыркивается Василий, ощущая на бедре жжение от шлепка учителя. - Вспомнилось просто.
   - Не важно, - кивает Воислав. - Главное верно сказано. Помни и старайся, жизнь твоя от учения зависит. Хорошо усвоишь уроки, может быть, и не убьют в первой же настоящей драке.
   Хотелось, не хотелось, но ребятня с наружи каким-то образом проведала, что происходит во дворе. Облепили забор, наблюдают, хихикают, шепчутся. Жжет ребячий пересуд самолюбие ученика, но терпит, деваться некуда, только уши пылают, как в бане бывает, если плеснут на каменку.
   Побив подопечного изрядно, Воислав даёт отбой, вздыхает, что плохо усваивает уроки. Дело под вечер. Выходят на улицу к остальным.
   Вечером пожаловал гость.
  

*****

  
   Наседают сумерки. Вырастаю будто из темной земли, не отличит, где мрак кончается, а где твердь начинается. Сливается округа с отрогами темноты в едином безликом монолите. Небо закрыто серо-черным наволоком. Придавливает сумрак, насыщает тьмой. Только узкая полоса у горизонта, в западной стороне, словно резаная рана, изливается багряным отсветом заката. Тянет от мглы осенней холодом. Близится ночь предвестница одиночества. Стынет неподвижный воздух, обдаёт тоской беспричинной.
   Пахнет прелой листвой и сырой землёй. Навевает тоску угасанья. Заканчивается сезон тепла, угасает природа, готовится к зимней стуже, к хладному покою. Вот и дни угасают с каждым разом все раньше и раньше, скоро ночь будет длиннее дня, а значит, преодолеть за день получится все меньше и меньшее расстояние. Ночи все непрогляднее, почти беззвучные. Но здесь шумит в теснинах скал Грозовая река. Неизменен её гордый говор, един во все времена. Навивает тоску, теребит память о днях былых, о павших товарищах и постигшей неудачи.
   Устраивается путник к ночлегу. Место для привала избрал то же, что и перед переправой на другую сторону реки. Недалеко поле валунов, а к северу русло реки и скала у которой стоял в ту ночь, когда презренный выдал тайну Кими-Вак-Хи. А ведь он выжил, усмехается про себя высокородный. Многие кто был здесь тогда, отправились к великому Тха. А беглец ро-со жив, ни капли сомнения. Живы и восемь презренных ушедших вместе с пленными и частью отряда, раненые и Метун-Эк-Сан. Рад, что отослал молодого офицера домой, иначе бы лежал прах юноши где-нибудь на чужбине.
   Щемит сердце тоской, мается душенька. Толи не исполненный долг напомнил о себе, то ли грусть по утраченной вере в безгрешность и правоту народа чтущего Тха, в те принципы, что сопровождали по жизни с детства.
   Яркое пламя костра согревает тело, но не может выгнать стужу из сердца печального человека.
   Взгляд цепляется за следы прежнего лагеря. Совсем рядом пепел от кострища, где гвардейцы готовили пищу, уверенные, гордые, смелы, не ведающие о горькой судьбе впереди, полные веры в успех компании. Рядом на границе пламенем освещенной местности приметны, отметены от стоявшего шатра, его личный походный кров. У него имелось собственное укрытие, собираемое услужливыми воинами. Как давно это было, кажется не правдой. Нет, прошло всего несколько месяцев. Это он переродился, во что-то иное, потому кажется, что все бывшее до ранения в лесу - случилось в иной жизни. Но вот кем стал, не знает, только смутное ощущение - другой.
   Ахав обращает взор к невидимой реке. Припомнился вечер, и думки на крутом берегу.
   "Грозовая река, вот значит, какова твоя угроза, вот символ твоего имени. Нельзя тебя переступать в спеси горделивой, не жалуешь ты глупцов самонадеянных Не терпишь призрения к людям другим, не по вкусу своенравной реке самовлюбленность зазнаек".
   - Тяжка твоя кара, жестоко похмелье, - вслух речёт Тхи-Ку обращаясь к шумным водам. - А плата для многих смерть и бесчестие. Вот он твой норов - Грозовая река!
   Нет ответа, не пристало водной стихии, снисходит до беседы с мелким существом, пришедшем ради славы, ведомого честолюбием и презрением к ближним своим.
   Окидывает в памяти последние месяцы, среди чужого народа. Люди в лесу вылечившие, обогревшие, поставившие на ноги, в дорогу собравшие без оглядки на прошлое. А торговцы у моста! Лишнего не спрашивали, а ведь поняли кто перед ними, но пригрели, виду не показали, накормили, да в путь снарядили. Он ведь лютый враг, а поступили как с ровней, как с другом... Как же ненавидеть сих людей, желать смерти - после всего. Вот они люди, истовые, настоящие, не лживые, без зависти и вечной холодности. Не ровняться высокородным с ро-со, мелковаты, бедны души. Нет, на одной чести безотзывчивой далеко не уедешь. Потерялась в пределах державы человечность, не сыскать и в ярком свете солнца, нет её в вычурных дворцах, не сыщись за алтарями. Может это и есть предвестие конца, не может тело жить без души. Ни гордостью, ни славой родов, ни златом не заменишь.
   Если перестали быть людьми, дальше логичное завершение всего - гибель. Вот почему Барма говорил, что держава обречена!?
   Между делом скользнуло - как же там Барма.
   А Мудрецы..., они что-то знают. Не дали оружия, ни коня, а продуктов выделили ровно столько, что бы хватило до схождения с торговцами. Знали ли: о встречи с ро-со на мосту, о том, что продадут коня и дадут еды; что под мостом припрятаны деньги, оружие и кое какие вещи? А главное вручили флягу с живой водой, единственной средство для расправы над порождением мрака. Лесные старцы сделали все точно, рассчитали до детали. Это не может быть случайностью, не может! Значит, Мудрецы видят будущее. Не может найти иного объяснения. Слишком точно вышло, идеальный расчет. А это письмо?
   Ахав нащупывает цилиндрический предмет под одеждой, одолевает нестерпимое желание заглянуть в послание. Догадывается, там что-то важное касаемое судьбы народа, державы и, может быть, его самого. Резким усилием воли отгоняет пакостную мысль, поклялся честью, он высокородный, а ни какой-нибудь торгаш с севера или безродный. Дал слово, пусть, чужим по вере и крови людям, но это вопрос чести перед самим собой. Не читать, ни при каких обстоятельствах. Похоже, старцы ведали и этот момент, потому и доверили послание. Это значит, что Ахав поживет дольше, чем думал в начале, сам вручит письмо Верховному служителю. Утешающая мысль, чувствует, не боится, даже не тревожиться. Но это не фатализм, какая-то уверенность... В чем? В переменах?
   Взгляд скользит по следам былого лагеря, гложет грудь изнутри печаль, теребит душеньку кручина. Не идут из головы гвардейцы, даже Кими со своею сворой. Люди полегли почем зря. Но где-то на дне души трепещет, едва пробивается к сознанию странная убежденность. Н зря все это, хоть и цели были иными, но не зря - их жертва служит чему-то иному, нужно только понять, чему!?
   Встряхивает головой, всего не решит за раз, не время дознаваться до тайных смыслов. Нужен отдых, как бы хорошо Мудрейшие не заботились о его выздоровлении, но недавние ранение даёт о себе знать.
   Укладывается спать. Взор следит за угасающим костром, а мысль все скачет по памятным дням путешествия в долину Грозовой реки. Теперь путь наоборот, все та же дорога, тому же человеку - да не тому.
  

*****

  
   Стоит, выглядывает из-за угла. Глаз подбит, под носом и подбородке засохшая кровь. Одежда изодрана, рукав вспорот до локтя, болтается, на штанах в районе бедра большая дыра. И без того ветхие обноски превратились в негодную рвань.
   Мазур рассказывает смешную историю, весел, как и все, случайно переводит взгляд на подглядчика, меняется в лице. Забыв о беседе, решительным шагом идет в сторону посетителя. Оба заходят за угол, подальше от любопытствующих взглядов. Минут через пять-семь возвращается, в глазах искристая пелена, подрагивает сочувствие в очах видавших виды
   Ни слова не произнеся заходит в корчму, скоро возвращается, неся в руках еду, уходит за тот же угол. Время спустя возвращаются вместе, пожилой милостивец с решительной миной подступает к Берестову:
   - Василь, надо вот что-то делать! Забьют вот его подельники, нет Сивко пути назад.
   - И что ты предлагаешь? - вопрошает посланник, стараясь держать нейтральную гримасу.
   - Взять с собой, вот, - категорично заявляет Мазур. - Устроим вот в корчме покуда, а хозяину вот дадим обязательства, что пропажи не допустим, а вот если случится, то вот все возместим.
   - Дядечка возьмите, пригожусь! - поддакивает Зуёк с надеждой во взоре.
   Жалко Берестову парнишку, но ситуация сложная, ворог у порога, не ясно во что выльется, может дойти до драки жестокой. Перед глазами маячит образ Анчутки, свежа память о не погребенном теле, на болотной кочке, оставленного на поживу болотной животине. Похожесть Мазура с Зуйком на Анчутку с Бородой отзывается болезненной тревогой, оживает опасение - как бы и этих не постигла судьба предыдущих.
   - Мазур, - вздыхает Василий, стараясь спрятать эмоции наполнившие душу. - Ты сам знаешь, в каком мы положении, не известно, чем все обернётся. Куда мы с ним?
   - Убьют ведь, - жалобит Мазур. - Пусть вот пока побудет под нашей опекой, а там вот видно будет. Может, вот просто вывезем, куда из города, вот в места получше. А?
   - Ну, предположим, я соглашусь, - с неохотой произносит посланник. - Кто за него отвечать будет!
   - Я вот! Поверь, не будет у нас вот с ним забот!
   Не хочется обижать старшего товарища, проникся бывший беспризорник к нелёгкой судьбе Сивко. Соглашается, но где-то брезжит подозрение, не придётся ли в будущем пожалеть о внезапной слабости.
   Заходят в помещение. Разъясняют корчмарю просьбу. Мужчина с явным негативом в лице отказывает. Не потому что боится за пропажу вещей или неуплаты в случае таковой, опасается мести "Благодетеля", могу померу пустить. Но предлагает неординарный способ уберечь паренка от дружков и от соблазнов что-либо стащить. А именно. Советует упросить посадника посадить парня в поруб.
   Мазур почему-то рад идеи, да и парнишка не против. Так и сделали.
  
   На следующей день, все без изменений, лишь облачность пореже, солнышко пригревает. В городе напряжение, горожане не очень-то приветливы
   Воислав гоняет Берестова, нещадно отхлестывая деревяшкой при каждой оказии, что случалось частенько. Мазур несколько раз бегал проведать Зуйка. Добромил поглядывая на старания товарища, замечает:
   - Кажись, в нашем полку прибыло.
   Комментариев не следует итак всем всё ясно.
   Под вечер, надавав тумаков как следует, Воило подходит к Василию и с сожаление в глубине зрачков, выносит вердикт:
   - Ты Василь не обижайся, но скажу тебе горькую правду.
   - Говори, - опускает Берестов взор на землю.
   - Не быть тебе воином! Не рожден ты для этого.
   - Что, всё так плохо?
   - Худо-бедно, ты постоять за себя сможешь, я тебя еще подучу. Но не лезь на рожон. Попадется боёц поспособней - не жить тебе.
   - М-да...
   - Ты не огорчайся Василь, - понимающе улыбается наставник. - Этого уже не мало, но твоя стезя - это не путь воина.
   - Да-да, мое призвание трепать языком..., - сочатся сарказмом уста подопечного.
   - Не кручинься, владеть, словом дано еще меньшему числу людей. Иной раз нужная речь спасает больше жизней, чем искусное владение оружием.
   - Спасибо за откровенность!
   - Но ты не расслабляйся, я тебе спуску не дам. Будем учиться постоянно. Должен признать с мечом ты управляешься лучше, чем с иным оружием.
   - Благодарю, - приосанивается Василий. С самого начала понимал, что не равняться с вояками прошедшими не одну битву, возможно, с детства обучавшихся воинскому ремеслу. Постоять за себя, уже не мало.
   Поздно вечером, когда Берестов уже заснул, в комнату кто-то врывается и требует:
   - Вставай Василь, не время спать!
   В изголовье стоит взмыленный Макар, на вид уставший, глаза красные.
   - Ты чего Макар, - усаживается посланник, протирая глаза.
   - Привезли залышан, иди, встречай.
   - Мы вас завтра ждали, - теряется Василий, уж очень хочется спать, не проснулся толком.
   - Мы уж постарались, чуть коней не загнали. Дело не требует промедления.
   - Хорошо, где они?
   - В общей зале, - устало мямлит молодец.
   - Ложись, поспи, - встаёт Берестов.
   У входа оглядывается, Макар отрубился почти мгновенно, почивает как дитё. Видно Вольх поднапряг ребят, выжал силушку без остатка.
   Выходит. По дороге встречает вымотанного, но цветущего Горазда.
   - А ты чего такой довольный?
   - Так Гагавет нашелся, ждал меня у рощи, - радуется следопыт. - Ума не приложу, откуда узнал, что я туда поеду.
   - Умный у тебя друг.
   - Лучше не бывает, - пошатывается семистрелец. - Я спать, а то Вольх вынул из нас все силы, но дело сделали.
   В зале за столом с одной стороны сидят два залышанина, знакомый старец и неизвестный юноша. С другой Вольх опираясь головой в руку, утомлённый не хуже бывших с ним спутников.
   - Вот, как просил, - медленнее обычного произносит десятник. - Должничок наш, к твоим услугам.
   Василий садится рядом с ним, напротив душевного старичка. Залышанин изменился в лучшую сторону, вроде как помолодел, но, похоже, просто выглядит намного лучше. Последний раз видели изрядно побитым разбойным людом. Теперь ухожен, свеж и статен. Если бы не седина и глубокие морщины, вполне бы сошел за сорокалетнего мужчину.
   - Вольх, давай, иди, отдохни, а я тут сам справлюсь, - распоряжается посланник начальственным тоном. - Утром все узнаешь.
   - Добро, - грузно подымается Вольх, уходит, попрощавшись с гостями кивком.
   - Ну, давайте знакомиться, - Берестов начинает разговор. - Меня зовут Василий Федорович Берестов.
   - Волос, просто Волос, - глаза старичка, будто прожектора, светятся, тепло дает прямо в душу. - А это Олель, помощник мой.
   - Как доехали...
   - Ты свет Федорович, не тяни. Нас перепугали, сказали дело важное, ворог у ворот, срочно помощь нужна, а ты ходишь кругами.
   - Так вы все знаете?
   - Знаем! - ждуще поглядывает Волос.
   - Я вот хотел спросить, сможешь ли ты пробраться к полководцу Чуди Белоглазой, с посланием?
   - Хочешь нас использовать в качестве посредников? - щурит один глаз пожилой залышанин.
   - Вроде того! - вздыхает Василий, неприятно просить наивных жителей лесов об опасном одолжении.
   - Если просто грамотку снести, то вон Олель, быстро все исполнит, а если от вашего имени говорить, то мне самому идти придется, - трет Волос нос указательным пальцем. - Только думает мне, что не выйдет из этого ничего.
   - С чего ты взял?
   - Я так думаю, что в войске колодян нет лица принимающего ответственные решения, - вздымает брови залышанин, от чего глаза лучатся ярче. - В Дыев вам надо.
   - Думаешь, ничего не выйдет?
   - Нет!
   - Ладно, - откидывается Берестов назад, скептически разглядывая собеседника. - Пока это оставим.
   - Вот еще что, - теребит посланник мочку уха, разглядывая сложенные на столе руки гостей, сидят как первоклассники. - Вы, должно быть, знаете о присказке - залышане все знают.
   - Хм! - морщится старичок, словно пахнуло тухлой сельдью, но не комментирует.
   - Тогда так, - переходит к делу, - поговаривают, будто здесь на Белогорье есть тайный ход, а вы должны знать, как его найти.
   - Про ход мы не ведаем, даже не слышали, - разводит руками старшина залышан.
   - Я так и знал, - вздымает Василий глаза к потолку, кривя губы.
   - Ты не спеши, свет Федорович, - расплывается Волос в слащеной улыбке. - Зато мы знаем, кто ведает про твой ход.
   - Кто? - подается вперед посланник.
   - Дух, живущий в мёртвом Древе, - старец источает медовое благожелательство.
   - Ну, понятно, - кривится Василий, будто наступили на мозоль.
   - Ты же ничего не знаешь про нас.
   - Ладно, проехали, - отмахивается, морщась еще больше.
   - Куда поехали?
   - Я говорю, не будем об этом, - сводит Берестов брови на переносице, напуская на очи, склоняя голову вперёд. - Лучше обговорим возможность доставки послания.
   - Что ж, вам виднее, - едва приметно покачивает головой староста.
   Обсуждают в деталях возможность ведения переговоров с колодянами. Взвешивают способа доставки письма. Молодой залышанин молчит, внимательно следит за беседой, но своего участи никак не проявляет.
   Проработав несколько вариантов, расходятся спать, середина ночи.
  
   Рано утром за завтраком, когда почти все собрались за столом, не пришел только Веселин. Василий вкратце излагает товарищам примерный план действий. Вольх внимательно слушает, переводит всепроникающий взор на Волоса. Залышанин как всегда мило улыбается, коротко вздергивает плечи.
   Дослушав, десятник высказывает поддержку залышанину, то же не верит в задумку с письмом. Берестов решает обговорить все с окольничим. Идти решают втроём.
   В хоромы к Серафиму Артамоновичу впускают без вопросов. Гостей встречает хозяин и воевода. Внимательно выслушивают замыслы посланника. Но ни тому не другому не нравится задуманное.
   - Прав Волос! - угрюмо взирает окольничий - Вон какую силу нагнали, не возьмет на себя ответственность воевода колодян, даже если примет послов, завернет ни с чем. Будет делать как велено Колодием.
   - И что все? Лапки свесим, и будем ждать божьей милости? - возмущается Берестов.
   - Будем готовиться к войне, - взирая изподлобья, бросает фразу Ровнин, гулко, резко чеканя каждое слово.
   - А я напрягу мозги, - негодует Василий и убирается из помещения.
   Следом выходят десятник и залышанин. Скрипят половые доски под поступью посланника, словно чувствую всю тяжесть, лежащую на душе. Стены, кажется, изгибаются под мощью чувств бушующих в сердце. Давит низкий потолок, зацеплен грузом забот. Дом похож на живой организм, чувствующий печаль людей. Так бы и застонал, заголосил, выдал бы всю тоску горючею идущею от посланника. Нет голоса, лишь скрипит натужно иссохшее дерево.
   Выходят на улицу. Спутники сочувственно смотрят на вельможного мужа.
   - Что же делать? - Берестов пышет жаром, сжимает кулаки, будто собрался поколотить невесть кого.
   - А может все-таки тайный ход!? - осторожно речет Волос.
   - Ты опять со своим духом, - злится посланник.
   - Постой Василь, - одергивает Вольх. - Выслушай человека, ты ведь о них ничего не ведаешь.
   - Ладно, слушаю, - приспускает веки Берестов, сужая губы слегка вздернув подбородок.
   - Мы народ, живущий в ладу с миром, - поясняет старшина залышан. - Для нас добро и зло, равно почитаемые части бытия. Мы в равной степени уважаем Чернобога и Болобога, одного без другого не бывает. От злого, течет к хорошему, от черного к белому, от несчастья к счастью, на сих перетоках и существует жизнь. Без оного нет её. Мы уважаем и злых духов и добрых, со всеми ладим, всем воздаем должное.
   - И, ты хочешь, пойти к древу, которого все боятся и поговорить о том, о сем, так что ли? - нервно передёргивает плечами.
   - Точно так! - лучится солнечной негой взор залышанина.
   - Чудны дела твои господи! - Василий широко разводит руками. - Ну, так давай, иди!
   - Мы пойдем, - шагает Волос. - Ждите нас к утру.
   Берестов взглядом, с расширенными глазами и взлетевшими на лоб бровями, провожает старичка. Вольх же следит за ним с взором полным уважения.
   - Ты чего Василь, такой не добрый?
   - Да потому что вы правы, - взмахивает посланник кулаком, будто хочет стукнуть по несуществующему столу, - ты прав, Волос, Ровнин! Сердце ноет, не знаю, что делать! Ума не приложу.
   - Понимаю, горестно тебе, - легонько кивает десятник, поглядывая куда-то вдаль. - А может, зря ты кипишь. Остынь да подумай.
   - И тут ты прав! Горячка не поможет, - Василий переводит внимательный взор на товарища. - Вольх, а что стало?
   - Ты о чем? - щурится мудрый соратник, понял без уточнений суть вопроса, но как всегда ждёт прямого спроса.
   - Ты, друг мой, раньше учил меня мудрости, делился пониманием, а тут будто в тень ушел, бросил меня.
   - А ты знаешь, что делает медведица, когда вырастает медвежонок?
   - Она его прогоняет! - с понимание во взоре молвит Берестов. - Значит и ты бросил меня в пучину, выплыву, значит буду жить, а нет...
   - Не совсем так, - усмехается Вольх. - Я поставил тебя на ноги, но учиться ходить ты должен сам, я здесь рядом если что поддержу. И потом, в делах посольских я не силён, тут ты должен сам, а мы подсобим!
   - Что ж, спасибо!
   Возвращаются к остальным. Веселин отсутствовавший с утра, уже на месте. На вопрос, где пропадал, ответил, что-то про лекарские дела.
   День прошел в заботах и пересудах. Вольх попеременно с Воиславом учили Берестова, не дали заскучать. В городе, где царила вязкая неопределённость, суетно. Зашевелились служивые, едут подводы пустые и груженные. Развозят припасы, материалы, снаряжение и бог знает что еще. На улице меньше горожан, а вид слегка испуганный, ходят, прижимаясь к краям улиц, дабы не попасть под движение.
   Десятник, глядючи на перемены в городе, замечает, что окольничий больше не надеется на благоприятный исход дела.
  
   Залышане, как и обещали, возвращаются утром, на рассвете, когда команда Берестова практически закончила завтрак. Прибывшие сталкиваются в дверях с Веселином, срочно куда-то убегающим.
   - О, Бирюк, здравствуй, - приветствует знахаря Волос, теплая улыбка лучиком света озаряет слабо освещенное помещение.
   - Доброе утро, - морщит лоб травник, слегка пожав плечами.
   - Ты что не помнишь меня? - удивляется староста.
   - Нет, извини, не припомню, - корчит кислую мину Веселин.
   - Ну, как же, ты был в Травенце, аккурат в конце Белояра сего года!?
   - Нет, не был, - разводит руками знахарь. - Я уже несколько лет не покидал своих болот. Обознался ты братец!
   - Может быть... - оттопыривает губу залышанин.
   Василий встречается взглядом с Вольхом. В очах товарища отсвет удивления. Оба заметили, что с приездом лесных жителей, Веселин видеть себя странновато. Старается быть подальше от всех, избегает гостей.
   Веселин выходит. Прибывшие подсаживаются к столу, загадочно улыбаются, явно довольны выполненной миссией. Не спешат делиться радостью, напиваются квасом.
   - Ну как? - вибрирует струнка недоверия в голосе Берестова.
   - Хорошо, - просто отвечает Волос, подвигая к себе порцию пареной репы. - Поговорили с духом мертвого Древа.
   - И? - любопытно всем.
   - Есть ход, вправду!
   - Брешешь, - не удерживает возгласа Добромил.
   - Нет, точно есть, - подтверждает староста, прожевав пищу, - только вход засыпан, надо там малость покопать, а выход заложен камнем, который отодвигается изнутри.
   - Ну, конечно же, - резко, чуть не вскрикнув, откидываясь назад, выдаёт Василий с озарённым лицом. - Прав был Ворон!
   - Поясни, - просят товарищи.
   - Потом, - вскакивает посланник. - Вольх, Волос идемте к окольничему!
  
   Во дворе у окольничего многолюдно, все служивые. Лица хмурые, не смотря на то, что день обещает одарить обилием солнца. Утренний холодок, пронизанный лучами восходящего солнца, бодрит. Погожий день наполняет сердца надеждой и уверенностью в задуманном. Целеустремленно проходит Берестов мимо стражи, не взглянув, твердой рукой толкает дверь. Впереди цель, пронзает хоромы напором, шествует к приемной Ровнина.
   Дверь приоткрыта, внутри толчея, те же лица, что и на стрельне, нет архиерея. Серафим Артамонович, вздымает взор, пробегает морщинка меж бровей, не ждал гостей:
   - Я так думаю, Василий Федорович, ты придумал чего, раз пришел?
   - Есть ход на Белогорье! - усаживается посланник на скамью, поближе к Ровнину.
   - Да ну? - поражен воевода. - Откуда знаешь?
   - Залышане разведали! - выпячивает грудь Берестов, тонко улыбаясь.
   - Значит и вправду, залышане знают, - таращит округлившиеся глаза Наум Васильевич.
   - Ладно, и что это нам даст? - окольничий на столе собирает в замок кисти рук.
   - А вот что, - расплывается в улыбке Василий. - Ход подходит, очевидно, вплотную к шатру полководца колодян. Там охраны почти нет. Нужно послать отряд и захватить в плен военачальников!
   - Не дурно, - распрямляется Ровнин. - Вот только сей ход, значит, начало войны и дороги назад не будет, а нам пользы мало, и князь накажет.
   - Нет, вы не поняли, - усмехается посланник. - Мы их не в плен берем, а добровольно-принудительно порядке в гости приглашаем!
   - Хм, - переглядываются присутствующие, - и что это нам даст.
   - Моя цель переговоры с Колодием, - поясняет Берестов. - К тому же, как мы думаем, воевода командующей армией Чуди белоглазой, не уполномочен принимать ответственные решения. Но он вполне способен открыть мне дорогу на Дыев!
   - Ты хочешь заручиться гарантиями военачальника для прохода к Колодию, - понимающе кивает Серафим Артамонович.
   - Если получится у нас, хоть крошечный, но будет шанс решить все миром! - подается посланник вперед.
   - А если он откажет?
   - Тогда возьмём в плен!
   - М-да, - трёт шею окольничий. - Воевода в плену, вещь не плохая, думаю, Колодий послал самого способного полководца. Неприятеля ослабим. Чуток легче будет. Да и на переговорах можно его голову как условие поставить...
   - Ну, так что? - наседает Василий.
   - Ох, Василий Федорович, наломаем мы с тобой дров! - исподлобья улыбается окольничий.
   - Я должен предупредить, - подаёт голос залышанин. - Тут есть одна сложность.
   - Какая?
   - Дух Древа не любит суеты, многих не пропустит, а еще просит плату!
   - Плату? - поджимает губы Ровнин. - Чего же он хочет?
   - Живую человеческую душу! - спокойно молвит Волос.
   Наступает пауза, присутствующие переглядываются. Не очень-то приятно слышать о подобной услуге. Не пристало честным людям живых людей на корм нечисти посылать. Неприятный торг.
   - Тать какую в оплату примет? - надувшись, вопрошает Серафим Артамонович.
   - Ему без разницы кто! - разводит руками Волос. - Главное душа живая!
   - Как же так, живого человека, на потеху мерзкой твари отдадим, - возмущается Берестов.
   - Если бы ты знал, Василий Федорович, какой у нас выродок в порубе сидит, не стал бы возмущаться, - вскинув бровь, отвечает воевода. - Хотели сами повесить, да эти нагрянули, не до того было.
   - С платой решили, - продолжает окольничий. - Но своих людей я туда не пошлю. Так что, Василий Федорович, ты придумал, тебе и твоей дружине исполнять.
   - Так что совсем никого не дашь в помощь? - хмурится Василий.
   - Дам, для прикрытия тылов, - кивает Ровнин. - Но в дыру полезете сами.
   - Так значит решено!? - встаёт посланник.
   - Ох и подведешь ты нас под виселицу, - всё еще сомневается Серафим Артомонович. - Но это какая ни какая, а возможность. Только запомни, в случае чего, в петлю засунут обоих!
   - Не боись! - уже в дверях отзывается Берестов. - Мы собираться.
   Будто тяжкая ноша свалилась с захребетья. Хочется взлететь, поступь легкая, невесомая, были бы криля, летел бы. Кажется, что все возможно, трудностей нет, а неудача просто невозможна. Непоколебимая уверенность поселилась в сердце. Чувство такое, что и горы за раз вспахать можно. Отдаётся пол певучим скрипом, словно подбадривает посланника.
   На улицу, в дали от всех, Волос останавливает Василия. Оглядывается и, приблизившись вплотную, полушепотом говорит:
   - Ты вот что, боярин, веришь, мне или нет, но Бирюк врет!
   - Ты уверен? - с шумом вдыхает Берестов воздух через полу сжатый рот.
   - Был он в Травенце сей весной, пришел со стороны Горохова. Переночевал и ушел по тропе на Мусаиловград. Мои его все видели, Олель подтвердит.
   - А не обознались ли вы, - посланник морщится от неприятных вестей. - Может, кто похожий был.
   - Не обессудь, боярин, но знахаря ни с кем не перепутаешь! Мы его хорошо знаем. Если у нас в лесах, кто шибко захворает, что мы не в силах помочь, посылаем на излечение либо к Волхвам, либо к нему. Правду тебе говорю - был он в Травенце!
   Староста тактично удаляется. Уносит за собой весь пыл. Упали воображаемые крылья. Вернулась тяжесть в члены. Угас энтузиазм. Не даёт жизнь разгона, тыкает физиономией в шлаки реалий. Потяжелело сердце, не все так просто, препоны никуда не делись. Стояли проблемы в стороночке, насмехались над наивным человечком, а теперь судьба напомнила заковыркой, куражиться над человеком, возомнившим себя всемогущим.
   Вольх стоит, непроницаем, по глазам читается, ждет. Знает чертяка, попросят его мнения.
   - Что думаешь Вольх? - Берестов глубоким вздохом, набирает полную грудь.
   - Ничего! Не наше это дело, - подёргивает десятник одним плечом - Чего ты от него хочешь?
   - Почему бы Веселину не сказать правду? - сверкает взор негодованием. - Хотя бы нам, своим товарищам?
   - Я ведь тоже тебе всего не рассказываю, где был, что делал. Есть такие вещи, о которых говорить не буду, даже под пыткой.
   - Так тоже раньше было!
   - А Веселин не раньше Травенец посещал?
   - Есть резон, но как-то странно, все равно странно! - шоркает Берестов ногой, равняя землю. - Почему-то чувствую себя обманутым!
   - А почему бы его не спросить!? - разводит руками десятник.
   - Думаешь? - Василий испуганно поглядывает на собеседника.
   - Если доверяешь, спроси прямо! Возможно, у него есть причины не признаваться залышанам. Может статься так, что причина столь глубока, что и нам не скажет.
   - У меня каверзное подозрение, что это касается нас...
   - Он тогда о нас даже не ведал. Как бы там ни было, но право не говорить нам, у него есть! Это не обман и не предательство, пойми. Прими как есть!
   - Ну, да, ты прав, и всё же червячок точит, - посланник ладонью обхватывает лоб, жмурится. - Но так и быть спрошу.
   - Вот и добре! - осторожно улыбается Вольх.
  
   На месте, Берестов даёт распоряжение собираться на ответственное задание в тыл к залышанам. Как ни странно, новости больше всех рад Веселин, будто ждал этого. И даже не скрывает эмоций.
   Определились оставить Тихомира и Мазура приглядывать за вещами.
   Во время сборов, Василий, уличив возможность, подступает к бывшему отшельнику с вопросом:
   - Веселин, если дозволишь, хотел бы тебя о чем-то спросить.
   - Конечно, спрашивай! - просто отвечает он, прекрасно понимая, о чем будет спрос.
   - Я о залышанах, - смущаясь, начинает Василий. - Они утверждают, что видели тебя в Травенце.
   - Не было меня там, еще раз говорю!
   - Но они совершенно уверены, говорят и свидетелей полно!
   - Что я могу сказать, - пожимает плечами знахарь! - Не был я там, всё!
   Берестов растерян, стоит, поджав губы, сверлит товарища взором сомнения.
   - Не доверяешь!? - испытывает собеседника Веселин.
   - Не в этом дело, просто странно как-то!
   - Если не доверяешь! Зачем в дружину позвал? - травник полным откровения взором встречает взгляд Берестова.
   - Просто, я хотел внести ясность! - хмурится посланник, зол на себя. - Вижу, зря я это ворошу. Кажется это не наше дело. Я верю тебе. Точка!
   Отходит. Ох, как не хочется подозревать столь замечательного человека, ведь спас из неволи латинской, помог. Стыдно Берестову, неприятно за сомнения. Уверен, есть объяснение происшествию разумное и понятное, просто нет всех исходных. В залышанах сомневаться есть больше оснований, может с каким-то своим умыслом понапраслину навели.
   Отмахивается будто от мухи, гонит рой сомнений. Дела ждут.
  

*****

  
   Сквозь квадратные окна роскошного здания, в тёмные просторы, заглядывает небесное светило. Стелится тепло по округе, выгоняет прохладу источаемую камнем укрывшуюся внутри. Подавляет коварную свежесть, столь не дружную с людским здоровьем. Выхватывает ярким светом, стоящий посредине, стол. Дорогая темная древесина, дополняет монументальность сооружения, органично вписываясь формой и цветом в единую схему замысла зодчего воздвигшего столь величественное строение Узор годичных колец, повторяет образ кровеносных сосудов, бурые линии как струйки крови на жертвенном алтаре. Глянец мебели напоминает полночный отсвет звезд в парковом пруду.
   За столом, сидят двое. С одной стороны мужчина в черных одеяниях, лишь манжеты, да белый воротник прерывают мрачность одеяния. Напротив другой - в черном, но по краям одеяния являет на свет часть одежды в багряных тонах. Белое с черным, а красное с белым торжествует контраст потаённого смыла, красно-белое на черном! У каждого гордая осанка, в движении, манерах - чувствуется властность. Не привыкшие к подобострастию, не склоняют голов, не гнут колен, гордость и высокомерие обнимает каждого незримым, но крикливым ореолом. Движения размерены, четки и неотвратимы. Что не жест - то приказ, что не взгляд - то приговор. Двое равных, но не близких, между ними лежит разлом, словно гигантский каньон, но в то же время связанные меж собой тысячами мостов.
   Подле мужчины с белыми элементами одежды, покоится золотистый наргиле украшенный сапфирами и рубинами. У персоны с алыми фрагментами - серебристый в агатах и тюркизах. В левой руке каждый держит мундштук, время от времени поднося к устам и неспешно затягиваются, смакуют выдыхаемые ароматы. Втягивают будто нектар богов, а выдыхают мировую благодать. Клубится тонкий дым, воспаряет к потолку, где на волнах теплого воздуха, размытыми клубами, тянется к окну. Вырывается ни с чем несравнимым ароматом дорогого темар, наполняет округу заманчивым духом.
   Взоры знатных особ спокойны до надменности, сосредоточены на столе. Там, занимая добрую треть поверхности, расположена доска из красного дерева, разлинованная на черно-красные квадратики, с черными и белыми фигурами изящной работы. Играют в не типичную для данных мест игру, завезённую с севера ушлыми людьми "со златом вместо чести".
   - Сколько играю, столько поминаю нашего почившего покровителя за мудрый шаг, в научении этой игре! - молвит мужчина в червленых тонах.
   - Высокородные не поймут нашего увлечения, - цветет холодно-вежлевая улыбка над снежным воротничком.
   - Это великая игра, идеально соединяющаяся с философией нашего бытия и миропонимания! Жаль, что придумали её не мы, - волочется гранатовая ткань за рукой передвигающей фигуру в виде всадника.
   - По чести скажу, я тоже рад настойчивости покойного, - проносится меловой лоскут, вслед, за рукой двигающей одного из восьми пехотинцев. - Пусть те, кто вне круга, играют в загонщиков.
   - Жаль, что только мы играем в неё.
   - Хм, я слышал, что в северных городах есть высокородные не гнушающиеся сего увлечения.
   - Ты о Чаклане, - разглядывает молочные манжеты сидящего напротив.
   - О нём, о твоём любимом вертепе, - взгляд касается рубинового воротника собеседника.
   - Не преувеличивай, мой друг, там не так все плохо. Как раз столько, сколько необходимо для моих целей!
   - Позволь узнать, для каких именно?
   - Ты, мой друг, меня оскорбляешь.
   - Ну, прости, - игрок в контрасте с белым полушутливо идет на попятную, - я для поднятия настроения.
   - Я не оценил.
   - Вижу, ты сух и черств как стол, за которым мы сидим, - затягивается из золотистого наргиле.
   - Вы очень любезны, - поглаживает один из тюркизов, разглядывая курительный прибор, дожидается хода оппонента.
   - Может быть, пора прекращать этот цирк с враждой. Знатные роды разделены на два противоборствующих лагеря. Сколького бы мы добились единым целым!
   - Ты сдаешься?
   - Ты об игре? - в прищуренных глаза, подчеркнутых белизной воротничка, играет яростный огонёк.
   - Нет, я том, о чем надо! - непроницаемое лицо, а в руке серебристый мундштук, зависший в миллиметре от губ.
   - Не дождешься!
   - Вот видишь, а по-другому не выйдет. К тому же ты забываешь, главное правило властителя - разделяй и властвуй. Без этого власть невозможна. Где есть единство - там нет власти. А это кощунство против великого Тха!
   - Вот значит как.
   - Если объединимся, сразу появится кто-то иной, разделит высокородных и получит всю власть!
   - Ты о нашем юном друге?
   - Не такой уж юный был, прожил тридцать два года! Да будет его место рядом с престолом Тха.
   - Жаль, он был не плохим воином.
   - Ты, кажется, запамятовал, что многие высокородные видели в нем протестную фигуру, способную сплотить вокруг себя недовольных сегодняшним положением, если бы наш друг осознал это... К чему бы это привело?
   - К концу идиллии!
   - Ты и сам понимаешь.
   - Жаль, что закончился такой великий род!
   - А у меня, от воспоминания о них, кровь стынет. До сих пор по ночам просыпаюсь, от страха, что покровитель призовет к ответу, - алый воротничок подчеркивает эмоции говорившего, надменный взор на мгновение рухнул, обнажая трепетную душу.
   - А у него почти получилось, обьеденил не совмещаемое, - смотрит поверх золотистого мундштука, наслаждаясь мгновением паники собеседника. - А тут такая незадача...
   - Это его Тха покарал, - спокоен мужчина в оттенках червленого. - Не дал насладиться триумфом. Был нарушен главный принцип властителя.
   - Ты не допускаешь иного.
   - Это догмат, все иное - ересь! - рука касается украшений серебристого наргиле, на губах издевка, в глазах надменный отблеск. - Мы ведь не свершим с тобой такой глупости, не правда ли!!!
   - С тобой точно нет, - многозначительно произносит играющий белыми.
   - Я знаю, мой друг, ты придерживаешься иного мнения. Ты слишком многое перенял от нашего бывшего хозяина, не только идеи, но и его...
   - Что будем делать с имением, имуществом и титулом, - уходит владелец угольно-снежных одежд от бессмысленной темы.
   - Ждать до праздника, раньше ничего сделать не возможно, - игрок черными без уточнений понимает маневр собеседника. - Но и мнение родни придется учитывать. Как обычно разделим на три части, к удовлетворению всех сторон - часть тебе, часть мне, другая им. Титул дадим, если уж по справедливости, новому претенденту симпатизирующего тебе. А вот родовое имя останется лишь в легендах. Не возродится великий род.
   - Это почти три года.
   - Присмотри пока за хозяйством, никто слова против не скажет.
   - И кстати, о празднике, - теряет интерес, передвигая белую башню поближе к королю. - Понадобится бездна даров для великого Тха, нужно много войск, чтобы взять достаточное количество. Дашь своих?
   - Гвардию не дам, всех остальных бери, вертит в руках черного офицера, сомневаясь в задуманном ходе. - Я знаю, понадобятся все силы для большого похода. Внешние народы с каждым разом сильнее и сильнее
   - Как бы не объединились, как в прошлый раз, - выводит свою главную белую фигуру на середину поля, создавая угрозу незащищенному черному коню. - Мы можем не выстоять.
   - Не беспокойся, мой друг, - возвращает офицера на место, обеспечивая защиту коню. - Наши друзья на севере делаю все, что бы это не произошло.
   - Ты не слишком ли надеешься на чужаков?
   - Поверь, они заинтересованы еще больше в том, чтобы внешние народы не заключили союз. Разделяй и властвуй! Их выгода в раздоре, только так смогут влиять на неподвластные народы.
   - Пожелаем им удачи.
   - Сейчас они прилагают огромные усилия, что бы поссорить сильнейших из них. Взаимная драка ослабит наши потенциальные жертвы. Нам будет легче. Вот для этого мне и нужен Чаклан.
   - Может, ты все-таки посветишь в свои планы.
   - Ты издеваешься, - расширяются ноздри, вырывается струями дым. - Что бы ты потом использовал это против меня.
   - Шах и мат! - желчно ухмыляется высокородный, поглаживая безупречно белый подклад рядом лежащего плаща. - Ты слишком увлекся уничтожением моих фигур, ослабил защиту.
   - Я исхожу из того, - надувшись, теребит проигравший красный манжет, - что генерал без армии не способен к победе. В том и заключается моя стратегия - лишить противника войска.
   - Говорят, у ро-со есть похожая игра, только там по правилам фигуры с поля не убираются, а берутся в плен.
   - Глупость какая, враг должен быть уничтожен!
   - Нет, смысл здесь в том, что бы использовать все имеющиеся ресурсы для победы, и противника в том числе.
   - Ты это к чему клонишь? - вынимает изо рта серебристый мундштук.
   - К тому, что твое разделяй и властвуй, возможно, не самый лучший способ на пути к могуществу!
   - Ересь!
   - Забудь!
   - Еще партию?
   - Нет, я устал от тебя самозванец! - поправляет белый воротничок
   - Ты мне тоже надоел, быстрюк! - откладывает серебристый мундштук.
   - Вот видишь, мы с тобой в одной лодке, вне зависимости от того нравимся мы друг другу или нет. Пойдет один ко дну, второй тоже потонет.
   - Я знаю, поэтому и терплю твою отвратную рожу, - морщится мужчина в угольно-багряных одеждах.
   - Ты думаешь, мне приятно на тебя смотреть, так что вали, - встаёт победитель.
   - Забыл, что ты у меня в гостях, так что сам проваливай! - поднимается следом проигравший, подбирая собственный плащ с красным подкладом, полыхнуло над плечами кровавым заревом.
   - Вот и обменялись любезностями, - запахивается гость в черно-белый плащ, обдает холодом, идет к выходу. - Желаю тебе поскорее скопытиться!
   - Взаимно! - направляется хозяин хоромов к двери в следующие покои.
   Расходятся высокородные, ненавидящие один другого, но зависимые друг от друга.
  

*****

  
   Солнечный день, приятно напекает. Выезжают, по совету Волоса, после обеда. Мотивировано тем, что раньше наступления ночи с духом мертвого Древа не встретится, не стоит при свете дня, болтаться вблизи чужого войска ожидая сумерек.
   Ровнин, как и обещал, выделил людей в подмогу, два десятка служивых. Да ни каких-нибудь воев оторванных от ремесла по причине военной опасности, а матерых вояк - каждый под стать Воиславу. Старшим у них сотник Станислав Андреевич. Немногословный добродушный мужчина средних лет, с роскошными черными усами.
   Сотник, прекрасно знающий местность ведет по тайной тропке через рощу к западу от Белогорья.
   Берестов, верхом на норовистом Ветре, следует следом за ратниками, впереди своих товарищей. Рядом старый залышанин, разглядывает лес, задирает голову к небу:
   - Нынче осень ранняя, зима будет поздняя, а весна теплая.
   - Ты мне Волос скажи, - начинает посланник, принимая прогноз погоды к сведенью. - Ты вот так взял и поговорил со злым духом?
   - Хм, - усмехается староста. - Просто, да не просто. Всегда трудно разговаривать с тем, кто имеет на тебя вид и норовит при первой оплошности сожрать твою душу.
   - Догадываюсь.
   - Без знаний и умений не всякий сможет подойти близко к злой сущности.
   - Спасибо, - Василий понимающе кивает.
   - Благодарить будешь, когда вернемся в город. Может статься, что я не вернусь...
   - Даже так!
   - Это как идти по лезвию, чуть что не так, и прощай.
   - Не хотел бы я этому учиться, - непроизвольно вздрагивает собеседник. - А что будет с лиходеем, когда э... дух его употребит.
   - Обернётся бездушной сущностью, нежитью.
   - Упырём?
   - Возможно, но тут все зависит, что с ним заделает сущность.
   - Так вот значит, как упыри появляются!
   - Что, случилось знакомство?
   - Было дело, в Лиходолье, между Перуницой и Малой Тросянкой.
   - Та местность известна как Оупирьено урочище, не добрые места, - в задумчивости кивает Волос. - Но причина появления упырей там иная.
   - Какая? - ежится Берестов.
   - Тому виной особое мастерство служителей Чернобога, - мрачнеет залышанин. - Страшное искусство - на крови и пытках!
  
   На закате добираются до места. Край леса, посреди пустынная местность. В центре огромный остов почившего древа. Пепельно-меловой скелет, раскинув голые ветки, смотрится чем-то инородным, несуразным. Честь ветвей лишена небольших веток, другие сохранили часть, не тоньше предплечья, вся мелочь давно осыпалась, обломилась от времени и непогоды. Узнать в дереве некогда живой организм почти невозможно, похоже на коралл переросток оставленный ушедшим океаном. Окаменелое явление безжизненно, пусто и чужеродно окаймляющему живому лесу. Некогда могучие корни, впившиеся в землю, похожи на вросшие в землю ноги злого великана, перекрученные жилами, распухшие от чудовищного веса. Грунт по кругу, не достигая всего нескольким саженей края рощи, мертв. Нет ни травинки, ни былинки, не живая землица, ровным ковром с выветренными каменьями стережет подступы к древу. Только сухие травинки, опавшие листья, да сломанные веточки прикрывают местами наготу земли лишенной жизни.
   От усопшей местности веет, недобрым, пронимает холодком ужаса, продирает до костей как в лютый мороз. Тянет от древа потусторонним бытием, вытягивает силы, будто хочет затянуть живые души людей, поглотить, насытить голод неуёмный.
   Последние лучи солнца исчезают, одарив багрянцем искореженные сучки кроны. Отдана земля во власть ночи. От древа, словно отделившись от остова, набухает туман, расходится бежевой мутью, ступает ровным кругом, медленно погребая пространство.
   Волос, кивает помощнику, подступает к Василию:
   - Пора!
   - Удачи и будьте осторожны! - с озабоченным видом напутствует посланник.
   - Не вздумайте выходить из леса, пока мы не придём.
   - Да ты что! - усиленно крестится Станислав Андреевич. - Чур, меня, чур!
   Залышане перенимают конец веревки, к которому привязан убивец. На голове мешок, руки жестко связано, похоже жертва даже не догадывается, что ждет её совсем скоро. Уводят.
   Туман как живой, кажется, ждал гостей, обнимает людей как руками, заворачивает, будто в саван непроглядной дымкой, скрывает от взора. Серая пелена достигает края неживой земли, замирает клубиться, словно уперлось в стену. Постепенно приседает к земле и тонкой гладью пробирается в лес. Мужчины видя как к ногам подбирается, белёсая муть, пятятся назад. Но Берестов даже не смотрит на происходящее, напряженно вглядывается в непроглядную завесу, беспокоится за старца и юношу. Клубы наступают, огибают ноги посланника, ползут дальше, дымка достигает до щиколотки, ничего не случается, это просто туман.
   Минуты бегут медленно, тянут душу. Вокруг туман захватил лес, шевелится на уровне колен. Час, идёт второй. Туман на границе медленно расступается, проявляя две призрачные фигуры залышан. Неестественно светлые, почти призрачные, чувство такое, словно сквозь тела струится туман. Даже половика луны едва высвечивающая округу, не даёт ясности. От них не падает и тени. Очей не видно, голос какой-то потусторонней:
   - Идите вдоль границы на юг от древа в сторону вершины Белогорья увидите большой камень почти в человеческий рост, рядом рябинка. Копайте между ними, там вход.
   Растворяются в тумане, будто и не было никого.
   - Мать честная... - креститься сотник. - Мы никуда не пойдем.
   - И не нужно, - берет одну из четырех лопат Василий. - Ждите здесь.
   Подступает Буян нежно, с улыбкой отнимает орудие труда, хлопает по плечу:
   - Не боярское это дело землю рыть.
   Остальной инструмент разбирают Добромил, Макар и Гордей. Девять человек по пояс в дымке бредут по траве между голой землей и лесом. На валун с рябинкой натыкаются скоро. Расстояние между ними меньше сажени. Не медля ни минуты, сильные руки вонзают лопаты в упругий грунт. Дело спорится лихо, через четверть часа, товарищи углубились на пол сажени. У Буяна лопата обо что-то скребанула. Ловко расчищают квадратную плиту в две третьи сажени по сторонам. В двенадцать рук поднимает, ставят на попа. Из провала пахнуло затхлым воздухом.
   Запаляют факела, освещают проём. Вниз идет крутая лестница выложенная, судя по всему белым камнем. Свод имеет арочную форму, обложено тем же строительным материалом. Первым входит Веселин, смело с хитрой полу улыбкой на губах, вроде задумал чего. Спускаются все. Здоровяку Буяну как всегда тесно, но умудряется втиснуться в заброшенный ход. Опускаются под землю сажени на четыре, начинается прямой коридор, высота не очень комфортная в две трети сажени, приходится нагибаться, бедный Буян бредет, согнувшись чуть ли не пополам.
   На определенном этапе начинается подъем, местами прерываемый горизонтальным ходом и снова вверх. Наконец достигают, запыхавшиеся, потные, вместимой площадки перед плитой закрывающей выход. Горазд с Буянов надрывая жилы, сдвигают каменную загородку. Пахнуло свежей прохладой, снаружи царствует туман, подсвеченный серебристым светом неполной луны. Осторожно выходят наружу. Ход замаскирован в стене средней скалы, торчат белые зубцы над захватившей просторы белой взвесью. Ни в одну сторону почти ничего не видно.
   Веселин задерживает хотевшего идти в разведку Горазда:
   - Дай-ка я пойду, я знаю что делать!
   - Ты уверен? - недоверчиво переспрашивает Берестов.
   - А ты думаешь, что я делал эти дни? - многозначительно вопрошает знахарь, не забывает поддеть! - Думал, от залышан прячусь.
   - Грешным делом да, - не теряется Василий. - Ну, так что?
   - Сейчас узнаешь, - удаляется травник, смыкаются клубы дымки за спиной.
   Слева и справа слышатся голоса, близко или только кажется, слышимость отменная. Слышно как применяется трава ушедшего вперед товарища.
   В нервном напряжение тянутся минуты, четверть часа. Сначала доносится звук сминаемой травы, проявляется силуэт знахаря. Улыбается с чувством выполненного дела:
   - Готово, все спят.
   - Так во что ты делал все это время, и втихую! - восклицает догадавшийся Василий.
   - Чувствовал, что понадобится зелье. Но и событий торопить не хотел.
   - Как все, спят? - хмурится Вольх.
   - Их там полный шатёр, - пожимает плечами Веселин. - Может, собрание было или еще что.
   - Ладно, разберёмся, - вынимает оружие десятник. - Пойдемте, а ты Василь останешься здесь, прикроешь тыл.
   Уходят всемером ведомые травником. Берестов соглашается, помнит слова Воислава. Не один. Впереди встаёт Горазд с молотом наперевес, надежная защита.
   Минут через пять появляется Буян, на каждом плече, по телу. Кладет добычу перед входом. Пара колодян с явными чертами присущими их народу. В темной одежде расшитой светлой вышивкой и полосатых штанах, не понять какого цвета, не хватает освещения. Здоровяк безмолвно уходит обратно. Постепенно, один за другим возвращаются товарищи, каждый тащит на закорках по человеку. Последними идут Буян, опять с двумя телами и знахарь налегке.
   - Вот, думаю этот самый главный, - кладет ношу Вольх.
   На травке мирно посапывает восемь знатных мужей. Лежат рядочком, спокойные, присыпаны серебристым гало.
   - Кажется, мы всех полководцев взяли, там осталась мелочь всякая, в лучшем случае тысячники, - замечает Горазд. - Всех нам не утащить, проход неудобный.
   - А зачем нам все, возьмём главного и уйдём, - предлагает Макар.
   - Нет! Вдруг разговора не получится, тогда каждый воевода нам в угоду будет, - решает посланник. - Вот бы своим ходом отвести.
   - Разбудить есть чем, - извещает Веселин, хлопая по котомке на боку.
   - Верёвку бы, да глаза чем завязать, - оглядывается по сторонам десятник.
   - Я сейчас, - ныряет в туман Горазд.
   Возвращается скоро. Под мышкой пачка мешков в руке моток веревки. Пленных связывают по двое, руки за спину. Прежде чем одеть на голову мешок, знахарь каждому под нос суёт бодрящее зелье. Как только колодянин начинает приходить в себя сразу делают темную. Некоторые пытались скулить и брыкаться, но один тычок чем-нибудь острым в ребра успокаивал строптивцев. Объяснили шепотом, что от них требуется, поставили на ноги и повели тайной дорожкой.
   Прежде чем все успевают войти в узкий проём, позади слышится нарастающий шум голосов, суета. Похоже, в лагере хватились пропажи.
   Буян с Гордеем ставят задвижку на место. Поможет ли сбить со следа? Вперёд продвигаются медленно, ничего не видящие колодяне норовят сорваться со старых полу разрушившихся ступеней.
   Наконец выход. Снаружи туман густой, не пропускает лунного света, в купе с ночной темнотой видимости никакой. Горящие факелы дела кардинально не улучшают, уже в двух шагах ничего не видно.
   - Что с выходом, - вопрошает Добромил.
   - Зарыть! - приказывают Берестов.
   Плита глухо падает на место, закрывая провал в подземелье. Дружно впиваются лопаты в насыпь, летит земля на каменную твердь, погребая многовековой проход. Споро закидывают яму. Если кто-то попытается преследовать диверсантов, столкнётся с непреодолимым препятствием.
   Уходят. Пленники смирные, слушаются. Веселин ведет сквозь пелену вереницу людей. Не заступает опасную черту, владений злого существа, не заводит в чащу, где можно заплутать без ориентиров. Не подвластное понимаю чувство, безошибочно указывает травнику путь.
   Вот дорогу преграждает Волос, вид измученный, но довольный:
   - Поспешайте братцы! Как бы хозяин древа не передумал.
   - Давно ждёте?
   - Нет, только пришли, вашу возню услышали, так и ушли.
   Ведет староста, так как впечатлительные вояки из Тропы все это время пятились, сами не заметили, как отгребли на полверсты. Сотник, бледный в лице, и чрезмерно большими глазами, встретил прибывших с невыразимой радостью. Услужлив, заботлив, но нет-нет, да стрельнет взглядом по мрачной завесе в сторону мертвого дерева.
   Свободных всего одна лошадь, на неё водружают полководца колодян. Остальных распределяют к воинам, чьи габариты наименьшие из всех. Семерым пленным не позавидуешь, перебросили через седло, не заботясь об удобствах.
   Во главе колонны Волос с Веселином, им видимость не нужна, дорогу чуют, словно собаки след. Едут не спеша, хотя весит страх наткнуть на вражеский разъезд. Туман здесь по реже, но каждый ориентируется по светлому пятну факела впереди и с трудом различимому силуэту всадника перед носом. Вязкая завеса, как топкая масса. Ощущение такое, словно серо-молочная взвесь удерживает путников, обволакивает, липнет, того и гляди затянет как трясина. Замкнутость в недоброй пелене, давит на душу. Мерещится будто по пятам преследует злой дух, того и гляди вырвет душу.
   На одном из поворотов, посланник отвлекся, и тут же налетел лбом на ветку.
   - Чертова берёза, - ругается он, успев опознать дерево.
   - Берёза - берёт за, - Вольх тут как тут со своей мудростью, отгоняет моральные оковы тумана.
   - За что она берёт? - ворчит пострадавший.
   - За душу!!! - многозначительно молвит десятник, добавляет. - За все она берёт, нет дерева нужнее в жизни русского человека.
   - Для излечения разных хворей, - дополняет Даниил, оглядывается на знахаря. - А древесина какая, а береста, все на посуда, на обувь... А дёготь, без него сапоги не сапоги, плащ не плащ, да и все, что из кожи сделано - не вещь. Деготь - первое средство на земле.
   - И тоже на лечение годится, мази всякие, - вставляет словечко Веселин.
   - А веники - на корм скоту зимой или для бани! - молвит слово Макар. - А сок...
   - Ладно, ладно, ваша взяла, - улыбается Василий, поглаживая ушибленное место. - Знаю я про берёзку.
   Городских ворот достигают ранним утром. Туман у города редкий, видимость шагов триста. Возможно причиной тому яркое солнце, выглядывающее из-за пиков хребта. На входе большой отряд в несколько сто ратников, при полном доспехе. Ждут. Заметив отряд, но, не видя, кто, изготавливаются к обороне, оружие наголо. Поняв кто, оживают, радостно приветствуют. Все заходят внутрь вслед за прибывшими, затворяют ворота. Объясняют тем, что к утру в лагере Чуди Белоглазой случилось волнение, вокруг города снуют конные разъезды, заперлись от греха подальше.
   Город придавлен тревогой. Гражданских на улицах нет, прячутся по дворам. Многие окна закрыты ставнями. Вои и дружинники, попадающиеся на улице, не улыбчивы, с хмурым видом по назначенным делам. Редкий туман волочится по улицам, больше похож на предвестника дымных пожаров. Угнетающая тишина свербит в ушах, даже домашняя животина умолкла, не слышно брехливых собак, не всрапнёт лошадь, на раздаться голос иной домашней зверушки.
   Отряд прямым ходом едет к ставке. Во дворе встречает сам окольничий и прочей начальственный люд, не считая полсотни служивых.
   - Вот ничего себе улов, - восклицает Ровнин глядючи на пленников. - Кто у них за верховода?
   - Вот этот, - указывает Вольх на сидящего в седле колодянина.
   - Этого ко мне, - приказывает Серафим Артомонович своим людям. - Остальных пока заприте где-нибудь.
   Головой подаёт знак Берестову следовать за ним.
   В главное помещение с пленным входит хозяин, воевода приглашают посланника, остальных просят пока побыть за дверьми. Пленного вводят двое вояк, усаживают на стул, без нежностей снимают мешок.
   - Ба-а, никак сам воевода Ваймуг! - просветлевший лицом Ровнин разводит руками. - Здравствуй, здравствуй.
   Перед ними стройный мужчина типичный представитель Чуди белоглазой. Светловолосый, ухоженный, прямой нос зависть для гордецов больных нарцицизмом, бесцветные глаза с разворотом цепко за всем следят, умное спокойное лицо, свидетельствующее о человеке большого самообладания.
   На нём одежда похожая на кафтан, синего цвета расшитая серебристой нитью с узором растительной тематики, что-то похожее на вьюны. Наружу выглядывает белый воротник с желто-оранжевой вышивкой в виде трехконечной свастики, каждый из закруглённых окончаний сплетается с соседним знаком в один замкнутый узор. Носит штаны в красно-зеленую полоску, которые прячутся в светло-коричневых сапогах со слегка загнутыми носками и цветочным узором на внешней стороне голенища.
   - А Серафим, - промаргивается колодянин, переводит взор на воеводу. - И ты Наум, здравствуйте.
   - Я бы не желал в твоем положении здоровья, - плоско шутит Наум Васильевич.
   - Я так понимаю, это тот, кто меня повязал, - не замечая потуг Наума, Ваймуг внимательно разглядывает Берестова. - Лихо, хитро.
   - Берестов Василий Федорович, - представляется посланник.
   - Ага, слышали мы про тебя, - кривит лицо колодянин. - Ты тот, кто поперек интересов латинских встал, Озерскому планы рушишь, черноградцев унизил. Теперь вот за нас взялся.
   - Не до любезностей, - переходит к делу окольничий. - Ты мне скажи колодянин, по какому праву пришли на нашу землю.
   - Она не ваша! - вскидывает белесую бровь Ваймунг. - Это наша земля и вашей никогда не была!
   - Что? - теряет дар речи, ошеломлённый Ровнин, уставившись выпученными глазами.
   - Это наша земля ходим тут, когда хотим и предупреждать никого не обязаны.
   - Да ты я вижу наглец...
   - Нет - это вы наглецы! - вскидывает подбородок воевода колодян. - Мстислав устроил нам подлость, вероломно напал, выгнал отсюда. Но мы не признавали за вами право победителя и договоров никаких не подписывали. Не забывай, мира меж нами до сих пор нет!
   - Ты прав во всём, - опережает Ровнина посланник.
   - И ты туда же, - исподлобья сверлит взором Серафим Артамонович.
   Ваймунг рассматривает Берестова с нескрываемым интересом.
   - Но вы ведь понимаете, Ваймунг, - продолжает Василий. - Придя сюда с такой армией, вы провоцируете войну.
   - Вы её уже начали, - мрачнеет пленник.
   - Когда это?
   - Взяв нас в плен!
   - А вы не пленники, вы гости. Мы вас таким вот своеобразным способом позвали, так как вы сами не желали с нами разговаривать, - поясняет Берестов. - Вы же ходите всем войском без предупреждения, вот и мы вас точно так же пригласили.
   - Хм, резонно, - колодянин вяло пожимает плечами. - Ну, если я не пленник, то развяжите хотя бы руки.
   Василий пристально смотрит на окольничего, тот держит взгляд не долго, отводит взор, кивает одному из вояк стоящих у двери на страже. Ратник в этот раз развязывает узлы с куда большим почтением.
   - Перестарались же вы с путами, - разминает Ваймунг затёкшие руки.
   - Ничего переживешь, - ухмыляется Наум.
   - Если я не пленник, значит, я могу уйти!? - сужает веки колодянин.
   - Не спиши воевода, - осаждает Ровнин. - Сначало поговорим.
   - Если разговор получится, отпустим, - раскрывает ладони Берестов. - Если нет, то станешь тем, кем был только что.
   - Я все понял, - воевода колодян напускает серьезное вражение на лицо. - Если не хотите осложнений, то опустите моих людей пока не поздно. И позовите моего завоеводчика Койду, я дам ему указания.
   Окольничий, хмуря брови, не явной неохотой даёт распоряжения, посылает одного из служивых.
   - Так о чем вы хотите со мной поговорить? - вздыхает колодянин.
   - Зачем вы здесь? - вопрошает воевода.
   - Ясен Дый! - широко улыбается Ваймунг. - Мы здесь за своим.
   - Каким это своим, - кипятится Ровнин.
   - Подожди, Серафим Артамонович, - выставляет Василий руку ладонью к окольничему. - Мы это понимаем, только не уж-то вы думаете, что вам так просто отдадут.
   - Для этого я и привел войско, - напоминает колодянин. - Это весомый аргумент.
   - Опят же ты должен понимать, что это не подействует.
   - Тогда возьмём силой.
   В двери входит отосланный воин с вопросом заводить ли колодянина. Получив положительное - да, раскрывает дверь пошире. Внутрь входит невысокий чудин с подбитым глазом, разминая перетянутые веревкой места. Похоже, это один из тех, кто брыкался вчера при пленении. Русичей окидывает надменным взором, вздернув подбородок, останавливается на Ваймунге, с вопрошающим видом.
   - Вот что Койда, - воевода колодян удобно располагается за столом словно хозяин. - Вас сейчас отпустят. Это такое навязчивое приглашение поговорить.
   - Больше похоже на разбойное нападение, - ворчит завоеводчик.
   - Спокойно, ситуация и так не самая удачная для споров. Вы пойдёте и успокоите людей, пока не случилось непоправимого. Про меня скажете, что я тут задержался на переговоры, вечером вернусь.
   Койда с явным недоверием поглядывает на присутствующих, похоже веры в подобное благородство нет ни капли.
   - Будешь пока за старшего, - продолжает Вамунг. - Если не вернусь до захода солнца, считайте, что меня взяли в плен, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Тогда примешь командование войском на себя.
   - Если ты не вернешься, - грозит Койда. - Я разнесу этот городишко по бревнышку!
   - Не горячись, Тропа нам нужна, - воевода колодян вскидывает руку в успокоительном жесте.
   - Значит, перевешаю всех руссов!
   - Ого, какой прыткий, - подбоченивается Наум Васильевич, сдвигая брови.
   - Ступай, - приказывает Ваймунг.
   - Так я пойду, - все еще недоверчиво переспрашивает завоеводчик.
   - Иди, - многозначительно произносит Ровнин, слегка прищурившись.
   Койда, плечом, резко отпихивает служивого выходит за дверь. Дружинник недоуменно хлопает глазами, но никто не придаёт этому значения.
   - Значит война! - возвращается Берестов к прерванному разговору.
   - А как иначе!!! - злится колодянин, складывая руки на стол. - Мне это самому не нравится. Если уж быть откровенным, то я был против этой затеи. Думаете, я не понимаю, что меньше чем через три года нагрянут Черноградцы и нам понадобятся силы, чтобы противостоять набегу. А тут война. В независимости от исхода, сил у нас поубавится.
   - Ага, значит ты голубь мира, - криво лыбится Наум.
   - Глупо начинать драку именно в преддверии большого набега! - спокойно отвечает воевода колодян.
   - Не уж-то Коло Дый не понимает всей ситуации, - вступает в разговор окольничий.
   - Понимает, - горестно вздыхает колодянин. - Да нашлись умные головы, нашептавшие князю, что Гавриила можно припугнуть, и он все отдаст без драки.
   - Да ну? - расширяются очи Серафима Артамоновича. - И он вот так поверил.
   - Все не так просто, - нехотя поясняет Ваймунг. - Есть у нас группа бояр, что-то вроде ваших приспешников Озерского. С латинянами якшаются, торгом с ними не брезгуют, хотят жить в роскоши как магистры на севере. Так они сразу по смерти Мстислава начали князя обхаживать.
   - И он их послушал?
   - Это одна из самых влиятельных групп среди наших бояр, не хуже вашего Нездилы. Князь бы рад их не слушать, да больно многое от их мнения зависит.
   - Никак чего пообещали? - вкрадчево спрашивает Ровнин.
   - Не без этого, - хитро щерится колодянин.
   - Лист! - выдвигает предположение окольничий.
   - Ну, вот, - раскрывает ладони Ваймунг. - Вы все знаете. У последнего живого сына есть пара существенных недостатков.
   - Какие же? То, что он сын Колодия, - смеётся воевода.
   - Первое, Лист крут норовом, - не ведется колодянин. - А главное, любит он вас руссов. Отца давно уговаривает отказаться от тропы и заключить мир.
   - Ага, вот и спешат бояре с отъемом Тропы, - резюмирует Серафим Артамонович. - Боятся, как бы Коло Дый не ушел к предкам. А тебя послали, что бы сынок ни рисковал жизнью.
   - Все, верно, выдернули меня из деревни, вернули командование над войском и послали за перевал.
   - Как это вернули? Ты что в немилости был?
   - Это все из-за набега Черноградцев.
   - А, это когда тебе по шее надавали.
   - Командиром того отряда был Высокородный из знатного рода Ку. Весь их род славен именитыми полководцами и державными деятелями. Вот и мне попался такой.
   - Я слышал, что последний из этого рода погиб девять лет назад в бою с дружиной Твердовича, - окольничий излучает недоверие.
   - То был отец, а мне попался молодой, он то и есть последний в роду.
   - Откуда такие подробности, - прищурившись, допытывается Наум.
   - Мы ловим псвородов, но сначала с ними основательно беседуем, спрашиваем о том, о сем, а забывчивым помогаем вспомнить. Много интересного рассказывают, - самодовольно улыбается воевода колодян. - Это вы их сразу и того.
   - Ладно, а бояре что? - возвращается Ровнин к делам насущным.
   - А ничего, не скажу я большего, - скрещивает Ваймунг руки на груди. - Я и так много наболтал, не намерен наши интриги перед, возможно, врагами раскрывать. И на том сойдет.
   - Ответь на один вопрос, - начинает Берестов. - Ты имеешь право вести переговоры?
   - Я знаю, о чем ты, - протяжно вздыхает колодянин. - Единственное, на что я имею право, так это на безоговорочное принятие Тропы и всей волости отнятой Мстиславом.
   - Если я тебя правильно понял, то никаких переговоров ты не уполномочен вести!?
   - Нет, абсолютно!
   За окном грустит осенний день. Утренний туман, поднялся к небу, сбился в кучи, грозя разразиться противным дождиком, что так портит красоту осени, превращая её в промозглую и неуютную пору.
   Кленовый лист, сорвавшись с ветки, мягко планирует. Подхватывает порыв ветерка, прижимает к окну. Трепещет золотистый посланец, словно длань осени стучится в окно, просится к теплу. Хочет порушка ненастная поведать о кристально чистом воздухе, сквозь который различимы дали сокрытые прежде зноем и пылью буйного лета. Рассказать о россыпях злата, покрывшие землю в лесах, что хрустит под ногой, предвещая студеные дни. Одарить свежим воздухом, свободным от гнуса и бессчетной живности, так докучающей жаркими днями и тихими вечерами. Поплакать дождями вслед улетающим птицам, сдобрит печальной слезой отходящую на покой природу. Спеть прощальную песню, шорохом опадающей листвы, журавлиным курлыканьем, завыванием в трубах, скрипом ставень под барабанную дробь дождя.
   Лист дрожит, как прощальный привет ушедшего лета, что оделило землю зелеными коврами, яркими цветами, буйной жизнью. Осталось напоминание в виде день за днем убывающей зелени. А следом испаряется тепло, как банный пар с намытого тело, уползает незримо, куда-то в южные страны, оставляя просторы в пользу нависающего с севера Карачуна. Придет, закует влагу в оковы хладные, заметет улицы, посеребрит деревья, закутает людей в теплые одежды, нарумянит щеки.
   Между белым безмолвием природы и буйной зеленью жарких дней, царствует роскошная осень. Собирает обильную жатву листвой самоцветной, питает землю сыростью, сгоняет стаи птиц в далёкие края.
   Срывается с высот поднебесная сырость, ударяет в стекло. Скользит капля, вниз оставляя размытую дорожку. Отпадает кленовый посланник осени, уносит за собой отголосок благодатных времён, уступает дорогу слезе печальной поры.
   Не ведает природа, что деется в хоромах, за окном, не приметит людской грусти и забот. Что бы ни случилось - все пройдет, занесёт листвою чьи-то останки, взбрызнет дождичком обгоревшие срубы, смешает с промозглой порой беды, что придут за войною. Сотрет со временем боль и страдания и все пойдет своим чередом.
   - Значит, зря мы тебя сюда притащили, - огорчается Серафим Артамонович, поджимая губу опуская взор в пол. - Все идет к войне.
   - Почему зря, поговорили по душам, спустя столько лет, - Ваймунг пытается поднять настроение собеседникам. - Прояснили ситуацию.
   - Что, нельзя ничего сделать? - в сердцах восклицает воевода.
   - Боюсь, что нет. Теперь все зависит от Гавриила Мстиславича! - Ваймунг выдерживает драматическую паузу, напоминает. - Так я пойду!?
   - Не спеши, - расправляет плечи Берестов. - Есть еще я!
   - Ты, - удивляются все. - А что ты можешь?
   - Помоги мне добраться до Коло Дыя!
   - Как? Проводить тебя до князя нашего? - усмехается колодянин.
   - Напиши охранную грамоту! Сам доберусь.
   Колодянин свернув губы в трубочку, зависает на минуту. На лбу выступают тонкие складки, видно как ворочаются мысли, там позади в черепной коробке:
   - Хм, это большой риск, - нехотя молвит Ваймунг. - Тебя могут повязать особо ревностные служки, мало ли какие грамотки, а сегодня рус - есть рус!
   - Что, твоя подпись не имеет цены, - жалит Василий сомолюбие знатного чудина.
   - Имеет! И не малое, - поднимает подбородок воевода колодян. - Но обстоятельства могут измениться. Потом, есть другие военноначальники стремящиеся проявить черезмерное усердие.
   - Мне нужно к Колодию, я послан Гавриилом Мстиславичем для переговоров, а тут вы, - наседает посланник. - Мне просто необходимо попасть в Дыев, всенепременно! Помоги предотвратить войну.
   - Я дам тебе подорожную, но запомни это риск, - наваливается Ваймунг на стол, максимально приближаясь к Берестову. - Ты пойдешь как по канату через пропасть.
   - Я понял! Пиши.
   - Даже если я напишу, ты не сможешь перебраться через перевал, - тянет резину колодянин. - Дорога забита моими людьми, подходят полки, обозы. Даже если ты доберешься до столицы, то грамота действительна только до ворот, а там только Дый ведает, что с тобой сделают.
   - Пиши бумагу, - наседает Василий. - В противном случае прямиком пойдешь в поруб. Война, так война!
   С правой стороны к воеводе подступает Ровнин с листом бумаги в руках. С другой стороны заходит Наум Васильевич, услужливо придвигает чернильницу. Оба нависают над гостем-пленником, внимательно разглядывают темя. От стены подступают вояки, кладя длани на рукояти, готовые при первом же знаке, слове действовать.
   Колодянин неспешно подвигает лист, берет перо, подносит ближе к глазам, пробует указательным пальцем остриё. Вздохнув, макает в чернила.
   - Боюсь, в этот раз деревней не обойдется, - Ваймунг, грустно разглядывает лист бумаги.
   Решается. Неспешно выводит каракули, при каждом заборе чернил, старательно обтирает излишек о край чернильницы, делает не спеша. Смотрит за кончиком, старательно выводит каждую букву, следит, чтобы чернила ложились равномерно. Чувство такое, что не хочет колодянин писать, а если напишет, тут же порвёт.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"