Руна Ольга : другие произведения.

Сюртук Ожидания

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Говорят, однажды был случай, когда тень подняла с земли свою невидимую половину и, соединившись с ней воедино в долгом поцелуе, стала со спины дверью с замочной скважиной, а с лица единственным ключом, подходившим к ней всеми своими порами и привычками...
  Сюртук Ожидания.
  
  
  
  Лупастое белобрысое создание, щедро забрызганное солнечной кистью веснушками, восседало на Петькином крутом велике, и было абсолютно счастливо именно тем фактом, что раньше Петька не давал прокатиться, а тут - дал! Сам и предложил! С того-то дня и началась наша настоящая мужская дружба. Я перевернул фотографию и прочитал: - ФОТО НА ПАМЯТЬ ОТ МИХАИЛА ЗАХАРОВИЧА. Год и число.
  
  - Михаил Захарович, - сказал я, зачем-то, вслух и споткнулся на незнакомых буквах.
  
  Нет! Мы его так не звали. Никто не звал. Это было долго и неудобно.
  
  - Михал Захааарыч, - произнес я, и длинное "ааа" растаяло во рту забытым вкусом "барбариски".
  
  Мы думали тогда, что у него блат на "барбарисовой" фабрике, иначе откуда он их брал, "барбариски" эти? Но, самое подозрительно - восхитительное было даже не то, что они у него были, а то, что всем хватало. Ходили слухи, что у него волшебные карманы с двойным дном, как у Кио.
  
  Я отложил фотографию в сторону и перевернул картонную страницу старого взъерошенного фотоальбома. А ведь, если бы не этот ремонт, кто знает, когда бы он еще попался на глаза...
  
  Вот я с Петькой, в обнимку, стою на цыпочках, по-гусиному вытянув шею, чтобы получиться с ним вровень. Потом в один миг - раз! - и перерос его на целую голову! Вот с братом и Элькой, красавицей - воображалой, на которой потом женился Толик с соседнего двора. А брат переживал страшно, потому, как Элька была его первой любовью, и даже уехал в другой город учиться. С горя. Да и навсегда. Я перебирал свое детство, подписанное рукой Михал Захарыча с обратной стороны, и было мне странно хорошо и... немного грустно. Детство...
  
  - Надо все отсканировать, - думал я, складывая в стопочку черно - белые карточки, - И брату выслать на email. Обязательно, обязательно надо заняться!
  
  Перевернул еще одну толстую страницу и...
  
  Наверное, так чувствует себя тот, кто нечаянно нашел клад. Я сразу понял, что это. Узнал! По бумажному фантику, в которую она была завернута. Сам заворачивал! Берег. А потом вырос и... забыл напрочь. И если бы сейчас случайно не наткнулся - не вспомнил бы никогда... Неужели не вспомнил бы? Свою магическую пуговицу, подарок и талисман, значения которого толком не понимал, что и давало право тем больше это значение ей придавать.
  
  Грустно, да. Нет, не из-за пуговицы. А оттого, что забыл вместе с ней то время, что тянулось совсем иначе, себя в нем, а главное свои большие и важные вопросы, на которые так хотелось получить ответы. Но, как я не знал их тогда, так не знал и сейчас, по прошествии стольких лет. И даже думать забыл, жил себе, как живется, а ведь... половина пути уже пройдена...
  
  
  *
  
  Они всегда были вместе. Сидели на скамейке, шли в магазин, смотрели с балкона на голубей и кошек. Михал Захарыч и его Катенька. Отчества ее, беленькой, тонкой старушки никто не знал. Да и старушкой она становилась только когда улыбалась. Тогда все ее гладкое, прозрачное, почти девичье лицо с большими, глубоко посаженными светлыми глазами вдруг покрывалось сетью морщинок, больших и маленьких и от этого почему-то хотелось улыбаться в ответ.
  
  - Посиди в тенёчке, Катенька, - говорил ей Михал Захарыч, - А я пару снимков сделаю, солнце хорошее сегодня.
  - Хорошо, Мишаня, - и доставала из цветной тканевой сумки наперсток и иголку с ниткой, намотанной на деревянную катушку.
  - Как фиалки, Катенька, прижились? - спрашивали ее другие старушки без имен, Гавриловны и Кузьминичны.
  - Прижились, а как же! Вчера вот розовая бархатная зацвела, - отвечала она, - Больше не капризничает, привыкла ко мне.
  
  Иногда, Михал Захарыч выходил во двор с книжкой. И тогда мы, облепив скамейку и теннисный стол, внимали, затаив дыхание размеренному и спокойному его голосу, представляя себя то на плоту Кон - Тики, то в дебрях Борнео, смелыми и отважными героями, не страшащимися ни людей, ни стихий, ни самого чёрта.
  
  - Ты не устала, Катенька? - вдруг прервав чтение, спрашивал Михал Захарыч.
  - Нет, нет, читай, Мишаня! Что ж ты на самом интересном месте остановился?
  
  И он продолжал чтение на радость нам, а Катенька свое вечное рукоделие. Туда - сюда иголкой, стежок за стежком.
  
  Самое здоровское было то, что можно было попросить книжку домой и прочитать за ночь, забравшись с фонариком под одеяло, тайком от родителей. А на другой день, сияя гордыми усталыми синяками под глазами, передать следующему, жаждущему приключений. И на вопросы типа: - А что там дальше было? И: - Чем закончилось? - многозначительно и таинственно отвечать: - Сами прочитайте и узнаете!
  
  *
  
  В летние каникулы всегда наступает такой отвратительный день, когда вся детвора во дворе, кроме песочников с сосками, вдруг разъезжается. Кто - в деревню, кто - в пионерский лагерь, кто - с родителями на море.
  
  Нарезав несколько кругов вокруг дома на стареньком своем "Орленке" и не получив желаемого удовольствия, (ведь без зрителей это занятие теряет большую и лучшую половину своего смысла), я пристроил велик у дерева и понуро потащился к скамейке, на которой сидела Катенька. Одна. И что-то, как всегда шила.
  
  - Здрасте, - сказал я.
  - Здравствуй, здравствуй, Славик!
  - А где Михал Захааарыч?
  - Он в аптеку пошел, сейчас вернется.
  - Ааа, ясно, - сказал я и присел рядом.
  
  Жааарко! Скуууучно!
  
  - А я хотел книжку попросить, - вдруг сказал я, чтобы как-то поддержать разговор, - Джека Лондона или Майн Рида... что-нибудь.
  - Конечно - конечно, это хорошо, когда молодой человек любит читать, - сказала Катенька и заморщинилась.
  
  И я заулыбался, хоть и терпеть не мог, когда мальчиков называли "молодой человек" и от неловкости брякнул:
  - А что вы делаете?
  - Я... жду, - ответила Катенька.
  - Михал Захарыча?
  - И его, конечно... тоже, - сказала она, - Будь добр, вдень нитку в иголку.
  
  Я наслюнявил кончик нити, которую она мне протянула и, прищурив один глаз, намерился с первого раза попасть в игольное ушко.
  
  - Ждать - не простая наука, Славик. Всю нашу жизнь мы учимся ждать... каждый своего... часа, срока, человека... А в конечном итоге - одного - встречи со своей Судьбой. Одни, сколько не стараются - так и не научаются этому..., бегут, не верят сами себе, пропускают мимо, полагая, что дальше - больше, лучше... А некоторые, так "преуспевают" в этой не простой науке, что когда срок ожидания подходит к концу, начинают пить время против часовой стрелки и ждать в обратном направлении, лишь бы не дождаться конца ожидания, боясь оказаться с тем, что так долго ждали лицом к лицу... Ни те, ни другие - не бывают счастливы по настоящему, потому как одни слишком спешат, а другие безнадежно опаздывают...
  
  Я так и замер с прищуренным глазом. Первый раз я слышал, чтобы Катенька так много говорила. И, первый раз я слышал, чтобы люди говорили так... непонятно.
  
  - Ну что, вдел?
  - А, да, - очнулся я и разлепил глаз, - Вот.
  - Ничего - ничего, - сказала она, словно догадавшись, что я-то не понял ни слова из сказанного ею, - Спасибо, что помог, я бы сама не справилась. Вот Мишаня пуговицы доделает - и готово!
  
  Она расправила на коленях свое рукоделие и проткнула иголкой ткань, тут же подхватив ее с другой стороны. Ловко у нее это получалось.
  
  - А это что... будет? - спросил я.
  - Сюртук для Мишани. А вот, кстати, и он!
  - Здорово, Вячеслав! - выдохнул Михал Захарыч и коротко пожал мне руку. Как всегда, после пожатия в ладони оказалась "барбариска".
  
  Он сел рядом с женой, заглянул ей в глаза, накрыл ее прозрачную ладошку своей большой рукой.
  
  - Как ты, Катенька? Терпишь? Там очередь была, ты уж прости меня, дорогая, что так долго.
  - Ничего - ничего, Мишанюшка, все хорошо. Вот, молодой человек интересовался... классикой, ты уж подбери ему что поинтересней.
  - Да-да, Славик, я поищу... позже... Катеньке сегодня нездоровится... ты завтра забеги - я дам, - всегда такой спокойный Михал Захарыч был взволнован, тяжело дышал, то и дело, стирая платком со лба капельки пота.
  - Ну, что, пойдем домой потихонечку?
  
  Она сделала последний стежок, поддела иголкой нитку, потянула, проверяя крепость получившейся петельки, и дернула. Затем воткнула иголку в катушку, засунула в жестяную коробочку от монпансье и аккуратно по плечикам сложила сюртук, который тут же оказался в старенькой тканевой сумке, которую муж уже держал наготове.
  
  - Пойдем потихонечку.
  
  Они, склеившись локтями, двигались маленькими шажками к своему подъезду, Михал Захарыч и его беленькая Катенька. А я, перекатывая во рту "барбариску", смотрел на их удаляющиеся спины и думал о тех странных словах, что она говорила. И, хоть я и не понял ничего, да и, если честно, смутно тогда представлял себе, что оно вообще такое есть - ожидание, счастье, судьба..., эти две, слепившиеся в одну, фигуры, были на мой взгляд, вполне себе счастливы.
  
  *
  
  За книжкой я на следующий день не пошел. И, вообще, никуда не
  пошел. Сидел дома.
  
  Слышал, как мама с бабушкой шептались в кухне о том, что она, оказывается, долго болела... а, кто бы мог подумать, ведь ни словом... такая славная была женщина... улыбчивая... а цветов сколько... только вот, детей бог не дал... и, как же он теперь будет один, без нее, ведь всю жизнь вместе... и что надо бы помочь... организовать... и еще что-то... и еще... и все шепотом. И от этого шепота ужасно хотелось зареветь, но почему-то не получалось. Я только хмурился и отказывался обедать, делая вид, что читаю, или сплю, а сам все время думал о том, успел ли Михал Захарыч доделать пуговицы для сюртука, про которые она говорила и... дождалась ли она того, чего ждала.
  
  А через несколько дней, мы уезжали с родителями в Крым. Садясь в машину, я все хотел спросить у отца, как он поедет по Катенькиным цветам, которыми был усыпан асфальт от подъезда Михал Захарыча до соседнего двора и которые даже дворники не подметали... Но, так и не спросил... А ему тоже, видать, не хотелось ехать по цветам, потому что он кое как, чертыхаясь, развернулся и объехал двор с другой, неудобной стороны по большому кругу, мимо гаражей и мусорных баков. И я был ему втайне за это благодарен.
  
  Владельцем же магической пуговицы я стал позже, наверно месяц спустя. Был теплый сентябрь и только - только начались занятия в школе.
  
  Я уже приготовился глубже нырнуть в свои воспоминания, пыльные, как старый фотоальбом на антресолях, как...
  
  *
  
  В прихожей отворилась дверь.
  
  - Слааав!?
  
  Жена пришла.
  
  - Вот ты где!
  
  Я зачем-то сжал в кулаке завернутую в фантик пуговицу и стал думать о том, что надо как-то ее в карман... незаметно...
  
  - Слав, ну ты что, ничего не сделал?
  - Да я тут... стал антресоли разгружать и альбом старый нашел... с фотографиями..., засмотрелся...
  - Ну, ты даешь! А я с работы пораньше отпросилась, думала, тут все кипит, думала, тебе нужна помощь, а ты...
  - Ну, Люд, не ворчи...
  - Я тебя не понимаю порой, - жена продолжала заводиться, - Сам сказал - чем раньше начнем - тем раньше закончим! Не я, между прочим, придумала этот ремонт!
  - Люююд, ну хватит уже... Глянь, лучше.
  - Да ну тебя! Бессовестный!
  - Глянь!
  
  Женское любопытство победило! Она надула губы, но все-таки подошла, заглянула через плечо. Я таки сунул пуговицу в карман и протянул ей отложенные в стопочку фотографии. Она, изображая на лице все сразу - недовольство, равнодушие, обиду, пренебрежение и еще бог весть что, стала смотреть. Первую - бегло, без интереса. Вторую - чуть дольше. На третьей - хмыкнула. На четвертой - присела рядом и, тыча в нее пальцем, спросила:
  - А это кто? Петька что ли?
  - Угу.
  - Ой, не могу! А ты-то! Ты-то хорош! Ну, точно - гусь!
  
  Я обнял ее за плечи, и... она не отстранилась. Оттаяла, стало быть.
  
  - А это что за девочка? Невеста твоя, поди?
  - Неа, брата. Сашки.
  - Красивая какая девочка.
  
  А мне вдруг ужасно захотелось поцеловать жену. Давно так не хотелось! Я секунду потерпел и уткнулся ей в шею.
  
  - Слав, ты чего? - засмеялась она, - Совсем с ума сошел? Щекотно!
  - Люд, а ты знаешь, что я тебя люблю?
  - Дурак! - жена вдруг, обняла меня и... поцеловала! Да как! - Какие хорошие фотографии!
  - Слушай, Люд! У меня идея!
  - Ну...? - жена лукаво улыбнулась и встряхнула волосами... как бывало прежде!
  - А давай, ты сходишь в магазин...
  - Что??? - ее брови поднялись домиком.
  - Погоди, дослушай!
  - Ну???
  - Вот! Ты сходишь в магазин и купишь чего-нибудь... выпить. Вина! Хорошего! А я пока сооружу на стол! Устроим романтический вечер!
  - Соорудишь?
  - Ага.
  - Ты?
  - Ну, да!
  - Ах ты, хитрюга!
  - Люд!
  - Что?
  - А я уже говорил тебе сегодня, что люблю тебя?
  - Не помню! - сказала жена и снова поцеловала меня, - Ну, я пошла!
  - Подожди...
  - Все-все-все! Ушла! А ты сооружай ужин!
  - Уже начал!
  - Да, Лююд! - крикнул я ей вдогонку, - Купи "барбарисок"!
  - Чего купить?
  - Ну, конфеты такие! Как их... А, вспомнил! Сосательные! "Барбарис" называются.
  - Славка, ты сегодня какой-то странный, но... мне нравится. Ладно, поищу тебе твои "барбариски". Чтоб я пришла - все уже было готово!
  
  *
  
  Руки сами собой крошили в миску салат, а мысли... мыслями я опять был там, в своем далеком детстве.
  
  Если шагать через две - надо пять больших шагов и один обычный для нечетной одиннадцатой ступеньки. Еще чего! Обычные - это для старичков. Я смерил взглядом препятствие и, не держась за перила, решительно зашагал вверх по лестнице. Четыре - по две ступеньки, пятый - три! Всего делов - то, двадцать великанских шагов и я на месте, даже не запыхался!
  
  Я остановился перед дверью и прежде чем позвонить - оправился, провел пятерней по вихрам.
  
  - Динь - дили - дили - динь, - запел звонок, а я, сам от себя не ожидая, вдруг начал трусить и даже подумал о том, что еще не поздно дать деру.
  - Заходи, не заперто, - послышалось из-за двери.
  
  Я толкнул дверь и вошел. Замер на пороге, как оловянный солдатик на посту, вцепился пальцами в школьную сумку, как в щит. Не часто доводится, знаете ли, ходить в гости одному. С родителями - не считается, их "гости" я вообще терпеть не могу. "Как успехи в школе, Славик? Какой ты уже большой! А что же это ты совсем ничего не кушаешь?" Тьфу! И всё по голове норовят погладить, будто я собачонка какая!
  
  - Разувайся, проходи в комнату, я сейчас, - крикнул Михал Захарыч из глубины квартиры.
  - Ага, - сказал я, вылез из туфель и медленно двинулся по коридору.
  
  Дальше порога я никогда здесь не бывал, хоть и приглашали. Как-то неудобно было пылить ногами с улицы по их чистым дорожкам. А сегодня - вид приличный, форменный, ну, подумаешь, пол часика в мяч погоняли после уроков, даже не испачкался почти.
  - Здорово, Вячеслав, - Михал Захарыч в фартуке с тропическим рисунком (вот никогда бы не подумал, что он может быть в фартуке) протянул мне руку, - Ждал.
  - Меня? - задал я глупый вопрос, и тут же от этого покраснел кончиками ушей.
  - А как же! И тебя, конечно... тоже, - сказал Михал Захарыч и улыбнулся, а я вдруг вспомнил, что в тот день Катенька сказала точно так, - Давай, смелее Вячеслав, проходи, осмотрись, а я пока чай заварю.
  
  Он легонько подтолкнул меня вперед, и я оказался внутри большой комнаты.
  
  *
  
  Хоть на улице и был день, в комнате царил зеленоватый полумрак. Я не сразу догадался, почему так мало света, ведь окно не было зашторено, а потом пригляделся и... понял! Окно - зеленое, живое, шепталось виноградными листочками! Много споров - разговоров было во дворе из-за этого винограда. Кто-то считал, что его нужно срубить, потому что в холодное время года эти "корни" уродуют дом, а кто-то - что оставить, потому что с весны и до поздней осени зеленая стена выглядела очень красиво. Лоза дикого вьющегося винограда, посаженного много лет назад Михал Захарычем, разрослась и доползла по специально натянутым проволокам, указывающим ей направление роста, до четвертого этажа. Глаза совсем уже привыкли к скудному освещению и жадно, как кремовые розы с торта, выхватывали самое интересное.
  
  Первым, что привлекло мое внимание, были книги! Столько книг я не видел никогда в жизни, ну, разве что в школьной библиотеке. Целая стена книг, до самого потолка! У книжных полок - высокий деревянный стул - лестница с мягким сиденьем - подушкой. Я думал, такие только в кино бывают у каких-нибудь там ученых профессоров! Эх, взобраться бы на нее! Вытянуть томик с тисненым золотом корешком с самой верхней полки и умостившись на мягкой сидушке высоко - высоко, где-то под люстрой, слюнявить указательный палец и чинно перелистывать тяжелые желтые страницы.
  
  На полках с книгами кроме книг было еще множество диковинных вещиц, которые так и хотелось потрогать руками. Статуэтки неведомых мне богов: многоруких, трехглазых, сидящих в позе лотоса или стоящих на одной ноге; морские раковины, большие и маленькие, совсем гладкие, перламутровые и шершавые, с шипами и наростами; хрупкие прозрачные пиалы с причудливым орнаментом; маски с множеством подведенных, как у женщин глаз; амфоры; крошечные египетские пирамидки и сфинксы; коробки с минералами; настоящие патроны разного калибра; несколько старинных фотографий в чеканных рамках, с которых улыбались красивые усатые мужчины в галифе и женщины с фарфоровыми лицами, волнистыми волосами и маленькими губами - бабочками.
  
  У окна - большой прямоугольный стол, обтянутый зеленым сукном. На нем тоже книги, открытые и закрытые, с торчащими из них бумажными закладками. По дальнему краю - литые бронзовые часы с круглым циферблатом - глобусом, который с трудом удерживали на могучих плечах обнаженные атланты. Слева - лампа под зеленым абажуром, точно такая, как у моей бабушки. Справа - письменные принадлежности: перьевые и шариковые ручки, остро заточенные карандаши в резной деревянной подставке, черная чернильница с золотым кантом, пачка промокашек, аккуратная стопка писчей бумаги и несколько толстых потрепанных тетрадей.
  
  Я продолжал медленно скользить взглядом, обходя комнату - музей (в моем представлении, никак не меньше) по кругу.
  
  По другой стене стоял пузатый кожаный диван, похожий на огромного спящего бульдога, с брылями - круглыми подлокотниками - валиками. По бокам от него - два больших кресла - близнеца, укутанные в одинаковые клетчатые пледы. Дальше - журнальный столик, накрытый вывязанной крючком салфеткой, на ней - хрустальная конфетница с целой горой "барбарисок". В углу - высокое черное пианино с резными ножками, цветами, завитками и готическими буквами по всему его громоздкому, но в то же время грациозному телу. Возле двери - высокая вешалка, в виде уличного фонаря на длинной ножке, а на ней... Я даже ахнул от восхищения, потому как из нескольких вещей, висевших на гнутых пальцах - крючках "фонаря", первым мне в глаза бросился именно он - парадный мундир, сплошь в орденах и медалях!
  
  Я знал, что Михал Захарыч прошел войну, бывало, что он рассказывал нам - пацанам, о том лихом и страшном времени, об испытаниях, что выпали на долю советских людей, но я и не догадывался, что он был таким героем! Настоящим! Рассказы его были о славных боевых товарищах, мальчишках и стариках, о сражениях ни на жизнь, а на смерть, о блокаде, концлагерях, о жестокости и мужестве, о предательстве и дружбе, но почти никогда он не говорил о себе, даже когда просили. Отнекивался. Теперь-то я понял, что скромность эта была одной из граней его души, его богатством, которым он никогда не хвастал и не выставлял напоказ. Я не удержался и подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть награды, блестящие золотом и кровью не вернувшихся с войны солдат, и сердце мое переполнялось гордостью за Михал Захарыча, за наш великий народ, победивший фашизм, за те простые слова, отчеканенные на лицах медалей, от которых до слез хотелось стать лучше: "Наше дело правое! Мы Победили!", "За оборону Севастополя", "За отвагу", "СССР", "Слава", "За взятие Берлина" и еще... и еще...
  
  *
  
  - Не скучаешь? - Михал Захарыч с чайником в одной руке, подставкой под него - в другой и коробкой конфет "Золотая нива" под мышкой вошел в комнату и остановился рядом со мной, - Что ж ты в сумку-то свою вцепился, Вячеслав? Повесь-ка ее на вешалку и садись пить чай.
  - Ага, - сказал я и перекинул через голову дерматиновую ручку, - У вас так интересно! Столько всего!
  
  Михал Захарыч взял с полки две пиалы и поставил их на журнальный столик:
  - Нет ничего интересней самой жизни! Хорошо, конечно, когда быт украшен приятными и красивыми вещами, они помогают нам не забывать наше прошлое, хранят воспоминания, но... это все тлен, главное богатство - не в материи, а вот здесь, - он дотронулся указательным пальцем сначала до груди, а потом до лба, - Запомни это и никогда не забывай!
  - А почему вы никогда не надеваете свой пиджак с наградами? - не удержался я от вопроса.
  - Мундир, Вячеслав. Это - парадный мундир, - он подошел к "фонарю", рядом с которым я так и продолжал стоять с сумкой в руке, похлопал себя по животу, - Мал он мне. Безнадежно мал. Раздобрел я на старости лет. Но, 9 Мая, дай бог будем живы - здоровы, надену вот его, - он повернул вешалку по кругу и нежно провел рукой по...
  
  Я сразу его узнал! По ткани! И по пуговицам, которые я увидел впервые, но... догадался, что это именно те самые, которые Михал Захарыч должен был доделать.
  
  - Сюртук! - только и смог сказать я.
  - Совершенно верно, мой юный друг, - сказал Михил Захарыч, - Сюртук! Вот только медали нужно перевесить, а руки все никак не дойдут.
  - А давайте, я вам помогу? Прямо сейчас! - спросил я и почувствовал, как кончики ушей опять предательски загорелись красным.
  - Буду рад, но... сначала мы будем пить чай! И повесь, наконец, свою сумку на вешалку, здесь с ней ничего не случится.
  
  Мы долго пили чай из волшебных пиал, которые от кипятка становились прозрачными, как стекло, а на их тонких стенках проступали нежные акварельные цветы и иероглифы, которые гасли, как утренние звезды в небе, когда пиала остывала. И тогда хотелось налить из чайника снова, чтобы еще раз восхититься удивительной метаморфозе, что совершалась прямо в твоих руках со старинным китайским фарфором. И мы говорили. Никогда и никто из взрослых не говорил со мной так. Ни - до, ни - после. По взрослому, по настоящему, наравне. Совсем скоро я перестал стесняться и даже рассказал Михал Захарычу о сокровенном. О том, что никак не могу определиться, кем быть, футболистом или писателем. И он не смеялся, как остальные, и не говорил, что и то и другое - полная ерунда, а внимательно выслушав, сказал, что это и вправду не простая дилемма и так с ходу ее не решить.
  
  - Надо ждать, Вячеслав, время все расставит на свои места. И... работать. Делать все, что от тебя зависит, чтобы мечта осуществилась. Мечта, знаешь ли, не терпит пренебрежения к себе. Чтобы полететь в космос, мало любить звезды. Понимаешь?
  
  Я и понимал, и нет. Ждать, опять это "ждать".
  
  - Я думал, что ждать - это просто... сидеть и ничего не делать...
  - Нет. Ждать - это действовать. Двигаться к намеченному. Ведь, подумай сам, нельзя ведь ждать того, сам не знаешь чего. В ожидании всегда есть цель, то есть: сам объект ожидания, путь к этой цели и ты сам. И, когда ты делаешь все возможное, чтобы приблизиться к цели - цель начинает двигаться к тебе. И, если ты сделал все, что от тебя зависит, рано или поздно вы соединитесь.
  
   - А вы? Чего вы ждете? Разве ваши мечты еще не осуществились?
  
  Михал Захарыч задумался, погрузился на минуту в свою глубину.
  
  - Знаешь, Славик... Я могу считать себя счастливым человеком. За моими плечами длинная жизнь и все, о чем я мечтал - случились. Вернее..., я сделал, все, что в моих силах, чтобы случилось. Чего я жду...? Того же, чего и всегда, встречи со своей Судьбой. Скажу тебе по секрету, мы каждый день, каждую минуту своей жизни встречаемся с ней. Только... не всегда об этом помним, не всегда замечаем, а потому часто бываем несчастливы, недовольны своей жизнью, думаем, что судьба наша - где-то там, за горизонтом, а она - всегда рядом.
  
  Я слушал и где-то глубоко внутри себя смутно осознавал, что в тот день Катенька говорила о чем-то похожем, только другими словами. А я..., я мало понял и в этот раз, хоть и почувствовал внутри себя жгучее желание разобраться, докопаться до сути мне неизвестного.
  
  - А вы и сейчас... двигаетесь к своей цели? - спросил я.
  - А как же! Пока мы живем - мы движемся. И очень важно осознавать - куда и зачем.
  
  Он подошел к зеленому столу, взял в руки растрепанные тетради.
  
  - Мы с тобой в чем-то похожи, Вячеслав, - сказал он с улыбкой, - Я тоже, в какой-то степени писатель. Вот здесь, в дневниках, - он протянул мне тетради, - Вся моя жизнь. Вернее - то, что было в ней до сегодняшнего дня. Вечером я включу свою настольную лампу, возьму в руку перо и дополню ее еще одним долгим и хорошим днем, мыслями, встречами, делами, воспоминаниями.
  - Я тоже хотел завести дневник, но... решил, что это для девчонок... ребята засмеют, если узнают...
  - А вот и зря. Тем более что ты хочешь быть писателем! А писатель должен в первую очередь что делать?
  - Писать, - сказал я.
  - Верно. И еще... никогда не оглядывайся на то, кто и что скажет или подумает. На то у тебя есть своя голова и свое сердце. Понял меня?
  - Понял.
  - Ну, что? Не передумал помогать еще?
  - Нет!
  
  Мы разложили на "спящем бульдоге" мундир и сюртук и приступили к работе. Стоит ли говорить о том, сколько радости и трепета я испытал от того, что мог прикоснуться руками к золоту наград. Михал Захарыч коротко рассказывал про каждый орден, про каждую медаль, ведь у всех них была своя история и свой путь... к парадному сукну на груди ветерана.
  
  Когда все было готово, Михал Захарыч примерил парадный сюртук, сшитый заботливыми руками жены, засверкавший и зазвеневший вдруг, как на Параде в майский солнечный день. Он, довольный, по пижонски засунул руки в карманы и... вытащил из одного из них... пуговицу.
  
  - Надо же, запасная! Сделал на всякий случай, да и забыл!
  - Вы сами их сделали?
  - А как же! Мужчина должен уметь работать руками. Я с детства любил резать по дереву. Если хочешь - научу.
  - Хочу! - сказал я.
  - А знаешь что... Держи! - он протянул мне пуговицу.
  - Это... мне?
  - Тебе! На память. Пуговица от Михал Захарыча.
  - Спасибо! А можно я назову ее... талисман? Талисман на счастье от Сюртука Ожидания?
  - Конечно! Это же теперь твоя пуговица! А хорошо звучит: "Сюртук Ожидания". Готовое название для рассказа!
  
  Михал Захарыч еще раз засунул руки в карманы.
  
  - Чего-то не хватает... Ага! - он подошел к конфетнице и зачерпнул из нее целую пригоршню "барбарисок".
  
  Домой я вернулся поздно, и даже ни капельки не расстроился, что мама ругалсь. В сумке моей лежало несколько книг, отобранных для меня Михал Захарычем, а в кармане - пуговица - талисман, которую я решил, что не потеряю никогда в жизни.
  
  *
  
  Как неожиданно самый обычный день может превратиться в уникальный, неповторимый, нежный. Огонь которого, зажженный теплом любящих сердец, будет еще долго согревать плохо освещенные уголки души, самые дальние, потаенные, которые редко просыхают от вечно моросящего в них дождя.
  
  Мы пили вино и рассматривали старый фотоальбом, целовались, как сумасшедшие влюбленные студенты и просто молчали, уткнувшись друг в друга носами. И Людкины глаза были такими же молодыми и прекрасными, как раньше! И я знал, что такими они останутся навсегда. А моя любовь - сильней, чем когда бы то ни было. Будто бы она, любовь, повзрослела и поняла всю серьезность возложенной на нее ответственности: сберечь, не загубить ни одного взошедшего росточка!
  
  - Слаав, обещай мне позвонить Петьке! Давайте уже, наконец, выберемся на природу, семьями, а то лучшие друзья - лучшие друзья! А виделись последний раз - когда? - уже совсем тихим сонным голосом мурлыкала жена, нежная, мягкая, любимая, - Ааа, то-то же... и не вспомнишь...
  - Позвоню, Людочка, завтра же и позвоню. И брату тоже... - шептал я, целуя ее глаза и разметавшиеся по подушке локоны, - Спи, спи, моя хорошая...
  
  Когда она засопела, я выбрался из-под одеяла, нащупал в кармане джинсов завернутую в фантик пуговицу и вышел из спальни, тихонько прикрыв за собою дверь.
  
  Включил на кухне ночник и поставил на плиту чайник, приподняв на его носике свисток, чтоб не вопил. Сел на табуретку у окна, открыл ноутбук.
  
  Ночь...
  
  В компьютере загружались параметры, а я смотрел в окно своего старого спящего двора, освещенного светом тусклых лампочек над козырьками подъездных дверей.
  За окном Михал Захарыча давно уже живут другие люди, имен которых я не знаю. Я смотрел на белый стеклопакет на третьем этаже и вспоминал это окно... это - только по расположению в стене, а на самом деле - другое, зеленое, настоящее... и удивительную комнату - музей за ним... А еще тот день, когда идя домой с уроков, я потерял дар речи и заплакал, и долго еще стоял так, не имея сил сдвинуться с места... Живая виноградная лоза больше не украшала дом. Срубили. Начисто. Под корень. И бледная, обделенная красотой стена, казалось, сделалась еще серей и невзрачней, чем другие ее сестры - стены, от стыда за свою вынужденную наготу и от обиды.
  
  Чайник закипел. Я сунул в чашку пакетик чая и сыпанул пару ложек сахара. Люблю сладкий.
  
  Прямо передо мной был открытый wordовский лист, справа - чашка горячего чая и вазочка с "барбарисками", слева - окно в ночь и моя магическая пуговица - талисман, сохранившая для меня мои важные вопросы, на которые мне, кровь из носа, нужно было найти ответы. Видно пришло время цели двинуться к объекту, а объекту - к цели...
  
  Я глотнул из чашки. Хорошо! Именно то, что надо. Сжал на секунду кулаки для смелости, выдохнул и... начал.
  
  
  Сюртук Ожидания.
  
  
  Тот, кто хоть однажды нашел в себе смелость надеть на плечи Сюртук Ожидания, знает, что у него всегда два рукава. Один - у того, кто изо дня в день греет чай к ужину, другой - у того, кто вечно не поспевает вскочить на подножку последнего трамвая.
  
  Редкая удача встретить счастливчиков, одетых в такой необычный сюртук, застегнутый на все пуговицы. Внимательно присмотрись к себе. Может ты - всего лишь тень в толпе таких же бесцветных теней с изъеденными молью глазами, вдетых когда - то в один рукав, но так и не сумевших дотянуться до второго, сиротливо волочащегося за ними по земле? Или же ты тот, что убил ожидание и выпрыгнул из тесного рукава на свободу, бесследно растворившись в суете тех, кто приловчился имитировать жизнь, заменяя смысл отсутствием смысла? Кем бы ты ни оказался из идущих на ощупь в толпе, знай, что и те, что плывут по течению и те, что барахтаются против него - сгинут в небытии в поисках навсегда потерянных своих рукавов.
  
  Но, говорят, однажды был случай, когда тень подняла с земли свою невидимую половину и, соединившись с ней воедино в долгом поцелуе, стала со спины дверью с замочной скважиной, а с лица единственным ключом, подходившим к ней всеми своими порами и привычками. Не произнося ни единого слова, ключ и замочная скважина одновременно сказали друг другу на ухо что - то очень важное, после чего застегнули сюртук ожидания на все пуговицы двумя руками - правой и левой, мужской и женской...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"