- Представляете, он никого не спасает, никому не помогает! - возмущался один.
- Он только созерцает Вселенную! - поддакивал другой.
- Для него Земля - это что-то вроде "планшета", который люди изобретут в будущем! Только и делает, что заглядывает в человеческое жилье и наблюдает, наблюдает... - добавил третий.
- А еще я однажды застал его за просмотром таинств соития! - вставил свое слово четвертый. - Этот ненормальный по ночам следит за процессом размножения и физическими удовольствиями советских граждан!
- Это уже ни в какие рамки не вписывается! - подвел итог пятый. - Не кажется ли вам, коллеги, что пора обо всем доложить Создателю?
- Давайте проголосуем! Кто за то, чтобы я обо всем рассказал Высшему Совету? Поднимайте крылья! Раз, два, три, четыре... пятьдесят! - подсчитывал Бригадир Ангелов. - Кто против? Ты, Сардануил? Тогда ответь нам, почему?
- А толку- то! - отвечал Сардануил. - Что толку от нашей помощи? В девяноста процентах люди не видят нас, не слышат, не чувствуют. Если у них все хорошо, они приписывают заслуги лично себе. Мы стараемся, хлопочем за них, подсказываем. А где благодарность? Сплошной атеизм! Может быть, лучше вот так, как Инуил, созерцать происходящее и никуда не вмешиваться?
В воздухе послышалось возмущенное хлопанье крыльев.
- Сардануил, опомнись! - вскричал первый. - Своими мыслями ты сводишь на нет всю нашу работу! Ты не имеешь права так рассуждать о нашем назначении!
- Делайте, что хотите, -махнул крылом Сардануил. - А я в чем-то понимаю Инуила.
- Ладно. Выбор сделан, голосование прошло. Завтра же вынесу этот вопрос на рассмотрение высшей инстанции, - подытожил Бригадир.
На заседание Совета явились все. Зал был полон, Ангелы испытывали легкое волнение. Никто не хотел быть на месте Инуила. Виновник спокойно стоял перед высокочтимыми чинами, внимательно вглядывался в лица судей, хотя никто бы не смог утверждать точно, что его мысли были здесь же. Инуил был очень красив: густые каштановые волосы обрамляли одухотворенное лицо. Большие серые глаза, великолепные брови, тонкий прямой нос, слегка припухлые губы - в его внешности не было ни одного изъяна. К тому же Инуил был великолепно сложен, его стройной фигуре мог бы позавидовать любой.
-Инуил, - начал председатель Совета, - ты знаешь, почему тебя вызвали сюда?
- Не представляю, - ответил Инуил. - Я никому ничего плохого не сделал.
- Вот именно! Никому ничего. Ты не сделал ничего хорошего, Инуил! Разве ты не знаешь главной заповеди Ангелов?
- Знаю.
- Тогда ответь!
- "Ангел - это Защита, Добро и Свет!" - процитировал строку из "Наставления Ангелам" Инуил.
- Так скажи, ты соответствуешь хотя бы одному критерию? Знаешь, как тебя прозвали собратья? Созерцатель! Что ты на это скажешь? - насупил брови Председатель.
- Жизнь на Земле так прекрасна! - начал Инуил. - Восходы и закаты, приливы и отливы, смена времен года, леса и поля, реки, моря и озера, листва и трава - там все совершенно! Что еще нужно человеку для счастья? Разве...
Председатель перебил его:
- Послушай меня, Созерцатель! Разве ты не знаешь, что каждый человек нуждается в помощи, что его нужно оберегать, защищать, направлять? Разве ты не осведомлен, сколь он греховен? Разве не мы, Ангелы, проникаем в человеческие мысли, чтобы подтолкнуть людей к правильному выбору? Да, нам это не всегда удается, наши противники тоже не дремлют. Здесь каждый Ангел на счету! Каждый! А ты отлыниваешь от своих прямых обязанностей! Это недопустимо!
- Но жизнь людей - это один большой спектакль, - начал Инуил, - самое интересное кино...
- Кино? Ах, кино? - взвился председатель. - Ну будет тебе кино! Уважаемые коллеги, - обратился он к присутствующим. - Вы не против, если Инуил сам станет участником этого кино?
Часть ангелов зааплодировала.
- Лишить его ангельского сана! - послышалось с задних рядов.
- Отобрать крылья!
- Спустить на Землю!
- Покажем ему кузькину мать!
- Кузькину мать я вам всем покажу, ежели не увижу чистоты ваших помыслов! - пригрозил Бригадир.
- Хорошо, - взял Председатель заключительное слово. - Уважаемые члены Совета! Дорогие соратники! Предлагаю следующее: отправить Инуила на Землю. Быть ему там до тех пор, пока он не осознает ошибку и не поймет своего истинного назначения. Условия проживания на Земле - самые непривлекательные! Кто согласен?
Члены Совета закивали головами. Сардануил не выдержал и вставил свое слово:
- Прошу не забывать, что Инуил, будучи на Земле, тоже может рассчитывать на наше милосердие и помощь.
- Вот ты, Сардануил, и станешь его Ангелом-хранителем,- раздался голос Свыше. - Я, Создатель Всего Сущего, утверждаю принятое вами решение. Пусть Созерцатель попробует себя в Человеке!
- Я согласен, - кивнул Инуил.
- Ладно, и я не против, -обреченно вздохнул Сардануил.
- Да кто тут спрашивает вашего согласия! - ухмыльнулся Председатель и стукнул молоточком по столу.
- А-миии-нь! - дружно подхватил ангельский хор.
Начало 60-х.
Сима Дулина уже не надеялась на бабье счастье. Низенькая, плотная, с короткими ножками, с носом картошкой, выдающимися вперед крупными зубами и жиденькими волосенками, она никому не приглянулась. Было Симе уже глубоко за тридцать. Осталась у нее однокомнатная квартирка после смерти матери и кличка Дуля, что закрепили когда-то за девочкой одноклассники. Жила она в Богом забытом городишке, работала швеей-мотористкой. На швейной фабрике мужчины были большой редкостью, а после работы она никуда не выходила, сидела дома и смотрела телевизор. Старенький "Рекорд", купленный когда-то энергичной и деятельной мамой, скрашивал Симино существование.
Жизнь протекала однообразно и неинтересно. Правда, к ней частенько наведывался Витек из соседней квартиры, бывший сосед по парте в начальной школе. Он приходил всегда "по делу". Витек был симпатягой, но совершенно гнилой внутри: что-то в нем не сошлось с чеховским изречением "в человеке должно быть все прекрасно...", что-то пошло вразрез. "Дело" же было у него одно: перехватить рубля два-три до зарплаты: не хватало на выпивку и папиросы. Выпить он был большой мастер, А поскольку прикладываться к бутылке вошло у него в привычку, почти весь заработок оседал у продавщицы винного отдела. Витек нередко сидел голодным. Тогда он опять же наведывался к Симе, которая наливала ему тарелку щец и, когда он жадно хлебал щи вприкуску с черным хлебом, смотрела глазами, полными тоски. В какой-то мере, она считала его своим, наверное, он тоже так считал и долги, по большей части, ей не отдавал.
И вот однажды вечером, когда Витек в очередной раз заявился к Симке-Дуле, чтобы призанять деньжат, она ему прямо сказала:
- Ты должен переспать со мной!
Витек уставился на нее протрезвевшим взглядом.
- Не переспишь, денег больше не получишь, - пригрозила она.
- Ты рехнулась, Дуля? - Витек был оскорблен до глубины души.
- Ну, как хочешь.
- Тогда слушай и мое условие, - сказал Витек. - За последствия я не несу никакой ответственности. Если у тебя родится дитя, ни одна живая душа не должна знать о том, кто отец. И младенец тоже! Запомнила?
- Даю слово. Мне нужен от тебя только ребенок. И еще: притворись изо всех сил, но дай мне почувствовать в момент близости, что я желанна и любима.
- Двадцать рублей!
"Двадцать рублей! - ужаснулась Сима. - Это же я до получки не доживу!". Но виду не подала и уверенным голосом сказала:
- Я согласна.
- Ну, наливай что ли.
После того памятного вечера Сима понесла. Витек оказался на высоте, это было единственным, а потому и лучшим воспоминанием в ее жизни. Насытив жизнь Симы яркими красками и получив за это двадцать рублей, сосед удалился. Теперь он старался избегать Симу, а увидев ее растущий живот, совсем сник. Сима не роптала, гордо носила свой плод "любви". И, хотя время было строгое и считалось, что в девках родить, значит, опозориться на весь город, Симу никто не осуждал. Так, немного пошушукались бабы да и решили, а что, мол, бедняжке делать, пусть хоть ребенок скрасит ее серое прозябание.
За пару недель до родов Сима узнала, что Витька убили в пьяной драке. Из родственников у него была только двоюродная сестра. Она приехала со своим мужем откуда-то издалека и организовала скромные похороны. Сожалела, что квартира отойдет государству, поэтому поживиться как бы и нечем, да не оставлять же брательника на лавке. Пособил и профком с автобазы, где Витек худо-бедно, но работал. В общем, все справили, как полагается.
Когда Сима увидела на лестничной площадке крышку гроба, ахнула. Сердце ее сжалось в комок. Она проплакала всю ночь, поглаживая свой большой живот, делилась с нерожденным ребенком горем, но в Витькову квартиру не зашла и провожать в последний путь не стала. Вся ее жизнь сосредоточилась на ожидании чуда.
Молодая женщина прикупала одеяльца, шила ребеночку приданое: пеленки, распашонки, шапочки. А потом появился Гриша, Витькина кровиночка. Из роддома Сима вышла одна, бережно прижимая к себе драгоценный сверток. Женщины с фабрики скинулись и купили новорожденному колясочку. Сима, со слезами на глазах, благодарила. Некогда данное соседу слово она сдержала, а когда подросший сынок спросил, кто его отец, мать с улыбкой ответила: "Мне тебя Ангел принес!"
Гриша был довольно милым малышом. Сима гордилась мальчиком, перенявшим красоту отца, долго кормила младенчика грудью, но много нянчиться с ним не пришлось. Сначала она отдала Гришеньку в ясли, потом в детский сад, и вот тут-то одна из воспитательниц заметила, что с ребенком не все ладно. Мальчик внезапно замирал, взгляд его становился отсутствующим. Он запрокидывал голову и закрывал глаза. Как воспитательница ни старалась привлечь к себе Гришино внимание, он не реагировал. Через какое-то время он как ни в чем не бывало продолжал игру. Играл же ребенок часто сам с собой, находясь в вымышленном им мире. Сима отвела сына в поликлинику, где ему поставили диагноз - эпилепсия. Она была уверена, что в ее роду не было эпилептиков, а были ли они в роду Витька, женщина не знала, хотя призналась доктору, что отец Гриши - хронический алкоголик. В один из выходных Сима подхватила сына в охапку и отправилась в ближайший поселок, где у нее был знакомый батюшка. Батюшка тайком окрестил Гришу под именем Георгий.
70-е годы
Ну а дальше началась школа. Учителя хвалили ребенка за хорошее поведение, но успеваемость у него была средняя, а с одноклассниками он вообще не сошелся. И если, будучи малышом, он жадно всматривался в окружающий мир, забрасывал мать вопросами, то теперь рос худощавым ссутулившимся подростком, угрюмо смотрящим себе под ноги. Жизнь была трудной. На одну зарплату швеи Сима не могла вволю кормить свое чадо. На их столе пища была скудной: макароны да овощи. Овощи со своих огородов и дач приносили сердобольные сотрудницы. Мясо же Дулины видели совсем редко.
Ни пионером, ни комсомольцем Гриша стать не захотел. Единственным приятным моментом в жизни паренька были походы в местную церковь Петра и Павла. Там чахоточный на вид Гриша преображался. Его большие блестящие глаза устремлялись к ликам святых, взгляд охватывал высокий купол, и на душе становилось немного теплее. Когда же один мальчишка- одноклассник увидел, как Гриша с матерью выходят из храма и растрезвонил по всей школе, юноше стало совсем худо. Гришу затравили. Может быть, под воздействием этой травли на одном из уроков с ним случился судорожный приступ. Парня корежило, дети были сильно напуганы. Вызвали неотложку. Одна из девочек, бедовая коза, подсказала новую кличку для Гриши, и многие за глаза, а то и в глаза стали называть его Припадошным. Детям свойственна жестокость, от нее страдают даже очкарики. А тут такое...
Эй, Припадошный! - кричал Андрюха, известный на всю школу хулиган, - опять в воскресенье пойдешь Богу молиться? Помолись, чтоб тебе твою тупую башку не снесло!
Еле-еле Гриша окончил восьмой класс. Надо было пойти хотя бы в ПТУ, приобрести профессию, но он отказался наотрез.
Однажды, когда он страдал бессонницей и головными болями, и мать привычно сидела на кровати в его ногах, он спросил:
-Мама, а кто такой Инуил?
- Инуил? Не знаю, сынок. Есть на небе ангелы. Их зовут Гавриил, Уриил, Рафаил, а вот про Инуила не слыхала.
- Ночами я часто вижу лик Ангела. Этот Ангел называет меня Инуилом, а себя - Сардануилом. Он говорит, что я тоже Ангел.
- Конечно же, сыночка, ты Ангел. Ты мой Ангел земной! А для других - ты самый обыкновенный мальчишка.
- Я знаю, мам. Но он мне все время твердит, что я должен что-то вспомнить. Я должен! Должен... Ух, голова вот-вот разорвется!
- Молись Богу, Гришенька, Он поможет. Ты живешь среди людей. Я знаю, есть много плохих, злых, жестоких, просто незрелых, но есть и хорошие, ты не думай! Учиться бы тебе надо, профессию какую-нибудь приобрести. Вот не будет меня, как ты один-то останешься?
- Я не хочу о них слышать! Знаешь, как меня звали в школе? Припадошным! И в ПТУ будут звать.
- А меня, сынок, звали Дулей. Обидно, конечно. Глупые они, а все же нет у человека другого места, как только жить среди подобных. Одиночество - страшная штука.
- Да слышал я, что мы колесики и винтики большого механизма. Ну не хочу я быть винтиком! Не желаю!
- Людей надо любить, Гришенька. И жалеть.
- А они меня жалеют? Смеются над моей верой, смеются над немодной одеждой, над моей походкой, даже над моей болезнью!
- В мире много немощных, солнышко мое. Ты увидишь, что не у одного тебя горе и боль. Господь учит смирению, сынок. Будь крепок в духе.
Но слова матери были бесполезны. Хмурое и угрюмое настроение не покидало подростка. Только к этой некрасивой женщине он был привязан всей душой, только она его понимала, любила и принимала таким, какой он есть.
Так он и ходил с матерью по своему тихому городку. Люди часто видели пухлую низкорослую тетку в сопровождении ссутулившегося, но красивого юноши и пожимали плечами: уж очень странно выглядела эта пара. Летом Гриша надевал рубашку с коротким рукавом, темные брючки, загребал пыль сандалиями на босу ногу. Мать же тоже не блистала нарядами: в стареньком сатиновом платье да в стоптанных туфлях.
В холода постаревшая и подурневшая Сима носила плюшевую шубейку, на голову повязывала большой шерстяной платок в крупную клетку, обуться могла себе позволить только в войлочные бурки на прорезиненной подошве, а сын облачался в черную болоньевую курточку, совал ноги в дерматиновые полусапожки , а то и вовсе в кеды, натянув их на шерстяной носок. В руках у него была авоська или тряпичная сумка, с какой поклажей - Бог весть, но матери он никогда не разрешал носить тяжести. Иногда парень тайком ломал ветки сирени в парке и нес букет Симе, а если удавалось, то приносил и розу, сворованную с какого-нибудь участка. Девушки его избегали, да и он был к ним совершенно равнодушен.
- Для полного счастья мне не хватает еще одного несчастья, - мрачно отшучивался Гриша.
- Не гневи Бога, родной! - крестилась пухлыми пальчиками мать.
90-е годы
В годы перестройки Симы не стало. Григорий надолго заболел. Жить не хотелось. Он сутками сидел в опустевшей квартире, проклиная свой инфантилизм. На работу его никто не хотел брать, уж очень чудные глаза были у соискателя, каким-то неземным, чуждым всего житейского взглядом окидывал он начальство. Нелепый внешний вид, неумение сказать нужное слово, расположить к себе собеседника - все говорило о том, что с психикой у парня, видимо, не все в порядке. "Ненормальный какой-то! Хлопот с ним не оберешься!" - резюмировали работодатели и отказывали Грише.
По ночам, уставясь на небольшой, собранный руками матери иконостас, Гриша молился о том, чтобы появился его единственный друг - Сардануил. Когда же тот "выходил на связь", парень просил Сардануила об одном: забрать его с собой на Небо, к маме.
- Мне здесь плохо, Сардануил, я часто голодаю, мне нечем платить за квартиру, - жаловался Гриша.
- Я не могу забрать тебя, пока ты не вспомнишь, что такое быть Ангелом, - отвечал Хранитель.
Сардануил, конечно, всячески старался помочь своему подопечному. Обстоятельства складывались так, что кто-то просил Гришу вскопать участок, и он, не приученный к труду, обливаясь потом, орудовал лопатой. Его кормили, давали поношенную одежду и немного денег. Пробовал Гриша разгружать товар в магазине, но и тут силы подводили его. Однако парень жил, ходил в храм, а если была возможность, отправлялся в лес, искал грибы, ягоды, иногда продавал их за бесценок соседям. Те, в свою очередь, не давали блаженному помереть. Так на смену жестокой кличке из детства -Припадошный - пришла новая - Блаженненький. "Наш Блаженненький пошел в храм", "Нашему Блаженненькому пора в больницу", "Кабы наш Блаженненький не замерз!"
И вот однажды... Однажды, когда Грише исполнилось двадцать восемь и ему показалось, что уже совершенно незачем жить, он повстречал Аню. Аня была калекой, неловко передвигалась на костылях. Если бы не эти костыли, поддерживающие вывороченные ноги, то девушку можно было бы назвать хорошенькой. Круглое личико, кудряшки, слегка вздернутый нос, нежные губы, созданные для поцелуев - все в ней очаровало Гришу. Ане же Гриша напоминал революционера. Когда- то она видела репродукцию картины Репина "Отказ от исповеди", которая глубоко запала ей в душу. В облике Гриши она уловила некоторое сходство с изображенным богоборцем, парень ей понравился своей серьезностью и немногословностью.
С никому не доверяющим Гришей произошла метаморфоза: он потянулся к Ане всем своим существом.
- Аня, я не могу тебе ничего дать, кроме себя самого, тепла и заботы, - сказал ей Гриша на одном из свиданий. - Меня нигде не берут на работу, я болен эпилепсией, все считают меня ненормальным.
Аня усмехнулась:
- А кто в этом мире нормальный? Тот, кто зовет меня калекой кривоногой? Ты не переживай, Гриш, как-нибудь проживем. Вдвоем веселее. Бог не выдаст - свинья не съест.
Молодых людей объединяла общая вера, что было немаловажно. Гриша всегда старался помочь несчастной девушке, и она привыкла к нему, да что говорить, без него она не могла жить, не могла дышать. Когда ее болезнь обострялась, Гриша не отходил от постели, поил девушку отваром трав из заварочного чайника с отбитым носиком, растирал ей ноги, делал массаж.
Как-то раз он признался Ане:
- Анюта, я никогда никому не произносил этих слов, видимо, берег их для тебя: я тебя так люблю, что готов раствориться без остатка в твоих глазах, в твоих руках, в тебе самой, отдать себя тебе до последней клеточки.
Он подхватил Аню на руки и закружил по комнате. Аня весело отбивалась, потом посерьезнела, обвила его шею руками и нежно прошептала, глядя в глаза:
- Ненормальный ты мой! Не растворяйся, Гришунь, не надо! Как же я без тебя... Я тоже тебя сильно-сильно люблю. Пойдем лучше попьем чаю с карамельками.
В один из дней осени они зарегистрировали брак и обвенчались. Аня жила в частном домике на окраине города, получала пенсию по инвалидности. Григорий перебрался к ней, сдав свою однушку квартирантам (хоть какие-то, но деньги!), работал в саду и на огороде. Сажал картошку на небольшом участке, покупал рассаду помидоров, семена огурцов и цветов. Маленький садик превратился в Эдем, цветы пленяли своей красотой и нежным ароматом, новобрачные подолгу сидели на лавочке и наслаждались природой. Сад плодоносил, вознаграждая пару яблоками, грушами, вишней и смородиной. Аня варила варенье, Гриша научился крутить банки с соленьями на зиму, на хлеб им хватало. Рожать ребенка женщина не решалась, понимая, что новому человечку нужно очень много, а она ограничена в движениях, да и добытчик из мужа никудышний, хотя он и старается сделать для нее все возможное.
Наше время.
Теперь обоим супругам за пятьдесят. Они сильно сдали, на обоих навалилась немощь. Григорий стал забывчивым, рассеянным. Аня нередко замечала, что муж разговаривает сам с собой. Он твердил ей про какого-то Сардануила, своего лучшего друга, но Аня знала, что друзей у него нет, тем более с таким именем. Женщина передвигалась совсем плохо. Цены росли, а денег катастрофически не хватало. Квартиру пришлось продать: нужны были деньги на лечение. Но и они закончились. Оставался один путь, которым в наше время уже никого не удивишь. И они решились пойти по нему.
Постаревших Анну и Григория часто можно встретить в подземном переходе у автовокзала, где они просят милостыню. Женщина тянет жалостливо: "Подайте, Христа ради!", а он стоит рядом с ней истуканом и молчит, думает о чем-то своем. Но горе было бы тому, кто попытался б обидеть его жену.
Люди любовались красотой мужчины, на фоне которой его спутница выглядела серенько и убого. Глаза женщины, некогда такие выразительные, слезились, подернутые мутноватой пленкой, но любимее и роднее этих глаз у Григория теперь не было. Аня научила его жить светло и радостно, благодаря ей, он стал иначе смотреть на мир, созерцая его, как когда-то в другой жизни. Иногда он улыбался прохожим, и многие из них клали в баночку мелочь, перепадали и бумажки.
Ближе к вечеру Григорий поднимает жену с детской табуреточки, которую всегда приносит с собой, подает костыли, и они еле-еле, потихоньку да полегоньку доползают до дома.
И когда, наконец, Сардануил явился с благой вестью о том, что он, Инуил, в земном воплощении Григорий, в крещении Георгий, в глазах одних обывателей - припадочный, а в глазах других - блаженненький - прощен, ибо выдержал все и не самоубился, даже понял свое назначение, состоящее в любви и проявлении заботы, пусть даже об одном существе, бывший Созерцатель попросил только об одном:
- Оставь меня еще немного на Земле, прошу тебя. Жене нужна моя помощь. Или забери нас обоих.