"Вот, Я, Христос, говорю вам: в конце времён умолю Отца
послать вам другого Утешителя.
Он от Моего возьмёт и пришед будущее возвестит вам".
(От Иоанна, Библия).
Беседующие Духи: Достоевского, Эпикура, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, Пророка Даниила. Их слова - прямые их цитаты.
ДАНИИЛ:
- "А ты, Даниил, иди к твоему концу, и упокоишься и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней. Ибо к концу времени и полувремени и по совершенном низложении силы народа святого наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди. Тогда настанет мерзость духовного запустения, отовсюду будут поставляться ежедневные жертвы в угоду этой мерзости. Но пробудятся мудрые из спящих в прахе нечестивого запустения, и разумные засияют, как светила на тверди, и станут обращать многих и многих к правде". Так мне было сказано уж почти три тысячи лет назад. А собрал я тебя, Достоевский, тебя, Эпикур, тебя, Шопенгауэр, тебя, Ницше, тебя, Фрейд чтобы обсудить: настало это время для сегодняшних человеков или ещё нет.
ШОПЕНГАУЭР:
- Я заявляю: это время, время свершения не только твоих пророчеств, Даниил, но и вольных или невольных пророчеств каждого из приглашённых тобой здесь присутствующих, наступило. Давайте обсудим. Но прежде, чем начать, мы должны ясно отдавать себе отчёт в том, что при обсуждении любого временного отрезка человеческой жизни начало его в наших рассуждениях почти так же должно предполагать его конец, как конец - начало, и всё предыдущее так же - последующее. Мы должны честно и добросовестно сделать всё возможное для того, чтобы сначала изложить то, что менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделать всё, что может способствовать предельной отчётливости и внятности. Ибо мудрые из спящих, как тебе, Даниил, было сказано ещё только начинают робко пробуждаться и возвышать свой голос против мерзости духовного запустения.
НИЦШЕ:
- Да, их крайне мало, мало тех, кто из ныне живущих наделён редкой способностью прозревать общую опасность, заключающуюся в том, что сам "человек" вырождается, кто познал ту чудовищную случайность, которая до сих пор определяла будущность человека, - в чём не была замешана не только рука, но даже и "перст Божий"! Ведь они охватывают одним взглядом всё то, что при благоприятном накоплении и росте сил и задач ещё можно пока взлелеять в человеке, они знают всем знанием своей совести, как неисчерпаем ещё человек для величайших возможностей.
ДАНИИЛ:
- Ты талантливо перефразировал слова, сказанные Господом твоему, Ницше, "человеку по имени Моисей": доколе будет народ не верить Мне при всех знамениях, которые делаю Я? Велико развращение человеков на земле, все их мысли и помышления сердца - есть зло во всякое время. Но твоё "благоприятное накопление" возможно только благодаря долготерпеливости и многомилостивости Господа, прощающего беззакония и преступления людей.
НИЦШЕ:
- И, тем не менее! я предсказал, что величайшей и удивительнейшей силы моё "благоприятное накопление" неизбежно достигнет и возвеличится в том огромном срединном государстве, где как бы начинается отлив Европы в Азию, - в России! Там сила воли откладывается и накопляется с давних пор, там воля - и неизвестно, воля ли отрицания или утверждения ли! - грозно ждёт того, чтобы, по излюбленному выражению физиков, освободиться. И, люди! я говорю: да! пришло время этой силе воли в очередной раз освободиться! И уже свершились предсказанные мной: осложнения в Азии, внутренние перевороты, раздробление государств на мелкие части; воцарилось парламентское тупоумие; усилилась грозность России; в Европе посредством новой господствующей касты приобретена единая воля, долгая, страшная, закончившая затяжную комедию её маленьких государств, а также её династическое и демократическое многоволие. Да! я! скромняга! предсказал: грядущее столетие несёт с собою борьбу за господство над всем земным шаром и это - свершилось! Да, люди!!! Я!!!
ДАНИИЛ:
- Какая экспрессия! Какой напор! Ты что разбушевался, раскричался? Все, здесь присутствующие, предсказали не меньше тебя. Даже Патриарх Кирилл, да простит его Господь! в 2017 году, после долгого и упрямого сопротивления призывам твоих, Ницше, "наделённых редкой способностью прозревать", почти втихомолочку, всё же признал очевидным факт свершения пророчеств моего коллеги - Богослова. Где для, сегодняшних, - Богослов, а где ты, - Ницше, со своим ... "благоприятным накоплением"? Чего кричишь? Другой портал. Не услышат.
НИЦШЕ:
- Ну да, увлёкся. Обидно, да. Они же, тупые, не читают и не почитают мудрые мысли. Впрочем, видимо, ещё пока никто из этих моих ... "немногих" и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; у кого лишь сегодня открываются уши. Скорее всего, только послезавтра, отнюдь не сегодня, принадлежит мне.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да ладно вам. Пойди; и Я буду при устах твоих, и научу тебя, что тебе говорить - так гласит Библия. Так было, друзья, с нами, так было со многими и многими, например, с Циолковским, который при устах ... наученных ... типа своих, предсказал высадку людей на Луну и Марс, а сейчас люди готовятся туда переселиться. Как в математике "3,14..." - божественно неоспоримы, так в жизни - пророков предсказания. Я утверждаю это из факта сбывшихся своих пророчеств.
ШОПЕНГАУЭР:
- И я с тобой полностью согласен. Тому пример - предсказания сербского крестьянина Тарабича: "Люди построят ящик, внутри которого поместят устройство с картинками, но не смогут связаться со мной, уже умершим, хотя это устройство с картинками будет так же близко к тому свету, как волосы на голове один к другому. С помощью этого устройства человек сможет видеть всё, что делается повсюду в мире". Разве ему, простите, наврал ... "подсказчик" сто лет назад? Ведь бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз: во сне, в ночном видении, во время дремоты на ложе - Он открывает у человека ухо и запечатывает Своё наставление.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но все ли понимают и признают эту аксиому Библии? Шопенгауэр, согласен я с тобой: пришло время, Даниил нас, предсказавших день сегодняшний, собрал вместе - чтобы мы втолковали людям эту аксиому. Ведь и я, исходя из своего внутреннего убеждения, самому полному и непреодолимому, предсказал: не будет у России таких ненавистников, завистников, клеветников, врагов, как все славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись.
НИЧШЕ:
- Истинно! Хочется вслед за Достоевским и Библией обратиться к сынам человеческим: что за поговорка у вас, в земле: "много дней пройдёт и всякое пророческое видение исчезнет"? Неужели требуется доказывать: все пророчества и все предвещания, которые говорили пророки Господа об отдалённых для них временах, после многих дней не будут отложены! и исполнятся! именно в наступившем конце времён! как и исполнялось для всех живших на земле предвещенное для них во все времена.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- И это так. Вот, пришло предсказанное мной время и "парламентское тупоумие" стало изображать трепет за свою свободу и боязнь властолюбия России. Славянские государства стали заискивать перед европейскими государствами, стали клеветать на Россию, сплетничать на неё и интриговать против неё. Особенно приятно теперь для освобождённых славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. Пусть славяне покаются! Если они уйдут от России, великого восточного центра и великой влекущей силы, то их единство мигом развалится, рассеется в клочки и даже так, что самая их национальность исчезнет в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды в море.
ЭПИКУР:
- Мудрый считает своим больше всего то, чем владеет сообща с человеческим родом - так сказал бы славянам Сенека.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Долго славяне не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нём,- коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии. России надолго достанется тоска и забота мирить, вразумлять и даже, может быть, в очередной раз, обнажать меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чём же тут выгода России, из - за чего Россия билась из века в век, жертвовала кровью своею, силами, деньгами? Неужто из - за того, чтоб сегодня пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности?
ШОПЕНГАУЭР:
- А я скажу так славянам: глупец не замечает, что отдельные лица, на вид независимые друг от друга, в действительности поступают по предварительному уговору между собой; вот почему его легко мистифицировать и интриговать - он не замечает скрытых мотивов в предлагаемых ему советах, в высказываемых суждениях и т. п. Всегда недостает ему одного: остроты, быстроты, легкости, т. е. недостает силы рассудка, ума - более точными словами.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- О, конечно, Россия всё же всегда будет сознавать, что центр славянского единства - это она, что если живут славяне свободною национальною жизнию, то потому, что этого захотела и хочет она, что совершила и создала всё она. У России и мыслей нет, чтобы расширить насчёт славян свою территорию, присоединить их к себе политически. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении и подозревали сто лет. Но, да сохранит бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии, в веках. Только вот ни Путин, ни Кирилл, меня расхваливая и почитая, не говорят об этом моём пророчестве братьям - славянам, не обращают внимание человечества на этот факт сбывшейся высшей воли, провозглашённой моими устами.
ДАНИИЛ:
- И я скажу, как Ницше: сыны человеческие, что за поговорка у вас, в земле: "много дней пройдёт и всякое пророческое видение исчезнет"? Разве не видите: и восстала блудница презренная. Поступающих нечестиво она привлекает к себе, и простирает руку свою на разные страны. И цари земные любодействуют с нею, и купцы земные богатеют от великой роскоши её. Они имеют одни мысли и передали ей силу и власть свою. Они ведут брань с Агнцем, но Агнец уже побеждает их; ибо он есть Царь царей, и те, которые с ним, суть званные и избранные. И поступает блудница по своему произволу, и возносится и возвеличивается выше всякого божества, доколе не совершится гнев: ибо, что предопределено, то исполнится. И будет суд над великою блудницей, сидящею на водах многих, а те, кто с ней, отвернутся от неё. Ибо она говорит в сердце своём: за морем сижу царицей, я не вдова и не увижу горести! И вот уже явилось на небе великое знамение - жена. Она в муках рождает младенца - новый миропорядок, которому надлежит пасти все народы жезлом железным справедливости и мира. И другое знамение - дракон, который увлёк с неба третью часть звёзд. Дракон сей лютым зверем стоит перед женою, дабы пожрать её младенца. И начал он преследовать жену. И остервенело пускает дракон из пасти своей воду как реку, дабы увлечь её рекою. Но земля помогает жене, разверзла земля уста свои и уходит та река в песок небытия и скоро будет поглощена вместе с драконом. Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечём убивает, тому самому надлежит быть убиту мечём. Правителям мира никогда не следует забывать эти древние слова мудрых от Бога, перефразированные Александром Невским на свой лад.
ФРЕЙД:
- Я склоняю голову и извиняюсь перед этим уважаемым народом, но они сами выбрали себе таких правителей, заведших их в кромешное унижение, поэтому пусть простят эти мои слова. Так вот, для тех, кто "на паровозе" постараюсь нарисовать картину предсказанного о блуднице более выпукло и рельефно, как некоторые места у танцовщика балета: на глазах всего мира блудница справила нужду на Украину, а шакалята из Европы облили бедную страну помоями. И только Агнец - Россия говорит: жалко вас, опущенных, идите к нам, мы дадим вам тёплой чистой воды и свежее полотенце. Что, похоже я нарисовал?
ДОСТОЕВСКИЙ:
- К сожалению, так это и есть. Буржуазный мир зарождает потребность войны, выносит её сам из себя как жалкое следствие, но не из - за великой и справедливой цели, достойной великой нации, а из - за каких - нибудь жалких биржевых интересов, из - за новых рынков, нужных эксплуататорам, из - за приобретения новых рабов, необходимых обладателям золотых мешков, - словом, из - за причин, не оправдываемых даже потребностью самосохранения, а, напротив, именно свидетельствующих о капризном, болезненном состоянии национального организма, о безволии народов, безучастно взирающих на буржуазную вакханалию.
НИЦШЕ:
- Ты точен, Достоевский, но твои предсказания не слушают люди. Но что говорить о простых смертных, если даже упомянутый Патриарх Кирилл упрямо продолжает отрицать, что предсказания простых, как ты, не библейских, пророков - это от лукавого. Но те, кто, как я сказал, наделены редкой способностью прозревать, те увидят полное совпадение между предсказаниями Богослова о сегодняшнем дне и предсказаниями Тарабича; нашими предсказаниями. Судите сами. "Вскоре после первой войны начнётся другая, большая война, в которой прольётся много крови. Россия не сразу вступит в войну; когда же злая армия нападёт на неё, русские дадут отпор. На русском троне будет тогда красный царь. После великой войны наступит мир во всём мире. Возникнет много новых государств - чёрных, белых, красных и жёлтых. Будет образован международный суд, который не разрешит странам воевать друг с другом. Этот суд будет главнее всех королей. Если где - то начнётся война, суд рассудит по справедливости и постарается сделать так, чтобы злоба и резня сменились любовью и миром. Некоторое время спустя отдельные великие короли перестанут считаться с судом и начнут действовать как им самим заблагорассудится. Из - за этого случится много маленьких войн. Тысячи и тысячи людей погибнут. В этих войнах братья будут убивать братьев. Все эти маленькие войны будут организованы великими королевствами, злыми и коварными; а те, кто будут драться и убивать друг друга, будут делать это по собственной слепой глупости".
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Куда ещё понятней, даже не требуется расшифровывать - всё точно, как в репортаже очевидца. В своё время я говорил об одном старом фолианте, "книге предсказаний", Иоанна Лихтенбергера (издание 1528 года) - не библейского пророка, как и Тарабич, как и мы. Экземпляр редкий и даже, может быть, единственный в свете. В туманных картинах изображается в этой книге будущность Европы и человечества. Книга мистическая. Это нечто даже очень подходящее к теперешнему нашему с вами разговору. Разве сегодня не желают победы над русскими, как сказано в книге, за то только, что все нечестивцы дракона всё же лучше русских ... не признающих любодейство великой блудницы? Разве это не зверство, не варварство? Да, пророчество Лихтенбергера сильно подходит к настоящей минуте и не разуметь ли нам "отдельных великих королей" Тарабича в числе тех, которые "имеют одни мысли и передали силу и власть свою блуднице презренной" Богослова? Не их ли заставляет трепетать взмахнувший крылами орёл Лихтенбергера - рождающая новый миропорядок жена? Пророки - разные, но события - одни и те же. Людям бы задуматься над божественной силой пророчеств.
ДАНИИЛ:
- Я продолжу тебя, Достоевский. И происходит на небе гибридная война: Михаил воюет против дракона. И низвергается уже великий дракон, тиранящий всю землю. Пришло горе живущим на земле, потому что дракон понял в сильной ярости, что немного ему остаётся времени. И замерла вся земля, и поклонились народы дракону, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно. И убиваем был всякий, кто не поклонялся образу зверя. И дано было ему вести войну со святыми и покорить их. Так было показано, повторяю, моему коллеге - Богослову, так всё и происходит сегодня, в конце времени, о котором и мы с вами говорим и основные события которого мы с абсолютной точностью обозначили в наших предсказаниях.
ЭПИКУР:
- Я внимательно слушал вас, друзья, и говорю за себя и за Сенеку (он любил меня цитировать, теперь цитировать его буду я): подобно тому, как не имеет значения для современных людей имя пещерного человека, изобразившего на камне сцену охоты на мамонта, так, простите, не имеют реального значения и ваши утверждения о том, что ваши предсказания сбылись. Почему? Да потому что сегодня люди, напротив, уподобились пещерному человеку, которому не дано понять, что слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого Пастыря. Не слышат они, лишённые слуха, тысячелетние библейские слова: Я воздвигну пророка и вложу слова Мои в уста его, и он будет говорить, что Я повелю ему. Уж куда понятней твои слова, Даниил: под конец времени слухи с востока и севера встревожат его, и выйдет тот царь в величайшей ярости, чтоб истребить и губить многих. И что, хоть кто - то удивлённо поднял голову вверх? Хоть кто - то, оцепенев, увидел свершение: и раскинет он царские шатры свои между морем и горою преславного святилища; но придёт к своему концу, и никто не поможет ему. Какой ещё расшифровки нужно: и восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа своего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди. Единственная надежда: в сегодняшнем, предсказанном пророками последнем времени, рано или поздно многие молодые люди, которым и предстоит жить в этом времени, прочтут ваши пророчества и умножится ведение.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Эпикур, а разве они умеют читать, спрашиваю я вместе с Ницше? Мы видим - не умеют, поэтому оставим Лихтенбергера с его пророчествами. При жизни же я сказал (если хоть кто - то заинтересуется): серьезно говорить о его пророчествах трудно; всё это лишь мистическая аллегория, хотя бы и похожая несколько на правду. И мало ли бывает совпадений? Правда, всё это написано и напечатано в 1528 году и это очень любопытно. Я полагал, как и абсолютное большинство людей, считающих себя здравомыслящими, что часто являются подобные сочинения, и хотя рассмотренное Лихтенбергером время ещё только предшествовало реальным событиям, но, повторю, их описание напоминает правду. Если я и сообщал эту латинскую выписку из старой книги, то единственно как занимательный факт. Не как чудо, да и не одни лишь чудеса чудесны. Всего чудеснее бывает весьма часто то, что происходит в действительности. Люди видят действительность всегда почти так, как её хочется видеть, как сами, предвзято, желают растолковать её. Если же подчас вдруг в видимом увидят не то, что хотели видеть, а то, что есть в самом деле, то прямо принимают то, что увидели, за чудо, и это весьма не редко, а подчас верят скорее чуду и невозможности, чем действительности, чем истине, которую не желали видеть. И так всегда бывает на свете, в том вся история человечества. Теперь же я, беседуя с вами, друзья, нахожусь в крайне затруднительном положении: любой здравомыслящий человек, подумав, увидит факт свершения ваших пророчеств, уже не говоря о филигранной огранке событий сегодняшней жизни предсказаниями Богослова и Тарабича.
ДАНИИЛ:
- Это нужно понимать так: прогремели семь громов и времени для иных предсказаний уже не будет, потому что в жизни человеков сегодня совершается именно та тайна Божия, какую Он благовествовал вам - рабам Своим, а вы, каждый в своё время, озвучили Его грядущую волю. А воля Его проста: человечество должно прекратить поставлять ежедневные жертвы в угоду мерзости духовного запустения. И донести это в сердца и души людей - наша миссия.
ШОПЕНГАУЭР:
- А миссия сия выполнима? Скажите на милость, какое дело людям до наших с вами бесхитростных, нехлебных, хоть и пытливых рассуждений? Как они увидят и услышат нас в "ящике с картинками", который "подарил" им Тарабич? Ведь сегодня каждый из них - сам себе философ, как это у них ... блогер. Но, к их беде! им не дано понять, что философами родятся, так же как и поэтами, и притом гораздо реже. А если они не родятся, то как люди живут без Пушкина? Да, в людях существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни они руководствуются не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины их существа. Но одним из существенных препятствий для развития рода человеческого всегда было то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит. А ведь даже Сократ, мудрейший из людей, нуждался в предостерегающем демоне.
ДАНИИЛ:
- А как иначе? Вся мудрость человечества от его первых дней заключена в словах: вот, Я посылаю пред тобою Ангела хранить тебя на пути и вести тебя в то место, которое Я приготовил. И это не оспаривается даже самыми ярыми атеистами, поскольку многотысячно доказано: если есть у человека Ангел - наставник, один из тысячи, чтобы показать прямой путь - Бог умилостивится над ним, ведь когда Господу угодны пути человека, Он и врагов примеряет с ним. А вот эти мудрые слова никогда не утратят своей силы, послушайте: сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его; в полу бросается жребий, но все решения его - от Господа; коня приготовляют на день битвы, но победа - от Господа. Поразительно, но сегодня над этими божественными словами никто не задумывается - все живут как малые дети. Люди наивно полагают, что всё в своей жизни они решают сами. Неужели среди них нет здравомыслящих, понимающих, что если человека не оберегает Ангел ли, некая сила ли -ему трудно жить.
НИЦШЕ:
- Каждое время, друг Даниил, имеет свой собственный божественный род наивности. И сколько наивности, детской и безгранично дурацкой наивности, в вере здравомыслящих людей в своё превосходство, в прямолинейной уверенности, с каковой его инстинкт трактует религиозного человека как малоценный и более низменный тип, над которым сам он возвысился, - он, маленький, заносчивый карлик и плебей, считающий себя философом от Бога! но никак не прилежно - расторопным умственным ремесленником "идей", "современных идей", как он полагает - свободных от опеки Ангелов Господних!
ШОПЕНГАУЭР:
- Я не буду строить торжественной физиономии, которая заставляла бы других верить, будто я - самый талантливый автор ... "современных идей". Но ведь тысячу раз людям приходится наблюдать, как всякий, совершенно не способный к мышлению, думает и рассуждает. Этот твой ... карлик, Ницше, абсолютно уверен, что ему стоит только во весь голос и с физиономией вдохновенного барана произнести свой монолог в "ящике с картинками", чтобы изречь великую мудрость!
ФРЕЙД:
- Это тем более весело наблюдать сейчас, когда вдруг "умно и вдохновенно" громко заговорили многие не способные к мышлению. Этим ... "заносчивым плебеям" вовсе невдомёк, что до них человечеством накоплена неприступная мудрость, управляющая жизненным процессом, всеблагость, в нём выражающаяся; а вот не плебеи знают - это черты божественных существ, создавших людей и мир в целом. Бездарные же авторы "современных идей" тупо не понимают простую истину: христианству удалось сосредоточить в себе идеи всех богов в одном лице. Оно вышелушило отцовское ядро, которое с самого начала скрывалось за всяким образом бога; хоть по существу это, впрочем, было возвратом к историческим началам идеи бога. Всем ... "вдохновенным баранам" теперь, в конце времён, следует понять своим ... умишком прилежного ремесленника: Господь Бог Вседержитель должен стать единственным, отношение к которому снова должно обрести интимность и напряженность детского отношения к отцу. К этому призывает Богослов в своём Откровении.
НИЦШЕ:
- Для чего дал Бог человеку откровение? Разве Бог сделал что - нибудь лишнее? Человек не может знать сам собою, что есть добро и что зло, поэтому научил его Бог своей воле. Этому противопоставляется двойная стена: во - первых, утверждение, что закон добра и зла - не человеческого происхождения; что он не есть результат медленного изыскания, тонко просеянного опыта, сопровождаемого ошибками, но, как имеющий божественное происхождение, он был только сообщён уже в совершенном виде, без истории, как дар, как чудо. Во - вторых, традиция, т. е. утверждение, что закон уже с древнейших времён существовал, что сомневаться в этом было бы нечестиво и преступно по отношению к предкам. Высший разум подобного процесса - это предпосылки ко всякого рода мастерству, ко всякого рода совершенству в искусстве жизни.
ФРЕЙД:
- К сожалению, твой, Ницше, "высший разум" сегодня не востребован. Люди не понимают, что к совершенству в искусстве жизни, в жизненном процессе их ведёт божественный закон: всякое добро в конечном счете по заслугам вознаграждается, всякое зло карается, если не в этой форме жизни, то в последующих существованиях, начинающихся после смерти. Таким образом, все ужасы, страдания и трудности жизни предназначены к искуплению; жизнь после смерти, которая продолжает земную жизнь так же, как невидимая часть спектра примыкает к видимой, принесёт исполнение всего, чего люди на земле, может быть, не дождались.
ЭПИКУР:
- Совсем не так. Смерть не имеет к людям никакого отношения. Ведь всё хорошее и дурное заключается в ощущении, а значит, смерть есть лишение этих ощущений. Поэтому знание того, что смерть не имеет никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, - не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного, потому как самое страшное из зол, смерть, не имеет к нему никакого отношения, так как когда он существует, смерть ещё не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда он не существует. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют.
ШОПЕНГАУЭР:
- Я согласен с Эпикуром, Фрейд. Согласись: в прошедшем не жил ни один человек, и ни один никогда не будет жить в будущем; только настоящее есть форма всей жизни, но зато оно - её прочное достояние, которого никогда нельзя у неё отторгнуть. Или следует думать, что прошедшее, запечатлённое смертью, получает от этого новое бытие? Нет, наше собственное прошлое, даже самое близкое, даже вчера - это уже только пустая грёза воображения, и то же самое представляет собой прошлое всех отживших миллионов.
НИЦШЕ:
- Шопенгауэр, я думаю, что Фрейд - то говорит не о том, что было вчера или будет завтра. Он говорит о том, что человечество "с пелёнок" мучает вопрос: а что после смерти? Мы знаем, наша совесть знает, какова вообще цена тех зловещих изобретений жрецов и церкви, для чего служили эти изобретения, при помощи которых человечество достигло того состояния саморастления, вид которого внушает отвращение: понятия "по ту сторону", "Страшный суд", "бессмертие души", сама "душа" - это орудия пытки, это системы жестокостей, при помощи которых жрец сделался господином и остаётся таковым и сегодня.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Кстати, раз мы заговорили о саморастлении и изобретении жрецов, давайте покончим с пророчествами: что же разумел Лихтенбергер, говоря о том, что "придёт орёл, который огонь возбудит в лоне невесты Христовой, и будут три побочных и один законный, который других пожрёт"? На религиозном и мистическом языке под выражением "невеста Христова" всегда разумелась вообще церковь - жрецы, как обозначил Ницше. Кто же трое побочных и один законный? Казалось, должно бы тут разуметь, то есть если уж его принимать за предсказателя, три исповедания: католицизм, протестантство и... какое же третье - то из незаконных? И какое же законное - то?
НИЦШЕ:
- А что тут разуметь, Достоевский? Воинствующее христианство погубило жатву античной культуры, позднее оно погубило жатву культуры ислама. Был растоптан чудный мавританский культурный мир Испании, в сущности более родственный простому восприятию жизни, более говорящий чувствам и вкусу людям средневековья, чем Рим и Греция. Крестоносцы уничтожали то, перед чем им приличнее было бы лежать во прахе, - культуру, сравнительно с которой даже девятнадцатый век был очень бедным, очень "запоздавшим", не говоря уж о двадцатом. Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного - душевную низость.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Согласен. Всё Христово дело церковь, побочная ли, не побочная ли искони обращала лишь в заботу о земном владении своём и умножении власти и богатства олигархов. А сегодня правящая элита Америки и Европы уже окончательно устроилась вне бога и вне Христа. Ты спросил, Ницше, для чего дал Бог человеку откровение? Действительно, Бог не сделал ничего лишнего. Однако сегодня, как никогда ранее, ещё усиленней отвергается происшедшая от бога и откровением возвещенная единственная формула спасения: "Возлюби ближнего как самого себя" - и насаждается человеконенавистническая психология, вроде естественной "борьбы за существование".
ФРЕЙД:
- Вот тут как раз и проявляет себя человеческая психология, Достоевский. Коль скоро для божественного отца люди, как они считают, сделали так много, им хочется получить взамен и вознаграждение, по крайней мере стать его единственным любимым ребёнком. Благочестивая Америка сегодня стремится остаться God"s own country, "собственной страной бога", и это опять же верно в отношении одной из форм поклонения человечества божеству. Только её Президенты не благодарят за это Бога. Думаю, разумные люди, пусть случайно, почти мимоходом, но абсолютно точно ощущают, что в конце времён всё ускорилось, а потому я констатирую: то мгновение, те десятки лет, в течение которых Америка главенствовала в мире в двадцатом веке, сопоставимы по накалу событий с сотнями предыдущих лет; и это мгновение для неё прошло под знаком божьего покровительства. И пусть люди попытаются оспорить это.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но Президенты мира, руководимые олигархами, не только не благодарят Бога за процветание, но и не призывают к милосердию, к человеколюбию. А ведь общеизвестно: от излишнего скопления богатства в одних руках рождается у обладателей богатства грубость чувств. Страшно развивается сладострастие. Сладострастие родит жестокость и трусость. Грузная и грубая душа сладострастника жесточе всякой другой, даже и порочной души. Жестокость же родит усиленную, слишком трусливую заботу о самообеспечении. Эта трусливая забота о самообеспечении всегда обращается в какой - то панический страх за себя, сообщается всем слоям общества, родит страшную жажду накопления и приобретения денег. Теряется вера в солидарность людей, в братство их, в помощь общества, провозглашается тезис: "Всякий за себя и для себя"; бедняк слишком видит, что такое богач и какой он ему брат, и вот - все уединяются и обособляются. Эгоизм умерщвляет великодушие.
ШОПЕНГАУЭР:
- Общеизвестно и другое, Достоевский: почти все люди, застрахованные от нужды и забот, сбросив с себя другие тяготы, становятся после этого в тягость самим себе и считают выигрышем каждый проведенный час, т. е. каждый вычет из той самой жизни, которую они до сих пор всеми силами пытались обогатить и продлить как можно больше. Скука же далеко не маловажное зло: в конце концов она налагает на лицо печать настоящего отчаяния. Как нужда - постоянный бич народа, так скука - бич знатных.
ДАНИИЛ:
- Беззаконного уловляют собственные беззакония его, и в узах греха своего он содержится. Именно эти узы грехов и губят знатных рано или поздно, когда они доводят свои народы до крайней степени нужды. В народе зарождаются и зреют социальные идеи, начинаются беспощадные бунты. И только после этого знатные нехотя делятся с народом.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Так и случилось сто лет назад. И я предсказал эти бунты: социальные идеи восторжествовали и теперь решают задачи судеб человечества, но, к сожалению, не по Христу, а вне бога и вне Христа. Эти идеи пошатнули мировой гнёт олигархов только благодаря революции в России. В итоге идеи справедливости, равенства и добра пришли на смену упадшему христианству, по мере извращения и утраты его в самой церкви католической. Но звериная жадность олигархов всегда лишает их разума: как и сто лет назад они держат людей в нищете и до такой степени, что, кроме самых ничтожных исключений, все эти миллиарды несчастных и слепых людей в самом деле и наивнейшим образом вновь начали думать, что именно через грабёж они и разбогатеют. Они в России однажды победили. Если же богатые сегодня не уступят вовремя, то вновь выйдут страшные дела - олигархи потеряют всё до последней нитки. Но никто не уступит вовремя, может быть и от того, впрочем, что уже, как и сто лет назад, прошло время уступок. Грядущий поток беженцев из Азии и Африки, растущая нищета люмпенов доведёт возмущение до критической массы. Обездоленные люди вновь захотят расправиться сами, пусть не революцией, но погромами и жестоким насилием.
ДАНИИЛ:
- Достоевский, ты в своё время не мог слишком открыто признать божественную прозорливость Лихтенбергера. Не переживай, сегодня тем людям, у кого на плечах не "ящик с картинками" и подсказчицей ... алисой, не нужно объяснять и доказывать: сбылись твои пророчества, как и предсказания Богослова и Тарабича. Умные люди, во главе с Патриархом Кириллом, хоть и робко, но признали это.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Робость Патриарха Кирилла понятна: что певцу хвалить акустику, если пуст зал зрительный? Но робость Патриарха для него весьма и весьма нелицеприятна: либо Господь видит его всего лишь прорабом строительства церкви земной, но отнюдь не Владыкой, способным призвать человечество воздвигнуть в своих душах Царствие Господа Бога Вседержителя, Богословом предсказанное; либо Патриарх не хочет отпускать людей из "хлебной" церкви в "виртуальное" Царствие. Во всех случаях ему, как и всем жрецам, следует прислушаться к нашей, друзья, беседе, а если не так, Господь "придёт и сдвинет светильник твой с места его". Надеюсь, все понимают, кто вложил в мои уста сбывшиеся слова: в России загорится небывалая и неслыханная возможность разрешения судеб человечества. Сто лет назад вдвинулся в человечество новый элемент, новая стихия, которая лежала до поры пассивно и косно, но которая, воспрянув, повлияла на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно, принесла с собою конец всей прежней истории человечества, заново решила дальнейшие судьбы его. Кто - то будет спорить, что они, эти судьбы, - в руках Божиих и в которых человек почти ничего угадать не может, хотя и может предчувствовать?
НИЦШЕ:
- Шопенгауэр постеснялся и сказал об этом завуалировано: "в главных шагах жизни люди руководствуются не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом". Но человечество не воспользовалось этим импульсом, этим шансом, данным богом. Мораль в Европе в то время была моралью стадных животных, к сожалению, такой она остаётся и сегодня, но я верил и верю сейчас: возможны или должны быть возможны многие другие, прежде всего высшие, морали. Но эта "стадная" мораль защищается всеми силами против такой "возможности", против такого "должны быть"; непреклонная и упорная, она твердит: "я - сама мораль, и ничто, кроме меня, не есть мораль!". При этом жрецы и церковь не боролись с этой моралью, напротив - всячески помогали новой господствующей касте Европы в её окончательной победе. В итоге, как ты и предсказал, Достоевский, окончательно потерялась вера в солидарность людей, в братство их, в помощь общества. И теперь отовсюду звучит: "Всякий за себя и для себя". Да и победившие в России коммунисты эту социальную идею, эту возможность разрешения судеб человечества пытались осуществить вне бога и вне Христа. Это тем более странно, что в основу идей коммунизма, в "Кодекс строителя коммунизма" были положены именно социальные идеи Христа.
ФРЕЙД:
- Точными оказались и мои предсказания: если место религиозной массы займёт другая масса (я имел ввиду социалистическую массу), то результатом будет та же самая нетерпимость к вне стоящим, как и во времена религиозных сражений. Коммунистическая инквизиция в итоге не уступила католической.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, бредовые правители коммунизма исказили и переврали социализм народа русского, в сердце и душе, пусть бессознательно! верящего, что спасение - лишь в всесветным единении во имя Христово. Вот наш вековой русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно - "церковной" идеи и сегодня смеются и надругаются господа "европейцы", и не только мировые, но и сегодняшние, доморощенные, псевдоидеологи государства Российского. О, есть много и других "идей" в народе, с которыми правители России ещё не скоро сойдутся, хотя это чрезвычайно важные идеи, которых правды до сих пор вовсе не понимают. Но теперь я лишь о главной идее народа нашего говорю, о зиждущейся в нём, судьбами Божьими, его церкви вселенской. И тут прямо можно поставить формулу: кто не понимает в народе нашем его православия и окончательных целей его, тот никогда не поймёт и самого народа нашего! Поэтому тем правителям и умникам из числа "высших деятелей", которые до сих пор не услышали меня, я бы приказал: уйдите, не гневите Бога! Ибо вы - сиюминутны, но неминуемые и опасные завалы вашего самоуверенного и тщеславного безрассудства будет разгребать, в очередной раз! многострадальный русский народ! Правители должны освободить место тем, кто готов возвести Христово дело в государственную политику, кто понимает, что православная идея - исконная и единственная! национальная идея русского народа!
НИЦШЕ:
- А с какой стати ... "сиюминутники" должны освободить "тёплое местечко", греющее не только их "местечко", но и их тщеславие? И сегодня жив мой тезис: нежелание видеть то, что видят, и нежелание видеть так, как видят, есть почти первое условие для всех "тупоумных парламентариев" в каком бы то ни было смысле: правитель и парламентарий по необходимости - лжец.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Нет, надо, чтоб и в государственных организмах была признаваема та же правда, та самая Христова правда, как и для каждого верующего; и для каждого живущего "в Боге".
ДАНИИЛ:
- Но Тарабич увидел совершенно иную картину, Достоевский. Нет сегодня живущих "в Боге", ибо человеческими душами завладел даже не дьявол, а нечто похуже. Люди поверили, что их иллюзии и есть правда, хотя в их умах исчезают последние крупицы разума и правды.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Вот именно поэтому я призывал человечество, а сегодня заклинаю: хоть где - нибудь да должна же сохраняться эта Христова правда, хоть какая - нибудь из наций да должна же светить. Иначе, как я и предсказал, всё окончательно затемнится, замешается и потонет в цинизме. Хочется спросить: что, мировые правители, разве я не предугадал? Вы можете сдержать духовную грязь и низость отдельных граждан? Не можете? В таком случае как же будет жить целый - то организм народа? Я вас спросил, мировые правители, а вы, что - до сих пор не услышали? Вот, пришло последнее время, время последнего предупреждения Бога и для спасения надобен авторитет, надобно солнце, чтоб освещало. Предсказано за тысячелетия до меня: в конце времён солнце взойдёт с Востока, и для человечества с Востока начнётся новый день. Когда просияет солнце совсем, тогда и поймут люди, что такое настоящие "интересы цивилизации", но для этого всё человечество должно растоптать выставленное дьяволом знамя с надписью: "После нас хоть потоп" и вытравить из душ тезис "Всякий за себя и для себя"!
ДАНИИЛ:
- Истинно, все должны в конце времён вернуться к "жизни Боге", иначе вскоре, буквально завтра, вообще не будет жизни - будет нравственный "потоп". Как и предсказал Тарабич, уже почти невозможно отличить мужчину от женщины - все одинаковы. На свадьбе трудно понять, где жених, а где невеста. Люди день от дня всё меньше и меньше понимают, кто они и зачем живут. Они рождаются, не зная кем были их дед и прадед, они думают, что знают всё, но не знают ничего. И к этому нечего добавить: люди должны увидеть свои духовные и нравственные нечистоты сами, либо утонут в них. Именно об этом мы все с вами в один голос, слово в слово, и говорим.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- А ведь я с ужасом спрашивал мировых правителей: неужели допустите, чтобы столь славная "цивилизация" язвенной гнилью поразила всё человечество, да тем с ним и покончила? К тому идёт - сказал я вам, ныне умершие, вашу душу ... вижу я, скрючило и перевернуло, преступные правители! К тому пришло - должны ответить мне сегодняшние правители, продолжающие вершить преступные дела предшественников своих!
ДАНИИЛ:
- Однако все стремятся максимально приблизиться к "язвенному" идеалу - к "обществу потребления". Но мир и изобилие, в которых стали жить отдельные народы после второй большой войны, есть не более чем горькая иллюзия, потому что они забыли о Боге и стали поклоняться лишь собственному человеческому разуму. А человеческий разум по сравнению с Божьей волей и Божьим знанием меньше капли воды в океане. И в этом Тарабич прав.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, так и получилось. Забыли о Боге в России и вместо мечтательных учений об обустройстве обществ победили предсказанные мной простые и понятные всем, вроде: "Ограбить богатых, залить мир кровью, а там как - нибудь само собой всё вновь устроится".
ШОПЕНГАУЭР:
- И это не случайно, поскольку воля людей не свободна, а имеет изначальную склонность ко злу, поэтому дела её всегда греховны и никогда не могут удовлетворить справедливости. Следовательно, от зла спасёт только вера, сама же вера вытекает не из намерений и не из свободной воли, а дана людям божьей благодатью и без их содействия как бы сходит извне. При современном же рационалистическом взгляде многие тезисы, основанные на Новом Завете, оказываются совершенно несостоятельными, например, противоречие между свободой воли и предвидением Божьим, к которому мы все с вами в той или иной степени причастны, друзья мои. Но, к беде человечества, правители высокомерно отмахиваются от провидения Божьего и с упрямством ведут свои народы к погибели.
ДАНИИЛ:
- Есть притча. Ослица Валаама упиралась и не шла за ним, чуя беду, и он бил её. И сказал Валааму явившийся Ангел Господень: за что ты бил ослицу твою вот уже три раза? Я три раза выходил, чтобы воспрепятствовать тебе, потому что путь твой не прав передо Мною. Если бы она не своротила от Меня, то Я убил бы тебя, а её оставил живою. И сказал Валаам Ангелу Господню: согрешил я, ибо не знал, что Ты стоишь против меня на дороге.
НИЦШЕ:
- Да, многие люди спасены "ослицей - внутренним голосом - Ангелом" от неминуемой погибели. А как правители и церковь призывают прислушаться к Божьему провидению, вложенному в уста пророков - Ангелов Господних, в наши с вами, коллеги, уста? А никак. Христово учение ... в устах жрецов делается теперь ещё более, чем прежде, пронырливым, боязливым, всё в меньшей степени борется за "душевный мир", всё глуше призывает воздерживаться от ненависти, "любить друга и врага". Некогда божество представляло собою народ, мощь народа - теперь оно только лишь благое божество. Поистине, для богов нет иной альтернативы: или они есть воля к власти, и тогда они бывают национальными божествами, - или же они есть бессилие к власти - и тогда они делаются бесформенными и податливыми.
ДАНИИЛ:
- Но божество, Ницше, не само по себе становится бесформенным. Ибо написано: "погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну". Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное. Господь сказал: "Вы народ жестоковыйный; если Я пойду среди вас, то в одну минуту истреблю вас". Если Он обратит сердце Своё к Себе - вдруг погибнет всякая плоть, и человек возвратится в прах. Ибо очи Его над путями человека. Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедному. Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его. Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он никого не угнетает. Увы, народ грешный, народ обременённый беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! "Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло" - от Адама и Евы спрашивает Господь человеков.
ШОПЕНГАУЭР:
- Да, мудрости "книги книг" не стоит перечить, человечеству следует срочно избавиться от своего глупого и чванливого высокомерия по отношению к древней мудрости, данной людям божествами, создавшими и самих людей. Их состояние изначально лежит во зле, а теперь, в конце времён, как никогда ранее, люди нуждаются в спасении. Их дела не могут удовлетворить справедливости, не могут спасти; поэтому спасение дается только верою, т. е. отличной от зла системой познания. Сама же вера исходит от благодати, т. е. как бы, повторяю, извне: это значит, что спасение есть нечто совершенно чуждое человеческой личности и для спасения необходимо отрицание и прекращение именно этой греховной личности.
ФРЕЙД:
- Но, с другой стороны, действие божественного правосудия неизбежно пресекалось божьей благостью: люди грешили, потом приносили жертвы или каялись, после чего были готовы грешить снова. В итоге "сама благодать" твоя, Шопенгауэр, во все времена не имела для людей существенного значения.
ШОПЕНГАУЭР:
- И этому есть объяснение. Если бы к благодати вели дела, вытекающие из мотивов и обдуманных намерений, то добродетель - основа благодати - была бы всегда только умным, методическим, дальновидным эгоизмом, и с этим ничего нельзя было бы поделать.
НИЦШЕ:
- А не забыли ли вы, коллеги, о том, что люди во все века наказываются сильнее всего за свои добродетели? Видимо, это происходит для того, чтобы они яснее понимали, что брюхо служит причиной того, что человеку не так - то легко возомнить себя Богом.
ЭПИКУР:
- И не иначе. Ведь Бог - существо бессмертное и блаженное, согласно общему представлению о боге. Поэтому следует представлять себе о боге всё, что может сохранять его блаженство, соединенное с бессмертием. Да, боги существуют: познание их - факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них постоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги посылают величайший вред, а хорошим - пользу. Именно люди, всё время близко соприкасаясь со своими собственными добродетелями, к подобным себе относятся хорошо, а на всё, что не таково, смотрят, как на чуждое.
ФРЕЙД:
- Действительно, массы во все века не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, от которых они не могут отказаться. Ирреальное всегда имеет у них преимущество перед реальным, несуществующее оказывает на них столь же сильное влияние, как и существующее. Масса - это послушное стадо, не могущее жить без властелина. В ней настолько сильна жажда повиновения, что она инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя её властелином. Совершенно очевидно, что священники поддерживают в массах религиозную покорность только ценой очень больших уступок человеческой природе с её влечениями.
ШОПЕНГАУЭР:
- И это так, я не спорю. Но, как ни различны религиозные догматы народов, у всех добрый поступок сопровождается невыразимым довольством, а дурной - бесконечным отвращением; первого не колеблет никакая насмешка, от последнего не разрешит никакое отпущение духовника. Скорее совы и летучие мыши спугнут солнце обратно к востоку, чем какая - либо система познаний, выраженная с достаточной убедительностью и ясностью, подвергнется изгнанию.
НИЦШЕ:
- Правильно говоришь. Вот христианство и взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно - сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения. И эта так называемая истина должна незамедлительно быть изгнана, если люди хотят начать жить в "благодати". Да, Эпикур, нечестивые священники должны устранить богов толпы, прекратить поддерживать её низменные влечения.
ДАНИИЛ:
- А что толпа, что люди? Они думают, что тысячелетняя мудрость их не касается - "сами с усами". Говорят они в сердце своём: я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знают, что несчастны и жалки, и нищи и слепы и наги. Им бы купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы их, и глазною мазью помазать глаза свои, чтобы видеть. Именно этот библейский призыв должны услышать сегодняшние молодые люди, если не хотят слиться с безнравственной, морально нищенствующей, жалкой и срамной, толпой. Впрочем, и Тарабич предсказал: все так называемые учёные люди думают, будто всё узнали и всему научились. Эти "всё знающие" люди, кричащие громче всех, и являются главным препятствием нравственному пониманию, но разумные из молодых людей призовут к моральному самопознанию. Вот тогда люди увидит, как горько обманывали себя, пока слушали "учёных". Когда это случится, люди будут очень жалеть, что не понимали этого раньше, потому что это так просто понять: только мораль и добродетель вернёт им человеческий облик и они вновь вернутся к благодати - основам человеческой жизни.
ШОПЕНГАУЭР:
- Согласен, но не совсем. Нужно понимать, что мораль вообще не в силах создать истинной благодати: она должна вытекать из познания, видящего в чужом индивиде то же существо, что и в собственном. Ибо добродетель, хотя и вытекает из познания, но не из абстрактного, выражаемого словами. Если бы она проистекала из абстрактного познания, то ей можно было бы научить, морально улучшить каждого. Но это совсем не так. Напротив, лекциями по этике или моральными проповедями так же нельзя создать добродетельного человека, как все эстетики, начиная с аристотелевской, никогда не могли породить поэта. Нельзя обучить желанию.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, сегодняшней молодёжи, к сожалению, читать лекции по морали это всё равно, что спящему чрезвычайно угрюмому человеку показывать весёлые картинки. И всё же "обучить желанию" можно. Для этого нужна высшая идея, без которой существование как человека, так и нации никогда не станет полноценным. А высшая идея на земле лишь одна и именно - идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные "высшие" идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из неё одной вытекают. Эту идею мою при жизни я не оспаривал, выставив голословно. Разом не объяснишь, а исподволь будет лучше, впереди ещё будет время - так я сказал. Вот, пришло время не оспаривать, а принимать мою идею и возводить в статус мировой.
ШОПЕНГАУЭР:
- А как это выполнить? Ведь человек всегда предоставлен самому себе, как во всяком деле, так и в самом главном. Он сам для себя выбирает идеи, а потом живёт в производных своих идей. При этом всегда человек надеется, что божественные силы ему помогут. Но напрасно он творит себе богов, чтобы молитвами и лестью выпросить у них то, что может сделать только сила его собственной воли. А какова воля современных людей? В чём их "высшая" идея, Достоевский? Как они понимают свой собственный долг в деле продления дальнейшего существования человечества?
НИЦШЕ:
- Вот именно, осознание собственного долга чрезвычайно важно. Народ идёт к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще. Что может действовать разрушительнее того, если заставить человека работать, думать, чувствовать без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия, как автомат "долга"? Поэтому народ, который ещё верит в самого себя, обязательно должен иметь и своё собственное божество, свою "высшую идею". Только тогда он будет чтить условия, благодаря которым он поднялся, - свои добродетели. Народ, благодарный за своё существование, благодаря "высшей идеи", нуждается, тем не менее, в божестве для выражения этой благодарности. Такое божество должно иметь силу приносить пользу или вред, быть другом или врагом; ему удивляются как в добре, так и в зле.
ФРЕЙД:
- На том и порешили: один бог силён и благ, человек же слаб и грешен. Говоря о божестве, следует отметить: безнравственность во все времена находила в религии не меньшую опору, чем нравственность. Так? Тогда, если религия не может продемонстрировать ничего лучшего в своих усилиях дать человечеству счастье, культурно объединить его и нравственно обуздать, то неизбежно встаёт вопрос, не переоценивают ли люди её необходимость для человечества и мудро ли они поступают, основываясь на ней в своих культурных запросах?
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но есть и другая сторона. Безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, а дар великодушия есть дар вечный, родившийся вместе с народом, и тем более чтимый, если и в сегодняшнем продолжении незаслуженно выпавших тягот, таких как олигархическое рабство, непролазная нищета он всё - таки стремиться уцелеть в сердце народа. Ибо грех есть дело преходящее, а Христос - вечное. Народ грешит и пакостится ежедневно, но в лучшие минуты, во Христовы минуты, он никогда в правде не ошибётся. То именно и важно, что идеал не только нравственного выживания человечества, но и самой жизни - Христос. Именно с Христом в эти высшие, роковые минуты окончания времён народы одержат победу в битве с дьяволом за богоугодное, всемирное дело, за добродетель.
ФРЕЙД:
- То - то я вижу: русская душа отважилась сделать вывод, что грех - необходимая ступенька к наслаждению всем блаженством божественной милости, то есть в принципе богоугодное дело!
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Ну, не совсем так. Ещё одно моё предсказание сбылось: проснувшаяся сто лет назад в России великая идея вознесла сотни тысяч и миллионов душ разом над косностью, цинизмом, развратом и безобразием, в которых купались до того эти души. Русские люди издревле могут призвать не только к топору, но и к добродетели, дорогой Фрейд.
НИЦШЕ:
- И всё - таки я буду говорить о том, что не добродетель сама по себе, но полнота способностей, добродетель свободная от моралина. Слабых и неудачников не должно быть: первое положение любви к человеку. Проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ, но какой тип человека следует взрастить как более ценный, более достойный будущности. Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность. Однако и сегодня взращивается тип человека противоположного типа: типа домашнего животного, стадного животного, больного животного.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Раз уж мы упомянули русскую душу, то правители России должны осознать: если они хотят не только не потерять молодое поколение, но и взрастить "тип, достойный будущности" то следует чётко понимать, что успех придёт только в слиянии духа народа, познанной истины и усилий государства по воспитанию добра. Нашла подтверждение и моя аксиома: чтоб судить о нравственной силе народа надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своём унизился, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придёт тому срок. Вот, этот срок пришёл, но никто из правителей не озаботился укреплением духа народа, ни один из олигархов не прилагает никаких усилий по воспитанию добра.
НИЦШЕ:
- Я сейчас не буду говорить ни о каком конкретно народе, но, конечно, если народ погибает, если он чувствует, что окончательно исчезает его вера в будущее, его надежда на свободу, если покорность начинает входить в его сознание, как первая полезность, если добродетели подчинения являются необходимыми условиями его поддержания, то и его божество должно также измениться.
ЭПИКУР:
- Для этого люди должны обратиться к благоразумию, поскольку начало всего и величайшее благо и есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии. От благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь все добродетели по природе соединены с жизнью приятной, и приятная жизнь от них неотделима. В самом деле, кто выше человека, благочестиво мыслящего о богах, свободного от страха перед смертью, понимающего, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, смеющегося над судьбой, которую некоторые вводят как владычицу всего? Напротив, одни события происходят в силу необходимости, другие - по случаю, а иные зависят от людей, они не подчинены никакому господину. В самом деле, лучше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом судьбы; миф даёт намёк на надежду умилостивления богов посредством почитания их, а судьба заключает в себе неумолимую необходимость.
ДАНИИЛ:
- Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму? Начало человеческой мудрости - почитание мудрости Господа; глупцы только презирают мудрость и наставления. Но до сих пор нет ответа на извечный вопрос Господа: доколе, невежды, будете любить невежество? доколе буйные будете услаждаться буйством? доколе глупцы будете ненавидеть знание? Ведь упорство невежд убьёт их, и беспечность глупцов погубит их. Если люди начнут призывать знание и взывать к разуму, если начнут искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище, то уразумеют божественную истину и найдут познание о Боге. Ибо Господь даёт мудрость; из уст Его - знание и разум, приятные душе, дающие оберегающую рассудительность, благоразумие и спасительный разум.
ШОПЕНГАУЭР:
- И люди должны думать, философствовать об этом. Ибо жизнь - милость богов, а блаќгою делаќет её разум, филоќсоќфия, котоќрой люди и обяќзаќны больше, чем богам, настольќко же, насколько блаќго в жизќни - лучший дар, нежеќли сама жизнь, если глубоко вникнуть. С другой стороны, это было бы так, когда бы и сама филоќсоќфия не была нисќпоќслаќна богаќми, котоќрые никоќму не дали её знаќнья, но всем - споќсобќность к ней. Ведь если бы они сдеќлаќли это благо всеќобќщим и люди рожќдаќлись бы разумќныќми, мудрость потеќряќла бы лучќшее из того, что в ней есть. Именно поэтому пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься философией; ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Так было в прошлые времена. А думают ли люди о здоровье своей души сейчас? Или за них это делает ... "ящик с картинками"?
ЭПИКУР:
- Чтобы "ящик с картинками" не завёл, как баранов, на скотобойню, именно молодому поколению нужно понимать, что самое ценќное и высоќкое в здоровой душе то, что это "здоровье" не идёт к людям само, но кажќдый обяќзан лишь себе и от друќгоќго ничего не полуќчит. За что было бы чтить философию, позволяющую достигнуть вершин самопознания, если бы она, философия, завиќсеќла от чужой милоќсти? Её труд один: отыскиќвать истиќну обо всех делах божеских и челоќвеќчеќских. С нею неразќлучќны справедлиќвость, блаќгоќчеќстье, совестќлиќвость и проќчие её спутќниќки - свяќзанќные и согласные межќду собою добќроќдеќтеќли. Она должна научить чтить всё божеќстќвенќное и любить всё человеческое, научить, что в руках богов - власть, а межќду людьќми - любовь, содружество.
НИЦШЕ:
- Да, любить человека ради Бога - это было всегда самое благородное, но и самое отдалённое чувство из всех возможных к достижению людьми. Потому что любовь к человеку, без какой - либо освящающей её и скрытой за нею цели, в понимании обычного человека, есть больше глупость и животность. Между тем, это влечение к человеколюбию должно получить прежде от некоего высшего влечения свою меру, свою утончённость, свою крупицу соли и пылинку амбры. Поэтому кто бы ни был человек, впервые почувствовавший и "переживший" это, - да будет он навсегда святым и достойным почитания как человек, полёт которого был до сих пор самый высокий, а его заблуждение - самое прекрасное!
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Но, к сожалению, не в почитании ныне купается этот человек, Ницше. Высокое влечение к человеколюбию окончательно загадили низменные влечения "цивилизации". Согласитесь, утраченный образ Христа сегодня пока ещё сохраняется во всём свете чистоты своей только в православии. Именно из России и должно возвыситься новое слово миру, которое вновь спасёт человечество. Ведь сердечное знание Христа и истинное представление о Нём существует вполне, оно передаётся из поколения в поколение. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по - своему. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. В этом нет никакого сомнения, но "вера без дел мертва".
НИЦШЕ:
- Поддерживаю тебя, Достоевский. Сегодня, как никогда ранее, необходимо именно новое поведение, но не новая вера. Ибо Царство Небесное есть состояние сердца, а не что - либо, что "выше земли" или приходит "после смерти". В Евангелии недостаёт вообще понятия естественной смерти: смерть не мост, не переход, её нет; она принадлежит к совершенно иному, только кажущемуся, миру, имеющему лишь символическое значение. "Час смерти" не есть христианское понятие. "Час", время, физическая жизнь и её кризисы совсем не существуют для учителя "благовестия". Ибо для него это - чушь, поскольку эти символические понятия - вне времени. Однако "Царство Божье" вовсе не есть что - либо, что можно ожидать; оно не имеет "вчера" и не имеет "послезавтра", оно не приходит через "тысячу лет" - это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Ты прав, Ницше. "Царство Божье" без опыта сердца - это обман. Бесспорно: только в православии одном до сих пор сохранился божественный лик Христа во всей чистоте. И главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит в том, чтоб сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а сегодня, в конце времён, явить этот образ миру, потерявшему пути свои!
НИЦШЕ:
- Вот на этот счёт моя аксиома: безумие единиц - исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времён - правило.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Вот так и получается, что для господ правителей с чугунными идеями любовь к человечеству и счастье его - всё это так дёшево, всё так удобно устроено, так давно дано и написано, что и думать об этом не стоит. При жизни я говорил об этом бездоказательно, но сейчас я громогласно объявляю: любовь к человечеству немыслима, непонятна и невозможна без совместной веры людей в бессмертие души человеческой. Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру (в смысле "высшей" цели жизни) "любовью к человечеству", именно те подымают руки на самих же себя; ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству. Эта мысль мудрёнее мудрости и если она в ближайшее время не станет в человеческой жизни аксиомой - исчезнет и сама жизнь человеческая.
НИЦШЕ:
- А пока цинизм продолжает быть единственной формой, в которой пошлые души соприкасаются с тем, что называется искренностью и "любовью к человечеству". Поэтому высшему человеку следует навострять уши при каждом более крупном и утончённом проявлении цинизма и поздравлять себя каждый раз, когда прямо перед ним заговорит бесстыдный скоморох или научный сатир.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Я даже утверждаю, что любовь к человечеству вообще есть, как идея, одна из самых непостижимых идей для человеческого ума. Именно как идея. Её может оправдать лишь одно чувство. Но чувство то возможно именно лишь при совместном убеждении в бессмертии души человеческой.
НИЦШЕ:
- Во всяком случае, если человечество не хочет погубить себя планомерным всеобщим усыплением и опошлением цинизма, то должно быть найдено в неизвестном доселе размере знание условий культуры как научное мерило для вселенских целей. В этом состоит огромная задача сегодняшних великих умов, в первую очередь - из числа молодёжи.
ДОСТОЕВСКИЙ:
- Да, искусство искони призвано поддерживать в обществе высшую жизнь и будить души. Истинное искусство должно идти вразрез с грузным и порочным усыплением душ и созданиями своими взывать к идеалу, рождать протест и негодование, волновать общество и нередко заставляет страдать людей, жаждущих проснуться и выбраться из зловонной циничной ямы. К беде человечества в современном мире нет истинных Творцов, ведущих людей к свету, есть только убогие одноразовые ремесленники, кривляющиеся скоморохи, придурковатые научные сатиры, обслуживающие пошлые запросы толпы.
ДАНИИЛ:
- А ведь всё так просто. Нужно только сердцем и душой услышать заповедь Господа, высеченную на скрижалях. Заповедь сия не недоступна и не далеко. Она не на небе, и не за морем, но весьма близко: она в устах, чтоб исполнять её. И да будут слова этой заповеди в сердцах людей, и пусть они внушают их детям, и пусть говорят об них, сидя в доме и идя дорогою, и ложась и вставая. И пусть люди навяжут их в знак на руку, и да будут они повязкою над глазами. И пусть напишут их на косяках домов и на воротах.
ФРЕЙД:
- Весьма и весьма грустно, но сегодня все жестокие, грубые, разрушительные инстинкты, дремлющие в человеке как пережиток первобытных времён, неудержимо пробуждаются пошлой толпой в людях с разрушительной силой для свободного и безумного удовлетворения животных влечений. Так происходит всегда в преддверии катастрофических кризисов в человеческой жизни. А катастрофа не за горами: правители, так называемые великие умы, люди искусства скорее потакают и приветствуют эти низменные проявления, чем стремятся повести людей к высокому, к благодати.
ЭПИКУР:
- Благородная, высокая душа называется богом, нашедшим приют в человеческом теле. Достижимо ли это? Запросто! Достаточно не повиноваться Богу, а соглашаться с ним и следовать за ним не по необходимости, а от всей души. Достаточно жить с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говорить с богом так, будто тебя слушают люди. Этот принцип полезно удержать в памяти молодым людям - вот тогда они все станут Богами!