Дядя Коля совсем спился, то ли от одиночества, то ли от слабости характера. А ведь когда-то был молодцом, хоть куда, но жена умерла, а дочка, жившая неподалеку от сельца Бурьяново, в городке Бородинске, махнула на него рукой, поскольку у нее имелась своя семья: муж и двое мальчишек. Поначалу приезжала, обстирывала отца, гостинцы городские привозила, даже презентовала отцу свой старый плазменный телевизор, поскольку купила огромный, более современный, кое-что из мебели подарила. Что и говорить, жили они с мужем хорошо, в достатке. Видя, что отец совсем впал в зависимость от зеленого змия, перестал следить за собой, сняла с себя всякую ответственность, заезжала редко. Но Николай не обижался на дочь, лишь бы у нее все было ладно, понимал, что сам виноват.
Вот и сегодня дядя Коля с утра принял на грудь вместе с соседом Славкой, но ему показалось мало. Где взять? Озарило: на кладбище! Сегодня из города должны привезти аж двух его бывших односельчан, попавших в какую-то криминальную разборку. Пока страждущий от слов перешел к делу и добрел до своей цели, то застал уже два свежих холмика, народ наспех закусывал, предвкушая застолье в городе, подошедшему налили стопочку: "Выпей, дядя Коля, помяни невинно убиенных братков, Сергия и Анатолия". Насчет невинно убиенных дядя Коля засомневался, но почему бы не выпить, за тем и шел. Он выдохнул: "Ну, будем!" и залпом влил в себя содержимое. Уходить дядя Коля не спешил, и, когда родственники и друзья почивших потихоньку поплелись с погоста, сделал вид, что ему еще очень надо задержаться, поправить могилки отца и матери, жены Валентины.
На самом деле, в его голове вызрел план: как только все разойдутся, выпить еще водочки, оставленной в пластиковых стаканчиках на могилках Сереги и Толика. Никто ему не мог помешать. Это раньше Валентина отбирала початую бутылку и резко говорила:"Хватит!" И Николай повиновался. А теперь он присел между холмиками, тихонько напевая: "Скока я зарезал, скока перерезал, скока душ я загубил...", тяпнул сначала из одного стаканчика, потом из другого, повалился, как серпом под корень подрубленный, и мощно захрапел.
Проснулся дядя Коля и ничего не понял: темная ночь, тишина, легкое движение воздуха, а над головой крупные звезды июньского неба. "Где я?" - пронеслось в голове. С усилием скосил глаза направо, потом налево и похолодел. И совсем жутко ему стало, когда от одной могилки отделилась светящаяся точка, потом от другой. Сначала эти точки зависли над погребенными телами, потом покружили над Николаем. Николай даже руки поднять не мог, чтобы отогнать видение. Но вот точки взвились вверх, и дядя Коля на полусогнутых во всю прыть помчался домой. Но это ему так казалось: помчался, на самом деле, ковылял, цепляясь то за одну оградку, то за другую, шепча пересохшими губами "Отче наш", молитву, которой когда-то научила его покойная бабка.
Добрался домой, закрыл дверь на засов и долго не мог уснуть от путаницы в мыслях, даже рассол огуречный помогал слабо. А в то время, когда он выходил с погоста, старушка Устинья Федоровна, жившая, можно сказать, напротив, вышла по какой-то нужде на порог и увидела, как с кладбища вышел покойник, высокий, в костюме и белой рубашке, наверное, за кем-то в деревню пошел: быть беде. Так она говорила одной соседке, а другой рассказывала о лохматом грязном вурдалаке, который, наверное, пил кровь у новопреставленных. Впрочем, Устинья Федоровна знала, что от мертвяков есть одно верное средство: послать их громко матом и показать кукиш. Иногда этим средством она пользовалась и в общении с живыми.