Со мной это впервые. Я лежу в своей постели, но я не сплю. Мой мозг работает на 100%, я полностью ощущаю свое тело здесь и сейчас. Но одновременно с тишиной зимней ночи и плотностью одеяла, которые я чувствую мурашками на коже, я нахожусь в другом времени и пространстве. Какая из двух реальностей реальней, трудно сказать. У меня три пары глаз на два тела. Третья пара бестелесна.
Тяжелая, беременная вода Ганга, смешавшая в себе окись железа с глиной, движется медленно и ровно, согласно своему положению. Ее нагота прикрыта от посторонних глаз орнаментом из листьев, цветов и сора. Ее разнесло, раздуло, берег на той стороне ее одеяний лишь угадывается. Он, как заботливый супруг, обнимает ее стан своими руками, одетыми в киноварь, оберегая и защищая мать своего будущего дитя. Несколько величественных богинь с золотыми рогами, огромными, изогнутыми, как стволы священного пипала, разлеглись, утолив жажду, в ее волосах, лениво отгоняя надоедливых оводов кисточками хвостов.
Легкий ветерок стелется низко, намеком, едва касаясь тончайшего хлопка сари, ласкающего бедра и икры моих босых ног. Ткань моего платья вобрала в себя прохладу рук, с любовью выкрасивших его желтой охрой. Волосы мои забыли вкус платины, они цвета зрелости моей души, переплелись в пучке с запахом сандала. Мы держимся за руки. Клетки кожи твоей ладони сроднились с моими, сплелись молекулами. Нам не нужно смотреть друг на друга, нам важно смотреть в одном направлении.
Покой и любовь в моем сердце. Покой и любовь в твоей руке.
Прижавшись к моей груди, тихо и спокойно, как маленький Будда, спит в перевязи наш сын. И небо, расписанное шмальтой, королевской синью, проплывает над нашими головами бесконечным парусом. Я не могу развернуть картинку, не могу увидеть твоего лица. Но я вижу свое и этого достаточно, чтобы не ошибиться. Так счастлива я могу быть только рядом с тобой.
Мне сорок лет.
Так будет, когда мне исполнится сорок человеческих лет.
Мыслеобраз Љ 2.
Утро. Я сижу с ногами в стареньком, но любимом и страшно удобном кресле, знающем на ощупь все мои позвонки и привычки, и смотрю в раскрытое настежь окно. Его деревянные рамы принимают солнечные ванны, подставив еще не жаркому, только что проснувшемуся солнцу свои руки-ставни. Лето. Лен занавесок колышется, еле-еле, приветствуя новый день. Люблю этот старый живой дом, все в нем имеет свое значение и место, в нем нет ни одной случайной вещи, и этот чудесный вид, вытекающий, как молоко, из окна нашей мансарды. Я могу часами смотреть на маленькие аккуратные крыши, которые, как грибы после дождя, хвастаются друг перед другом, у кого нарядней шляпка. Твоя спина вписывается в пейзаж за окном так гармонично, что кажется, отойди ты в сторону, он потеряет всю свою перспективу. Но, ты любишь работать здесь, перед окном, в закатанных по колено парусиновых брюках, и поэтому за пейзаж можно не опасаться, он не потеряет своей законченности. В моих руках блокнот в кожаном переплете, туда я записываю свои и чужие истории, которые иногда толкаются в нетерпении, спрыгивают со страниц, желая быть рассказанными раньше остальных. Но, у каждой истории свой час, и они, доверившись мне, нехотя мирятся, и занимают свои места, кто на строчках, а кто между строк.
Телефонный звонок вырывает меня из ласковых рук фантазий и грез, которые всегда здесь, рядом, стоит только прикрыть глаза.
- Сиди, сиди, девочка, отдыхай, - ты идешь снимать трубку, дотрагиваешься до моего плеча.
Я улыбаюсь, зная, что ты не пройдешь мимо просто так. И ты, возвращаешься на секунду, коротким обратным движением, и, зарываясь в ёжик моей модной стрижки, целуешь меня в затылок:
- Обожаю твой запах! Девочка моя!
Ты говоришь по телефону с нашим сыном, он приедет завтра, он всегда приезжает на мой День рождения. Он так похож на тебя! И я не знаю, куда уж больше, но завтра я буду еще счастливее.
Мне исполнится 73 года.
Так будет, когда мне исполнится семьдесят три человеческих года.