Русанов Владислав. Ворлок из Гардарики

Русанов Владислав : другие произведения.

Ворлок из Гардарики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Комментарии: 41, последний от 14/04/2010. © Copyright Русанов Владислав (v_rusanov@inbox.ru) Размещен: 04/05/2008, изменен: 20/05/2008. 245k. Статистика. Роман: История, Фэнтези		Оценка: *5.294** Ваша оценка:
Аннотация: В начале 1066 года в Англии умер король - Эдуард Исповедник. На престол претендовали многие, но саксы избрали новым королем Гарольда Годвинссона. Это не пришлось по нраву ни Вильгельму, герцогу Нормандскому, ни Харальду Суровому, конунгу Норвегии, ни брату Гарольда - Тостигу Годвинссону. Разве мог помыслить сын новгородского купца, упавший за борт неподалку от датских берегов, что он попадет на борт норвежского дреки, примет участие в походе Харальда Сурового на Англию, наживет как могущественных друзей, так и беспощадных врагов?

СКАЛЬД ИЗ ГАРДАРИКИ

КНИГА ПЕРВАЯ

ПОДАРОК НЬЕРДА

Глава 1. ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

Сухощавого монаха Вратко заметил еще на торгу, на ярком, разноголосом и кипучем волинском торгу. Облаченный в черный, потрепанный балахон из грубой шерстяной ткани служитель Господа стоял у бревенчатой стены длинного амбара и беседовал с высоким широкоплечим мужчиной - с виду настоящим головорезом. Вратко тогда еще подумал - что общего может быть у монаха с воином? Да еще у таких разных.

Монах сильно сутулился, седоватые волосы пушистым венчиком окружали лицо со впалыми щеками. На макушке, прикрывая гуменце, смешно сидела круглая черная шапочка, вытертая до блеска. Его худая шея торчала в бесформенном воротнике, как пестик в ступке. Говорил он негромко, все время пожимая плечами, словно бы в неуверенности. Но его серые глаза посверкивали подобно двум булатным клинкам, не оставляя сомнений в том, кто в этой паре главный. Воин, светлобородый и длинноусый, самый настоящий урман по виду, переступал с ноги на ногу, поглаживая большим пальцем лезвие секиры, свисающей с пояса в ременной петле. Его плечи покрывал крашеный плащ, ниспадающий свободными складками почти до пестреющих рыжей грязью досок. Рукава кольчуги выглядывали из-под кожаной рубахи.

Вратко нарочно обошел беседующих, чтобы заглянуть урману в лицо. Ничего лицо. Самое обычное для сына суровой северной земли. Загорелое и обветренное докрасна. Выгоревшие брови выделялись, как полосы на морде барсука. Такого легко представить впереди строя, сомкнувшего червленые щиты, или на палубе боевого корабля. А уж шея, в особенности по сравнению с монахом, подобна бычьей. Вот только в разговоре он все больше отвечал. Коротко и сдержанно. Слегка подергивал левой щекой, отмеченной ровным росчерком шрама.

Паренек засмотрелся. Раздираемый любопытством, навострил уши. Как же хотелось услышать, что именно выговаривает суровый монах робеющему бойцу! Но тут купец в мохнатой медвежьей шапке, по виду - бодрич, толкнул новгородца плечом. Вратко пошатнулся и слетел в грязь. Кровь бросилась ему в голову, но... Рядом с бодричем громко хохотали двое здоровяков - что поставить, что положить - то ли слуги, то ли охранники. Парень представил гнев отца, которого он долго уламывал взять с собой, добрых людей посмотреть, себя показать, и смолчал. Не гоже устраивать потасовку на глазах у честных гостей, съехавшихся в Волин со всех концов Варяжского моря.

Пришлось натянуто улыбнуться и даже изобразить извинение на лице. Мол, не взыщи, гость тороватый, оплошал, подставил спину под твое белое плечико... Купец разочаровано вздохнул - видно, кулаки чесались не на шутку, и пошел дальше. Один из его спутников даже язык показал через плечо, но Вратко сделал вид, что не заметил. Парень выбрался на дощатый настил, не уступающий по ширине и толщине досок новгородскому, огляделся и почему-то не удивился, увидев, что монаха с воином след простыл. Беседу они вели, по всей видимости, серьезную и гогот охочих до всяких безобразий поморичей их спугнул. Едва сдержавшись, чтобы не сплюнуть от злости, Вратко подобрал палочку и принялся счищать грязь с сапог.

Вот и побродил. Скоро и солнце к полудню, пора на корабль возвращаться, а он толком на торжище не посмотрел. Так... Причалы, да склады. А ведь батюшка спрашивать будет - где был, чего видел? Придется или признаваться, что время попусту потратил, или выдумывать на ходу. И одно, и другое стыдно. Не мальчишка уже. Другие в его возрасте уже давно к делу приставлены, а некоторые подумывают о том, чтобы жениться. Но, как говорят соседи, от которых не спрятаться, не скрыться, купец Позняк сам малость не от мира сего, и сынка такого же воспитал. Яблочко от яблоньки... Ну, хоть семнадцатилетнего детинушку сподобился отец с собой взять. Да и то не купцом - к торговле Позняк сына не допускал, - а толмачом.

Надо признать, к языкам всяческим Вратко имел тягу с детства. Благо в Новом Граде торговых гостей испокон веку с избытком. Вот и слушал малец. Слушал, запоминал, вникал, а после и говорить попытался. К двенадцати годам сносно разумел по-урмански и по-булгарски, по-литвински и по-корельски. Понимал речи греческих купцов и гостей из германских земель. Не говоря уже о близких и привычных говорах веси да мери. Кое-что улавливал даже в разговорах латинян, чьи проповедники нет-нет, да и заглядывали в словенские края. Разум парня впитывал чужие слова, словно сухой мох влагу.

Вот так они и бродили по торжищу. Отец приценивался к товару, прикидывая, как бы выгоднее продать мягкую рухлядь, загруженную в Новгороде на корабль, а сын прислушивался к разговорам, улавливая рваные кусочки речи да отдельные слова, запоминал их, догадывался, что же оно означает по-словенски... Или не догадывался, но откладывал в памяти, как рачительный хозяин запасы на зиму - авось когда-то пригодится.

Волин кипел. Как-никак один из самых больших торговых городов Варяжского моря. Поспорить с ним могут разве что Бирка, Хедебю или тот же Новгород. Здесь выкатывали бочки с вином, привезенным с далекого юга, с берегов Средиземного моря и из франкских земель, и колоды с душистым, темным медом, который добывали бортники из Киевских и Смоленских лесов; отмеряли льняные да шерстяные ткани, крашенные и просто беленные, невесомые шелка из края желтолицых людей, огородивших свои владения длиннющей каменной стеной, да такой широкой, что, говорят, между зубцами две телеги запросто разъедутся; отсчитывали сорока соболей, куниц, горностаев, бобров, перегружали с кораблей на телеги и обратно бычьи, турьи, лосиные, медвежьи шкуры; меняли местный янтарь на линялых соколов. А кроме того, торговали солью, лесом тесанным и лесом в бревнах, тонкой и звонкой глиняной посудой, расписанной яркими красками, украшения с яхонтами и корольками, зерно бурмицкое, искряк и тумпазы. Меняли на серебро и золото на стальное оружие - секиры, мечи, ножи, наконечники копий. Рядом продавали тонкой работы кольчуги - двойного и одинарного плетения, вороненые и простые; шлемы с бармицами, кольчужные капюшоны, которые франки и саксы именовали койфами, поножи и наручи, рукавицы кольчужные, пояса боевые из тисненой кожи с бляхами. Привозили на Волинский торг и рабов, захваченных в набегах, рыбу соленую и сушеную, китовый ус и моржовые зубы. Всего не перечислишь...

Купцы здешние - поморяне, словене, свеи, даны, урманы - и гости издалека - арабы, булгары, греки - спорили и торговались до хрипоты. Кидали шапки наземь, били по рукам и тут же начинали спор с начала. По большей части, чтобы понимать разговоры, даже напрягать память не пришлось. Речь поморских славян походила на словенскую. Ну, во всяком случае, с пятого на десятое понятно. С прочими народами хуже, но пускай их называют немцами те, кто не дают себе труда слушать и запоминать.

Вдоволь нагулявшись, Вратко вернулся к причалу. На дальний конец пирса, направо от складов, где размеренно покачивалось на волнах стреноженное канатами судно гамбуржского купца и морехода Гюнтера. Оттолкнувшись от грязных бревен, парень запрыгнул на палубу... и едва не свалился, зацепившись ногой за ногу. Причиной неловкости послужило крайнее изумление при виде того самого монаха - тощего, седого, обряженного в черное. Священник стоял около мачты и вел степенную беседу с мореходом Гюнтером, невысоким, пузатеньким и краснолицым германцем. Купец Позняк, плечистый с благообразно расчесанной бородой, стоял тут же, внимательно щурясь, будто понимал, о чем речь идет. Но Вратко-то знал - батюшка узнает едва ли одно слово из десятка. Он и с гамбуржцем говорил только по-словенски, благо Гюнтер балабонил на нем, как на родном.

Под укоризненными взглядами взрослых, Вратко выпрямился, одернул рубаху, поклонился в пояс монаху.

- А это сынок мой, - степенно пояснил Позняк. - Переведи латинянину...

- Не латинянину, а отцу Бернару, - чуть-чуть поморщился германец. Но перевел. Добавил от себя. - Малец весьма к языкам способный. Прямо на заглядение.

Священник приподнял бровь, как бы удивляясь словам Гюнтера.

Вратко хотел что-нибудь сказать на латыни, но засмущался, и от того все слова разбежались, словно овцы на лугу.

Гамбуржец заметил его растерянность и рассмеялся.

- Отец Бернар с нами в Хедебю пойдет, - сказал он.

- В Хедебю? - глаза Вратко полезли на лоб.

- А ты думал? - подмигнул Позняк. - Тут, понимаешь ты, за мягкую рухлядь никто достойной цены не дает. Я два сорока куньих продал... И то себе в убыток почти что. Говорят, из-под Гнезно три обоза с мехами пришло. Краковцы у древлян да полян соболей выкупают, а после норовят поморянам втюхать. Да только сами себя перехитрили - больно много пушнины на одном торгу.

- А тебе что, не хочется посмотреть Хедебю? - немного растягивая слова, проговорил Гюнтер. Его объемистое брюшко натягивало засаленный куцый кафтанчик, весь испещренный пятнами от еды и вина, а щеки, как обычно, лоснились и подрагивали.

- Как не хотеть? Хочу! - встрепенулся Вратко.

- Ну, так и радуйся! Может, другой раз случая не представится?

- Я радуюсь! - парень говорил искренне. Просто известие ошеломило его, и Вратко слов не мог подобрать, чтобы описать бурливший в душе восторг.

- Вот и радуйся! - буркнул Позняк. Шутливо толкнул сына в плечо. - Надо будет, и в Гамбург пойдем. А что? Мы, новгородцы, народ упрямый! За бесценок товар отдавать не станем. Не таковские!

Отец Бернар окинул его неодобрительным взглядом, пробормотав что-то о корыстолюбии и языческих нравах. Вратко хотел возмутиться и напомнить латинянину, что Русь уже давно крещена, еще при Владимире Киевском! И чем словен язычниками бесчестить, пускай со своими символами Веры разберутся. Но парень смолчал. Во-первых, не гоже старшим замечания делать, а во-вторых, если говорить, положа руку на сердце, не сильно-то в Новгороде радовались христианству - хоть и крестили этот город Добрыня огнем, а Путятя мечом. Может, потому-то и не радовались? Сам Позняк ходил в церковь каждый седьмой день, но никогда не забывал бросить кусочек хлеба в каменку, угощая Огонь, младшего брата Даждьбога и Перуна. Поэтому Вратко поклонился хозяину корабля и его гостю и отправился в закуток под палубой, выделенный им с отцом для сна и отдыха.

Отошла "Морская красавица", как прозвалось судно Гюнтер, от причала только через три дня. Гамбуржский купец не отшвартовался, пока не уладил собственные дела. Дружба дружбой, а своя рубашка ближе к телу, и исполнять прихоти новгородца он не собирался.

Гюнтер менял мед, воск и посконь на серебро и янтарь. Ткани, загруженные в трюм на берегах Ильмень-озера, продавать не торопился. Даны не такие балованные, как поморяне - дадут большую цену.

Крутобокий двухмачтовый корабль распустил паруса и направился на северо-запад.

По поводу отплытия владелец судна пригласил гостей на ужин. В тесной - но все-таки отдельной - капитанской каюте собрались: сам Гюнтер, его помощник и командир охраны, Дитер из Магдебурга, священник Бернар и новгородский купец Позняк с сыном.

На столе стоял жбан с пивом - Гюнтер, как истинный германец, предпочитал крепкое темное пиво любому вину, даже самому дорогому. На блюде лежал нарезанный толстыми ломтями белый хлеб и копченый окорок. В глубокой миске - просоленная мелкая рыбешка. Отдельной кучкой - стрелки зеленого лука. В общем, яства довольно простые, не княжеские, но сытные.

Гюнтер, Дитер и Позняк налегали на пиво, сдувая с усов плотную пену. Магдебуржец, мосластый, как старый конь, взял на себя обязанности вовремя подливать в кружки. Монах и Вратко пили воду. Первый по убеждению, а второй - по малолетству. Его и пригласили-то за стол не для того, чтобы честь оказать, а чтоб отцу переводил разговоры латинянина и германцев.

Он и толмачил, успевая прожевать и проглотить, пока неторопливый отец Бернар заканчивал очередную фразу.

Гюнтера и Позняка, проведших лето в новгородской земле, живо интересовали новости последних месяцев.

Спокойствия в мире не было.

По весне в Велиграде, что в землях бодричей... Гюнтер называл этот город Мекленбургом и сказал, что урманы предпочитают говорить - Рерик. Вратко здорово удивился, что один город можно называть тремя разными именами, но после вспомнил, как северные гости кличут Ладогу Альдейгьюборгом, его родной Новгород - Хольмгард. Видно, людям удобнее подбирать привычные названия, понятные разуму и не слишком трудные для языка, чем приноравливаться к местным. Так вот, В Велиграде бодричи восстали против князя Готшалка. Видно в конец замучил он свободолюбивый народ германскими и данскими обычаями. Запрещал молиться, как люди привыкли, грозился все капища извести, а языческих идолов бога Святовита в море утопить. А бодричи подобных обид так просто с рук не спускают. Не зря же сто лет назад выгнали германских князей, которые принялись управлять ими, как вздумается, не спросясь народа. Вот и Готшалк допросился. Сам он воспитывался при немецком монастыре, жену взял его из рода знатных данов. Когда княжить начинал, всем казалось: этот человек и племена по обоим берегам Лабы, и с соседями общий язык найдет. Поначалу так и вышло. Не только бодричи под его руку пришли, но часть лютичей. Государство могло быть крепким и сильным, если бы не замашки Готшалка всех окрестить, не спрашивая мнения людского.

Это, конечно, Вратко сам додумал. А по словам отца Бернара выходило, что князь-просветитель изо всех сил старался для родного народа, вел его к лучшему будущему, а тупая, немытая толпа не поняла намерений благодетеля, отплатила злом за добро. Подняли князя на копья, а епископа Мекленбургского, призванного Готшалком для искоренения ереси среди бодричей, захватили в плен, долго возили по языческим городам, где он терпел великое бесчестье и поношение от еретиков, а после в Ретре, что в землях лютичей стоит и славится на все Поморье храмами Святовита, Даждьбога и Перуна, его преосвященство принесли в жертву идолам поганым...

От парня не укрылось, как сжались кулаки Позняка, когда монах позорил лютичей и их богов. А после слов Бернара о том, что все славяне - суть язычники по природе своей и иначе, чем кнутом и каленым железом переделать их, обратить в истинную веру, невозможно, Вратко подумал, что батюшка сейчас кружкой между глаз болтливому святоше зарядит. Но купец удержался. Первое правило торговых гостей - терпи, если твое терпение увеличит твою прибыль - Позняк знал и придерживался его неукоснительно.

Гюнтер же кашлянул негромко, показывая глазами на новгородцев, и отец Бернар прикусил язык. Сообразил, что недалек от ссоры оказался. Хотя, и его можно понять, подумал Вратко. Наверняка монах явился в Волин из левобережья Одры - лютических земель. Может, и сам едва смерти избежал? Так что любить народ, умертвивший князя Готшалка и владыку Мекленбургского, у него особых резонов нет.

После разговор перешел на события в далекой Англии. Умер у саксов король - Эдуард Исповедник. Больше двадцати лет он правил страной, да вот беда - все это время оставался бездетным. Для простого человека - селянина, ремесленника, купца - быть бездетным плохо, а уж если король умирает, не оставив наследника, то горе потом мыкает вся страна. Так и тут получилось. Сам Эдуард желал видеть своим наследником герцога Нормандии, Вильгельма, с которым состоял в далеком родстве: отец нормандского герцога был племянником Эммы-Эльфгифы, второй жены короля Этельреда Второго Неразумного, отца Эдуарда. Да только знатные таны и хускарлы не сильно-то хотели видеть на своем престоле герцога из-за пролива. Они возвели на престол Гарольда Годвинссона, который приходился покойному королю Эдуарду шурином. Злые языка поговаривали, что Годвинссоны - королева Эдита и ее братья: граф Гарольд и граф Тостиг - вот уже лет десять управляли Англией от имени Эдуарда. Только год назад Гарольд и Тостиг повздорили ("Уж не из-за надежды на корону ли?" - подумал Вратко), и последний сбежал в Данию. А вот Гарольд, граф Уэссекский, как раз и стал королем Англии. Стать-то он стал, только надолго ли? Часто бывает, как в детских играх: забраться на снежную горку, облитую водой, оказывается легче, чем удержаться на ней. Со слов отца Бернара, Гарольд Гонвинссон еще при жизни Эдуарда принес вассальную клятву герцогу Вильгельму и дал обещание поддерживать его притязания на английский трон, что бы там ни было. Клятву эту граф Уэссекский произнес над алтарем, в котором хранились святые мощи, и теперь, нарушив ее, стал в глазах не только нормандской знати, но и всех верующих в Иисуса Христа людей лжецом и клятвопреступником.

Герцог Вильгельм приступил в Байе к сбору самого большого со времен Карла Великого войска. Благородные рыцари, горящие жаждой восстановить попранную справедливость, съезжались под его знамена не только из всех уголков Нормандии, но и из Бургундии, Бретани, Аквитании, Франции, Лотарингии.

"Еще бы! - не смог удержаться от крамольной мысли Вратко. - Ведь борясь за права нормандца на английскую корону можно не только славы и почета добыть, но и пограбить всласть, обеспечив не только детей с внуками, но и правнуков, а там и осесть на отвоеванной земле."

Пока что нормандцы переправляться через пролив не торопились. Ждали, когда подтянуться рыцари из самых дальних земель, а, кроме того, они рассчитывали плыть при попутных ветрах, чтобы потратить как можно меньше времени на морское путешествие. Ведь рыцарские кони, которых собирались везти с собой, не очень хорошо переносят качку, а пеший рыцарь - это уже не рыцарь.

Но и бежавший с острова брат Гарольда, граф Тостиг, не сидел сложа руки. Каким-то образом ему удалось заручиться поддержкой норвежского короля, Харальда Сурового. Этот правитель самого северного королевства был известен на Руси. Позняк даже видел когда-то его, возвращающегося в Норвегию после службы у Миклогардского императора. Вратко тоже много слышал о Харальде. О нем и его королеве Елизавете Ярославне, киевской княжне. Пятнадцатилетним юношей, младше, чем Вратко сейчас, Харальд участвовал в битве при Стикластадире, когда изгнанный король Олаф Второй Толстый пытался отвоевать престол. Норвежское ополчение при поддержке датского короля Кнуда разгромило дружину Олафа, который погиб с мечом в руках, а Харальд бежал в Новгород. Норвежским королем стал сын Кнуда - Свен Кнудсон, а Харальд служил в Киеве князю Ярославу, потом долго странствовал по южным морям, ограбив все побережья, от греческих земель до Сикилии, возглавлял варяжскую гвардию византийского императора. Пока он странствовал по южным землям, сколотив немыслимое богатство, Норвегией правил его племянник - Магнус Первый, прозванный Добрым, которого возвела на трон норвежская знать, разочаровавшись в датских королях. Когда Магнус умер, не оставив наследников, Харальд вернулся на родину и, женившись на дочери киевского князя, короновался в Нидаросе...

Харальд заслужил прозвище Суровый еще в греческих морях, а воссев на престол, кличку свою подтвердил сполна. Он железной рукой навел порядок среди норвежских ярлов и конунгов, воевал с датским королем Свеном Вторым и четыре года назад нанес ему сокрушительное поражение в морском сражении близ устья реки Ниссы. Победа была столь сокрушительной, что датчане вовсе без кораблей остались, а самому Свену пришлось спасаться бегством на остров Селунд. Правда, через два года они помирились и заключили договор о дружбе.

Так вот, сбежавший в Данию Тостиг попросил помощи у Харальда Сурового. Норвежский король не отказал. Поговаривают, он и сам желал воссесть на английский трон. Он принялся собирать флот, но пока, как и герцог Вильгельм Нормандский, не спешил с выступлением.

Германцы и новгородцы слушали отца Бернара, качали головами - что же это делается с миром? Все вокруг жаждут власти и богатства, нарушают клятвы, не гнушаются братоубийством. Уж не грядет ли конец света, предсказанный Иоанном Богословом?

Монах размашисто крестился и перебирал четки.

Наконец, Позняк махнул рукой и сказал, что беды и заботы королей, герцогов и графов могут тронуть простых торговых людей только повышением мыта или ростом цен на оружие. А когда они с сыном отправились на ночной отдых в свой закут, то добавил Вратко на ухо - мол, продадим мягкую рухлядь, нужно будет мечи закупать в Хедебю. Грядут такие времена, что цены на них будут только расти. На том и порешили.

Глава 2. ОДИН В МОРЕ

Варяжское море между датским островом Фольстер и вотчиной лютичей Рюгеном не баловало купцов попутными ветрами. Всех направляющихся на Хедебю с востока встречал юго-западный, негостеприимный ветер, так и норовивший отогнать корабли к берегам Шведского королевства. Но "Морская красавица" упрямо лавировала, карабкалась на опененные волны, ловила ветер широкими полосатыми парусами. Пузатый, крутобокий, с обшитыми внакрой бортами корабль нес две мачты, и на каждой - прямоугольный парус. В "вороньем гнезде" грот-мачты умостился белобрысый морячок с серьгой в ухе - все выглядывал, чтобы на камень не налететь, а подводных скал тут хватало с избытком. Потому и капитан, он же купец гамбуржский, палубу днем не покидал.

Гюнтер стоял на ахтердеке, зажав под мышкой рукоять рулевого весла, и поглядывал из-под ладони на кудрявящееся желтоватыми "барашками" серовато-зеленое поле Варяжского моря. Не зря викинги, большие мастера придумывать всяческие заковыристые названия для обычных, казалось бы, вещиц, называют море "полем китов", а еще "лебединой дорогой". Разумнее было бы назвать его "купеческим трактом" - это и понятно всякому торговцу, вынужденному большую часть жизни проводить на мерно покачивающихся досках, и справедливо. А то от разных "красивостей" ни мошна, ни живот не наполнятся. Баловство одно.

Отец Бернар, высунул голову из люка, огляделся, словно покидающий дупло дятел, оперся рукой о палубу и вдруг с легкостью выпрыгнул. Распрямился, одернул рясу. Капитан, увидев его, смутился, отвел взгляд.

Быстрым шагом монах подошел вплотную - к покачивающейся опоре под ногами он приспособился на удивление легко, словно все жизнь провел на море. Спросил, хмурясь и морща высокий лоб:

- Ты уже все решил для себя, сын мой?

- Да, святой отец. Только...

- Что такое? Ты слаб в вере, сын мой? - вкрадчиво произнес отец Бернар.

- Нет! - Гюнтер встрепенулся, как застоявшийся конь. - Я готов служить Господу и делу Церкви... Но новгородец...

- Мне нет дела до новгородца. Пускай плывет с нами, если захочет.

- Он не захочет.

- Да? - монах приподнял бровь. - Тогда мне тем паче нет дела до упрямца. Нужно ли повторять, сын мой? Я выполняю важное задание Церкви. Несу свет Истины народам, закореневшим в язычестве. Ведь ни для кого не секрет, что датчане, норвежцы, свеи молятся Господу только для вида, а сами по-прежнему носят обереги Одина и Тора? К чему привели старания Олафа Святого? Князя Готшалка? Эдуард Исповедник достиг немного больших успехов, и все равно саксы грязны, невежественны и тупы! Я должен способствовать проникновению света истинной Веры на Британские острова! Что может помочь этому больше, чем войско Вильгельма, герцога Нормандского?

- Я не спорю, отец мой...

- Так в чем же дело?

- Новгородец поднимет шум. Он не захочет плыть в Байе.

- Высади его на ближайшем острове.

- Отец мой... - нерешительно проговорил гамбуржец. - У словен, а в особенности, у новгородцев, есть присловье: уговор дороже денег. А мы с ним сговорились торговать в портах Варяжского моря...

- Нарушай договор, сын мой. Смело нарушай, - тоном, не терпящим возражений, распорядился Бернар. - Господь простит тебя. Я буду молиться за тебя. Мы вместе помолимся. Да что там! Можно ли наказывать верного сына римской церкви, если он нарушил слово, данное иноверцу?

- Но русичи христиане...

- Они не правильно толкуют третий символ веры. Следовательно, близки к греху ереси. Предложи ему краткую остановку в Хедебю. Если откажется, выброси его за борт.

- Но святой отец...

- Оставь колебания, сын мой! Ибо не для личной корысти ты действуешь, но ad majoram Dei Gloriam!

Монах размашисто перекрестил морехода. Протянул руку для поцелуя.

Гюнтер не отличался излишней набожностью, но хорошо понимал, откуда можно извлечь наибольшую прибыль. И дружба с новгородским купцом не шла ни в какое сравнение с дружбой со всесильной церковью Римской.

Вратко по обыкновению проводил едва ли не полдня, перегнувшись через борт и разглядывая воду, волны и чаек, падающих с размаху, чтобы взлететь, сжимая в клюве серебристую рыбешку в палец длиной. Он дышал морским ветром и мечтал. Мечтал о странствиях и далеких походах. Эх, хорошо бы побывать в королевстве франков, сходить в Византию, посетить греческие острова, Англию, а еще интереснее отправиться с купеческим караваном в арабские земли, населенные худощавыми, смуглыми, будто бы высушенными жарким солнцем, людьми. Или добраться до сказочной земли Чинь, где люди желтокожие и плосколицые, где солнце встает по утрам из-за края земли и водятся диковинные звери - однорог, одетый в шершавую серую шкуру, и двухвостый зверь, пользующийся хвостами, как человек руками, огромные полосатые коты и кочкоданы, богомерзкие твари, в которых вдохнул жизнь Сатана в насмешку над тем, как Господь создал человека... Но даже побывать в таких городах, как Бирка, Волин, Хедебю, виделось несказанным счастьем.

Все нравилось парню в путешествии.

Не нравился только гамбуржец Гюнтер. Какой-то весь засаленный, лоснящийся, грязный. И глазки бегают - никогда прямо не посмотрит. Открыто правду не скажет, а все с подвывертом, с хитринкой, с оглядкой на купеческую выгоду. Хотя... Может так и надо? Может, без этого прибыли не получишь? Не зря же Позняк, привыкший резать правду-матушку в глаза любому собеседнику, седину в бороде нажил, а богатств так и не скопил. Но, по мнению Вратко, уж лучше так, чем хитрить и притворяться. Кстати, появившийся на "Морской красавице" монах тоже не очень-то нравился молодому новгородцу. Он чувствовал в нем затаенную опасность, червоточину. Отец Бернар, казалось, мог с легкостью убить... Ну, если не сам убить, то хладнокровно отправит на смерть человека, если почувствует высшую необходимость. Люди для него не более чем комок глины для гончара или крица для кузнеца. А как он на словенов смотрел? Как на врагов. И все из-за расхождения в вопросах Веры.

На себя бы поглядел! Все о смутах да распрях в чужих странах рассуждает. Да с таким видом, словно от него что-то зависит. Дескать, скажет словечко, и один правитель от короны отречется, а другой - на трон взойдет. Лучше бы проводил дни в молитвах и благочестивых размышлениях.

Как только Позняк терпит? Наверное, не хочет обижать Гюнтера. Ведь это ни в какие ворота не лезет, если гости начнут спорить и ругаться при хозяине. Ведь тот, бедняга, не сможет поддержать одного супротив другого. Зачем же ставить капитана корабля в неловкое положение? Не хорошо это...

А кто это там шумит?

Вратко вздрогнул и тряхнул головой, отгоняя неторопливые мысли.

Прислушался.

"Морская красавица" - корабль не великий. Чуть больше десятка сажен между штевнями. Но, стоя у бушприта не так легко расслышать, если кто-то беседует неподалеку от рулевого весла. Это если, конечно, разговаривают в полголоса, а не орут, как резанные.

Вратко различил голос отца и быстро подскочил к ограждению фордека. Осторожно выглянул.

Позняк и Гюнтер стояли друг напротив друга, набычившись и сжимая кулаки.

- Глаза твои бесстыжие! - сурово выговаривал новгородец. - Как же так можно?!

- Я тебя высажу в Хедебю! Сказал же, что высажу! - упрямо отвечал германец.

- Высажу! Сказал тоже! А что мне опосля делать? Кто меня с товаром обратно свезет?

-Наймешь кого-нибудь! Я что, крайний?

- Ага! Найму! И половину прибыли отдам! Так выходит? Это честно, по-твоему?

- Какое мне дело до твоей прибыли?

- Нет! Понятно! До моей прибыли тебе дела нет! Тебе до чего-нибудь, окромя своей выгоды есть дело?

- Есть! - топнул ногой Гюнтер.

- То-то я и заметил!

- Заметил он! Подумаешь, глазастый какой!

- Глазастый, не глазастый, а все ж не слепец! Что надо, то вижу!

- Видит он! Да что ты видишь, морда словенская?

- Что надо, то и вижу! И не тебе, немчик жирный, меня мордой бесчестить! - новгородец даже замахнулся.

Вратко видел, как напряглись плечи стоящего неподалеку Дитера. Еще чуть-чуть и кинется в драку. Ежику понятно, на чьей стороне. Но Позняк сдержался, и магдебуржец не двинулся с места - выучка у охранника была отменная.

- Нет, что ты видишь? Скажи мне? - Гюнтер шагнул вперед, глядя на высокого словена снизу вверх.

- А вижу, что ты задницу лижешь монаху своему! Поди всю уже обслюнявил!

- Ах, так!

- А что? Скажешь, не так?

- Да ничего я тебе говорить не буду! Рылом ты не вышел, медведь бородатый!

- Может, я и медведь! Да уж всяко не свинья раскормленная!

- Значит, я - свинья? Тогда что ты на моем корабле делаешь?

- А вот и сам не знаю! По ошибке, выходит, попал! И жалею теперь. Думал, с человеком дело имею, а оказалось - с поганым псом!

Гюнтер скривился, будто собирался заплакать, отпрыгнул на пару шагов. Присел, повел плечами, будто перед дракой.

- А ну-ка, парни, ко мне! - крикнул он по-немецки.

Матросы, которые и так держались поблизости, сдвинулись плечо к плечу, окружая спорщиков.

- Сейчас тебя, погань лесная, за борт выкинут!

- А-а! Вот оно что! Понятно теперича, к чему ты все это время клонил! На товар мой глаз положил? Глаза завидющие, руки загребущие! Вот тебе! - Позняк скрутил кукиш правой рукой, смачно плюнул на него и сунул Гюнтеру под нос. - Накося, выкуси! Вот тебе, а не рухлядь моя!

- Ты что мне суешь?! - возмутился гамбуржец, пытаясь отвести кулак словенского купца. Но Позняк не желал сдаваться, упорно тыча кукишем прямо в лицо германцу.

- Вяжи его! - взвизгнул Гюнтер, толкая новгородца в грудь.

Позняк пошатнулся, выровнялся, крякнул и приложил германцу в ухо справа. Тот квакнул по-жабьему и покатился кубарем по палубе.

Дитер прыгнул вперед, норовя сцапать новгородца в объятия. Купец отмахнулся, но магдебуржец движением умелого бойца подставил под кулак плечо. Тогда Позняк ударил с левой руки. Под ложечку. Германец охнул и согнулся.

Со всех сторон на словена бросились моряки.

- Вяжи, вяжи его! - сплевывая кровь на палубу, кричал Гюнтер.

Позняк отмахивался от облепивших его германцев, как медведь от охотничьих собак. И несмотря на то, что чей-то удар рассек ему бровь, свалил уже двоих.

- Дитер, охрану зови! - гамбуржец пятился к ограждению палубы.

Командир охраны кивал, но никак не мог отдышаться, чтобы позвать подмогу.

Вратко понимал, что нужно спешить на помощь отцу, но им овладело оцепенение. Должно быть от ощущения "невсамделишности" происходящего. Этого не должно было случиться, но оно случилось.

Отбросив прыщавого худосочного парня-матроса, Позняк дотянулся до Гюнтера и сгреб его за грудки левой рукой.

- Зашибу, кобель брехливый!

Германец попытался уклониться от летящего ему в лицо кулака, но не сумел. Его голова запрокинулась, губы лопнули, словно перезрелая брусника. Кургузое тело описало дугу и грохнулось так, что содрогнулся корабль.

И тут сзади на новгородца обрушился Дитер. Ударил по шее сомкнутыми кулаками, добавил согнувшемуся купцу коленом по ребрам. Набежавшие матросы заслонили упавшего Позняка спинами. Они топтались, подпрыгивали на месте, азартно размахивали руками.

- Стойте! Вы что?! - словно невидимые оковы свалились с Вратко. Он одним махом перескочил огорожу фордека. От столкновения с досками заныли пятки. Клацнули зубы.

На глаза парню попался широкий нож-тесак, которым чистили и разделывали рыбу, время от времени попадавшую на крючок седого Иоганна, самого старого из моряков-германцев.

- Назад! Порежу! - заорал Вратко, сорвавшись на жалкий хрип на последнем слове.

Он взбежал по лесенке, прыгая через три ступеньки, замахнулся ножом...

Дитер, расталкивающий толпящихся моряков, обернулся и, оскалившись, перехватил его руку. Вцепился в запястье стальной хваткой.

- Остынь!

- Порежу... - упорствовал Вратко, пытаясь пересилить опытного наемника.

- Брось железку, дурак... - Дитер медленно выкрутил парню руку и заламывал ее до тех пор, пока нож не выпал из разжавшихся пальцев.

Невзирая на боль, Вратко продолжал бороться, лягая пяткой германца по голени. Магдебуржец шипел, но руки словена не отпускал.

- Успокойся. Остынь. Кому говорю? - повторял он, словно заклинание. Рыкнул, обернувшись, через плечо. - И вы все - назад! Я приказываю!

Моряки зло огрызались по-немецки. Что именно говорили, Вратко не разобрал. Но Дитер, видно, понял хорошо. Поэтому приказал подбежавшим охранникам - кривоногому Гансу и рыжему Оттону - разогнать дарчунов.

Чтобы успокоить разохотившихся людей, наемникам пришлось потрудиться. Одного из матросов Ганс даже ударил мечом, не вытаскивая его из ножен. Остальные, тяжело дыша и переговариваясь осипшими глотками, отошли от безжизненно замершего Позняка.

Вратко дернулся изо всех сил, но Дитер пнул его под колено, до хруста выворачивая локоть, и плавно уложил носом на палубу.

- Оттон! Глянь, что с русичем! - гаркнул он помощнику.

Рыжий наклонился над новгородцем. Дотронулся до шеи под нижней челюстью.

- Кажись, не живой... - проговорил он угрюмо через несколько мгновений и выпрямился.

Магдебуржец витиевато выругался и отпустил Вратко.

Парень лежал, прижавшись щекой к теплой от летнего солнца доске, и все никак не мог понять - как же так, почему вдруг отец умер? Ведь этого не может быть... Совсем недавно жизнь казалась сплошной чередой радостей, и вдруг...

На лица моряков постепенно набегала растерянность. Они переглядывались, будто желая спросить друг у друга: что же это мы натворили, а?

Гюнтер встал на четвереньки, пуская длинные нити розовой слюны. Плюнул в ладонь. Шепеляво выругался:

- Жубы выбил, шука шловенская...

Глянул на Дитера в поисках поддержки. Магдебуржец не то, что не ответил, а даже не удостоил хозяина взглядом. Сказал Гансу:

- За святым отцом сходи. Надо бы по чести все...

Капитан поднялся вначале на колени, а после, кряхтя на ноги.

- Что же теперь делать? - растерянно проговорил он.

- Раньше думать надо было! - каркнул в ответ Дитер.

- Так он первый начал.

- Да знаю я!

- Так что ж ты шмотришь волком?

- Как хочу, так и смотрю. Ты меня для чего нанимал?

- Защищать и охранять...

- Вот я и защитил.

Тут только Вратко заметил, как неестественно вывернута шея отца. Припомнил удар Дитера, нанесенный с помощью веса всего тела, из прыжка...

- Што ш трупом делать-то будем? - не отставал Гюнтер.

- А вот в советчики я как раз и не нанимался! - магдебуржец резко одернул кожаный бригантин.

Капитан шмыгнул носом, вытер кровь рукавом, стрельнул глазами в сторону.

Быстрым шагом к столпившимся людям приближался отец Бернар. Как всегда прямой и решительный, как всегда нахмуренный и сосредоточенный.

Вратко, пока общее внимание обратилось на монаха, приподнялся и сел. Больше всего ему сейчас хотелось плакать. Но паренек помнил, что уже большой, и крепился изо всех сил. Он представил, как вытаскивает из ножен длинный меч - блестящую полосу холодного, гладкого металла - и рубит всех этих германцев, столпившихся над телом Позняка, словно голодное воронье. Едва ли не воочию увидел ужас на небритых мордах, выпученные глаза, срывающиеся с клинка алые капли, услышал крики и мольбы о пощаде.

- Живой? - деловито осведомился отец Бернар, остановившись над телом.

- Да где там! - махнул рукой Дитер, отводя глаза.

- In nomine Patris, - отец Бернар торжественно перекрестился. - Et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

"Провалился бы ты со своей латынью", - со злостью, какую раньше никогда в себе не ощущал, подумал Вратко.

- Што делать будем, швятой отец? - хмуро поинтересовался Гюнтер.

- Славить Господа, ибо сомнения твои разрешились сами собою, - был ответ.

Капитан закивал, а Дитер отвернулся. На его щеках ходили крупные желваки.

- Не терзай себя, сын мой, - обратился к нему Бернар. - Нет греха, который нельзя отмолить.

- Легко вам говорить, святой отец, - скрипнул зубами магдебуржец.

- Я сам буду молиться, чтобы тебе отпустились грехи.

- Што ш трупом-то шделаем? - вмешался Гюнтер.

- Что делают по морскому обычаю, дети мои?

- За борт и все дела... - подал голос Оттон.

Гамбуржец полез пятерней в затылок:

- Надо полагать, товар его теперь вроде как мой?

- Конечно, сын мой, если это утешит тебя хотя бы немного, - елейным голосом произнес монах.

- Шпашибо тебе, швятой отец!

- Не меня благодари, но Господа нашего! - отец Бернар возвел глаза к небу.

Гюнтер размашисто перекрестился вслед за монахом.

- Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto... - начал латинянин.

- Э! Погодите-ка! - довольно непочтительно прервал его Дитер. - У словена сын остался! С мальцом-то что делать?

- Да высадить... - пробасил Ганс.

- Жаткнись! - Гюнтер едва не подпрыгнул на месте. - Тебя кто шпрашивал?

Охранник замотал головой и попятился.

- Нехорошо как-то выходит, - Дитер сутулился, будто смертный грех давил на его плечи.

- Шамо шобой нехорошо! Вышадишь его, а он жалобу в магиштарат! Тебя же жа шкуру и вожьмут!

- Смотрит волчонком, - негромко проговорил старый Иоганн. - Того и гляди в горло вцепится.

В голосе старика прозвучала такая ненависть, что Вратко поразился - совсем недавно седой германец с безбородым обветренным лицом учил его правильно наживку на крючок цеплять и разговаривал словно с любимым внуком.

- Дорежать бы... - задумчиво протянул Гюнтер.

Отец Бернар покачал головой, но не возразил. Он, кажется, устранился от обсуждения, оставив решение на совести моряков.

- Ты что говоришь? - удивился Дитер. - Это же по какому закону?

- Тебе под шуд, никак, жахотелось?

- Мальчишка - лишние глаза, - спокойно и даже лениво пояснил Оттон. - Нужны ли нам свидетели?

- Как ни крути, Дитер, а ты виноватее всех, - Ганс несильно толкнул командира кулаком в плечо. - За тебя же переживаем. Стараемся...

- Я как-то сам за себя побеспокоиться могу! - нахмурился магдебуржец. - Вы что? Поверх одного греха и второй повесить хотите?

- У него шоболей только марок на двешти... - вздохнул Гюнтер.

- Они все одно - язычники, - вкрадчиво проговорил монах.

"Вот гад ползучий! - подумал Вратко, безучастно прислушиваясь к тому, как решают его судьбу. - Мы ж крещенные... Или для тебя только латинская вера правильная, а все остальные - тьфу и растереть?"

- Можно ли считать убийство язычника грехом? - продолжал между тем монах.

- За борт, и вся недолга! - воскликнул Ганс.

- И одного, и второго... - добавил Оттон.

Молодой матрос, которому кулак Позняка расшиб бровь, хлюпнул носом и отвернулся.

"Разбойники. Как есть душегубы, - обозлился Вратко. - ради сорока соболей человека убить - раз плюнуть! Ну, я вам..."

Он рывком вскочил.

Дитер рванулся, чтобы сграбастать словена за шиворот, но не успел.

Оттон выхватил широкий нож, но Вратко увернулся от него. Наклонив голову, парень бросился на Гюнтера, справедливо считая его главным виновником своего горя. Врезать поганого германца под ложечку, вышибить дух и самого за борт! Все равно спасения нет, так хоть продать жизнь подороже, чтоб не стыдно было, когда у подножья Мирового Древа его встретят предки. И Гюнтер первый. Остальные - как получится. А не получится вовсе, значит, не судьба, но хотя бы попытаться...

Капитан охнул, увидев метнувшегося к нему словена, дернулся в сторону. Он не успевал. Ярость Вратко сделала парня быстрым, как дикий зверь. Он уже втягивал ноздрями кислый запах чужого пота, но тут правая нога зацепилась за что-то живое... Парень так и не узнал, что старый приветливый Иоганн, любитель рыбалки и подогретого пива, подставил ему ножку.

Вратко шагнул в сторону, чтобы не свалиться, покачнулся, увидел перед собой отполированный брус, а в следующее мгновение и волнующееся море, протянувшееся до самого окоема...

От холода захватило дух. Мутная зелень встала пред глазами. Вода рванулась в ноздри и раскрытый рот. Намокшая одежда облепила тело, потянула в глубину.

Парень изо всех сил заколотил руками и ногами, вырываясь к солнцу и свету.

Ему удалось выплыть, подарив пучине лишь соскользнувший сапог.

Темный борт "Морской красавицы", мокрый, покрытый прозеленью, покачивался в добром десятке сажен. Поверх него торчали скалящиеся морды германцев.

- Туда тебе и дорога! - Оттон взмахнул кулаком над головой.

- Ноги не промочил? - издевательски поинтересовался белобрысый бельмастый моряк.

- Догоняй! - заливисто ржал еще один. - Смелее! Словены не тонут!

Вратко ясно видел, как Гюнтер и Бернар обменялись взглядами. Парень понял: спасть его не будут. Германскому купцу, да и хитрющему монаху, его смерть в волнах на руку. Вроде бы и грех на душу за преднамеренное убийство брать не нужно. А спросит кто когда-нибудь: "Где, мол, купцы новгородские?", можно с чистой совестью ответить: "Волной за борт смыло, утопли бедолаги..."

В первое мгновение охваченный ужасом Вратко сделал несколько гребков, намереваясь догнать "Морскую красавицу". Поскрипывающая громада не приблизилась, а даже, как будто, отдалилась. А что? Ветер попутный, паруса развернуты... Разве в силах человек угнаться вплавь за хорошим морским кораблем?

Мокрая одежда сковывала движения. Волны плескали в лицо, сбивая дыхание.

Вратко перевернулся на спину, чтобы хоть как-то сохранить силы.

"Будьте вы прокляты, морды германские! Если есть Господь, то вам это с рук не сойдет. Кара найдет убийц и разбойников, если не на этом свете, то на том уж точно."

Что-то громко шлепнулось о воду неподалеку от парня.

Он повернул голову.

На волнах покачивался небольшой бочонок. Пустой, судя по тому, насколько он торчал из воды.

Потом до него долетел зычный голос Дитера:

- Держи, парень. Прости, если сможешь!

Хохот моряков смолк.

Шум ветра в снастях и поскрипывание деревянных частей корабля медленно удалялись. Вскоре остались только крики чаек.

Вратко подплыл к бочонку и попробовал обхватить его руками. Не с первого раза, но ему это удалось. Вот и хорошо. Теперь, по крайней мере он не утонет в ближайшее время.

Новгородец огляделся.

Вокруг, насколько видел глаз, простиралось море. Ни островка, ни берега.

На закате медленно удалялся силуэт купеческого корабля, увенчанного двумя мачтами. До него уже было не меньше половины версты.

Куда плыть? Где спасение?

Глава 3. МОРСКОЙ ДРАКОН

Смеркалось.

Исчезли чайки. Должно быть, улетели ночевать на скалы.

Мысль об этом внушало Вратко надежду на спасение. Известно, чайки очень далеко в открытое море не заплывают. Хорошо бы течение вынесло бочонок вместе с пловцом к Рюгену. Там свои, лютичи. Речь и обычаи у них хоть и отличаются от Киевского княжества, но не настолько, как у датчан или германцев. Могут выслушать, а то и помогут вернуться домой. Домой... Парень представил себе, как матушка выслушает известие о смерти отца, как будет хмуриться и кусать губы вуйко Ждан - ведь именно он, рассчитывая на хорошую прибыль, помог Позняку собрать товар и нанять место на купеческом корабле. О младших братьях и сестрах Вратко думать не хотел. Признаться честно, не слишком-то он их любил - балованные, жадные, капризные. Привыкли только пряники от жизни получать, а работать за них старшие должны...

Тело ломило от холода и усталости. Хоть и конец лета, а все ж таки море Варяжское - это не прогретая ласковым солнышком старица. Пробирает до костей. Днем еще так сяк, можно было подставлять солнцу голову и плечи, а с наступлением сумерек зубы начали выбивать дробь - любой дятел обзавидуется. Пальцы онемели. Ногами парень еще пытался шевелить, вроде как греб помаленьку, хотя ступней уже не чувствовал. Сцепленные в "замок" пальцы рук разжимать он не рисковал.

Еще днем, когда "Морская красавица" скрылась за окоемом и Вратко остался наедине с чайками, он вздумал было привязаться к спасительному бочонку пояском. И после горько пожалел. Мокрый, разбухший узел не желал поддаваться окоченевшим пальцам, а зубами до живота не достать. Как говорится, сколь не трудись, а за пупок себя не укусишь. Отчаявшись развязать непокорный пояс, новгородец хотел вновь зацепиться за бочонок. И вот тут понял, насколько устал. Мокрая деревяшка выскакивала из объятий будто живая. Ну, чисто белорыбица, покрытая слизью поверх крупной, блестящей чешуи. Десяток попыток, не меньше, потребовалось Вратко, чтобы заключить бочонок в объятия. Признаться, пару раз он находился на грани отчаяния и был готов опустить руки и сдаться на милость морской волны. На корм рыбам, так на корм рыбам. Но все же злость и здоровое словенское упрямство пересилили, и он таки ухватился, прижал к груди, как скряга несметное сокровище, как влюбленный жених красавицу-нареченную.

После того Вратко уже не рисковал бросать бочонок или хотя бы разжать пальцы. Даже на чаек, круживших в опасной близости, не махал. А остроклювые и быстрокрылые птицы подбирались все ближе и ближе. Старые люди - рыбаки и купцы, пересекшие Варяжское море не раз и не два - сказывали, что потерпевших кораблекрушения или просто свалившихся за борт людей часто находят еще живыми, но с выклеванными глазами. Оказывается, чайки принимают блеск глаз за высверк рыбешек на поверхности воды, падают камнем сверху и бьют клювами. Разделять участь несчастных Вратко не хотел, но и отцепляться от бочонка боялся. Поэтому он старательно жмурил глаза и отворачивался от солнца - авось птицам не до него будет. Не заметят и не тронут.

До сих пор Бог миловал.

Чайки летали близко, выхватывали серебристых рыбок из воды, но на очи новгородца не покушались. А когда багровое солнце село в воду, исчезли вовсе.

Вратко вздохнул спокойнее. За глаза можно не бояться.

Но через некоторое время он некстати вспомнил рассказ старого, высохшего, как старые соты, и с таким же цветом кожи, арабского купца, почтенного Абдул Равшана ибн Махмуда, о морских чудовищах, подстерегающих путешественников в южных краях. Об огромных зубастых рыбах, способных одним движением челюсти перекусить человека пополам. О странном звере, кракене, обладателе десятка подвижных ног с присосками. Это чудовище столь огромно, что способно обхватить лапищами купеческий корабль и утащить его в пучину. А еще бывали случаи, когда моряки принимали спящего кракена за остров и причаливали к нему... То-то было их удивление, когда остров оказывался живым и смертельно опасным. А еще сказывал арабский купец о зверях великанских. Таких больших, что разумом человеческим и не охватить - как такое может зародиться и вырасти? Греческие мореходы зовут их китосами или "лежагами морскими" за пристрастие всплывать на поверхность моря и греть спину под лучами солнца. Иной раз они лежат в неподвижности столь долго, что чайки вьют гнезда на их спинах. Такой зверь не злобен по натуре своей, однако неосторожным движением может опрокинуть корабль, а то и волну вызвать, способную смыть небольшую деревеньку на берегу.

Конечно, Абдул Равшан утверждал, что в Варяжском море столь удивительные твари не водятся, да и водится не могут - уж очень они теплолюбивы, но когда болтаешься один, как перст, посреди бескрайней водной глади, поневоле начинают закрадываться сомнения. Тем паче приходили на ум легенды норвежских и данских мореходов о гигантском змее Йормундганде, охватывающем землю кольцом. Урманский бог Тор ловил его, используя вместо наживки оторванную бычью голову. Ловил, ловил, и едва не выудил, кабы не трусость его спутника - великана Хюмира, который перерезал лесу, чтобы змей не перевернул лодку. Вот если такое чудище подплывает снизу, какому богу молиться? Тору, Перуну, Иисусу Христу?

От страха Вратко едва не разжал руки. Но не смог - на этот раз онемение, сцепившее пальцы насмерть, выручило его.

Так парень и болтался на волнах до утра, стараясь не думать о чудовищах и черной глубине под ногами. Несколько раз он проваливался в забытье, с трудом напоминающее сон. И в эти мгновения начинал видеть Мирового Змея. Вода неподалеку бурлила и вздымалась, стекая потоками с треугольной головы, украшенной крупной чешуей. Немигающий глаз со зрачком-щелью в упор смотрел на словена, а раздвоенный язык тянулся, ощупывая воздух.

В первый раз Вратко сумел проснуться сам - просто заставил себя открыть глаза, а после долго унимал колотящееся сердце.

Во второй - вырваться из объятий полусна-полубреда никак не получалось. Трепещущий змеиный язык подбирался все ближе и ближе... И тогда в темноте пророкотал гром, вспыхнула далекая молния, осветив колесницу, запряженную двумя рогатыми и бородатыми козлами. Она мчалась, раскачиваясь, по краю неба, а возница, здоровенный широкоплечий мужик, размахивал над головой молотом. Очнувшись, новгородец недоумевал - зачем богу викингов помогать ему? Ведь это же был Тор - гроза великанов и чудовищ, обладатель волшебного молота Мйольнира. Разве можно перепутать его с кем-то другим?

Как ни старался Вратко отогнать сон, но и в третий раз веки его сомкнулись. Слишком велика оказалась усталость, даже страх перед чудовищным змеем не смог ее пересилить. И снова холодная, прозрачная, как слеза, вода потоками ниспадала с головы гада. Снова взгляд и раздвоенный язык искали юношу, а он и рад был бы спрятаться, да посреди моря негде. Проснуться не удалось. Колесница с Тором задерживалась. И когда сердце Вратко уже почти остановилось от ужаса, вновь на дальнем окоеме замерцали зарницы. Пророкотали громовые раскаты. Только вместо запряженной козлами повозки показался одинокий всадник. Чернобородый воин скакал, воздев над головой секиру, вдоль лезвия которой пробегали голубоватые сполохи молний. Перун? Похоже, да... Бог славянских воинов, повелитель грозы и сын Неба, замахнулся секирой на Йормундганда, и змей отпрянул, прищурил глаза, нырнул в пучину. Перун, не сдержал бег могучего вороного коня, умчался в даль, не удостоив спасенного новгородца даже взгляда.

Вратко не обиделся на Бога Грозы. Счастье, что покровитель оружных людей снизошел до спасения купца. Даже не купца, а купеческого сына, который сам торговым гостем запросто может и не стать. Да, скорее всего, уже и не станет. Пойдет на корм рыбам и ракам морским...

С такими грустными мыслями отчаявшийся парень встретил рассвет.

Солнечные лучи пробивались сквозь ползущую по-над водой дымку. Море почти успокоилось, едва-едва покачивая бочонок и одинокого пловца.

Вверху заметались тени чаек.

Как они могут находить пищу, когда море скрыто туманом?

Вратко задумался, хоть и не хотелось...

Надо бы куда-то плыть. Но куда? В какой стороне берег? Да еще, желательно, берег лютичей, а не данов.

Новгородец попробовал пошевелить ногами и понял, что никуда плыть уже не будет. Просто не сможет. Нет сил. По телу разливалось тупое оцепенение.

Остается ждать смерти. Какова она будет? Христианский ангел опустится на воду, принимая душу утопленника, или распоясанная девка в рубахе беленого полотна и поневе, вышитой черными и красными крестами придет, чтобы взять за руку и повести за собой?

Может, она уже идет?

Что это за шорох разносится над водой?

Или это взмах крыльев ангела?

Да нет... Еле слышный плеск... Неужели Смерть шагает по воде, словно по суше?

Плеск, поскрипывание. Размеренное, неторопливое.

Откуда оно доносится?

Кажется, сзади.

Вратко с трудом пошевелился и кое-как сумел развернуться, затаив дыхание уставившись на приближающуюся сквозь туман плотную тень. Воспоминания о являвшемся ночью Йормундганде были еще слишком свежими.

А тень стремительно раздвигала туман, рвалась, словно живая.

И вот прямо над головой парня нависла оскалившаяся морда дракона.

Зубастая пасть раскрыта в беззвучном крике. Круглые выпуклые глаза. Лоб венчают два плавно изогнутых рога. Длинная, лебединая шея украшена гребнем.

Вратко захрипел от ужаса, пытаясь позвать на помощь. Сорвался на бессловесный крик, визгливый и надтреснутый.

И только услышав басовитый голос, пророкотавший на северном наречии: "Никак плавает кто-то?" новгородец понял, что спасен.

Страшный дракон оказался ничем иным, как носовой фигурой корабля викингов. Вот уж без малого триста лет корабли эти наводили ужас на побережья Варяжского и Северного морей, земли франков и гишпанцев, греков и италийцев, арабов и мавров.

Вот только не будет ли такое спасение хуже смерти?

Угодить в рабство и до конца жизни носить навоз, удобряя скудные каменистые земли где-нибудь во фьорде?

В воду полетела веревка. Плюхнулась в аршине от головы Вратко.

- Хватайся! - приказал все тот же голос.

Парень попытался разжать пальцы и не смог.

- Держись за веревку!

Легко ему говорить... А тут даже если от бочонка отцепится, не известно, сможет ли удержать в руках мокрую веревку.

- Он не может, Олаф! Не видишь, руки закостенели! - проговорил второй человек. Властный и решительный. - Помоги ему!

Наверное, Олаф медлил в нерешительности, поскольку на борту корабля засмеялись, и кто-то скрипуче произнес:

- Не бойся промочить порты. День обещает быть ясным, высушишь!

- Я не боюсь воды, - отвечал бас. - Я не хочу вылавливать труп! Мокрый, холодный, скользкий...

- Трупы не кричат.

- Слыхал я о ворлоках, которые...

- Где ты здесь видел ворлока? Хочешь, я сложу вису о твоей отваге?

- Лучше сложи вису о том, как Олаф в воде не был, а порты мокрые оказались! - вновь засмеялся обладатель скрипучего голоса.

- Я никого не боюсь!

Сразу после этих слов что-то тяжелое ударилось о воду. Гулко, но без плеска.

Мгновение и в двух саженях от Вратко вынырнула голова. Гладкая, облепленная намокшими волосами - так, что и цвета их не разобрать. Человек отфыркнулся, будто тюлень, в два гребка подобрался поближе. Спросил опасливо:

- Эй, утопленник... Живой или нет?

- Живой... - ответил Вратко одними губами.

Спаситель не услышал.

- Утонул, что ли, совсем?

- Живой я! - новгородец пошевелил плечами, от чего бочонок заплясал на волне. Закричал, как ему показалось, во все горло. - Живой!!!

Человек услышал его сипение. Подплыл ближе.

- За веревку ухватишься?

- Нет... - Вратко покачал головой.

- Ясно.

Олаф пошарил в воде, нащупал конец веревки, просунул его новгородцу под мышки, завязал на спине.

- Тяни! - закричал он, высовываясь из воды едва ли не по пояс.

На корабле потянули. Быстро и слаженно.

Вот и просмоленный борт, весла, торчащие словно ноги у жука, круглые щиты, развешенные вдоль верхнего бруса. Веревка рванула вверх, чьи-то руки заботливо подхватили парня, перевалили через ограждение и уложили на прохладную палубу.

- Сигурд, забери у него бочонок, - приказал обладатель властного голоса.

- Ага, сейчас... - над Вратко склонилось морщинистое лицо, окруженное венчиком редких седых волос. Значит, вот кто скрипел и издевался на Олафом и его портами. - Вона как вцепился. Не отдерешь.

- Пальцы разжимай! - приказал решительный.

- Гляди, не повыламывай! - это уже Олаф вернулся, если судить по голосу. - Зря я, что ли, в холодную воду лез?

- Не криви душой, дубина, вода, что парное молоко! - огрызнулся Сигурд.

- Что ж ты сам не нырял?

- Доживи до моих лет, сосунок, поймешь, что самому таскать угли из очага не обязательно. Главное - уметь находить того, кто будет таскать их для тебя.

Вокруг с готовностью захохотали. Вратко не мог понять, над чем смеются урманы. Ведь он - не уголь, а море - не очаг.

Сигурд терпеливо разжимал пальцы новгородца. Один за другим. Без излишних усилий. Наконец, бочонок отправился куда-то в сторону.

- Скидай рубаху с портами, парень. Сушиться будем...

- Подбери ему что-нибудь из моего сундука, Сигурд, - сказал предводитель.

- Могу свою рубаху ему подарить, - под хохот толпы предложил Олаф.

Что ж они все смеются? Вуй Ждан когда-то сказал: смех без причины - признак дурачины. Или есть причина?

Снизу роста окруживших его урманов было не разобрать, но Вратко поглядел и понял, что басовитый Олаф, с одежды которого продолжала стекать вода, на голову выше любого из своих товарищей, а его, Вратко, так и на две, не меньше. Словен представил, как сидела бы на нем рубаха великана, и невольно улыбнулся непослушными губами.

- Гляди, смеется! - заметил Олаф. - Значит, не помрет.

- Вот-вот, а ты его загодя в живые мертвецы записал! - покачал головой Сигурд и убежал. Должно быть, за одеждой для Вратко.

Парень с усилием оттолкнулся руками от палубы и сел. Не хорошо гостю, да еще младшему по возрасту, лежать, когда хозяева стоят. Правда, сидеть, тоже как-то не очень пристойно, но все же лучше.

- Ты на "Слейпнире", парень, - проговорил предводитель. - Я - Хродгейр Черный Скальд. Я служу хевдингу Ториру Злая Секира из Лесной Долины, что в Хердаланде. А он, в свою очередь, служит конунгу Харальду Суровому. Кто ты? Как оказался посреди моря? Расскажи мне свою историю, парень. Расскажи честно, не утаивая ничего.

Говоривший оказался мужчиной среднего роста - не слишком широкоплечим, без выпирающих из рукавов крашеной черникой рубахи мышц, но плотно сбитым и вместе с тем легким и подвижным, словно конь южных кровей. А вот масти он был необычной для норвежских мореходов - волосы, черные, словно вороново крыло. В черной бороде серебрился клок седых волос, хотя на вид воину не больше тридцати лет.

- А пока ты с мыслями собираешься, - продолжил Хродгейр, - я сделаю то, что обещал своим людям. Скажу вису на твое спасение.

Он расправил пальцами усы и на распев произнес:

- Путь китов в скитаниях

Скальд торил без устали.

Видимо-невидимо

Повидал диковинок.

Поле волн восполнило

Див чудесных перечень.

Благодарны хирдманы

Ньерду за подарочек.

Викинги одобрительно загудели. Вратко не понял ничего. Странные вирши... Есть ритм, есть завораживающее чередование звуков, но смысл непонятен.

Новгородец откашлялся и под внимательным взглядом Хродгейра заговорил.

Рассказывал он долго, сбивчиво, перескакивал с одного на другое, возвращался по той причине, что забыл какую-то мелочь. Его слушали внимательно, не перебивали. Подошел Сигурд, прижимая к груди одежду, остановился и молча ждал, пока парень закончит.

Когда Вратко смолк, викинги какое-то время молчали. Олаф тер затылок. Хродгейр подергивал себя за ус.

- Что ж, ты сказал, я услышал, - рассудительно заметил он, наконец. - Я слышал о Гюнтере из Гамбурга. Люди говорили о нем, как о честном купце.

- Да как же... - задохнулся Вратко.

- Погоди, парень, - вмешался Сигурд. - Знаешь, Хродгейр-скальд, до меня доходили слухи - Гюнтер слишком жадный, за излишек прибыли, говорят, удавиться готов.

- Это не грех для купца.

- Верно. Не грех. Но церковники из Рима могут приплачивать ему за услуги. И хорошо приплачивать. У ихнего папы, говорят, золота куры не клюют.

- Может быть, - кивнул предводитель. - Дело не в этом. Брать деньги у священников не возбраняется. Не будет великим грехом и убить случайно человека, с которым поспорил. Убил? Помолись, заплати виру родственникам и живи, как жил. Вот выбросить человека за борт и не попытаться его спасти - грех, которого я не понимаю...

- Убивать таких, - пробурчал Олаф.

Вратко от всей души с ним согласился.

- Новгородец, - обратился к нему Хродгейр после недолгого размышления. - Новгородец, мы идем к конунгу Харальду. Вскоре в Англии предстоит славная потеха для тех, кто помнит, с какого конца за меч берутся. Мы отстали от хевдинга Торира, который ведет три корабля, на пять-шесть дней пути... Задержались в Бирке, но тебе до этого дела нет... Меня заинтересовал твой рассказ. Если бы я не спешил так, то отправился бы в Хедебю и выяснил бы, кто из вас прав, а кто виноват. Сейчас не могу. Прости, но не могу... Если ты хочешь, я могу высадить тебя в Хедебю. Попробуй найти управу на Гюнтера. Но, признаюсь честно, я мало верю в твой успех. Даже если правда на твоей стороне, понадобятся деньги, много денег. И, боюсь, у Гюнтера Гамбуржца их найдется больше. Есть второй путь. Плыви с нами. Ты, я вижу, крепкий паренек, хоть и молод еще...

- Мне семнадцать! - хрипло воскликнул Вратко.

- Отлично. В свой первый поход я отправился в четырнадцать. А первого врага зарубил в пятнадцать. Пойдем с нами, новгородец. Буду говорить откровенно, ты удачлив, я чувствую...

- Ну да... - недоверчиво протянул парень. Сам себе он вовсе не казался везунчиком.

- Ты не захлебнулся во сне. Тебя не тронули чайки. Никакая тварь не поднялась из глубины, чтобы сожрать тебя. Мой корабль наткнулся на тебя в тумане. Это ли не везение?

Хродгейр обвел глазами своих викингов и сказал:

- Синью поля ньердова

Мнил словен проехаться.

Полонен был волнами

С бочкою в объятиях.

Зло глаза таращило,

Тщилось взять везучего.

Молниеметатели

Помогли, не выдали.

И снова бородатые здоровяки - рыжие, белобрысые, русые, седоватые - выразили одобрение. Так, будто каждое слово Черного Скальда являлось для них откровением. Вратко снова ничего не понял и дал себе зарок - выяснить, что это за строчки произносит предводитель норвежцев?

- Я считаю, что твое везение - дар богов, - вел дальше Хродгейр. - Каких? Не знаю точно. Да разве это важно?

"Что я буду один делать в Хедебю? - подумал Вратко. - Здесь хоть относятся, как к человеку, а не к скотине бессловесной. И если они идут к Харальду Суровому, может и мне удастся побывать в Англии? Да об этом я и мечтать не мог в Новгороде... Новгород... Хочется ли мне туда возвращаться? Ну, разве что мать повидать, попросить прощения, что батюшку не уберег. И горсть родной земли взять на память. А больше не для чего. Вот отомщу Гюнтеру, тогда подумаю."

- Знаешь, почтенный, - обратился он к викингу. - Я, пожалуй, пойду с вами.

Скальд кивнул:

- Что-то подсказывает мне - ты не пожалеешь.

- С такой-то удачей! - поддакнул Сигурд.

- А если от его удачи чуток перепадет и нам... - вмешался рыжебородый викинг, чей лоб украшал длинный багровый рубец.

- То с таким везением хоть в Йотунхейм! - закончил Хродгейр.

Он протянул словену руку, помог встать.

- Мы будем звать тебя - Вратко Подарок Ньерда. Ибо я - скальд, а скальды иногда чувствуют беду, чувствуют и удачу. Не зря хозяин глубин сохранил тебя и послал нам. Это высший промысел богов, и я рад, что ты пойдешь на Оркнеи с нами. Не трэлем, но свободным воином ты войдешь в мой хирд. А сейчас переоденься в сухое и выспись как следует. Тебе понадобятся силы.

Вратко всматривался в окружающие его бородатые лица. У кого-то борода коротко подстрижена, у кого-то доходит до середины груди и расчесана на два клина, словно рыбий хвост, а у одного даже в косичку оказалась заплетена. Хирдманы глядели на него по-разному. Хватало и недоверчивых, и подозрительных взглядов, хотя большинство, по всей видимости, привыкли полагаться на слово вождя. Раз он решил, значит, сомневаться нечего.

Здоровяк Олаф похлопал парня по плечу - осторожно, но колени все равно подогнулись от прикосновения огромной ладони, а потом подтолкнул к Сигурду. Старик подмигнул новгородцу и сунул ему в руки сухую одежду.

Глава 4. МЕД ПОЭЗИИ

Отставив Фольстер по левому борту, длинная ладья викингов устремилась на север. В Зундский пролив. "Узким горлом Зунда моря вепрь карабкался", - сказал Хродгейр. И Вратко его понял. Не даром же два дня словен ходил по палубе за старым Сигурдом, упрашивая его объяснить неразумному, что за вирши рассказывает предводитель дружины по каждому случаю?

Старик отнекивался, ссылаясь на занятость, усмехался в густые усы, говорил парню, что не до того сейчас, лучше бы, мол, учился грести наравне с матерыми хирдманами... Вратко возразил, что грести он тоже учится, но когда корабль идет под углом к ветру, и волны так и норовят ударить покрепче в дубовую, просмоленную скулу, никто новичка на скамью не посадит. Это подтвердил и Олаф. Пообещал, когда море успокоится самолично будет учить новгородца и гребле, и бою на мечах и секирах. Без этого у викингов никак нельзя. Даже если ты не намерен ни на кого нападать, а занят мирной торговлей, всегда найдутся желающие пощупать тебя за мошну. Тем более, в водах, издревле принадлежащих датчанам.

Датчане-даны - мореходы хоть куда. Это норвежцы Хродгейра признавали безоговорочно. В прежние времена частенько случалось им бить друг друга на море. Сражались нещадно. То одни брали верх, то другие. Вот вспомнить хотя бы сражение при Стикластадире, когда погиб норвежский конунг - так они своих королей зовут - Олаф Толстый, которого теперь все больше святым зовут, или недавний бой в устье Ниссы, где, на сей раз верх одержали норвежцы. Сейчас между двумя королевствами соблюдался мир, но отчаянные головы нет-нет да и проверяли на прочность соседские щиты и кольчуги.

Услышавший их разговор Хродгейр милостиво разрешил Сигурду просветить молодого словена, кто такие скальды и как они складывают стихи. Кстати, стихи эти викинги называли висами.

Похоже, Сигруд только и ждал разрешения предводителя. Получив оное, старик разошелся - не остановить.

Вратко слушал его, раскрыв рот. Хродгейр, расположившийся неподалеку время от времени вставлял пару слов, поправляя Сигурда или поясняя сказанное им.

Началось, как и следовало предполагать, с Одина. У северян вообще любое дело начиналось всегда с Одина.

Когда боги урманские - асы и ваны - после долгой кровопролитной войны заключали мир между собой, они по очереди плюнули в золотую чашу. Это у них так было принято побратимство заключать. После из смешанной слюны они создали человека по имени Квасир. Он оказался настолько мудрым, вобрав в себя по частичке от каждого бога, что мог ответить на любой вопрос, какой ему только не задавали. А еще любил путешествовать и пополнять свой кладезь премудрости новыми знаниями.

"Прямо как я, - подумал Вратко, а потом устыдился собственной нескромности. - Вот еще выдумал! Сравнить себя с волшебным героем, которого и создали чародейством, и чародейской же силой наделили..."

Однажды Квасир попал в пещеру к двум карликам: Фьялару и Галару. Эти два подлых, вероломных существа попрали все законы гостеприимства и убили мудреца. Сам по себе поступок ужасный и достойный строжайшей кары. Но карлики еще и над трупом поглумились - собрали кровь Квасира и смешали ее с медом диких пчел. Было ли в обычаях племени карликов людоедство или просто эти двое нарушали все мыслимые и немыслимые законы общества, непонятно. Напиток, получившийся из смеси крови Квасира и меда давал великую силу. Всякий, кто его пригублял, делался либо поэтом, либо мудрецом.

"Как можно пить такую гадость? Да и кто мог забрести в гости к убийцам Фьялару и Галару без риска утром не проснуться?"

Вратко почти угадал. Злобные карлики осквернили душу еще одним грехом гостеубийства - заманили к себе и прикончили йотуна вместе с его женой. Но, как говорится, сколь веревочке не виться, а все равно придет конец. Сын убитого великана, Суттунг, пришел отомстить за родителей. Он усадил карликов Фьялара и Галара на верхушку скалы, что в прилив скрывалась под гладью моря, а сам унес мед мудрости и вдохновения в горы Хнитбьерг, где спрятал его в пещере.

"Интересно, сам он отхлебнул или нет? - размышлял Вратко. - Вот я бы не удержался. Как можно владеть таким сокровищем и не воспользоваться? Но, с другой стороны, если бы Суттунг попробовал меда мудрости, то не дал бы томиться под спудом великому сокровищу, а роздал бы его желающим приобщиться к величию асов..."

Мед мудрости хранился в котле и двух чашах в глубокой пещере под скалой. А охраняла его дочь великана - здоровенная Гуннлед. Один, сидя на престоле богов в Асгарде, увидел все это. Отец Богов решил исправить дело и восстановить справедливость, но, поскольку йотуны по силе почти не уступали асам, попытка принудить их поступать против воли, была задачей не из легких. Для того чтобы вызволить и вернуть миру мед поэзии, Один нанялся в работники к брату Суттунга, представившись обычным человеком по имени Бельверк. В награду за труды он попросил глоток чудесного меда. Брат Суттунга, которого звали Бауги, опрометчиво согласился. Вот и пришлось одному великану помогать Одину провести другого. Впрочем, для Высокого стравить двух турсов - самое плевое дело.

Бауги вместе с Бельверком пробурили отверстие в скале до той самой пещеры, в которой Суттунг хранил мед поэзии. После этого Один превратился в змею, пролез в отверстие, и в три глотка осушил котел и две чаши.

Выбрался Отец Богов в змеином обличье на волю, обернулся орлом и помчался в Асгард. Но от йотунов так просто не убежать, и Суттунг, обнаружив пропажу, догадался чьих рук дело это хитроумное похищение. Великан превратился в орла, настолько же превосходящего размерами обычных птиц, как и сам Суттунг людей и асов. Долго он гнался за Одином и загонял его настолько, что бог проглотил часть меда, который до того удерживал в зобу. Но все-таки он спасся, оставив йотуна ни с чем, и в Асгарде отрыгнул мед в большую чашу, которую на радостях приволокли прочие боги. Они не стали прятать волшебный напиток, а отдали его людям. С тех пор о всяком поэте говорят, что он вкусил мед Одина. А та часть меда мудрости, что попала желудок бога, летевшего в облике орла, вышла из-под птичьего хвоста пометом. Говорят, те, кто спутал его с истинным медом, стали плохими скальдами. Они, как ни стараются, не могут подобрать нужных слов в строку. На пиру воины смеются над их потугами. Так и ходят они среди людей, обиженные, злые, уверенные в собственном величии.

В завершение рассказа Сигурда, Хродгейр сказал вису, вызвавшую веселый смех среди хирдманов:

- Буром бурил Бьельверк

Вежу ветра света,

Меру меда метил

Пригубить рта притвором.

Капли капал щедро

Каждому по мере,

Клал - кому от клюва,

Прочим из-под перьев.

После этого Черный Скальд пояснил новгородцу, что висой называется стихотворение из восьми строчек, сложенных по особым законам. Размер, которым пишут висы, называется дротткветт. В строках дротткветта должны повторятся звуки, это придает стихам неповторимую красоту и своеобразие. Как, например, строкам, принадлежащим самому Харальду Суровому. Их он слагал, будучи еще простым морским разбойником, наводящим ужас на побережья Средиземного моря:

Конь скакал дубовый

Килем круг Сикилии.

Рыжая и ражая

Рысь морская рыскала.

А связывать строки в висе рифмами совсем не обязательно. Рифмы в дортткветте могут быть и внутри строки. Так даже красивее.

Сложность и красота творений скальдов определяется не только внутренними рифмами и чередованием звуков. Немало в этом помогают хейти и кеннинги. Что это за штуки такие и с чем их едят, пришлось объяснять долго.

На самом деле, хейти - это замена одного названия или имени другим названием или именем. Например, имена Тора и Перуна Хродгейр заменил словом Молниеметатели. А Одина мог бы назвать Высоким, Вещим, Хрофтом, Одноглазым... Ну, у Отца Богов много имен, всех не перечислишь. Загадывать хейти и разгадывать их могут лишь те, кто в легендах и преданиях викингов чувствует себя, как рыба в воде.

Кеннинг предполагает замену одного слова несколькими, иносказательно описывающими главные свойства того предмета или живого существа, о котором идет речь. Нередко кеннинги позволяют избежать повторения слов в висе. Скажем, путь китов - море, поле волн - тоже море, да и поле ньердово - тоже море. А вот в висах Харальда и конь дубовый, и рысь морская - корабль викингов, дреки. Часто используются привычные кеннинги: ясень битвы - воин, огонь раны - меч, Фрейя злата - женщина. Но настоящий скальд, пояснял Хродгейр, тот самый, вкусивший истинного меда поэзии, а не из орлиной задницы, старается придумывать свои. Каждый раз новые, и каждый раз все больше и больше - на взгляд Вратко - запутанные. Кеннинг может быть не только двухступенчатый, а и трех, и четырех, и больше... В общем, сколько душе угодно, и кому как умение поэтическое позволяет.

- А зачем вам, воинам, нужны эти стихи? - спросил новгородец и тут же пожалел, заметив, как напряглись лица викингов. Не обидеть бы неосторожным словом...

Но Хродгейр и Сигурд переглянулись. Предводитель улыбнулся, сверкнув белыми зубами из-под смоляных усов.

- Видишь его? - спросил он, отстегивая от пояса широкий боевой нож, заключенный в деревянные ножны.

- Вижу, - парень принял оружие, провел пальцем по узорам, вырезанным неизвестным умельцем. Вдоль ножен среди листвы и цветов крались неведомые звери, похожие на котов, только более зубастые и когтистые. Пардусы, догадался Вратко. Он слышал об этих зверях от того же араба Абдул Равшана. Если верить рассказам гостя с юга, нет на земле тварей более быстрых, чем они. Стрелу в полете догоняют.

- Скажи, если бы ножны были простыми, не украшенными, этот нож резал бы хуже? - вроде бы невинно поинтересовался Хродгейр, но Вратко сразу заподозрил подвох.

- Нет, конечно же... - он вытащил клинок из ножен на два пальца. Хорошая сталь. буровато-серая, в разводах. - Режет нож или нет, вообще не зависит от ножен. А уж тем паче от рисунков на них.

- Верно. И вкус вина одинаковый, хоть его пить из глиняной кружки, хоть из серебряного кубка.

- Так почему же...

- А это я спросить хотел. Почему люди украшают изделия рук своих? От нечего делать?

- Нет... - Вратко покачал головой.

- Чтобы продать подороже?

- Ну...

Хродгейр рассмеялся:

- Хочешь сказать, и для этого тоже? Не стану спорить. Верно. Но согласись, приятнее взять в руги тонко вылепленный горшок с веселеньким узором по краю, чем грубую, кое-как сляпанную поделку? Можно заколоть плащ обычной железкой, а можно фибулой, сделанной рукой искусного мастера. Можно подпоясываться веревкой, а можно пояском из тисненой кожи. Мне продолжать?

Вратко покачал головой:

- Не надо. Я, кажется, все уже понял.

- Вот и молодец. Я же вижу, ты способен чувствовать красоту. Не каждому человеку это дано.

- А мне дано? Так, выходит? - прищурился новгородец. Сам он не ощущал в себе никакой тяги к прекрасному. Силы, чтобы самому творить красоту, он не слышал тем более. Вот любопытство - да. Как всегда, столкнувшись с чем-то новым, ему хотелось познать тайну сложения скальдовых стихов. Ну, по крайней мере, разобраться подробно - что да как.

- Тебе дано. И не спорь. Я ведь - скальд. Мне многое видно из того, что нельзя словами объяснить.

- Ты слушай Хродгейра, - вмешался Сигурд. - К его словам Торир Злая Секира прислушивается. И сам Харальд Суровый, порой, тоже.

- Не хвали, а то захвалишь, - отмахнулся предводитель викингов.

- Я лишнего не скажу. Ты ж меня знаешь, Хродгейр. Я просто хочу мальчонке пояснить: ни у кого на лбу печати нет... От Одина или от Белого Бога христиан, это не важно, раз ее все равно нет. Многие всю жизнь пыжатся, чтобы научиться висы складывать, а нет... не выходит. - Старик вздохнул. - Вот меня взять, к примеру. Вроде бы все выучил, что надо - и как слоги считать, и как кеннинги подбирать, и поболтать люблю, не обидел Один... А висы слагать - никак! Не выходит, и хоть ты тресни...

- Выходит, не оттуда ты хлебнул? - весело крикнул Олаф, оборачиваясь через плечо - хирдманы ни на миг не прерывали размеренной гребли, но слышали все. - Из-под хвоста, получается?

- Не получается! - ничуть не обиделся Сигурд. Он улыбнулся, показывая две черные дырки на месте передних зубов. - Тот хлебнул из-под хвоста, кто, умением не обладая, все-таки тужится что-то из себя показать. А я, когда понял, что скальд из меня не выйдет, успокоился. Ты же, Олаф, тоже вис не слагаешь?

- Не слагаю! - радостно отвечал здоровяк.

- Значит, ты тоже из-под хвоста хлебнул?

Викинг аж поперхнулся. Хотел что-то гневно ответить, но закашлялся.

- Лучше быть викингом не из числа первых, чем скальдом из числа последних! - провозгласил Сигурд, поднимая к серому небу палец с обломанным ногтем.

Осадив Олафа, старик победно посмотрел по сторонам и сказал, обращаясь в Вратко:

- А ты, паренек, можешь счастья попытать. Проси Хродгейра, чтобы в ученики тебя взял.

Словен посмотрел на норвежцев недоверчиво. Вот еще придумали - учиться вирши складывать. Занятие ли это для настоящего мужчины? Но, если посмотреть на Черного Скальда, выходит, занятие ничем не ущемляющее достоинство. И меч на поясе, и меткое слово на языке. И, судя по тому, что прочие викинги почитают его за вождя, мастерски управлялся Хродгейр не только словами и строчками.

- Ну, уж и не знаю, выйдет ли... - нерешительно промямлил Вратко.

- А я тебя сейчас испытаю, - ухмыльнулся Хродгейр. - Что кеннингом называется уяснил?

- Ну, вроде как...

- Не "вроде", а уяснил или нет? Я спрашиваю.

- Уяснил, уяснил...

- Так подбери мен кеннинг на слово "море".

- Ну, так чего тут сложного? Путь китов. Дорога Ньерда.

- Это ты взял известные. А ты свой подбери. Такой, чтобы никто до тебя не использовал.

- Новый?

- Новый, новый. Давай, потрудись, Подарок Ньерда.

- Ну...

Олаф, сидевший на первой скамье справа, снова повернулся:

- Давай, парень! Покажи, на что ты способен! Или я зря порты из-за тебя мочил?

Викинги заржали.

Вратко приподнялся, выглядывая за борт. Зундов пролив волновался. Еще не буря, но уже преддверие ее. Если бы не привычка новгородца путешествовать на ладьях по морю Нево, да не поход с германцем Гюнтером по Варяжскому морю, то его выворотило бы от качки. А так - ничего, вроде бы притерпелся.

Серо-зеленые валы катились с северо-востока, наискось ходу "Слейпнира". Каждую волну венчала шапка грязноватой желтой пены.

- Пенное поле, - брякнул парень наугад.

- Неплохо, - кивнул Хродгейр.

- Только было уже, - заметил, поджав губы Сигурд.

- Поле пенных холмов.

- А вот это уже лучше! - просиял скальд. - Теперь кеннинг для корабля.

- Только не говори: "конь поля пенных холмов", - скрипуче засмеялся Сигурд. - Что-то новенькое придумай.

- Кит битвы! - не задумываясь, выдал Вратко.

Брови Хродгейра поползли на лоб:

- Ай да словен! Ай да Подарок Ньерда!

- Что? - не понял парень.

- Здорово сказал. Я бы такое с ходу не выдал.

- Да я что? Я ничего... - Вратко покраснел. Похвала показалась ему незаслуженной. Что такого он сказал? Первое, что на ум пришло. Ну, повезло, ну понравился его кеннинг скальду...

- Ты не красней, как красна девица! - окликнул его Сигурд. - Похвалу запоминай, но не зазнавайся. Тебе еще долго учиться надо, прежде чем виса получится такой, какой она должна быть!

- А ты, никак позавидовал, старый? - снова обернулся Олаф. - Смотри! Сам знаешь, до чего зависть Локи довела!

- Тут завидовать еще нечему! - сварливо отозвался Сигурд. - Я-то старый конь, зубы сточивший. За молодыми жеребчиками мне не угнаться, ясное дело. Только и мальчишке, что еще вчера болтался в волнах, как поплавок на леске, рано еще скальдом себя мнить. Ему еще обтереться надо!

- А надо ли? - зычно выкрикнул рыжебородый викинг с двумя забавными косичками на висках. - Если оботрется, как ты, то будет лысый! Кто его тогда полюбит? Какая красавица рог с брагой поднесет?

- Молчал бы ты! - не растерялся Сигурд. - Известно, только умный лысеет к старости. Кто много думает, у того волосы выпадают. Так что тебе, Асмунд, это не грозит!

- Я вообще, рассчитываю не дожить до старости! - не растерялся рыжий. - Я хочу умереть с мечом в руках и войти в Вальхаллу.

Хирдманы поддержали его одобрительными выкриками.

Сигурд махнул рукой - что с них возьмешь? Молодежь! Только и думают, что о битвах, пирах, красотках.

- Так я жду... - Хродгейр начал говорить, но отвлекся, глядя на стремительно темнеющее небо. - Не быть бы урагану...

Он поднялся и, ловко удерживая равновесие, пробежал на корму, где косматый, будто медведь, Гуннар удерживал под мышкой рулевое весло. Они принялись оживленно совещаться, показывая друг другу на небо, волны и виднеющееся на пределе зрения датское побережье.

Сигурд, наблюдая за ними, чесал затылок и качал головой. А Вратко и думать забыл о кеннингах и прочих ухищрения стихосложения. Встретить бурю даже на "Морской красавице" Гюнтера казалось страшным испытанием, а это все-таки корабль - с палубой, трюмом, помещениями для матросов. А тут - ладья. Скамьи с гребцами открыты всем ветрам. Есть, конечно, небольшой закут под дощатым настилом, но он весь занят припасами, бочками с водой, сундуками с оружием, которое викинги на палубе не хранят. Станут волны бить через гребные люки, да поверх огорожи, зальют все и всех. Тогда и не будут знать викинги, что им делать - то ли воду вычерпывать, то ли грести. А тяжело нагруженный корабль вскоре перестанет слушаться руля, все чаще начнет зачерпывать воду бортом и, в конце концов, отправится на дно. Во владения вана Ньерда.

Вратко изо всех сил тряхнул головой, отгоняя ужасное видение. Нельзя! Можно ведь и сглазить, накликать беду...

- Правильно, думай о хорошем, - буркнул Сигурд. - Лучше удачу приманивай. Коль ты в скальды годишься, сила тебе дана. Зови удачу...

Хродгейр обменялся с Гуннаром последней парой слов, шагнул вперед и приложил ко рту ладони, составив их воронкой.

- Слу-у-ушай!!! - протяжный зов пронесся над палубой, превозмогая свист ветра и рокот волн. - Буря идет с севера! Мы спрячемся от нее в заливе Жадного Хевдинга. Только на весла придется приналечь! Готовы?

- Да-а-а! - тридцать шесть глоток выдохнули, как одна.

- Тогда, дружно! Взяли! Вперед!!!

Многие викинги, улучив мгновение, поплевали на ладони, а по команде вождя так налегли, что крепкие ясеневые весла согнулись.

Гуннар всем телом навалился на рулевое весло, и дреки начал понемногу забирать вправо, туда, где чернела полоска берега.

- Что это за Жадный Хевдинг? - спросил Вратко у Сигурда.

- Да жил тут один такой... - ответил старик. - Лет триста назад. Еще до того, как кнез Хрерик в Альдейгьюборг пришел.

- Кто?

- Ты что, Хререка не знаешь?

Скорым шагом приблизился Хродгейр. Бросил коротко:

- Словены его Рюриком зовут.

- А! - Просиял Вратко. - Понял. Знаю, само собой.

- Понятливый... - скривился Сигурд. - Так вот еще до датского Харальда Синезубого и до нашего Харальда Прекрасноволосого...

- Думаю, это было еще до конунга франков Карла Великого, - добавил Хродгейр.

- Точно! - согласился старик. - Жил в здешних краях хевдинг Ингольв...

И вдруг замолчал, пристально вглядываясь в кипящее пенными бурунами море. Вратко проследил за его взглядом. Холодок нехорошего предчувствия пополз у него между лопаток. Со стороны моря к ним медленно приближалась еще одна ладья. Хищно ощерившийся дракон на штевне - никаких сомнений в том, что корабль этот принадлежит тоже викингам.

Датчане?

Решили под шумок пограбить вблизи своих берегов?

Похоже, Хродгейр подумал о том же.

- Гребем дружно! - крикнул он. - Но силы берегите. Может статься, позвеним мечами!

Приглушенный гул прокатился над скамьями.

Олаф оскалился и повел плечами. Рыжий Асмунд чуть сгорбился, работая веслом..

- Я за оружием? - перевел глаза на предводителя Сигурд.

- Погоди. До берега далеко. До них тоже не близко. Что суетиться попусту? Мы же дружина Черного Скальда, так ведь?

Старый викинг кивнул.

Они продолжали втроем стоять у вздыбившегося к грязным тучам штевня "Слейпнира" и, прикрывая глаза от летящих в лицо соленых брызг, всматривались в чужой дреки, который медленно, но верно сокращал разделяющие их сажени. Берег тоже становился все ближе и ближе. Уже видны черные лбы скал, редкие сосны, притулившиеся на их верхушках, кипящий прибой у подножья камней. Но входа в залив Жадного Хевдинга Вратко до сих пор не видел.

Глава 5. ТОЧИЛЬНЫЙ КАМЕНЬ

- Правее принима-а-ай! - зычный голос кормщика прокатился над палубой.

Викинги, сидящие вдоль правого борта на несколько мгновений придержали размах весел, а сидящий по левому, напротив, удвоили усилия. "Слейпнир" вздрогнул, будто бы и правда был конем чистых кровей, и послушный человеческому умению, повернул.

Теперь уже Вратко видел темный провал между прибрежными скалами. Длинный узкий залив, из тех, что северные мореходы называют фьордами, по всей видимости, и был заливом Жадного Хевдинга.

А что чужой корабль?

Ладья, не уступающая размерами "Слейпниру", подобралась уже довольно близко. Сигурд пару раз посетовал, что из-за сильного ветра паруса дреки убраны. Раскраска паруса для викинга это все равно что знамя и герб для рыцаря франкской или германской земли. Представит хозяина любому сведущему человеку. Купцы в большинстве своем пренебрегают знаниями о том, какому викингу какой парус принадлежит, и от этого часто оказываются в накладе. Есть среди морских разбойников, если можно так сказать, благородные... Ну, по крайней мере, честные по-своему... Они грабят, но не убивают без нужды. То есть, если им не оказывают сопротивления. Есть, правда, и такие, кто вырезает всех людей на захваченных купеческих судах просто для забавы. Само собой, вести себя с первыми и со вторыми нужно по-разному.

Вратко все прикидывал, что ему делать во время боя? Помощи от него норвежцы не получат аж никакой. Главное, чтобы не помешал. Интересно, будет ли расценено как трусость, если он сразу, едва начнется свалка, юркнет в лаз, ведущий под палубу? Места там, конечно, мало, но если хорошо постараться, то втиснуться можно. Переждать... А потом? Если победят викинги с чужого корабля? Плен, рабство? Для них-то он никто... Что за дело датчанам до его чудесного спасения, провидения, в котором Хродгейр усмотрел руку морского бога Ньерда? Или сразу убьют, или возьмут в плен...

Черный Скальд стукнул кулаком по штевню так, что загудел мореный дуб.

- Ха! - воскликнул он, оборачиваясь к своим. - Я как тот хевдинг, которому напророчили смерть в день свадьбы старшего сына! Он так боялся, что кто-нибудь из гостей сунет ему в спину нож, что надел даже не одну, а две кольчуги...

- Я давно догадывался! - в тон ему ответил Гуннар. - Но сказать вслух не решался!

"О чем это они? Пора, что ли, доспехи вытаскивать и вооружаться?"

- Его штевень очень похож на "Жрущего ветер"! - крикнул кормщик.

- Что ж ему быть не похожим, когда это и есть "Жрущий ветер"! - согласился Хродгейр. - А во-он там торчит лохматая башка Лосси!

- Так это Лосси! - непонятно чему обрадовался Сигурд. - Лосси Точильный Камень!

- Кто такой Лосси? - удивился Вратко. - Друг? Норвежец?

- Друг? - переспросил Хродгейр. Покачал головой. - Нет. Лосси не друг. Но он и не враг. Точильный Камень не станет со мной драться. Он хитер и расчетлив. Понимает, что может потерять половину дружины, а особой добычи, кроме наших доспехов и оружия, не получит.

Новгородец почесал затылок:

- Тогда я не понимаю ничего... Если он не друг...

- Лосси - датчанин, - пояснил, словно несмышленому ребенку, Сигурд. - Он называет себя вольным хевдингом. И предпочитает, чтобы все думали, будто он не служит никому из конунгов. Сейчас таких осталось мало. У датского конунга Свена Эстридссона просто руки не доходят до них, а Лосси тому и рад.

- Но если он никому не служит, его самого может обидеть любой, кто сильнее? - Вратко хорошо помнил, что у них на Руси дело обстояло именно так. Служба князю давала не только хлеб насущный, но и покровительство. Не зря друг друга часто спрашивали не "кто ты?", а "чей ты?".

- Кто Лосси обидит, до заката не доживет! - рассмеялся старик. - Ты еще с ним познакомишься.

Хродгейр прищурился.

- Его не так-то просто взять... Кусачий, словно дикий пес. Его двор - на маленьком островке между Селундом и Фюном. Земли нет - одни камни. Такие, как Лосси, грабят не от хорошей жизни. Думаешь, он очень богат?

- Ну, не знаю...

- Те, кто захотят прижать его к ногтю, получат большую драку и очень мало выгоды. Свену Эстридссону удобнее делать вид, что он не замечает Лосси. И время от времени призывать его на службу. В битве при Ниссе он был.

- А ты?

- Я служу конунгу Харальду. Конечно, я был.

- И после этого ты горишь, что вы не враги?

- Между нами нет крови, - Хродгейр пожал плечами. - Нам нечего делить. Если бы мы встретились в бою, то сражались бы, как положено. Сейчас наши конунги замирились.

- Но ведь Лосси считает, что никому не служит. Может, ему наплевать на мир между конунгами?

- Может, и наплевать. И даже, скорее всего, наплевать. Но меня он знает. И знает, что я ему не по зубам.

- Так что же он...

- А он, клянусь молотом Тора, тоже спешит в залив Жадного Хевдинга! - подмигнул Сигурд.

- Я тоже так думаю, - кивнул скальд. И возвысил голос. - Эй, парни, вам придется поторопиться! Драки сегодня не будет! Но будет хорошая гонка!

- Хоть согреемся! - прогудел Олаф.

- А ты замерз? - буркнул Асмунд.

- Да уж, знобит что-то...

Викинги захохотали. Вратко все никак не мог привыкнуть к этим, на первый взгляд бессмысленным, вспышкам веселья. Суровые бородатые мужики, на счету каждого, по всей видимости, несколько убитых, радовались будто дети. Но так же быстро они переходили от смеха к тяжелой работе. Ведь легкой греблю длинным веслом мог назвать только тот, кто видел стремительно мчащийся дреки с берега, да и то на расстоянии двух-трех верст.

- И раз, и два! И раз, и два! - задавал ритм Гуннар, голосом соперничая с рассвирепевшим быком. Как рассказывал священник, проводивший службы в маленькой церквушке на их конце Новгорода, в стародавние времена иудеи разрушили стены осаждаемого ими города под названием Иерихон, дуя в трубы. Так вот, если бы в войске иудейском нашелся человек с глоткой кормщика "Слейпнира", он справился бы и без труб.

Весла - толстые жерди из прочной древесины - гнулись в руках дружинников.

Дреки мчался против ветра, взрезая штевнем крутые пригорки волн, взбираясь на них и обрушиваясь в серо-зеленые ложбины.

Волосы Вратко, как и стоящих рядом Сигурда и Хродгейра, вымокли, хоть отжимай.

Но и "Жрущий ветер" не отставал.

Теперь ладьи шли почти рядом друг с другом, но на расстоянии полусотни сажен. Видеть, что делается на чужой палубе, можно, а вот поговорить - вряд ли выйдет.

- Веселее, парни! - подбадривал своих Хродгейр, но лицо его выражало крайнюю озабоченность.

Несмотря на все старания норвежцев, корабль датчан медленно вырывался вперед.

Вратко никак не мог взять в толк, с чего бы это викингам так стараться? Неужели ради глупого соперничества нужно так себя изнурять? Разве очень важно, кто окажется во фьорде первым? Или это решается давний спор между Хродгейром и Лосси?

- Навались! Навались! - кричал Гуннар.

- Неужели я набрал в хирд подростков? - хитро прищурившись проговорил Черный Скальд. - Я-то думал, на "Слейпнире" все мужчины!

Олаф, уже не оборачиваясь, чтобы не сбиться с ритма, глухо ответил:

- Если отстанем, я не буду пить пива год!

Его услышали. Наверное, клятву здоровяка оценили по достоинству, но никто не ответил - слишком велико было напряжение.

А дреки датчан продвинулся еще немного вперед.

Вход в залив уже хорошо различался. Узкий, очень узкий провал. Два корабля рядом не войдут.

"Ну, и что с того? - думал Вратко. - Договорились бы по хорошему, кому первым входить, если уж не враги..."

Хродгейр сбросил плащ, сунул его в руки Сигурду.

Сказал, кривя губы, будто испытывал страдание:

- Тщетно клен кольчуги

Ночевать торопится.

Тщетно вы, товарищи,

Шерсть волны топорщите...

Торжествует дружная

"Ветрожора" вольница.

"Слейпнир" полз улиткою -

Знать, порткам быть мокрыми.

Скальд махнул рукой и побежал танцующим шагом по проходу. Хлопнул по плечу одного из воинов, заметно уставшего, уселся на его место.

- В заливе Жадного Хевдинга, - горестно проговорил старик, - есть место только для одного корабля. Второй, конечно, поместится, и от бури укроется, но выбираться на сушу придется по грудь в воде. Если Лосси выиграет гонку, то о позоре Хродгейра будут говорить все викинги от Гардарики до Англии.

Помолчал и добавил:

- А дреки у Точильного Камня лучше. И людей, кажется, побольше. Они чаще сменяются на веслах. Похоже, нам предстоит купание.

Вот оно в чем дело!

Новгородец внимательно посмотрел на "Жрущего ветер". Вроде бы ничего особенного. Никаких отличий от "Слейпнира". Даже драконьи головы на штевне похожи, как братья. Или сестры. А вот поди ты...

Корабли еще больше сблизились. Они оба нацеливались на жадный провал залива. Но уже ясно было, датчане побеждают. Их корабли вырвался вперед на добрый десяток саженей, и продолжал уверенно отвоевывать пядь за пядью, вершок за вершком.

Стоящий на носу "Жрущего ветер" викинг - плотный, круглоголовый и лохматый настолько, что даже соленые брызги не смогли уложить растрепанную гриву волос, - приставил ладони к окладистой бороде:

- Э-гэ-гэй! Хродгейр! Где ты?!

Скальд не отвечал. Греб вместе с другими яростно и упорно.

- Хродгейр! Ты сложишь драпу о нашей гонке? Или от стыда твой язык онемел?

Сигурд топнул ногой.

- Радуется Лосси! Сегодня день его торжества... Где же твоя удача, Подарок Ньерда?

Вратко пожал плечами:

- А что я могу сделать? Разве что погрести вместо кого-нибудь...

- Избави нас Один от такой помощи! Тогда уж точно проиграем!

Вратко обижено отвернулся. Подумаешь! Наше дело - предложить. Он не вызывался приносить удачу дружине Хродгейра. Викинги сами так решили, а теперь, чего доброго, обвинят его в своих неудачах. Спасали, мол, его спасали, а не помогло. Только опозорились перед всем северным народом. Уступили датчанам.

- Э-гэ-гэй! Черный Скальд! - надрывался Лосси. - Почему ты молчишь?!

- Это тебе помолчать бы! - заорал Сигурд в ответ. - Глянь, "Жрущий" от твоего крика назад пошел!

Датчанин слегка опешил от подобной наглости. Уж чего-чего, а дреки его летел вперед, как будто и не касался воды. Но все-таки оценивающе глянул на берег, на корабль норвежцев, потом покачал головой.

- Болтуны! Вы бы веслами так, как языками работали!

- За своими гребцами следи!

- Я слежу! А это ты, Сигурд? Старый замшелый валун! Я хочу видеть, как ты будешь сушить свои порты у костра! Жди в гости!

- За своими портами следи! - казалось, старый викинг от бессильной ярости утратил острословие и теперь способен лишь на жалкие ответы навроде: "Сам дурак!"

- Я слежу! Слежу! - захохотал Лосси. - А кто это рядом с тобой, Сигурд? Новый ученик Хродгейра? Пусть он скажет вису о вашем поражении!

Вратко и Сигурд переглянулись. Ну что ему ответить?

А Точильный Камень продолжал издеваться.

- Может, у Хродгейра все хирдманы такие смелые, как этот ученик? И такие же умелые! Судя по тому, что я вижу, да! Э-гэ-гэй! Норвежцы! Попросите моих людей, они научат вас грести!

Вратко не выдержал.

У него уже давно крутились в голове обрывки строчек, кеннинги, приходили на ум созвучия. Но парень опасался всерьез попытать счастья в искусстве сложения вис. Боялся, что опытные и много повидавшие викинги его просто засмеют.

Он и сейчас не выкрикнул строки, как того хотелось Лосси, а проговорил их негромко. Пожалуй, кроме Сигурда, да еще Олафа с Асмундом, никто его толком не расслышал.

- Лаз залива узок был.

Внутрь двоим не втиснуться.

Жилы рвать без удержу

Должно ли дружинникам?

Жук китовой пажити

"Ветрожор" стремительный

Ясеневых весел ряд,

Проредив, замешкался.

Старик, выпучив глаза, уставился на новгородца. Не ожидал? Еще бы! Вратко сам от себя такого не ожидал.

- Ты... это... - Сигурд хватал воздух открытым ртом. - Понял, что сказал?

Но парню вдруг стало не до него.

"Жрущий ветер" вздрогнул, разве что не изогнулся подобно подранку. С громким треском сломались четыре из десяти весел правого борта. Дреки мотнуло в сторону, крутануло на месте - дружинники левого борта, по всей видимости, не сразу разобрались в чем дело и продолжали грести, а потом он затрепыхался на месте, как подстреленная куропатка. Беспорядочно бьющие весла, так похожие на крылья, только добавляли схожести с раненой птицей.

- Навались! - Понял ли Гуннар, в чем причина неудачи датчан, неизвестно, но вида кормщик не подал. Зато с новой силой обрушил окрики на хирдманов. - Веселее, волки битвы! Сейчас будем!

Покалеченный "Жрущий ветер" стремительно проплывал по левому борту.

На палубе дреки царила переполох. Похоже, многие датчане, когда сломались весла, попадали со скамеек. Кто-то зажимал разбитый нос, а между пальцами алела свежая кровь. Кто-то тер подбитый глаз. Лосси, приседая и размахивая кулаками, орал на своих. От ярости его и без того хриплый голос стал похож на лай огромного пса. Заметив скользящий рядом "Слейпнир", он обернулся и погрозил кулаком норвежцам. Без сомнения, его гневный жест предназначался всем хирдманам Хродгейра вместе взятым, но Вратко почему-то казалось, что Точильный Камень смотрит прямо на него.

Неожиданно стало темно. Не как ночью, но как в осенние сумерки.

Новгородец поднял голову.

Серые скалы, сжавшие горло залива в смертельном захвате, медленно ползли по обе стороны ладьи.

- Легче, парни, легче! - немедленно скомандовал Гуннар. - Отдышитесь!

Дреки сбавил ход.

Хирдманы переглядывались, не веря своему счастью. Звучали соленые шуточки и всяческие предположения, почему отстал "Жрущий ветер". Олаф, оставив весло, повернулся на скамье и внимательно посмотрел на Вратко.

Словен отвел глаза, непонятно почему чувствуя вину...

Быстрым шагом подошел Хродгейр. Черные брови скальда сошлись на переносице.

- Что это было? Что произошло? Сигурд, ты все время смотрел. Что случилось с их дреки?

- Случилось уж... - протянул старик. И добавил со странной смесью растерянности и восхищения в голосе. - Похоже, это был нид.

- Нид?

- Ну да...

- И кто... - начал было скальд, но не договорил. Догадался. - Ты? - Он посмотрел Вратко прямо в глаза.

И хотел бы солгать, но под таким взглядом не получится!

- Я... - уныло кивнул словен. - Только я не знаю, что такое нид?

Но Хродгейр его уже не слушал.

Скальд звучно плеснул себя кулаком в ладонь:

- Это же надо! Нид! Да какой! И с первого раза! А ну, расскажи... - Вдруг он насторожился. - Э-э, нет. Погоди, не рассказывай. Мало ли что... Ты, Сигурд, перескажи, как запомнил...

Сигурд не заставил себя уговаривать. Правда, он запомнил сказанную Вратко вису с пятого на десятое. Парню захотелось поправить, но Хродгейр отмахнулся от него:

- Не встревай, когда старшие говорят! После... После, я сказал! - И продолжал восторгаться. - Нет, как закрутил! Жук китовой пажити! Так корабль еще никто не обзывал. Хорошо еще, что не взлетел! Хотя, больше кеннингов нет. Слабовато все-таки.

Сигурд покачал головой. Радости вождя он не разделял.

- Лосси заявится виру потребовать. С него станется!

- Пускай попробует! Не много же ему обломится... - Хродгейр беспечно махнул рукой и крикнул Гуннару. - Я смотрю!

Обхватив штевень руками, предводитель викингов высунулся почти до пояса, свесился вперед, вглядываясь в темную воду залива.

- Помалу пошли!

Ни на Вратко, ни на Сигурда он больше внимания не обращал. Выглядывать возможные подводные камни - вовсе не пустая предосторожность, а задача жизненно важная для корабля и всех людей, доверивших деревянному каркасу и обшивке "Слейпнира" свои жизни. Этого вождь не мог поручить кому-то другому. Только сам.

Вратко молча смотрел на отвесные скалы, изрезанные трещинами. Будто черные молнии застыли навеки запечатленные в камне. Стены залива вздымались вверх саженей на десять-пятнадцать. Если с края лететь, костей не соберешь, даже об воду. Пятна лишайника белесо светлели на теле камня, будто короста. Мелкая волна, поднимаемая веслами, осторожно касавшимися водной глади, еле слышно плескала у подножия скал, покрытого ржаво-бурыми разводами и каймой неровной соляной корочки.

Позади цокающим звуком зачиркало кресало. Кто-то зажег припасенный факел. Потом еще один. Передал вперед, на нос.

Один из них Сигурд сунул в руки Вратко - все равно, мол, без дела стоишь, а второй взял сам. Поднял повыше над головой. Новгородец последовал его примеру.

Рыжее пламя заметалось по скалам. Бликами отразилось о рябившей воды.

Несколько птиц, шумно колотя крыльями, сорвались с нависшей над водой, каким-то чудом зацепившейся за отвесный камень корнями, сосны.

- Левее! Еще левее! - подал голос Хродгейр.

- Понял! - откликнулся кормщик.

Вратко не оставляло ощущение "невсамделишности" происходящего. Будто бы выпрыгнули из настоящего мира, с его бурями, ветром, солеными брызгами в лицо, гонкой, криками, руганью и азартом, и попали в сказку. Причем, в сказку мрачную, впору задуматься о путешествии в потусторонний мир. Сейчас вот со скалы свесится длинношее чудовище и Олафу придется бросать весло и мечом отбиваться от кровожадного зверя. Или появится старик весь в лохмотьях, с длинной, нечесаной бородой, и начнет пророчить, предрекая кому-то победы и свершения, а кому-то бесславную и мучительную кончину.

"Слейпнир" продвинулся по заливу, пожалуй, версты полторы.

- Все! - крикнул Хродгейр. - На месте.

Чуть правее скалы расступались, давая место галечной осыпи, которая полого уходила в воду. В самом деле, два корабля не приткнутся.

Гуннар мастерски уткнул штевень дреки в скопище окатанных камней. Первый десяток викингов тут же прыгнули через борт, прямо в мелководье, завели толстый канат за штевень, принялись сноровисто обматывать вокруг черного, покосившегося столба, вкопанного здесь, по-видимому, еще в незапамятные времена. Тем временем оставшиеся на дреки подали им дощатые сходни. Принялись собирать необходимые для ночевки пожитки.

- Здесь даже зимовать можно, - Сигурд ткнул пальцем в смутно виднеющиеся очертания двух строений.

Судя по широкому входу, не прикрытому ныне никакими дверями, одна постройка была ничем иным, как корабельным сараем. В селениях викингов там хранили корабли, когда море замерзало и переставало служить дорогой, связующей фьорды. Дреки зимовали в сухости, защищенные от морозов и ветра, а рачительные хозяева тем временем могли тщательно проверить днище, подмазать, где надо, варом и смолой, законопатить щели, разошедшиеся у морского трудяги в дни нелегкой борьбы с волнами и течениями, в мгновенья таранных ударов по чужим судам.

Вторая постройка, скорее всего, была общинным домом. Здесь, когда-то, во времена, должно быть, еще того самого Жадного Хевдинга и его славных предков, жил вождь со своей дружиной и домочадцами. Крепкие бревенчатые стены - леса в округе хватало - покосились, но все еще стояли, а вот крыша, настеленная из дранки, во многих местах прохудилась и никто ее не чинил.

- Здесь, что, никто не живет? - спросил Вратко.

- После гибели хевдинга Ингольва, - ответил Хродгейр, - род его зачах. Самые отважные и сильные мужи ушли в последний поход вместе со своим вождем. Стало некому кормить женщин, детей и стариков. В первую же зиму самые слабые умерли, а те, кто выжил, весной разбежались. Говорят, первыми побежали трэли... Они тащили с собой награбленное добро. Соседние хевдинги примерно наказали их, а тех домочадцев Ингольва, кто хотел принять помощь, забрали к себе.

- А что, были такие, кто не хотел?

- Нашлись, - коротко ответил Хродгейр, и больше не поясняя ничего, прыгнул за борт, пренебрегая сходнями. - Давай за мной!

На берегу закипела обычная для стоянки работа.

Ночевать в заброшенном доме, ясное дело, никто не собирался. Мало ли, кто там может укрываться от дневного света и глаз добрых богов? Хродгейр даже разрешил не прятать голову дракона. Просто так, на всякий случай. Пускай отпугивает злых духов.

От накрапывающего мелкого дождя - Сигурд все волновался, как бы не перешел в ливень - натянули кожаные пологи. Часть хирдманов собиралась спать на корабле, а часть - на берегу.

Развели костер, в мгновение ока натаскав для него хвороста и валежника из подступившего почти вплотную к брошенному селению леса. Викинги передавали друг другу найденное топливо, выстроившись цепочкой на крутой тропинке. Довольно быстро разыскали и родник, расчистили его и набрали вкусной, холодной воды в бочонки и котел.

После того, как вода в котле закипел, Сигурд принялся колдовать над варевом, всыпая туда накрошенные кусочки сушеного мяса, коренья, остро пахнущие травы. Вратко пристроился рядом со стариком. Не то, чтобы парень всей душой тянулся к заботам кашевара или в будущем видел себя на месте Сигурда. Нет, ему хотелось всего-навсего кое-что для себя выяснить.

- Ну, говори уже... - буркнул старый викинг, помешивая варево ложкой с длинным держаком. - Вижу, измаялся весь.

Вратко откашлялся.

- Сигурд, а что такое нид?

Кашевар потер затылок.

- Ты что, вправду, не знаешь?

- Не знаю... Откуда мне? Я и про стихи-то ваши узнал вот-вот...

- А так складно говорил, - недоверчиво произнес старик.

- Ну, мало ли что складно... Повезло, может быть. Что это за нид такой? Почему у Лосси весла поломались? За что он теперь виру потребовать может? Чем, вообще, все это мне грозит? Нам всем грозит, - поправился новгородец на последних словах.

- Да кто его знает, чем грозит?.. - задумчиво протянул Сигурд. - Лосси - въедливый и ухватистый, но Хродгейру тоже пальца в рот не клади. Сможет датчанин что-то доказать? Кто его знает? Если он станет шум поднимать, то начнет доказывать, что весла поломались из-за твоего колдовства.

- Моего колдовства? - Вратко перекрестился. - Разве я колдун? Это ж поклеп!

- Может, ты и не колдун, но нид составил и прочитал как полагается. С душой и с сердцем. Мне-то можешь не врать, я ж рядом стоял, все слышал.

- Какой такой нид?! Объясни толком! Это ты мою вису так зовешь?

- Ага. Твою вису, - старик улыбнулся невесть чему. - Висы, они, понимаешь, разными бывают. Хвалебные. Они называются драпа и флокк. А бывают хулительные стихи. Их называют нидами. Любая виса, составленная в расстроенных чувствах или по злобе, может стать нидом. Считается, что он приносит несчастье тому, против кого направлен. Конечно, силой обладает только нид, сложенный настоящим мастером.

- Но я...

- Слушай. Не перебивай старших. Люди говорят, когда ярл Хакон Могучий отобрал у скальда Торлейва Рауфельдорсона из Исландии его товары, сжег его корабль и приказал повестить всех хирдманов... Надо сказать, у ярла были на то причины, кроме обычной зависти. Торлейв хорошо пограбил побережье и в том числе несколько селений, которым Хакон-ярл покровительствовал. Так вот, когда Хакон Могучийобидел скальда Торлейва, тот переоделся нищим и пробрался на ярлов пир, сказавшись странствующим сочинителем. Хакон приказал ему читать стихи, чтобы развеселить присутствующих. Торлейв начал читать вису за висой, и поначалу ярлу казалось, что это флокк в честь его и сына его Эйрика, но вдруг на ярла напал страшный зуд. Он чесался, как запаршивевший пес, и все поняли: висы Торлейва - это нид. Когда Торлейв дошел до середины заклинания, в палатах ярла потухли все факелы, погас огонь в очаге, а оружие, развешанное на стенах, сорвалось и полетело в людей!

Сигурд замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением. Вратко не знал, что и ответить, только хлопал глазами. Он и думать не мог, что у внешне безобидного искусства скальдов есть и такая ипостась. Викинг зачерпнул из котла, поднес ложку к вытянутым трубочкой губам, звучно втянул варево. Пожевал, подумал. Достал мешочек с солью и добавил три щепотки.

- После этого нида Хакон Могучий недосчитался многих хирдманов... А у него самого отгнила борода и волосы на половине головы.

- А Торлейв?

- А Торлейв вернулся в Исландию. Говорят люди, он набрал новую дружину, добыл новый корабль и продолжал грабить побережья. И никто из сильных и именитых не пытался больше обидеть его.

- А этот его нид...

- Его не повторяли люди без нужды. Те, кто был у Хакона в тот день, запомнили не все и плохо, а прочие знали только понаслышке. За сто лет нид стерся из памяти людей... Слышишь? - Сигурд поднял голову, обернувшись лицом к заливу. - Датчане наконец-то добрались и высаживаются...

- А они в драку не полезут?

Старик усмехнулся:

- Говорили же тебе... Лосси Точильный Камень - смелый и отчаянный викинг. Но он видел Хродгейра в деле. Он знает, как дерутся Гуннар, Асмунд и Олаф. Они вчетвером стоят двух десятков его бойцов. Вот и получается: хоть датчан и больше, а сила на нашей стороне. Другого вождя Лосси попытался бы перехитрить, но с Хродгейром не выйдет. И он это прекрасно знает...

- А что за кличка такая - Точильный Камень?

Викинг захохотал уже во все горло. Так, что начали оборачиваться отдыхающие неподалеку хирдманы. А Олаф даже пригрозил старику кулаком - не прозевай, мол, ужина за шутками-прибаутками.

- Сам увидишь, - Сигурд смахнул набежавшую на ресницу слезинку. - Ходит все время с точилом - топор свой любимый точит. Как только мгновение свободное, уже и точит.

Вдруг кашевар забеспокоился и принялся усиленно размешивать варево. К костру подходил Черный Скальд, неспешно беседуя с кормщиком Гуннаром.

Глава 6. ХЕВДИНГ-ДРАКОН

Хродгейр шагал неторопливо, прислушиваясь к словам кормщика.

Гуннар заканчивал рассказ, начало которого Вратко не расслышал:

- ... подростком, совсем мальчишкой! Во второй поход меня тогда взяли. Жила тут старуха. Тощая, страшная... Ведьма ведьмой! Ну, да зим с той поры прошло, дай Хрофт памяти, двадцать две, кажись, если не путаю чего-то...

- Может, отправить кого, поискать? Еды бы ей оставить. Или дров наколоть... Тяжело одной-то... - задумчиво проговорил скальд.

- Думаю, она давно умерла, - отвечал Гуннар. - Люди столько не живут.

- А сколько это - столько?

- Ты знаешь, Хродгейр, - кормщик почесал затылок. - Думаю, тогда ей было зим сто, не меньше.

- Не может быть!

- Может! Худющая, комы седые торчат пакля паклей... Балахон рваный, из некрашеной холстины - дырка на дырке, как сеть рыбацкая. Нет. Не меньше ста зим. Молотом Тора клянусь!

- Сто зим! Ну, ты скажешь! - рассмеялся предводитель. Повернулся к Сигурду. - Готова похлебка?

Кашевар поковырялся ложкой в котле, зачерпнул, попробовал, почмокал губами:

- Готова! Лучше не бывает!

- Тогда угощай! - Хродгейр протянул миску.

Сигурд щедро накидал ему загустевшей, наваристой каши - не каши, похлебки - не похлебки. Вторым подставил миску кормщик. Все правильно, в дружине викингов он второй после вождя. Следом подтянулись Олаф с Асмундом, как два самых могучих бойца, а потом хирдманы пошли в очередности, понятной только им одним. Само собой, в этой очереди Вратко оказался последним. И самый младший, и чужак, и, как ни крути, нахлебник, никакой пользы на корабле не приносящий. Но Сигурд варил с запасом. В котле даже осталось еще на троих-четверых - а вдруг кому-то захочется добавки? Поэтому и словену хватило наесться "от пуза".

Он зачерпнул обжигающего варева, отправил ложку в рот. Вкусно! Непонятно из чего - вроде бы и зерна пшеница, и кусочки сушеного, размокшего теперь, мяса, и селедка, и морковь с репой, не говоря уже о травах - но вкусно ведь! Или после тяжелой работы любая бурда покажется объедением? "Да нет, - думал Вратко, уписывая творение Сигурда за обе щеки,- умеет старик готовить, из ничего может обед сотворить. Молодец!"

Вокруг викинги сосредоточенно шаркали ложками по деревянным мискам. Ели молча, уважая работу кашевара. Да и проголодались все, работая веслами.

Когда хирдманы наелись, выбили днище бочонку пива.

Олаф горько вздохнул и отвернулся.

- Не вздыхай, не вздыхай! - подмигнул Сигурд. - Год пройдет быстро. Ты и не заметишь...

- Эх! - здоровяк взмахнул лопатообразной ладонью. Понурился под дружный смех викингов.

- Хродгейр! - донесся громкий голос воина, стоящего на страже за пределами освещенного круга - об осторожности не забывали даже не из-за близости датчан, а просто потому, что пренебрегающий возможной опасностью - наполовину стал добычей.

- Слушаю! - откликнулся скальд.

- К тебе идет Лосси Точильный Камень!

Хродгейр, Сигурд и Вратко переглянулись. Вот оно. Дождались. И неизвестно, с какими требованиями пожаловал вождь датчан. Может быть, конечно, просто поговорить о погоде, о везении и невезении, а может...

- Я рад видеть Лосси Точильного Камня у моего костра! - громко проговорил Черный Скальд.

- Хорошо, если так, - сварливо проговорил датский викинг, вступая в круг света.

Вратко получил возможность рассмотреть вольного хевдинга поближе. На борту "Жрущего ветер" он казался маленьким и коренастым, лохматым и взъерошенным. Вблизи Лосси походил на гриб-боровик. Малорослый - пожалуй, пониже Вратко, но крепко сбитый - мускулы груди и плеч натягивали вороненую кольчугу. Волосы он пригладил, и каштановая с проседью грива ниспадала до середины спины, а борода, похожая на круглую лопату, на которой хозяйки вытягивают хлеб из печи, непослушно топорщилась. Над редкими усами торчал курносый нос, сизоватый и с прожилками, выдающими сильную тягу к браге и пиву, а маленькие глаза прятались между кустистыми бровями и набрякшими синевой мешками. На плече Лосси лежал топор на длинной рукояти. Топор на загляденье - длинное прямое лезвие, оковка топорища, граненый шип на обухе.

- Поздорову тебе, Лосси, - вежливо приветствовал его Черный Скальд.

- И тебе доброго здравия, Хродгейр.

Датчанин едва заметно поклонился, выказывая почтение хозяину - ведь у костра норвежцев он гость.

- Не хочешь ли отведать нашего скромного ужина? - продолжал Хродгейр.

- Благодарю. Я верю, что старый Сигурд мастерством не уступает Андхримниру. Но мои люди готовят пищу. Я надеюсь поужинать с ними, как подобает вождю.

- Трудно возразить, - кивнул скальд. - Я знаю, Лосси-датчанин всегда поступает по справедливости.

- Стараюсь, - с ноткой довольства в голосе ответил Точильный Камень. - И я очень люблю, когда и другие поступают по справедливости, по закону, по правде.

- И здесь мне трудно возразить. Слова истинного вождя, водителя сотен.

- Значат ли твои слова, что ты тоже намерен поступать по справедливости?

- Конечно! Мне даже обидно слышать твои слова. Когда я поступал иначе?

- Сегодня.

- Лосси, - скальд нахмурился. - Неужели ты хочешь обидеть меня или, мне боязно даже предположить это, оскорбить?

- Я не хочу никого оскорблять, - повел плечами датчанин. - Я не желаю изъясняться намеками. Я привык говорить прямо. Так же, как и разрубать топором вражьи шлемы. Сегодня, когда победа была уже в наших руках, ты прочел заклинание. Наши весла сломались. Мы проиграли. "Слейпнир" занял место, по праву принадлежащее "Жрущему ветер". Мы лишились шести весел из двадцати. Чем я должен заменить весла? Почему мои люди мокрые и злые, а твои довольные и сухие? Где здесь справедливость, о которой ты толковал, Хродгейр Черный Скальд?

Договорив, Лосси стукнул рукоятью топора оземь, обвел слушающих его викингов суровым взглядом, в котором читался праведный гнев и возмущение.

- Ты обвинил меня в колдовстве, Лосси-датчанин, - растягивая слова, медленно произнес Хродгейр. - Это очень серьезное обвинение. Оно требует доказательств.

- Я готов подтверждать. И настаиваю...

- Ты готов привести доказательства?

- Да.

- Какие же?

Точильный Камень задумался. Он кусал ус, переминался с ноги на ногу.

- Говори скорее, Лосси! - настаивал Хродгейр. - Не заставляй нас ждать - мои люди хотят пива!

Скальд держался с нагловатой уверенностью. Датчанин, хоть и верил в свою правоту, затруднялся привести веские доводы. Вратко смотрел ему в лицо и видел, как убеждение в глазах викинга сменяется растерянностью, а потом и удивлением. Взгляд Точильного Камня метнулся поверх головы Хродгейра, и тут уж его глаза начали вылезать из орбит.

Новгородец оглянулся и обмер.

На краю освещенного костром круга стояла высоченная, худая старуха. Точь-в-точь, как описывал кормщик. Морщинистое лицо цвета старого пергамента. Заострившийся подбородок. Нос, торчащий подобно вороньему клюву. Седые, спутанные патлы космами спадали на плечи и лоб. Глаза, спрятанные глубоко в глазницах, горели, словно два уголька. Очертания костлявого тела смутно угадывались под изодранным, казалось, состоящим из одних клочков и лохмотьев, балахона. Наверное, когда-то это была рубаха, но теперь иначе, чем балахоном ее не назвал бы никто.

Древняя, как сама земля старуха молча стояла и буравила собравшихся у огня мужчин недобрым взглядом. Будто хотела сказать: "Зачем это вы приперлись в мой фьорд? Кто звал вас? Зачем шумите, нарушаете мой покой?"

Викинги, увидев ее, застывали, теряли веселость. Их лица становились суровыми и скорбными. Так люди держатся на похоронах близкого родственника или любимого вождя.

Гуннар пробурчал что-то себе под нос - скорее всего, наговор от сглаза или, того хуже, от колдовства - и схватился за висевший на шее амулет - маленький молот Тора. Да, уж если кто и защитит северянина от недоброго глаза, так только бог-громовержец, победитель великанов.

- Поздорову тебе, почтенная, - первым пришел в себя Хродгейр. Он говорил твердо, хотя и с видимым усилием.

Хозяйка фьорда молчала.

- Прошу простить нас, что нарушили твой покой, - вел дальше предводитель норвежцев. - Хрофт свидетель, я хотел передать тебе немного еды и питья, но меня убедили, что здесь нет никого живого, - он сверкнул глазами в сторону Гуннара, который едва заметно развел руками.

- Никого живого... - вдруг проговорила старуха высоким дребезжащим голосом. - Нигде нет никого живого! Все живые - мертвы, а все мертвые - живы! Волк рвется с цепи! Быстро строится Нагльфар! Выросла омела!

От звуков ее голоса, от непонятных слов, от грозной уверенности, звеневшей, словно вечевой колокол, Вратко поежился. Холод побежал между лопатками. Он смотрел на бывалых, опытных в битве, повидавших жизнь воинов. Хирдманы Хродгейра, открыв рты, внимали древней вещунье. В глазах их плескался суеверный ужас.

- Вы - вольные люди, искатели славы и добычи! - продолжала старуха. - Вы вечно в пути, вечно спешите за удачей. Гонитесь, гонитесь за ней, а получаете в награду только смерть и разочарование... И никогда, до скончания веков не прекратит вас гнать по жизни зависть и жадность, гордость и спесь! Здесь, в этом фьорде, тоже когда-то жил такой. выходил в море отсюда и сюда возвращался зимовать. - Прорицательница вытянула вперед руку с длинными, закручивающимися ногтями. - Однажды он услышал о земле, наполненной золотом и самоцветами, как наши берега камнями. Он решил достичь ее, во что бы то ни стало. Слушайте, викинги о хевдинге Ингольве, которого завистники прозвали Жадным Хевдингом!

Речь старухи полилась словно волна жара из очага, когда присаживаешься рядом с ним в морозный день. Ее слова проникали в сердце каждого, кто их слышал, и превращались в образы.

Вратко словно воочию увидел перед собой серые волны северного моря, низкое небо, придавленное к земле тяжелыми, комковатым тучами, и упрямо рвущийся к неведомой земле корабль...

Корпус дреки содрогался, жалобно поскрипывая всякий раз, когда очередная волна догоняла его и ударяла под просмоленный зад. Будто просил роздыху. Но пестрое полотнище паруса жадно ловило стылый ветер, шкоты натянулись струнами лиры сказителя и звенели в такт ударам волн.

- Скоро ли? - белобрысый крепыш в куртке из дубленой кожи хмуро почесал толстую ляжку. - Уже шесть ден парни без земли.

Тот, к кому он обращался, молчал. Обняв штевень, он глядел на волны, на недосяжную линию окоема, не прикрываясь от оседающих на бороде и одежде соленых капель.

- Знал бы, харчей поболе запас бы... - продолжал тянуть светловолосый, не переставая почесываться.

- Асварда ко мне, - рявкнул, спрыгивая с носовой площадки, вождь. - И живо, трепло!

Он был широк в плечах и налит силой, как бочонок добрым пивом, и не раз на потеху съехавшимся на тинг подлазил под коня и, покраснев лицом, приподнимал. Шуток вождь не понимал, и шутить не любил, а зато требовал, чтобы его приказы исполнялись без проволдочек и в точности. Правая рука предводителя, белоголовый Гейрмунд, отлично это знал.

Асварда, не мешкая, вытащили из-под закрывавшей палубу парусины и, поддерживая под локти, чтоб не поехал носом по палубе, привели к резной волчьей голове.

Взгляд вождя давил, впечатывал в доски палубы, но высокий, тонкий в кости Асвард ("муж женовидный" - сказал бы скальд) этого, казалось, не замечал.

- Что тебе опять от меня нужно, Ингольв-хевдинг? Я все сказал честно.

- Ты говорил, до острова шесть дней пути под парусом.

- Это так. А разве шестой день уже прошел? - худое подвижное лицо с тонкими губами выражало полнейшее презрение к столпившимся вокруг могучим воинам.

- Он на исходе.

- Я предупреждал тебя, хевдинг, клад не дастся в руки тому, кто не жаждет его заполучить...

- Я не жажду? - голос Ингольва взмыл над грохотом волн и пением снастей. - Да я жажду его так, как не жаждал ни одной жены! Больше жизни и воинских побед! Во имя Нифльхеля, как же надоело копить медяк к медяку, впроголодь держать дружину...

- Земля! - звонкий выкрик дозорного, Раги Подкидыша, проторчавшего на верхушке мачты уж полдня, заставил всех встрепенуться и повернуть головы в указанном иззябшей рукой направлении.

Там, за чередой серо-зеленых, маслянисто поблескивающих волн виднелась тонехонькая темная полоска. Суша.

- Ну, что я говорил? - самодовольно улыбнулся Асвард, буравя хевдинга холодным взглядом неподвижных бесцветных глаз.

Однако его уже никто не слушал.

- Парус убрать! Весла на воду!

Двенадцать пар славных ясеневых весел ударили разом, дружно вспенив скользкую спину поля китов. Дреки заскрипел протяжно, по-стариковски, разворачиваясь влево по ходу. Выровнялся и помчался, послушный слаженным движениям викингов, к проступавшей все яснее и яснее незнакомой земле.

Только Гейрмунд на выдохе бросил через плечо своему соседу, угрюмому, одноглазому Энунду:

- И это говорил самый удачливый хевдинг от Лебяжьего острова до Ягодного Мыса. Не будет добра от этого похода...

Энунд, всегда молчаливо соглашающийся со старым другом, и в этот раз кивнул невесело и потер бороду о правое плечо.

Штевень корабля со скрипом врезался в черный песок побережья. Воины, заранее натянувшие кольчуги, снимали щиты с бортов, разбирали мечи - мало ли чем могла встретить незнакомая земля на краю света?

Ингольв, как и подобает вождю, первым спрыгнул на песчаный пляж. Зорко оглядел сквозь прорези шлема жалкий кустарник, нагромождения камней и вздымающиеся ввысь горы со следами потеков лавы на крутых склонах.

Рядом неловко, едва не коснувшись песка рукой, приземлился Асвард. Выпрямился. Расправил плечи.

- Знал ли, ведал знатный

Знамение свыше?

Ясень шлемов ясный

Рясно злато сыщет.

Дрот кольчуг дружину

Дружную одарит,

Коль колец даритель

Колдуна послушал.

Дружина одобрительно загомонила. Кивнул понимающе и сам хевдинг. Что бы там ни было, а меду Асвард испил с избытком. И не из-под хвоста.

- Пойдем мы вдвоем, - проговорил Ингольв, как камень в воду бросил.

Возроптать не посмел никто, но молчаливая волна протеста прянула от сгрудившихся в кучу викингов, каждый из которых жизнь готов был отдать за вождя.

- Позволь мне тоже пойти, - Гейрмунд шагнул вперед, скребя на этот раз под мышкой.

Взор Ингольва посуровел на миг, но потом смилостивился.

- Иди уж. Только смотри: усядешься пятки чесать - бросим.

Хирдманы захохотали. Радостно, по-детски, словно и не было никогда разногласий.

Отправиться решили незамедлительно. Благо долгий северный день это позволял.

Нехоженая тропа - да кто мог натоптать ее в этом потерянном месте? - петляла меж огромных оплавленных глыб базальта. Под ногами похрустывало крошево обсидиана. Осколки, острые, как закаленная сталь, впивались в подошвы сапог.

Ингольв шагал без устали, словно на ногах его отросли крылья. Сухопарый Асвард легко выдержал заданную хевдингом скорость, а вот коротконогий Гейрмунд начал задыхаться, отставать. В запарке он на ходу стянул шлем с кольчужной бармицей и подшлемник, подставив резким порывам студеного ветра взмокшую макушку.

Тропа окончилась внезапно темным провалом лаза. Вождь напрягся. Положил руку на рукоять меча.

Асвард усмехнулся, как оскалился:

- Оставь оружие, Ингольв-хевдинг. Вход свободен.

И, опередив его, первым шагнул в пещеру. Ингольв не заставил себя уговаривать.

Последним, сжимая в кулаке вырезанный из рыбьего зуба маленький Мйольнир - оберег, в темноту нырнул Гейрмунд. С непривычки темнота ослепила его. Однако вскоре глаза пообвыклись и, различив неподалеку впереди, серый отсвет, хирдман чуть ли не бегом кинулся к нему.

Расшибив большой палец ноги о некстати подвернувшийся камень, но в спешке позабыв даже выругаться, Гейрмунд выбрался в округлую пещеру с дырой в потолке. Слабые лучи вечернего солнца играли, усиливаясь стократ, на неописуемых размеров груде золота и драгоценных каменьев.

- Как и обещано, хевдинг, - послышался сбоку из тени голос Асварда. - Клад дракона Траслауга, нашедшего смерть от рук ярла темных альвов. И это все теперь твое. Бери!

Ингольв зарычал, скорее даже заклокотал горлом, от восторга и, сорвав с головы шлем, полез на гору драгоценностей, нагребая в него золотые и серебряные монеты, лалы и смарагды, адаманты и яхонты. Выступившая на губах хевдинга пена напомнила Гейрмунду виденного недавно берсерка Осрюгга из Мшистых Кочек из дружины хевдинга Торира Жало.

Хирдман присел на корточки и поднял цельнолитую золотую фигурку чудного коня с рогом наподобие нарвальего посреди лба. Мастеру-ювелиру удалось изумительно точно изобразить стремительный полет распластавшегося в прыжке тела. Гейрмунд поднял золотого конька повыше, к свету, любуясь изображенными с предельной скрупулезностью деталями.

- Брось! - голос Ингольва от звенящей ярости мало напоминал человеческий. - Брось, сказал!!!

Одним прыжком он оказался рядом с помощником и, коротко размахнувшись, выбил статуэтку из его пальцев.

- Что ты, вождь... - ошарашено проговорил Гейрмунд.

Неуловимым движением, заставшим врасплох даже закаленного бойца, не последнего в хирде, Ингольв выхватил тяжелый нож и вогнал Гейрмунду под подбородок. Безразлично отвернувшись от корчащегося тела, снова полез на груду золота.

Асвард, стоящий до того неподвижно, как резной истукан, упруго наклонился и подставил сложенные ладони под хлещущую из рассеченного горла кровь. Распрямляясь, плеснул дымящуюся влагу в сторону Ингольва. Алые капли еще в воздухе сложились в кольцо и пали вокруг хевдинга. И тогда под мрачными сводами пещеры зазвенели странные слова, каждое из которых вбивалось в уши, подобно деревянному костылю в днище дреки.

- Гад награды княжьи

Ради копит жадности.

Злато, злобой свитое,

Злыднем отыграется.

Кровью круг очерченный

Крест скрепил - не вырваться.

Клен клинка спеленатый

Клеткой золоченою.

Из каждой капельки крови ударил вверх луч, чистый и прозрачный, как адамант. И такой же прочный, в чем смог убедится кинувшийся на окруживший его частокол Ингольв.

- Что ты делаешь, Асвард?

- Ухожу, - насмешливо бросил ворлок.

- А я? А золото?

- Глупый вопрос, хевдинг. Ты останешься здесь. Вместе с этим бесполезным барахлом, - острым носком сапога Асвард подбросил жалобно зазвеневший кубок.

- Не бросай меня, Асвард! Мой отец звал тебя сыном!

- Он ошибался.

- Я всю жизнь считал тебя братом.

- Братом? Меня? - ворлок едко рассмеялся. - Дохлого, слабогрудого сына рабыни? Ты терпел меня ибо я был кривым зеркалом, выгодно оттенявшим твою доблесть, хевдинг. Твою удаль и удачу.

- Выпусти меня, - в голосе Ингольва уже слышалась скрытая мольба. - Будь человеком.

- Рад бы, да не могу. А ведь и ты уже не человек. Ты станешь драконом, хевдинг. Золотым драконом, навеки заключенным в незримую клетку. Вот тебе твое сокровище. Можешь жрать его в три горла!

Ингольв с изумлением уставился на свои руки, медленно покрывающиеся золотой чешуей. Меж лопатками свербело, язык уже с трудом выговаривал слова человечьей речи.

- Отпусти... Пожалуйста...

- Нет, хевдинг. Если бы не твоя свадьба с Тордис... Что ж, она оплачет тебя, как положено. А там и у меня будет...

Ворлок не договорил. Всхлипнул горлом и выбежал не оглядываясь.

Ингольв взревел, ибо он уже не был человеком, расправил перепончатые крылья, и ринулся грудью на незримую препону. Потом еще и еще. Болью искупая ошибки прошлого воплощения. Не в силах справиться с волшебным кольцом, взмыл кругами вверх изрыгая пламя, стеная горестно и жалко своим новым, драконьим зевом.

Столпившиеся на берегу хирдманы видели дракона, взлетевшего над плоско срезанной вершиной горы, и выбежавшего из пещеры Асварда. Колдун оглянулся, втянул голову в плечи и шагнул вдруг в пропасть. Но не упал, а побежал словно по косогору. Так, будто под ногами его был невидимый, но прочный мост.

- Скорее! Все на борт! - кричал он на бегу. - Дракон вырвался!!!

А золотой гад бился в клубах дыма и языках пламени внутри незримой трубы, свивая в кольца длинный хвост, и трубил, кричал в тоске и отчаянии.

Асвард спрыгнул на черный песок и, спотыкаясь, побежал к линии воды. Добежал, с трудом перевалился через борт и рухнул на четвереньки.

- Где хевдинг? Гейрмунд? - кто-то тормошил его, в то время как остальные викинги разбирали весла, переносили рулевую лопасть на нос.

- Оба мертвы! Мне удалось связать его, но чем быстрее мы уберемся...

Долго уговаривать никого не потребовалось. Весла гнулись в руках дружинников, как соломинки. Считанные удары сердца потребовались дреки, чтобы преодолеть линию прибоя и выскочить на чистую воду.

Ингольв невероятно обострившимся зрением фасеточных глаз видел лицо каждого воина, каждое колечко их кольчуг, каждую царапинку на бортах стремительно удаляющегося корабля. И бился, бился о колдовскую стену, срывая чешую, обжигаясь собственным пламенем. Отлетал назад и снова устремлялся в атаку.

"Нет, Тордис!!! Я вернусь, я должен! Не-е-е-е-ет!!!"

Кровь ли, хлынувшая фонтаном из разбитой груди, горячее ли желание вырваться, уплотненное до силы копейного удара, были тому причиной, но барьер не выдержал, разлетаясь вдребезги, на мелкие осколки. Лопнула перепонка правого крыла, слетел с пласт шкуры вместе с чешуей с драконьего брюха. Ингольв-дракон рухнул камнем вниз, но потом выровнялся, ударяя измятыми крылами и полетел над морем.

Не было в узких, извилистых фьордах от Лебяжьего острова до Ягодного Мыса более быстроходного дреки, чем у Ингольва-хевдинга, но сравняться в скорости с драконом не мог даже он. Златокрылый ящер, непрерывно трубя, настигал удирающих людей. И в его реве чудились человеческие слова. То ли "Асвард", то ли "Тордис".

На самом деле Ингольв пытался выкрикнуть и эти имена, и многое другое. Но люди склонны страшиться неведомого. И страх часто заставляет совершать необдуманные поступки. Рой стрел взмыл над палубой дреки, устремляясь навстречу тому, кто был раньше их хевдингом. Струя пламени обратила древки и наконечники в пепел и капельки расплавленного железа.

Два удара крыльев и ящер завис над палубой.

- Асвард!!! - оглушительный рев заставил содрогнуться и бросить в ужасе весла даже самых отважных воинов.

Вырвавшийся из разверстой пасти огонь ударил в судно, превращая людей в обугленные черные головешки. Не щадя никого. За исключением вскинувшего руки над головой ворлока. Словно невидимый кокон разбросал языки пламени вокруг него и бросил их, ослабевшие и бессильные, в море.

Ответный удар колдуна был ювелирно точен. Копье света вонзилось в открытую, лишенную чешуи, рану на подбрюшье ящера, дробя кости, сминая и разрывая внутренности. Ощущая близкую смерть, дракон взревел высоко, на пределе слышимости:

- Тордис!!! Прощай!!!

И врезался грудью в палубу судна, увитого веселыми язычками огня. Своего бывшего корабля...

Взметнулись фонтаном обломки досок и обрывки снастей. Вздыбилась белой пеной вода, поднялась стеной крупных тяжелых брызг, закружилась водоворотом.

Холодные тяжелые океанские волны сомкнулись над канувшим в пучину разбитым в куски дреки, над мертвыми, почерневшими хирдманами, над ворлоком, орущим от ужаса и бессильной ярости, над израненным, умирающим ящером.

А где-то далеко, на скалистом берегу фьорда похоронной нотой зазвенел выпавший из рук встрепенувшейся женщины большой медный котел. Звук метнулся между берегами и затих, растворился в стылом сумраке над поросшими кривым сосняком скалами. И вновь лишь свист ветра, крики чаек да рокот волн...

Новгородец тряхнул головой, прогоняя наваждение. Неужели мастерство старухи-рассказчицы столь велико, что он воочию увидел путешествие отчаянных викингов на север, колдовство Асварда, превращение хевдинга Ингольва в дракона и его смерть?

Дружинники Хродгейра смотрели друг на друга вконец ошалелыми глазами. Даже в неровном свете костра их лица выглядели побледневшими. Вряд ли этих матерых воинов испугал бы обычный бред ополоумевшей старухи. Нет, тут дело в другом. Уж не зачаровала ли их всех хозяйка фьорда?

Кстати, где она?

Вратко заморгал, думая, что глаза подводят его.

Но нет...

Старуха в самом деле исчезла.

Будто и не было ее никогда.

- Сдается мне, это была сама Хель... - оторопело пробормотал Сигурд.

- Хель она или не Хель, - отозвался Гуннар, - но мне хочется убраться отсюда подальше.

- Не люблю всякую нечисть, - поежился Олаф. - Любую, в какие бы одежды она не рядилась.

Хродгейр молчал. Между бровями скальда пролегли глубокие складки.

- И мне будут говорить, что висой нельзя околдовать... - почти презрительно бросил Лосси, подхватил на плечо топор и, развернувшись на пятках, решительно зашагал прочь.

Вратко долго смотрел ему вслед. Мысли парня путались. Неужели взаправду срифмованные умелым мастером строки обладают силой, непостижимой человеческим разумом? А если и неумелым, но изначально, от рождения, отмеченным провидением или богами? Как же тогда быть? Держать рот на замке? Или, напротив, развивать мастерство и попытаться направить его в мирное русло. Ведь слово калечит, но слово же и лечит.

Его размышления прервал голос Черного Скальда.

- Всем спать! - приказал вождь. - Выставить охрану! Завтра с рассветом мы уплываем отсюда. Клянусь молотом Тора, никакой шторм не помешает мне.

Вот и все. И ни слова о том, чуде, свидетелями которого они были.

Викинги не ослушались вождя. расходились спать молча, без обычных шуток-прибауток. Даже пива не допили. Далеко на юге, над серой гладью Варяжского моря грохотала гроза.

"Это хорошо, - подумал Вратко. - Где гремит гром и блещет молния, нет места нечистой силе. Ни их Тор, ни наш Перун не допустят." И все же перед сном новгородец решил помолиться христианскому Богу, попросить заступничества у Девы Марии и сына Божьего Иисуса Христа. Не помешает.

Глава 7. В ТУМАНЕ

Над Оркнейскими островами нависал плотный туман.

Он клубился словно серая, поношенная овчина, дыбился над холмами, расползался по морю.

- Правь на Лошадиный остров! - приказал Хродгейр кормщику, но Вратко почему-то показалось, что заросшему бородой до самых глаз кормщику не стоит указывать, куда нужно плыть. Иначе откуда он знал, что нужно забирать севернее, оставляя землю по левому борту?

После пережитых неприятных мгновений во фьорде Жадного Хевдинга словен ждал от морского путешествия одних неприятностей. Но Бог миловал. Причем, который из богов, Вратко так и не понял. Может быть, викингам помогал их Ньерд, а его хранил Иисус Христос, которому он горячо молился ночью во время грозы. Все может быть...

Они ушли из залива, как и поклялся Хродгейр, на рассвете.

Датчане направили свой дреки в открытое море еще раньше. Затемно. Да они и ночевали на нем, как рассказал сходивший на разведку Асмунд. Только поесть сварили на берегу.

Правда, перед расставанием фьорд подкинул еще одну загадку, разгадать которую никто из норвежцев не сумел. Не смог и Вратко, хотя и думал о ней много дней, когда не учился складывать висы с Хродгейром или управляться с мечом под надзором седого Сигурда. Кстати, первое искусство давалось новгородцу довольно неплохо - должно быть, сказалось знание северного языка, который он хорошо выучил еще на Руси, а теперь не уставал совершенствовать. А вот с оружием выходило гораздо хуже, несмотря на все усилия Сигурда, на подсказки Олафа, Асмунда, Гуннара, прочих викингов и самого Черного Скальда. Как заметил старик, вытирая пот со лба после долгого урока, ноги себе Подарок Ньерда уже не отрубит, но выходить на поединок даже против самого неумелого дружинника ему еще рановато.

"Не всем дано мечом махать, - зло подумал Вратко, ибо Сигурд согнал с него в тот день семь потов, так и не добившись желаемого результата. - Да и страхи мои таковы, что неизвестно, сможет ли простая сталь им противостоять..."

Чего же боялся словен?

Перед тем, как убраться восвояси из фьорда Жадного Хевдинга, Хродгейр решил сходить в гости к его хозяйке. Попросить прощения, что заявились без спросу, что не почтили сразу, не уважили старость, повиниться и предложить в дар немного сушеной селедки, мешочек муки, горсть соли и небольшой горшок меда. Вождь посчитал, что старуха-отшельница здорово нуждается. Ведь что она могла вырастить или насобирать в лесу? Немного репы или моркови, и то, если повезет... Грибов да ягод? Да, их можно запасти впрок, но варить грибы все-таки лучше с солью.

Скальд взял с собой Вратко. И правда, с чего бы это вождь должен тащить мешки, как какой-то трэль? Для этого в дружине существую отроки, а самым молодым на "Слейпнире" оказался словен. Они прошли тропой, о которой рассказывал Гуннар - единственный из отряда, кто некогда побывал здесь. Вокруг серой, исчерканной белесыми потеками чаячьего помета скалы; через мрачную расщелину, где пришлось двигаться едва ли не на ощупь, чтобы не провалиться между валунами и не сломать ноги; по заглаженным временем и непогодой каменным уступам. Тогда новгородец еще поразился - как могла старуха, отмерившая по словам кормщика не меньше сотни лет, спуститься здесь ночью, под мелким моросящим дождем, а потом подняться обратно? Да еще проделать этот нелегкий и опасный путь просто ради удовольствия потешить заезжих викингов рассказом о легенде, надо думать, ее рода, а потом испугать внезапным исчезновением. Уж если он, мальчишкой излазавший всю округу, и опытный воин Хродгейр карабкаются с опаской, по семь раз щупают камни, прежде чем опереться на них...

Они поднялись на скалу, заросшую колючими кустами - похоже, малиной или ежевикой. Продрались по нехоженной (на удивление!) тропке к вросшей в землю избушке. С первого взгляда Вратко удивился перекошенным, наполовину открытым дверям, дырам, зияющим в крыше, густой траве прямо у входа. Хродгейр тоже покачал головой, пробурчал себе под нос нечто невразумительное, поправил меч на поясе.

Вождь викингов вежливо постучал в притолоку костяшками пальцев, извинился перед "почтенной хозяйкой", что беспокоит ее в столь ранний час.

Ответом была лишь тишина и шорох ветра в верхушках разлапистых сосен.

Скальд повторил извинения.

Ничего.

Хродгейр зарычал и третий раз уже проговорил все с начала, но через стиснутые от гнева зубы.

Тишина...

- Держись сзади! - бросил вождь через плечо и, вытащив меч, толкнул дверь закругленным концом клинка.

Перекошенная створка даже не шелохнулась - вросла в землю.

Викинг ударил ногой.

Дверь с треском сорвалась с прогнивших петель и улетела внутрь дома.

- Есть кто живой?! - крикнул Хродгейр, по-прежнему не торопясь войти.

Тишина.

Как ни напрягал Вратко слух, он не смог различить даже дыхания.

- Огниво есть? Зажги факел! - приказал Черный Скальд.

Трясущимися от неприятного предчувствия пальцами, словен сострогал сырую древесину со смолистой ветки, нащепил тонких лучин, высек искру и раздул огонь. Сунул потрескивающий и брызжущий искрами факел в руку Хродгейру.

Держа меч и огонь перед собой - как ни крути, а лучшая защита от нечистой силы это сталь и пламя - викинг вошел в дом. Новгородец не удержался и заглянул следом.

Убогая хижина носила следы многолетнего запустения. Слой мусора на полу, космы паутины по углам. В очаге-каменке уже очень давно никто не разжигал огонь. Из опрокинутого на бок котелка с писком выбрался целый выводок мышей и, испуганный неожиданным вторжением, бросился врассыпную.

На дощатом ложе лежала, вытянувшись во весь немалый рост, давнишняя рассказчица. Тот же острый нос, обтянутые сухой кожей скулы, глубоко запавшие глаза. Крючковатые пальцы с отросшими ногтями сжимали фигурку крылатого змея, вырезанную по всей видимости из кости.

Вратко сотворил крестное знамение, а для верности помянул Перуна, защитника от потусторонних сил.

Хродгейр с закостеневшей спиной, попятился прочь. Он отступал медленно, будто ожидая, что старуха вот-вот поднимется и вцепится ему в горло костлявыми руками. И только выбравшись под открытое небо шумно вдохнул, а потом длинно и со наслаждением выругался, поминая обманщика Локи, всю вероломную породу турсов и пса Гарма. И больше не сказал ни слова.

Вниз они спускались молча с удвоенной осторожностью. Уж если мертвецы здесь гуляют по ночам и рассказывают сказки, то что им стоит легонько подтолкнуть путника?

Хродгейр не просил Вратко молчать об увиденном, но словен и сам не горел желанием лишний раз вспоминать мгновения пережитого ужаса, от которого волосы поднялись дыбом. Хорошо, что не поседели.

Прошло полных четыре дня, прежде чем скальд поведал историю своего похода к хозяйке фьорда. Вначале Сигурду, а после уж и остальным викингам. Мужественные воины осудили поступок вождя, что не замедлили ему высказать. Ведь и так ясно, заметил Сигурд, что дело нечисто. Как пришла старуха, как ушла? Каким образом она сумела заставить всех не только слышать свои слова, но и видеть историю хевдинга Ингольва? Хродгейр, по мнению старика, допустил большую оплошность, отправившись в ее жилище один - ведь Вратко не воин и не идет в расчет. Вождь на это ответил, что давно уже взрослый и не требует опеки со стороны своих же дружинников, а присутствие словена, обладающего зачатками чародейского искусства, важнее помощи десятка бойцов, привыкших действовать обычным оружием. На том и порешили, не возвращаясь более к тяжелому разговору.

"Слейпнир" споро мчался по волнам

Зундский пролив миновали за два дня. После был Каттегат, известный всем мореходам внезапными ветрами и беспощадными штормами. Но вера викингов в удачу, ниспосланную морским владыкой Ньердом, наверное помогла им. Более-менее сильная буря настигла дреки уже в Скагерраке, когда он покинул воды датчан.

Хродгейр под всеобщий смех предложил Вратко сочинить вису, которая смогла бы успокоить море. Новгородец долго перебирал хейти и кеннинги, пытался найти нужные созвучия, но, в конце концов, сдался. Пришлось направить дреки в ближайший фьорд, где они повстречали три корабля Свена Плешивого, которого скальд, оказывается, довольно неплохо знал. Дальше, через Северное море пошли уже небольшой флотилией, которая по пути пополнилась дружинами еще двух ярлов или, как назвали бы их на Руси, князей.

Первые два дня дреки шли против ветра. Викинги кряхтели на веслах. И хотя они гребли с уверенностью и легкостью, выдававшей многолетнюю привычку, Вратко им сочувствовал. В ответ на его долгие уговоры, Хродгейр позволил парню немного погрести. От обеда и до сумерек. Этого ему хватило. Плечи, спину, поясницу ломило так, что Вратко проклял все на свете. Все путешествия вместе взятые: и морские и сухопутные.

Два дня новгородец отлеживался и от нечего делать сочинил вису.

- Волн волнитель славный

Волшебству послушный

"Слейпнира" стремительно

Слал тропой тресковою.

Рало брамы острова

Острым жалом бармицы

Мчит к вождю отважному

Жатвы мечной жаждущих.

В особенности он гордился "тропой тресковой", обозначающей море, и "ралом брамы острова", то есть кораблем. Викингам понравилось то, что они "жатвы мечной жаждущие". Виса заслужила одобрение Хродгейра. И, кажется, благосклонность богов. К вечеру того дня, когда она была окончательно готова и произнесена вслух, задул ровный восточный ветер.

Викинги развернули паруса. Яркие, полосатые. Словно цветы распустились над серо-зеленой гладью Северного моря.

Воздух наполнил сине-белое полотнище и толкнул "Слейпнира" вперед. Подобно восьминогому коню, в честь которого был назван, дреки рванул с места, оставляя далеко позади и Свена Плешивого, и норвежских ярлов, чьих имен Вратко не запомнил. Их корабли до вечера маячили поблизости от окоема, а после и вовсе исчезли.

Хродгейр не сильно расстроился, что его люди остались без попутчиков. Чего бояться викингу в Северном море? Напротив, пускай их боятся германцы и франки, саксы и поморяне. Морские звери тоже путь обходят дреки стороной. Не ровен час взбредет на ум поохотиться. Тогда берегитесь и тюлень, и белуха, и чудной зверь-однорог, и даже сам великан морей кит, который пускает воду из ноздрей на несколько саженей вверх.

Вратко сидел, облокотившись о борт, и глядел на пробегающую мимо воду. Он никогда не уставал наблюдать за поверхностью моря. Всплески белой пены на гребнях волн, словно курчавые барашки. Отблески солнца на упругих, крутых боках. Изредка вдали что-то мелькало. Может, зверь морской?

А над волнами шелестел ветер. Толкал воду, шевелил ее, ласкал и хлестал. Все время разный, вечером не такой, как утром.

Народ на Руси считал, что Небо и Земля - это муж и жена, Отец и Мать всего сущего. Если это правда, тогда Небо и Море, наверное, братья. Два веселых здоровяка от скуки, от избытка силы молодецкой задирают друг друга - шутливо толкают в плечо, хлопают с размаха по спине, пихают локтем в бок. Каждый из них уважает другого, но никогда не упускает случая насмеяться, показать себя с лучшей стороны, а брата - похуже. Не со зла, а просто так. Чтобы жить было веселее. Воздух и вода борются, и никто не может взять верх.

Если можно так сказать, то небо - это тоже океан. Широкий, волнующийся гребнями облаков, поблескивающий молниями, рокочущий громом. Чем ближе к окоему, тем темнее становится небо и тем светлее делается море. Только поэтому они не сливаются. Лишь это помогает различить границу между воздухом и водой.

А люди, какие бы они не были сильные, смелые, мастеровитые и просветленные духом, могут всю жизнь стремиться к призрачной кромке окоема, но так и не достигнут ее. Они скользят по границе двух стихий - водной и воздушной, скользят, не проникая ни в одну из них. Птицы летают в небе, рыбы плавают на сколь угодно большой глубине. А человек не может. Ну, прыгнуть вверх аршина на два. И то, если повезет. Нырнуть в воду на две-три сажени. Говорят, в южных странах есть ныряльщики, добывающие зерно бурмицкое со дна моря-океана, так они могут на десяток саженей под воду опускаться. Положа руку на сердце, Вратко не мог представить, что человек на такое способен. Это же на сколько времени нужно дыхание задерживать?! Врут, должно быть, путешественники. Не под силу это людям. Даже самым умелым.

Вот почему, волей каких богов, тварям бессловесным дано беспрепятственно и в воде, и в воздухе жить, пропитание там добывать, а человеку нет? Нет на то ответа. Нет и, наверное, быть не может. Разве что встретить воочию кого-нибудь из богов и задать вопрос напрямую, в лоб. Да и то... Ответят ли? Ох, вряд ли... Промысел богов, он темен для смертного и открывать его небожители не торопятся.

О своих размышлениях Вратко никому не рассказывал. Засмеют. Скажут, невесть чем голову себе забивает человечишка. Нет, чтобы учиться чему-то полезному. Мечом, например, махать или из лука стрелять. Даже Хродгейр, хоть и скальд, а не поймет. Вот если бы Вратко новые кеннинги выдумывал, тогда вождь одобрил бы, а так...

"Слейпнир" вошел в туман, как меч в ножны. Бесшумно и плавно.

Что ж это за острова такие, Оркнейские? Неужели тут круглый год туманы стоят?

- Помалу! - приказал Хродгейр.

Это верно. На расстоянии вытянутой руки от борта уже ничего не видно. Так и на камень можно запросто налететь.

- Вождь! Ты хорошо помнишь дорогу в гавань? - крикнул Гуннар. Хоть и голосина у кормщика - дай Бог каждому, а звуки вязли в липкой влаге воздуха.

- Я-то знаю, а вот как ее сыскать? - усмехнулся Черный Скальд.

- Надо бы остановиться, да туман переждать, - предложил Сигурд.

- Долго можно пережидать... - вздохнул Хродгейр.

- Здесь что, все время так? - задал мучающий его вопрос словен.

- Да нет... Ветер с севера налетит, так и сгонит туман, вышвырнет в море, - пояснил Сигурд. - Но, ежели не переменится... Не знаю как быть.

- Зато я знаю! - решительно выпрямился Хродгейр. - Олаф! Бери рог и на нос. Труби что есть мочи! До залива совсем недалеко. Услышат, ответят. Вот мы на звук и пойдем.

- Сделаем... - здоровяк подхватил огромный рог - непонятно даже с головы какого быка его сняли? - и, подойдя к переднему штевню, затрубил во всю силу легких.

Низкий гул поплыл над водой, смешиваясь с туманом.

Гуннар приложил ладонь к уху. Прислушался.

- Что там слушать! Дудеть надо! - крякнул Сигурд.

Хродгейр подумал и кивнул.

- Помалу-помалу! - скомандовал он. - Асмунд - на нос! Щупай камни.

"Как это он будет камни щупать? - удивился Вратко, хотя и смолчал. - Руками что ли? Да и где он камни возьмет? И зачем?"

Асмунд, уступавший Олафу ростом, но не шириной плеч, легко, как хворостину, вытащил длинное весло, удерживая его повыше, чтобы никого не ударить, прошагал к форштевню.

- А ну-ка подвинься! - толкнул он плечом Олафа. - Ишь, дударь нашелся...

- Чего это дударь? - пробурчал здоровяк, отодвигаясь. - И не дударь вовсе...

- Знамо дело не дударь он! - тут же нашелся Сигурд. - Он - дудун!

Викинги попадали под скамейки от хохота. Не сдержался и словен.

Олаф буркнул что-то совсем уж невнятное и поднес к губам рог. Снова тяжелый низкий звук поплыл, продираясь сквозь туман, как человек сквозь колючие заросли.

Асмунд наклонился, свешиваясь за борт, и опустил в воду весло. Короткими, острожными толчками он шевелил воду перед носом корабля. В самом деле, как будто щупал.

- Не спать, ротозеи! - прикрикнул на хирдманов Гуннар. - Совсем разленились?

Норвежцы взялись за весла. "Слейпнир" осторожно пошел вперед. Так человек, оказавшийся в темноте в незнакомом месте, пробирался бы на ощупь, ожидая подвоха в каждое мгновение.

Олаф трубил, Асмунд щупал, Хродгейр прислушивался, настороженно всматриваясь в сырую, стылую мглу.

Для Вратко время остановилось. Казалось, дреки стоит на месте, а викинги шевелят веслами без всякой пользы. Только липкие струи, словно щупальца морского чудовища кракена, протискивались меж людей, невзначай касались щек, лба, шеи... Оставляли капельки воды на волосах.

- Хорошо бы еще факел запалить... - задумчиво проговорил Сигурд. - Туман, он огня не любит. Огонь через туман завсегда пробьется и дорогу верную укажет...

- А ну, тише! - вдруг рыкнул на него Хродгейр. - И все потише!

Дружинники, и без того загребавшие воду, по мнению Вратко, совершенно бесшумно, застыли, не дыша. Только Олаф набрал побольше воздуха и выдал очередной гул.

Скальд слушал. Внимательно слушал.

- Показалось... - вздохнул он, разочарованно махнув рукой, и тут откуда-то из далека-далека донесся слабый, похожий на стон, голос сигнального рога. - Нет! Не показалось! Давай еще, Олаф!

Силач не заставил себя уговаривать.

Ответный зов не замедлил.

- Туда! - после недолгого раздумья указал рукой Хродгейр.

- Чего-то малость не туда... - себе под нос проговорил Сигурд.

И правда, если из объяснений кормщика и вождя следовало, что бухта, куда стремились все корабли норвежцев, должна быть в северной части Лошадиного острова, за длинным мысом, и поэтому дреки нужно забирать левее - на юго-запад, то звук чужого рога доносился, скорее, с северо-запада.

Вратко поразмыслил и решил, что их могло развернуть течением. Тогда нельзя руководствоваться направлением хода, с которым дреки входил в туман. Да и вообще, можно ли довеять хоть какому-то чувству в этой обманчивой белизне?

"Слейпнир" неторопливо скользил по водной глади - чего-чего, а волнения в проливе между островами не ощущалось вовсе. Асмунд не преставал прощупывать воду перед кораблем. Кому охота напороться на камень?

Олаф трубил. И как только голова не закружится?

Впрочем, у здоровяка-викинга легкие, что твои меха. Наверное, он мог бы ртом раздувать кузнечный горн. Новгородец представил себе эту картину и хихикнул.

Хродгейр покосился на него и не сумел сдержать улыбку. Только Сигурд, вопреки обыкновению, не поддержал веселья, а, напротив, с осуждением покачал головой.

Ответный сигнал приближался. Значит, они продвигались в верном направлении.

Все громче и громче.

Казалось, Олаф и неизвестный трубач играют в веселую игру. Или аукаются, как детвора, собирающая в лесу землянику.

- Вождь! Что там? - крикнул Гуннар с кормы. Ему у правила совсем ничего не было видно.

- Ничего пока! - отвечал Хродгейр. И наконец согласился с Сигурдом. - Подарок Ньерда, живо под палубу, доставай факела!

Вратко с радостью повиновался. Ему уже порядком наскучило сидеть, сложа руки, когда все вокруг при деле, у каждого своя работа. Он вытащил тяжелую вязанку сосновых веток, каждая из которых была обмотана просмоленной холстиной.

- Зажигай пару! - приказал Черный Скальд.

Парень умело высек искру, зажег первый факел, второй...

Голос рога, звучащий из-за пелены тумана, на самой басовитой ноте вдруг захрипел. сорвался на жалкий визг и смолк.

- Ох, не нравится мне это! - крякнул Сигурд.

- Молчи, старый, накаркаешь! - зыркнул на него Хродгейр, но сам уже вытаскивал меч из ножен. - Быстро, за оружием!

Сигурд опрометью - и не скажешь, что самый старый в хирде - бросился к сундуку с оружием, стоящему тоже под палубой в тесном закутке, где и выпрямиться-то невозможно, а приходилось ходить, согнувшись крючком. Быстро и ловко старик передавал наверх мечи, топоры и секиры. Появилось на свет и тяжелое, окованное железом копье с широким наконечником, которым можно не только колоть, но и рубить. Оказалось, копье - любимое оружие Гуннара. Вытащил старик и несколько - пять или шесть - мощных луков, обмотанных промасленными тряпками, чтобы не напитались влагой в морском путешествии и не рассохлись. Теперь те из викингов, которые считались лучшими стрелками, сгибали их и цепляли тетиву. Вратко тоже достался топор. Не слишком тяжелый, как раз по руке. С мечом, сказал Хродгейр, новгородца в бой пускать пока нельзя - он там для своих будет опаснее, чем для врагов.

- Хоть бы чуток развеялся турсов туман! - удерживая под мышкой правой руки рулевое весло, а в левой сжимая оскепище копья, в сердцах проговорил Гуннар.

Словно в ответ на его слова набежал порыв ветра, разорвал завесу, разметал туман в крупные клочья. Открылось пространство в половину стрелища шириной. На дальнем его краю торчала темная, угловатая скала, выглядывающая из тумана лишь самую малость. У ее подножья лениво шевелил веслами дреки, который Вратко сразу узнал, хоть и видел недолго.

"Жрущий ветер".

Датчане, дружинники Лосси Точильного Камня сгрудились у левого, ближнего к норвежцам борта. Все они были обряжены, как для боя - кольчуги, щиты, шлемы, в руках мечи и топоры.

В первый миг Вратко подумал, что это засада и датчане явились по их души, но тут же понял свою ошибку. Хирдманы Лосси стояли, оборотившись к "Слейпниру" спинами, и пялились на скалу.

Глава 8. БЛАГОДАРНОСТЬ ДАТЧАН

"Жрущий ветер" плавно покачивался на волнах. Скалилась драконья голова.

Датчане не спускали взглядов с серой громадины. Увидев то, что приковало их внимание, Вратко почувствовал, как мороз побежал у него между лопаток. Он и представить не мог подобных чудовищ.

Огромная голова с широким ртом без губ, зато с двумя рядами длинных, крючкообразных зубов. Вместо носа - две дырки, над которым горел багровым пламенем единственный глаз. Круглый, навыкате. Костистое туловище покрывали багровые и сизые разводы и прожилки - казалось, оно лишено кожи и ты видишь жилы и внутренности. Когтистые лапы с перепонками между пальцами. Передние цеплялись за неровности камня, а задние напряглись, готовые послать тело в полет.

Чудовище шипело и высовывало синюшный, будто у висельника, язык.

Викинги Лосси смотрели на него, как завороженные. А может, и правда тварь заколдовала их, лишила бдительности и осторожности? Они не видели, что из воды торчат головы еще троих таких же существ. Они бесшумно подплывали к "Жрущему ветер" и явно примеривались, чтобы вскарабкаться по борту и наброситься на людей сзади.

"Что же не стреляют наши хирдманы? Почему не пытаются убить помочь датчанам?"

Вратко оглянулся.

Увидел застывшего с обнаженным клинком в руках Хродгейра и его дружинников, бесцельно тискающих луки стрелков, опустивших мечи и топоры.

Только Сигурд прошептал помертвевшими губами:

- Накилеви... Ужас пучины...

Новгородец дернул скальда за рукав кольчуги:

- Эй, Хродгейр! Ты что?

С огромным усилием вождь оторвал взгляд от багрового глаза. На висках норвежца выступили капельки пота. Грудь вздымалась, а колени дрожали, словно он перетаскивал непосильный груз.

- Хродгейр, очнись!

Викинг тряхнул головой. Тупое безразличие в его глазах сменилось искрой рассудка..

- К оружию... - прохрипел он непослушным горлом.

Никто ему не ответил. Никто даже не пошевелился.

- Асмунд! - скальд толкнул товарища в плечо.

Рыжий только переступил с ноги на ногу и головы не повернул.

- Лосси! Сражайся!

Молчание, нарушаемое только шипением накилеви.

Хродгейр, отчаявшись пробудить викингов от оцепенения, вырвал лук у одного из них людей. Рывком натянул тетиву, прицеливаясь прямо в багровое буркало твари.

- Не на... - попытался предостеречь его Вратко, догадавшийся, чем грозит взгляд чудовища.

Он опоздал. Черный Скальд замер. Отпустил тетиву. Выпавшая из безвольных пальцев стрела булькнула и скрылась в мелких волнах.

Шипение накилеви стало громче. Новгородцу почудилось скрытое злорадство в негромком, вызывающем мурашки на коже, звуке.

Подплывшие к "Жрущему ветер" твари вонзили когти в дубовые доски.

"Что же делать?"

Слова нашлись сами собой, будто бы и без усилий со стороны парня. Те самые, единственно нужные. Пришли, сложились в строки, подравнялись рифмами, как слаженный строй бойцов.

- Исчадье пучин,

Исчезни в ночи.

Хирд храбрецов

К схватке готов.

Солнечный луч

Светел и жгуч

Стылую тень

Раздавит день.

Сильный порыв ветра обрушился на туманную завесу. Раздвинул, разбросал тяжелые молочно-белые клубы. Яркий солнечный свет проник в образовавшуюся лазейку, скользнул по лицам людей.

Накилеви, сидящий на скале пронзительно закричал. Сжался, будто от ударов, падающих на него с неба.

Хродгейр выхватил еще одну стрелу, взамен утерянной, натянул лук до уха, выстрелил.

Острая сталь вонзилась чудовищу в плечо, исторгнув из его пасти повторный вопль, более громкий, но с нотками испуга и, как показалось Вратко, удивления.

- Деритесь! - закричал Черный Скальд, накладывая на лук новую стрелу.

Норвежцы приходили в себя не сразу, а по одному.

Гуннар навалился на рулевую лопасть:

- Гребите, тролльи дети! Гребите!

Лосси, оторопело озирался, будто разминал затекшую шею. Разобравшись, в чем дело, крутанул топор над головой:

- Бей!

Только сражаться было уже не с кем. Раненый накилеви с громким всплеском ушел в воду. Там, где только что скалились его собратья, лишь расходились круги. Хродгейр и молодой - немногим старше новгородца - воин по имени Игни пустил несколько стрел в воду, под днище "Жрущего ветер", но, скорее всего, попросту потеряли доброе оружие.

- Хватит! - махнул рукой скальд. - Ушли, хвала всем асам и ванам вместе взятым!

Викинги опускали оружие непривычно тихие. Без шуточек, молча. Они вроде как даже опасались смотреть в глаза друг другу. Балагур Сигурд насупился и внимательно разглядывал доски палубы.

По команде Гуннара, зажавшего бороду в кулаке, дреки замедлил ход и остановился в двух саженях от борта "Жрущего ветер".

- Как вас угораздило? - Хродгейр подошел к борту.

Все еще бледный Лосси пожал плечами.

- Проклятый демон! Не иначе заколдовал...

- Умные люди рассказывают, что в багровый глаз накилеви смотреть нельзя... - Сигурд встал рядом с предводителем.

- Накилеви? - нахмурился датчанин. - Откуда он взялся?

- Они испокон веков живут на Оркнейских островах, - пояснил старик. - Местные знают, что он боится только пресной, а больше всего - текучей воды. Через ручей перепрыгнул - считай, спасся.

- Где я тут тебе ручей возьму? - рыкнул Лосси. - Мне его что, на дреки возить?

Сигурд явно обиделся, а потому произнес со скучающим видом:

- Когда встретишь накилеви в следующий раз, можешь помочиться на него... Даже всем хирдом. Глядишь, прогонишь.

- Ты думаешь, у датчан моча пресная?! - совершенно искренне удивился Олаф. Вратко так и не понял, разыгрывает их здоровяк или в самом деле интересуется.

- С такими рожами хоть что пресным будет! - весело отвечал Сигурд, приходя постепенно в обычное расположение духа.

Прислушиваясь к его ядовитым шуточкам, норвежцы светлели лицами и даже начинали улыбаться. Датчане же, напротив, хмурились еще сильнее. Как же не по нутру им оказалось быть спасенными той самой дружиной, что обставила "Жрущего ветер" в недавней гонке!

- Ты говори, да не заговаривайся! - Лосси покрепче перехватил топорище. - Ты бы не обмочился, когда такую гадину повстречал?

Старик медленно, напоказ ощупал свои порты.

- Не обмочился, как видишь. А ты свои показать можешь?

- А задницу тебе не показать?

- Что ты! Не надо! - замахал норвежец руками в притворном испуге. - Я боюсь, что на сияние твоего зада сбежится нечисть со всего Северного моря!

Дружинники Хродгейра покатились от хохота. Черный Скальд тоже не сдержал усмешку, но сделал Сигурду знак замолчать.

- Не обижайся на моих парней! - крикнул он Точильному Камню. - У них бывает. Особенно после боя. Я рад, что все закончилось благополучно. Мы подоспели вовремя.

- Я тоже рад, - кивнул Лосси. - Только чем ты хвастаешься? Ворлока заимел в дружину и радуешься?

- Ворлока? А! Ты говоришь о нашем Подарке Ньерда?

- О нем! Я думал, нид тогда прочитал ты, но сегодня я слышал все. Я понял, кто колдует в твоем хирде. Теперь мне есть что рассказать викингам. Черный Скальд уже не надеется на добрую сталь. Прячется за спину мальчишки-ворлока из Гардарики.

Хродгейр скрипнул зубами:

- Ты не подумал Лосси-датчанин, что обязан жизнью моему человеку?

- Спору нет... - произнес Точильный Камень уже не так решительно.

- Так-то ты платишь за добро?

- У меня нет причин для радости. Жизнь мне спас муж женовидный...

Вратко аж захлебнулся от возмущения. С какой это стати датчанин так обзывается? Он шагнул к борту и уже открыл рот для гневной отповеди, но Хродгейр опередил новгородца - крепко взял за плечо и покачал головой: не связывайся, мол.

- Эй, Черный Скальд! - заорал Лосси. - Попридержи колдуна! Если он откроет рот для нового нида, я вырежу ему язык собственными руками!

- Следи-ка лучше за своим языком! - пробасил Олаф. - А то как бы ему не укоротиться...

- Кто ты такой, чтоб меня учить?

- Перелезь ко мне и поглядим, кто кого учить должен!

- Тихо! - поднял руку к небу Хродгейр. Да, именно к небу. Пока викинги препирались, налетевший после висы Вратко ветерок окончательно развеял, разогнал туман, оставив лишь легкую дымку над водой. Несмотря на то, что хорошей видимости по-прежнему не было, вдали угадывались очертания скалистого берега.

- Успокойтесь! - продолжал скальд. - Мы не будем устраивать глупую драку. Конунг Харальд ждет нас. Наши мечи нужны ему для войны. А ты, Лосси, разочаровал меня. Я думал, датские воины более великодушны и умеют быть благодарными.

- Я не спорю! - Лосси невозможно было смутить. - Я не спорю, что обязан вам жизнью. Вернее, не вам, а твоему ворлоку. Только поэтому я не требую у тебя его голову!

- Ты серьезно думаешь, что я могу выдать тебе своего человека?

- Конечно, не думаю. Я знаю, Черный Скальд, стоит за своих хирдманов горой. Но это же не хирдман, а трэль!

- Подарок Ньерда - не трэль, - веско проговорил Хродгейр, и норвежцы одобрительно загудели. - Он на равных со всеми входит в мою дружину. И не тебе его судить, Лосси Точильный Камень.

- Не мне? Да, ты прав. Я не буду его судить. Судья найдется! - датский вождь махнул рукой и повернулся спиной к Хродгейру.

Скальд тоже не стремился продолжать разговор.

- На весла! - коротко бросил он норвежцам.

Оба дреки сорвались с места почти одновременно.

Гуннар вел корабль со все возрастающей уверенностью. Штевень смотрел на дальний мыс, напоминающий конскую голову. Не потому ли и остров назван Лошадиным? Ведь вряд ли местные жители разводят табуны скакунов. Северные лошадки, Вратко знал это по рассказам торговых гостей, низкорослые и мохнатые. А на островах, лежащих севернее Англии, говорят, вообще выращивают породу, что взрослый человек и верхом-то поехать не сможет - ноги по земле волочиться будут. На открытых пастбищах островные лошади бродят месяца два-три, за это время лишнего жира не нагуляешь и силы не наберешь, а зимой их кормят тресковыми головами и сушеной селедкой.

Корабль датчан забрал гораздо правее в море. Видно, Лосси не хотел даже по морю идти рядом с колдуном. Но следовал "Жрущий ветер" туда же, куда и "Слейпнир". Вратко вначале удивился. Что это за дела? Датчане и норвежцы то друг с дружкой режутся не на жизнь, а на смерть, то вдруг на общий воинский сбор плывут. Похоже, Лосси хочет в войско Харальда Сурового вступить... Но после новгородец подумал, что, если разобраться, северные народности почти ничем и не отличаются. Не больше, чем словены от древлян или поляне от вятичей, то есть узором на миске, вышивкой на рубахе, видом заколки или серьги. Даже язык, и тот общий. Нет, может быть, когда-нибудь и начнут народности, Киевскую Русь населяющие, делиться, чей язык лучше, да главнее, да красивее, да старше, но парню не хотелось об этом задумываться... Вот и речь северных мореходов почти не отличалась. Где норвежец, где датчанин, где свей? Значит, и Лосси, как свободный вождь, мог захотеть вместе с Харальдом Суровым против Англии выступить, поискать воинского счастья. Тем паче, конунг норвежский - полководец знаменитый. Мало кто из людей Хродгейра сомневался в грядущей победе.

Примерно на полпути к мысу Конской Головы, как окрестил его для себя Вратко, "Жрущий ветер" вырвался вперед. Где датчане нашли новые весла? Впрочем, с них станется и ограбить кого-нибудь, лишь бы спастись от позора.

Норвежцы гребли легко и с удовольствием. Будто пытались в работе забыть недавний ужас. Сигурд сказал, что накилеви пожирает одиноких путников, которых ловит вблизи морского берега, иногда, озверев от голода, подбирается к человеческому жилью. Но чтобы напасть на дреки, полный вооруженных воинов? Такого раньше не случалось. Что-то недоброе творится в мире, если даже чудища морские привычки менять начинают. Чары наводят, в стаи сбиваются... Ох, недоброе...

Вратко размышлял, глядя на приближающийся берег. По мере того, как рассеивался туман и, невидимые раньше за его пеленой, проступали пологие холмы, поросшие зеленым вереском. Они сбегали к пенному прибою желтоватым ступеньками скал. А над холмами вставало стеной пронзительной синевы небо. Если бы кто-то рассказал новгородцу, что свод небесный может быть такого чистого, яркого, неповторимого цвета, он решил бы, что ему врут. Нагло и бессовестно.

Но когда дреки обогнул мыс, все мысли вылетели у парня из головы.

Он увидел бухту и серо-желтый берег, на котором отдыхали, словно диковинные морские звери, не меньше сотни кораблей. Длинные, украшенные на штевнях головами чудовищ, они сложили весла, будто стрекозы крылья.

- Сила! - усмехнулся Хродгейр.

- Не сила, а силища! - восхищенно проговорил Сигурд.

"Это точно, - подумал Вратко. - Достанет ли у саксов духа, чтобы противостоять такому войску?"

"Слейпнир" осторожно приблизился к берегу.

Викинги выбрались на песок. Со всех сторон к ним набежали бородатые, одетые в кожаные куртки норвежцы. Многие из них приветствовали дружинников Черного Скальда, как старых друзей и соратников. Словен неловко чувствовал себя среди гогочущих северян. Речь их он понимал хорошо, но привыкнуть, что старого друга после долгой разлуки нужно хорошенько стукнуть кулаком по спине, до сих пор не мог. Зато он с наслаждением ступил на твердую землю. Вдохнул запахи, хоть немного отличающиеся от аромата моря и корабля.

Холодный ветер Оркнейских островов ерошил волосы, но солнце припекало, даром что Вратко забрался далеко на север.

Как же приятно растянуться на пригорке, на упругой короткой траве, раскинуть руки и смотреть в небо, угадывая в очертаниях облаков давно знакомых зверей. Вот лось бежит, размашисто выбрасывая широкие копыта, а вот теленок набычился, пытается напугать крошечными рожками. Вот тетерев присел на ветку, сложив хвост, а вот хищная птица - орел или ястреб - раскинула крылья и парит в вышине. Впрочем, птиц в небе и без того хватало. Чайки вились над заливом в надежде поживиться чем-нибудь от котла дружинников, которых собралось под знамена Харальда Сурового никак не меньше пяти тысяч. Это Вратко прикинул приблизительно, на глаз, по числу сгрудившихся кораблей. Если на каждом из них хирдманов не меньше, чем у Хродгейра, то сила получается внушительная. Возможно, у английского короля Гарольда Годвинссона войско и побольше, но всем известно - викинги бойцы страшные и опасные, что на суше, что на море...

- У нас сведущие люди говорят... - лениво пробормотал Олаф, щурясь под лучами солнца. - Говорят люди, что чайки - это души погибших в волнах людей.

- Может быть, может быть... - поддержал его Сигурд. - Те, кто утонул.

- Почему? - удивился Вратко.

- Потому, что те, кто погиб с оружием в руках попадают в Вальхаллу, - терпеливо пояснил Сигурд.

- А христиане по другому учат, - парень решил блеснуть знаниями. - К нам священник из Киева приехал. Грек. Ребятню собирал, о Боге рассказывал. Ну, меня тятя тоже посылал слушать... Говорит, пригодится в жизни.

- Э-э, погоди, Подарок, а ты крещеный ли? - подал голос Асмунд.

- А то? Мы все крещеные! - горячо ответил Вратко.

- А у вас что, сперва крестят, а после про Бога рассказывают? - с хитрецой поинтересовался викинг.

- Конечно! Крестят-то младенцев несмышленых. Это деда моего, Третьяка, взрослым крестили, когда князь Владимир приказал всех в греческую веру перевести.

- Младенцев! - передразнил Сигурд. - Князь приказал! Я думаю, мужчина должен сам выбирать себе веру. Как меч. Когда Олаф Толстый хотел нас всех окрестить, дело Стикластадиром закончилось.

- Новгородцы тоже не сразу голову перед Владимиром и греками склонили! - Вратко приподнялся на локте. - Много крови пролилось. Люди крепко за веру пращуров держались! - И добавил упавшим голосом. - Только сейчас ее уж и не вспоминают. Почти никто не вспоминает...

- То-то и оно... - начал было Асмунд, но Олаф перебил его.

- А скажи, Подарок, ты, когда накилеви увидал, какого бога вспомнил? Кому первому помолился?

- Признаться, - вздохнул словен, - я ни о каких богах не подумал...

- Вот и выходишь ты, паря, самый, что ни на есть, безбожник! - заржал Сигурд. - Колдун! Правильно Лосси на тебя говорит!

Вратко хотел обидеться. Очень хотел. Даже воздуха в грудь набрал, чтобы гадость какую-нибудь старику сказать, но тут на его лицо упала тень. Новгородец поднял голову и увидел Хродгейра. Черный Скальд стоял, заложив большие пальцы за пояс, и глядел туча тучей.

- Что случилось, вождь? - встрепенулся Сигурд. - Беда, что ли, какая?

- Сами решайте, беда или нет, - голос Хродгейра звучал встревожено. Вратко в первый раз видел его таким. Не испуганным, а именно встревоженным. Будто очень плохую новость узнал и торопится рассказать ее верным дружинникам.

- Да что ж такое-то? Не томи душу! - дремавший Гуннар сел.

- Лосси, как на берег выбрался, в первую голову к конунгу пошел.

- Зачем это? - прищурился Сигурд.

- А ты не догадываешься?

- Догадываюсь...

- То-то и оно. Нажаловался. Обвинил нас в колдовстве.

- Нет, что за дерьмовый народ эти датчане! - возмутился Олаф, вскакивая на ноги. - Дайте мни топор, я башку ему вобью в плечи!

- Может, и придется... - серьезно проговорил скальд. - Харальд датчан не очень жалует, хотя из Дании в его войско прибыло много мечей. Но колдунов он жалует еще меньше. Тем паче, здесь сейчас гостит епископ Бирсейский. Перед войной ссориться с церковью конунг не станет.

- И что теперь будет? - помертвевшими губами прошептал Вратко.

- Харальд назначил суд. Лосси будет свидетельствовать, что мы... ты и я... колдовали в море у залива Жадного Хевдинга и здесь, когда нападали накилеви.

- Вот дерьмец! - Гуннар зевнул. - Где бы он был, если б не мы?

- Известно где... - сморщился Сигурд. - У чудищ в брюхе. Только умишка, чтобы это понять, у него не хватает.

- Ничего, мы еще поглядим, что конунг присудит, - сказал Олаф. - Харальд суровый, но справедливый.

- Мы все свидетельствовать можем! - Асмунд тоже поднялся, одернул куртку, расчесал пятерней бороду.

Слышавшие слова предводителя викинги зашумели, начали стягиваться поближе.

- А когда суд будет? - тихонько спросил Вратко.

- А вот прямо сейчас и будет! - Хродгейр расправил плечи. - Только не вздумайте потасовку устроить! - прикрикнул он на хирдманов. - Знаю я вас! Молча стоять и слушать. Пойдете без оружия. Всем ясно?

- Что, и в морду Лосси нельзя дать? - разочарованно протянул Олаф.

- На суде нельзя! - отрезал вождь. - А теперь - пошли! И чтобы мне не краснеть за вас! Все запомнили?

Викинги переглянулись, но возразить не посмел никто.

Они отшагали версты две, до просторной усадьбы на склоне холма. Харальд, со всем семейством и свитой, гостил у местного ярла, занимая длинный дом. По дороге Сигурд рассказал словену, что норвежский конунг взял с собой в поход не только старшего сына, но жену и дочерей. Вратко поразился: война - не место для женщин. Но прочие викинги восприняли слова старика совершенно спокойно и даже с одобрением. Поразмыслив, новгородец решил, что, если Елизавета Ярославна будет на суде, может это не так и плохо? Глядишь, и замолвит словечко...

Перед жердью, заменявшей ворота, Хродгейр решительно вышел вперед. Суровый, с прямой спиной и упрямо приподнятым подбородком, он заранее выглядел победителем.

Сигурд дернул словена за рукав.

- Держись около меня, Подарок Ньерда. В разговоры без дозволения не лезь. Вождь без нас знает, что говорить и кому говорить. А ты помалкивай и смиренно в землю гляди. Хродгейра-то голыми руками не возьмешь - Лосси это знает, а вот на тебя начнет напраслину возводить. Молчи и слушай. И не лезь сам в разговор! Слышишь меня?

- Да слышу, я, слышу, - кивнул Вратко. Он ощутил, как страх уходит, уступая место любопытству. Ну, и пускай судят! Зато мечтал ли он когда постоять напротив самого всамделишного короля? Увидеть королеву, киевскую княжну? Благородных ярлов? Да ни один купец новгородский похвастаться подобной удачей не может! После этого и помереть не страшно.

Будь что будет!

Парень расправил плечи, невольно подражая Черному Скальду, и шагнул на двор ярловой усадьбы.

Глава 9. КОРОЛЕВСКИЙ СУД

Чувствительный тычок локтем от Сигурда на мгновение отвлек Вратко от созерцания собравшихся во дворе людей.

- Ты чего? - зашипел он, потирая ушибленные ребра.

- Не больно-то нос задирай, - зловещим шепотом посоветова старый викинг. - А то и не такие как ты без носа оставались.

- Я не задираю...

- Ага! А то я не вижу. Ты за Хродгейром не повторяй. Он - воин хоть куда, а ты кто?

- Смотреть-то можно хоть? - Вратко поспешно склонил голову. А ведь и правда могут подумать, что заносчив и нагл не в меру.

- Тихонько. Из-под ресниц. Да ты не робей! - Сигурд повторил удар локтем и, как на зло, попал в то же самое место.

Новгородец ойкнул в полголоса.

Гуннар услышал его, повернулся и покачал головой: не хорошо, мол, болтать перед глазами конунга. Сигурд махнул ему рукой - не бери в голову, я знаю, как лучше!

Хродгейр остановился точно посредине двора. Отвесил исполненный достоинства поклон. Прямо перед ним на креслах с высокими резными спинками сидели несколько человек.

Крепкий, широкоплечий мужчина, чьи светло-русые волосы и бороду обильно припорошила седина. Кустистые брови сошлись на переносице, и под внимательным взглядом серых глаз словен поежился. Годы наложили на лицо Харальда Сигурдассону сетку морщин, выбелили волосы, но не сделали его мягче и добрее. Конунгу не нужно было носить корону, чтобы любой встречный догадался, кто находится перед ним. Говорят, иные рождаются в семье правителей, с детства готовятся воссесть на трон, а когда добираются до заветного титула - пшик выходит, пустое место. А другой может даже не задумываться о короне - рубиться на мечах, грабить и пьянствовать, скитаться и бродяжничать, но она сама найдет его. И если кто-то думает по-другому, Вратко посоветовал бы ему прийти к Харальду, конунгу Норвегии, сидящему посреди не слишком чисто выметенного двора, одетого в простую куртку, какие носят викинги в походе, и сапоги с мягкими голенищами. Прийти и посмотреть ему в глаза.

Рядом с конунгом сидела статная женщина, одетая по обычаю северян, но в ее облике что-то неуловимо говорило, из какого племени она явилась сюда. Ее глаза видели днепровские кручи и густую тень киевских лесов, видели церкви, рубленные из дерева, и струги, скользящие по глади неспешной, но могучей реки. Елизавета Ярославна. Ее благосклонности Харальд добивался не один год. Посвящал стихи.

Хродгейр как-то упоминал "Висы радости", написанные тогда еще не конунгом, но вождем вольницы, грабящей побережья Эллады и Сикилии.

Есмь мужей норманнских

Млад потомок славный.

Ныне струг стремится

В страны мой арапски.

Шнеку в тын отока

Там погнал я на-даль.

Мне от Нанны ниток

Несть из Руси вести.

"Нанной ниток" здесь будущий владыка Норвегии называл Елизавету, дочь киевского князя Ярослава Мудрого. И, хотя Харальд женился во второй раз - обычаи норвежцев дозволяли иметь больше одной жены, с собой в опасный поход он взял не Тору Торбергсдоттир, а уроженку Гардарики. Всем известно, дети князя Ярослава умом в отца пошли. Младшая дочь - Анна - всем королевством франков заправляет и ничего, никто не жалуется. Значит, и Елизавета может при случае конунгу добрым советом помочь, поразмыслить вместе над трудной задачей или тайной, которой не сразу с советниками поделишься.

Рядом с Ярославной сидели две девушки, погодки по виду. Одна, по всей видимости, младшая, как две капли воды похожа на мать - тот же гордый постав головы, величавая осанка, прекрасные черты лица. С первого взгляда видно - дорога ей в королевы или княгини. Вторая, не сказать, что дурнушка... Нет, дочь Харальда и Елизаветы не могла быть некрасивой, но она больше походила на отца. Мальчик, юноша мог бы гордиться этим. Но девушку не слишком-то красили тяжеловатый подбородок и густые брови. И взгляд. Внимательный, вдумчивый, подходящий больше умудренному опытом военачальнику или священнику в летах.

- Младшая - Ингигерд, - шепнул Сигурд. - Ее в честь бабки назвали, жены Ярицлейва-конунга. Красавица... Говорят, датский конунг, Свен Эстридссон уже сватает ее за своего сына, Олафа. Старшая - Мария. Она - не от мира сего... Иногда пророчествует, иногда впадает в печаль - не есть, не пьет, мается, бедняжка. Дроттинг Эллисив не слишком ее любит, зато Харальд... Люди болтают, он с ней советовался - плыть ли в Англию.

- Да ну? - удивился Вратко.

- Да. Мария не хотела этой войны, но договор есть договор...

- Ладно, после... - все так же шепотом оборвал старика новгородец. - Другие кто?

- Другие? Ярл Торфинн с Бирсея, ярл Сигни из Вике, ярл... Эй, ты чего, парень?

Но Вратко уже не слушал пояснений. Рядом с сухопарым благообразным стариком епископской шапочке он увидел старого знакомца - монаха Бернара. Того самого, что взошел на борт "Морской красавицы" в Волине. Словен шагнул вперед, кулаки его сжались, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы широкая ладонь Гуннара не опустилась на его плечо.

- Стой спокойно! - рыкнул кормщик.

- Да это же...

- Я сказал, стой спокойно, а то придушу.

В голосе викинга звучали нотки, ясно дававшие понять - он не шутит. Вратко повиновался, хоть душа требовала броситься на подлого монаха, вцепиться ему в глотку и давить, пока из него не выльются последние капельки жизни.

Невысокий коренастый ярл Торфинн, обладатель длинных усов, поднял вверх руку, призывая собравшихся к вниманию. За несколько мгновений в толпе воцарилась мертвая тишина. Только свист ветра да отдаленные крики чаек нарушали ее.

- Датчанин Лосси по прозвищу Точильный Камень обвиняет Хродгейра, известного как Черный Скальд, и требует королевского суда! - провозгласил Торфинн. - Присутствует ли здесь Лосси Точильный Камень?

- Я тут! - ответил датчанин. Он стоял чуть-чуть правее в окружении своих дружинников.

- Присутствует ли здесь Хродгейр Черный Скальд?

- Я пришел! - подал голос норвежец.

- Пускай Лосси выскажет свои обвинения.

Точильный Камень откашлялся.

- Зундском проливе нас застала буря. Я направил "Жрущий ветер" во фьорд Жадного Хевдинга. Все знают, когда есть где спрятаться, глупо бороться с волнами...

Лосси говорил спокойно и обстоятельно. Чувствовалось, что он готовился давно. Быть может, задумал пожаловаться на Хродгейра еще тогда, поддавшись обиде. Но Вратко не слушал его. Он смотрел только на отца Бернара, буравил его взглядом не хуже чем Один скалу в поисках меда поэзии. Монах его не замечал. Скорее всего, и помыслить не мог, что стоящий в толпе викингов паренек тот самый сын убитого магдебуржцем Дитером новгородского купца, уцелевший в волнах Варяжского моря.

- Весла моего корабля, отличные ясеневые весла, треснули, будто трухлявая осина! Все знают, скальды не чужды колдовства. Чем, как не колдовством, можно объяснить сломанные весла?

Ярлы за спиной короля Харальда переглянулись. О чем они подумали? Соглашались ли со словами датчанина или посчитали их глупой выдумкой?

- Хродгейр отказался признать свою вину. Но кто, кроме скальда, все знают, мог прочесть нид? Чьи слова еще обладают силой?

- Лестно ты отзываешься о скальдах, Лосси-датчанин! - с ухмылкой проговорил викинг, затерявшийся в свите Харальда. Одутловатое лицо, темная щетина на подбородке и куртка, густо покрытая пятнами, в которых угадывалась и жирная еда, и вино с пивом, делали его похожим на лавочника или небогатого купца. - Я начинаю гордиться тем, что я тоже скальд.

Конунг глянул на него и улыбнулся. Не сдержали усмешек и ярлы.

- Это - Халли Челнок, - зашептал Сигурд в ухо словена. - Язык его такой же острый, как наши мечи. Его еще называют Халли Каша.

- Тогда, в первый раз, я подумал, что ошибся, - продолжал, нисколько не смутившись, Лосси. - Все знают, Хродгейр - достойный воин, прославившийся честностью и справедливостью, и всем известный скальд. Но когда на мой дреки у Лошадиного острова напали накилеви...

Торольв, епископ Бирсейский, размашисто перекрестился, а Бернар, удивленно вскинув бровь, что-то зашептал ему на ухо. Остальные восприняли упоминание морского чудовища спокойно. Наверное, слыхали о нем не раз.

- Мы готовились дать отпор нечисти честной сталью и молитвой! Но тут из тумана появился "Слейпнир" Черного Скальда...

- Ага... Молились они... - язвительно заметил Сигурд. - Штаны они обмочили, а о молитве никто и не вспомнил.

- Тогда я понял, кто колдует на корабле Хродгейра. Это его ученик, мальчишка, вон он стоит! - палец Лосси указал в сторону Вратко. - Гуннар держит его. Наверное, чтобы не начал творить заклятия прямо здесь!

Новгородец почувствовал на себе любопытные взгляды. Разные - подозрительные, оценивающие и даже сочувствующие.

- Я требую виру десять марок серебра! - громче, чем раньше, проговорил датчанин. - За ущерб моему кораблю, за скверну, нанесенную мне и моим людям, колдовством. Половину серебра я хотел бы пожертвовать церкви в Бирсее, чтобы монахи помогли нам молитвами. Я и мои люди должны очиститься от скверны. Я все сказал.

Точильный Камень поклонился конунгу, ярлам и церковникам, бросил косой взгляд на Хродгейра.

Торфинн помолчал, обдумывая услышанное. После сказал:

- Что может сказать Хродгейр, прозванный Черным Скальдом, в ответ на предъявленное обвинение?

- Мой конунг. Почтенные ярлы, - скальд начал с поклона. Слова он ронял размеренно и веско, не повышая голоса. - Я не могу отрицать, все, что сказал Лосси-датчанин, правда. Он не исказил событий и не солгал. Все зависит от того, что увидеть за этой правдой. Наши корабли состязались в скорости у залива Жадного Хевдинга. И если весла "Жрущего ветер" не выдержали, в чем моя вина? Разве я выбирал дерево для них? Разве я тесал и строгал их? Разве я приказывал хирдманам налегать на них? У Лосси-датчанина нет доказательств, что кто-то из моей дружины ворожил. Часто люди в горячке, вызванной радостью битвы или азартом состязания, выкрикивают друг другу в лицо оскорбления и пожелания несчастий. Повод ли это, чтобы признать их вину на суде?

Вратко следил за отцом Бернаром. Монах поджал губы, показывая презрение к болтовне человека, которого уже записал в язычники и чародеи. Харальд Суровый подпер подбородок кулаком и слушал внимательно, не перебивая. Свита тихонько переговаривалась. На лице Халли Челнока зрела новая улыбка - что-то исландец задумал?

- Когда в тумане, окутавшим побережье Лошадиного острова, - рассказывал дальше Хродгейр, - мы наткнулись на дреки датчан, то очень удивились. Видно, недоброе творится в нашем мире. Чем прогневили мы Господа, если накилеви начали сбиваться в стаи?

Епископ вновь перекрестился и сплюнул с брезгливым выражением лица.

- Мерзкие твари наводили морок. Верно, и туман был их заслугой. Их взгляд отбирал силы и желание сражаться. Все, здесь присутствующие, знают меня. Знают, что в бою иду я в первых рядах. Никто не обвинит и Лосси-датчанина в трусости. А так же его и моих людей. Но под взглядом накилеви мечи валились из рук, а тело охватывало оцепенение. Единственным, кто сохранил разум и силы, остался мой ученик, Вратко из Хольмгарда. Я подобрал его в море и оставил у себя, решив, что паренек приносит нам удачу. Так и вышло. Думаю, именно его присутствие помогло нам у фьорда Жадного Хевдинга. Помогло и сейчас. Он, хоть и из русской земли, а, верно, хлебнул меду Бьельверка. Вот Вратко и прочитал вису, чтобы подбодрить нас, вселить уверенность и силы. Чья вина, что в тот же миг подул ветер, разорвал пелену тумана? Когда солнце коснулось богомерзких тварей, наваждение исчезло, сила вернулась к рукам, а решимость в сердца. В одного накилеви я всадил стрелу. Остальные удрали... Мне больше нечего сказать. - Хродгейр вздохнул. - Ну, разве только... Теперь я знаю, чего стоит благодарность датчан.

- Лжец! - зарычал Лосси. - Разве так все было?!

- Опровергни, - невозмутимо отвечал Черный Скальд.

- Мой топор докажет...

Хродгейр скривился, склонил голову к плечу:

- Ты вызываешь меня?

- Я порву тебя!

- Тихо! - голос ярла Торфинна громыхнул подобно повозке Тора. - Если ты вздумаешь затевать драки, Лосси-датчанин, можешь возвращаться в Роскилле! Там руби кого хочешь!

Точильный Камень осекся, притих и опустил плечи. Видно, ему очень не хотелось возвращаться в Данию.

Конунг поднял глаза. В них плескалась глубокая грусть и забота. А еще глухая тоска человека, вынужденного вместо серьезных и жизненно важных дел заниматься всякими пустяками.

- Что скажут мои советники?

- Я промолчу. Не к лицу. - Отрывисто проговорил воин с длинной, заплетенной в косу бородой. На его шее поблескивала толстая, витая гривна.

- Ярл Гудбранд из Согнефьорда, - шепнул Сигурд.

- Мне сдается, Лосси-датчанин попусту тратит наше время. - Торфинн покачал головой. - Я провел на Оркнеях не один десяток лет. За спасение от накилеви датчанам стоило бы выкатить Хродгейру и его людям с полдюжины бочонков пива.

- А мне кажется бесчестным добиваться победы ворожбой! - возмущенно сказал седовласый ярл Сигни из Вике.

- Вы позволите мне сказать, мой король? - опасно прищурился епископ. Отец Бернар стоял с ним плечо к плечу и сопровождал каждое слово Бирсейского иерарха кивком. Со стороны казалось, будто епископ попросту высказывает мнение монаха.

- Говори, - Харальд с неожиданным интересом посмотрел на священников.

- Я сумел вынести из услышанного здесь, что в ваших подданных еще очень сильно язычество. Бороться с ним - наша главная задача. А уж приверженность выходцев из Руси тайным ритуалам, которые запрещены церковью, и вовсе - притча во языцех...

- Ты забываешься, священник! - глаза конунга сверкнули углями. А Вратко успел заметить как поджала губы и сузила глаза Елизавета Ярославна. - Ты говоришь в присутствии внучки Вальдамара-конунга, крестившего все земли от Кенугарда до Альдейгьюборга. А так же в присутствии брата Олафа Святого, чей прах покоится в священной раке в Нидаросе. И ты смеешь обвинять нас в недостатке рвения на пути служения Господу?

Кадык епископа дернулся. Он перекрестился, захлопнул отвисшую челюсть. Бернар снова зашептал ему в ухо, поднимаясь на цыпочки. Оторвался, поманил к себе статного воина со светлыми бровями и шрамом на левой щеке.

- Что молчишь, епископ? - рыкнул Харальд.

Святой отец с Бирсея, сглотнул и дрожащим голосом начал читать:

- Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in c?lum omnes animas, pr?sertim eas, qu? misericordi? tu? maxime indigent, - Ближе к концу молитвы его голос окреп и зазвенел решительностью и отвагой.

- Позволь, я вмешаюсь в спор благородных мужей и святых отцов? - Халли Челнок протиснулся вперед. Высморкался на траву, не стесняясь присутствия королевы и ее дочерей. Вытер пальцы о штанину.

- Хочешь позвать всех за стол? - усмехнулся Харальд.

- Нет, хочу на голодный желудок заступиться за скальдов, если уж мой конунг, который сам скальд, каких поискать, не желает делать этого.

- Ну, давай... Говори!

Халли откашлялся. Хотел еще раз сморкнуться, но передумал.

- Я скажу вису. Она только что пришла мне на ум. Хочу сразу предупредить: если Лосси-датчанина сегодня к вечеру вдруг одолеет понос, я тут ни при чем. А то начнет на королевский суд звать, а там, глядишь, и хольмганга потребует...

Точильный Камень переступил с ноги на ногу, рыкнул что-то неразборчиво.

- Так я скажу? - спросил Халли у конунга.

- Говори! - милостиво махнул рукой Харальд.

- Итак, виса в защиту скальдов. И не только скальдов.

Вор ворует, ворлок же

Ворожбою кормится.

Режет руны, кровию

Окропить их пробует.

Нид, не даром, сложенный,

Вред врагу, но добрая

Драпа друга радует,

Древо дрота рьяное.

Ярл Торфинн крякнул одобрительно. Харальд улыбнулся.

Лосси аж передернулся.

- К чему ты ведешь? - возмутился он. - Это всем известно!

- А мне кажется, что не всем, - отвечал исландец. - Кое-кто, прибывший на Оркнейские острова из Дании, путает искусство скальда с ворожбой ворлока. Я хотел подсказать собравшимся здесь именитым мужам, что нельзя обижать вкусившего меда поэзии, обзывая его колдуном. Кем бы скальд не был - мастером, признанным от Миклогарда до Нидароса или учеником.

- Да? Я сам слеплю строки не хуже вшивого русича!

- Слепишь? - прищурился Халли. - В том-то и дело, что ты лепишь, а скальд складывает. Чуешь разницу?

Громко грозил отрок,

В праздности возросший:

Сотворю, де, дреки,

Дайте только древо.

Волк ольхи клыкастый

Глупцу лизнул пальцы.

Не удержит ложки,

Огнь войны не вынет.

Викинги рассмеялись.

"Вот молодец!" - шепнул Сигурд.

Лосси побагровел от злости. Засопел, бросая на исландского скальда взгляды исподлобья.

- Кто еще хочет высказаться? - спросил Торфинн.

- А что говорить? И так все ясно, - махнул рукой Гудбранд из Согнефьорда.

- Пускай конунг огласит приговор, - добавил одноглазый ярл в плаще, заколотом на груди золотым бегущим оленем.

- Что ж, - Харальд Суровый встал, скрестил руки на груди. - Я выслушал и обвинение и защиту. Я услышал слова епископа, внял речам советников. Мой приговор. Хродгейр Черный Скальд невиновен. Вратко из Хольмгарда невиновен. За оговор назначаю Лосси Точильному Камню выплатить виру в размере четверти марки серебра каждому.

Лосси зарычал, но возражать не посмел.

- У кого есть еще просьбы, жалобы? - конунг устало скользнул взглядом по толпе.

Вратко понял, что если промолчит сейчас, то будет мучаться всю жизнь. Непочтительно толкнув Сигурда и увернувшись от лап удивленно охнувшего Гуннара, он выскочил вперед.

- У меня есть жалоба! Я обвиняю! - от волнения у него сорвался голос. Парень захрипел и схватился за горло, закашлявшись.

- Это и есть Вратко из Гардарики? - спросил Харальд.

- Да, мой конунг, - кивнул Хродгейр. - Он из Хольмгарда. После того, как мы выловили его из воды, я назвал его Подарком Ньерда.

- Подарком Ньерда? - усмехнулся правитель. - Хороший хейти. Говори, Вратко из Хольмгарда. Кого и в чем ты обвиняешь?

Новгородец набрал в грудь побольше воздуха.

- Я обвиняю монаха Бернара, в том, что он позволил убить моего отца, купца Позняка из Новгорода. Из-за него началась ссора...

- Это серьезное обвинение, Вратко, - покачал головой Харальд. - Его нужно доказывать.

Парень почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Вот сейчас на смех поднимут, самого обвинят в облыжном доносе... А! Будь что будет!

- У меня нет доказательств. Есть только мои слова против слов монаха, - решив насмерть стоять на своем, начал рассказ Вратко. Он поведал все, с того дня, как Бернар поднялся на борт "Морской красавицы" в торговом городе Волине. Не старался выгородить Позняка, начавшего первым драку. Зато хорошо описал смех германцев, торчащих над бортом, когда сам Вратко свалился в море, и постную рожу монаха, уходящего прочь от толпы, но палец о палец не ударившего, чтобы помочь тонущему.

Выбрасывая злые, но правдивые слова, он не отрывал глаз от лица монаха.

Бернар сохранял бесстрастно-высокомерное выражение. Ни один мускул не дрогнул: он не позволял себе ни гнева, ни насмешки. Неужели так уверен в безнаказанности? Еще бы! Он, по всему видать, приближенный человек епископа, привык при королях, герцогах да князьях ошиваться. Что ему обвинения какого-то мальчишки? Знает, гадина, наверняка, что поверят ему, а не русичу. Одна надежда остается на Елизавету Ярославну...

Вратко остановился и перевел дух. С удивлением он заметил, что все викинги слушали его очень внимательно. Не шумели и не перебивали. Даже вознамерившийся уйти Лосси Точильный Камень задержался, чтобы дослушать до конца.

- Мы выслушали твои обвинения, - кивнул Харальд. - Они весьма серьезны. Но брат Бернар имеет право на защиту. Что ты можешь сказать, святой отец?

Монах дернул плечом.

- Все ложь. От начала до конца. Я не слышал ни о какой "Морской красавице"...

- Вот и зря, - раздался негромкий голос Хродгейра. - Гамбуржца Гуннара знают во всех городах моря Варяжского. И его телохранителя - Дитера из Магдебурга.

- Пусть так. Но на Оркнейские острова я приплыл на корабле хевдинга Модольва Кетильсона по прозвищу Белоголовый. Это могут подтвердить все.

- А я подтверждаю, что выловил парня бултыхающимся с бочонком в обнимку на волнах между Фольстером и Рюгеном. Это как раз по пути из Волина на Хедебю. И он рассказал мне ту же историю. Слово в слово. У меня нет оснований не верить русичу.

- Особенно, если колдуете вместе, - прошипел Лосси.

Его не удостоили даже взгляда.

- Я утверждаю - ничего подобного не было! - отец Бернар не возвысил голос. Говорил все так же ровно и спокойно, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.

- Было! - выкрикнул Вратко, сжимая кулаки. Слезы обиды были готовы брызнуть из глаз. Еще чуть-чуть, и словен кинулся бы в драку - попробуй удержи!

- Не было. Не было... - со снисходительной полуулыбкой покачал головой монах.

Они вперились друг в дружку взглядами и замолчали. У новгородца кровь стучала в висках и алая пелена застилала глаза. Отец Бернар улыбался уголками губ и поглядывал с чувством превосходства. Он не сомневался в своей победе.

Харальд расправил ногтем большого пальца усы.

- Как я понял, свидетелей нет ни у обвинения, ни у защиты, - сказал он неторопливо.

Молчание было ответом. Никто не озаботился подтвердить очевидное.

- Когда земной суд не может решить дело, приходится прибегать к суду небесному, - продолжал конунг. - Пускай Господь разрешит ваш спор.

Викинги переглянулись. Похоже, подобного решения Сурового правителя не ожидал никто из них.

Глава 10. БОЖИЙ СУД

Первым нарушил молчание Торольв, епископ Бирсейский.

- Надо ли понимать, мой король, что вы назначили поединок между этими двумя людьми?

- Божий суд предусматривает не только поединок, - вмешался ярл Торфинн. - Думаю, эти два бойца искусства нам не покажут.

- Я хотел бы напомнить вам, что отец Бернар - священнослужитель. Следовательно, он не обязан брать оружие в руки! - голос епископа зазвенел праведным гневом.

- Я готов и к испытанию огнем! - воскликнул Вратко решительно, хотя отваги он как раз и не ощущал. Наоборот, сердце так норовило скрыться в пятках. Кто он такой, чтобы на божьем суде тягаться с монахом? С Иисуса Христа станется сотворить очередное чудо - одно из тех, о которых рассказывал их уличанский священник. Вот и выйдет Бернар праведником, а он, Вратко, брехуном, хуже пса цепного.

Конунг сверкнул глазами на болтунов, и те быстренько окоротили языки.

- По нашим законам, каждый из них может предложить бойца вместо себя. Так будет даже честнее. Мне и в голову не приходило стравить монаха с купеческим сыном. Это так же смешно, как выставить на петушиных боях две курицы. Предлагайте...

Харальд тяжело опустился на кресло. Хоть он и оставался крепким, как дуб, а пять десятков лет в ларец не спрячешь, дают о себе знать время от времени.

- Кто желает биться на божьем суде за отца Бернара? - спросил ярл Торфинн.

- Я! Я хочу! - заорал Лосси-датчанин. Даже на цыпочки приподнялся от нетерпения.

- Я буду драться за честь отца Бернара! - Светловолосый Модольв Кетильсон шагнул вперед, расправил плечи. Выглядел он гораздо опаснее датчанина. Только кто их знает, северян, на что каждый способен?

- Я выбираю хевдинга Модольва, - твердо проговорил монах.

Суровый конунг кинул, как показалось новгородцу, вполне благосклонно.

- Кто хочет драться на поединке за правду Вратко из Гардарики?

- Я! Нет, я! - почти одновременно выкрикнули Олаф и Асмунд. Посмотрели друг на друга, набычились.

- Я буду драться на божьем суде! - звучно произнес Хродгейр. - Слышали, вы, оба!

Викинги обернулись к предводителю. На их лицах, обрамленных у одного рыжей, а у второго цвета спелой пшеницы бородами, застыли по-детски обиженные гримасы. Отняли у малышей любимую игрушку, и все тут...

- Что скажешь ты, Подарок Ньерда? - спросил Харальд.

- Не знаю... - промямлил Вратко, ощущая, что сам себе готов дать затрещину. Это ж надо! Влез, не спросясь, а теперь из-за него могут убить человека. Причем человека, спасшего словену жизнь. Олаф и Асмунд, конечно, выглядят крепче Черного Скальда - и выше, и в плечах шире, и ладони, что караваи хлеба, но ведь и Хродгейр не зря стал вождем? Наверное, не только за острый язык и мастерство в сочинении вис? Однако, решить, кого из троих отправить на поединок, Вратко не мог. Не поворачивался язык.

- Мой конунг, - скальд прервал затянувшееся молчание. - Этот молодой русич мало знаком с нашими обычаями. Я прошу о праве участвовать в божьем суде для себя, ибо я главный свидетель его правоты. Я свидетельствовал перед конунгом. Позволь мне свидетельствовать и перед богом.

- Это разумно, - поддержал его ярл Торфинн. - Это справедливо.

- Хорошо, - согласился Харальд. - Пусть будет так. распорядись, чтобы подготовили место для поединка.

Сказав это, норвежский правитель встал и направился в дружинный дом, давая понять, что всем пора расходиться.

Божий суд назначили на рассвете. Доброе время, хорошее время. Каким бы богам не молились люди, а начало нового дня почитают все. Поднявшееся над окоемом солнце, податель жизни, не допустит несправедливости. Черное колдовство потеряет силу под его лучами. И людям лучше приступать к бою, посвященному богам, утром, с чистым сердцем и ясными помыслами.

Хродгейр, как и Модольв, остался на подворье ярловой усадьбы. Им предстояло провести ночь в посте и молитвах.

Дружинники Хродгейра, возвращаясь к "Слейпниру" бурно обсуждали предстоящий бой. Олаф и Асмунд быстро забыли обиду и теперь предрекали скорое поражение Модольву. Гуннар качал головой и теребил бороду.

- Конечно, Хродгейр боец, каких поискать, - задумчиво произнес Сигурд, шагая рядом с Вратко. - Немного есть мечников, равных ему, от Халаголанда до Вике. Но и Модольв не так прост. Разное про него рассказывают...

- Между Хродгейром и Модольвом как-то вышел спор, - отрывисто бросил кормщик. - Они не смогли решить его. Все шло к хольмгангу, но... Дело было перед войной с Данией. Черный Скальд не желал нарушать королевский приказ, запрещающий поединки. Он - вождь, а не берсерк. Модольв Кетильсон тоже не стал настаивать, но, поговаривают, у него были свои резоны отказаться от боя. Теперь они оба могут решить сразу два спора - ваш с монахом, нынешний, и свой, старый.

- А из-за чего они поссорились? - спросил Вратко просто, чтобы что-то сказать.

- Зачем мне выдавать чужие тайны? - тряхнул бородой Гуннар. - Спросишь его сам. После. Если Хродгейр сочтет нужным, то ответит.

Они вернулись на стоянку. Норвежцы до поздней ночи жгли костры, шутили и пели песни. Новгородцу же кусок не лез в горло, не говоря уже о веселье. Видя его состояние духа, старый Сигурд хлопнул парня по плечу:

- У нас не принято горевать по еще живым. Удача - девка капризная. Печалью ее не приманить. Вот парни и стараются. А ты, если хочешь, можешь помолиться.

- Кому? - вздохнул Вратко.

- А кому хочешь. Можешь Белому Богу, распятому далеко на юге, а можешь своим богам, которых раньше чтили в Гардарике - Перуну, Даждьбогу...

- Белым Богом ты называешь Иисуса Христа?

- Да. Так его зовут у нас, на севере.

- Боюсь, его уши будут прислушиваться к молитвам Бернара, - вздохнул словен. - Вряд ли он сумеет выслушать двоих.

- Как знаешь, - не нашел что возразить Сигурд. - Может, ты и прав. Я собирался просить помощи у Отца Битв и у Грозы Турсов. Я - человек старый. И привычки у меня тоже старые. Не всем норвежцам понравилось, что Олаф Толстый понаприводил к нам жрецов Белого Бога.

Вратко решил последовать совету. Улегся на пригорке, накрылся меховым одеялом - ночи на Оркнеях, несмотря на лето, стояли прохладные - и принялся молиться. Неторопливо и обстоятельно. Попросил помощи у Иисуса Христа. Почему бы нет? Христианский бог милостив и справедлив. Он не допустит непотребства и накажет виноватого, пускай даже этот виноватый - один из его многочисленных слуг. Потом он помолился Перуну, богу воинов и дружинников, защитников семейного очага и родной земли. После вспомнил и Тора. Бог, скачущий по небосклону в колеснице, запряженной козлами, любит честных бойцов, поскольку сам не задумываясь мчится наказывать воров, убийц и клятвопреступников. В конце концов, парень заснул. Ему не снилось ничего, но несколько раз новгородец просыпался с бешено колотящимся сердцем. Что же принесет завтрашний день?

Наутро на каменистой осыпи, полого уходящей в море, собралась огромная толпа.

О грядущем божьем суде прознали все, прибывшие под знамена Харальда Сурового. Даже те, чьи дреки отдыхали на берегу в двух-трех верстах.

Под строгим надзором ярла Торфинна очертили круг саженей десять в поперечнике. Если бы дело было в Норвегии, то границу круга постарались бы выложить ореховыми прутьями, но здесь, на Оркнейских островах, деревья и кустарник - большущая редкость. Поэтому круг обводили молотом, позаимствованным в кузнице, стоявшей на отшибе за усадьбой местного правителя. Во-первых, молотом куют добрую сталь - и оружие для воинов, и для мастерового люда орудия. Уважение к железу освящено вековой традицией. Без золота человек обойдется, а без железа - нет. Во-вторых, молот - оружие аса Тора, которого и норвежцы, и датчане, и исландцы продолжали уважать и почитать, несмотря на старания христианских священников. Верно говорил Сигурд, Иисус Христос, Белый Бог, конечно силен, если ему столько стран и народов поклоняются, но он далеко. А асы и ваны где-то здесь, неподалеку. Может, в соседнем фьорде отдыхают, а может быть, в ближнем лесочке судят-рядят, как бы им извести племя вероломных турсов?

Ярл с Бирсея замер по одну сторону от священного круга, а назначенные им помощники - ярл Гудбранд из Согнефьорда, ярл Сигни из Вике и ярл Магнус из Годорда, что в Исландии, - встали по трем другим сторонам. Ждали только конунга.

Черный Скальд застыл, подставив щеки несмелым солнечным лучам. У его ног лежали щит и меч. Полуприкрытые веки делали Хродгейра похожим на сторожевого пса, отдыхающего на крыльце - вроде бы и спит, но все примечает и никого чужого не пропустит. Напротив него хевдинг Модольв улыбался невесть чему в белые усы, потирая крепкие ладони. Поединщики не надели ни кольчужной рубахи, ни кожаных курток, обшитых пластинками железа или бронзы. Божий суд, есть божий суд, как объяснил Сигурд. Тем паче предстоял бой до первой крови, не до смерти.

Вратко с замиранием сердца ждал начала поединка. Пальцы его помимо воли гладили деревянные ножны. Утром, отправляясь на берег, Хродгейр подарил новгородцу настоящий боевой нож. "На удачу, - сказал скальд. - Верю, она не изменит нам." Впервые в жизни молодой словен понял, что хочет научиться драться. С оружием и просто голыми руками. Не так, как дрались мальчишки на их конце Новгорода, а как дерутся решительные и безжалостные воины. Мужчина должен уметь постоять за себя. Пусть он всего-навсего купеческий сын и княжим дружинником ему не стать никогда. Но уметь защитить себя, свою семью, своих друзей, свою землю должен каждый...

Толпа заволновалась и расступилась.

Появился Харальд Суровый в окружении ближних хирдманов - как на подбор, широкоплечих и высоких, неторопливых и спокойных. С ним вместе прибыли епископ с кучкой священнослужителей, среди которых выделялся отец Бернар, несколько ярлов из Исландии и Норвегии, скальд Халли Челнок и... Вратко не поверил своим глазам... Мария Харальдовна или, как уважительно именовали северяне своих жен и дочерей, Мария Харальдсдоттир. Вот уж, по мнению Вратко, нечего было девушке делать на поединке. Впрочем, если родной отец дозволяет, то кому запрещать?

Конунг встал спиной к восходу, так, чтобы солнце не слепило глаза, скрестил руки на груди - видно, это его излюбленная поза - сказал негромко:

- Хорошее утро для схватки. Господь наш, похоже, благосклонен к кому-то из бойцов.

Епископ немедленно перекрестился и забормотал "Pater noster, qui es in c?lis..."

- Перед началом, - продолжал Харальд, - скажи-ка нам, Халли, что-нибудь не скучное.

Исландский скальд, еще более опухший чем вчера - или пил до утра и не выспался? - почесал кустистую бороду, откашлялся, одернул грязную куртку. Хорошо, хоть сморкаться не стал, как давеча.

- Если ты, Харальд-конунг, желаешь услышать вису, вдохновляющую бойцов, то вряд ли твое желание осуществится... Но вису я все-таки скажу. Красивое сегодня утро. Небо синее, как глаза Фрейи, бойцы опытные и умелые один другому под стать, мечи у них добрые, из хорошей стали, лучшими кузнецами сработанные. И все бы хорошо, да только мне не в радость следить за ратным поединком. Ибо...

Лед кольчуги высверкнул

Славно. Вышло весело.

Брашна брани радуют

Брег залива распрею.

Молодцы не голодны,

Солнце идет к полудню.

Мне ж сомненье, праздному.

Манит время трапезы.

- Ай, да Халли Каша! - выкрикнул кто-то из толпы. - Все не наестся никак!

- Ты подобен йотуну из Муспелльсхейма! - воскликнул конунг, качая головой. - Тому, кто ел наперегонки с Локи и обыграл Отца Лжи!

- Разве я многого прошу? - потупил взор скальд. - Жареный поросенок, бочонок пива, вдосталь хлеба...

- Клянусь моим мечом, - нахмурил брови Харальд. - Сегодня ты скажешь еще одну вису. И посвятишь ее жареной свинье, которую подадут к столу. Но берегись, если мне не понравится! Я прикажу тебя загнать в воду и не пускать на берег, пока твоя задница не обрастет травой, как днище купеческого кнарра.

Халли притворно вздохнул.

- Будет тебе виса, Харальд. Я слишком дорожу своей задницей. Люблю ее и берегу. Держу в холе, как самый быстроходный дреки.

- Поглядим.

Конунг отвернулся от дурачащегося скальда. Он его больше не интересовал.

- Во имя Господа нашего, начинайте!

Поединщики вступили в круг.

Оба двигались с грацией диких зверей. Хищники, смертельно опасные не только для добычи, но и для таких же, как и они сами.

Сходились без спешки, без суеты. Оценивали друг друга внимательными взглядами.

Никто не спешил начинать бой.

И правда, к чему спешка?

Зрители молчали. Вратко, так тот вообще боялся дышать, чтобы ненароком не закашляться и не отвлечь Хродгейра. Даже чайки, вроде бы, прекратили бестолково носиться над бугрящейся волнами поверхностью моря и орать на своем, чаячьем языке.

Гнетущая тишина накрыла побережье.

Так бывает перед грозой. Звери, птицы чувствуют приближение непогоды и замирают в ожидании бури.

И она грянула.

Модольв ударил первым. Сверху, наискось, справа налево.

Хродгейр не дрогнул. Поймал клинок хевдинга на край щита, отклонил в сторону. Ударил сам. По-над землей, по ногам.

Светловолосый отпрянул, рубанул еще раз в голову. Не похоже было, что он желает биться до первой крови. Скальд поймал чужой меч на крестовину, толкнул от себя. Упреждая попытку Модольва стать затылком к солнцу, пошел вправо приставным шагом.

Они обменялись еще несколькими ударами. Без особого успеха.

Клинок Кетильсона сколол длинную щепу со щита Хродгейра. Скальд же достал рукав соперника.

Толпа ахнула, одновременно выдохнув - не один словен, оказывается, затаил дыхание, но Модольв, отскочив, высоко поднял руку, выставляя ее на всеобщее обозрение. Остро отточенная сталь ровнехонько разрезала небеленое полотно, но не тронула плоти.

Сигурд крякнул, а Гуннар пробормотал сквозь зубы длинное ругательство.

Вновь бойцы закружились по светлым камням, стараясь поймать друг друга на оплошности. Мечи то звенели, сталкиваясь, то вязко ухали, ударяя в щиты. Вратко заметил мокрое пятно, расплывающееся у Хродгейра между лопаток, но двигался скальд легко, не выказывая признаков усталости. Хевдинг не отставал от него.

Ни один из поединщиков не надеялись на одну только грубую силу. Оба полагались скорее на ловкость и выносливость, но тяжелые удары Модольва все же нанесли большой урон щиту Черного Скальда. Еще немного, и развалится на полешки, которыми хорошо очаг растапливать, но уж никак не защищаться в бою.

Еще один удар Хродгейра зацепил штанину светловолосого хевдинга.

Вратко привстал на цыпочки и вытянул шею, выглядывая - не проступит ли кровавое пятно? Нет, видно хорошо молился отец Бернар за своего поручителя. И в этот раз сталь не соприкоснулась с кожей.

А тем временем Кетильсон толкнул противника щитом. От души толкнул, целя окрайком в подбородок.

Зрители недовольно загудели.

Ярл Торфинн поморщился.

- Что это они? - повернулся Вратко к Сигурду.

- Нехорошо, не по правилам, - скривился старик, будто сплюнуть хотел.

- Что ж не остановят?

- Они в кругу. Вольны делать все, что захотят, - объяснил викинг. - Хотя того, кто выиграет не честно, будут мало после уважать. Да видно, Белоголового это мало заботит.

Модольв дважды попытался достать Хродгейра по ногам, а потом снова ударил щитом. Только скальд на этот раз оказался готов к подлости. Подтолкнул иссеченный щит хевдинга снизу, да так, что тот на мгновение заслонил хозяину лицо. Прежде, чем тот успел отскочить, косо полоснул поперек живота.

- Вышло! - не своим голосом заорал Олаф, изо всех сил хлопая Асмунда по плечу.

Конечно, в битве, где сходятся дружина на дружину и войско на войско, Кетильсон только рассмеялся бы в лицо врагу и продолжил бой, а может, даже и победил бы - в жизни всякое бывает, - но стремительно покрасневший разрез на рубахе не оставил места для сомнений.

- Победа за Хродгейром Черным Скальдом! - провозгласил ярл Торфинн и его голос, привыкший перекрикивать грозу и рев волн, услыхали все, даже те, кому не хватило места в первых рядах, кто едва ли не подпрыгивал в тщетной попытке рассмотреть священный круг и поединщиков.

Белоголовый понуро отвернулся, чертя мечом дорожку по гальке. На его лице смешались ненависть и разочарование.

Скальд улыбнулся, ощерив крепкие зубы. Поднял клинок, устремив его закругленный конец к солнцу. Грудь викинга вздымалась высоко, но ровно.

Все взгляды устремились на Харальда.

Вот сейчас он объявит подтвержденное божьим судом решение.

"И пусть кто-то попробует тогда..." - подумал Вратко.

Конунг набрал в грудь воздуха, открыл рот...

Мария Харальдовна вскрикнула подраненной птицей, закатывая глаза:

- Кровь! Вижу кровь и воронов! Много!

Она запрокинула голову, выгибаясь так, будто кто-то невидимый схватил девицу за косу, упираясь коленом меж лопаток. Из горла королевны вырывался уже не крик, а хрип, преходящий в стон.

Хирдманы правителя на мгновение растерялись. а когда кинулись на помощь, то опоздали - Харальд подхватил падающую навзничь дочь, бережно уложил на каменную крошку.

Воины и челядь качнулись было к ним, но грозный рык седого ярла с багровым шрамом на щеке: "Прочь, недоумки!" заставил любопытных отшатнуться.

- Расходитесь! Ну же! - подоспел на помощь конунгу и ярл Торфинн.

Хирдманы пришли наконец в себя и, развернувшись к толпе лицом, дружно потеснили ее, образовывая свободный круг шагов шесть-семь в поперечнике.

Вратко не помнил, как оказался рядом с Хродгейром. Ни одному из викингов не пришло в голову ступить внутрь священного круга даже теперь когда бой окончился, но словен плохо знал здешние обычаи и был к тому же сыном купца, а не воина.

Мария глухо стонала, выгибаясь на земле. Ее затылок лежал на заботливо подставленной ладони отца, но каблучки сапожек чертили глубокие борозды в щебне. По телу королевны волнами пробегали судороги, рот беззвучно открывался. Она будто бы вела с кем-то спор: умолял и грозила, отвечала и задавала вопросы.

- Сейдр, - прошептал Черный Скальд, думая, что его никто не слышит. - Я видел подобное раз в жизни...

- Что такое сейдр? - немедленно дернул скальда за рукав Вратко.

- Волшебство! Она прорицает... - ответил Хродгейр. И вдруг невесть с чего разозлился. - Ты зачем здесь? А ну пошел...

- Не пойду! - уперся новгородец. - Вдруг помощь...

- Какая помощь?! Много возомнил... - Воин замолк под бешено-злым взглядом Харальда.

Епископ Торольв протолкался через строй хирдманов - остальных монахов не пропустили - и приблизился к конунгу, опустился на колени, пытаясь прижать к губам Марии серебряный крестик. Она не сопротивлялась, но крупная дрожь, сотрясавшая тело королевны, мешала священнику осуществить благой замысел. Тогда отчаявшийся епископ возвел очи к небу и забормотал молитву.

Вратко упрямо повторил:

- Я хочу помочь!

- А я тебе говорю: убирайся, пока цел! - чуть громче, чем следовало приказал Хродгейр. - Не лезь конунгу под руку!

Словен запоздало испугался, посунулся назад, стараясь скрыться за широкими плечами Черного Скальда.

Но Харальд уже смотрел на него. Смотрел в упор, но казалось, что видит душу насквозь. Стальной взор правителя лишал воли, сковывал руки и ноги. Парень замер, забыв завершить начатое движение.

- Подойди сюда, скальд!

Хродгейр и Вратко шагнули вперед одновременно. Переглянулись недоуменно. Кого из них звал владыка?

- Оба! - хрипло рявкнул конунг. - Если можете что-то сделать, делайте!

Черный Скальд растерянно замялся, переступая с ноги на ногу. Словена, напротив, точно под зад коленом кто-то дал. Он кинулся на зов, падая на колени, и последние пару шагов проехался по щебню, разодрав в клочья добрые порты и свезя кожу до крови.

Без всякой почтительности, парень оттеснил Бирсейского епископа, сжал пальцами виски Марии Харальдовны, касаясь мозолистой, как у матерого викинга, ладони конунга. Зашептал, запинаясь от волнения:

- Навьи виденья,

Призраки мерзкие,

Черные чары,

Прочь убирайтесь

Тропою тресковой

В северный край,

Черту вечной ночи...

Здесь вы не в радость!

Читая вису, он боялся оторвать взгляд от лица королевны, кожей ощущая разлитую вокруг надежду, густо замешанную на недоверии пополам с досадой. Влез, мол, чужак, неуч, невежа... Епископ и вовсе пульсировал ненавистью, которую сдерживал лишь страх перед конунгом. А то бы он показал, что бывает с творящими волшбу пред светлыми очами церковного иерарха!

Одно томительное мгновение сменялось другим.

Сердце колотилось в груди, словно родное новгородское било, сзывающее честной люд на вече.

Мария выдохнула и обмякла. Тут же задышала размеренно, хотя и тяжело, будто бегом на гору взобралась. Судороги больше не терзали ее, сомкнулись посиневшие губы.

- Ты сотворил чудо, скальд из Гардарики... - еще не веря в случившееся, проговорил Харальд.

- Ave, Maria, gratia plena... - затянул епископ, истово крестясь.

Веки королевны дрогнули, поднялись. В них плескался ужас, подобный ревущему шторму в датских проливах.

- Я видела... - прошептала она. - Видела...

- Что ты видела? - понизив голос, наклонился к ней Харальд.

- Беда грядет... - девушка попыталась сесть, но не сумела даже поднять головы.

Конунг подхватил ее и усадил, с трогательной нежностью поддерживая за плечи.

Священник продолжал молитву:

- ...Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostr?...

- Беда грядет... - повторила Харальдовна.

- Что за беда?

Мария покачала головой:

- Вели всех отослать.

"Вот истинная дочь конунга! - подумал Вратко. - Все правильно. Лишние уши ни к чему. А то потом слухи пойдут, кто-нибудь наврет с три короба, кто-то попросту перепутает..."

Словен поднялся, зашипев сквозь зубы от боли в содранных до мяса коленках.

- Все слышали? - поднял голову Харальд.

- Расходитесь! Расходитесь! - перекрывая гул толпы, радующейся чудесному исцелению королевны, закричали ярлы и хирдманы.

Черный Скальд кивнул новгородцы - пошли, дескать, со мной, перемолвиться надо.

- Эти двое пусть останутся, - внезапно проговорила Мария.

- Это еще что за... - нахмурился конунг.

- Так нужно, - ничего не пояснив, отчеканила девица. И голос вроде бы слабый после перенесенной напасти, а, поди ты, поспорь.

Даже конунг, прозванный Суровым, не решился возразить. Махнул рукой Хродгейру и Вратко - оставайтесь.

Глава 11. БРОГАРСКОЕ КОЛЬЦО

Медленно, как бы нехотя, воины расходились. Тщательно скрывая обиду, покидали берег ярлы и верные советники норвежского конунга. Хирдманы Харальда отошли шагов на десять и застыли с невозмутимыми лицами. Вот уж в ком нет любопытства. Одно лишь повиновение приказам вождя. Надо будет, так и в огонь сиганут, не раздумывая.

Вскоре подле конунга и королевны остались лишь Вратко с Черным Скальдом, ярл Торфинн с епископом Бирсейским, да Халли Каша. Здешнему ярлу Харальд разрешил присутствовать - нет ничего достойного, если гость прогоняет хозяина на его же земле, а церковному владыке никто не решился указывать, что делать. Надо думать, божий человек никогда не помешает, а то и подскажет мудрым советом, если нужда приспеет. А исландского скальда никто вроде бы и не заметил. Умел, если было нужно, становиться невидимым. Вроде бы и есть, а в то же время и нет его.

Харальд-конунг сидел туча тучей, того и гляди молнии из глаз вырвутся, но молчал.

Мария Харальдовна продолжала тяжело дышать и промокала вышитым рукавом испарину, проступившую на лбу. Так бывает, если отступает страх или предельное напряжение сил сменяется покоем.

- Что ты видела, дочь моя? Говори! - вроде бы и ласково, но весьма бесцеремонно поинтересовался епископ Торольв.

Девушка глянула на него с опаской и недоверием.

- Не бойся, говори, - обнадежил ее Бирсейский прелат. - Я - лицо духовное...

- Я не боюсь, - отчеканила Мария и попыталась подняться, но тяжелая отцовская рука удержала ее.

- Сиди. Говори. Мы слушаем. - Каждое слово конунга падало, словно удар меча по вражеским шлемам.

- Я видела... - вздохнула королевна. - Я видела наши корабли, отплывающие с Оркнейских островов, всю рать, несметную силу... Они выходили в открытое море, раздув цветные паруса, но каждый дреки был облеплен воронами. Огромными, толстыми воронами. Каждый величиной с орла. Они молча сидели на щитах и на штевнях, на мачтах и на бортах. И не могли взлететь от сытой тяжести. Так, будто бы вдосталь наелись мертвечины на бранном поле...

Епископ перекрестился.

Торфинн покачал головой:

- Возможно, это добрый знак. Корабли - наши. И вороны сыты. Значит они кормились на трупах наших врагов.

- Нет! - отчаянно замотала головой девушка. - Дурной знак. Я знаю. Я чувствую! Я еще видела.

- Что? - еще сильнее нахмурился - хотя, куда уж больше? - Харальд. - Что ты видела?

- Скалу. Огромную серую скалу. Она торчала из моря, словно рука со сжатым кулаком. Нет! Не из моря! Из тумана. Вокруг плескался белесый, стылый туман. Он скрывал подножье скалы, он клубился вокруг нее, напоминая Северное море в самый страшный шторм. Только медленно и вязко ходили волны молочной завесы...

Вратко живо представил себе ту каменную громадину, на которой сидели накилеви, едва не угробившие дружину Лосси-датчанина, да и людей Хродгейра заодно.

- На верхушке скалы сидела женщина, - продолжала Мария. - Высоченная, плечистая под стать самому сильному викингу. Рукава ее рубахи развевались по ветру. Я не запомнила ее лица. Только глаза, горящие угольями во мраке и седые космы, торчащие, как щетина вепря. Она смеялась. Она пела. Она махала рукавами...

Ярл Торфинн сжал кулаки. Епископ побледнел и забормотал молитву, часто крестясь. Вратко почувствовал мороз между лопаток.

- Она кричала, тыча пальцем в сторону наших кораблей: "Вот плывет волчья сыть, воронье яство! Никто не вернется обратно! Саксонские мечи и стрелы успокоят вас навеки! Славно же попируют моя свита..."

- Хель... - прошептал Торфинн и умолк под яростным взглядом церковника. Языческих богов и божков Бирсейский епископ на дух не переносил, даже от одного только упоминания впадал в гнев.

- Это сам Искуситель в облике людском! - загремел священник, поднимая крест над головой. - Вот знак свыше! Молитесь, дети мои! Молитесь и кайтесь! Господь Бог наш всесилен и милостив!

- Да помолчи ты хоть чуть-чуть! - зарычал Харальд. Повернулся к дочери. - Продолжай. Что еще видела? Какие знамения?

- После я видела битву кровавую. Гордо вился "Опустошитель земель", но падали воины, его защищающие. Падали один за другим, щедро напитывая чужую землю горячей кровью. И слышался над полем боя хохот злой великанши. И карканье воронов, спешивших на поживу.

Плечи конунга опускались, словно под непосильным грузом.

- А еще я видела скальдов, громко выкрикивающих стихи. Они вселяли мужество в сердца сражающихся. И "Опустошитель земель" выровнялся, пошел вперед. Щиты викингов ударили в щиты хускарлов графа Гарольда Годвинссона. И началась сеча... Дальше видение сменилось...

- Кто? Кто победил? - не выдержал Харальд.

- Я не видела. Знаю только: что-то важное, от чего зависит наша победа, скрывается здесь, на Оркнеях. Но дастся оно в руки лишь истинному скальду.

- Я сам скальд! - расправил плечи конунг. - Нужно срочно искать это? Да, а что это за вещь? Амулет? Сокровище? Человек? Нелюдь?

- Не знаю, - покачала головой Мария. - Я лишь видела место. Вересковые пустоши и пологий холмы. Камни, поставленные стоймя один подле другого. Темный лаз, уходящий под землю...

- Ты знаешь, где это, Торфинн? - прервал ее рассказ правитель.

- Врать не буду... - задумчиво отвечал ярл. - Судить наверняка не берусь...

- Сдается мне, я догадываюсь, что это за место, - вмешался исландец.

- Я еду туда немедленно! - Харальд отпустил дочь, пошатнувшуюся без его поддержки. Чтобы не упасть, она оперлась рукой о щебень.

- Нет, батюшка. Нет, великий конунг! - воскликнула Мария.

- Мой конунг, прости неразумного, но ты должен оставаться с войском, - поддержал ее Торфинн.

- Ибо негоже показывать верным людям, верующим в Господа Бога нашего, что в сердце их вождя зародилось сомнение, - проговорил епископ. - Сомнение настолько сильное, что поиск языческого амулета может заменить ему молитву и разговор с Богом.

- С чего ты взял, что это языческий амулет? - конунг медленно выпрямился. Он возвышался над священником, словно дуб над осиной, и на столько же превосходил телесной мощью.

- Что еще может показать видение, вызванное колдовским мороком? - без тени страха, звенящим от праведного гнева голосом отвечал прелат. - Кто знает, кем был наведен это морок? Не этой ли языческой собакой? - он, не смущаясь, указал пальцем на Вратко.

- Он - не колдун! - вступился за парня Черный Скальд.

- Само собой, не колдун! - весело поддержал его Халли. - В заднице не кругло! Чтобы настоящим ворлоком стать, нужно высохнуть и скрючиться, разбирая руны.

- Ты откуда знаешь? - опешил Харальд.

- Мне многое ведомо, все я провижу... - ухмыльнулся скальд.

Вратко так и не понял, почему конунг не отвесил ему подзатыльник. Ведь и руку уже занес! Но ладонь правителя зависла на полпути.

- Ну, хорошо... - хриплым голосом произнес он.

- Прошу вас, мой король, опомнитесь! - зачастил епископ. - Ради памяти вашего брата, короля Олафа, прозванного Святым за заслуги перед христианской церковью! Именем Господа нашего, Иисуса Христа, святой Девы Марии! Одумайтесь, ваше величество, иначе мне придется принять меры!

Харальд медленно шагнул к прелату, потянул огромные ладони и сграбастал его за грудки. Черная ткань затрещала под пальцами конунга, привычного и к мечу, и к веслу.

- Ты вздумал пугать меня, святоша?

- Нет, но если...

- Ты ставишь мне условия? Ты? Мне? Да знаешь ли ты, святоша, что я могу отправить гонцов к брату своему Изизлаусу Ярицлейвсону? И через полгода меня будут исповедовать и причащать кенугардские монахи? - Как следует встряхнув Бирсейского иерарха, прорычал Харальд.

Епископ держался невозмутимо, хотя его голова болталась на шее так, что казалось - вот-вот оторвется. Когда конунг отпустил его, священник тщательно расправил сутану, проговорил с достоинством:

- Прошу простить меня, ваше величество... - В его голосе звучало смирение, но Вратко видел, как дрожат жилы на шее старика. Покорность давалась епископу неимоверным усилием воли. - Я был не прав. Я проявил горячность, недостойную служителя римской церкви. Вы вправе наказать меня. И я сам, не дожидаясь примерного наказания, наложу на себя епитимью...

Харальд хрипло дышал, сжимая и разжимая тяжелые кулаки. Наверное, больше всего ему сейчас хотелось стукнуть чванливого старика по темени, вгоняя по колено в прибрежный щебень. Но он не стал бы верховным правителем, если бы не умел себя сдерживать.

- Я больше не гневаюсь. - Сказал конунг, отворачиваясь. - И я не буду наказывать тебя или изгонять. Иди. Иди и постарайся пару дней не попадаться мне на глаза.

Епископ осенил его крестным знамением и удалился, шагая торжественно, будто на богослужении. Никто не посмел бы обвинить его в трусости.

- Так, - Харальд обвел взглядом оставшихся. - Где это место и почему я не могу туда пойти?

- Это совсем недалеко отсюда, мой конунг, - ответил Халли Челнок. - Местные жители называют эту постройку Брогарским кольцом. Они считают, что некогда здесь обитал злой йотун-людоед, и это - остатки его жилища.

- Йотун? - нахмурился правитель. - Что за бабьи сказки?

- Так говорят люди, - поддержал скальда ярл Торфинн. - Может быть, и врут.

- Я обошел моря от южных до северных. Я видел арапов, рожденных жаркой пустыней, и финнов, которые не знают лета. Но йотунов я не видел никогда!

- Позволь сказать, мой конунг, - учтиво поклонился Хродгейр.

- Говори!

- До недавнего времени я не верил в накилеви. Считал их досужими выдумками.

- И что ты хочешь этим сказать, скальд?

- Мир меняется. Уходят старые боги, приходят новые. Как знать, если в наших краях позабудут аса Тора, достанет ли сил у Белого Бога противостоять вражеской рати, когда наступит Рагнарек, конец света?

- Крамольные речи ведешь, скальд, - хмыкнул в бороду Харальд. - Твое счастье, что епископ ушел. Не то наслушался бы я...

- А ты не его слушай, конунг, нас слушай, - встрял Халли. - Неужто мы, скальды, меж собой не договоримся?

- Что-то много нынче скальдов развелось. Стихи слагать есть кому, а вот воевать... - пробурчал правитель, но складки на его лбу уже разгладились, стал мягче взгляд.

- Мы и бранного пира не чураемся, и за столом впереди других! - подмигнул исландец.

- Ладно. Доберемся до Англии, поглядим, какие вы удальцы. Что вы сейчас от меня хотите, неуемные? - совсем по-стариковски вздохнул конунг.

- Отец! - Мария вскочила на ноги, но едва не упала, покачнувшись от слабости. Хродгейр поддержал ее под локоть.

- Говори уж...

- Мы отправимся туда. К Брогарскому кольцу.

- Кто это - "мы"?

- Я, Хродгейр Черный Скальд и Вратко из Гардарики.

- Втроем? Ну, уж нет!

- Я пойду с ними, - почесал бороду Халли Челнок. - А то как иначе они найдут Брогарское кольцо?

- И я пойду, - развернул плечи ярл Торфинн.

- Нет. Ты не пойдешь, - отрезал конунг. - Хоть и хотел бы я...

- Я возьму столько людей из моей дружины, сколько нужно, - сказал Хродгейр. Он по-прежнему поддерживал королевну, которая и не думала протестовать.

- Четверых, самых надежных, - согласился Харальд. - Ну, и хольмгардца своего не забудь...

- Не забуду, мой конунг. Он приносит удачу, - улыбнулся Черный Скальд.

- И не будет помехой, если он метким нидом пригвоздит к месту какого-нибудь йотуна. Желательно пожирнее, чтобы каждому нашлось куда воткнуть меч! - взмахнул кулаком исландец.

- Мы прямо сейчас поедем? - встрепенулась Мария.

- Куда ты сейчас поедешь? - покачал головой Харальд. - Завтра поутру.

Конунг нахмурился лишь слегка, но почему-то у всех пропала охота спорить. Да и была ли она? Разве что у королевны, стремящейся в неведомое место за помощью, о которой знала лишь одно - она должна быть. Или у Халли-исландца, вступавшему в пререкания по поводу и без повода. Сам Вратко счел приказ конунга правильным. Не годится отправляться в дорогу сломя голову, не подготовившись. Как говорится, спешка нужна лишь при ловле блох.

Прав был тот купец, который говорил, что урманы ездят верхом только туда, куда не могут доплыть на лодке. Да и то предпочитают добираться на своих двоих - пускай и дольше, зато надежнее. Олаф с Асмундом долго отнекивались, когда им предложили усесться на спины низкорослых северных лошадок. Их можно понять. Вратко, частенько ездивший верхом на родине, сам опешил, когда увидел, на кого ему предстоит вскарабкаться. Что это за кони - ростом чуть выше теленка? И смех, и грех. Мохнатые, гривастые, злые - каурый жеребец все время прижимал уши, так и норовя достать зубами если не ляжку седока, то хоть круп вороного. Новгородцу пришлось пару раз как следует дать ему по зубам удилами, после чего конек присмирел. Надолго ли?

Ехали без седел, охлюпкой. Спины лошадей попросту застелили толстыми тряпками. Впрочем, рысца у местных лошадок оказалась мягкая - не растрясет. Да еще приходилось поджимать ноги, чтобы не черкать пятками по жесткой короткой траве. Особенно мучался Олаф, которого батюшка с матушкой ростом не обделили.. Он несколько раз порывался соскочить на землю и пойти дальше, ведя коня в поводу, но язвительные шуточки Асмунда, страдавшего лишь немногим меньше, заставляли его сдержаться.

Кроме двух своих лучших бойцов, Хродгейр взял в дорогу Рагнара по прозвищу Щербатый, худого, костлявого мужика зим сорока от роду, про которого говорили, что он, мол, двужильный, может грести дольше всех и не показывать усталости. Четвертым ехал Бедвар, чья кличка Длиннорукий была, на взгляд Вратко, полностью оправдана, ибо кулаки этого бородача со светлыми, как льняная кудель, волосами, свисали, и вправду, едва не до колен.

Они выехали вскоре после рассвета, и Халли предполагал поспеть к полудню.

Исландец возглавлял цепочку всадников, поглядывая на одному ему ведомые приметы. Новгородец не уставал удивляться - как можно находить дорогу среди вересковых пустошей? Здесь не было ни рощ, ни одиноких деревьев, ни запоминающихся скал или оврагов. Солнце вначале грело левую щеку, потом начало светить в затылок. Парень от нечего делать рассматривал длинную тень - свою и конскую. Тогда ему казалось, будто едет он на диковинном коньке-горбунке.

Мария Харальдовна вначале поддерживала учтивую, ни о чем, беседу с Хродгейром - расспрашивала его, где бывал скальд, что видел, но ответы слушала в пол-уха. Да и то, отец ей наверняка столько понарассказывал о походах в Миклагард, о службе тамошнему императору, о побережьях Средиземного моря - чудесных островах, населенных латинянами и греками, где никогда не бывает снега, а урожай на полях собирают дважды в год, где растут всяческие диковинные ягоды, которые на Русь привозят только сушеным и можно лишь догадываться, какими они бывают, недавно снятые с ветки. После историй Харальда-конунга приключения Хродгейра-скальда должны показаться скучными и неинтересными. Ну, в Бирку сходили, ну, три года назад путешествовали в Свальбард, где охотились на страшных зверей с двумя зубами, торчащими изо рта вниз, на медведей, обросших не бурой, как обычно, а снежно-белой шерстью, и таких огромных, что встав на задние лапы возвышались над самым рослым воином на два аршина. Сам Вратко подобные рассказы слушал бы и слушал... А вот королевна кивала невпопад, задавала вопросы вовсе не те, которые следовало задавать человеку заинтересовавшемуся.

Потом она и вовсе замолчала. Задумалась.

Не желая отвлекать девушку, притих и Черный Скальд.

Над поросшими вереском холмами звенела тишина, нарушаемая конским дыханием да глухим стуком копыт. Даже Олаф с Асмундом устали подтрунивать друг над другом, посерьезнели, надо и не надо проверяли, как ходят мечи в ножнах.

Вратко под размеренный шаг каурого мало не задремал. Начал клевать носом и встрепенулся услышав пение.

Пела Мария Харальдовна. Голос ее звучал негромко и чуть хрипловато, старательно выводя заунывную мелодию. Вратко, поднаторевший в урманской речи, разбирал почти все слова. Во всяком случае, мог понять, о чем идет речь. Такие песни впору петь над телами павших героев. Хотя раньше, до прихода на Русь византийских монахов, на похоронах считалось достойным петь и веселиться.

Но, видно, невеселые думы одолевали королевну. Вот она и грустила, нагоняя тоску и на остальных:

- Соткана ткань

Большая, как туча,

Чтоб возвестить

Воинам гибель.

Окропим ее кровью.

Накрепко ткань,

Стальную от копий,

Кровавым утком

Битвы свирепой

Ткать мы должны.

Сделаем ткань

Из кишок человечьих.

Вместо грузил

На станке черепа,

А перекладины -

Копья в крови.

Гребень - железный,

Стрелы - колки.

Будем мечами

Ткань подбивать.

Хьяртримуль, Хильд,

Саннгрид и Свипуль,

Мечи обнажив,

Начали ткать.

Сломятся копья,

Треснут щиты,

Если псы шлема

Вцепятся в них.

Мы ткем, мы ткем

Стяг боевой.

Конунгу вслед

Пора нам скакать.

Гендуль и Гунн

За ним помчались,

Кровь на щитах

Увидят они.

Мы ткем, мы ткем

Стяг боевой.

Рвутся вперед

Смелые воины.

Конунга жизнь

Мы защитим, -

Нам выбирать,

Кто в сече погибнет.

Ирам готов

Горький удел.

Память о нем

Вечною будет.

Соткана ткань.

Поле боя в крови.

О мертвых по свету

Молва прошумит.

Страшно теперь

Оглянуться. Смотри!

По небу мчатся

Багровые тучи.

Воинов кровь

Окрасила воздух, -

Только валькириям

Это воспеть!

Мечи обнажив,

На диких конях,

Не знающих седел,

Прочь мы умчимся...

- Эту песню сложили здесь, на Оркнеях, - тихонько проговорил Халли Челнок, отстав так, чтобы его конь поравнялся с каурым жеребцом Вратко. - Валькирии мчат на поле битвы при Клонтарве. Ирландцы дали нам тогда хороший урок мужества. Несмотря на гибель своего конунга, они стояли насмерть и сбросили наш хирд в море... Тогда много славных воинов отправилось пировать в Вальхаллу. Там был и мой дед тоже. Никто никогда не говорил мне, будто бы он побежал с поля боя. Даже мертвый он упал лицом вниз, вытянув руку с топором вперед, стараясь достать врага.

- Зачем она вспомнила эту песню? - недоуменно проговорил словен.

- Боюсь, Харальдсдоттир рассказала нам далеко не все, что увидела. Да... Мы-то что? Она боялась расстраивать конунга. Чует мое сердце, ничего хорошего из этого похода не выйдет.

- А если мы найдем ту вещь, о которой она говорила?

- Тогда все может пойти по-другому. Если на то будет воля Отца Битв.

Исландец вздохнул и стукнул пятками конька. Тот тряхнул головой и взбрыкнул. Халли смешно покачнулся, выказывая неумение ездить верхом, но не свалился. Вратко долго смотрел на пегий круп его коня и думал о превратностях судьбы. Вот уж воистину: "О мертвых по свету молва прошумит..." А живым останется скорбеть и корить себя, что слишком мало сделали для своих погибших товарищей...

У новгородца начали уже побаливать ноги с непривычки, когда на дальнем холме показались, словно зубы дракона, серые, изрытые дождем и ветром, стоячие камни.

- Вот оно - кольцо Брогарское! - воскликнул Халли Челнок. И продекламировал, со смаком выговаривая слова:

- Кость исконна, каменна,

Скал оскал диковинный

В круг трудами сгрудило

Рук ли врага торова?

Мудрый думу думает,

Дивну видя невидаль,

Тут ли турса хижина?

Тужится домыслиться.

- Нам туда? - Хродгейр спросил то ли Марию, то ли исландского скальда.

- Туда, - кивнул Халли.

- Нет! - покачала головой королевна. - Нам не туда! Дальше. Я чувствую.

- Куда дальше? - удивился исландец.

- Туда! - неопределенно махнула рукой на восход Харальдовна.

- Возвращаться? - удивился Хродгейр.

- Там же нет ничего! - с сомнением проговорил Халли Челнок.

- Есть! - с уверенностью ответила девушка.

Черный Скальд потер бороду, пожал плечами.

- Коли надо, можем и поехать...

- Давайте для затравки хоть в кольцо заглянем, - просительно сказал Халли. Вратко почувствовал, что исландцу нравятся здешние места и он думает, что, быть может, никогда и не вернется на Оркнейские острова - война есть война.

- Я бы тоже поглядел, - поддержал новгородец скальда. - Вреда не будет...

- Уважила бы гостя, Мария Харальдсдоттир, - тут же подхватил Халли. - Виданное ли дело - скальд из самой Гардарики! Ему любопытно на жилье йотуна посмотреть. Поди в ихних лесах такого днем с огнем не сыщешь.

- Некогда... - королевна нахмурилась.

- Хоть одним глазком. Видишь, парень просил бы, да робеет.

- Ладно! Но быстро! - она стукнула коня пятками и порысила вперед. Холодный ветер, пробегающий над вересковой пустошью, трепал прядь волос выбившуюся из-под ее платка.

Гигантские камни, устремленные в синее, подернутое полосами стремительно летящих облаков, небо, приближались. Рытвины и трещины, блеклые пятна лишайников на их боках свидетельствовали о почтенном возрасте. Не одну сотню лет торчали они здесь, вызывая в редких путниках почтение и благоговейный ужас. Ведь, и правда, не человеческих рук эта работа, подумалось Вратко. Разве в силах люди громоздить такие глыбы? Это вам не камень тесать для крепостных стен. Парень вспомнил рассказы о том, что в Константинополе стена, окружающая город сделана из камня. Ох, и дорогущая работа, наверное. Зато, с другой стоны, польза налицо - атакующее войско вряд ли сможет стену поджечь. Так вот, здешнее каменное кольцо, пожалуй, не уступало в величии самым знаменитым постройкам мира. Оно казалось, в самом деле, остатками дома великана. Если представить прочные жерди-стропила наверху, солому... Или нет, солома не годится - откуда ее здесь взять? Широкие пласты дерна на крыше - вот в самый раз. То что надо. А во-он там, правее, две продолговатые глыбы расходятся чуть больше, чем остальные. Это мог бы быть вход. Так и хочется представить порог, о который живущий здесь йотун обчищает грязь с сапог, прежде чем войти.

Вратко тряхнул головой и потер глаза. Это же надо навоображаться настолько, что привидится куски грязи упавшие с великанской подошвы.

Да нет! Это не грязь. Это кусок земли, вывороченный каблуком или конским копытом.

- Тут кто-то был до нас! - новгородец повернулся к Хродгейру. Ткнул пальцем в следы.

- Да?! - норвежец напрягся, спрыгнул с коника, придерживая меч левой рукой.

Его воины быстро расположились так, чтобы видеть всю округу. Сталь сверкала в их руках.

продолжение следует

Комментарии: 41, последний от 14/04/2010.
Размещен: 04/05/2008, изменен: 20/05/2008. 245k. Статистика.
Роман: История, Фэнтези

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"