Аннотация: Чтобы висело перманентным пинком моей совести. Может, когда-нибудь возьмусь за эту вещь серьёзно.
Лейкерская Твердыня или Сказка о настоящей Любви
Пролог
Плащ госпожи Ночи тёплым одеялом укутывает плечи. Колючие холодные звёзды бросают на скалы фантасмагорические отблески. Блики белые и алые, синеватые, как лёд на дальних границах, зелёные, как свет гнилушек в глухом лесу, фиолетовые, золотистые... Они танцуют в чёрном пустом небе, одинокие, неприкаянные. Как и я.
Стою на уступе, над тайными тропами, смотрю в небо, и - с неба, звёздным светом - смотрю на себя. На бледное лицо, на тёмные волосы, на чёрные глаза, отражающие смертельный вальс погибающих звёзд. Ледяной ветер сковывает душу, покрывает её тонкой плёночкой острого инея. Но мне не страшен холод летних гор. Мне не страшен танец хрустальных звёзд.
Мне не...
Сон разбивается на кусочки, на яркие стекляшки в калейдоскопе, на обрывки слов и мыслей. Лежу, вслушиваясь в далёкое эхо далёких слов, слушаю тихие быстрые голоса, как колыбельную. Тихо. Спокойно. Тепло.
Постепенно кусочки прежнего чарующего и жуткого сна складываются в сон новый, не жуткий, не прекрасный. Пророческий.
Госпожа Ночь окутала меня плащом и напоила своим дыханием. Глупо спорить с ней.
Я никогда не спорю.
Что ж, посмотрим, что же хочет рассказать мне Среброокая Госпожа...
Косые лучи серебряного света падают на белый ковер, перламутровые блики пляшут на отполированной поверхности стола, и светлое дерево приобретает металлический отблеск. Высокая властная дама стоит у окна, смотрит на Большую Арену, где проводится рыцарский турнир. Лицо её безмятежно, взгляд равнодушен и холоден, но слишком прямая спина, слишком высоко поднятая голова выдают её неодобрение происходящим. Айлэрра, Магистр Алого Ордена, считает турниры напрасным пролитием драгоценной крови грандов. Великой Чародейке неприятно такое расточительство. Если не принимать во внимание её профессию, то можно обвинить её в ханжестве. Вот только жертвоприношения Aueliende и Nar'Seneell она смотрит с тщательно скрываемым возбуждением.
Мужчина в чёрном плаще сидит за столом, внимательно разглядывает документы. Изредка вскидывает пронзительный взгляд прозрачных, бесцветных глаз на Айлэрру, но пока молчит. Лицо суровое и отчуждённое, и нельзя сказать, испытывает ли Ушедший-в-Ночь какие-либо чувства. Один из старейшин клана, полностью отдавший свою жизнь Среброокой. Наша Госпожа пожелала видеть его за троном Императора? Что ж-ж-ж, Ушедший-в-Ночь встанет за спиной мальчишки чернильной тенью, как бы неприятно ему это ни было.
А вот и сам Император. Совсем ребёнок, глаза наивные-наивные. Пустой символ некогда великой династии, ещё не выродившейся полностью только благодаря стараниям Чародеек Крови. Но сколько гордости!.. Сколько самовлюблённости!.. А непоколебимой уверенности, что правит он, а эти двое магов тут так, просто околачиваются?! Сладким иллюзиям подростка осталось существовать ещё лет пять от силы. Не больше.
И почему я совсем не удивляюсь тому, что мне опять снится Триумвират за работой? Среброокая госпожа явно желает видеть меня на пути шпионажа...
Отстраняюсь от своих чувств, переворачиваюсь на другой бок, удобнее устраиваясь в коконе из одеял. Что поделать, люблю я тепло... Снова сосредотачиваюсь на своём сне...
Айлэрра отворачивается от окна, медленно подходит к Сыну Ночи, заглядывает ему через плечо. Пушистый ковёр глушит её шаги. Ушедший-в-Ночь не обращает на неё внимание, его взгляд прикован к красноватой вязи чернил на синевато-белой бумаге. Магистр Чародеек брезгливо берёт один из свитков, встряхивает его, вчитывается. Взгляд серо-синих глаз становится колючим и холодным, бледные тонкие губы сжимаются в линию.
- Беспорядки в южной провинции, - голос её сух и неприятен, он ледяными кристаллами царапает слух, заставляя морщиться, как от зубной боли. Госпожа Айлэрра прекрасно владеет своим голосом, одним его звучанием передавая своё отношение к ситуации. - Опять.
Жестокая дама перебирает бумаги на столе, с кровожадным интересом вчитывается в рапорты о волнениях на границах, об убийствах, бунтах, подстрекательствах... Право слово, с таким Императором, неспособным примирить вечных конкурентов, сам Kaerr'eill велел заговоры плести и к власти рваться. И если бы не жадная до кровавых казней Магистр, одного из бесчисленных заговорщиков Ferrielle непременно одарила бы своей светлой улыбкой.
Маленький Император, хрупкий прекрасный цветок (его бы в угол поставить, чтоб украшал кабинет и не мешался под ногами), встаёт у окна, серебряный летний свет очерчивает его тонкий абрис. Блики танцуют на светлых кудрявых его волосах, а в тёмных, свинцовых глазах прячется инстинктивный, дикий страх перед своими советниками.
- Проклятый Айкер никак не может смириться со своим положением! А ведь если бы это ничтожное герцогство признало свою зависимость ещё во времена правления моего деда...
- То вам сейчас не приходилось бы с этим разбираться, - цедит сквозь зубы Айлэрра, не отрывая взгляда от ровных бисерных строчек. - Ваши предки были мудры - оставили часть проблем и на вашу долю, чтобы династия не обмельчала окончательно.
Император замолкает, нежное детское личико болезненно кривится, в глазах блестят слёзы.
- Комендант Лейкерской твердыни просит прислать ещё одного мага, - тихо и безучастно произносит Ушедший-в-Ночь. От его звучания голоса меня окутывает тепло.
- Ваш воспитанник не справляется со своими обязанностями?
Чародейка язвит словно нехотя, будто ей так положено - всегда критиковать Детей Ночи.
- Он наблюдатель, - мягко возражает Ушедший-в-Ночь, мой наставник и господин. Он улыбается светло и спокойно, но глаза его безучастны и отрешённы. - Они же просят лекаря или воина.
- Позвольте мне, матушка!
Звонкий крик, тонкая девичья фигурка, серебряный блик, метнувшийся через комнату.
Нейрэ.
Всеми силами цепляюсь за свой сон, за светлый и ясный образ юной Нейрэ. Чувствую, как по щекам текут слёзы, а губы растягиваются в счастливой, дурацкой улыбке. Нейрэ, Нейрэтте...
Сознание рвётся на части: чувствую, что снова проснусь от неизбывного счастья, что снова вижу её, и от неизбывного горя, что вижу лишь во сне.
Нейрэ, Нейрэтте...
Светловолосая, в белом платье, лёгкая и нежная, она похожа на all'ier. Такая же дивная, прекрасная, удивительная. Почти сестра. Она смотрит на мать с упрямой мольбой, не унижая себя этой просьбой. Разве может дитя унизить себя, указывая на игрушку и заявляя "Хочу!"?
- Сестра Нейрэ! - Айлэрра пытается скрыть смятение за официозом, устанавливая границы, удерживая дистанцию... Но Нейрэ смотрит на Магистра с упрямой улыбкой и умильным взглядом, и той остаётся только искать ничего не значащие причины для отказа.
- Ты ещё не прошла инициацию и не получила кинжал, - сурово напоминает Айлэрра, но в густом её голосе слышится только осознание неизбежного.
- Я - лучший целитель, мама.
Ушедший-в-Ночь смотрит на них с покровительственной улыбкой, полной затаённой грусти. Если бы он не знал, что светлая Нейрэ и знать не знает о том, кто может ждать её в Лейкерской твердыне, он бы предположил, что она просто влюблена. Достойное занятие для юной девицы, которой властная мать отказывает в самостоятельности. Но Нейрэ ни о чём не подозревает, она просто хочет вырваться из-под материнской опеки, хочет доказать, что и сама уже способна найти своё место в жизни.
Только почему при мысли об этом, у меня так муторно на душе?
Наконец, Айлэрра сдаётся.
- Хорошо. Я подпишу приказ о твоём назначении.
Любуюсь радостными искорками в глазах Нейрэ. Это всего лишь сон. Но это самый прекрасный сон из тех, что я видел за последнее время.
Мир сновидений снова рассыпается колючими осколками, оставляя один только образ - лик прекрасной дочери Айлэрры. Она смеётся и плачет, и звёздный свет слезами льётся по её коже, и звёзды танцуют в её глазах, и её смех звенит острым хрусталём, и кожа её мерцает первозданной тьмой, полной мягких разноцветных бликов. И я понимаю, что это уже не Нейрэ, а лишь её образ, но как я благодарен вечности, что смотрит она на меня глазами ясной моей девы...
Госпожа моя Среброокая, благодарю тебя за этот разговор, за этот сон.
Благодарю тебя и служу тебе.
Часть 1
Первым меня будит ветер: он стучится в запертые ставни, царапает бесплотными пальцами грубую кладку стен, уныло воет в потолочные щели. Иногда я слышу его голос, кислый, плаксивый, неприятный: он зовёт меня за собой, в горы, в снега, ближе к бесцветно-серому небу, ближе к стальному, ледяному солнцу... Я знаю, есть такие идиоты среди других Сыновей, что с бесшабашной, пьяной радостью идут вслед за ним, поют его песни, бьются в его битвах.
Ну и дураки.
Зеваю, зарываюсь в одеяла, пытаясь сохранить капельки тепла. Ледяные лучи солнца скоро проникнут сюда сквозь щели в окнах и выморозят комнатушку под крышей башни, разрисуют инеем стены и мебель, украдут последние крохи тепла... Но пока мне ещё тепло, я не встану с кровати. Даже если сам Император (нет, хуже - сама Айлэрра) не начнёт колотить в мои двери.
Стук в дверь - а кажется по голове. По пустой голове, в которой ещё звенит эхо чудесного сна. Госпожа моя Среброокая, я не просил воплощать мои мысли! Тем более, настолько глупые...
- Господин Раэллор! Милсдарь Говорящий! - канючит за дверью слуга, подаренный мне щедрым комендантом. Знатный, конечно, шпион; опытный. Я оценил заботу о своей темнейшей персоне и отправил того на кухню. Пусть делом займётся.
Перед закрытыми глазами всё ещё мерцает образ светлой Нейрэ, и я с нежной тоской пытаюсь удержать выцветающий лик, сохранить в памяти блеск её светлых глаз, сквозь которые на меня снисходительно взирает неумолимая моя Госпожа.
- Господи-и-ин Раэллор! Господин комендант просил, чтобы вы срочно явились к нему!
А не пошёл бы ты к Nar'Seneell, глупый человек?! И господина коменданта с собой захвати! Додумались - будить Говорящего в такую рань!
- Сгинь, морок, - произношу громко, чтобы слуга услышал и прекратил свои скрипучим голосом портить мне утро. - Передай коменданту, что скоро приду...
Какая жалость, что я не могу вечно говорить с моей Среброокой Госпожой! Много бы я отдал, чтобы всю жизнь провести на границе снов и видений, собирая чужие чувства и мечты яркими перламутровыми бусинами на нить моей жизни.
Но, в таком случае, я бы никогда не мог видеть мою Нейрэ! Ведь белая моя дева, светлая моя дева никогда не видит снов...
При воспоминании о дочери Айлэрры губы снова растягиваются в дурацкой, счастливой улыбке, и кажется, что мягкое тепло обвивает сердце, и кровь в венах начинает светиться не вязкой тьмой, а чистым сиянием, как у грандов.
"Сегодня будет хороший день". Мысль странная, иррациональная (хорошие дни закончились с высылкой на самые задворки Империи), но она приносит странное успокоение. Словно тёплый огонь осветил мою жизнь, мягкой ладонью коснулся волос, нежно поцеловал в лоб.
Наверное, такое предвкушение встречи, когда замирает сердце, а чувства порхают крошечными бабочками, и называют счастьем.
Я не знаю.
Комендант, молодой горец с абсолютно седыми волосами и злыми пустыми глазами, смотрит на меня недовольно. Он не умеет радоваться тому, что новый день наступил. Он не умеет страдать, что солнце снова взошло. Ночь... Кошмар, страх, тоска, безумие - и хрустальные сны, звёздная феерия, сказочное очарование, иллюзорное обещание поддержки. Ночь многолика. И приходит она к нам такой, какой мы желаем/боимся её увидеть.
- Ты удивительно радостен сегодня, Говорящий.
Горцы не признают обращения "Вы". Они говорят, что обращаясь к человеку во множественном числе, обращаешься сразу и ко всем его демонам, отсчитывающим вздохи. Мне нравится такая точка зрения. Будь моя воля, я всегда и ко всем обращался бы на "Вы". Ведь человек не знает, не может знать, сколько ещё его личностей-душ спят и видят звонкие, чистые сны, пока он бодрствует.
- Сегодня слишком холодное утро, чтобы я радовался, - отвечаю ему с широкой, искренней улыбкой, и гримаса презрения на лице коменданта уже не злит и не задевает меня.
Скоро! Сюда! Приедет! Нейрэ!
Нейрэтте...
Как жаль, что я не могу узнать, когда же произошло то памятное совещание... От столицы до Лейкера семь дней конного пути. Три часа полёта. Целая вечность для мыслей и снов. Вечность, измеряемая в мгновеньях падающих звёзд.
- Не похоже, что бы ты мёрз, - флегматично замечает комендант, собирая донесения разведчиков в одну стопку. Читать их предстоит мне. Читать и ужасаться неграмотности горцев (ведь веселиться над этим будет невежливо!). Комендант Кэр уже выслушал всё, что смогли сказать наши бравые следопыты, сделал выводы, принял меры. Наверное, его опять безумно раздражают бесконечные упоминания о бесплотной чёрной фигуре на неприступных выступах, на заброшенных тропах, над самой бездной. Опять думает, что я шпионю за ними его ребятами. Откуда ему знать, что когда я вижу сны, я смотрю лишь на то, на что указывает Среброокая? И горцы её вовсе не интересуют. Они ведь не верят, что у Ночи есть душа.
- Ознакомься, - сухо говорит комендант, протягивая мне самый замызганный свиток. Поднимаю его кончиками пальцев, аристократично морщусь, зная, как злит это молодого и пылкого горца. Кэрион скрипит зубами, сверля меня ледяным жестоким взглядом, но разве это может напугать Сына Ночи? По сути своей, все люди такие забавные. У них столько страхов, затаённых желаний, мрачных предчувствий... и меня странно веселит мысль о том, что в любой момент я могу обратить все эти чувства в реальность: воплотить в тень, в кошмар, в сон, в мираж... Только это так же глупо, как и привязывать битые склянки на хвост маленьким химерам.
Всё ещё витая в своих мыслях, разглядываю вкривь и вкось исписанный лист, с трудом разбираю косо накорябанные руны, словно наблюдатель писал, пристроив свиток на колене. Взгляд цепляется за одно слово, словно хлестнувшее меня по лицу, и сразу исчезает мягкая тёмная дымка, окутывающая меня с самого утра и защищающая от ледяного света мою душу.
Сын Ночи не должен терять бдительность.
Говорящий-с-Ночью не должен поддаваться благодушию.
Раэллор Говорящий-с-Ночь обязан всё держать под контролем.
Ушедший вдолбил в меня эти три простые аксиомы, когда давал последние наставления перед высылкой. И я чуть не нарушил одну из них - и следом все остальные.
Не обращая внимания на коменданта, медленно, вдумчиво перебираю все листки, скольжу кончиками пальцев по строкам, читая не знаки, но чувства. Перед закрытыми глазами мелькают размытые видения людей, писавших эти отчёты, то ледяными, то теплыми волнами накатывают их эмоции, заставляя сердце то сжиматься, словно от придуманной боли, то бросаться в пляс, как при выплеске адреналина.