Столь категорическое утверждение, разумеется, никоим образом не относилось к таким фундаментальным понятиям, как, например, "черная кошка", "тяжелый понедельник" или "рассыпанная соль". Канышев, если и не соблюдал всех положенных ритуалов, обыкновенно следующих за одним из этих или каким-либо подобным происшествием, как правило, предшествующим определенным неприятностям, то и не высказывал публично своего негативного отношения к ним.
При этом он искренне считал все приметы, в которые безоговорочно верила его жена, "бабскими выдумками", постоянно подсмеиваясь над ее хождением по библиотекам и книжным магазинам в поисках книг, освещающих животрепещущую для нее самой и ее многочисленных подруг тему толкования сновидений. Жена даже осилила как-то фундаментальный труд Зигмунда Фрейда на эту тему, впрочем, так ничего и не поняв среди изобилия философских и психологических терминов, отнеся свое непонимание к "немецкой заумности".
И если Канышев еще мог снисходительно относиться к вере жены в стрижку ногтей исключительно по четвергам, неохотно допуская некий, пусть и не совсем здравый, но все же хоть какой-то смысл в подобной примете, то ее вера в предсказательную суть собственных снов вызывала в нем необъяснимое раздражение.
Может быть, в результате неверия в столь явно старорежимный предрассудок, а может, и по причине чрезвычайно крепкого здоровья, Канышев снов не видел вообще. Это обстоятельство давало ему моральное право искренне презирать и жену и ее подруг, всякий раз, как только они собирались вместе, заводивших разговор о своих многочисленных и, как казалось Канышеву, весьма замысловатых и чрезвычайно бестолковых снах.
Тем временем, в результате практического применения многочисленных книжных руководств, жена Канышева постепенно начинала приобретать определенную бойкость в разговорах на любимую тему. К ней все чаще заходили соседки из близлежащих многоэтажных домов микрорайона, чтобы с ее помощью разобраться в тайных знаках своих замысловатых ночных видений, таящих в себе, как им самим казалось, не только неопровержимые доказательства подлости и никчемности их неверных и непутевых мужей, но и, несомненно, содержащие способы их приручения.
Шло время, и увлечение жены Канышева постепенно начало приносить экономические плоды, в результате которых жизнь семьи постепенно, но весьма ощутимо стала налаживаться. Канышев же, с удивлением наблюдая растущий достаток, оседавший в их небольшой двухкомнатной квартирке на шестом этаже девятиэтажного дома, с каждым днем все снисходительнее относился к занятиям жены. Он неуклонно и твердо относил эти занятия к разряду "черной магии", критикуемой сторонниками исповедуемой им идеологии едва ли не строже, чем обычную веру в бога.
Никакой таксы за свою помощь соседкам жена не устанавливала. Ей самой настолько нравилось разбираться в хитросплетениях чужих сновидений, что разговор об оплате никогда не забредал в ее небольшую стриженую "под мальчика" головку. И соседки постепенно сами определили тарифы ее специфических услуг, исходя из им одним известных соображений. Теперь, всякий раз после ухода очередных посетительниц, на кухонном столе, за которым чаще всего и происходили таинства толкования, под какой-нибудь чашкой или блюдцем обнаруживались знакомые радужные бумажки, достоинство которых, как иногда казалось жене Канышева, напрямую зависело от благожелательного исхода ее вдохновенных рассказов. Благожелательные толкования оценивались явно щедрее, но, нужно отдать ей должное, у жены Канышева никогда не появлялось желания хотя бы в малейшей степени исказить свое толкование эфемерных ночных картинок ради увеличения собственной прибыли.
Сам Канышев, несмотря на свою завидную беспощадность в оценке чужих заблуждений, далеко не был так безупречен, как это можно было понять из его строгих суждений о занятиях жены. Одна, но сильная и всепоглощающая страсть томила его политически выдержанную натуру, и имя этой страсти было - богатство.
О богатстве Канышев мечтал всю свою жизнь.
Маленьким мальчиком его любимыми сказками были исключительно те, в которых рассказывалось о сокровищах, неожиданно доставшихся главному герою. Когда же он стал постарше, мечты приобрели форму более конкретных, хотя и не всегда вписывающихся в реальность, сюжетов. Его богатое воображение, натренированное на подобных фантазиях, живо рисовало ему более или менее реальные случаи находок чемоданов, всевозможных свертков и кошельков, хранящих в своих таинственных недрах радужные бумажки, преимущественно крупных достоинств, различных, иногда и вовсе неизвестных ему мировых валют. При этом Канышев служил техником в жилищной конторе, что лишало его реальных надежд разбогатеть вследствие достижения им производственных успехов.
Но его тренированное воображение уже невозможно было укротить простым фактом нереальности придуманных событий, и оно неустанно подбрасывало ему все новые сюжеты возможного счастья, заставляя сладко щемить сердце, пока суровая реальность в образе жильца из соседнего дома с жалобой на протекающий кран, не разрушала очередные сладкие грезы.
Разумеется, жена Канышева была осведомлена о страсти своего мужа. Неоднократно рассказывая ему о тех знаках, которые обязательно должны были бы присутствовать в его снах, если бы они содержали в себе предсказание богатства, всеми своими печенками желала она таких снов своему мужу. Тот факт, что Канышев снов никогда не видел, не принимался ею во внимание, и это обстоятельство почему-то особенно раздражало чувствительного Канышева, иногда заставляя его, пока в кухне не заканчивалось таинственное разоблачение будущего любопытствующих соседок, даже уходить на время из дома.
Всякий раз, рассказывая об обязательных приметах в тех снах, которые должны были сопутствовать неожиданному богатству, жена Канышева неизменно упоминала о присутствии в них человеческого дерьма, явно указывающего на близкое счастье в виде большого количества денежных знаков. Канышев не мог вынести столь кощунственного сопоставления такого святого для него понятия, как деньги, и самой мерзкой пакости, которую только можно было себе вообразить, и иногда после таких рассказов он даже орал на жену, что, впрочем, никак не влияло на ее к нему уважительное отношение.
Первая ласточка будущих событий прилетела к Канышеву в теплое летнее утро в виде странного и совершенного неожиданного сновидения. Проснулся он оттого, что к нему в яму с нечистотами, куда он попал неизвестно каким образом и в которой неуклюже ворочался, пытаясь отогнать от своего лица крупные куски кала, залетела большая зеленая муха. Пользуясь его беспомощностью, Канышев никак не мог вытащить из густого, но, как это ни странно, совершенно не издающего никакого неприятного запаха дерьма, свои руки, чтобы отогнать назойливое насекомое, она нагло перелетала с одной части его лица на другую. При этом муха невольно щекотала лапками его кожу, вызывая неудержимое желание чесаться, усугубляемое невозможностью совершить это простое действие.
Окончательно проснувшись, он действительно обнаружил на своем лице насекомое. Но это была не муха, а всего лишь комар, случайно залетевший на такую безумную для него высоту, все-таки шестой этаж, и теперь пытающегося, в силу заложенного в него природой инстинкта, выпить немного живительной влаги из большого и теплого тела. Никакого дерьма рядом не наблюдалось, что, впрочем, было совершенно естественно, ибо действительно трудно было бы представить себе ситуацию, при которой этот вполне обычный, но все же крайне несимпатичный продукт жизнедеятельности человека мог бы попасть в чистую постель Канышева. Нужно заметить, что жена Канышева отличалась необыкновенной чистоплотностью, и постельное белье менялось у них в доме чуть ли не каждый день.
Отнеся сюжет своего первого в жизни сна на счет постоянных разговоров его жены на эту тему, Канышев не стал радовать ее этим неожиданным, хотя и крайне неприятным для него фактом, и, кое-как позавтракав, и все еще видя перед глазами отвратительные картины только что приснившегося ему сна, отправился на работу.
Первое же, что попалось ему на глаза, когда он открыл дверь кабинета, разделяемого с жэковским энергетиком, была свежая газета с опубликованными в ней результатами состоявшегося вчера тиража очередной лотереи.
Лотерейные билеты в их конторе обычно раздавали, разумеется, за их же деньги, во время получения зарплаты, и было совершенно невозможно отказаться от этой обязательной, но совершенно бесполезной, по мнению Канышева, затеи. В последнее время Канышев все неохотнее подчинялся установленному порядку, постепенно переставая верить в эфемерную возможность выигрыша в тех играх, которые затевало с населением государство.
Скорее по привычке, нежели, действительно ожидая хороших известий, Канышев машинально проверил имеющийся у него лотерейный билет и среди бесконечных столбиков цифр, за которыми скрывалось чье-то сегодняшнее счастье, обнаружил собственный выигрыш в пять рублей. Ему даже не нужно было проверять совпавшие цифры, так именно на этом, хранящемся у него дома билете, он их запомнил особенно. Цифры удивительным образом совпадали с датой его рождения, что само по себе, при известной доле воображения, уже можно было бы назвать чудом. Факт же совпадения этих цифр с опубликованными в газете и вовсе вызвал у Канышева мистический шок, длившийся, впрочем, совсем недолго и закончившийся сразу же после покупки на выигранные деньги, пятерку под этот выигрыш пришлось взять в долг у энергетика, бутылки водки, тут же и распитой Канышевым со своим невольным соседом и собутыльником.
Жену же Канышева сам факт выигрыша не удивил. А после того как Канышев рассказал ей о своем первом и столь неприятном для него сне, она еще раз, с радостью для себя, убедилась в абсолютной достоверности совпадений виденных во сне предметов и событий с теми последствиями, которые были за ними закреплены в многочисленных руководствах.
Больше того! В этом событии она увидела знак начинающихся перемен в жизни ее мужа и радовалась тому, что, наконец-то и у него появились сны и связанные с ними конкретные события. Это обстоятельство давало ей возможность новых толкований, а также укрепляло ее собственную правоту, в которой она сама всегда была искренне и безоговорочно уверена, в глазах мужа. Подобная ситуация не только льстила ее самоуверенности в естественном превосходстве женщин над "сильным" полом, но и предоставляла дополнительные стимулы для дальнейшего совершенствования своей способности толкования снов своих подруг и соседок.
Следующий сон Канышев увидел через четыре дня, как раз в ночь под воскресенье и в нем опять он имел дело с дерьмом. В этот раз он мял и перебирал дерьмо руками, разглядывая остающиеся между пальцами его твердые, очевидно, не до конца переваренные желудком фракции. Как это ни удивительно, но противно ему при этом не было и Канышев проснулся с чувством назревающих событий, будущая приятность которых почему-то не вызывала у него сомнения.
И действительно, тем же утром, во время похода за молоком в близлежащий магазин, сразу же за дверью собственного подъезда он обнаружил кошелек с небольшой, но все же существенной суммой. Кошелек был поднят, а деньги немедленно потрачены на сладости для жены и на покупку давно примеченной им в соседнем гастрономе бутылки дорого коньяка, который ни при каких других обстоятельствах никогда не попал бы ни в квартиру Канышева, ни, тем более, в его желудок.
Дальнейшие события развивались, что называется, "стремительным домкратом". Буквально каждая следующая ночь Канышева содержала в себе сон, в котором присутствовало дерьмо. Утро же обязательно знаменовалось новым поступлением в их семью денежных знаков.
Канышев блаженствовал. Теперь он мог позволить себе многое из того, что еще совсем недавно лежало далеко за гранью его скромных возможностей жэковского техника. Деньги поступали к нему таким стремительным потоком, что потратить их не было никакой возможности. Канышев покупал дорогие коньяки и импортные сигареты у фарцовщиков, сшил себе несколько новых костюмов из шикарной и модной ткани под названием "бостон", заполнил обувью все полки небольшого шкафа, стоящего в спальне, и до такой степени избаловал жену всевозможными сладостями, что у той случилось серьезное расстройство желудка. Лечить расстройство участковый врач посоветовал касторовым маслом, но Канышевы не стали следовать советам врача, расстройство прошло само собой, на время оставив в поведении жены Канышева некоторый страх перед продуктами, содержащими в своем составе сахар. В качестве лечения пришлось применить самый безобидный, но действенный народный метод - на время отказаться не только от сладостей, но и от еды вообще.
А деньги не кончались. Они попадали к Канышеву такими невероятными путями и способами, что фантастические сюжеты, рожденные в предыдущие годы его разгоряченным воображением, теперь казались ему детским лепетом.
Набитые деньгами кошельки, сумки и чемоданы постоянно обнаруживались Канышевым во всех тех местах, которые были хорошо известны ему из его же предыдущих фантазий. Но его богатое и тренированное воображение бледнело перед жизнью, предоставлявшей Канышеву все новые факты ее неистощимой способности к импровизации. Один чемодан со свежими, и как будто бы только что напечатанными купюрами, он обнаружил на чердаке многоэтажного дома, куда его привела служебная необходимость проверки тепловых коммуникаций. При этом на чердаке не было никаких следов пребывания посторонних, а сам чемодан даже успел покрыться изрядным слоем пыли, что явно свидетельствовало о его давнем пребывании в этом совершенно неподходящем для него месте. Деньги же, находящиеся в чемодане, явно попали туда так недавно, что из них еще не совсем выветрился запах типографской краски.
Но Канышев не задумывался ни над нелепостями подобных ситуаций ни над их явным несоответствием здравому смыслу. Погрузившись с головой в блаженство исполнения собственных желаний, накопившихся за долгие годы прямо-таки спартанского воздержания и вынужденных ограничений, он без устали наслаждался радостью приобретения, заполняя свою небольшую стандартную квартирку все новыми и новыми предметами, большую часть которых можно было бы смело отнести к разряду дефицитных.
Квартира постепенно и неуклонно превращалась в склад, и жена Канышева, просыпаясь по утрам, все чаще с тревожным ожиданием смотрела в сторону спящего мужа, пробуждение которого сулило новые сны, а с ними и новые хлопоты, связанные с тратой тех денег, которые непременно попадут к нему в самое ближайшее время.
Но однажды, это случилось ровно через полгода, после того, как Канышев увидел свой первый пророческий сон, он проснулся оттого, что ему стало противно ощущать рядом с собой человеческие нечистоты. К своему удивлению, он даже отчетливо почувствовал их неприятный запах, который во всех предыдущих снах совершенно отсутствовал. Отнеся столь странно реальные ощущения к непомерно вытому вчера коньяку, Канышев забыл о них сразу же после того, как нашел очередной бумажник. На этот раз бумажник содержал банкноты, которые до этого ни разу не попадались ему на глаза. В сберкассе сказали, что это монгольские тугрики. Живыми подобные деньги они сами видят в первый раз и поэтому обменять смогут только после консультации с центральной сберкассой.
Но в душе Канышева уже что-то произошло, и это незначительное событие, которое вроде бы никак не должно было бы повлиять на его настроение, он воспринял почему-то с тревогой, которая со временем начала нарастать, принося ему, сначала совсем незначительные, а потом и весьма существенные неудобства.
Сны становились все более реальными, и Канышеву с каждым днем все противнее было в них участвовать. Никакие аргументы, в виде следующих за этими снами денежных находок, не могли компенсировать то отвращение, которое испытывал он во время сна, да и сами находки постепенно стали для Канышевы весьма неприятны. Иногда он даже пытался уклониться от этих находок, но всякий раз какой-нибудь порядочный гражданин или гражданка, неизменно обращали его внимание на якобы потерянный им бумажник или кошелек. Никакие попытки убедить бдительного гражданина в своей непричастности к этому предмету не принимались во внимание и ему твердо заявляли о том, что своими глазами видели, как этот самый предмет выпадал из его кармана.
Денег было так много, что их уже некуда было девать. Купить валюту, которая могла бы дать хоть какую-то гарантию стабильности, было совершенно невозможно, а рубль постоянно дешевел настолько, что только вчера еще примеченная им вещь уже сегодня стоила в два, а то и в три раза дороже. В стране бушевала инфляция, и никакие удивительные находки Канышева не в силах были ее компенсировать. В конце концов, гонка за благополучием настолько утомила Канышева, что ему стало противно постоянно думать о том, куда бы пристроить очередные найденные им денежные знаки.
Квартира же Канышева постепенно заполнилась различными и, как оказалось, совершенно ненужными вещами, которые не только заполняли собой все свободное пространство квартиры, но еще и мешали нормально жить. Найти среди этого изобилия нужную вещь стало совершенно невозможно и у Канышева все чаще возникало чувство, похожее на ненависть к своему жилью, еще недавно так радовавшего его своим достатком.
Жена Канышева, заметившая перемены, наступившие в поведении ее мужа, втайне им обрадовалась, так как беспокойство по поводу все возрастающего изобилия, неожиданно нагрянувшего на их спокойную жизнь, уже давно и серьезно ее тревожило. Она с уверенностью ожидала неприятностей, долженствующих последовать за столь необычной полосой сновидений ее мужа, хотя и вполне соответствовавших описаниям подобных случаев, но все же не имеющих аналогов в их продолжительности.
Да и к тому же у жены Канышева совершенно отсутствовал дух стяжательства, и она давно уже была недовольна изменениями, происходящими с их небольшой и такой, еще совсем недавно, уютной квартиркой. Не смея выказать свое недовольство и понимая, что никто, включая и ее собственного мужа, не в силах изменить существующее положение, она безропотно терпела нагрянувшее на их семью изобилие, покорно ожидая его окончания. А что оно обязательно наступит, у нее не было ни малейшего сомнения. Невероятно все это началось и потому, вполне естественно, следовало ожидать и такого же невероятного окончания.
Постепенно сны Канышева стали настолько отвратительными, что его страсть к богатству постепенно растворилась в их зловонных испарениях. Он стал ненавидеть деньги и один только вид набитого бумажника теперь мог привести его в состояние прострации. Жизнь становилась невыносимой, и что-то нужно было с ней делать.
Вспомнив о существовании церкви, Канышев несколько раз, с трудом преодолевая воспитанное в нем советской властью отвращение к религии, сходил в ближайший храм, только недавно восстановленный и открытый для верующих. Но ни поставленные в нужные места свечки, ни стояние в толпе старушек во время длинной и, как показалось Канышеву, совершенно бестолковой проповеди, положения не исправили и ему по-прежнему продолжали сниться до отвращения реальные сны.
Как и предполагала жена Канышева, закончилось это наваждение совершенно неожиданно и даже трагически.
Однажды, ровно через тридцать дней после первого реального сна Канышева, когда он впервые почувствовал, что с ним творится что-то неладное, ему приснилась огромная жаба, которая взобралась к нему на грудь. Прогнать ее не было никакой возможности и Канышев, страдая и мучаясь, хотел, было проснуться, но жаба вдруг медленно перебралась к нему на лицо, что совершенно перекрыло доступ воздуха в его легкие.
И Канышев перестал дышать, чем и разбудил чутко спавшую рядом жену.
Вызванная скорая помощь уже ничем не могла помочь, и врач только констатировал смерть Канышева от сердечного приступа.
Примета же, ставшая для Канышева роковой, так и осталась неизвестной для его жены, постоянно жаждущей новых знаний из области по-прежнему таинственного и загадочного мира сновидений.