Аннотация: Конец этой части - одна из кульминаций книги. Очень может быть, что именно эта часть нравится мне больше других. Но не самой кульминацией, а скорее её "поддточенностью" для главного героя.
Часть IV. Мир
Будет, горшёчник, тебе укорот!
Хвост подожми, а не то попадёт!
Лион Фейхтвангер, Лже-Нерон
I. Приемник
Стронс сидел в своём кабинете и думал. Он думал уже третий день, почти не выходя из кабинета. Он думал о прошлом и о будущем - о своих делах за последние несколько лет и о последствиях событий, произошедших за эти годы. Казалось бы, те два с небольшим года, о которых он думал - ничто в сравнении с его почти вековой жизнью, но он мог бы вспомнить только несколько лет из своего, насыщенного событиями, жизненного пути, когда столько всего происходило за такой короткий промежуток времени. И что было ещё более важно, так это то, что многие из этих событий совсем не играли ему на руку: во-первых, это было появление в степях незнакомца по имени Отон Устер, которому была известна тайна его 'двуликости', во-вторых, глупейшее обнаружение его людей в лесах и, наконец, провал операции по созданию канала давления на Исартеров, сопровождавшийся самыми худшими из возможных последствий, в сравнении с которыми четвёртая неудача, то есть то, что Отону Устеру и его жене удалось добраться до его детища, перемещённого от человеческих глаз в девственные воды Илитерского океана, выглядело не столь уж опасным. Всё это явно выходило за пределы тех неудач, с которыми он рассчитывал столкнуться, вступая в эту стадию осуществления своих замыслов, и Стронс даже порой думал о новой, четвёртой, катастрофе, опасность которой временами представала перед ним на горизонте. Конечно, провал Илтосов и шантаж Отона Устера - всё это было ещё весьма далеко от катастрофы, крушения замыслов, но всё-таки чревато неприятностями, сбоями, кроме того, существовала вероятность, что расследования дела об ущелье в Валинтаде и дела Илтосов где-нибудь состыкуются, несмотря на то, что Стронс тщательно замёл всё что мог, а в этом ему не было равных, но ведь не только его люди, но и ЦУВР вездесущ! Последствия такого поворота могли быть самыми разрушительными. Он понимал это, трепеща за сокрытость своего детища, что, кстати, было одним из важных звеньев его идеологии. Опасения Стронса усиливало ещё и то, что каждый раз после нового крушения начинать всё заново было всё труднее, нужно было уходить в подполье всё глубже, а теперь, казалось, что идти глубже было уже некуда, кроме того, годы понемногу, медленно, но верно давали знать своё. Стронс старел, сох, дряхлел. Он не чувствовал смерти и не думал о ней, возможно где-то в глубине сознания будучи уверенным, что тонкий, холодный расчёт способен победить всё и даже само время, но всё-таки порой, очень редко, в те часы когда он отходил к непродолжительному сну или пробуждался, что-то из ещё более глубоких и гораздо более древних закоулков сознания вставало и говорило ему, что есть нечто куда более незыблемое, чем тот ледяной замок его интеллекта, который он выстроил только для себя и жил исключительно в нём уже много десятилетий. В это время ему снились странные, возможно пугающие сны, которых он, конечно, никогда не запоминал. Стронс инстинктивно боялся подобных наваждений, он старался убить, спрятать этот страх, но не мог, и он не думал о том, что сделать это просто невозможно. Правда, в эти три дня подобные мысли в явной форме ни разу не посещали старика, они только вились где-то в глубине, вплетаясь в общее беспокойство: беспокойство обо всех замыслах, целях, стремлениях этого человека: овладением мира. Эта попытка была уже четвёртой из тех, которые он предпринял для достижения этого за свою долгую жизнь. Началом первой можно было считать восемьсот пятьдесят третий год. В то время Стронс служил тайным советником по делам внутренней безопасности Артенанфильской империи при дворе императора Лератра - отца Вентара. Уже в то время его несколько лет одолевали мысли о мировом владычестве, и двор Клеррартов в то время не мог, может кроме Вамского Адмиралтейства, не служить лучшей средой для развития подобных замыслов. Однако с другой стороны страна, в то время когда в неё прибыл Стронс, была уже расшатана, и хитрый, коварный и жестокий, правда, тогда ещё относительно живой молодой человек, понимая весь потенциал, заключённый в ней, способствовал дальнейшему расшатыванию древнего, могучего государства, намереваясь, в конце концов, стать в его главе. Если бы Стронс способен был бы смеяться, то ему сейчас, наверняка было бы весьма забавно вспоминать своё чёткое, ясное, холодное, твёрдое стремление стать во главе феодального, весьма отсталого государства, что почти не приблизило бы его к тому, чего он желал сейчас. Но в то время он ещё не видел иного мира. Как бы то ни было, стремлениям Стронса в ту пору не суждено было осуществиться: то ли расчёты хоть и безжалостного и холодного уже в ту пору, но ещё не опытного мозга оказались не верны, то ли традиции империи оказались слишком сильны, чтобы Стронс сумел преодолеть их, то ли произошла случайность, направленная против Стронса, но в итоге, несмотря на то, что советник отравил сначала императора Лератра, вызвав тем самым необходимую для себя гражданскую войну, а затем умело отправил вслед за императором и его вдову, начинающему дельцу не удалось взять даже малую часть власти в свои руки: победив в двенадцатилетней войне, на престол взошёл законный престолонаследник: Клеррарт Лератр Вентар. Стронс, исчезнув, покинул пределы империи. Следующим его делом стал Олтилор. Тут он не имел столь конкретных целей как раньше и действовал наподобие айсберга: лишь малая часть его дел, тем не менее, тесно связанная с остальными, была видна окружающим. Однако и на этот раз удача пролетела мимо Стронса: видимо теперь те страны, в которых он действовал, были слишком развиты для него и позиции местных правящих кругов были слишком сильны. Стронсу, принявшему весьма активное участие в создании Олтилора (о чём, однако, мало кто догадывался) и занимавшему затем весьма скромное место удалось создать на почве, подготовленную созданием Олтилора тайную коалицию из более чем ста государств. Однако в результате войн Вамы и её союзников Олтилор затрещал, и в восемьсот восемьдесят третьем году это дело потерпело полный крах. От шестнадцати лет деятельности осталось почти только то, что было у Стронса с самого начала: место в Олтилоре, к тому же ветшавшем на глазах во время войн. Что можно было сделать после всего этого? Стронс, понимая, что недалеко то время когда столкнутся лбами Артенанфильская империя и Вама, решил уйти так глубоко, как он ещё никогда не уходил. Теперь его пост, место среди людей знающих его не будут значить абсолютно ничего для его дел: он уходит, вместе с кое-кем в дикие, но родные и, что главное, далёкие ото всех и потому всеми забытые степи. Здесь, на самом дне того океана сокрытости, куда он спускался всю свою жизнь он начал растить то, что растил и по сей день. Теперь он знал, что это было самым надёжным и эффективным, и только с помощью подобных действий можно было достичь желанной цели. И вот теперь, после почти сорока лет трудов, подошло время осуществить задуманное. Из Илитерского океана надо было двигаться либо на юг, либо на восток. На юге связи Стронса были слабее, чем на востоке, но там же были и далеки два мировых титана: Валинтад и Олтилор. Третий титан, Южный Союз, хоть и властвовал над всем Южным полушарием, был значительно слабее их. Правда, помимо этих трёх частей мира в Южном полушарии существовала ещё одна: кратер Эольис, расположенный в стороне в прямом и переносном смысле от основных магистралей мира, но он был настолько своеобразен и изолирован от остального мира пустыней и лесами, что Стронс, хоть и смог наладить с ним определённые связи, но особенно полагаться на него не приходилось, и потому это место, обычно вообще не принимаемое политиками во внимание, мало где фигурировало в планах даже Стронса, чего нельзя было сказать о пятой части мира: Велико-Анкофанском плоскогорье, с одной стороны являющиеся потенциальным плацдармом для столкновения Валинтада и Олтилора и их полигоном в будущем, как видно в недалёком, а с другой чрезвычайно рыхлый, весьма густонаселённый и богатый регион: здесь жило почти сорок миллиардов человек, и находились богатые месторождения почти не востребованных полезных ископаемых. Возможно, никто из ведущих мировых политиков не понимал, как можно использовать все эти залежи, тем более что никто больше него не мог извлечь из противостояния Валинтада и Олтилора. Прекрасно понимая всё это, Стронс досконально изучил Плоскогорье. Заслал на него множество своих людей. С помощью их сети он мог одномоментно поднять множество государств со многими сотнями миллионов граждан. Однако помимо всех этих бесспорных преимуществ у плоскогорья (точнее у крупнейшего разлома коры на суше Ольвода) был существенный недостаток для планов Стронса: леса, в которых находился Илитерский океан, от плоскогорья отделял водопад высотой почти два километра, окружённый высокими и крайне труднопреодолимыми горами. Ещё несколько лет назад учёные, исследовавшие водопад сказали, что для его преодоления значительными силами требуются поистине невероятные усилия. Это обстоятельство, сделавшее с одной стороны всю восточную часть тропических лесов практически недоступной, что сохраняло от рассекречивания планы Стронса, а с другой мешавшее самому Стронсу осуществлению тех же самых планов, поскольку не позволяло быстро перебросить большое количество людей из его страны на плоскогорье, больше склоняло его в сторону Южного полушария. Но всё же, несмотря на все усилия Стронса, эта часть света была достаточно труднодоступна даже для него: ставшая достижимой для Северного полушария только в двадцатом веке (В пору основания Артессоата!) она до сих пор сохраняла облик 'terra incognito' для подавляющего большинства граждан стран Северного полушария и сами владыки Южного Союза вовсе не стремились это разрушать, что же касается времени, то его прошло слишком мало, чтобы можно было говорить о его 'упорном натиске на замкнутость Южного полушария'. Но чем более широким был разрыв между двумя полушариями, тем более поразительна была кропотливая, долгая и упорная работа Стронса, которую он проделал в последней из частей своей жизни: не было такого города в избранных им странах (чтобы их выбрать он изучил каждую из тысяч имевшихся на Ольводе) где бы ни побывали его люди и не донесли бы ему сведений, не было дорог, фирм, заводов, сколько-нибудь значимых людей в этих странах о которых Стронс не имел бы информации, очень часто ценнейшей и такой о которой могли только мечтать конкуренты и журналисты, его архивы, центральным и связующим звеном всех из которых был его мозг, уступали только архивам самого ЦУВРа, а сеть агентов могла равняться с сетью агентов этой организации. При этом о существовании самого ядра - Гионта Стронса знало лишь очень немного людей за пределами Артессоата и никто из тех, кто постоянно жил за пределами этого государства не знал местоположение Артессоата. Каждый из агентов, стоящий на ступень ниже по лестнице полагал, что работает только на стоящего выше, иногда - выше на две-три ступени, но не более того. Одни агенты передавали сведенья и прочие другим, те - третьим, наконец, были такие, которые иногда покидали Артессоат, чтобы приземлится в Анкофанских горах в местах известных одному Стронсу, принимали всё необходимое от людей, не знавших, кто те, которых они встречают в горных ущельях и летели обратно, в логово 'человека-призрака'. В тех же горах имелись и надёжно замаскированные передатчики. Вся система, какой бы сложной она бы не была и сколько бы тысяч элементов не содержала бы, почти не давала сбоев, а если они и случались, то были легко поправимы благодаря огромной разветвлённости и переплетённости каналов, что также практически исключало незаменимые каналы, кроме, конечно, таких как Илтосы. Мысли об этих событиях часто посещали Стронса, и он не мог их прогнать. Эта история заставила его лишний раз проверить всю свою систему: проверить от начала до конца, проверить тех, которые летали из Анкофанских гор в Артессоат, тех, кто работал на плоскогорье, тех, кто жил в 'большом мире' и знал о нём, тех, кто подчинялся им, их дела, их системы конспирации, каналы связи между отдельными ветвями этого могучего дерева, наконец, тех, кто ведал сетями мелких агентов, добывавших сведенья и передававших их кому надо. Вследствие этих проверок он временно удалил от дел некоторых людей, при создании новых каналов сократил зону доступа отдельных агентов, хотя, казалось, это было уже невозможно. Одним словом была проведена весьма крупная работа и параллельно с той, которой он был занят в последнее время: выбором пути. И тогда, когда эти работы объединились, он почувствовал, что та, которая связана с провалом Илтосов, тормозит другую, и он увидел ещё одно из пагубных последствий неудачи: ведь его время было почти бесценно. Кроме того, оно не ждало. И не ждало не только потому, что согласно данным Стронса другие страны могли запустить в космос спутники, а ещё и потому, что созданный им народ был недоволен и в этом недовольстве Стронс смутно узрел ростки тех ошибок, которые он допустил при создании идеологии для своего народа. Его народу - сорока миллионам человек - собранному по крупинкам со всего мира, за сорок лет было внушено, что именно они - избранная часть человечества, что он, Стронс собрал их, поскольку они были слишком хороши для прочего мира и не могли в нём жить. Стронс помнил, что когда его люди привлекали людей в Артессоат, одним из аргументов была обеспеченная, удобная, свободная от ограничений жизнь. Бесспорно, тогда это привело немало людей, не менее важно было и в большей или меньшей степени соблюсти это, поскольку Стронсу не нужны были недовольные в созданном на пустом месте государстве, но и это было достигнуто и даже порой лучше, чем предвидел сам Стронс, но теперь за эти обещания приходилось платить настоящую цену: граждане Артессоата не были довольны ни переездом, ни условиями жизни в океане: в степях было гораздо лучше. Кроме того, за сорок лет люди успели обжить достаточную для их жизни часть, и теперь настала пора расстаться с этим. Конечно, Стронс не пожелал сил чтобы развернуть пропагандисткою компанию, без устали выставлявшую новые и новые аргументы в пользу этого переселения, но, несмотря на все усилия владыки, на его безграничную власть над этими людьми, он не мог полностью преодолеть этого недовольства: в государстве слышалось глухое роптание. Стронс понял, что, задабривая свой народ, он совершил ошибку в том, что не предупредил его о переселении раньше. И вот теперь им, этим 'лучшим людям планеты', её избранникам, приходилось считаться с многочисленными ограничениями, на которые вынуждал океан, проходить всевозможные проверки, делать прививки от возможных болезней, которых здесь куда больше, чем в степях. Конечно, никаких открытых выступлений не было, недовольство только витало в воздухе, но оно росло. Стронс понимал, что при всей его власти он не способен ничего с этим сделать - его причины лежали настолько глубоко, что никакая пропаганда не могла бы туда проникнуть. Предел существовал для всего и теперь Стронс это чувствовал и потому спешил.
Однако как бы ни срочны были бы его действия, он должен был закончить ещё одно дело, не менее важное, как ему стало ясно в последнее время, чем все остальные - найти себе приемника. Почти до восьмидесяти лет он не вспоминал об этом и вообще не думал о своём возрасте: дела шли прекрасно, здоровье ни в чём не подводило его, но потом что-то стало витать в глуши его мыслей, и он начинал, правда, очень редко и скорее подсознанием, чем чем-либо другим задумываться об этом. Позже эти проблески превратились в предчувствия, а последние подтолкнули определённые мысли, от которых уже ничего не могло спасти, ни его ледяной замок сознания, ни религия, даже если бы Стронс хоть как-то верил бы в хоть какого-нибудь бога. Но высшим силам, этому замысловатому построению человеческого мозга, призванному главным образом защищать от подобных чувств, он не доверял никогда, со времени своего детства: сначала божества не нравились ему своей незримостью и недоступностью, а совершенно отвлечённых вещей для него не существовало, да и времени у него на них не было, а потом он воспротивился им в силу того, что бог всегда и во всём неизменно выше любого из людей, а он сам, лично желал быть выше всех. Устранить это препятствие оказалось чрезвычайно просто, ибо никто его никогда не ощущал и потому трактовал каждый по-своему, так же как и обойтись без него: загробная жизнь была абсолютно непроверяема и потому слишком туманна, слишком непонятна и слишком оторвана от обычной, чтобы служить хоть какой-то надеждой и предметом опасений. Но в силу этих же умозаключений не могла она стать и преградой, пусть чисто внешней и только до того момента, пока сам физический распад не поднимет голову, против того самого неумолимого начала начал, которое миллиарды лет назад закрутило то, одним из бесчисленных порождений которого был и сам Стронс и теперь медленно, но верно поднимавшего голову и в его сознании: два древнейших инстинкта, придавленные на многие десятилетия его ледяным замком, заговорили в нём. Один, самосохранения, твердил о близости смерти, другой, вторя первому, упорно говорил о том, что дело, дело всей его жизни, всех его безумных, непостижимых трудов сгинет, испарится, оборвавшись в один миг; собранные им сведенья исчезнут, накопленный им опыт улетучится, а его незыблемый замок рассыпется как карточный домик. Всё это, в конце концов, заставило пустить ход мыслей в неведомом до недавнего времени направлении: необходимо было найти того, кто бы мог продолжить его дело, принять его опыт, сохранить сведения - одним словом удержать позиции в замке. Но кому под силу было бы сделать всё это? У Стронса никогда не было ни детей, ни родственников, своих родителей он не знал: мать его умерла при родах, а отец скончался во время одного из переходов через пустыню. Стронс был слабым и хилым с самого рождения, и мало кто из окружавших его в то время людей - сенцестов, захваченных в рабство таолами, сомневался, что он не проживёт долго, и кормили и смотрели за ним просто из жалости. Однако ни зной пустыни, ни таолы, ни голод не смогли убить Стронса: уже в то время, когда он начал понемногу подрастать, некоторые стали замечать в нём удивительные черты: он был слишком упрям для своего возраста, и в его характере проявлялась какая-то цепкость. Но в то время некому было придавать значение этим вещам. Время шло, и маленького Стронса таолы стали использовать на работах - носить воду, чистить животных и пищу, при этом они издевались и часто били хилого мальчика, однако почти никто не видел в нём злобы, его глаза ни разу не горели ненавистью по отношению к обидчикам, на которых он ни разу не кидался, как это часто происходило с другими детьми рабов. Уже тогда видно было, что он замкнут для своего возраста. Однажды ночью он исчез. Горевать по нему было некому, и это событие прошло почти не замеченным: никто не сомневался, что он погиб в пустыне. Никто не мог и представить себе, что семилетний мальчик, чьи умственные способности вызывали кое у кого сомнения, мог проследить путь странствий каравана и бежать именно в тот момент, когда он был ближе всего к оазису. Стронс около года думал о побеге. Года из семи. Возможно, что именно в это время в душу Стронса запало то, что в последствии, через много лет дало такие всходы. Из оазиса он сумел выбраться к берегам Эзэанейского океана и довольно скоро прибился к рыбакам, которые поразились, как быстро этот мальчик усваивает навыки их ремесла. В последующие без малого десять лет в его жизни произошло много событий, которые были как будто случайны, но на самом деле некоторые из них, в основном последние, Стронс подготавливал для своих будущих планов. В итоге этой длинной череды он оказался в Еларцее и попал в один из достаточно многочисленных партизанских отрядов этой страны. Его способности позволили ему весьма скоро стать командиром отряда, а ещё через не много времени об этом отряде среди других партизан стали ходить легенды, а альтонские власти боятся его больше других. Однако Стронс понимал, что это всё слишком мелко для его целей и, уличив подходящий момент, исчез, направившись в относительно недалёкую Артенанфильскую империю, о которой уже успел услышать достаточно много, чтобы понимать, что она намного больше подходит для него, нежели леса Еларцеи. Некоторое количество денег, скопленное в Еларцеи, помогли ему, но конечно, не в той степени, в которой ему помогли его способности. В итоге он занял пост, о котором уже говорилось и, освоившись на нём, сумел привести в исполнение первый шаг своих планов, шаг, правда, закончившийся неудачей, но даже неудача не смогла отнять у него нажитые деньги - хоть и не большие по сравнению с существующем состоянием, но достаточные, чтобы вскоре укрепится в Лоронском регионе. Казалось бы, к этому времени Стронс уже мог и забыть то, что в раннем детстве ему причинили таолы, но всё это слишком сильно запало в его сознание, чтобы он мог кого-то простить - его помыслам, планам, его способностям, всему чёткому, холодному замку его способностей и умений, который он сам, почти без посторонних вырастил в себе, был нанёсён с самого начала удар - и этого он никому не мог простить. Он должен был отомстить, но так, чтобы это не повредило его планам, помыслам, действиям - движению к цели. Он был уверен, что такой момент настанет, он был уверен в том, что придёт время, и он сможет сделать так, чтобы те, кто издевался над ним, смогли получить своё - в его представлении - и одновременно послужить его целям. Только при сочетании этих условий можно будет считать, что он сделает всё так как надо - он не станет ради тех людей хоть в чём-то менять свои планы, и отклонятся от прямой линии следования к великой цели. И такой случай представился: после поражения в Лоронском регионе со стороны вамцев он отправился вновь в свои степи - чтобы приняться за новый, уже последний виток своих замыслов. Здесь в степях ему не составило труда принять образ скотовода и достаточно быстро создать армию в три тысячи человек для отпора таолам, которые из соседней пустыни нередко в то время ещё устраивали набеги на Прианкофанские степи, убивая и уводя в рабство людей. Также не стало для Стронса проблемой определить в каком именно из караванов таолов, которые были очень стойкими образованьями, он родился. Выяснив всё это, армия двинулась в поход, выследив и уничтожив помимо этого каравана ещё один. Стронс одному им известным способом вычислил тех, кто издевался над ним в детстве и, показавшись среди своих людей во время ночного нападения, приказал взять их в плен. После чего солдаты обезглавили нескольких уже не молодых людей, а одного, того, кто был сыном старейшины каравана во время детства Стронса, и к которому он испытывал наибольшую ненависть, после небольшой речи, во время которой его глаза горели ненавистью, убил сам: раскалённым прутом выжег ему сердце. Месть, возможно единственное чувство, посетившее Стронса за всю его жизнь, свершилась. Надо было приводить в исполнение другую часть плана: на дальнейшее продвижение в глубь пустыни сил не было, имелись сведенья, что таолы готовят ответный удар из недр пустыни. Стронс понимал, что ещё немного, и он зайдёт слишком далеко. Нужно было поворачивать назад и приводить в исполнение вторую часть замысла, для которой первая создала наилучшую почву. Стронс решил увести как можно больше людей на юг от степей, куда раньше не ходил никто и тем самым положить начало Артессоата. Отход был спланирован и потому прошёл гладко. Так появились Артессоат, Стронс-скотовод и Стронс-магнат. С тех пор минуло почти сорок лет, цель жизни, то, что пустило корни в его сознании ещё тогда когда он, маленький, упрямый и обозлённый бежал от таолов, и то, к чему так или иначе направлены были все его действия в последние девяносто лет, было уже не за горами, но девять десятилетий было слишком много даже для него и в последние годы даже время, которое, как будто отступило перед глубокой расчетливостью Стронса, заговорило своё и вынудило его задуматься о том, о чём он никогда не думал раньше - о своём приемнике. В своей жизни он знал многих, очень многих, невообразимо многих. Эти люди относились к самым разным цивилизациям, странам и классам и охватывали практически всё пространство человечества Ольвода. Почти с полной уверенностью можно сказать, что только один тип людей остался в стороне от его знакомства с человечеством, поскольку одно из его измерений он не прошёл до конца - то, в чьём краю находился он сам. Ни одного из встреченных им людей (по крайней мере, он думал так до последнего времени) он не мог признать похожим на себя и не потому, что он был слишком высокомерен к прочим людям (высокомерие, как и прочие подобные чувства, было ему не знакомо), а потому, что таких людей действительно не было. Однако в недавнее время этот непреложный факт был поколеблен: тогда, когда Стронс бился над загадкой молодого человека из степей. Ещё с самой встречи с ним в старике заронилось сомнение, которое позже только перерастало в уверенность в том, что именно он и есть тот 'несуществующий' тип с каким он не встречался раньше. Этим, как видно, многое объяснялось. Этот человек имел что-то от самого Стронса. Рассуждая в этом направлении, Стронс добился определённых успехов, и теперь у него полностью созрела догадка, скоро превратившиеся в уверенность: вся порывистость, чувственность, порой вспыльчивость и прочее - оболочка или, во всяком случае, не слишком существенная часть этого человека. Главное - его хватка в делах, его тонкий, точный расчёт, его устремлённость, постоянная, неумолимая, неиссякаемая (Понятно куда - к всеобъемлющей, полной власти). Усмешка исказила губы старика: всё это в этом человеке - частицы того самого, чего Стронс ещё не встречал никогда, ни в одном из тех, с кем имел дело и это был он сам. В этом молодом человеке он видел частицы своего отражения, пусть ещё мутного и не полного, но своего, в его действиях - свою собственную руку. Он понял, что единственным его приемником может быть только этот человек. Надо было теперь обдумать, как её лучше преподнести молодому человеку. Если за предыдущие без малого столетие он не встречал подобных людей, то уже и не встретит. Этой возможности упускать нельзя. Однако эта мысль была не единственной, из тех, что родились в сознании Стронса под действием недавней находки: Алмаз должен был использовать открытие подобного рода до конца, и он тщательно, шаг за шагом проследил за всеми действиями молодого человека, не упуская и тех, о которых лишь догадывался. Он искал в них самого себя, искал сходство между своими делами и делами этого человека. И он находил их. Находил во множестве. Хоть они были скрыты под чужой личиной, хоть этот человек и родился и рос совсем не так, как Стронс, хоть его действия были как будто и не похожи на его собственные, но всё равно его истинный облик был виден, виден, по крайней мере, Стронсу. Возможно, что больше никто в мире не думал так об Отоне Устере, не пытался именно таким образом постичь его поступки и пробиться к его закулисным действиям, но именно это дало Стронсу едва ли не больше, чем все предыдущие размышления об этом человеке вместе взятые. В конце концов, дойдя в своих размышлениях до текущего момента времени, он прервался и решил, воодушевлённый успехом, думать в ином направлении: он пожелал разгадать то, откуда взялся этот человек. Стронс давно, с самого знакомство с этим человеком составил список тех, кем он мог бы быть. И список, естественно, сокращался, но всё равно оставался достаточно длинным, чтобы Стронс не мог решить или сделать ничего конкретного. И вот теперь, когда у него появился новый инструмент, он пожелал сократить этот список настолько, что смог бы разгадать происхождение Молодого Человека из Нецивилизации. Вспомнив эту его подпись, Стронс мысленно усмехнулся: этот человек не мог быть из 'нецивилизации', не мог и считать, что Стронс думает о нём именно в этом направлении. Для чего же тогда он писал об этом? Разве что просто как знак. Задержавшись на этом не более чем на мгновение, Стронс перешёл к более существенным деталям. Многих из людей включённых в список он знал лично: ведь все они были с Велико-Анкофанского плоскогорья, которое играло очень существенную роль в его планах, и потому вспомнить характерные черты значительной части из них было не сложно. За оставшимися Стронс обратился к своим документам. Получавшиеся картина оказывалась очень и очень интересной: хоть Стронс и не знал досконально обо всех, и его архивы далеко не всегда могли ему об этом рассказать, но всё же список сокращался невероятно и на одном из членов этого списка Стронс остановился дольше, чем на других: Это был Клеррарт Вентар Веррэт. Раньше Стронс не останавливался на нём сколько-нибудь подробно: на то не было причин. Теперь они появились: в данных о характере наследника несуществующего престола он усмотрел, разумеется, через его недавнее открытие, черты сходства с Отоном Устером. Приняв это во внимание, Стронс пошёл дальше по списку, однако подобные удачи не повторялись больше: больше не было ни одного человека, в котором он столь явно мог усмотреть необходимые черты. В прочих были в лучшем случае лишь слабые проблески, которым нередко можно было дать и иные объяснения. Стронс наметил нескольких людей, в которых эти проблески были видны сильнее всего, но он понял, что основное внимание ему следует уделять Клеррарту Вентару Веррэту. В связи с этим Стронс отдал соответствующие распоряжения. Все дела, о которых было известно Стронсу, были проверены ещё раз, результаты в кратчайшие сроки легли на стол Стронса. Изучив их, Алмаз пришёл к однозначному выводу: Клеррарт Вентар Веррэт и Отон Лирн Устер - один и тот же человек. Теперь необходимо сообщить о своём открытии самому молодому человеку, но, конечно, не сразу. Для этого Стронс быстро перебрал несколько вариантов и в итоге он решил, что, во-первых, он для начала отправит соответствующие послание через Гольвард, Лионтоне (В последнее время Стронс начал сомневаться в том, что Лионтона на допросе предстала перед ним в своём истинном облике, хотя то, что она могла бы знать о своём муже, не вязалось с открытием Стронса) - пусть они поломают голову над тем, что он задумал.
II. Призраки
Вернувшись с заседания, Веррэт прибыл в свой дворец и поднялся в кабинет, застав там Лионтону он немного удивился. Она сидела и как будто ни о чём определённом не думала.
- Добрый день, Лионтона. - Сказал он. - Почему ты здесь?
- Почему здесь? Ни почему. Просто... Немного скучно.
- Это не страшно. Конечно, я понимаю...
- Нет, не в том дело, что здесь не Олтос, а вообще. В общем - ничего определённого. Просто зашла в твой кабинет. Посидеть.
- Если тебе не нравится наш дворец...
- Нет, нет. Всё в порядке, Устер. Я сегодня ездила смотреть на то, что ты делаешь в портах. Ты знаешь - впечатляет, но не слишком ли ты быстро развернулся? Да, кстати по дороге я проехала через несколько кварталов с явными следами недавних войн. Дорога побита, дома выстроены как-то частично, видны части развалин.
- Ты просто не была в других частях города. Этот город - какой-то муравейник и притом муравейник пёстрый, словно сшитый из множества разных кусков. То скученность, то какие-то незанятые площади тут и там, то вообще что-то заросшее какой-то дикой зеленью, развалины, вкраплённые в массу города, трущобы и неизвестно, сколько здесь десятков миллионов человек, до девятьсот четырнадцатого года было сто семьдесят миллионов. Войска Вамы, точнее Валинтада ушли отсюда только в девятьсот двадцатом году, и с тех пор никто не делал переписи, да это и невозможно, по всей стране ещё до сих пор не стихло движение огромных масс людей.
- А как же Шейрш Линдр? Его действия, о которых я столько слышала?
- Достаточно с него и того, что он возглавлял борьбу, что на основе в общем разрозненных партизанских и полупартизанских отрядов он создал регулярную армию этой страны, заключил договора с Олтилором, учредил правительство, ну и начал кое-что восстанавливать в стране, стал заниматься флотом, правда, я вижу, что он уделял ему мало внимания.
- Мало? А ты уделяешь достаточно?
- Ленария мне нужна как база для флота. Большого флота. - Сказал Веррэт твёрдо. - Это - прежде всего. Я вижу, что это можно сделать, и я вижу, что за то время, которое я здесь, я заложил уже достаточно сильную базу для этого.
- Это я вижу.
- Ты видела это сегодня?
- Заметила. Ну что же... А что правительство, созданное Шейршем Линдром?
- Правительство, хоть ещё недавно и приспускало флаги, но во всём подвластно мне. Оно выделило деньги для развития флота. Это меня мало волнует, пожалуй, меньше всего. Гораздо больше меня беспокоит другое. - Голос Веррэта стал менее порывистым и более глубоким, он немного опустил голову.
- Что именно? - Чуть настороженно спросила Лионтона, заметив перемену в муже.
- Стронс молчит. На первую часть послания он ответил, а на вторую?
- Я думаю, что вторая часть намного более ответственна для него, чем первая.
- Ты думаешь, он придаёт своему приемнику столь большое значение?
- Не знаю, но я начинаю беспокоиться, но вот как связаться с ним снова?
- Если бы ты знал, как это сделать, то связался бы с ним?
- Конечно. Но я не могу, и это выводит меня из равновесия.
- Может он вообще не захочет отвечать? Может он просто усмехнулся твоим запросам при виде этого пункта и всё.
- Слишком много опасного для него нам известно. И его место, и союз Безликих.
- Ты думаешь, он не переместил эти свои постройки в другое место в океане?
- Кто знает, это не такое простое дело. Да и океан тот наверняка не такой уж большой, а всем этим людям просто невозможно жить просто в лесу или на одной из его рек.
- А может в тех лесах есть ещё подобные Илитерскому океану крупные водоёмы, и он переместил свою страну в один из них?
- Не думаю. Не тех территориях, которые изучены, таких водоёмов нет, да и рельеф не подходящий для этого.
- Да, я тоже читала, что, как видно, от того водораздела, где мы шли и до самых берегов Северного океана - одна равнина. Едва ли на ней имеются океаны, да и климат, как пишут, не подходит для этого в известных местах.
- Ты много читаешь, Лионтона. Я не знал этого. Но всё-таки, почему же медлит Стронс?
- Не знаю, Устер, подождём ещё не много. Завтра у меня совещание на счёт Гольварда.
- Ты думаешь, он что-то предаст именно таким образом?
- А почему бы и нет? Управляющий мне говорил по телефону, что совещание необходимо в ближайшее время, и я согласилась. Сюда приедут люди из Гольварда.
- Кстати ты старалась понять каковы именно каналы Стронса?
- Нет, я не пыталась вникнуть в это дело. - Она немного похолодела.
- Ладно. - Ответил Веррэт, взглянув на жену. - До этого всё равно нам не докопаться. Может ты и права.
Заседание прошло достаточно обыденно. На нём говорили о необходимости проведения некоторых операций, в чём явно чувствовалась рука Стронса, Лионтона получила кое-какие сведенья о доходах и расходах связанных с Гольвардом и увидела в этом также следы истинного владыки приисков (кроме неё, посвящённой в эти дела Стронса, едва ли кто-то мог это заметить), вернулась она с совещания угнетённая, как и после каждого подобного события, она не могла избавиться от мысли, что все эти люди - её враги и тесно связаны со Стронсом, хотя она и понимала, что ближе всех из них стоит к нему именно она, но может как раз поэтому ей и было страшно? Со страхом думая об этом, запершись в своём кабинете, она вдруг вспомнила фразу из письма от одного из относительно мелких клиентов, зачитанную одним из служащих: 'упомянутая операция связана и похожа на ту, которая была произведена при прежнем владельце пятидесятого дня лета девятьсот двадцать второго года. В дальнейшем я сообщу о деталях и, если это необходимо, встречусь лично с глубокоуважаемой госпожой Лионтоной Веорис Ийехс-Отон'. Мысли Лионтоны не остановились бы на этой фразе вырванной из чисто делового текста, если бы не упоминание о Стронсе, что, впрочем, случалось, не столь редко, и, что главное, дата, указанная в письме: пятидесятый день лета девятьсот двадцать второго года. Она не могла забыть этот день: именно тогда они прибыли в первый город и продали Стронсу свой первый алмаз! Конечно, в этот день в самом Гольварде были осуществлены и другие операции и, возможно, они даже были действительно связаны с тем, о чём шла речь, но раньше подобных совпадений не случалось. Что это значило, могло означать?! Лионтона несколько похолодела и начала вспоминать всё совещание от начала и до конца: может где-то ещё имеются подобные следы?! И надо узнать, что именно происходило в Гольварде в тот день. Но как? Звонить управляющему и требовать поднять архивы? Странно это будит выглядеть, и хотя кому какое дело до её желаний, но она не хотела никоим образом выдавать свои подлинные связи, мысли и опасения. Что же делать? Ехать в Гольвард? Не хочется ей... Она решила немного подождать: если это действительно Стронс, то он передаст что-то ещё. Но как же томительно будит ожидание! Веррэту она ничего не сказала.
Стронс не заставил себя долго ждать, как и ожидала Лионтона. Уже на следующий день пришло новое известие: просматривая корреспонденцию, Лионтона нашла письмо от того же клиента, на которого обратила внимание на совещании. Он извещал о том, что чувствует необходимость встречи, тем более что его поверенный находится как раз в Ликсондонэте. Снова не было никаких намёков на то, что представляла собой сделка двадцать четвёртого июля, но теперь в сухом тексте письма Лионтона нашла нечто странное: здесь упоминались степи. И снова посторонний не смог бы ничего заподозрить: Стронс был тайной для всех, и никому не показалось бы странным, что его дела были как-то связаны с какими-то степями. В письме не упоминалось, с какими именно, но ведь Лионтона-то знала. Однако что всё это могло означать? Теперь понятно, что всё это исходит только от Стронса и ни от кого другого, но почему он таким странным и медленным образом пытается передать что-то? Неужели это настолько важнее всех прочих его действий связанных с ними? Если это так, то, что речь, бесспорно, идёт о приемнике... Лионтона слегка побледнела от этой догадки. Она ещё раз вчиталась в письмо, прочла те строки, где говорилось о степях, и попыталась себе представить, сколь длинны и густы те щупальца, которые исходят от этого призрака и опутывают их с Веррэтом. Она вздохнула и опустила голову на стол. И зачем он, владеющими сокровищами своих предков (Немыслимыми сокровищами!), Уполномоченный по делам Олтилора в Ленарии, обладатель едва ли не экономических империй и неизвестно скольких миллиардов, стал просить какого-то нетленного старика о каком-то наследии?! К чему?! Разве недостаточно того, что он уже закабалил её Гольвардом? Она вздрогнула, но всё же собралась с мыслями и пошла сказать о странных известиях Веррэту. В этот момент он не пропадал ни в порту, ни на одном из своих бесконечных заседаний, советов, встреч или чего-то ещё.
- Устер, - произнесла она с порога его кабинета, - я уже второй день получаю странные знаки.
- Знаки? Что за знаки? - Спросил он, отрываясь от бумаг немного обеспокоенным голосом.
- Странные знаки. Они похожи на послания и как ты думаешь, от кого? - Продолжала она, плотно закрывая дверь и подходя к столу.
- От кого же? Кто смеет... - Веррэт нахмурился и привстал.
- Этот человек смеет всё, потому что это - Стронс. - Она села в кресло напротив его стола.
- Он говорит, что с нами встретится кто-то из его людей.
- Каким образом он это сообщает? - Лионтона рассказала про два знака. - Да, это, конечно, он, таких совпадений не бывает. Но почему он действует по такому окружному пути?
- Не знаю. Я думаю, что завещание - слишком важное дело даже для него. Неужели он согласился на твои условия? - Спросила Лионтона тоном, в котором смешались страх и надежда.
- Нам слишком многое про него известно. Жаль, что мы не могли ничего узнать у Элейи, тогда бы он наверняка был бы сговорчивее. - Произнёс Веррэт со сдержанным жаром и сжал кулак.
- Если бы даже мы что-то и смогли бы узнать у неё, то как бы мы проверили, что это всё - правда? - Лионтона посмотрела прямо на Веррэта.
- Да, да, но всё равно. Мы - и больше никто - знаем, где Артессоат. И мы знаем, хотя бы приблизительно, что у него имеется среди Безликих.
- Получим новые известия - узнаем. - Лионтона слегка вздохнула.
Этим вечером пришёл поверенный. Лионтона сухо переговорила с ним о его деле. Всё прошло бы как обычно в таких случаях, если бы после его ухода в ящике не оказалось бы белого конверта. Секретарь, проверявший почту дважды в сутки, принёс конверт вместе с двумя другими малозначимыми письмами Лионтоне в её кабинет. Она всегда сама проверяла все приходящие ей письма. Лионтона ожидала каких-либо известий и даже в беседе с поверенным была менее спокойна чем обычно, но всё же письмо, совершенно белое, без всяких надписей, поразительно похожее на то, в котором она была извещена о первой партии алмазов, вызвало у неё страх. Она схватила конверт, точнее не схватила, а осторожно взяла, словно он был ядовитым, и побежала к Веррэту. К нему она влетела через дверь, которая соединяла их кабинеты и была всегда открыта.
- В чём дело? - Спросил поражённый наследник. Вместо ответа Лионтона спешно положила конверт на его стол. Он понял и, стараясь казаться спокойным, взял его и нервно вскрыл: при этом он уже не мог сдержаться.
'Я вновь извещаю вас лично, знакомые из степей. На этот раз в том, что вам обоим с целью осуществления одного из ваших предложений следует прибыть в город Линис, где вас будут ждать мои люди'. - Прочитал Веррэт и молча протянул лист Лионтоне.
- Где это, Линис? - Тихо спросила она, прочитав.
- Не знаю. Не ехать - слишком рискованно, ехать - тоже.
- Не ехать нельзя.
- Но пойми: ехать - это значит полностью оказаться под его влиянием! Мы, конечно, оставим некоторые знаки, но я ничему и никому не могу доверять! Кто может сказать, что Стронс не сможет добраться до бумаг и снимков его города?! - Он вскочил из роскошного кресла.
- А что будет, если мы не поедем? В конце концов, ты должен был понимать, что если Стронс примет твои предложения всё непременно будит именно так?
- Но я не уверен, что он их принял! Откуда ты это можешь знать?! - Кричал Веррэт нервно ходя по кабинету.
- Стронс не стал бы применять весь тот долгий способ передачи информации, не стал бы назначать встречу в каком-то городе, не стал бы...
- Да, да... - Веррэт остановился. - Наверное. Но всё равно это опасно. Я постараюсь нанять кое-каких людей на плоскогорье, используя свои старые связи.
- Помни, что о нашей поездке никто не должен знать.
- Да, да, разумеется. - Ответил Веррэт садясь, и погружаясь в раздумья. Лионтона вышла. Нанять необходимых людей - не сложно, но вот смогут ли они помочь, если что случится? Едва ли... Этот город наверняка мал и если всё действительно настолько важно, то наверняка представляет собой давно облюбованный пункт Стронса. Что в таких условиях сможет сделать горстка его людей? А если это так, то зачем вообще нужны эти люди? Да и к чему привлекать к этому кого-то постороннего, даже если он не знает, кто его нанял? Но ехать одним, прямо в логово этого чудища... Страшно. Веррэт не мог решить что делать. Он порывисто встал и прошёлся по кабинету. Предположим, он сможет оставить здесь, в Ликсондонэте, человека, которому он поручит открыть его сейф через определённое время, сказав, что там находятся бумаги с новым экономическим проектом, который не терпит задержки, а он сам лично отбывает инкогнито в интересах всего Олтилора. Но вот говорить кому-то ещё до своего отъезда, о том, что он уезжает, Веррэт никому не желал, а посылать письмо или связываться каким-либо иным образом он боялся: где гарантия, что Стронс не сумеет перехватить это послание? Можно, конечно, одному из самых верных своих людей передать накануне отъезда, что они с Лионтоной на время уезжают и сказать, чтобы на случай задержки он поднял кое-какие бумаги. Сказать ему об этом в самой безобидной форме. Но Веррэт всё равно опасался. Уже сейчас ему не хотелось ни связываться с Олтосом, ни говорить со своими людьми: едва ли не в каждом он видел человека Стронса. 'Что делать, что делать?' - Взбудоражено думал он, теребя волосы. Однако он понимал, что решение, бесспорно, есть и постепенно, невзирая на волнение, в его голове возник план. Он достал из сейфа конверт, где лежало письмо одному из людей, который знал Веррэта по его делам и позвал служанку, которая вытирала пыль в одной из частей их дворца. Ей он сказал, чтобы она передала этот конверт дворецкому в определённое число, которое Веррэт назвал как бы невзначай.
- Это касается кое-каких изменений во дворце, и я не хочу, чтобы этим занимались в ближайшее дни, а там, когда мои спешные дела окончатся мы, возможно, уедем с женой, но я не желаю, чтобы она знала об этом и потому никому не говори об этом. Ты поняла меня? - Она ответила, и Веррэт отпустил её. После этого Веррэт хотел пойти к Лионтоне и сказать ей, чтобы она поговорила с дворецким о какой-нибудь мелочи во дворце и сказала ему о письме, которое он должен будет одному из близких людей Веррэта. Этот человек принимал участие в постройки дворца и знал, где находится сейф с его планировкой. В этот сейф Веррэт уже успел положить пакеты, где имелись сведения о том, где лежат бумаги, связанные со Стронсом. Пакеты эти этот человек должен был передать лично в руки и никак иначе, определённым людям и указания на это имелись в местах на материалах о дворце, указанных в письме, сказанных, однако, не в прямой форме, а ясной лишь тогда, когда этот человек начнёт разбирать планы замка. Люди, получающие пакеты были управляющими Веррэта и они должны были предать огласке ту информацию, которая находилась в указанных им сейфах и тайниках. Эти сведения были тем, что Клеррартам удалось узнать о Стронсе. Спланировав всё это, Веррэт остался доволен. К Лионтоне ему не пришлось идти, поскольку она пришла сама, и Веррэт рассказал ей о своём плане.
- Не плохо. - Сказала она, садясь в кресло. - Так когда же мы вылетаем?
- Я предлагаю сегодня ночью, но лететь мы будем не прямо в Линис, а в какой-нибудь город неподалёку от него.
- Например, в Огшерар. Это может и не очень близко, но зато через этот город проходят торговые пути и там всё время есть иностранцы.
- Ты, я вижу, времени зря не теряла. Только Лионтона, когда ты принимала того человека, ты не выражала никакого беспокойства или волнения?
- Конечно нет, а почему ты спрашиваешь?
- Его наверняка будут спрашивать об этой беседе и если он что-нибудь скажет, то это может вызвать излишние толки.
- Конечно, я беспокоилась больше обычного, но он ничего не мог заметить. Я уже научилась.
- Хорошо. Тогда поговори с дворецким. Ты понимаешь как? - Она кивнула и вышла. Дворецкого она встретила в коридоре, который Лионтона словно осматривала. Она остановила его и передала то, что сказал ей Веррэт. Сделала это она в тоне общей беседы об отделке стен их дворца и также попросила его молчать: в этом Ликсондонэте столько нездорового любопытства. В кабинет Веррэта она вернулась по проходу доступному только им.
- Мне кажется, что мы можем ехать. - Сказал Веррэт заговорщическим тоном. Лионтона молча кивнула, увидев, что он переменил облик: приклеил бороду и надел парик. Она тоже переоделась, скрыв выдававшие её волосы, черты лица с помощью леетея, и они стали спускаться по потайному ходу, уводящему в сторону от их дворца.
Ликсондонэт они покинули совершенно спокойно. Уже к утру позади осталась и Ленария. В одном из небольших городов затерянных в глубине Лоронского региона они ещё раз сменили обличье и имена и полетели на Олтинское плоскогорье, откуда легче всего было попасть на Велико-Анкофанское плоскогорье, где располагались желанные Огшерар и Линис. Перелёт через Олтинский океан прошёл нормально, но и теперь они не могли чувствовать себя спокойно, поскольку чем ближе было плоскогорье, тем более материальнее делались сети Стронса. Наконец, после почти четырёх дней пути Клеррарты достигли Огшерара. Остановившись в гостинице этого города, Веррэт сказал Лионтоне, что он пока поедет в Линис сам - на разведку.
- Что же ты сможешь там узнать?
- Я постараюсь прощупать то, что он сделал в этом городе. Здесь, мне кажется, он не очень станет скрываться.
- Я думаю, что он в связи с нашим отъездом постарался поглубже спрятать свои следы. Кроме того, Линис - маленький город и заметить там постороннего не сложно.
- Я не пробуду там долго.
- Не езжай. - Промолвила Лионтона.
- Зачем же тогда мы приехали сюда, в Огшегар? Кроме того, - Веррэт сильно понизил голос, - в одном из тех мест, где мы остановились, я встретился с одним из своих знакомых ещё со времён... прежних времён. Он и ещё кое-кто сейчас там... в Линисе.
- А они не знают кто ты?
- Нет, почти никто из тех, кого я знал за те шесть лет, не знают, кем я стал сейчас. Я ведь назывался разными именами.
- Что же смогут сделать эти люди?
- По крайней мере, я получу от них добытые ими сведения.
- Я думаю, что они ничего не смогли добыть. Или ты думаешь, что этот старик оставит свои следы так незадолго до нашего приезда?
- По крайней мере, они смогут хотя бы что-то узнать о том, что было в этом городе раньше. Я еду прямо сейчас. Не люблю задерживаться, хотя этой поездкой мы немного потянем время, чтобы оставить его как можно меньше этому старику.
- Пожалуй, это наиболее разумная причина.
Лионтона обняла его, но сдержала слёзы, и он уже через полчаса покинул Огшегар. Путь до Линиса был относительно долог, поскольку за Огшегар в ту сторону, где располагался Линис, уже не летали самолёты. Веррэту пришлось добираться на автомобиле и полторы тысячи километров, несмотря на оставлявшие лучшего дороги, было преодолено за двадцать восемь часов. Линис был маленьким, захолустным городишкой, практически не тронутым цивилизацией и автомобиль в котором приехал Веррэт был здесь в диковинку. Только взглянув на древние дома города, на его чрезвычайно средневековые улицы, на повозки, громыхавшие по ним, делец из Олтилора понял, что в этом месте Стронса практически ничто не ограничивает: здесь некого опасаться. Конечно, он и раньше видел подобные города (Он не осознавал, что в стране его предков подобных мест было не на много меньше, чем на почти феодальном плоскогорье), но всё же хорошее воспринимается весьма быстро как само собой разумеющиеся, и потому за время, проведённое в Олтилоре, Веррэт успел позабыть места, подобные тем, в которых скрывался. Он разочаровался видом города и немного пожалел о том, что послал сюда своих людей. Конечно, он пошёл в трактир, где условился встретиться со старшим из них и действительно узнал кое-что, но данные эти были обрывочны и мало что говорили Веррэту. Как и было обещано, магнат заплатил и направился в обратный путь, но уже на самом краю города, там, где он оставил машину, он увидел знакомого ему человека: знакомого не по странствиям на плоскогорье, а с несколько позднего времени: это был шофёр Стронса. И этот человек словно невзначай приблизился к нему и тихо сказал:
- Вам приказано передать, что бы вы прибыли сюда со своей женой и были как можно быстрее в этом месте: он указал на угол одного из домов.
- Вы знаете, как быстро связаться с моей женой? - Спросил Веррэт, осмелев после первого впечатления от встречи. Шофёр знаком указал следовать за ним. Они пришли в комнату в одном из ничем не примечательных домов. Всё отличие этой комнаты от прочих, наверное, во всём городе было наличие телефона. Веррэт подошёл к нему и позвонил. Говорил он с Лионтоной мало и сухо: рядом со столь близкими людьми к Стронсу следовало скрывать свои чувства как можно сильнее. Лионтона не задавала лишних вопросов, поняв всё. Выехала она незамедлительно и примерно через то же время, что и Веррэт была в городе. Встретились они в нужном месте. Здесь был опять шофер, и они поехали куда-то вглубь бескрайнего, многократно увеличенного плохой связью плоскогорья. Прибыли они достаточно скоро. Что это было за место, рассмотреть они не успели, поскольку прямо из машины пересели в самолет, из салона которого ничего не было видно. Полёт продолжался больше суток, причём был совершён с одной посадкой. Когда Отон-Клеррарты вышли из самолёта, то почувствовали, что то, на что они ступили, чуть-чуть покачивалось. Вокруг них была фантастическая картина. Город, точнее страна Стронса поднимался прямо из вод первобытного океана, над крышами сверхсовременных сооружений в вышине нередко проносились неведомые существа, невообразимо контрастируя с деяниями человека. Между громадами корпусов колыхалась сине-зелёная от бесчисленных организмов вода океана. Всё огромное сооружение давило своими размерами, а главное резкой врезанностью в общую картину. Всё это детище Стронса резко, вызывающе отличалось от окружающего океана, который не желал принимать его. Точечное буйство цивилизации, её прорыв в этот сокровенный край оставлял этого зелёного исполина равнодушным и если бы не крики внушительных крылатых хищников, проносящихся над океаном, то Клеррарты не обратили бы на него никакого внимания, заворожённые необычным проявлением цивилизации.
В центральный корпус города они поплыли в явно особой лодке. Возможно, она была личной Стронса. Клеррарты, в основном Лионтона, обратили внимание, что при входе в центральный корпус стояла внушительная охрана, хотя кого можно было опасаться в этой стране, трудно было себе представить. В покои старика вёл лифт, попасть в который можно было только имея специальные ключи и коды. Трое вооружённых людей в серо-зелёной форме, казавшейся чем-то средним между деловыми костюмами и военным обмундированием, сопровождали Клеррартов, пока они не добрались до кабинета владыки. И Веррэт и Лионтона чувствовали, что не могут быть спокойными, когда охранники открыли самую сокровенную, быть может на всей планете, дверь.
- Приветствую вас. - Сказал старик, когда дверь кабинета закрылась.
- Я рад вас видеть в добром здравии. - Сказал Веррэт, стараясь смотреть прямо на Стронса.
- Вы говорите так потому, что на ваше предложение я ответил положительно?
- Мне кажется, что вы не могли поступить иначе. - Сказал Веррэт, уклоняясь от ответа.
- Вы переоцениваете себя.
- Вы в этом уверены? То, что мы здесь это ещё ничего не значит, поскольку только принимая во внимание ваш возраст и достижения, мы согласись на предложенный вами вариант принятия моего предложения. - Стронс усмехнулся во время этой длинной фразы. Лионтона также сочла её излишне формальной в подобной обстановке и решила, притом абсолютно верно, что её муж просто старается скрыть своё состояние, однако виду она не подала.
- Я полагаю, что вы плохо осведомлены о моих достижениях.
- Поверьте мне, этого достаточно.
- Охотно. А почему вы молчите, Лионтона Ийехс-Отон? - Он медленно перевёл свой острый, хищный взгляд с Веррэта на Лионтону.
- Я предпочитаю не вмешиваться в дела мужа. - Ответила она весьма неуверенно, как и подобало ей в связи с образом, который она постаралась создать перед Стронсом во время своего первого самостоятельного визита к нему.
- Предпочитаете не вмешиваться? Я внимательно следил за вашими делами в Гольварде. Вы или ваш муж, как вы мне это хотите показать, должны понимать, что если не всё, то очень многое из ваших бесед, встреч и дел, которые вы очень часто предпочитаете вести сами, попадает ко мне. Я сделал вывод, что либо предо мной две Лионтоны, либо в какой-то момент времени она смогла обмануть меня, и я понимаю, что этот момент времени - не сейчас. Что вы на это скажите, Отон Устер?
- Я скажу, что она моя жена и вам не следует наблюдать, я бы сказал даже подглядывать за ней, Гионт Стронс. Каждый человек... - Веррэт старался казаться твёрдым и уверенным, но побледнел, его кожа стала серой, рубцы на лбу выступили явственнее, бледность и напряжённость Лионтоны скрыла её маска.
- Вы даром волнуетесь, Отон Устер, - ответил Стронс, медленно подняв сухую руку, что заставило Веррэта замолчать, - Мне от вашей жены ничего не нужно сверх того, что она мне приносит: я уже говорил, что вы плохо осведомлены о моих достижениях и смею вас заверить, что они касаются вас лично, ваше высочество граф Терданский, князь-консул Аренеррата, седьмой реаринт его велико-покровительсва волей Земли и Небес императора Клеррарта Вентара, принц Артенанфильский, Клеррарт Вентар Веррэт. - Принц от этих слов покачнулся, словно его поразил гром. В его глазах помутилось. Он не мог ничего понять и даже задуматься над тем, как и что надо на всё это ответить: своего полного титула он не слышал с девятьсот пятнадцатого года. - Я полагаю, вы давно не слышали вашего полного титула. - Продолжал Стронс, но Веррэт уже плохо его слышал. Видя, что Лионтона, также поражённая, но не так сильно как её муж, старается удержать его, Стронс сказал: - Можете сесть. - И подождал пока они оба неловко сели в кресло в углу его кабинета (Обычно в его кабинете было лишь его кресло, только для этой беседы он приказал принести второе непосредственно перед встречей).
- Что... что вы сказали, Гионт Стронс? - Нашлась сказать Лионтона, правда произнесла она эти слова сбивчиво и путая сенцест и официальный язык Олтилора.
- Вы разве не знаете имени вашего мужа? - Спросил Стронс, но - что странно - на этот раз он не смотрел пристально, пронизывающе, словно внедряясь в самую глубь, как обычно. Его глаза были довольно обыкновенны. Сухие морщины, окружавшие их, были расслаблены и непривычно для этого человека нависали над его крупными, тёмными глазами.
- Я знаю, что его зовут Отон Устер.
- Вы ошибаетесь, Гионт Стронс, - заговорил Веррэт хрипло, поднимая голову, - я артенанфилец и из центров Артенанфильской империи, но это ведь ещё ничего не значит, если вы желаете, я расскажу вам свою историю.
- Большую её часть я знаю и без вашей помощи. Вы родились в восемьсот девяносто седьмом году, и что было в последующие девятнадцать лет, меня мало волнует, поскольку ваши титулы уже ничего не значат. Однако после гибели империи у вас началась самая интересная часть жизни.
- У многих людей моего круга началась самая интересная для вас часть жизни после этого. - Веррэт попробовал усмехнуться, но у него плохо получилось.
- Бесспорно, но поскольку вы стояли выше всех них, у вас она была наиболее интересной.
- Как вы это можете знать?
- Иными словами, вы признаёте, что я правильно назвал ваш титул?
- Нет! - Веррэт внезапно резко вскочил. - Вы ошибаетесь!
- Кто же вы в таком случае?
- Я Отон Устер, сын мелкой дворянской семьи с юга империи, от которой сейчас уже ничего не осталось и больше никто!
- Вам кажется, что я в это поверю? Хорошо, я расскажу о некоторых вещах, в результате, которых я пришёл к такому выводу, и вы сами решите, ошибаюсь я или нет. - Веррэт был слишком поражён всем происходящим, чтобы заметить, что Стронс говорил это не совсем обычным своим голосом: его тон теперь был не резким и словно заострённым, как обычно, а относительно мягким. Этот же голос рассказал ему обо всей той длинной череде мыслей, после которых Стронс пришёл к выводу, что Отон Устер и Клеррарт Веррэт - один и тот же человек. Лионтона, внимательно его слушавшая, поняла, что старик не ошибается. В жизни Стронса было так мало ошибок! (Правда, если быть справедливым до конца, именно они во многом определяли его путь). Выслушав, Лионтона была поражена тем, сколько она не знала о своём муже. Конечно, она достаточно хорошо была осведомлена о его тернистом пути после девятьсот шестнадцатого года, но о многих тех чертах и поступках, о которых рассказывал Стронс, она и не догадывалась, точнее, даже если она и знала о них, то никогда бы не стала думать о них так, как их сейчас истолковал человек-призрак. Но, тем не менее, она спокойно перенесла этот удар. Веррэт поднял склонённую голову и промолвил:
- Как же вы всё это можете знать?
- Поступки, ваше высочество, только ваши поступки в то время, на протяжении которого я вас знаю. Но я должен вам сказать, что вы изменились с девятьсот шестнадцатого года. Более того, не случись тогда всего того, вы не стали бы моим приемником.
- У меня тогда была бы империя! - Глаза Веррэта яростно сверкнули, он весь словно встрепенулся, хоть и поднялся с кресла. Ответом на эту вспышку гнева стал смех Стронса: не усмешка, а именно смех. И это заставило вздрогнуть обоих Клеррартов. Их взгляды остановились как по команде. Веррэт побледнел ещё сильнее, хотя это, казалось, было и невозможно, Лионтона похолодела и обмерла. Её пальцы судорожно вцепились в ткань кресла.
- Не поэтому. - Сказал Стронс. - Подумайте почему. Но не сейчас. Сейчас я желаю вас сделать своим приемником.
- Приемником? - Переспросил Веррэт, который ожидал чего угодно, но только не этого: в самом деле, зачем человеку, раскрывшему своего противника до мозга костей соглашаться на его прежние условия: игра ведь будет вестись уже по новым правилам.
- Да. Неужели вы этого не поняли? Или вы полагали, что я пригласил вас сюда только для того, чтобы рассказать всё это? Я должен вам сказать, Веррэт, что вы недооцениваете меня.
- Напротив, Гионт Стронс. - Промолвил он, стараясь собраться с мыслями. - Но я не понимаю ничего из ваших действий. Что вы от меня хотите?!
- Я желаю только, чтобы вы стали моим приемником и только. Однако... - Стронс на мгновение задумался. - Я вижу, что вам необходимо передохнуть. Мои люди проведут вас в соответствующую комнату.
Как видно Стронс нажал, что-то на столе, поскольку в дверях появилась его служащая, занимавшаяся слугами Стронса, устройством его личных помещений, а также приёмом личных гостей и особо важных вербуемых. Она занималась Милтенеттой и Лионтоной. Она попросила знаком следовать за ней, и вскоре Клеррарты оказались в достаточно просторной и весьма роскошной комнате.
- Что делать, Лионтона? - Проговорил Веррэт, медленно садясь на диван и хватаясь за голову, когда они остались одни.
- Нечего делать. Он оставит завещание, мы его заберём и уедем.
- Ты так спокойно говоришь об этом?! Пойми, что означает то, что он знает обо мне...
- Я понимаю, но подумай и о том, что он не тот человек, который станет оставлять завещание человеку только для того, чтобы... свалить его после этого. Понимает он и то, что, обладая его завещанием, ты не станешь разоблачать его детище.
- А что может помешать ему оставить ещё одно завещание?
- Попроси его ознакомить тебя с его страной, может даже людьми.
- Это займёт слишком много времени... - Веррэт осёкся. - И это мало что поменяет.
- Ты не знал, что так может случиться?
- Знал. Но я не думал... Лионтона, - заговорил он сдавленно, - Лионтона, дай мне собраться с мыслями... Подожди. - Он опустил глаза и закрыл их ладонями. Лионтона села в кресло напротив него и тоже стала думать, как теперь будит выглядеть их игра.
Веррэт переменил позу только через полчаса, на протяжении которых он сидел абсолютно неподвижно. Подняв голову, он сказал:
- Предположим, что старик говорит правду. Чем он рискует, поступая так? Ничем. Так или иначе, но он всё равно не может жить вечно. А если нет, то для чего? Чтобы иметь уверенность, что я ничего не предприму против него?
- Но ты ничего не предпримешь против него и без этого.
- Я знаю... Но, может, старик желает иметь ещё одну линию защиты.
- Я думаю, что это уже излишне.
- Лионтона! - Резко закричал Веррэт. - Перестань говорить мне об этом каждую минуту!
- Хорошо, но всё же что же ты решаешь, в конце концов?
- А что думаешь ты?
- Я считаю, что Стронс говорит правду. Конечно, возможно, что он подготовил нескольких приемников, но я думаю, он не станет их всех по очереди везти сюда.
- Но они могут быть и отсюда.
- Несколько человек? Не думаю...
- Да, да, ты права, это опасно для его дела. Но что же нам всё-таки делать?
- Нечего делать. Мы можем только ждать, когда Стронс вызовет нас к себе снова. В конце концов, ты затеял это дело и теперь у меня спрашиваешь, что делать?
- Я?! - Веррэт спросил это так, словно услышал жуткую нелепость. - Как же так...
- А кто писал требования за Элэйю?
- Лионтона, подумай, после того, что разгадал Стронс...
- Но ведь ты и только ты натолкнул его на эту мысль!
- Перестань, Лионтона. Как его можно натолкнуть на какую-либо мысль? Это же невозможно.
- Не знаю. - Ответила Лионтона спокойнее, чем говорила до этого. - Хорошо, не будем ссориться. Мы должны получить завещание и вернуться к своим делам в Ликсондонэт.
- К своим делам... Как?! После всего этого...
Лионтона не ответила, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Конечно, она не воспринимала всё происшедшее так болезненно, как её муж и это помогало ей не утратить здравого смысла в мыслях. Но всё-таки было как-то не по себе. Никто, и тем более этот человек не должны знать того, что они услышали не больше часа назад. На этом лежало табу. Но, в конце концов, что это фактически меняло? Из Илитерского океана Стронс никуда не денется, а это означает, что у них Отонов (Клеррартов) сведения, с помощью которых они могут погубить все замыслы Стронса. Правда и у самого Стронса в руках сведения не менее слабые. Но, во-первых, их он ещё должен доказать, а во-вторых, должны найтись люди, которые очень сильно желают свалить Веррэта и кто это может быть пока понятно плохо. (Справедливости ради нужно отметить, что подобного рода сведенья не всегда нуждаются в абсолютно чётких доказательствах, а люди, страстно желающие крушения Веррэта, вполне могут объявиться в любую минуту, учитывая его молниеносность в делах.) Пока Лионтона думала над всем этим, Веррэт также пытался представить себе все возможные последствия изысканий Стронса. Однако мысли его были смешены, он не мог собраться и беспрерывно кидался то в одну, то в другую крайность: либо он пытался уверить себя, и у него это порой получалось, что сведенья эти ничего не значат, либо, что он теперь полностью подвластен Стронсу. И для того и для другого всякий раз находились необходимые аргументы. Он не знал на чём остановиться, какие из аргументов сильнее и, быстро минуя промежуточные возможности, останавливался в одной из крайностей вновь и вновь, перебирая одни и те же положения. Он метался почти как в бреду. Но он не мерил тяжёлыми шагами пространство как обычно, все эти перекаты выражались лишь в бледности и напряжённых движениях левой руки судорожно теребившей волосы.
- Хорошо, Лионтона, - заговорил, наконец, он, измождёно поднимая голову. - Ты права. Делать нам нечего. Мне остаётся лишь надеется на то, что, когда-нибудь Артессоат станет моим и тогда я смогу не опасаться козней этого старика. Обратимся к Стронсу. - Веррэт тяжело встал и подошёл к двери. Постучал. На его стук пришла та самая женщина, которая привела их. - Мы желаем видеть Стронса. - Сказал ей Веррэт. На этот раз он не старался придавать своему голосу никакое из выражений, кроме того, которое звучало в нём само собой - покорное и усталое. Какой был смысл притворяться, если Стронсу всё известно? Женщина кивнула и Клеррарты пошли за ней. Войдя в кабинет Стронса, она оставила их.
- Как вы отдохнули, Клеррарт Веррэт? - Спросил старик своим новым тоном.
- Скверно. - Ответил принц хмуро.
- Ваши покои весьма уютны, Гионт Стронс. - Сказала Лионтона, чуть склонив голову. Веррэт пропустил эту реплику мимо ушей.
- Я рад это слышать и потому я предоставлю документы, в которых пойдёт речь о моём наследстве.
- Простите, Стронс, но как я могу знать не оставите ли вы других завещаний? - Лионтона гневно посмотрела на Веррэта, когда он произнёс эти слова.
- Соответствующие документы у меня в архиве, кроме того, в том, который я оставляю вам, вы сможете найти описание канала, по которому вы сможете с полной безопасностью для себя прибыть сюда. Как оговорено в документах. Вы сможете проверить этот канал и убедится в том, что он стоит мне немалых затрат и имеет большое значения для всего моего государства. Конечно, в определённых случаях он может быть либо закрыт, либо законсервирован и открыты новые пути, но в любом случае его значение чрезвычайно велико. Конечно, все те люди, которые причастны к управлению Артессоата будут в определённых случаях оповещены.
- Но они ничего не знают сейчас?
- Нет. Если я скажу, что в этом государстве не должно быть известно о том, есть ли у меня приемник или нет, то вам станет известно уже слишком много. Ещё ни один человек не знал о моей стране столько, сколько знаете сейчас вы. Потому вот бумага. - Стронс открыл ящик стола и извлёк оттуда внушительных размеров тяжёлый лист, на котором его рукой был написан основной текст завещания. Под этим листом находились другие, содержащие в себе описания тех вещей, о которых говорил Стронс, а также описания некоторых так сказать поручений, связанных с Ленарией и позволявших создать некий весьма немаловажный для Стронса треугольник Ленария - Веррэт - Стронс. Веррэт быстро прочитал основной текст, Лионтона также взглянула на него, и они оба поставили под ним свои подписи. - А теперь, - продолжал Стронс, - я желал бы спросить у вас, Лионтона, что же вам стало известно в степях о том старом скотоводе, что дало возможность узнать вам обо мне столько немаловажного?
Лионтона была смущена вопросом, что было видно даже сквозь маску.
- Я узнала о вас достаточно случайно. В степях мне встретился один человек, он был уже стар, который как-то мне рассказал о походе Стеосов в пустыню. Этот человек был из того каравана, который взял меня из оазиса. Конечно, он не называл вашего имени, но он как-то очень странно сказал, что какие-то люди исчезли где-то далеко на юге.
- Понятно. Я предполагаю, что после вмешались вы, Веррэт?
- Да. Мне помогли мои связи на плоскогорье.
- Связи. - Стронс слегка усмехнулся. - Так значит, то были вы. - Не живым голосом произнёс он. - Хорошо. Я помню кое-какие странности.
Хотя намёки Стронса были обрывочны, а полная ясность сознания ещё не вернулась к Веррэту, он всё же догадался, что старик нарочно бросает ему крупинки знаний о своей стране и о том, какую роль он лично играет в ней. И на мгновение это поразило Веррэта: ведь те действия, после которых он пришёл к тому, что старый скотовод из степей и магнат-алмазовладелец - одно и то же лицо ему самому до этого момента казались ничтожными, и он никак не предполагал, что Стронс лично может о них узнать. Но, тем не менее, это было так. Или же этот старик сумел разузнать про всё до такой степени? Но это было уже совершенно невероятно.
- Я рад слышать, - заговорил Веррэт, обдумав всё это, на что, впрочем, ушло совсем немного времени, - что теперь вам известно о нас всё.
- Вы ошибаетесь. - Расчётливо произнёс старик. - Мне не известно то, что связывает вас?
- Я не понял вопроса. - Сказал Веррэт.
- Что вы этим хотите сказать? - Спросила Лионтона, живо заинтересованная разговором.
- Для меня остаётся загадкой то, что удерживает вас вместе.
- Я встретил Лионтону в одном из захудалых городков ваших родных степей.
- Я и Веррэт живём вместе, поскольку мы нашли друг друга. - Сказала Лионтона не без гордости.
В ответ Стронс лишь усмехнулся. Очевидно, он полагал, что Клеррарты просто не желают говорить об этом. Он был уверен, хотя и не абсолютно, что их отношения сложились на фоне раскрытия образа жизни старика, о котором, как видно, упоминалась в рассказе того человека, которого знала Лионтона. Правда, с определённого и весьма раннего момента сама Лионтона становилась уже не нужной, но Веррэт молод, а тогда был почти мальчик, и в последствии к этому делу присоединилось и некоторые другие причины. Возможно, что определённое влияние оказало и падение империи: Веррэту было одиноко, и он ощущал себя незащищённым. В дальнейшем Веррэт стал понимать, для чего ему может быть нужен такой близкий человек, каким для него была Лионтона. Но вот Лионтоне было известно слишком многое для подобного человека: ведь теперь Стронс понимал, что Лионтоне удалось на том допросе обмануть его, хотя выглядело это неправдоподобно; слишком часто Веррэт, как показывала слежка Стронса, советовался с ней. У них уже был сын. Конечно, неопытность, конечно, Веррэт - это не точная копия его самого и, наконец, Веррэт не бесплоден в отличие от Стронса. Не так давно (собственно говоря, это и толкнуло Стронса на его шаг) Стронс сам имел возможность убедиться, насколько сильно бывает неумолимое начало начал. Так что отношения между Клеррартами не могли поколебать Стронса в правильности поступка. Они отбыли незамедлительно: Стронс понимал, что в 'большом мире' его приемник оставил некую пружину, способную раскрыть его тайну и в случае задержки эта пружина запустит определённый механизм.
Клеррарты благополучно покинули секретное государство Стронса и когда позади остались все те люди, которые принимали участие в их перемещении, стало казаться, что всё происшедшее - дым, который рассеялся, но в дипломате с личными бумагами у Веррэта лежало завещание Стронса, и так и стояли в памяти его слова, его глаза - он сам. Ощущение были только поверхностным: мир хоть и перестал быть каким-то полупрозрчно-нереальным, каким он воспринимался по ту сторону гор и лесов, но от этого не перестало существовать то, что было сотворено там и именно это занимало все мысли Веррэта и пленило его. Хоть ни он, ни Лионтона не видели Артессоат впервые, только сейчас он обрёл для них объёмность - до этого он был лишь картинкой с тех фотографий, которые они с величайшим трудом вырвали из своего опаснейшего путешествия. Теперь же он обрёл объём и массу, а значит и силу. Они восприняли его и не как средство борьбы со Стронсом и даже не как то, что когда-нибудь станет их, а как часть той области мира, в которой они жили. Эта часть была едва ли не самой значимой, несмотря даже, на свою 'нереальность'.
До того как Веррэт с Лионтоной ехали с людьми Стронса они не разговаривали друг с другом, когда люди старика оставили их они говорили очень скупо, однако видно было, что всё происшедшее задело Веррэта куда сильнее, чем Лионтону. Веррэт старался прогнать навязчивые мысли, старался думать о флоте, но не мог. Лионтона глядя на него, начинала волноваться: не хорошо, если в Ликсондонэте всем будет заметно его подавленное состояние. И это в тот момент, когда он на самом взлёте!
- Устер, - заговорила она, когда они подлетали в Ленарии, - в каком состоянии ты оставил дела с флотом?
- Что? - Спросил он словно из далека. - А, с флотом... Он должен прийти. План учений уже разработан. Лер полностью согласен.
- Согласен... Что же тогда происходит?
- Происходит? - Веррэт непонимающе посмотрел на Лионтону. - Ничего. Совсем ничего. - Он понял, о чём шла речь, и совершил слабую попытку высвободиться из цепких лап мыслей о Стронсе. Больше они ничего не сказал, но слова Лионтоны достигли своей цели: он задумался о том, или, во всяком случае, пытался задуматься, над тем, что в Ликсондонэте он должен перед всеми предстать так, словно ничего не произошло. Для всех его дела идут блестяще. Но всё-таки как же это трудно! Эти мысли весь оставшийся путь боролись в Веррэте. В конце концов, в Ликсондонэте он сошёл с трапа, словно озабоченный своими ближайшими планами, но никак не угнетённый. Поднявшись в кабинет, он испытал немалое облегчение. Теперь, глядя на убранство своих покоев, на их общий артенанфильский тон, Стронс вместе со всем его государством показался ему окончательно не материальным, но, как и прежде, мысль эта была поверхностной. Здесь было просто легче собраться с мыслями, но всё равно Веррэт ещё не мог найти в себе силы приступить к делам, которых за несколько дней его отсутствия скопилось достаточное количество. За этими смешанными мыслями он почти не обратил внимания, как вошла Лионтона.
- Ещё сколько. Скажи мне, Веррэт, а кто такой Седьмой Реарит императора Вентара, ты мне никогда не говорил об этом.
Конечно и Веррэт, и Лионтона, хорошо понимали, что эта тема колышется между ними, но боялись заговорить о ней, и потому по всему телу Веррэта от этих слов пробежала дрожь.
- Седьмой Реарит... - Промолвил он, опускаясь в кресле. - Это нечто вроде ученика, тот человек, который ближе всех людей стоит к императору, обычно тот, которому он желает передать свою власть. Реариты - наиболее приближённые к императору люди и их шестеро. Сейчас это звучит так дико... Это всё словно из другого мира. И где он, этот мир? Ты слышала, что говорил Стронс обо мне? - Спросил Веррэт в прострации. Лионтона кивнула. - Получается, что он словно проник в самого меня и проник давно. И, - Голос Веррэт вдруг достиг поразительной силы, - ВСЁ ЭТО ПРАВИЛЬНО!!! - Рука Веррэта тяжело, с громким хлопком опустилась на полированную поверхность стола. Лионтона была испугана этой вспышкой и инстинктивно отошла к двери. Её муж стоял перед ней во весь рост, его тяжёлое кресло было отброшено в сторону окна, глаза его горели, руки дрожали. Ей он казался огромного роста, но во всём этот выражении силы сквозила слабость и беспомощность: огонь глаз застилал лишь их поверхность, глядя прямо в них, Лионтона увидела, что они кротки и боязненны, жилы на руках хоть и вздулись, но их дрожь выдавала не напряжение, а ужас. Оба простояли неподвижно глядя друг на друга почти три минуты, не зная, что сказать. - Это ужасно. - Пробормотал, наконец, Веррэт тем тоном, которому соответствовало увиденное Лионтоной выражение его глаз.
- Стронс как будто следил за тобой.
- Следил... Он словно сумел проникнуть во дворец. Это невероятно. Он говорит, как будто, что я - это он. Ты понимаешь?! - В глазах принца был безотчётный, первобытный ужас.
- Потому он и сделал тебя приемником... - Пробормотала Лионтона.
- Сделал. Разве ты не понимаешь?! Ведь...
- Да. Я знаю. Всё то, что он узнал о тебе - правда. Но что с того?
- Нет, нет, не то! Я - это Стронс! Стронс - это я!
- Стронс? Веррэт, но ведь это же ещё не всё!
- То есть как? Я не понимаю тебя... - Глаза Веррэта не находили места.
- Ты же не можешь быть копией Стронса.
- Это ужасно, Лионтона, это ужасно. - Веррэт не заметил фразы Лионтоны. - Ты понимаешь, этот человек... этот человек... Он пожирает других. Пожирает... Хищник пожирает тело, а этот - душу. Это ужасно. Я, я старался избегать его, не поддаваться влиянию, но понял, что это бесполезно, если он... - Веррэт говорил отрывисто, измождёно и на последней недосказанной фразе он тяжело опустился в кресло.
- Веррэт, я люблю тебя. - Пробормотала Лионтона, понимая, о чём говорит её муж. В ответ он недоверчиво поднял на неё глаза.
- Я знаю. - Сказал он после раздумья. - Может быть, я ошибаюсь, но если я прав, то что-то ещё имеет смысл. - Он вновь пристально посмотрел на неё. В его лице, позе, напряжённом положении рук была видна, изматывающая, тяжёлая работа ума, переворачивающая все свои действия. - Подойди, Лионтона. - Сказал он окрепшим голосом, когда его мысли прояснились. Она подошла и положила руку ему на голову. - Я понимаю, я понимаю, что ты, ты - это всё что есть. Ты и наш сын. - Он страстно прижал к себе её руки. Стронс, Гольвард, Ленария, флот, Лер - это всё не то! Ты, мы с тобой здесь, в этих стенах, которые я возвёл во имя Олтилора и для Лера, в окружении враждебного города, в непонятной стране и чужом, жутком мире, мы - одни. Одни и сами за себя. Ничего больше.
- Да, Веррэт. Мы должны быть вместе.
- Это одно, одно из того, что НАШЕ. Вавитонки, Стронсы, Олтилоры могут внедряться куда угодно, но только не сюда. Не сюда, Лионтона. - Он крепче сжал её руки и медленно поднялся.
- Мы - это всё. - Тихо и уверенно произнесла Лионтона.
- Да, да да! Мы, мы - это мы и никто не больше, не Стронс, не Олтилор, не Лер. Никто! Ты понимаешь, никто! - Он подхватил её и поднял с восторгом в воздух. Значит, мир что-то ещё значит! Значит не всегда есть тот, кто сильнее, выше и хитрее! Значит, что-то есть ещё. - Это внезапное открытие озарило Веррэта, словно перевернуло его в этот миг. Он чувствовал, что соединился с Лионтоной, слился с ней, и в этом соприкосновении возникло нечто новое, может ещё не до конца понятое, пусть даже неведомое, но - своё. И это было главное. Поблёкший мир вновь обрёл цвета, он вновь наполнился смыслом, как высохшее русло в пустыне - водой. В нём появилось то, о чём раньше они не думали, а если подобные мысли и посещали их, то они не придавали им значения, во всяком случае, такого, как сейчас. В этот момент их собственная жизнь, то малое, что осталось у них, и было не подвластно никому, внезапно из небольшого угла почти вчера прекрасного, но обращённого в прах дворца, обратилось в новый дворец. Кто знает, какой из них двоих был лучше! Однако теперь они знали, что их новая обитель построена не на сомнительных и зыбких целях, а на надёжном и прочном фундаменте и они были убеждены, что этот фундамент никогда не будет разрушен. Иначе, что-то должно было быть выше того, что они чувствовали в этот миг, а они не могли допустить мысли, что это возможно, ибо в их жилах в эти минуты билась сама ЖИЗНЬ.
III. Гулу
Нежные, мелодичные, но вместе с тем суровые и даже несколько тяжёлые звуки разносились над древней столицей Вамы, а теперь и Валинтада - Гулу. Это били Большие Часы на главной башне Адмиралтейства. Они отбивали десять утра - обычно именно в это время здесь начинались все важные заседания. Так было и сейчас: на заседание собирался парламент Валинтада. Как и во всех таких случаях, вместе с парламентом собирался на заседание и высший совет страны - Рондестерт, который составляли девять личных советников ютса, Рондестров. Когда-то такой совет возглавлял Вамскую республику. Его название означало 'Адмиральский совет', а Рондестры также именовались 'Великие адмиралы'. Времена изменились, совет был в своё время свергнут, а потом почти через полвека возрождён Вавитонком, правда, несколько в ином обличие, но и сейчас этим людям Всемогущий Ютс доверял больше, чем всем прочим людям, входящим в обширное правительство могучего государства. Они доносили до его сведения известия со всех уголков его необъятной 'трансокеанской' державы, то есть с половины мира, но также выполняли и множество прочих поручений владыки. Под их руководством и надзором находился Парламент, нелюбимый Вавитонком, министры - 'могучие марионетки', полномочные послы из самых разных стран - 'пальцы' или 'щупальца' ютса; они оказывали огромное влияние на безграничную армию Валинтада, на его непобедимый флот, наконец, даже на вездесущий ЦУВР. Они могли своим словом, сказанном, конечно, за закрытыми дверьми, отменить решение любого министерства, приказать переместится армиям, заставить каждого из депутатов сказать нужное слово и принять нужное решение, ни одно из многочисленных государств долины Лорона - обширнейшего и богатейшего поста Валинтада в Лоронском регионе не осмеливалось перечить ни одному их слову, и даже деятели далёкого, могучего и малодоступного Южного Союза вынуждены были считаться с их мнением. Их влияние на мир и на его жителей было ограничено только одним: волей самого ютса. Они были, его советники, его посредники, его надёжнейшие исполнители. Они были его девятью тенями и беспрекословными носителями его воли - милостей и гнева, по всему миру. О них ходили легенды, порой проникая и в Южное Полушарие. Этих людей боялись и им завидовали. Если сам ютс миллиардам своих граждан казался понятным и почти простым, то за этими людьми прочно утвердилось звание 'теней' в отдельных, отдалённых странах на границах империи они были почти 'потусторонними'. Но едва ли у кого-то вызывало подозрение, что эти 'тени' так близко соседствуют с 'простым' ютсом.
Заседаниям парламента часто предшествовало совещание Рондестров с ютсом, так было и на этот раз. Все десять человек собрались в отведённой для этих целей комнате. Это помещение не было залом с величественными, золочеными колоннами, это не была даже комната с богатой отделкой: оно ничем не отличалось от остальных. Это была довольно просторная комната, где могли свободно разместится десять человек почти без украшений. Освещали её круглые неоновые лампы, посередине стоял продолговатый, внушительных размеров, полированный, но простой стол и вокруг него были расставлены обычные стулья. Напротив двери садился сам Всемогущий ютс. Как правило, Рондестры приходили раньше него. То же было и на этот раз. Каждый из них подготовил достаточно подробный отчёт о своих действиях и Вавитонк, как им было известно из прежних встреч, уже читал это. Теперь предстояло переговорить о наиболее важных пунктах дел половины мира. Бесспорно, что весомая часть как бесед, так и отчётов была повещена делам, затрагивающим отношения в Лоронском регионе. Так было всегда: на протяжении уже более чем половины века Ваму и окружающие её страны, теперь объединённые в Валинтад, этот регион интересовал больше, чем все остальные части планеты: ведь на его долю приходилось больше трети её населения. Однако теперь в отчётах Рондестров стало появляться всё больше намёков на то, что этот регион каким-то, ещё не вполне ясным образом, связан с другим регионом планеты, который до самого последнего времени был достаточно обособлен от прочих её частей и заключал в себе четверть её граждан и бездну природных ресурсов. Этим регионом было Велико-Анкофанское плоскогорье. А одним из намёков на существование его связи не просто с остальными частями планеты, а именно с Лоронским регионом, и не просто с Лоронским регионом, а конкретно с Олтилором, был артенанфилец, то есть человек уже фактом своего рождения хоть и не прямо, но, по крайней мере, косвенно связанный с пресловутым плоскогорьем, Уполномоченный по делам Олтилора в крупнейшей стране мира - Ленарии, владелец заводов в Тиэнэе и Лииветсе, а также на Яоринском архипелаге и ещё в десятке стран, Отон Устер. И ютс и Рондестры планировали посвятить этому человеку несколько минут во время обсуждения.
- Относительно наших действий на Велико-Анкофанском плоскогорье я хотел бы отметить, что в этом направлении у нас имеется гораздо больше трудностей, чем у Валинтада. - Сказал один из Рондестров.
- Вы имеете в виду гражданскую войну в бывшей Артенанфильской империи? - Спросил другой.
- Да, кроме того, у Олтилора, точнее у капиталистов с Олтинского плоскогорья имеются относительно давние связи с некоторыми из стран того региона.
- Я полагаю, - прервал их ютс, до этого почти всё время молчавший, - Что эти связи если и имеют значение, то весьма небольшое. Их и экономическая и политическая стороны весьма слабы. Я просматривал отчёты и сделал вывод, что некий Отон Устер зашёл дальше других в определённых делах.
- Вы полагаете, что его связи с бежавшими аристократами настолько серьёзны?
- Я считаю, что некоторое количество артенанфильцев прибывших в Олтилор в последние годы может ему пригодится. С нашей же стороны гражданская война в особой области нашей страны, то есть бывшей Артенанфильской империи, во-первых, затрудняет наше продвижение на восток, а во-вторых, настраивает против нас население плоскогорья. Во всяком случае, его западных частей. Это всем известно. - Он задумчиво оглядел Рондестров и добавил: - всем нам. У кого-нибудь есть кое-какие предложения на этот счёт?
- Я полагаю, - заговорил один из Рондестров, - что проблема гражданской войны не может быть решена сейчас, поэтому нам необходимо искать иные пути.
- У кого есть ещё предложения?
- Я полагаю, что мы не можем ни остановить, ни ослабить войну в ближайшие сроки. - Сказал другой Рондестр. Остальные выразили согласие.
- Прекрасно. Я тоже так думаю. Мы слишком глубоко внедрились в ту неприятную область. А Олтилор желает внедряться в другую и весьма приятную для него. - Вавитонк усмехнулся. - Нам необходимо развить слабые стороны позиций артенанфильцев в Олтилоре. Ведь мы не можем остановить войну в Артенанфилии.
- Что вы думаете на счёт Отона Устера? - Спросил до сих пор молчавший Рондестр.
- К нему это относится в первую очередь. - Ответил Всемогущий Ютс.
Конечно, Вавитонк на этом не прервал заседание, но дальнейшие обсуждаемые вопросы уже не имели отношение к Отону Устеру. Заседание парламента было назначено на пять часов, и Вавитонк с Рондестрами должны были на нём присутствовать. Достаточно часто перед заседанием Вавитонк беседовал с депутатами парламента. Делал он это не в официальном порядке: он не помнил случая, когда он вызывал депутатов к себе: излюбленным местом его бесед был ресторан Адмиралтейства, а также некоторые из его коридоров. К нему в этих местах уже давно привыкли, всем было известно, что он не любит, когда вокруг никого нет, и что окружающие обращаются как на официальных выступлениях. Конечно, Вавитонк не желал получить какие-то сведенья ни о происходящих событиях, ни даже о самих окружающих людях: главным образом он общался со всеми этими людьми только для того, чтобы в душе посмеяться над ними: над теми, кого он не уважал. Он знал, что и они и министры, правда, в меньшей степени, раболепствовали и пресмыкались перед ним если не открыто, то в глубине души и за это питал к ним отвращение. Он знал, что они готовы были доносить друг на друга, ссорится, грызться прикидываться принципиальными и любящими народ только ради того чтобы добиться от стоящих выше них инстанций, (то есть во многом от него самого) больших привилегий, постов, наград, (на которые, кстати, ютс был скуп), наконец, денег и потому он презирал их и никогда ни в чём им не доверял. Он мог бы разогнать весь парламент, поскольку его функции могли бы быть разделены между Рондестертом и некоторыми другими правительственными органами, ниже рангом. Парламент был послушным, большим и не нужным орудием в руках Всемогущего Ютса. Рондестерт прекрасно справлялся с деталями в управлении им. Однако общее устройство государства требовало парламент. Революция одиннадцать тысяч шестьсот двадцать четвёртого года в Ваме, которая, конечно, являлась стержнем Валинтада, создала этот орган и подняла его почти на самый пик. Уже одного этого было достаточно, чтобы сохранить парламент в том виде, в котором он существовал. Во время революции парламент для всех был чем-то новым и прогрессивным, и это чувство в Ваме сохранилось до сих пор, остальные страны, входящие в Валинтад в лице парламента видели своё лицо в общей картине этого государства. Только создавая Валинтад, Вавитонк приложил все усилия, чтобы этот орган служил ему чем-то только чуть большим, чем украшением. Конечно, украшением государства, а не его личного. Ему не нужно ничего подобного. Глядя на парламент, он в глубине души сжимал зубы.
Непосредственно перед заседанием, после разговоров с несколькими из депутатов, Вавитонк ещё раз задумался о том, что добыли Рондестры. В мире, наполнявшимся на этот раз почти до краёв взаимной ненавистью это было не так мало. Не мало потому, что становилось ясно, что рано или поздно ещё девственное плоскогорье станет одним из важнейших театров борьбы. Правда, не её фронтом, на фронте, то есть в океанах и в Лоронском регионе, стороны достигли определённого равновесия и необходимы очень мощные причины, чтобы его поколебать. Подобных причин ютс не видел. Зато ни о каком равновесии на Велико-Анкофанском плоскогорье в ближайшее время говорить не придётся. Для внедрения туда Олтилор имеет гораздо лучшую базу, чем Валинтад и потому союзу капиталистов необходимо помешать. Обдумывая как это можно было сделать лучше, Вавитонк чрезвычайно быстро пришёл к выводу, что наиболее уязвимой целью служил Отон Устер. Он обратил на него внимание и раньше: несколько дней назад, когда читал отчёты своих агентов, внедрённых в те места. Однако теперь это стало совсем очевидно, более того, Вавитонк стал плохо понимать смысл его действий: он действовал словно вслепую, совершенно пренебрегая тем, что в ближайшее время грозило завертеться над блаженным плоскогорьем. Он был словно отбившийся от общей стаи хищник, но вот только как он не мог понять того, что своими действиями он может помешать и другим, прочей стаи? Куда смотрит стая, её вожак, Высшая Ассамблея? Или... Да, конечно, Всемогущий ютс напряг свою память, чтобы из бездны событий случившихся в последние годы извлечь на поверхность, казалось, самое незначительное: Устер крайне поспешен в своих действиях. Высшая Ассамблея просто не успела уследить за ним, к тому же он её уполномоченный в Ленарии. А может быть, там просто не понимают того, о чём он говорил с Рондестрами не далее, как несколько часов назад? Может быть там, мысленно ссылаясь на старые, правда, достаточно слабые попытки, наладить контакты с Велико-Анкофанским плоскогорьем, на свою относительную близость к этому региону, на отсутствие перед собой региона объятого гражданской войной как это было с Валинтадом, полагают, что его действия смелы и безвредны? Может быть, в силу этого члены Высшей Ассамблеи полагают, что они далеко впереди и им всё дозволено, и Устеру, буквально в последние дни создавшему в основном из бежавших артенанфильских аристократов настоящую коалицию и заложившему некоторое строительство, стало быть, тоже? Вавитонк, усмехнулся, думая так: в Олтилоре пожалеют, что допустили это, не удосужившись составить чёткого плана наступления на плоскогорье. Только вот не нужно предупреждать его об этом раньше времени. Пусть пребывают в самоуверенном неведении, а когда они поймут в чём дело, надо будит сделать так, чтобы было уже поздно.
Зал, наполненный голосами тысячи трёхсот семидесяти пяти человек, гудел как потревоженный улей. Рондестры уже занимали свои места на возвышении над ним. Не хватало только одного человека, и когда он придёт, голоса смолкнут, Рондестры приступят к своим обязанностям на заседаниях и улей превратится в послушную и бездарную машину. Будут выступления, будут поправки, Рондестры будут предоставлять право голоса тому и другому, вносить некоторые замечания, а ютс почти безразлично сидеть на своём месте. Потом он встанет и скажет несколько слов, в крайнем случае, предложений. Скажет обрывисто и небрежно и в этот момент ни один человек из зала не посмеет шевельнуться. Заседание окончится, решение будит вынесено.
Вавитонк знал, что то, о чём он думал между беседой с Рондестрами и заседанием парламента не будит обсуждаться депутатами, поскольку никаких соответствующих указаний Рондестрам он не давал, а своих мыслей им для этого не хватит. Когда начались выступления, Вавитонк, скучая, сидел на своей трибуне, рассеянно слушая выступающих. Они говорили скучно, длинно и почти бессодержательно. Речи некоторых из них касались тех регионов Валинтада, представителями которых они являлись, другие говорили о роли 'своих' областей во внешней политики Валинтада, общую мысль третьих было вообще трудно уловить. Вавитонк знал всё это и без них. Он знал, что то, что они предлагали исполнить невозможно, а если и возможно, то не нужно. Так было почти во всех случаях, а о тех, к которым это не относилось, Вавитонк говорил несколько слов в конце заседания. Но когда показался один человек, внимание Всемогущего Ютса несколько пробудилось: из зала медленно, горделивой, полной достоинства поступью вышел старый вамский адмирал. Таких людей в парламенте, в отличие от Рондестерта, где было четверо адмиралов, было, в общем, не много и этот человек, достаточно редко появлявшийся на заседаниях, представлял исключение. Вавитонк знал его с давних времён, никогда не видел без военной формы и сам его облик напоминал ему просоленные корабли и океанские ветры. Ему было семьдесят пять, и он участвовал ещё в войнах в Лоронском регионе, а также во всех последующих и принимал самое непосредственное участие в деятельности подпольного общества 'Свободный Гал', результатом деятельности которого стало создание Валинтада и крушение Артенанфильской империи. Однако в Валинтаде он не занимался политикой. Несмотря на возраст, он всё ещё находился на службе и хоть и не воевал в артенанфилии, поскольку это была суша, сражались там главным образом эзэанейцы и альтонцы, потому что они охотнее всех шли в те места, но нередко к нему обращались за советом насчёт сражений в реках и озёрах той страны, которые нередко были по размерам подстать морям. Кроме того, он ведь имел опыт из Лоронского региона и в сухопутных сражениях. Вавитонк, взглянув на краткий перечень речей депутатов, понял, что этот человек затронет в своей речи внешние отношения Валинтада.
Он говорил ясно и чётко. Вавитонк слушал его внимательнее остальных. В своей короткой речи он говорил о взаимодействиях жителей артенанфилии с жителями относительно близкого к ним плоскогорья, и эта тема затронула мысли владыки уже третий раз за день. Более того, речь адмирала, хоть и не касалась никаких конкретных лиц с плоскогорья, но натолкнули Вавитонка на интересные мысли насчёт самоуверенного Устера. Всемогущий Ютс решил, что этот конец щупальца вытянут слишком далеко и должен быть отрублен. Но только Устера поставить на место должен и он и Высшая Ассамблея одновременно. Иначе какое же это будет отсечение? Таким образом, помимо прочих мыслей оставленных на этот вечер Вавитонка заняла ещё одна.
Уже к концу заседания у Вавитонка стали вырисовываться кое-какие мысли. ЦУВР, безусловно, располагает кое-какими связями в среде, где которой Веррэт затевает свои дела. Используя это и ещё совсем недавнее положение Артенанфильской империи по отношению к Олтилору, а также, умело заостряя внимание на богатстве Устера, его стремительном росте и размах, с которым он внезапно начал дела на плоскогорье можно многого добиться. Необходимо только придумать систему, в которой все эти компоненты сложатся в нечто цельное.
- Я понял ваши мнения. - Сказал ютс после одной из речей, вставая. - В Рондестерте эти вопросы будут обсуждены и подготовлены к рассмотрению. - Вавитонк всегда начинал свои заключительные слова именно так. - В данный момент я полагаю, что... - Он кратко сказал о некоторых положениях затронутых в речах депутатов, несколько раз упомянув Рондестерт. - ...Вы также затрагивали вопросы, посвящённые нашим позициям в Локросском океане и на данный момент, мне кажется, что, несмотря на возможное скорое усиление флота, поддерживаемого Олтилором, какие-либо перестановки в нашем флоте были бы нежелательны. - Вавитонк рассказал несколько более подробно своё мнение о позициях своей страны на море. - Эти вопросы должны были быть более тщательно согласованы с Верховным Адмиралом Валинтада Веулром Дигном Гайнром. - Наши взаимоотношения с представителями Южного союза по вопросам о перераспределении некоторых ценностей вывезенных артенанфильским дворянством из своей страны семь лет назад нельзя считать завершенными и потому я предполагаю указать на наши последние действия и определённые связи... - Кто мог подумать, что этой фразой Вавитонк вступил на первую ступень осуществления своего плана на счёт Отона Устера?
После речи ютса выступило ещё несколько депутатов. Один из них напрямую говорил о том, что происходит на Велико-Анкофанском плоскогорье. Он говорил о возможностях. Он говорил о том, что четыре из пяти проходов в эту огромную область мира находятся в руках лилионтических стран, он говорил много и говорил твёрдо, воодушевлёно. В его голосе была сила. Однако ютсу не нравилось его выступление. Он лениво смотрел на спину говорящего и думал о своём. Старый адмирал говорил лучше. Он был более краток, и у него было меньше расплывчатых фраз. Этот же, хоть и бесспорно знал кое-что о плоскогорье, но, как видно, в основном теоретически. Он разобрал в своей речи историю связей плоскогорья с остальным миром, говорил о каждом из естественных проходов на него в отдельности, сравнивал их, перечислял недостатки и достоинства. Говорил также и об Олтилоре. Он приостановился и оглядел зал. Вавитонк понял, что сейчас говорить о роли Отона Устера - слишком рано, но что он мог сделать, если мысли о том, как прекратить его деятельность пришли Всемогущему Ютсу в голову только в этот день? Как он мог предотвратить подобный поворот событий заранее?
- Я понял ваше мнение. - Сказал Вавитонк, вставая на своей трибуне, когда депутат сделал паузу. - Я, и всякий, кто смотрел на карту, видел, что именно пятый проход, находящийся под контролем капиталистов со времени их возникновения, наиболее удобен и близок к центрам цивилизации. Понятно, что капиталисты это также понимают и не заставят себя долго ждать. - В течение всего времени, пока Вавитонк говорил, это несчастный выступающий не в силах был решить: повернуть ли ему голову в сторону владыки или остаться стоять так же как и во время речи. Ютс между тем вышел из-за трибуны и, обойдя её, стал спускаться. Его шаги громом отдавались в голове депутата, и этот гром уже на четвёртом раскате передался всему парламенту. Без малого тысяча триста семьдесят четыре пары глаз были устремлены в одну точку. - Я думаю также, что все в этом зале понимают о возможных связях деятелей плоскогорья и тех, кто сражается против нас в Артенанфилии, но вот о связях последних и Олтилора остаётся только догадываться. Я полагаю, что о них мы ещё не располагает достаточной информацией. Также нам не следует забывать о существовании интересов Южного Союза в этом регионе и его связях. Вам всем известно, что из существующих в мире политических сил именно Южный Союз имеет наибольшие достижения в этом регионе. Поэтому, на данный момент, именно развитие отношений в этом направлении может быть наиболее плодотворным. - Депутаты замерли, услышав это. Выступавший понял, что заканчивать свою речь не нужно. Вавитонк сказал совсем не то, о чём он намеревался говорить дальше. - Продолжайте. - Небрежно сказал ютс, возвращаясь на свою трибуну. Эти слова вывели депутата из лихорадочного оцепенения. Он промолвил что-то, чем закончил свою речь, и спустился в зал, дрожа от случившегося. После этого один из Рондестров, обведя взглядом парламент и найдя в нём лишь выжидающие лица, объявил об окончании заседания, несмотря на то, что не все депутаты ещё выступили. Ютс поднялся, сухо поблагодарил всех и задумчиво направился к выходу. Выходя, он встретился с одним из Рондестров и передал ему, что всё было сделано правильно. Кроме этих нескольких слов он не сказал больше ничего. Он чувствовал неприязнь и желал поскорее покинуть это здание, которое он давно уже счёл никчёмным. 'Эти людишки воображают, как всегда, что они что-то из себя представляют. Чем-то правят, что-то делают'.- Злобно, почти вслух подумал он, выругавшись про себя и садясь в свой автомобиль. Однако если не такие, то похожие на эту мысль чувства у Вавитонка появлялись после каждого заседания и потому на этот раз они не представляли ничего из ряда вон выходящего. Широким шагом выйдя из здания он поехал к себе в официальной машине, которую не любил, но обстановка требовала того.
Вернувшись в свой чёрный кабинет, он сумел собраться с мыслями и подробнее обдумал свой план насчёт Устера. Конечно, необходимо ещё кое-что выяснить на счёт людей Южного Союза и подробнее узнать о том, что именно представляют собой начинания этого стремительного магната на плоскогорье, но, в общем, что делать уже ясно.
IV. Ликсондонэт
- Мне кажется, что твоя последняя поездка в Энээст выглядела несколько странно: ты просто бросил здесь всё, сказал, что у тебя остались ещё там дела, и уехал. Какие у тебя там могут быть дела, когда ты затеял всё это здесь? - Так говорила Лионтона, поднявшись после завтрака в кабинет Устера вместе с ним. - Даже мне ты толком ничего не объяснил. - Закончила она, садясь в кресло напротив его стола.