Парадные двери института были широко распахнуты и для тех, кто входил в него, и для тех, кому в нем делать уже было нечего...
Василий Кротов понуро перешагнул через вузовский порог и, не оглядываясь, побрел в сторону вокзала.
Залитая солнцем улица жила обычной городской жизнью, на которую только бы и поглазеть провинциалу, но бывший абитуриент хмуро смотрел себе под ноги и ничего, кроме серого асфальта, не видел.
Душу разъедала расплывшаяся в ней, как клякса по промокашке, горькая обида на приемную комиссию. Вдобавок юношу возмущало, что кто-то по недомыслию дал ей такое название. На самом деле, она больше отсеивала, чем принимала. Ваши баллы...выше баллы... Вышибалы.
Неудачник даже сплюнул в сердцах.
Теперь на целый год надо было становиться работягой. Не зря же говорят: работа дураков любит.
Он хотел еще раз сплюнуть, но передумал.
Под ногами сияла отраженным светом метлахская плитка Витебского вокзала. Плевать на чистые полы даже в состоянии крайнего возмущения было как-то неудобно.
Кротов поднял голову и подошел к билетной кассе. Пошарив в карманах пиджака, собрал помятые трешки и рубли. На билет до дома хватило, и на мороженое еще осталось. Но мороженое он покупать не стал. Решил попусту не тратиться. Все равно никакими сладостями нельзя было заесть горечь поражения.
Когда подали состав и толпа хлынула к общему вагону, парень, охваченный спортивным азартом и желанием занять местечко поудобнее, первым втиснулся в вагон. Он сел у окна, и забытая было в пылу борьбы за сидяче место горькая обида на приемную комиссий вновь стала терзать его душу. К тому же еще и бабки, битком набившиеся в купе, стали докучать расспросами.
Он только буркнул, куда едет, и уставился в окно, давая понять шалгунницам, что ему не до них и у него совсем другие интересы в жизни.
Старушки отстали от него, а поезд, тряхнув всех для утряски, пошел.
Парень окончательно замкнулся в себе.
Наедине с собой было хорошо и даже дремотно. Равномерно постукивали колеса, мелькали "стометровые" столбики и "километровые" столбы, словно кисточкой смахивая с Васиной души обиду на приемную комиссию, и он даже не заметил, как вдруг ни с того ни с сего оказался на ...черном горбатом виадуке.
Сомнений не было в том, что стоял он над железнодорожным полотном родного города. Справа виднелся знакомый вокзал с длинным, остроконечным шпилем, очень похожим на адмиралтейскую иглу. Но в чем-то железнодорожники не дотянули до ленинградской знаменитости. То ли денег у них на позолоту не хватило, то ли фантазии на то, чтобы вообще обойтись без сомнительного украшения. Но как бы там ни было, а выкрашенный, бог знает в какой цвет, громоздкий шпиль уверенно и нагло торчал посреди города Дно и был его главной приметой.
После ленинградских красот такая архитектура нагоняла грусть.
Чтоб не расстраивать себя понапрасну, Кротов перевел взгляд в противоположную сторону. Там стояло паровозное депо, и паровозы, словно черные поросята, уткнувшись мордами в его бело-грязное брюхо, громко сопели и страшно дымили. Дым черными кольцами вырывался из труб, сливался в черную тучу, и эта туча низко ползла над землей прямо на виадук.
Вася с ужасом подумал, что еще немного -- и густая сажа превратит его в копченого кочегара. Он рванулся вперед, рассчитывая опередить тучу, и раньше, чем она проглотит его, соскользнуть с моста на землю...
Он не успел сделать даже шага. Прямо перед ним стояла Симина мама. Необыкновенно толстая и большая, похожая на паровоз, поставленный на задние колеса, и пыхтя, как паровоз, она преградила ему дорогу.
-- Дурень ты наш пустоголовый! Какое счастье, что ты умудрился недобрать полбалла! -- радостно завопила толстушка и протянула к Васе пухлые руки.
Юноша не любил эту женщину. Обниматься с ней ему совсем не хотелось.
Он загнанно огляделся и увидел на лестнице виадука, за спиной Лукерьи Демьяновны, беснующуюся толпу знакомых. Кого только не было в этой толпе! И учителя. И родные. И хорошенькие одноклассницы. Все они держали в руках метлы и, размахивая ими, как знаменами, вопили:
-- Да здравствует подметала!
Кротов догадался, что это они так бурно приветствуют его.
Смущали только метлы в их руках да еще не очень лестные слова, которые они выкрикивали.
Несостоявшийся студент немного стушевался. Но радость толпы была неподдельной, и помимо своей воли, из вежливости, что ли, он поднял руки вверх в благодарном приветствии.
И вот тут-то произошло ужасное. Мост со страшным скрежетом стал разваливаться на части. Уцепиться было не за что, и Вася полетел вниз, прямо в тендер отчаянно гудящего паровоза. Он непременно шлепнулся бы на черный и маркий уголь, если бы не взмахнул руками.
Руки, словно крылья птицы, остановили падение, и теперь он летел, как летают орлы. Легко, свободно, в высокую даль, прямо в синее небо.
Но чей-то голос оборвал радость полета:
-- Проснись, голубчик! Ты уже приехал!
Кротов не видел, кто кричит, но понимал, что кричат ему. Подивившись на это -- ведь он летел, а не ехал! -- все же решил посмотреть, что имел в виду незнакомый горлопан, и открыл глаза...
Их поезд стоял. А на соседнем пути, грохоча сталью буферов, тяжело брал с места товарняк. За ним виднелся вокзал со шпилем, сердито воткнутым в небо и чем-то отдаленно напоминающим адмиралтейскую иглу... Родные места... Надо было выходить.
Вася искоса глянул на шалгунниц, зачем-то приветливо и сочувственно улыбающихся ему. Он тоже попытался улыбнуться в ответ, но улыбка получилась кислой и вялой. Ему не понравилось, что он так плохо улыбается. Он поспешно взял свой чемоданчик и сразу же почувствовал, как на душе вновь стало тяжело.
***
Лукерья Демьяновна любила проводить вечера на бульваре.
Отсюда хорошо был виден вокзал и виадук. Прогуливаясь между старыми тополями, скрываясь в их тени и за их стволами, она внимательно следила за пассажирами скорых и нескорых поездов, высматривая молодых офицеров и примеряя каждого такого офицера, транзитного и нетранзитного, к своей дочери.
Сима, по мнению матери, была первой красавицей в городе Дно и другого мужа не заслуживала. Ну, где еще современная советская женщина может почувствовать себя аристократкой, если не замужем за военным начальником, у которого есть и солдаты, и офицерская столовая и жене которого не надо уламываться на производстве.
Не сразу старшая Семенова пришла к таким выводам, но когда она их сделала, то стала настойчиво убеждать дочь отшить Ваську, пока не поздно.
Сима понимала многозначительные намеки матери, но с поклонником расставаться не спешила. И мать занервничала.
С приходом весны ее нервы до того расшалились, что она уже не могла сидеть дома и, вооружившись метлой, стала выслеживать молодую пару.
Успокоилась Лукерья Демьяновна только тогда, когда Василий уехал поступать в институт. При этом она рассуждала хитро. Если станет он студентом, дочь не будет пять лет сохнуть по нему. Ну, а если он провалится, в Симе взыграет гордыня. Неудачников в их роду никто не любил -- и девушка найдет в себе силы отшить никчемного ухажера.
Старшая Семенова была женщиной набожной и, решив, что теперь Васька -- отрезанный ломоть, с радостью перекрестилась.
Однако Сима опровергла все ее расчеты сразу же, как только уехал Василий. Не только пять лет, но и одного дня она не захотела скучать в одиночестве -- и зачастила на танцы.
В Дно было два клуба. Публика там собиралась разношерстная: от желторотых штатских до таких же, по житейскому опыту, офицеров. Лукерья Демьяновна, зная это, с замиранием сердца ждала дня, когда какой-нибудь офицерик позарится на красоту ее дочери, и каждый вечер, выдавая Симе три рубля на танцы, строго-настрого наказывала танцевать только с военными.
Да вот беда, благодатные летние дни проходили, а Сима возвращалась хоть и поздно, но без военных трофеев.
Лежа в постели, старшая Семенова вздыхала и незаметно для дочери крестилась под одеялом.
Вот и сейчас, коротая вечер на скамеечке возле виадука, она тяжело вздохнула, вспомнив свои ночные переживания. Высокая грудь поднялась и чуть-чуть откинула назад крупную голову. Взгляд лениво скользнул по верху моста - и все внутри Лукерьи Демьяновны похолодело.
На фоне синеющего неба она заметила долговязую фигуру Симкиного ухажера.
С тощим чемоданчиком в руке он понуро брел по мосту и крутил головой, рассматривая вокзал и депо, словно никогда раньше их не видел.
Кротов еще находился под впечатлением сна и сравнивал сон с действительностью, но Лукерья Демьяновна не могла этого знать. Да и не до таких тонкостей ей было. Неведомая сила подхватила ее, и в одно мгновение она взлетела на самый верх виадука.
Вася невольно остановился.
Симина мама возникла перед ним словно из-под земли. "Никак сон в руку?" -- ужаснулся он и загнанно посмотрел за спину женщины.
Толпы встречающих не было. На душе неудачника немного полегчало.
-- Здравствуйте! -- вяло произнес он и постарался улыбнуться.
Улыбка опять получилась никудышняя - Лукерья Демьяновна сразу определила, что хвастать ему нечем.
-- Здравствуй, Васенька! -- радостно запела она приятным грудным голосом. -- Поступил, значит, в институт!
Как-то само-собой у Кротова вырвалось:
-С чего это вы взяли?
-Да вот уже и замечать перестал. Чуть было на меня не налетел.
Широкое лицо женщины плаксиво сморщилось.
Вася понял, что она раскусила его и торжествует.
-Это я такой рассеянный, -- сердито буркнул он. - В Ленинграде, знаете, на Исаакиевский собор налетел.
- Да ну?! - - недоверчиво посмотрела на него Лукерья Демьяновна.
- Ей-бо! -- он постучал костяшками пальцев себя по лбу. -- Даже синяк тут был... И последний трояк мильтон с меня содрал.
-А трояк-то за что ж он с тебя содрал? Ведь пострадал ты, а не собор.
-Как за "что ж"? За ротозейство!
Плаксивая гримаса исчезла с широкого лица, уступив место удивлению. Кротов решил, что пришло самое время ускользнуть. Он уже сделал несколько шагов, но женщина окликнула его:
-- Васенька, а ты хоть что там завалил-то?
"Вот с этого бы и начинала", -- усмехнулся он, притормаживая и оборачиваясь.
-- Да разве что-нибудь "там" завалишь! "Там" все надежно стоит. Я же вам говорю, что на собор наткнулся и ничего с ним не случилось: как стоял, так и стоит до сих пор.
В молодости настроение меняется быстро. Довольный собой, Кротов весело сбежал по лестнице виадука прямо на бульвар. Кроны деревьев скрыли его от озадаченной Лукерьи Демьяновны, и он напрямую бросился к Симе.
Нигде так сильно не проявляется любовь, как в разлуке.
Васе казалось, что она уже проявилась достаточно здорово и пора об этом рассказать своей любимой.
И еще он думал, что его любимая заждалась такого рассказа.
***
Сима училась считать деньги.
Не потому, что они любят счет, и люди, которые не постигли этой премудрости, не могут от получки до получки свести концы с концами, а только потому, что она устроилась на работу в банк и счет денег стал ее профессией, и считать их надо было уметь профессионально. Арифметика и ловкость рук -- определяли успех банковского кассира.
Нарезав множество одинаковых бумажек, девушка разложила листки на три разных по высоте стопки. Безразличным взглядом скользнула по самодельным купюрам. Кассир должен уметь усмирять свои эмоции при виде любых сумм, и это у Симы неплохо получалось.
Она равнодушно смотрела не только на деньги в банке, но и на свое будущее в нем. Оно не улыбалось ей, как и арифметика, с которой она была не в ладах. И ловкость рук подводила. Скоростного счета не получалось. Каждый раз количество бумажек в пачках выходило разным.
Раздосадованная Семенова бросила невеселое занятие и включила проигрыватель. Томный голос запел об утомленном солнце и о безответной любви. Симе в собственной жизни еще не приходилось сталкиваться с неразделенной любовью, и она имела о ней самое что ни на есть смутное представление, почерпнутое из дурных фильмов.
Но в том, что такая любовь существует и может причинять большие неприятности, девушка не сомневалась и охотно верила страдальческому голосу певца.
Только в утомленное солнце не могла поверить.
Хоть и была она заурядной троешницей и в физике, как и в математике, разбиралась не шибко, но то, что солнце светит с одинаковой силой уже миллионы лет, хорошо усвоила.
За распахнутым окном был солнечный августовский вечер.
Сладко потянувшись, юная Семенова посмотрела на улицу, чтобы убедиться в своей учености. Но к своему удивлению вместо солнца увидела в окне сивую голову Василия.
От неожиданности Сима аж ахнула.
А Кротов не сводил с нее глаз и молча улыбался. Глядя на него, и слепой бы понял, что он ужасно соскучился по ней.
Довольная улыбка заиграла на лице девушки.
- Привет! -- воскликнула она.
Он ничего не сказал в ответ, только едва заметно склонил голову.
Немая сцена длилась несколько секунд и показалась Симе странной. Она горела желанием узнать, с чем приехал Василий и нетерпеливо спросила:
-- Ты чего молчишь?
"Почему ты не хвастаешь?" -- только так прозвучал для него этот вопрос.
Он не спешил омрачать радость встречи. Больно уж вечер был хорош, и уж, конечно, хороша была Сима. Во всех отношениях. Сразу за горло берет, даже отдышаться после быстрой ходьбы не дала.
-- Любуюсь тобой, -- попытался он оттянуть неприятный разговор. - Все стараюсь вспомнить, какую книжную героиню ты напоминаешь мне.
Девушку это заинтересовало.
- И кого же я тебе напоминаю?
Она чуть откинула назад гордо посаженную, красивую голову, давая Васе возможность лучше рассмотреть себя. Голубые глаза сияли. Белое, круглое личико румянилось, на нежных губах теплилась улыбка.
Юная Семенова не сомневалась, что не так-то просто подыскать в литературе что-нибудь похожее на нее.
Так бы оно и было, если бы не пепельные волнистые волосы. Они сбивали влюбленного с толку. Как морская пена, лежали они на плечах девушки.
Благодаря своим волосам, она напоминала умненькую и опрятную Мальвину.
Но Вася никогда не говорил этого вслух. Ему самому Мальвина не нравилась, и в душе он полагал, что и Сима относится не лучше к этой эгоистичной и привередливой девчонке. А ничего другого, более подходящего, на ум не приходило.
Получалось, что ему вообще нечего было сказать. И Кротов вместо ответа пожал плечами. И тень печали как-то само собой легла на его лицо.
Сима увидела эту тень и подошла ближе к окну, чтобы внимательнее вглядеться в нее. И поняла главное!
- Ясно, почему ты в рот воды набрал... Хвастать нечем!
Улыбка слетела с нежных девичьих губ, а Вася все еще улыбался. Но теперь уже глупо, досадуя на себя и на проклятую тень печали.
- Полбалла не добрал, -- промямлил он.
Ври больше! Дробных оценок не бывает.
Еще как бывают! - - поспешно возразил неудачник. -- Я набрал двадцать два балла, а проходной был -- двадцать три. Но ведь многих взяли и с двадцатью двумя! Тех, чьи папы и мамы сумели к этим двадцати двум добавить собственными стараниями еще полбалла... У меня папы нет. Мама простая телеграфистка. Начальства жуть как боится. И за сына хлопотать не пойдет.
- А ты сам за себя не мог, что ли, похлопотать? Нельзя же быть таким недотепанным! - - рассердилась Сима. -- У тебя отец на войне погиб! Пошел бы к институтскому начальству и постучал бы по своей автобиографии.
-- Стыдно как-то...
А с позором вернуться - не стыдно? Дурак ты! Вот что я скажу тебе! А жизнь, как и женщины, умных любит!
Правильно, Симочка! - рявкнула за Васиной спиной старшая Семенова.
От неожиданности парень сначала присел и только потом оглянулся.
Чуяло мое сердце, что ты здесь! -- зашипела хозяйка дома и, схватив метлу, двинулась на непрошенного гостя.
Стойте! -- трагическим голосом крикнул он.
В этом крике действительно было много трагизма. Лукерья Демьяновна остановилась, решив, что Симкин ухажер до смерти испугался ее.
Но это был не страх, а отчаянье. Юноша понял, что не гулять ему сегодня с любимой, и его сердце разрывалось на части.
-Я сейчас скажу, кого вы мне напоминаете! -- не дав опомниться нападавшей, быстро произнес он. - Нет, нет! Не паровоз на задних колесах. К черту сны! Вы больше смахиваете на обычную наседку!.. Прощай,цыпленок!- трогательно посмотрел он на Симу и, пригнув голову, нырнул в кусты акаций.
- Ишь ты хам! Ругается как паровозник! Увижу тебя с ним, негодница, волосы выдеру! Домой не пущу!..- сыпала мать угрозы в адрес дочери.
Только убедившись по шороху в кустах, что ухажер вынурнул на бульваре и должно быть улепетывает, облегченно вздохнула и, отбросив метлу в сторону, пошла в дом.
Сима уже сидела за столом, склонясь в задумчивости над тремя бумажными стопками. Вид у нее был такой, словно ничего и не случилось.
Спокойствие дочери понравилось матери. Но разговор начала она строго:
-Чем это ты занимаешься?
-Деньги учусь считать, -- неохотно ответила девушка, понимая, что мать уже отошла и строжится только для вида.
-- Червонцы, говоришь.., -- старшая Семенова ненадолго задумалась. -- Вот зарплата лейтенанта. -- Она ткнула толстым пальцем в самую тонкую пачку. -- А это -- зарплата майора, - Палец уткнулся в пачку побольше. -- А вот это -- полковника!
Жирный палец придавил к столу самую большую стопку.
Сима скупо улыбнулась и ушки ее порозовели. Мать поняла, что происходит с дочерью.
-- А вот столько.., -- она решительно сгребла самодельные купюры в одну кучу и торжественно сказала:
- А вот столько получает генерал!
Симины уши стали совсем красными. Лукерья Демьяновна решила развить успех.
- А вот заработки твоего Васьки Кротова! - - сделав фигу, она положила эту фигуру рядом с зарплатой генерала. Сурово посмотрела на дочь. -- Улавливаешь разницу?
Сима тяжело вздохнула.
"Вздыхает как и я, -- подумала Лукерья Демьяновна. -- Не зря говорят, яблочко от яблоньки недалеко катится".
***
В полутемном коридоре депо перед обитой коричневым дермантином дверью Кротов впервые почувствовал, что он неожиданно оказался один на один с жизнью. Как боксер на ринге перед своим противником. Только к серьезной схватке он не был готов. Его приучили к мысли, что дорога в жизнь одна -- через институт. Другой вариант им вообще не рассматривался.
И вот этот "другой вариант" застал его врасплох. Вася растерялся.
Бессонная ночь ничем не помогла. Утром несостоявшийся студент не знал, в какой отдел кадров надо идти. И, наверное, поэтому, переходя железнодорожные пути, неожиданно для себя пошел вдоль них.
Так он оказался в депо.
Прикинув на глазок, сколько впереди него конкурентов, Вася почти с удовольствием отметил про себя, что работы здесь на всех не хватит. Но в очереди остался, понимая, что и у других подобных дверей никто его не ждет.
Порог небольшого кабинета он перешагнул нерешительно, мельком, словно нехотя, глянув на человека, сидевшего за совершенно пустым столом. И сразу же обратил внимание на блестящие, выпученные глаза хозяина кабинета. С каким-то радостным нахальством они смотрели на него.
Начальник, еще не старый, но уже и не молодой, торжествовал неизвестно по какому поводу. Кротова такой прием смутил. Но вида он не подал. Подойдя к столу с безразличным выражением лица, уставился в окно.
Ничего интересного там не было. Одни железнодорожные пути. Грязные. Щедро политые мазутом. Смотреть на них было тошно.
Чтобы хоть как-то отвлечься от невеселых мыслей безработный начал перебирать в уме знакомые литературные образы, подыскивая аналог для своего нанимателя.
Выбор пал на пучеглазую лягушку, и ничего лучшего для начальника, весело и озорно смотревшего, он не мог подобрать.
-- А вы к нам прямо из института? - - перебил тот размышления молодого посетителя.
"Юморист", -- подумал Вася и нарочито нахально осмотрел хозяина кабинета.
И снова перевел взгляд н окно. Там была все та же безрадостная картина. На душе стало совсем тоскливо. Захотелось повернуться и уйти. Не свет же клином сошелся на этом депо, где в одном мазуте по уши увязнешь.
-- И вы к нам, конечно, ненадолго? - не дождавшись ответа, задал очередной вопрос начальник отдела кадров.
"Чего я ему врать-то буду?", -- подумал Вася и буркнул:
-В следующем году снова поеду поступать.
-А потом?
Вопрос прозвучал обидно. И звучал он, как насмешка над Васиной неудачей. Хуже того, предсказывал ему такую же неудачу в будущем.
Сазонов утвердительно кивнул. Кротов решил и тут ему поддосадить:
-- А чего не пойти... Сила у меня есть, а ума кочегару не надо.
И хоть по-прежнему лицо кадровика было веселым, но Вася понимал, что смысл сказанного им дошел до начальника, и ему удалось уколоть его за издевательские "потом".
- Ну и договорились!
Сазонов достал типографский бланк из ящика стола и аккуратно заполнил его.
-- Оформляйтесь, Василий Андреевич.., если не передумаете...
По коридору Кротов шел неторопливо и ни на кого не глядя.
Настроение было ниже среднего. Уж лучше бы никакой работы не дали ему здесь. Все-таки у него за плечами имелось образование. И уж если разобраться по совести, учеником токаря или слесаря его могли бы взять. Это хорошие рабочие профессии. А кочегар -- даже не профессия.
На крыльце деповской конторы он остановился в раздумье. Заводить или не заводить трудовую книжку с записью, говорящей о полной его никчемности?.. И с чего так жизнь устроена, что плохие сны сбываются, а хорошие -- никогда?
Он досадливо поморщился и хотел уже выбросить бланк, который дал ему Кирилл Петрович, но тут вспомнил веселый нрав кадровика. Много он доставит тому удовольствия, если сбежит, и они случайно встретятся в городе.
От одной этой мысли Васе стало муторно, и всякая охота "сбегать" пропала.
Он сразу же начал искать оправдание своему выбору. "Поработаю месяцев семь-восемь -- не слиняю. Может быть, это даже к лучшему. Заработки -- не ученические, настоящие. И физически окрепну. А профессия подождет. Кончу институт -- вот она у меня и будет!".