Руденко Владимир Владимирович. Дорога на Вену

Дорога на Вену, или немного о войнах с Наполеоном

1797 год выдался очень непростым для Итальянской кампании молодого французского генерала Наполеона Бонапарта и его скромного помощника. С самого начала всей кампании сего скромного помощника, коим, как вы уже успели догадаться, являюсь я, не покидало чувство того, что скоро мы все должны отгрести по-крупному: и когда форсированным маршем взяли Турин, обеспечив себе протекторат над Пьемонтом; и когда был захвачен Милан; и когда пала Парма; и даже когда после непродолжительной осады нам сдалась крепость Мантуя. Упрямое чувство того, что скоро закончится наша удача, преследовало меня. Мы заключили договоры о союзе с Тосканой и Центральной Италией, смогли добиться от Венеции права на пропуск наших войск через ее территории к северо-востоку, туда, где оставался единственный оплот австрийцев в северной Италии. Стоило нам захватить его, и путь на Вену был бы открыт. Но вот тут-то и оказалось, что чувство тревоги, не покидавшее меня, существовало неспроста.

Первыми искорками, из которых должно было возгореться пламя, стали забастовки итальянских рабочих в Парме и Турине. Местные командиры, оставленные в гарнизонах с революционным ополчением, попытались навести порядок, и на какое-то время им это удалось. Генерал Бонапарт, как и его сопроводитель, не мог ничем помочь своим офицерам, так как спешно направлялся к оставшейся австрийской крепости на северо-востоке. Ударить по противнику как можно скорее было крайне необходимо -- открыв себе дорогу на столицу Австрии, мы, тем самым, вынудили бы противника оставить Италию и бросить все силы на перекрытие образовавшейся бреши. Однако осуществить задуманное так скоро, как нам с генералом Бонапартом хотелось бы, не вышло. На время присмиревшие итальянцы подняли восстание, объявив Парму свободным городом. Одновременно с этим Пьемонт начали войну против своего протектора, и объединенные их силы вместе с австрийскими частями осадили Турин и Милан. Венеция не вовремя вспомнила о своих союзных обязательствах и аннулировала разрешение на право прохода для наших войск. Лишь Мантуя, с расположенным в ней сильным гарнизоном, осталась незыблемой и надежной.

Сложно передать ту бурю эмоций, которая овладела генералом Наполеоном в тот роковой момент нашего похода. Но приоритетов он менять не стал. Основная задача осталась неизменной -- как можно скорее прорваться на северо-восток и выбить оставшиеся там силы австрийцев; с итальянцами можно будет разобраться потом. Кто-то скажет, что глупо оставлять у себя за спиной столько врагов, кто-то посчитает принятое решения недальновидным и стратегически необдуманным, кто-то придумает еще что-нибудь. Но все это не имеет никакого значения, поскольку мы с генералом Бонапартом сделали то, что сделали -- начали прорываться через территорию Венецианской республики с боем. Преодолевая настолько большие расстояния, насколько позволяли силы солдат, совершая умопомрачительные марш-броски и отбиваясь от венецианцев, мы все-таки вышли в начале весны 1797 года на дорогу, ведущую к австрийской крепости. Могу представить себе те настроения, которые витали среди гарнизона, когда они узнали о нашем приближении: сам генерал Бонапарт со своей потрепанной, плохо обутой и вооруженной, измотанной длительными переходами и зимними холодами армией, вернее, ее остатками, пришел к ним за вечерней порцией глинтвейна. Возможно, я бы на их месте рассуждал так же. Но, к сожалению или к счастью, я был не на их месте. Я находился при молодом французском генерале, командующем Итальянской армией, и наблюдал за тем, как начинается осада австрийской крепости.

За недолгое время осады я, по распоряжению генерала Бонапарта, пытался наладить связь с оставшимися позади революционными французскими силами. Без голубиной почты приходилось посылать гонцов, а их либо перехватывали враги, либо нещадно губило дезертирство. Наконец, измученный полученными ранами юноша, на выдохшемся коне, смог доставить нам необходимые сведения, после чего и он, и животное умерли. Юношу, по приказу генерала, похоронили и почтили салютом из ружей, как героя, а конину раздали войскам. Доставленные послания были изучены и обсуждены офицерским штабом. Прямо скажу, что сведения были совсем неутешительными: Тоскана и Центральная Италия разорвали союз с Францией; Турин пал под натиском, и попытки отбить его, несмотря на одержанную победу в Пьемонте, не увенчались успехом; Милан держался из последних сил; Парма присоединилась к борьбе с французскими силами в Италии, и ее ополчение вместе с войсками Венеции попытались штурмом взять Мантую; к счастью, им это не удалось, и враги были отброшены, понеся большие потери. В сложившейся ситуации наша маленькая армия, понесшая потери в непрерывных боевых действиях, отрезанная от путей снабжения и пополнения, оказалась в изоляции. Теперь наши оставшиеся в западной Италии части, даже при желании, не смогли бы оказать помощь своему командующему, а Венецианская республика, несмотря на поражение под Мантуей, все еще имела достаточно сил, чтобы перекрыть нам путь к отступлению. Теперь у генерала Бонапарта не оставалось выбора -- необходимо было побеждать австрийцев и открывать себе дорогу на Вену, тем самым вынуждая их ослаблять германский фронт. Победа здесь давала нам шанс на помощь и выход из критической ситуации. "Как один выстрел по мишени -- либо попал, либо нет", -- пошутил полковник Жубер.

Всю сложность нашего положения оценили и австрийцы. Не дожидаясь от нас решительных действий, гарнизон совершил попытку прорыва. После нескольких вылазок ему это удалось, наши силы были отброшены от крепости, и на небольшой равнине, пересеченной ведущей в крепость и дальше в Австрию дорогой, зажатой с севера и юга лесными и горными массивами, наша потрепанная, но все еще боеспособная армия встретилась с австрийскими войсками в решающем сражении. Возглавляемые генералом Бонапартом полки имели небольшое преимущество в артиллерии, но значительно уступали противнику в живой силе. Кроме того, французы не имели в составе ни единого кавалериста, если не считать самого генерала с эскортом и адъютантами. Все шассеры и драгуны либо погибли в предыдущих сражениях, либо были перераспределены по пехотным частям -- в армии не осталось лошадей, способных понести всадников в атаку; жалкие остатки животных тянули на себе оберегаемые и драгоценные орудия.

Сражение началось в первой половине дня, когда солнце уже полностью осветило расположившиеся на равнине войска. Австрийцы двигались неспешным строевым шагом, вытянувшись длинной шеренгой с кавалерией на флангах, покрывая собой всю протяженность наших построений. Даже несмотря на то, что наши силы были разделены на две части и имели между своими позициями достаточное для обстрела расстояние, противник растянул свои боевые порядки так, что мог, при необходимости, закрыть это расстояние и полностью отрезать обе части нашей армии друг от друга. Но это уже был риск, на который генерал Бонапарт вынужден был пойти -- требовалось сохранить артиллерию на поле как можно дольше, потому как именно она могла подарить нам шанс на победу. Именно по этой причине наши силы и оказались разделенными надвое: слева, на высоком и пологом холме, располагались артиллерийские батареи, прикрытые с одного фланга ротой гренадер, а с другого -- полком стрелков; правее, в низине, выстроились в линию основные полки фузилеров. Основная стратегия сводилась к тому, что противник увязнет в бою с пехотой, что позволит вести прицельный орудийный огонь с выгодной позиции.

Первыми на правый фланг французской армии обрушились австрийские уланы. Преодолев разделяющее их до противника расстояние, кавалеристы врезались в ряды фузилеров, но после упорной схватки были отброшены. В это же время плотный огонь наших батарей вынудил отступить австрийских гусар и драгун, попытавшихся прорваться к артиллерии и генералу. Одновременно с этим открыли огонь австрийские пушки, располагавшиеся на противоположном крае равнины. Несколько ядер нашли свои цели: был разбит лафет одного из орудий, убиты несколько конников из эскорта генерала Бонапарта и тяжело ранены несколько стрелков. Наши батареи продолжали обстрел вражеских войск, которые, неся потери, упрямо развернули свою линию и вступили в перестрелку с фузилерами. Перегруппировавшиеся конные полки драгун и гусар вновь атаковали нашу артиллерию. На этот раз к ним присоединился и пехотный полк, попытавшийся закрыть собой отделявшее орудия от пехоты пространство. Для этого австрийцы начали перестраиваться в каре, чтобы была возможность вести огонь и по артиллеристам, и по обнаженному с этой стороны флангу фузилеров. Последовательным огнем картечи и вовремя выступившим на дистанцию для стрельбы стрелковым полком атаку австрийцев удалось подавить и отбросить. Вслед отступавшим ударил еще один залп картечи, окончательно подавив в крови сопротивление противника на этом фланге и обратив его в бегство.

Но основной бой продолжался. Будучи посланным для координации действий наших войск сначала на правый фланг, а затем и в центр, я видел все, что творилось на поле. Вот австрийские уланы врезались в ряды французских фузилеров, пытаясь сметь их, прорвать строй и пробиться в тыл; но солдаты революции стойко выдержали натиск конной лавины и смогли выстоять, усеяв пространство вокруг телами убитых и раненых. Вот выстроившиеся в линию австрийские пехотинцы открыли огонь, и большую часть поля заволокло пороховым дымом; в траву стали падать окровавленные солдаты. Вот по всему фронту пронесся рокот пальбы -- ответили наши, и теперь уже сквозь редкие прорехи в дымовой завесе стали видны павшие враги.

Прибыл ординарец от генерала -- меня отзывали обратно на левый фланг, к батарее. Двинулись вместе вдоль шеренг ведущих перестрелку с противником фузилеров. Шальная пуля свалила с коня ординарца, другая сбила шляпу с моей головы, третья убила подо мной лошадь. Дальше пришлось добираться пешим, поэтому когда я прибыл к холму, где располагалась генеральская ставка, с него уже вовсю на правый фланг австрийской пехоты обрушился шквал картечи. Сам холм весь окутался пороховым дымом, видны были лишь вспышки орудийных залпов. Но пока я достиг его вершины, обернувшись, смог увидеть все поле сражения, над которым витали сизые пороховые облака, уже начинавшие развеиваться -- на нескольких участках пехота сошлась в рукопашной.

На холме царила суматоха. Оказалось, пока пехота вела бой по всей линии фронта, на нашу батарею несколько раз кидались свободные от столкновения пехотные части противника. Все атаки были отбиты, и пологий склон холма усеялся трупами, но результатом успеха стало почти полное истребление гренадер и ощутимые потери в офицерском составе: ранили генерала Бонапарта; убило ядрами почти всех адъютантов; погиб командир стрелков подполковник Монто; пал смертью храбрых, до последнего мгновения выполняя свой долг, командующий артиллерией полковник Жубер. Командование батареей принял капитан Лагиньяк, который, увидав меня, с радостью поспешил передать его мне. Я вежливо отказался, подчеркивая, что и в мое отсутствие капитан замечательно справлялся со своими обязанностями, и предпочел взяться за остальные воинские части, которые уже подавались назад под натиском численно превосходящего их противника. Однако вмешаться в ход сражения на основном фронте я не успел -- наши фузилеры, оставив на поле большую часть своего состава, обратились в бегство. Положение стало критическим, но мы с капитаном Лагиньяком смогли правильно использовать ситуацию -- все орудия нашей батареи сосредоточили огонь на сбившейся в кучу, расстроившей свои боевые порядки во время рукопашной пехоте врага. Ядра ложились кучно, пробивая страшные кровавые бреши в плотной массе солдат. Часть австрийских полков не выдержала и побежала, другие попытались наскоком овладеть холмом, но пока они достигли наших позиций, картечь порядком опустошила их ряды. Несколько залпов стрелков и быстрая лобовая атака в штыки довершили дело -- оставшиеся враги побежали следом за своими товарищами.

В последней попытке изменить положение дел и вернуть ускользнувшую из рук победу австрийский командующий направил к холму резервный полк егерей и кирасир. Следом за ними потащились пушки, пытаясь сменить позицию. Но все старания австрияка пошли прахом, когда наши накалившиеся за время боя орудия показали противнику в последний раз, как умеют стрелять артиллеристы революционной Франции. Последние за этот долгий день ядра легли замечательно, разнеся в дребезги несколько пушек противника, оставив зияющие провалы в строю егерей и кавалеристов. Противник остановился, замешкался и растерялся. В это время стрелки под моим командованием, быстро передвигаясь под прикрытием леса, неожиданно появились перед австрийцами, дали залп и ударили в штыки.

Враг был опрокинут. Враг бежал. Виктория была наша.

Оставить комментарий © Copyright Руденко Владимир Владимирович Размещен: 10/01/2013, изменен: 28/12/2015. 13k. Статистика. Очерк: История		Ваша оценка:

Руденко Владимир Владимирович : другие произведения.

Дорога на Вену