Runa Aruna :
другие произведения.
Лучшая поэзия Самиздата (2)
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Комментарии: 66, последний от 12/06/2012.
© Copyright
Runa Aruna
Размещен: 04/02/2006, изменен: 08/07/2011. 26k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
,
Литобзор
,
Критика
лучшая поэзия самиздата
Скачать
FB2
Аннотация:
вторая подборка. двадцать стихотворений (со ссылками на разделы авторов). первая подборка -
здесь
. продолжение следует.
Продолжаем читать хорошие стихи. Вторая двадцатка.
Первая подборка лежит
тут
.
XXI.
Игра в дурачка
"Господь не любит глупых"
Экклезиаст
Разбегается листва из-под ног,
отработанный уже материал.
Вот и радости не стало, сынок.
Разбазарил, раздарил, растерял.
Вечер, площадь. Ветер зол. Ни души.
Xоть на миг раскрепостись, попляши,
погоняйся за листвою, пока
ты свободен для игры в дурачка.
Я встречал тебя везде. Ты был рад
попадаться на глаза. Словно знак
препинанья, останавливал взгляд
в центре строчки полустертых зевак.
Был назойлив, говорлив и нелеп.
Не просил ни на вино, ни на хлеб.
Разгораясь от кивка, от плевка,
"Радость, радость," - несся крик дурачка.
Недоумочному радость дана,
как рябина снегирю в январе.
Ни обида, ни тоска, ни вина -
козырные дамы в нашей игре, -
неспособны разыграть дурачка,
а как выпадут вина, и тоска,
и обида - тут последний балда
не избегнет поумнеть навсегда.
"Радость, радость".. Отчего же давно
в блеклом воздухе не носится твой
птичий клекот, и небесное дно
не танцует над твоей головой?
Небом избранный, шалун, егоза,
спотыкаясь, опускаешь глаза,
но мерещится повсюду она,
словно к роговице прикреплена, -
на скамейке, на балконе, в толпе,
в непроглядной подворотенной тьме -
дама в черном, что досталась тебе,
и когда-нибудь, да выпадет мне.
Мне-то проще, - я, как мышь цвета беж,
в лабиринте веры спрячусь... Тебе ж
остается мерить мелким шажком
площадь эту, не подняв головы
на прохожего, который, увы, -
слава Богу, - не рожден дурачком.
(c)
Ashsa
XXII.
* * *
В декабре в России пакуют мешками пух,
Рубят ёлки, кормят из рук белоснежных мух,
Лепят баб, и прошлое перетирают в труху.
В декабре Россия считает своих старух,
Роковым числом ранит память и режет слух,
Отзываясь болью в груди и бессильем - в паху.
В декабре есть отличный повод уйти в запой:
Как-никак - сорок лет, и двадцать из них - с тобой,
Только с Музою дольше (попробуйте спать втроём).
Меж столом и вечностью двигаюсь, как слепой:
Можно жить на ощупь, но выжить - только с толпой,
Потому что нельзя быть сразу рабом и царём.
Я всё реже плачу, всё чаще собой плачу
Палачу из прошлого: Хватит! Всё, не хочу!
Тормозни, ангелочек, у церкви, я здесь сойду.
Пусть последний нищий, припавший лицом к плечу,
За меня поставит копеечную свечу,
Ведь страшнее расплаты разлука в Твоём саду.
Говорят, что время течёт, как река, на юг,
Отражая слова и мысли, и всё вокруг,
Даже мёртвых людей, а вернее, их имена.
Почему на пороге смерти, вступая в круг,
Нас пугает младенца крик или яблок стук?
Неужели так хочется жить, невзирая на...
(c)
Валерий Прокошин
XXIII.
***
Обнищавшая до прозрачности,
Просадившая ветру золото,
Мнется осень, сбиваясь с чардаша,
Под ногами листвою молотой.
Заблудиться бы в этом воздухе,
Раствориться, забыть, раскаяться,
Замереть, опадая хлопьями
По закатной щеке чахоточной...
Пригубив янтаря из горлышка,
Снова в утро втереться горное:
Голубой траве - пенным облаком,
В южном сердце, по снегу, - профилем.
(c)
Крыся Квинто
XXIV.
Это название не проглотит даже синий кит
Оголенная грудь звонка. Долго
звоню.
--- Кто там?
Молчу.
Мама, почему ты родила
меня,
а не ребенка?
Нарисованные на песке люди.
Волны.
--- Что дальше?
Горы, леса, реки на блюде -
от этой еды не станешь
полным:)
Страдающая настольная лампа.
Светит.
--- Видишь кого-нибудь?
Оставь место для штампа
(и марки),
когда тебя не станет
на свете.
Радда Уранова
XXV.
***
Съедены яблоки, синее блюдце, с сеточкой,
оставшееся от них, вместе с трехмерным снегом,
падающим организмом многоклеточным,
сочетается идеально с предновогодним светом.
Не повторяй за мной, сказанное вполголоса,
иначе снова начнется движение Броуна.
Взгляд продолжается, после смыкания век, а волосы -
будущее шампуня, заколки или короны.
Все относительно - время и прочие емкости.
С клубком Ариадны кот играл и распутал.
Тесей заблудился, а позже нашли его кости,
не реактивный артрит, но смесь мела с грунтом.
Впрочем, смерть - это акт, не половой, но последний.
Сложно дойти до Бога, лучше открыть воду и слушать море,
записав "аутизм" в прошлогодней карте болезни,
листая страницы Библии или Торы.
Между одной декадой и новым годом,
прошли хороводы, бомжи, послы, волхвы.
Мы идем по мосту в роддом, мы оттуда родом,
завязать пуповины как гордиевы узлы.
Ной уплыл, посадив в ковчег борхесовский бестиарий,
когда Нед Ленд с Конселем ловили русалку.
Цвет ночи не голубой, а скорее - карий,
и Ариадна в слезах, разбивает прялку...
Игорь Кузнецберг
XXVI.
Ошейник
Когда-то на мне был красивый ошейник,
И я, повизгивая от счастья,
Терся о твои ноги.
Ты прогуливала меня, когда была в настроении,
А чаще говорила: "Место!" - и я шел к двери,
На жесткую подстилку из джутовой травы.
Ничто не вечно под луною:
Красивый ошейник превратился в петлю-удавку,
И я, наступая на брошенный поводок,
Затягиваю её все туже.
(с)
Юрий Шибаев
XXVII.
* * *
Знаешь, я по ночам что-то часто плачу,
А днем потихоньку снова учусь смеяться.
Знаешь, я прихожу к тебе - это значит,
Что я устал творить (или притворяться?..)
Знаешь. И все же - ну что тебе стоит? - слушай.
Я ничего не прошу. Но везде - все одно и то же.
Я докатился - вчера захотел продать душу.
Не сторговался. Хотелось загнать дороже.
И я незаметно снова схожу со сцены.
Очередь в кассу - люди сдают билеты.
Раньше за душу платили большую цену,
А я, дурак, не брал ни одной монеты.
Вот ведь какая выходит странная штука -
Этот чудак мне снова вчера приснился.
"Дай хоть кусочек!" - канючил, протягивал руку...
Я бы отдал - да, видать, совсем разучился.
Знаешь... Ну что ты там знаешь, откуда тебе-то
Знать, что мне снится и знать, где я был, где я не был...
А за душой у меня ничегошеньки нету -
Ветер и снег, теплый дом, и холодное небо.
(с)
Мэри-Энн
XXVIII.
....................
Муха - это такая часть света,
Где окна горят керосиновой лампой.
Кто-то машет мне: "Ужин стынет",
А я никуда не спешу от лета.
А я никому не пишу приветов -
Улицы без названья, чай с таком.
И дыни.. Такие вкусные дыни..
И живы, бабушка и собака.
(с)
Евгения Райзер
XXIX.
Осенние фрески
Если бледно-лазоревым, выцветшим,
словно глаза старика,
утро посмотрит в окно
(солнце нынче не вышедши),
небо вдохнёт облака
(чтобы стало светлее),
ветер неспешно примется клеить
вдоль перекрестий оконных
лето, отлитое холодом ночи
в сусальное золото листьев,
ты не подумай, что это... а, впрочем, -
кабы не осень в окошке, откуда б взялись те
две неизменные краски на русских иконах?
Это творёное золото, эта лазурь!
(охра, белила, да хром, да разбавленный кобальт),
всё на желтке на заквашенном, солнечном, ясном, как сурь
да по сырой штукатурке небесного купола -
оба
цвета с иконы. И рядится вечно
утро в бархат индиго, шафранную штофь.
Не всегда замечаешь, но оба исконных
отражаются в нас, ручейках быстротечных:
золотой - это счастье, а синий - любовь.
(с)
Тимофей Адвайтов
XXX.
***
ты моя зеленая поляна
мне бы только до тебя добраться
если мои крылышки дотянут
если я не поверну обратно
я с тобой как маленький ребенок
голый и обобранный до нитки
я дойду мне не попасть бы только
под обстрел очнувшейся зенитки
на тебе огромные воронки
у меня простреленная каска
мы не разбираем линий фронта
избавляясь от боезапаса
вновь свои зализываем раны
раньше это рассказал бы кто нам