Русанов Владислав. Бронзовый грифон

Русанов Владислав : другие произведения.

Бронзовый грифон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Комментарии: 6, последний от 27/09/2008. © Copyright Русанов Владислав (v_rusanov@inbox.ru) Размещен: 29/01/2007, изменен: 25/04/2008. 256k. Статистика. Глава: Фэнтези Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2
Аннотация: Огромная сонная империя разлеглась на одну шестую часть суши. Здесь правит Верховный совет жрецов и старый больной император, которого народ за глаза зовет Бровастым. Здесь вовсю орудуют шпионы заморского королевства, а тайный сыск охотится за вольнодумцами. В столичном борделе пересекаются судьбы трех молодых людей: студента, офицера гвардии и проститутки... Первая часть нового романа.

БРОНЗОВЫЙ ГРИФОН

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СОН ИМПЕРИИ

ГЛАВА 1

Низкий, протяжный гул колокола ворвался сквозь растворенное по причине летней жары окно, прокатился по мрачной комнате, отразился от стен, заметался под сводчатым потолком.

Мэтр Гольбрайн оторвал взгляд от исписанных листков бумаги, небрежно разбросанных по широкой столешнице, пошевелил усами, сморщил нос, будто вдохнул тухлятины. Нахмурился.

За первым колокольным ударом последовал второй. Третий. И так до шести.

Второй профессор - кривоплечий, щуплый мэтр Носельм, которого развеселые студенты звали Гусем или просто Носом - побарабанил пальцами по столу. Хмыкнул. Сказал, позевывая:

- Молодой человек, вы меня разочаровываете. Понятно, латонцы говорят: "Перед смертью не надышишься", но поимейте уважение к трем старым больным ученым...

- И в самом деле, фра Антоло, - поддержал коллегу декан - мэтр Тригольм. - Двух часов более чем достаточно... Извольте сдать работу.

Экзаменуемый нехотя поднялся, отложил абак и грифельную доску, исчерканную вдоль и поперек. Посыпал строчки, поблескивающие свежими чернилами, из мятой песочницы.

- Мэтр Гольбрайн, - виновато проговорил студент. - Я бы хотел еще раз проверить правильность вычислений.

- Нет уж, молодой человек, - въедливо произнес Гусь. - Порядок один для всех. Я не позволю тратить мое драгоценное время...

"Чтоб ты подавился своим языком, - подумал Антоло. - Можно подумать, тебя дома ждут. Если и ждут где-то, так в борделе на углу Прорезной и Портовой..."

Студент медленно, словно еще раз обдумывая возможные ошибки и неточности экзаменационной работы, подошел к профессорскому столу. Уважительно, но без подобострастия поклонился декану, передал ему в руки листок.

Гольбрайн, покровительствующий молодому северянину, виновато развел руками. Мол, что поделаешь. Профессор, хоть и слыл добрейшей души человеком по всему Императорскому аксамалианскому университету тонких наук, но скорее согласился бы искупаться у пирсов во время шторма, чем дал бы повод обвинить себя в проталкивании любимчиков к заветному ученому званию.

- Вы позволите, коллега? - Он протянул руку к листку, но Гусь опередил его, схватив бумагу с жадностью ростовщика, получившего наконец-то плату по расписке.

- Нуте-с, нуте-с... - забормотал профессор, едва не касаясь носом строчек и схем.

Фра Антоло упрямо развернул широкие плечи. В любой толпе на улицах Аксамалы он выделялся светлыми волосами и коренастым телосложением. Уроженцы Табалы - провинции, прилегающей к Внутреннему морю - всегда отличались силой и упрямством. Или даже наоборот - упрямством и силой. Молодой студент, закончивший последний курс подготовительного факультета, не посрамил славных предков. Если вдруг что в голову втемяшится, то попробуй переубеди. А от желающих переубедить в университете отбоя не было. Это если не считать строгих профессоров. Потому Антоло и прослыл еще на младших курсах драчуном и беспутным малым. Приступив же к изучению музыки и получив право носить на поясе корд со строго установленной длиной клинка, табалец, сам того не заметив, стал душой компании таких же, как он сам, веселых школяров. Теперь уж с ними считались, и в драку по пустякам не лезли.

- Молодой человек, молодой человек, - покачал головой Гусь. Он, в отличие от декана, помнившего имя каждого студента, предпочитал обращаться ко всем одинаково и безлико. - Не ожидал. Вы меня разочаровали, клянусь всеми светилами! Столь откровенный бред... На что вы потратили отведенное вам время?

Студент, явно ожидавший подобной оценки от профессора, тем не менее набычился и твердо ответил:

- Ошибки быть не может. Я пять раз перепроверил.

- Пять раз? - декан Тригольм всплеснул пухлыми ладошками. - К чему же такая скрупулезность? - Он повернулся к Носельму. - Вы позволите, коллега, взглянуть?

- Извольте! - Гусь протянул ему бумагу, удерживая кончиками пальцев за уголок, словно ядовитого паука.

Декан подвинулся ближе к бронзовому канделябру с пятью толстыми свечами, вытянул руки - как ни крути, а глаза с возрастом уже не те - и принялся читать.

Мэтр Гольбрайн осторожно приблизился, как будто боялся помешать, и, пристроившись за плечом Тригольма, тоже углубился в расчеты студента.

- Уж чего-чего, а этого задания вы могли ожидать... - продолжал разглагольствовать Носельм. - Даже того небогатого разума, что вмещается за вашими твердыми лбами, должно хватить, чтобы догадаться - каждого пятого попросят составить гороскоп на самого себя. А кто не способен на такую малость, как пошевелить мозгами, мог порасспросить старших студентов. Хотя куда там! Когда вы встречаетесь, у вас все мысли о вине, девках и кулачных боях... Не так ли, молодой человек?

Антоло не удостоил его ответом, сохраняя непроницаемое выражение.

Декан молча читал, шевеля губами. Гольбрайн хмурился и пожимал плечами. Потрескивали фитили свечей. Дрожало пламя, колеблемое легким сквозняком.

Гусь, наградив студента убийственным взглядом, принялся раскладывать в аккуратные стопки работы прочих студентов.

- Поразительно, фра Антоло, - произнес наконец. - Поразительно... Явных ошибок я не вижу... Однако же результат...

Табалец переступил с ноги на ногу. Слегка развел руками - мол, что поделать.

- Ваш асцендент - Ворон?

Молчаливый наклон головы.

- Тем более странно...

Декан ткнул пальцем в листок, повернулся к Гольбрайну:

- Обратите внимание, коллега, на положение Солнца по отношению к Ворону.

- Если и есть неточность, то не более четверти градуса... - кивнул профессор. - Сигнификатор Ворона определен совершенно правильно - не придерешься.

- А знак на купсиде? - отрывисто бросил Носельм.

- Спорно... Можно, конечно, перепроверить...

- Рай-Шум, несомненно, не набрал полной скорости, - покачал головой Гольбрайн. - Но Солнце...

- Что Солнце? - возмутился Гусь. - Малая Луна!

- Вы, как всегда, преувеличиваете значение Малой Луны, коллега...

- Особенно в четвертом и шестом доме? - язвительно осведомился щуплый профессор.

- В шестом - несомненно, а вот в четвертом, пожалуй...

- А вход Большой Луны в знак Орла?

- Я думаю... - зашевелил усами Гольбрайн.

- А я думаю, коллеги, - положил конец спору декан, - не стоит устраивать научные диспуты, когда следует оценить правильность выполнения работы. Фра Антоло!

- Да, мэтр Тригольм.

- Будьте любезны подождать нашего решения за дверью. Признаюсь, случай весьма запутанный... Нам нужно посоветоваться.

Антоло поклонился и, развернувшись на пятках, стремительно покинул аудиторию. Больше всего ему хотелось напиться до бесчувствия, а еще лучше разбить кому-нибудь нос. Желательно профессору Гусю. Из-за глупых придирок выжившего из ума замухрышки торчать еще год на подготовительном факультете? Позвольте не согласиться...

Толпившиеся в полутемном коридоре студенты, ожидавшие оценок, со всех сторон бросились к товарищу:

- Ну? Что? Как? Да рассказывай же!

Табалец обвел взглядом друзей.

Все тут. Никто не разбежался.

Гибкий, подвижный каматиец Вензольо; увалень, больше похожий на ручного медведя, уроженец лесистого Барна, Емсиль; кривоногий длиннорукий Бохтан из Окраины, потомок бессчетных поколений всадников и пастухов; изнеженный и женственный аксамалианец Летгольм, удивительно ловко управляющийся с кордом хоть правой, хоть левой рукой; т'Гуран - родом из Вельсгундских холмов - он единственный из всей компании имел право на дворянскую приставку к имени.

- Не молчи же! Гово'и! - Вензольо, как обычно, проглатывал звук "р". Вначале над ним смеялись, потом привыкли. Ну, что поделаешь? В Камате, славящейся лучшими в мире виноградниками и самым душистым табаком, все немного картавят.

Антоло развел руками:

- Честно?

- А как еще? - прищурился, словно прицеливаясь из лука, Бохтан.

- Если честно, то не знаю.

- Как так? - опешил Емсиль.

- Что ст'яслось-то?

- Опять Гусю моча в голову ударила? - презрительно скривился Летгольм.

- Моча? Да его башка битком набита отборным свинячим навозом! - Антоло взмахнул кулаком. - "Молодой человек, вы меня разочаровали! Столь откровенный бред..." - Сварливые интонации профессора удались табальцу столь похоже, что студенты взорвались громовым хохотом. Смеялись даже те, кто стоял в отдалении и слов Антоло слышать не мог.

- Что ж ты написал такого? - удивился т'Гуран. - Или задание...

- Да задание плевое! - Антоло оглянулся на дверь в аудиторию. - Составить гороскоп на самого себя. Подробный, по годам, на будущее...

- И у меня то же было! - воскликнул Летгольм. - Подумаешь, сложность! Ерундовей не придумаешь!

- А мне нужно было на декана гороскоп составить, - пробасил Емсиль. - То-то я струхнул... Он-то, небось, сам на себя едва ль не каждый месяц составляет.

- Да погодите вы! - остановил друзей Бохтан. - Растрещались, как сороки! Антоло, что ты не так сделал? Что им не понравилось?

- Да откуда мне знать, что им не понравилось? Я все по правилам делал. Все звезды в Вороне определил, влияние Солнца, Большой Луны, Малой, будь она неладна, ненавижу заразу! - Студенты сочувственно закивали - небесный путь Малой Луны и вправду отличался излишней прихотливостью, которая доставляла немало пренеприятных мгновений изучающим астрологию, а многим стоил седых волос. Прямо не светило небесное, а рыбацкая лодка, возвращающаяся в порт против ветра, - в один год она так идет, в другой эдак!

- Дальше, дальше что? - теребил друга Бохтан. Он умел вцепляться насмерть - и в собеседника, и в бока необъезженного коня.

- А дальше выходит такое, что ни в какие ворота не лезет! Будто не мой гороскоп!

- Солнце в асценденте п'авильно вычислил? - встрял Вензьоло.

- Я пять раз перепроверил! И Гольбрайн говорит - ошибка не больше четверти градуса...

- А что значит - не твой гороскоп? - задумчиво проговорил т'Гуран. - Кто знает - твой, не твой?

- Да понимаешь! - Антоло развел руками. - Если бы я на генерала какого-то составлял... Сила воли! Твердость характера! Решительность...

Мэтр Носельм стукнул кулаком по столу. Удар получился слабый и жалкий, но профессор, тем не менее, скривился, словно от нестерпимой боли.

- Это невозможно! Я вообще склоняюсь к мнению, что в наше время подобные личности перевелись! Вы только послушайте! - Он схватил бумажный листок и зачитал вслух, делая излишне драматические паузы, как плохой актер. - Средний рост. Самоуверенность. Желание властвовать...

- Что тут удивительного? - пожал плечами Гольбрайн. - Желание, присущее девяти людям из десяти опрошенных.

- Вы слушайте дальше! Сила воли и воля к победе! Твердость характера, умение рискнуть всем и победить!

- Ну, право же, коллега! - улыбнулся декан. - Не приходит ли вам в голову, что речь идет об игре в кости или карты? Зачастую гороскопу допускают двоякое толкование...

- А то и троякое, - заметил Гольбрайн, теребя нижнюю губу.

- А это? Как вам понравилось? Честолюбив и добьется желаемого. Одержит три великие победы на поле брани. Двух королей низложит и одного возведет на престол.

- Ну... - замялся мэтр Тригольм, а Гольбрайн только вздохнул.

- Что, уважаемые коллеги, нечем крыть?

- Оставьте ваш жаргон для портовых притонов, - с неожиданной злостью ответил мэтр Гольбрайн.

- Вы, кажется, забываетесь! - Гусь принял позу записного фехтовальщика.

- Ну, что вы мне сделаете? - насупился Гольбрайн и развернул плечи. Носельм, хоть и был лет на десять моложе, невольно попятился - сложением его коллега-астролог ничуть не уступал лесорубу. - На дуэль вызовете?

- Мэтр Тригольм, я попросил бы призвать к порядку...

- Коллеги, не будем ссориться! - Декан примирительно воздел руки. - Случай действительно весьма запутанный. Но налицо желание фра Антоло перепроверить им же полученный результат...

- Значит, сам чувствует, что глупость получилась! - горячо воскликнул Носельм. - Сила воли и воля к победе! Упрямство, как у итунийского быка, - в это я еще поверю! Но воля к победе...

- Мэтр Тригольм, - вмешался Гольбрайн. - Я заявляю как человек, все зубы проевший на составлении гороскопов, ошибка если и есть, то столь мизерная, что не в состоянии повлиять на конечный результат. Я сам не понимаю, как такое может получиться, но ведь получилось! Поразительно, неправдоподобно, но, похоже, правда.

- Да что вы такое говорите! Заступаетесь за богатенького хлыща! Чем прославился этот... Как его?

- Фра Антоло.

- Да, именно, Антоло! Чем он прославился за семь лет учебы? Пьянками? Поножовщинами? Походами по сомнительным домам?

- Вы его там встречали? - усмехнулся Гольбрайн.

- Вам не уязвить моего самолюбия! - Гусь вздернул подбородок. - Это общеизвестно! Провинциал, разбогатевший на торговле шерстью!

- Положим, не он, а его отец... Или, пожалуй, дед, - глубокомысленно изрек декан. - А ведь, и правда, как я об этом не подумал. Фра Антоло один из немногих студентов, ни разу не имевших задолженности по оплате учебы...

- Это не дает ему права составлять фальшивый гороскоп, пропитанный пустым бахвальством и неуважением к более образованным и повидавшим жизнь людям!

Гольбрайн покачал головой, но никак не прокомментировал последнее высказывание коллеги. Вместо него высказался декан:

- Прошу запомнить, мэтр Носельм, что мне одинаково дороги все студенты - и уроженцы Аксамалы, и самые захудалые провинциалы. И поверьте мне, Табала, это еще цветочки по сравнению с Окраиной. Я готов учить хоть великана из Гронда или дроу из северных гор, если они покажут соответствующее прилежание и будут исправно вносить оплату за обучение.

- Деньги, деньги, деньги... Как много они решают в наше время... - картинно прижал пальцы к вискам Носельм.

- Да! Деньги! - отрезал Тригольм. Несмотря на пухлые щечки и объемистое, "уютное" брюшко, он умел быть тверже лучшего клинка, когда возникала необходимость. - Прошу заметить, мэтр Носельм, ваше жалование ровно наполовину финансируется из этих денег и лишь наполовину - из императорской казны.

- Мальчик всегда показывал отменное прилежание на лекциях и практических занятиях, - добавил Гольбрайн. - А его похождения после занятий... Это не наша забота, а городской стражи.

- Такие, как он, порочат высокое имя Императорского аксамалианского университета!

- Такие, как он, прославят его имя, если гороскоп оправдается хотя бы на треть.

- Коллеги, коллеги! Хватит препираться! Нам надлежит принять решение по экзаменационной работе фра Антоло, а не предопределять его дальнейшую судьбу.

- Тем паче, что он сам ее определил! - Гусь брезгливо отбросил пергамент.

- Пусть так. Прошу, тем не менее, высказываться. Мэтр Гольбрайн.

Профессор вздохнул, подергал себя за нижнюю губу.

- В целом я бы оценил работу на "хорошо". Наличие ряда незначительных неточностей, должен признаться, ухудшает впечатление от выполненной работы. "Хорошо"!

- Мэтр Носельм.

- "Неудовлетворительно"! Эти, с позволения сказать, неточности способны так исказить истину... Мне думается, речь следует вести не о неточностях, а о грубейших ошибках, выдающих полнейшую несостоятельность экзаменуемого!

- Спасибо, мэтр Носельм, - декан кивнул. - Ну, а теперь скажу я. Я доверяю вашему наметанному глазу, коллега... - Поклон мэтру Гольбрайну. - И охотно разделил бы ваш праведный гнев, коллега... - Поклон Носельму. - Увы, слишком часто в последнее время мы выпускаем студентов не вполне соответствующих высоким требованиям, предъявляемым Империей Сасандры. Увы... Но, в данном случае, мне кажется, выпустив фра Антоло, мы ничем не ущемим интересов державы. Мальчик показал себя прекрасным геометром и арифметиком... Да, низкий результат в музыке. Но, должен признаться, не каждому это дано - все в руках Триединого. Что же касается астрономии - даже сомнительный результат свидетельствует об определенных познаниях фра Антоло. Что, собственно, подтверждает и мэтр Гольбрайн. Думаю, его работу можно оценить на "удовлетворительно" и поздравить мальчика с окончанием подготовительного факультета. Будут еще возражения?

Несколько мгновений мэтр Тригольм буравил профессоров пристальным взглядом.

Гусь скорчил недовольную физиономию, но смолчал. Мэтр Гольбрайн, усмехнувшись в усы, прошел через аудиторию и широким жестом распахнул дверь, приглашая волнующихся в коридоре студентов.

Фра Корзьело, владелец табачной лавки на углу площади Спасения, не скрывал того, что он полукровка.

Да и попробуй скрой, когда кожа вдвое смуглее, чем у любого каматийца, как бы их не дразнили в столице Сасандры "чернозадыми". Вот, кстати, особенность сознания толпы! Как бы имперские чиновники и жрецы не превозносили равенство всех народностей, входящих в состав Империи, все равно то и дело вспыхивали драки между табальцами и гоблами, между барнцами и каматийцами. А уж если девушка вздумала выйти замуж за купца, приехавшего из заморской Айшасы, то обмазанные дегтем двери семье обеспечены в девяноста девяти случаях из ста.

Правда в той же Айшасе, откуда родом был отец фра Корзьело, смешанные браки тоже не приветствовались. Да что там не приветствовались! Попросту презирались. Но там, по мнению почтенного лавочника, по крайней мере никто не лицемерил. Ни король, ни жречество, ни народ. Белокожий? Пожалуйста! Живи, но в особом квартале. Торгуй, но плати налога вдвое больше от темнокожего айшасиана. Не вздумай осквернять храмов своим присутствием, и похоронят тебя за городской стеной. А так - делай что хочешь. И никаких погромов.

Уважаемый купец Джи-Деланн предпочел жить среди презираемых им белокожих ублюдков с севера. В богатой Мьеле, снаряжая корабли с каматийским вином на родину. К сожалению, пираты острова Халида, превратили в пшик прибыльное дело айшасианского купца, а прокатившаяся по южным областям Каматы тридцать семь лет тому назад бубонная чума извела едва ли не под корень многочисленную семью. Выживший по странной случайности Корзьело по стопам отца решил не идти. Хотел вернуться на родину, продав остатки вина со складов и виллу под Мьелой, содержать которую все равно не мог. Но заглянувший однажды вечерком южный гость - правоверного айшасиана всегда можно узнать по белому бурнусу и расшитой сложным орнаментом шапочке - сделал юноше предложение, от которого трудно было отказаться. Оказывается, далекая и незнакомая родина не забыла его. Готова помочь, принять и простить слишком светлый цвет его кожи. Но не сразу, а в обмен на несколько деликатных поручений. Нет-нет, ни о каком шпионаже речь не идет! Просто богатое купечество Айшасы желает узнавать о росте цен на зерно во внутренних областях Сасандры заранее, а не после того, как продали свои запасы по дешевке перекупщикам. Или о неурожае на Каматианских виноградниках... Или о лесных пожарах, прокатившихся по Барну и затронувших странным образом делянки с самыми ценными породами. Или... Да мало ли что?! Любой набег кентавров на пределы Окраины может повлиять на поставки итунийского хмеля. Взамен айшасианский купец предложил небольшой мешочек с серебром - для начала.

Корзьело подумал и согласился. Работенка не обременительная.

Вначале он был просто связным. Сидел себе в табачной лавке, скучая и от нечего делать убивая жирных и злых мух. Принимал послания от незнакомых людей, сказавших определенное слово, и передавал морякам из Айшасы. Денег, исправно присылаемых с родины отца, хватало на безбедную жизнь, и торговлю он вел частично для прикрытия, частично - чтобы не умереть со скуки. Лет через десять табачник стал чувствовать себя в вопросах торговли как рыба в воде. Обзавелся собственными связными, подкупил пару-тройку чиновников из магистрата Мьелы. А вскоре пришло понимание того, что торговля и политика - две стороны одной медали. Как нельзя сказать, что для дерева важнее: листья или корни, - лиши его тех или других, и могучий ствол зачахнет, так и вопросы выгоды и барыша тесно сплелись с властью и государством.

И тогда в его лавке вновь появился айшасиан в бурнусе и шапочке. Годы добавили морщин на его щеках и седины в прежде черных, как смоль, волосах. Новый мешочек (на сей раз с золотом) позволил Корзьело перебраться в столицу Империи - блистательную Аксамалу. Менять прикрытие он не стал - побаловаться табачком аксамалианцы любили и знали толк в трубочном зелье. Да и он со временем стал великолепно разбираться в сортах и отсортиях, в тонкостях аромата и степенях крепости.

Досуг почтенный табачник скрашивал разведением голубей, которых ему привозили за баснословную цену аж из-за тридевяти земель. Соседи считали его чудаком, но тугая мошна зачастую понуждает окружающих закрывать глаза на многие странности. Никто не знал, что его голуби доставляют послания тому самому седому айшасиану, продолжавшему коротать дни в Мьеле.

Корзьело получал целую кучу сведений об урожаях и неурожаях, лесных пожарах и набегах кочевников. Но самые важные сообщения табачник получал от агента, обосновавшегося в императорском дворце. Его имя, титул, придворная должность оставались для табачника загадкой. И что с того? Меньше знаешь - крепче спишь. Полукровка не мог предполагать - молод его поставщик новостей или стар, потому что никогда не видел его лица.

Для шпионской сети Айшасы агент назвался Министром, хотя Корзьело прекрасно понимал, что столь высокий чиновник мараться продажей секретов не станет. Скорее всего - старший писарь или архивариус. Ну и что же?

Зато как осведомитель Министр не знал себе равных. Например, он предупредил султана Айшасы о готовящемся ударе флота Сасандры по пиратским гнездам острова Халида. Дело-то благое, но победа над морскими разбойниками могла несказанно усилить военную славу адмиралов Империи, а захваченные корабли поставили бы эскадры сасандрийцев вне конкуренции. Но, как говорили в древности, кто предупрежден, тот вооружен. Появление вблизи Халида мощной эскадры боевых дромонов под звездно-полосатым флагом Айшасы спутало все карты Сасандры. Конечно, пиратов потрепали, но не больше того. Или вспомнить случай с королевской династией Вельсгундии. Ну, не оставил тамошний король законных наследников, и занять престол, как водится, набежала целая толпа желающих. Все ожидали победы молодого князя т'Оборка, не единожды в открытую высказывавшегося за дружбу с Сасандрой. Очень опасная привязанность. Того и гляди, Вельсгундия попросилась бы под крылышко Империи. Но тогда в анклав превращалась Дорландия с ее независимым и решительным государем. Корзьело не знал, насколько споро подсуетились айшасианы, и была ли вообще в том их заслуга, но т'Оборк по глупой случайности погиб на охоте - сломался держак рогатины, а медведи таких оплошностей не прощают. Корону надел князь т'Раан, сильно недолюбливающий Империю и имперцев. Говорят, в молодости даже поддерживал восстание дроу в горах Тумана. Но как бы то ни было, о проимперской политике Вельсгундия забыла на долгие годы.

Живя в Сасандре, фра Корзьело не любил Империю. А потому немало гордился каждым пинком, каждым ударом, ослабляющим ее мощь...

Табачник натянул на лысеющую голову суконный пелеус, с благодарностью кивнул экономке фрите Дорьяне - румяной и круглой, как сдобный колобок, старушке, - накинувшей ему на плечи плащ, обшитый дорогим бобровым мехом. Покряхтев больше для вида - несмотря на пять десятков прожитых лет, фра Корзьело не ощущал в себе ни единого, известного лекарям недомогания, - вытащил заветную сумку. Сегодня предстояла очередная встреча с Министром. Впрочем, не встреча. Просто обмен записками.

Выйдя на улицу, фра Корзьело невольно поежился, хотя ласковое весеннее солнце щедро дарило земле свое тепло.

Столько народа! Настоящее столпотворение. И чего это им не сидится дома?

Ах да! Как же он мог забыть? Сегодня канун величайшего праздника Сасандры - День тезоименитства матушки горячо любимого императора! Табачник едва не сплюнул. Что за чушь! Неужели вся эта ликующая толпа искренне радуется за какую-то противную старуху, окочурившуюся около пятидесяти лет назад, кстати, еще до восшествия нынешнего императора на престол? Какое им дело до императорской семьи? Какое ему дело до народа? Вон до того зеленщика, спешащего с тележкой прочь от рыночной площади, - клепсидра, установленная на вычурной гранитной башне в самой середине площади Спасения, уже давно пробила шесть часов дня. Или до стражников, раздвигающих кучку простолюдинов начищенными до блеска нагрудниками... Да нет! До стражников как раз императору дело есть. Ибо не будет армии, сыска, городской стражи - не будет и Сасандры.

Втянув голову в плечи, фра Корзьело быстро засеменил по краю площади, стараясь не смешиваться с гудящей, словно пчелиный рой, толпой. Излишнее скопление людей его всегда раздражало. Все эти кривляющиеся лица, оскал, который они именуют улыбками, крики, мелькание разноцветных одежд. То ли дело в Айшасе! Каждой касте предписан свой покрой - от бурнусов у знати, жрецов и воинов, до набедренных повязок земледельцев и ремесленников. Но, кроме всего прочего, положение в обществе подтверждается цветом одеяния - чем светлее, тем большего уважения достоин человек.

А толпа тем временем прибывала. Еще бы! Вскоре на всех семи площадях Аксамалы начнутся гуляния - музыка, танцы, бесплатное вино (да не какое-нибудь там, а лучшее каматийское!), а в сумерках жителей столицы и приезжих ожидала грандиозная иллюминация, для проведения которой еще декаду назад приехали лучшие мастера из Фалессы. Веселье продлится до утра, а завтра, с рассветом, согласно указу императора, всем добропорядочным гражданам следует почтить родителей - как ныне живущих, так и давно умерших.

Простой люд и знать Империи с радостью воспринимала чудачества повелителя, да продлятся его лета на два века! Почтить так почтить. Что ж тут такого? Тем более завтра. А сегодня можно вволю отвести душу: орать скабрезные куплеты у храмов и перед самым носом неспешно прогуливающихся жрецов, напиваться до бесчувствия и угощать стражников, приставать к девицам и дамам, весело отвечающим на самые непристойные заигрывания, - и никто не задержит, не упрячет до утра в "холодную". Все, что угодно! Лишь бы без кровопролития и мордобоя - этот вид развлечений император запретил строго-настрого. Потому-то и стражи на улицах так много. И в доспехах, с обтянутыми войлоком дубинками, и переодетой, так и стреляющей глазами по сторонам.

Медленно и степенно, вызывая невольное любопытство и шепоток за спиной, прошли три великана из Гронда. Большая редкость! Обычно купцы с далекого севера крайне нелюдимы - кому понравится, когда каждый ребенок в тебя тычет пальцем, пуская от восторга пузыри? Они привозили мамонтовые бивни, рыбью кость, меха белых медведей и песцов, а обратно везли пшеницу, вино, мед, воск и льняные ткани. В Аксамале предпочитали носа из гостиниц не показывать (а всего-то и было две таких, оборудованных кроватями, способными выдержать тяжесть великанских тел), поручая дела по продаже и закупке товаров местным оборотистым делягам. Но нынче не удержались, вышли поглазеть на праздник. Ростом каждый из жителей Гронда в полтора раза превосходил самого высокого аксамалианца, а потому выделялись они, как кони в отаре овец. Широченные плечи, светлые, почти белые волосы, собранные в длинные пучки на макушке, скалящиеся пасти белых медведей на правом плече у каждого - шкуры огромных хищников служили великанам плащами и расставаться с предметом немалой гордости они не желали даже в разгар знойного месяца Лебедя.

Размеренно отбивая такт сандалиями, пробежали носильщики с богатым паланкином на плечах. Судя по позолоченным выкрутасам на дверке, весьма высокопоставленный чиновник. Не меньше судьи городского магистрата. Вот бедолага! И в праздник ему покоя нет...

У подножья Клепсидральной башни уже сооружали добрый десяток помостов. То-то порадуют обывателя жонглеры и акробаты, фокусники и канатоходцы.

Где-то вдалеке мелькнули разноцветные панталоны фалессианцев. Что за богомерзкий обычай? Одну штанину жители узкого и длинного полуострова, далеко выдающегося в океан Бурь шили из полотна алого, вишневого или земляничного цветов, а вторую делали лазоревой, васильковой или темно-синей, под стать океанской волне. От этого казалось, будто одна нога охвачена воспалением и полыхает нестерпимым жаром, а вторая, к вящему горю владельца, давно омертвела и вот-вот пойдет трупными пятнами. Фра Корзьело снова хотел сплюнуть, но удержался. Только пальцы сложил особым знаком, охраняющим от демонов.

Заглядевшись на разноцветных франтов, табачник зазевался и едва не врезался в толпу зверообразных барнцев в телогрейках мехом наружу и косматых шапках. Наверняка купцы, нажившие состояния на поставках древесины. Леса Барна славились многими ценными породами, а в особенности черным орехом, тонущим в воде; серебристым буком, дающим ни с чем не сравнимого рисунка шпон; горной лиственницей, веками не гниющей даже в болотах южной Тельбии. Корзьело охнул, дернулся и запнулся ногой о ногу. Едва не упал. Сильная рука одного из бородачей поддержала его под локоть:

- Осторожнее, фра...

- О, благодарю вас, почтенные! - раскланялся лавочник и, дождавшись, когда барнцы отойдут на достаточное расстояние, прошипел: - Чтоб ваши кишки вытекли кровавым поносом...

И в этот миг он ударился плечом в грудь молодого человека в алом с золотом, под цвет сасандрийского знамени, камзоле с серебристым бантом лейтенанта на левом плече. Гвардия!

От неожиданности лейтенант крякнул и отшатнулся, потирая ушибленную грудь.

- Куда прешь, чернозадый! - воскликнул его широкоплечий спутник в тех же цветах и с таким же точно бантом.

"Вот и допросился!" - тоскливо подумал Корзьело. Пискнул что-то невразумительное и припустил по улице едва ли не бегом. С гвардейцев станется и бока намять неудачнику, невзирая на строжайший запрет потасовок. А для стражников, если они сочтут нужным вмешаться, решающим доводом в пользу военных может оказаться именно оливковая кожа пострадавшего. Не только не задержат дебоширов, но и почтенному лавочнику могут под зад наподдать.

Офицеры проводили его взглядами. Переглянулись.

Ушибленный лейтенант взмахнул кулаком:

- Чтоб какой-то полукровка!..

- И за кого кровь проливать приходится! - с жаром воскликнул его приятель - худощавый, гибкий, как виноградная лоза, несомненно, приехавший в столицу с юга.

- Шпаки! - пробасил широкоплечий. - Эх, когда б не праздник... Догнать и нарубить, как копченый окорок! В тонкие ломтики!

- Да бросьте вы! - попытался образумить товарищей офицер чуть постарше возрастом и, очевидно, в силу этого более рассудительный. - Нашли с кем связаться. Полукровка да вдобавок - старик.

- Тем более! Спускать обиды полукровкам! - Пострадавший гвардеец картинно бросил руку на эфес меча. Его черные, подкрученные по последней моде усики воинственно топорщились.

- Да знаю я его, Кир, - возразил старший. - Табачник это. Его лавка неподалеку. Очень недурственный табачок, между прочим...

- Это не оправдание, Лен! - гудел широкоплечий. - Если гвардейский офицер будет спускать обиды каждому лавочнику...

- Но не мечом же!

- Конечно, не мечом! - кивнул черноусый. - Не годится честную сталь о лавочника марать. Подкараулить и в сортир макнуть как следует!

Молодые офицеры с готовностью заржали.

Широкоплечий размашисто хлопнул Кира по спине:

- Ты как всегда прав, господин лейтенант т'Кирсьен делла Тарн. Подождем окончания праздника.

- Тем более, наши банты так и просятся, чтоб их обмыли! - поддержал его порывистый южанин.

- Если не обмыть, то, говорят, серебрение облезть может! - согласился Лен.

- Так кто нам помешает?! - подбоченился т'Кирсьен. - Уж не табачник-полукровка, я думаю! Господа гвардейцы! В трактир! Шагом! Марш!

- В "Подкову удачи"? - козликом подскочил на месте худощавый.

- Полегче, Фальо! Не как в прошлый раз, - подмигнул товарищам т'Кирсьен.

- Это когда он облевал всю лестницу в казарме? - хохотнул широкоплечий.

- Именно! Поэтому, господа офицеры, без излишнего фанатизма!

- Ой, да подумаешь... - обиженно протянул Фальо.

- О тебе же пекусь! - Черноусый легонько подтолкнул его локтем в бок. - После "Подковы" нас ждет "Роза Аксамалы"!

- Ух ты! - Лен расплылся в улыбке предвкушения. - Это же...

- Именно! Лучшие девочки столицы Сасандры! И в их числе блистательная Флана! Дорого, конечно, но офицерами становятся один раз в жизни! - Т'Кирсьен поправил перевязь с узким кавалерийским мечом.

- Ура! Ура гвардии! - заорал широкоплечий.

- Ура его императорскому величеству! - бросая косой взгляд на остановившийся неподалеку патруль городской стражи, выкрикнул Лен.

- Ура!!! - грянули гвардейцы в четыре молодые луженые глотки и, обнявши друг друга за плечи, направились к Банковской улице, навстречу позолоченным подковкам столь любимого военными Аксамалы - и в особенности конными гвардейцами - трактира.

ГЛАВА 2

Только на углу Портовой и Прорезной фра Корзьело немного успокоился, усмирил бешено колотящееся сердце и смог подумать о случившемся без гнева.

Тоже мне офицеры! Соплячьё, вчера нацепившее банты, а гонору, как у прославленных ветеранов. Ни чести, ни совести, ни уважения к сединам. Как подобным людям можно доверять командование? А с другой стороны, пускай командуют. Чем больше в армию приходит такого пополнения (да не просто в армию, а в гвардию!), тем слабее становится Империя. Солдаты, не умеющие воевать, чиновники, не умеющие управлять, жрецы, по уши погрязшие в грехах...

А потом наступит один прекрасный миг, когда Сасандра рухнет, словно великан, водруженный на худые и костлявые ноги дроу. Айшасе не придется даже прикладывать значительных усилий - приходи и бери величайшую Империю голыми руками. Ну, разве что качнуть несколько раз, дабы скорее свалилось то, что еще будет держаться.

И никакой войны. Сасандрийцы будут продавать друг друга и страну целиком по дешевке, не торгуясь, радуясь брошенной в пыль черствой горбушке.

А все силами скромных и неприметных людей. Таких как он, фра Корзьело, табачник и полукровка.

И, конечно, благодаря золоту Айшасы.

Никто не докладывал фра Корзьело, сколько переправляется золота и серебра через Ласковое море, но он мог себе это представить хотя бы приблизительно.

Нет, Сасандру победит не оружие.

И тогда наступит время торжества. Его время, табачника Корзьело. Он отомстит за унижения, за оскорбления, за гордость, заткнутую... Ну, не стоит говорить, куда именно.

Табачник свернул на Прорезную, стараясь держаться подальше от дешевых шлюх, высовывающихся из окон и осыпающих прохожих градом предложений одно непристойнее другого.

Как можно посещать столь низкопробные заведения?

Вот "Роза Аксамалы" - совсем другое дело. Опрятно, уютно, да и девочки как на подбор - хорошенькие и, что самое главное, нет ни одной старше двадцати пяти.

А вот, кстати, и "Роза Аксамалы".

Скучающий у входа охранник - могучие руки скрещены на груди, кожаная жилетка натянута на широченные плечи, словно парус на ветру - кивнул Корзьело как старому знакомому, услужливо отворил украшенную резьбой дверь.

Широкий зал, занимавший почти весь первый этаж, освещался восемью масляными лампами, новомодными, со стеклянными колпаками. В воздухе витал аромат дорогого табака - уж в этом-то Корзьело разбирался не понаслышке - и пряностей. За четырьмя столами, способными принять одновременно человек двадцать, сидело всего два посетителя. Один из них - щуплый носатый мужчина средних лет - сосредоточенно рассматривал гравировку на посеребренном кубке. Он не выглядел как постоянный гость "Розы Аксамалы". Слишком уж невзрачная одежда и потрепанный вид. Но судить о толщине кошелька покупателя по его одежде Корзьело отвык уже давно. Многие богачи имперской столицы выглядели под стать ремесленнику средней руки, а за показной роскошью некоторых дворян из провинции крылась полная неплатежеспособность. Второй мужчина, крепкого сложения, одноглазый, очевидно, бывший военный, позевывая, курил трубку. Табачника он удостоил быстрого взгляда, а потом отвернулся к стене. Причем сделал это настолько напоказ, что Корзьело вновь захотелось ускорить падение Сасандры.

По широкой лестнице, ведущей на второй этаж, уже спускалась пышногрудая красавица. Пухлые яркие губы, тщательно подведенные глаза, волосы черные, как вороново крыло, глубокий вырез бархатного темно-бордового платья. Лишь самую капельку ее внешность портил крупный нос с горбинкой.

- Фра Корзьело, - проговорила она грудным голосом, прислушиваясь к седьмому удару колокола с Клепсидральной башни, - ваша точность не устает поражать меня!

- Это ваша красота не устает поражать меня, фрита Эстелла, - церемонно отозвался табачник. - Что же до точности, то... Как вам сказать? Жизнь коротка, и чтобы успеть выполнить все, что задумал, следует научиться не терять времени попусту.

Хозяйка борделя понимающе улыбнулась. Тот, кто посчитал бы ее раскрашенной пустышкой, здорово просчитался бы. Вдобавок к привлекательности, природа наградила ее цепким, живым умом и хваткой прирожденного дельца. Иначе она не стала бы тем, кем стала к тридцати с небольшим годам.

- Не хотите ли вина? У нас есть бочонок из-под самой Мьелы. Только для постоянных посетителей.

- О, фрита Эстелла, с удовольствием пригублю настоящего мьельского вина, но после, - поклонился лавочник.

- Как вам будет угодно, фра Корзьело. В таком случае, можете подняться наверх. Флана уже ждет вас.

Хозяйка посторонилась, пропуская табачника на лестницу.

В маленькой комнате горела всего одна свеча.

Преодолевая удивительную в его возрасте робость, Корзьело переступил порог.

Флана стояла посреди комнаты. Зеленые глаза и надменно опущенные уголки рта. Если красота хозяйки была подобна зрелому плоду, то, без сомнения, лучшая девочка "Розы Аксамалы" напоминала едва распустившийся цветок. Огненно-рыжие волосы уложены в высокую прическу. Талия стянута шнурованным кожаным корсетом, который оставлял открытыми грудь и треугольник волос внизу живота. Изящная рука поигрывала ременной плетью-шестихвосткой.

- На колени, раб! - не терпящим возражения тоном приказала она.

- Да, госпожа! - Корзьело рухнул на колени, словно его ударили по ногам, подобострастно закатил глаза. - Слушаюсь, госпожа!

- Похоже, ты сегодня здорово провинился? - Флана приблизилась к гостю, замахнулась плеткой.

Лавочник невольно зажмурился и тут же получил пощечину.

- В глаза смотреть, несчастный!

- Да, госпожа!

- Я не слышала ответа!

- Я провинился, госпожа. Я очень сильно провинился!

- Наверное, ты хочешь, чтобы тебя наказали?

- Да, госпожа! Накажите меня! Накажите!

Корзьело торопливо сбросил плащ.

Нога в черном кавалерийском сапоге уперлась ему в плечо:

- Маленький негодяй! Ты за все поплатишься!

- Накажите меня, госпожа, накажите... - ныл Корзьело, пытаясь обслюнявить сапог.

Флана сильно толкнула его. Лавочник завалился навзничь.

- Да! - Женщина нависла над ним. - Ты заслуживаешь хорошей трепки... И ты ее получишь!

Легкие, скользящие удары плети обрушились на плечи и голову табачника.

- Вот тебе, мерзавец! Вот тебе, негодяй!

- О, госпожа... - тихонько кряхтел Корзьело. - Вы так добры, госпожа...

- Негодяй, мерзавец! Ты даже не достоин называться человеком! На четвереньки, животное!

Лавочник с готовностью исполнил приказ.

Быстрым движением Флана оседлала его, не надавливая, впрочем, слишком на хребет пожилого человека:

- Упрямый осел! Тебе мало обычной порки? Вези меня, осел!

Кряхтя и постанывая - все-таки годы берут свое - фра Корзьело пополз по кругу, старательно объезжая пуфик, плащ, валяющийся бесформенной грудой, и оброненную едва ли не сразу сумку.

- Быстрее, животное, или в следующий раз я надену шпоры!

- Да, госпожа, да! - выдыхал табачник на каждый шаг.

- Или ускорить тебя плеткой?

В подтверждение ее слов шестихвостка хлестнула по ягодицам Корзьело, обтянутым дорогим сукном.

- О госпожа!

- То-то же! - грозно проговорила Флана, поглядывая тем временем на зашторенное окно. Праздник как-никак, а тут приходится валандаться с этим старым похотливым козлом. И еще один извращенец только что ушел. Мерзкие старикашки! Они и возбудиться уже не способны, как настоящие мужчины. Возись тут с ними... Да еще нужно следить, чтоб удар не хватил в разгар любовных утех. Заведение госпожи Эстеллы гордится своей репутацией. И платят тут не в пример лучше, чем в дешевых борделях в припортовых кварталах. Отложить бы еще монет двадцать, уехать подальше, где тебя никто не знает, да хоть бы и в ту же Верну...

- Ты, кажется, решил отдохнуть? Скачи, мой верный конь! - Плеть вновь хлестнула Корзьело по ягодицам.

Табачник взбрыкнул, подобно самому настоящему боевому скакуну, но тут руки его подломились и он рухнул носом в ковер.

Флана стремительно нагнулась - живой ли?

Старый развратник дышал. Тяжело, с хрипами и присвистом, но дышал.

- С загнанными лошадьми знаешь, что делают? - проговорила она, хищно улыбаясь.

Корзьело ойкнул и вскочил. Довольно резво для его возраста.

- Прошу простить меня, госпожа!

- Простить? Ах, вот ты как заговорил? Уж не думаешь ли ты, что просьбы помогут тебе избежать справедливого наказания?

- Нет, госпожа...

- Что - "нет"?

- Не думаю, госпожа! Готов искупить вину...

- Ах, готов? Тогда долой штаны и на кровать!

Фра Корзьело поспешно повиновался. Трясущимися руками сбросил панталоны и лег ничком на широкое ложе.

Плеть ударила по дряблым ягодицам. Раз, другой, третий...

Ремни скользили, не причиняя особого вреда. Оставляли красные полоски и только.

Табачник корчился и постанывал.

- Грязное животное! Ты дорого заплатишь! - приговаривала Флана.

"Не меньше пяти полновесных золотых монет, - думала она при этом. - Сколько же фрита Эстелла отдаст мне? Две или одну?"

- Ну что, довольно с тебя, раб? - прошипела "госпожа" прямо в заросшее седыми волосами ухо лавочника.

- О да, госпожа! - Корзьело перевернулся на спину.

- Почему-то мне кажется, что стоит продолжить... - задумчиво проговорила Флана. Тот, первый, возбудился после порки гораздо больше. Даже удивительно как-то...

- Хватит... - хрипло проговорил табачник. Он и в самом деле не испытывал ни малейшего удовольствия. Если бы не гнусная фантазия Министра, назначающего встречу за встречей в самых дорогих борделях и требующего неукоснительного соблюдения определенных им правил, Корзьело никогда в жизни не позволил бы какой-то девке хлестать его плетью, унижать, оскорблять... С каким бы наслаждением он сам избил бы ее, связал, так, что веревки врезались бы в кожу и плоть, колол бы иглами эту вызывающе обнаженную грудь, кусал бы... Ничего, паршивая шлюха еще узнает, как страшна бывает месть потомка истинного айшасиана! Эти наглые зеленые глаза еще прольют слезы, эти губы будут умолять о пощаде. Как она будет кричать, извиваться под его ударами, как вспухнут рубцы на ее белой коже! До крови, до полусмерти! Она так просто не отделается...

- Ого! - удивленно проговорила Флана. - Кажется, я ошиблась... Продолжать не стоит. Ты полностью готов, раб.

Она оперлась правым коленом о покрывало из медово-желтой шкуры саблезуба. Медленно перекинула вторую ногу через фра Корзьело. Плеть упала в изголовье кровати.

- Не двигайся, я все сделаю сама...

Табачник оскалился и закрыл глаза.

Охранник как бы нехотя оторвался от насиженного места под самой вывеской "Розы Аксамалы", подозрительно оглядел шумную компанию.

- Ты что, не узнал нас, Ансельм? - подбоченился Вензольо.

Здоровяк пожал плечами.

- То-то и оно, что узнал! - захохотал Летгольм, поправляя щегольскую беретку. - Да не переживай, Ансельм! Мы сегодня при деньгах!

- Да ну? - пробасил охранник.

- Не ве'ишь? - воскликнул каматиец. - А з'я! Антоло гуляет!

Он хлопнул по плечу табальца.

- Что так?

- Да не чаял уж экзамен пройти! - развел руками Антоло. - Гусь из меня всю кровушку выпил. Хуже мары!

- Мара не пьет кровь, - задумчиво проговорил Ансельм.

- Ну, не мара, так бруха! - вмешался т'Гуран. - Не все ли равно?

- О! Б'уха - ст'ашное чудовище! - Вензольо сделал знак, отгоняющий нечисть.

- Бруха пьет, - согласился вышибала.

- Мы тут будем упырей обсуждать или как? - наигранно зевнул Бохтан.

- Да не бойся, Ансельм! - Антоло вытащил из-за пазухи замшевый мешочек, встряхнул им перед носом охранника. - Деньги - вот они! Конечно, попотеть пришлось, пока уговорил фра Борайна, - он даже передернулся, упомянув имя несговорчивого банкира, - выдать мне их. Отец-де не велел... А я ему - понимаешь, дружище Борайн, астрологию с первого раза не каждый сдаст!

- А он? - приподнял бровь Ансельм.

- Да какая разница? - Летгольм притопнул ногой. - Ты собираешься нас пускать?

- Или мы еще куда направимся... - пробурчал Емсиль.

- Вот именно! - кивнул Антоло. - Нам, знаешь, все равно, где денежки потратить. Да! Я же должен целых пять серебряных скудо фрите Эстелле. Вот и случай отдать долг!

- Нам неприятности ни к чему. - Охранник все же не спешил отойти с дороги.

- Да какие неп'иятности! - Каматиец скорчил непонимающее лицо. - Мы ж как овечки!

- Похоже, нас в "Корзинке счастья" заждались, - развернулся Емсиль.

- Мы будем тише воды ниже травы! - заверил вышибалу Антоло. Вытряхнул из кошелька несколько монет. Выбрал самую мелкую из серебряных - итунийской чеканки. - На! Это тебе!

Ансельм хмыкнул, недовольно скривился, но деньги взял.

- Глядите у меня! Знаю я вашего брата...

- Мой брат, - веско проговорил Летгольм, - с отличием закончил Императорский аксамалианский университет тонких наук! Он весьма уважаемый адвокат. Кстати, если тебе вдруг понадобится его помощь, не стесняйся - подходи прямо ко мне.

Охранник покачал головой. Подвел итог:

- Болтуны.

Но подвинулся, позволяя пройти.

- Только без ваших шуточек школярских.

Пропуская друзей вперед, Антоло примирительно проговорил:

- Или мы не знаем, Ансельм, какой сегодня праздник? Вот увидишь - все будет хорошо.

Усевшись за столом, студенты принялись озираться в поисках прислуги.

Из замеченных Корзьело посетителей остался лишь один - одноглазый вояка. Он по-прежнему сидел в гордом одиночестве, посасывая трубку. Молодых людей он удостоил столь же мимолетного взгляда, что и табачника.

- Ну что, вина для начала? - Вензольо расстегнул верхнюю пуговицу камзола. - Что-то го'ло пылью забилось...

- Еще бы! - рассмеялся Антоло. - Столько лет грызть гранит науки!

Каматиец нахмурился на мгновение. Астрологию он сдал лишь с третьего раза. Да и на курсе геометрии просидел лишний год.

- Эй, хозяева! - Летгольм постучал ножнами корда по столу. - Где вы?

- Не шуми! - одернул его Емсиль. - Надо будет - подойдут.

- Что значит - "надо будет"! Мне уже надо!

- Что, не терпится? - оскалился Бохтан.

Пока Летгольм придумывал самый убийственный ответ, на лестнице появилась хозяйка борделя.

- Что за шум, молодые господа? Чего желаете?

- Для начала вернуть долг, фрита Эстелла! - поднялся табалец. - Вот - все до последнего скудо.

- А, это вы, фра Антоло? - Эстелла подошла к столу, приняла из рук студента монеты, придирчиво их осмотрела. - Что ж, я рада, что даже молодежь держит слово. Воистину благословенные времена.

Если бы кто-нибудь в это мгновение взглянул на одноглазого, то по его гримасе сразу догадался бы, что он придерживается совсем другого мнения насчет времен.

- Молодые господа желают вина, как я поняла? - продолжила Эстелла.

- Конечно! - воскликнул Вензольо.

- Хорошо бы пива, - не поднимая глаз от столешницы, проговорил Емсиль.

Студенты захохотали. Ну, лесной житель, дикий человек - что с него возьмешь?

- Вино! - решительно возразил Антоло. - Сегодня только вино! Чего ты насупился? Я угощаю!

- Молодой господин окончил факультет? - догадалась хозяйка.

- Мы все окончили! Пусть теперь арифметика и геометрия отдохнут от нас! - Антоло взмахнул рукой, словно выступал перед профессорами.

- А также логика и риторика! - добавил Летгольм.

- И астрология с музыкой! - это уже Емсиль.

- И г'амматика!

- Пускай катятся ко всем ледяным демонам Севера! - Антоло прихлопнул ладонью по столу. - Пусть провалятся эти никому не нужные науки на дно океана Бурь! Теперь каждый выберет себе науку по душе и сердцу! Я, например, буду изучать богословие.

- А я - медицину, - тихо, но твердо высказался Емсиль и огляделся по сторонам - только попробуйте засмеяться.

- А мы с Вензольо подналяжем на юриспруденцию! - звонко выкрикнул Летгольм. - Станем лучшими законниками в Сасандре! Так, Вензольо, что ты молчишь?

- Ну, так, - нехотя согласился каматиец. Он-то в своих силах одолеть семилетний курс обучения на адвоката не был столь уверен.

Эстелла улыбнулась:

- Не забывайте наше убогое заведение, когда достигнете вершин успеха и власти, молодые господа!

- Не забудем, - искренне пообещал Антоло. - Если Флана будет еще работать у вас, фрита Эстелла. Она, кстати, свободна?

- К сожалению, нет... Но она освободится к восьмому часу клепсидры. Зато свободны Рилла и Алана. Лита должна подойти чуть позже - она отпросилась проведать стариков.

- Рилла? - подпрыгнул на месте Летгольм. - Друзья мои, я, пожалуй, поднимусь наверх...

- А вина? - схватил его за рукав Вензольо.

- Погоди немного, какой ты нетерпеливый, - погрозил Летгольму пальцем Антоло. - Ты бросишь вино и верных друзей ради девицы? Пусть и пригожей, но...

- В самом деле, - дернул плечом Бохтан. - Так не годится. Нужно выпить за успех.

- Я сейчас распоряжусь, молодые господа, - благожелательно кивнула фрита Эстелла. Она убедилась в платежеспособности старых знакомцев (а убеждаться в этом, чтобы избежать разочарований и никому не нужных скандалов, ей приходилось частенько), а также поняла, что студенты намерены веселиться, а не задирать случайных посетителей.

- Я такой голодный, - пробурчал Емсиль после того, как хозяйка ушла, - что съел бы половину мамонта.

- Ты что, жрать сюда пришел? - возмутился Летгольм.

А Бохтан добавил:

- К девочкам лучше с легким желудком.

- Ага! И с тяжестью в другом месте, - захохотал Антоло. - Кто из вас собирается изучать медицину?

- Так я ж и не прошу... - совсем сник барнец.

Из неприметной дверцы под лестницей вышла молоденькая девчонка с пузатым кувшином, который прижимала к животу двумя руками.

- А вот и Далья! - радостно закричал Вензольо.

- Привет, Далька! - ухмыльнулся Летгольм. - Ты еще не подрабатываешь наверху?

Девушка - не старше четырнадцати лет на первый взгляд - пунцово зарделась.

- Оставь девчонку в покое! - строго приказал Антоло. И вправду, приставать и смущать племянницу фриты Эстеллы не стоило. Некрасиво как-то...

- А может, я влюблен? - бросил берет на стол аксамалианец. - Ты, Далька, не вздумай пойти по тропе порока! Подрастешь, я тебя замуж позову.

Далья пискнула что-то неразборчивое, но, скорее всего, нелицеприятное для шутника, стукнула кувшином по столешнице и убежала втрое быстрее, чем пришла.

Студенты покатились со смеху, толкая Летгольма локтями.

- Друзья! - Антоло поднялся. - Давайте поднимем эти кубки за то, чтобы на какие факультеты мы не ушли, куда бы не занесла нас судьба на просторах Сасандры, мы сохранили главное что у нас есть - дружбу.

- Ура! - Все вскочили. Глаза студентов горели воодушевлением. В такие мгновения они могли пойти за табальцем в огонь и в воду, согласились бы на нищету и смертельные опасности. - Ура Антоло!

Под неожиданно заинтересованным взглядом хмурого ветерана студенты столкнули кубки и осушили их до дна. Алое, как кровь, мьельское вино холодило язык и горячило головы.

Фра Корзьело открыл глаза, тяжело вздохнул. Конечно, не тот уже возраст у него для подобных встрясок... Но полученное удовольствие того стоит. Особенно, если представлять шлюху связанной, подвешенной за ноги, покрытую свежими кровоподтеками.

- Вина принеси! - буркнул табачник.

Флана послушно вскочила, накинула на плечи капот:

- Конечно, господин. Сейчас распоряжусь, господин.

Куда только подевалась опасная хищница?

- Сама принесешь! - прикрикнул Корзьело. - Ишь ты, хозяйка нашлась! Распоряжусь...

- Да, господин. Слушаюсь, господин. - Она поклонилась и опрометью выбежала за дверь.

- То-то же, - довольно пробурчал Корзьело и вскочил с кровати.

Пожилой табачник действовал стремительно. Подхватил свою сумку, брошенную у входа, распутал завязки, вытащил плетку, точь-в-точь похожую на ту, которой пользовалась Флана. Хмыкнул, сунул ее шестихвостку в сумку, а принесенную бросил в изголовье кровати. Внимательно осмотрел и расправил несколько ремней. Теперь ни одна живая душа не заподозрит подмены.

Он успел натянуть панталоны и придирчиво рассматривал смятый плащ, когда вернулась Флана с подносом, на котором стоял кувшин вина и небольшой кубок, покрытый сложным узором - фалесская работа.

- Тебя только за смертью посылать! - сердито каркнул лавочник.

- Прошу простить меня, господин... - Женщина с поклоном поставила поднос рядом с Корзьело. - Позвольте, я налью вам вина...

- Лей давай! И быстрее - некогда мне тут с тобой!..

Флана, пряча глаза, чтобы посетитель, не приведи Триединый, не заприметил холодного презрения, взяла кувшин. Тонкой струйкой вино полилось в кубок, хотя больше всего ей хотелось врезать кувшином по круглой голове лавочника, так и не удосужившегося снять пелеус.

Табачник шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и сразу почувствовал неладное.

Во-первых, слишком много людей.

Во-вторых, слишком громко они разговаривают. Едва ли не кричат. Того и гляди сцепятся, хотя указом императора в день тезоименитства его матери все драки запрещены.

Но разве писан закон для нынешней молодежи?

У самого подножья лестницы стояли, испепеляя друг друга полными ненависти взглядами, двое молодых людей. Один в ало-золотом камзоле с серебристым бантом на левом рукаве. Корзьело узнал его закрученные черные усики, надменный излом губ и дерзко выпяченный подбородок. Тот самый мальчишка-лейтенант, в которого он врезался по пути в "Розу Аксамалы". Напротив него набычился светловолосый парень - по всей видимости, северянин. Его широкие плечи обтягивала темно-серая куртка из добротного сукна, а узкие панталоны подчеркивали крепкие икры. Подмастерье? Купеческий сынок? А! Вот и отгадка! На поясе корд полутора пядей в длину. Студент. Развелось тут оболтусов, готовых чем угодно заниматься, лишь бы от работы отлынивать! На них пахать можно - вон куртка скоро лопнет по швам, а они корпят над старинными фолиантами, рассчитывают парады планет, составляют дрянные вирши и решают задачки о пешеходах и всадниках...

- А я заявляю вам, господин гвардеец! - решительно проговорил Антоло. - Я пришел раньше и не намерен пропускать вперед себя кого бы то ни было!

- Вы забываетесь, господин студент! - дрожащим от сдерживаемой ярости голосом отвечал т'Кирсьен делла Тарн. - Во-первых, я - офицер гвардии! Во-вторых, я - дворянин! В-третьих...

- Не стоит утруждать себя перечислением заслуг! Среди них нет ни одной, которой вы достигли бы собственным трудом!

Т'Кирсьен сглотнул так, что судорожно дернулся кадык:

- Я не намерен долго объясняться с какими-то студентами!

- Не с какими-то, а с закончившими полный курс подготовительного факультета! - выкрикнул Летгольм из-за стола.

- А сброду слова не давали! - злобно бросил ему высокий и широкоплечий офицер. Его Корзьело тоже помнил.

- Это я-то сброд? - возмутился, вскакивая, аксамалианец. - Я всю жизнь прожил в столице! А вот из какого стойла ты перебрался на гвардейскую конюшню?

- Господа студенты! - повернулся к нему т'Кирсьен. - Так недолго докатиться и до оскорбления чести мундира!

"Где же вышибала? - тоскливо подумал фра Корзьело. - Почему не вмешается и не наведет порядок? Да и тот посетитель, что курил трубку, производил впечатление человека, способного голыми руками управиться с десятком развоевавшихся юнцов..."

Табачник поискал взглядом охранника и не нашел. Поискал одноглазого и... тоже не нашел. Ну, хоть хозяйка борделя здесь или нет? Фриты Эстеллы нигде не было. Корзьело уже подумывал вернуться в комнату Фланы, но тут цепкие пальцы схватили его за рукав.

Хозяйка?

Так и есть.

Обдавая приторным запахом благовоний Эстелла зашептала в ухо лавочника:

- Ансельм пошел за стражей... Боюсь, добром это не кончится. Идемте, фра, я спрячу вас у себя...

Корзьело волей-неволей потянулся за ней, оглядываясь на спорщиков.

Лейтенант и белобрысый студент у лестницы живо напомнили ему двух боевых котов. Один барнской породы - тяжелый, лобастый, убивающий барана ударом когтистой лапы. Второй из тех, что разводят в Мораке для охоты на зубастых морских щук, - гибкий, подвижный, в столкновении грудь в грудь, конечно, уступит, но зато замотает врага до смерти.

Табачнику даже захотелось остаться посмотреть, чем закончится драка, а в том, что противники вскоре вцепятся друг другу в горло, он не сомневался, но фрита Эстелла настойчиво волокла его за собой.

- По-моему, они напрашиваются на хорошую взбучку! - воскликнул порывистый Фальо, хватаясь за рукоять меча.

Лейтенант Лен, сохранивший остатки рассудительности, схватил его за руку:

- Ты в своем уме?! Какой сегодня день?

- А по-моему, - ответил Вензольо, приподнимаясь на скамье, - тебя следует хо'ошенько п'оучить, позо' Каматы!

- Уж не ты ли меня проучишь, картавый! - возмутился Фальо, а широкоплечий гвардеец пробурчал:

- Каких уродов только в университет не берут... За Аксамалу обидно!

- Господа, господа! - призывал к сознательности Лен. - Держите себя в руках!

- Перед этими тюфяками, что ли? - Фальо, преодолевая сопротивление старшего товарища, тащил меч из ножен. - Моя бы воля, я бы этот университет!.. Гнойный чирей на теле Сасандры! Вот из-за таких ученых-моченых все беды нашей Империи! Дети облезлой кошки!

В самый разгар спора т'Кирсьен попытался обойти студента, но Антоло решительно заступил ему дорогу. Гвардеец резким движением оттолкнул соперника, рванул по лестнице вверх. Табалец схватил его сзади за камзол. Раздался треск. Мундир пошел по шву.

Лейтенант побелел. Ты можешь принадлежать к старинному роду, десятки поколений верой и правдой служившему Империи, но быть при этом нищим. Или полунищим, это кому как захочется сказать. Т'Кирсьен делла Тарн еще ни разу не успел получить жалования офицера, прибыв в столицу полгода назад с рекомендацией старого друга отца, начальника гарнизона крепостицы у самой долины альвов, и почти все это время жил взаймы. Даже за этот мундир он выплатил портному едва ли половину стоимости, дав слово офицера вернуть долг из первой же выплаты жалования.

- Ты как посмел, деревенщина! - клокочущим от ярости голосом прошипел он.

Антоло с угрюмым лицом забежал выше гвардейца по лестнице:

- Клянусь посмертием, ты не пройдешь наверх!

- Я не пройду?

Кулак т'Кирсьена метнулся к подбородку студента. Отработанным в десятках потасовок движением Антоло отклонился и от души врезал офицеру под ложечку. Молодой дворянин задохнулся и вынужден был вцепиться рукой в перила, чтобы не свалиться с ног.

- Оскорбление мундира! - взвизгнул Фальо, отталкивая Лена. - Бей его, Кир!

Бохтан выставил ногу далеко из-за стола, и гвардеец покатился кубарем, рискуя набить хороших шишек о резную дубовую мебель.

Т'Кирсьен бросился на Антоло, обхватил его руками поперек туловища и сильно толкнул, пытаясь уронить спиной на ступеньки. Вензольо сиганул через столешницу на помощь другу. Широкоплечий офицер быстрым движением подцепил со стола наполовину пустой кувшин и запустил его каматийцу в голову. Брызнули во все стороны алые капли...

- Господа, опомнитесь! - Последняя попытка Лена успокоить и друзей, и врагов успехом не увенчалась.

Емсиль подскочил к нему, замахнулся, но Фальо, не поднимаясь с пола, вцепился барнцу в ноги, опрокинул его. Здоровяк попытался отмахнуться от юркого, подвижного противника, но каматиец нырнул ему под руку и боднул, разбивая в кровь губы.

Бросавший кувшин гвардеец отшатнулся, увидев мелькнувшее перед самым носом острие корда, выхваченного Бохтаном. И тут Лен, поняв, что дальнейшие призывы к примирению могут лишь пойти на пользу численно превосходящим студентам, подхватил табурет и обрушил его на голову коневода из Окраины. Глаза Бохтана закатились, он обмяк и упал навзничь.

- Убил! - заверещал Летгольм, прыгая на спину Лена.

Антоло и Кир боролись, сопя, словно вцепившиеся друг другу в холки коты. Лейтенант так и норовил ударить студента спиной если не о ступени, то хотя бы о перила. Табалец, зажав голову противника под мышкой, бил его кулаком по почкам. К счастью для гвардейца, они вертелись на месте и удары тяжелого кулака приходились вскользь.

- Руби чернильников! - Широкоплечий гвардеец Верольм крутанул над головой меч.

Вельсгундец т'Гуран, сидевший весь вечер тихонько, как мышка, принял удар на свой корд. Пнул офицера под колено, попытался перехватить ладонь, сжимавшую эфес меча.

Т'Кирсьен и Антоло наконец свалились и, продолжая сжимать друг друга в объятиях, покатились дерущимся под ноги. Они врезались в Емсиля, поднимающегося, как медведь с вцепившимся в загривок котом Фальо. Барнец ойкнул, когда чье-то колено врезалось ему между ног, и упал на спину Антоло, уже нащупавшему горло Кира. Куча-мала, с той лишь разницей, что устроившие ее не играли. Боевая ярость затмила глаза даже самых острожных и законопослушных молодых людей.

Груз навалившегося на спину тела заставил табальца разжать пальцы. Он почувствовал, как гвардеец выскальзывает из его рук, и попытался столкнуть Емсиля.

Кир вырвался из-под груды человеческих тел. Лягнул Антоло каблуком в нос, но не попал - шпора лишь слегка скользнула по щеке студента, огляделся.

Верольм боролся с т'Гураном. Каждый из них сжимал запястье противника, стараясь лишить оружия. Оба топтались на месте и сопели, будто бы передвигали тяжеленный комод.

Вензольо и Бохтан не подавали признаков жизни.

Лен бросил меч и, вцепившись Летгольму в волосы, пытался стянуть его со своей спины. Щуплый аксамалианец шипел, как дикий кот. Вдруг в его руке Кир разглядел сверкнувшее лезвие корда.

- Стой! Ты что?! - рванулся к дерущимся молодой человек, но не успел.

Выкрикнув нечленораздельное проклятие, Летгольм ударил Лена за ключицу. Вырвал клинок и вонзил его еще раз.

- Нет! - Т'Кирсьен, не помня себя, взмахнул мечом. Он видел лишь темное пятно, расплывающееся по новенькому мундиру друга, и перекошенное болью лицо. Струйку крови, несмело показавшуюся в уголке рта.

Летгольм попробовал заслониться кордом, но его оружие не выдержало столкновения с кавалерийским мечом и переломилось у самой крестовины. А лезвие меча с размаху вонзилось в щеку аксамалианца, кроша зубы.

В этот миг в борделе сразу стало тесно из-за ворвавшегося десятка городской стражи. Вбежавший первым вышибала Ансельм в длинном прыжке двумя ногами свалил Верольма. Насел сверху и принялся деловито заламывать правую руку.

- Именем Императора! Все арестованы! - закричал усатый, отмеченный шрамом ветеран с нашивками сержанта. - Оружие на пол!

Казалось, никто, кроме т'Кирсьена, его не услышал. Молодой лейтенант с ужасом уставился на окровавленный клинок. В голове его пронеслось: "Арест! Тюрьма! Позор! Пожизненно в рядовые в лучшем случае!"

- Вяжи их! - выкрикнул сержант, ударяя дубинкой по локтю т'Гурана.

И тогда Кир не выдержал. Он бросил меч и стремглав побежал по лестнице, движимый лишь одним желанием - спастись.

Позади доносился шум борьбы - хриплые выдохи, крики, треск ломаемой мебели. Разгоряченные боем гвардейцы и студенты не желали сдаваться так просто, а офицер, потомственный дворянин т'Кирсьен делла Тарн, бежал, словно почуявший близкую свору олень.

Он дернул одну дверь - закрыто.

Вторую...

Третью...

Неожиданно она поддалась, и гвардеец ввалился в небольшую комнатку, освещенную одинокой свечой. Не сумел остановиться и повалился прямо на застеленную медово-желтой шкурой саблезуба кровать.

Кир попытался вскочить, но маленькая ручка решительно уперлась ему в грудь. Тонкий палец коснулся губ:

- Не шуми!

Флана двумя быстрыми шагами подскочила к двери и задвинула засов.

ГЛАВА 3

Тук! Тук! Тук-тук-тук! Тук! Тук!

Тер-Ахар нехотя поднялся с толстоногого табурета. Потянулся, прикоснувшись кулаками к потолку. Да... Не умеют люди строить. Все время приходится нагибаться, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, свод даже в самых богатых и просторных домах так и давит на макушку. То ли дело в просторном чуме из шкур мамонтов! Вольготно, уютно и тепло в самый лютый мороз.

Великан подошел к двери, взялся левой рукой за кованый засов. В правой он сжимал костяную дубинку в локоть длиной. В человеческий локоть, конечно. Хоть и нанявший его для охраны вельможа - человек богатый и занимающий высокую должность при императоре Сасандры, но прихожая казалась Тер-Ахару ужасно маленькой и тесной. Негде в ней развернуться с привычным копьем или рогатиной, да и секирой не размахнешься как следует. А маленькая дубинка - желтая и слегка изогнутая - в самый раз.

Тук! Тук! Тук-тук-тук! Тук! Тук!

Да нетерпеливо так!

- Кто? - утробным басом поинтересовался охранник через дверь. Мало ли что неизвестный знал условный стук! Осторожность никогда не помешает. Осторожный охотник два века живет - говорят в снежных равнинах Гронда, что раскинулись далеко на севере от просвещенной и блистательной Аксамалы, за Искристыми горами. Тер-Ахар очень тосковал по покинутой родине. Даже во сне часто видел слегка холмистую равнину, покрытую снегом, сверкающим ярче всех драгоценных камней мира; широкую утоптанную тропу, проложенную бредущим в поисках ягельных полей стадом мамонтов - рыжевато-бурых, мохнатых великанов; переливающуюся сотнями оттенков, изменчивую занавесь северного сияния. Глупые южане восхищаются радугой! Некоторый даже склонны поклоняться ей, считая дорогой, по которой души умерших поднимаются в небесный ирей. Они никогда не видели северного сияния, волшебного плата, наброшенного отцом Небо на плечи матери Земли. Чего стоят жалкие потуги иллюминаторов из Фалессы раскрасить ночное небо разноцветными огнями на потеху толпе, перед величием промысла великих Богов?

- Открывай, Тер-Ахар! Замучил уже! - донесся из-за двери знакомый голос. - Или ты заснул там ненароком?

Вот оно что! Вернее, кто...

Засов бесшумно вышел из скобы, дверь провернулась в хорошо смазанных петлях.

- Подозрительный ты стал, Тер-Ахар, - хитро прищурившись, проговорил вошедший человек. - Своих не узнаешь.

- Я узнаю, - ответил великан, закрывая дверь. - Но нынче столько всякой дряни в Аксамале развелось...

- Так, так... - покивал гость. Снял прикрывающую левый глаз черную повязку. - Сам у себя?

- У себя, - ответил Тер-Ахар, возвращаясь на свое место.

- Я без доклада, - усмехнулся гость.

- Кто бы удивлялся? - в тон ему отозвался телохранитель.

Он хорошо знал позднего посетителя и за пять полных лет службы успел привыкнуть к его неожиданным появлениям то в полночь, то на рассвете. Этот человек, хотя и был, несомненно дворянином, да наверняка еще старинного знатного рода, предпочитал, чтоб его называли просто Мастером, как какого-нибудь сапожника или бронника. Да скорее всего, мастером и был. Только не мирного ремесла, а тайного сыска Сасандры. Ведь хозяин, нанявший Тер-Ахара, возглавлял тайное сыскное войско Аксамалы.

- Не скучаешь по родине? - Мастер неторопливо сбросил потертый плащ, повесил его на вбитый в стену колышек.

- Скучаю, - честно ответил великан.

- Да уж... - протянул сыщик. - Ты ж тут у нас должен с ума от жары сходить.

- Я терпеливый. - Тер-Ахар невозмутимо скрестил руки на груди. Не станешь же объяснять всем и каждому, что путь в родное стойбище для него заказан навсегда. Он потерял лицо на той, казавшейся уже давней, охоте на медведей, когда острие его копья скользнуло по лопатке хищника и не убило, и даже не ранило смертельно, а лишь разъярило зверя. Неудачник-охотник погиб бы (сколько раз он спрашивал себя потом - не был бы это лучший выход?), но на пути медведя оказался его побратим Гар-Акат. Прущего прямо на тебя медведя остановить под силу разве что мамонту, но Гар-Акату удалось сдерживать его яростный напор до тех пор, пока Тер-Ахар не вскочил и не раскроил лобастую белую голову секирой. К несчастью, побратим умер от ран, которые хоть и не были особо тяжелыми, но почему-то воспалились и через десяток дней почернели, испуская зловоние. Как и подобает охотнику, Тер-Ахар предложил свое копье и свои руки семье погибшего - кто-то же должен кормить стариков-родителей, младших братьев и сестер. Отец Гар-Аката, в прошлом прославленный воин и непревзойденный следопыт, отказался. Наверное, горе затмило ему разум, но сказанного не воротишь. Тем более сказанного при всем стойбище. Так клан великанов, кочевавший у трех холмов, лишился не одного, а двух охотников сразу. Тер-Ахар ушел. Он не боялся, что его мать и отец останутся голодными - два старших брата прокормят стариков. Долго скитался по западным королевствам, что раскинулись между Сасандрой и океаном Бурь, и, наконец, попал в Империю. В первый же день по прибытии в Аксамалу он чем-то не приглянулся вознице разукрашенной кареты и тот хлестнул великана длинным бичом. Должно быть, решил покуражиться, доверяя быстроногим коням. Тер-Ахару случалось догонять стремительных северных оленей и валить их на бегу, поймав за заднюю ногу. Оказалось, что карету опрокинуть не намного труднее. Так, чуть-чуть поднатужиться, и готово. Выбравшийся из лежащей на боку повозки вельможа отругал на чем свет стоит кучера, а великану предложил службу - охранять дом, имущество и саму жизнь нанимателя.

- Ну, я пойду? - Мастер кивнул на дверь, ведущую в глубь дома. При этом он так пристально посмотрел на великана, что тому показалось на мгновение, что человек услышал все его невеселые размышления.

- Оружие.

Тер-Ахар постучал пальцем по колченогому столику.

- Ах да! - улыбнулся Мастер. - Забыл. Извини.

"Ага, - подумал телохранитель. - Ты забудешь. Скорее белый медведь забудет, где он бросил недоеденного моржа. Проверяешь меня просто. Ничего. Проверяй. Я привык".

Сыщик тем временем отстегнул от пояса ножны с длинным кордом - больше двух пядей. По мнению Тер-Ахара, имперский обычай соизмерять длину клинка с занимаемым в обществе положением не стоил и плошки тюленьего жира. Так можно докатиться до того, чтобы цвет штанов соответствовал знатности их владельца. Длина оружия может определяться только его предназначением и ничем иным. Из-за голенища сапога Мастер вынул широкий нож с глубоким кровостоком и изогнутой рукояткой, из рукава - пару легких ножей, похожих на серебристых рыбок. Постоял, подумал немного, улыбнулся Тер-Ахару и сунул ладонь себе за шиворот, вытаскивая четыре метательные звездочки.

- Все! Чисто! Не скучай!

Сыщик скользнул в дверь, словно растворился в воздухе - бесшумно и даже, похоже, не вызвав ветерка в тесной комнатушке.

Великан почесал бок. Уселся на табурет.

Мастера он уважал. Люди - странные существа. Большинство почему-то считало Тер-Ахара тупее колоды для разделки мяса. Наверное, им так привычнее - если кто-то уродился здоровяком, то в уме не нуждается. Вот и пытались обмануть великана, обжулить эту гору мышц и костей, способную лишь кулаками махать да тяжести переносить. Откуда же им знать, что безмозглый охотник в снежной равнине не выживет? Ум, смекалка, наблюдательность помогают поколениям великанов бороться с суровой природой - находить еду, топливо для очага, шкуры для одежд и жилищ, дерево, кость и редкое кричное железо для оружия и охотничьих приспособлений. Что ж, несколько сыщиков поплатились за самонадеянность сломанными или вывихнутыми руками, попробовав спрятать нож или кастет. Мастер никогда не позволял себе ничего подобного. С шуточками и подначками, но выкладывал на столик все имевшееся у него оружие. При этом Тер-Ахар ощущал в нем спокойную уверенность опытного бойца и не отказался бы когда-нибудь проверить мастерство рукопашного боя маленького человека. Великан не мучался угрызениями совести, справедливо предполагая, что в драке с Мастером совершенно не важно, кто больше весит или у кого толще кости.

Глава Аксамалианского тайного сыскного войска, благородный т'Исельн дель Гуэлла, скомкал исписанный убористым почерком листок и запустил его в угол, в корзину для бумаг. Сколько шпионов из Айшасы, Вельсгундии, Итунии или Фалессы отдали бы половину крови за право порыться в ней! Как бы не так! Утром молчаливый и суровый великан, не смыкавший глаз в прихожей, сожжет все черновики и пепел разомнет, чтоб ни одна живая душа не подобралась к тайнам государственной важности.

Хотя какая там, к ледяным демонам, государственная важность?!

Половина бумаг - глупые доносы и невразумительные подозрения. Одному лавочнику кажется, будто сосед шпионит в пользу Айшасы, а десяток опытных сыщиков должны с его фантазиями разбираться. Другой решил, что в подвале соседнего дома собирается компания вольнодумцев - в последние пять-шесть лет немало развелось таких граждан Империи, которые готовы превозносить все заграничное, как, например, панталоны фалессианцев, символизирующие, оказывается, внутреннюю свободу и духовную независимость, или отношение айшасианов к белокожим эмигрантам - мол, так нам и надо, со свиньями и обхождение свинское... Пропустить подобный донос дель Гуэлла, конечно же, не мог. В особенности после именного указа Императора, объявляющего смутьянов и вольнодумцев врагами Сасандры. Проверили. Оказалось, что и вправду собираются, но не с целью злоумышления против государственности, а для удовлетворения противоестественной похоти. Глава тайного сыска передернулся - он многое мог понять, но не мужеложство... Чем не подрыв устоев государственности? Пришлось отправить извращенцев вначале за решетку городской тюрьмы, а после на каторгу - колоть щебень для строительства имперских дорог.

В двери поскребли. Осторожно и вместе с тем решительно. Как если бы гость не сомневался в том, что его ждут, но не желал застать хозяина врасплох. Никто, кроме Мастера, такого себе не мог позволить.

- Входи! - Дель Гуэлла перевернул стопку листов исписанной стороной вниз. Хоть и лучший сыщик, а доверять в этом мире нельзя никому.

Мастер вошел. В сером суконном камзоле и высоких сапогах он походил на выслужившего полный пенсион кавалерийского капитана. Из тех, кому предоставляют земельные наделы в Тьяле, на левом берегу Дорены.

Сыщик слегка поклонился. Глава тайного сыска дружески кивнул и жестом указал на стул с высокой резной спинкой. Раболепно кланяться - удел бесталанных. Человек, распутавший столько сложных и подчас непостижимых простым разумом преступлений против Империи, имеет право на маленькие привилегии.

- Чем порадуешь? - с трудом сдерживая зевок - время-то позднее, - спросил т'Исельн.

Мастер пожал плечами.

- В нашем деле радостей все меньше и меньше, - сказал он, пододвигая стул ближе к шикарному столу начальника.

- И все же... Просто так ты не пришел бы. Так что давай не будем уподобляться юным влюбленным: "Угадаешь - поцелую!" - Дель Гуэлла передернулся, вспомнив мужеложцев - один из них так и заявил, когда на допросе его спросили о роде занятий и месте постоянного проживания.

Лучший сыщик Аксамалы тихонько рассмеялся. Интересно, о чем он подумал - о том же или о чем-то своем?

- Он еще и смеется! - Т'Исельн откинулся на спинку стула, всплеснул ладонями. - Ты знаешь, что у меня уже лежит донос на твою бордельмаман?

- Она такая же моя, как и сотен достойных аксамалианцев, - невозмутимо отозвался Мастер. - Женщина мудрая, спору нет, но неужели я свяжу жизнь с хозяйкой борделя?

- Да? А мне показалось...

- Показалось. - Глаза Мастера сверкнули сталью. - Кто написал донос?

- О... Один весьма почтенный горожанин. Его зовут Доброжелатель. Не слышал о таком?

- Как же! Приходилось. Много их у нас в Аксамале. Как котов нерезаных.

Дель Гуэлла позволил себе ухмыльнуться. Насолить умному и удачливому подчиненному - вроде бы бесполезная мелочь, а все равно приятно. Меньше будет выделываться. А то ишь ты, моду взял называться кличкой, словно наемник или портовый грузчик - человек из самых низов. Никогда не представляется родовым именем, которое, если разобраться, звучит ничуть не менее гордо, чем дель Гуэлла. Ничего, будешь жить теперь с оглядкой. Карьеру-то портить тебе, дружок, никто не собирается - себе дороже терять сыщика такого уровня, а вот подержать на крючке, пожалуй, можно. Тем более, если этот крючок - черноволосая и пышногрудая фрита Эстелла, хозяйка "Розы Аксамалы".

- И что пишет наш доброжелатель? - Мастер почти незаметно приподнял бровь, выявляя заинтересованность вопросом.

- Требует закрыть мерзкое заведение, ознаменовавшее день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно, безобразнейшей дракой с кровопролитием.

- Да? Очевидно, это случилось уже после моего ухода.

- И больше тебе нечего добавить?

Сыщик пожал плечами:

- Когда я уходил, там оставалась веселая компания студентов. Императорский аксамалианский университет. Судя по обрывкам фраз, он сдали сегодня экзамен по астрономии, а следовательно, закончили подготовительный факультет.

- Вот они-то и учинили драку с гвардейцами. Сегодня всем молодым дворянам, прошедшим испытательный срок, присвоили звание лейтенантов. В честь праздника, само собой.

- И молодежь, выходит, не поделила девочек Эстеллы?

- Выходит, что так.

- Странно... Обычно у нее все чинно и мирно.

- Сегодня не обычный день. - Дель Гуэлла наклонился через стол. - Два трупа. Еще один покалечен так, что неизвестно, доживет ли до утра.

- И кто победил? - прищурился Мастер.

- Не смешно! - отрезал глава сыска. - Мне еще предстоит давать объяснения по этому поводу перед самим императором, да живет он вечно!

- Кстати, как здоровье старика?

Дель Гуэлла махнул рукой:

- Знаешь, иногда мне кажется, что он не доживет до окончания разговора, а иногда - что всех нас переживет. - Он сделал пальцами знак, отгоняющий сглаз, и проговорил, поднимая глаза к потолку. - Да живет его императорское величество вечно!

Мастер покивал, потер щеку сгибом большого пальца.

- Думаю, пора рассказать, зачем я пришел.

- Что ж, расскажи.

- Мне кажется, что я наконец-то вышел на след айшасианского шпиона.

- Да? - Брови дель Гуэлла поползли вверх. - В борделе фриты Эстеллы?

- Именно. У нее. Жаль, что пока мне не удалось обнаружить, кто именно этот шпион и каким образом ему передают сведения.

- Знаешь, это очень немного, - грустно проговорил глава сыска, строго взглянув на подчиненного.

- Знаю. Есть подозрения. Некий профессор Носельм. Он же Нос, он же Гусь...

- Первый раз слышу такие клички... - Т'Исельн нахмурился, наморщил лоб, плавно переходящий в высокие залысины.

- Немудрено. Эти клички дали ему студенты все того же Аксамалианского императорского университета. Их же мне передал и осведомитель.

- Кто? - напрягся дель Гуэлла.

- О, нет! Это мой маленький секрет. Хорошие осведомители - большая редкость, и я ценю каждого.

- Ну, не хочешь говорить, не надо. Я не настаиваю.

- Это радует. Продолжим. Я понаблюдал за Гусем или, лучше сказать, за фра Носельмом.

- И что же?

- Пока ничего с уверенностью сказать нельзя, кроме, пожалуй, того, что живет он не по средствам. Дом на широкую ногу. У супруги и двух дочерей наряды, которым позавидовали бы даже внучатые племянницы императора. Много играет на петушиных боях, на кошачьих травлях... Причем, не переживает, когда проигрывает, а проигрывает очень часто. Опять же посещает "Розу Аксамалы", а она по карману лишь дворянам и преуспевающим купцам, но никак не профессору астрономии, чье жалование не так велико.

Дель Гуэлла задумчиво побарабанил пальцами по столу.

- Астрономии, астрономии... Так ты говорил, те студенты, что устроили дебош, сдали экзамен...

- Да. Именно по ней. Они наверняка его знают. Именно их приход и спугнул Носельма. Он ушел из "Розы Аксамалы" и, похоже, так ни с кем и не обменялся записками. Хотя сидел и ждал. Я пошел следить за ним. Кстати, именно потому и пропустил развлечение, которое устроила наша золотая молодежь. Довел до дома... И ничего! Сорвался.

Глава тайного сыска задумался.

Мастер не торопил его. Сидел, закинув ногу за ногу, и задумчиво покачивал носком сапога.

- Что ж... - проговорил дель Гуэлла наконец. - Сам Триединый, очевидно, послал нам в руки этих студентов. Аксамалианский университет всегда был оплотом вольнодумства. Пора раздавить эту заразу кованой подошвой...

- При чем тут университет? - возразил сыщик. - Одна паршивая овца...

- Вот именно! Все стадо портит. Займись-ка ты студентами. Или, правильнее сказать, бывшими студентами.

- Какое их ждет наказание? - пристально взглянул на собеседника Мастер.

- Строго по закону. - Т'Исельн погладил лежащие перед ним листы бумаги, словно это был уже подписанный приговор нарушителям правопорядка. - Из университета, само собой, вылетят. Не удивлюсь, если приказ на отчисление будет подписан деканом еще до рассвета. А потом, скорее всего, каторга. Каменоломни, рудники или лесоповал. Возможно, строительство дорог, но это вряд ли... Туда стараются брать сельских жителей - они лучше работают. В военное время каторгу заменили бы на армейскую службу, но, хвала Триединому и мудрому императору, да живет он вечно, Сасандра пока ни с кем не воюет. Офицерам же разжалование, лишение дворянского звания, батоги, а потом все то же самое. За одним исключением. В армию их могут взять. В какой-нибудь завшивевший гарнизон на окраине. Без права выслуги из рядовых.

- Радужно, ничего не скажешь.

- Указ императора.

- Причем, если бы они это устроили завтра, отделались бы, в худшем случае, выплатой штрафа в магистрат, так?

Дель Гуэлла развел руками - ну что, мол, попишешь, если его императорскому величеству взбрела в голову такая блажь?

- Что я им предложу, если они согласятся нам помогать? - прямо спросил Мастер.

- Замену каторги изгнанием, - отвечал начальник. Подумал и добавил: - Пожизненным. И чтобы ноги их в Аксамале не было.

- Думаю, они согласятся, - невесело усмехнулся сыщик.

- И я так думаю, - согласился дель Гуэлла. - Иди работай. Да! Погоди. Я хочу, чтобы ты знал мнение его императорского величества и старшего жреца. Шпионы - это хорошо. Поймаем, враги новых подкупят. Не поймаем, будем за старыми гоняться. Его императорское величество, да живет он вечно, считает, что главный вред устоям Сасандры наносят не шпионы Айшасы или там Мораки, а наши, внутренние вольнодумцы.

- Вольнодумцы и заговорщики - дешевые болтуны, - твердо произнес Мастер. - Какой вред они могут нанести великой и могучей Империи?

- По мнению его императорского величества, очень даже существенный. Ты слышал, что многие заговорщики выступают за предоставление свободы и независимости провинциям Сасандры?

- А зачем они им? Я имею в виду, свобода и независимость - зачем?

- А хочется! Осенью был раскрыт заговор в Вельзе. Зимой - в Камате. Очень боюсь, что Тельбия, уже почти созревшая для того, чтобы войти... добровольно, прошу заметить... в состав Сасандры, пожелает сохранить независимость. Не позавидую в таком случае королю Равальяну. Он может потерять корону вместе с головой.

- Сочувствую. А мне-то что с того?

- А то! Страшнее всего для Империи, что провинциальных вольнолюбов поддерживает довольно много аксамалианцев. Названия "Земля и люди", "Движение за свободу" ничего тебе не говорят?

- Полагаю, это названия аксамалианских сообществ, подрывающих устои государственности?

- Именно.

- Значит, верно ли я догадался: мне следует проверить студентов, не участвуют ли они в подобных сборищах?

- Я всегда поражался твоему умению схватывать на лету, - улыбнулся дель Гуэлла.

- Что ж... Хорошо. Прощупаю. - Мастер поднялся, опять едва заметно поклонился. Спросил: - Платных осведомителей из них делать будем?

- Платных? - нахмурился глава сыска. - Как бы не так! Залогом их беззаветной службы будет не презренное злато, а постоянно маячащий на горизонте гранитный карьер и кувалда в два стоуна весом...

Когда дверь за сыщиком закрылась, т'Исельн дель Гуэлла вздохнул и устало опустил локти на стол. Дались ему эти шпионы! Разведчика из Айшасы видит в каждом встречном поперечном. Даже в профессоре-астрономе. Нет, не шпионы разрушат Империю, если этому суждено будет случиться, а свои же люди. Бестолковые, запутавшиеся во взятках политики; жрецы, склоняющиеся к новым, смахивающим больше на ересь толкованиям Священной Книги; ищущая новизны и острых ощущений городская молодежь; офицерство, погрязшее в пьянстве и разврате; провинциальные борцы за свободу. Что они собираются с ней делать, зачем она им? Ведь тут же, не пройдет и месяца после выхода из состава Сасандры, они вцепятся друг другу в глотки. Барн против Тельбии, Арун против Гобланы, Вельза против Тьялы. Не говоря уже об Окраине, которую без поддержки имперской панцирной пехоты просто втопчут в сухие ковыльные стебли кентавры. А может, это и к лучшему? Дать бы им независимость хоть на полгода, на год. Пусть хлебнут пьянящее вино свободы... Лишь бы не захлебнулись. Назад прибегут проситься, да поздно будет. Разбитый кувшин не склеишь, а семена ненависти всегда падают на благодатную почву.

Т'Кирсьен делла Тарн, лейтенант гвардии, с остервенением отчищал мундир от пыли и паутины. Что ж, тому, кто решил прятаться под кроватью, нужно быть готовым к подобного рода испытаниям. Но Кир тер рукав о рукав чересчур упорно. Плечи молодого человека при этом тряслись, словно холка коня, напуганного до полусмерти степным пожаром.

- Все равно порванный, - мягко сказала Флана. - Я бы попробовала зашить, только...

Она хотела сказать, что не очень-то преуспела в работе с иглой и ниткой, но замолчала на полуслове. Слишком уж сердитый взгляд бросил на нее Кир.

- Ну, чего ты злишься? - произнесла она. - Моя вина, что ли?

Делла Тарн молчал и продолжал елозить рукавом по плечу. Жгучий стыд, смешавшись с испепеляющей ненавистью, дает гремучую смесь. Там, внизу, затевая драку со студентом... Как, кстати, его зовут? Антоло, кажется. Так вот, вступая в спор с Антоло, он казался себе значимым, решительным и непогрешимым. А все излишек мьельского.

Теперь хмель ушел.

Остался стыд, досада и презрение к собственной трусости.

Бежал, бросив товарищей, офицеров-гвардейцев!

Неужели он так же бежал бы и в бою, если бы враг начал одолевать? Сбежал бы или нет? Бросил бы вверенную ему полусотню? Или предпочел бы умереть, но не отступить?

Когда отец отправлял его с рекомендательным письмом от капитана т'Глена делла Фарр к генералу Бригельму, грядущее казалось радужным. Производство в чин, успех в аксамалианском высшем обществе, какая-нибудь небольшая война, рост по службе, слава, богатство... Делла Тарны не могут уповать на связи при императорском дворе, сказал отец. Излишка денег тоже никогда не водилось - хоть земля в Тьяле и плодородная, а погода мягкая и способствующая земледелию, но обрабатывать ее еще надо уметь и иметь достаточное количество крестьян. А той захудалой деревушки, которой владели делла Тарны, с трудом хватало, чтобы свести концы с концами обедневшего, но гордого дворянского рода.

Кирсьен мечтал всего добиться сам. Стать, самое меньшее, генералом. Разбогатеть. Жениться на дочери какого-нибудь вельможи из Аксамалы. Играть важную роль при дворе.

И теперь все пошло прахом!

Из-за глупой потасовки в борделе.

И когда?

В первый же день после вручения вожделенного банта лейтенанта.

Разве можно себе простить такое?

Нельзя. И никому нельзя простить.

Наглым студентам - деревенщина деревенщиной, а туда же - спорить с потомственными дворянами. Ансельму, побежавшему со всех ног за стражей, - неужели нельзя было тихонько замять дело? Стражникам, явившимся вовремя и рьяно взявшимся усмирять безобразников. Флане, неуемное желание попасть в комнатку которой толкнуло молодого офицера на спор и драку.

Впрочем, Флану можно и простить. Ведь она спасла его. Именно спасла, другого слова не подберешь. Закрыла дверь за спиной беглеца, а после, когда стражники начали прочесывать заведение фриты Эстеллы вдоль и поперек, буквально затолкала его под кровать - сам Кирсьен, совершенно ошалевший от только что пролитой крови, не соображал ничего и двигался, как зачарованный. Лежа в пыли и паутине, он старался почти не дышать. И все равно в носу щекотало так, что дух захватывало. Но лейтенант сдержался и не чихнул, не выдал себя.

Флана объяснила стражникам и вышибале Ансельму, что при первых звуках драки, донесшихся снизу, испугалась до полусмерти и закрыла дверь на засов. Да, пробегал кто-то. Топал так страшно и дергал каждую дверь. Наверное ужасный разбойник и душегуб. Но она молилась Триединому, чтобы запоры оказались крепче рук неизвестного мерзавца, и бог не выдал. Да, пробежал дальше. Слышала, как ставень хлопнул. Со второго этажа на улицу? Откуда ж она знает? Она же говорила господину сержанту, что испугалась и заперла дверь. Конечно, господин сержант такой мужественный и сильный, у него такая большая и толстая дубинка... После этих слов Ансельм сказал, что нужно идти искать дальше, а Флане посоветовал вновь запереться и носа из комнаты не показывать. С трудом сдерживая смех, она повиновалась.

Кирсьен выбрался из убежища, жалкий, грязный, проклинающий всех и все на свете. И теперь пытался отчистить мундир, который ему больше не носить никогда.

- Долго дуться будешь, Кир?

Он вздохнул, ответил невпопад:

- Как теперь жить? Для чего?

- Ну, я не знаю... - Флана покачала головой. - Пересидишь у нас какое-то время.

- В борделе?

- Да, в борделе. Девочки не выдадут. Есть у нас один чуланчик. Фрита Эстелла там всякий хлам ненужный хранит...

- Ансельм узнает, выдаст.

- Ансельма уговорим. Я Риллу попрошу, она ему глазки построит.

- А фрита Эстелла?

- Она добрая. Не выдаст.

- Я ей денег должен.

- Тем более не выдаст. Если тебя стражники заберут, кто ей долг отдаст? А так есть надежда.

В доброту хозяйки Кирсьен верил с трудом, но последний довод показался убедительным.

- Ну, хорошо. Поживу... Если это жизнью назвать можно. А что потом?

- Что потом? - Флана на мгновение задумалась. - Выведем тебя из города, когда искать перестанут. Иди, куда хочешь.

И тут офицера вновь затрясло крупной дрожью. Он вскочил, сжимая кулаки. Едва не заорал:

- А мне некуда идти! Понимаешь? Некуда! В казармы дорога заказана. Домой? К родителям? Что я отцу скажу? Как матери в глаза посмотрю? Уж лучше в петлю! Вся жизнь перечеркнута!

- Ах, вся жизнь?! - зашипела Флана. Видно, причитания Кирсьена ее порядком утомили. Он уперла кулаки в бока, шагнула почти вплотную к нему. - Конечно! Блестящий офицер! Прямая дорога в генералы! А не нужно было мечом махать в борделе! Да еще в праздник! Что ты о жизни знаешь?! Дворянин! На всем готовом привык... Мамки, няньки, слуги... Накормят, оденут, почистят, проблеваться помогут, если перепил. Думать не надо - командиры все за тебя решат. А теперь что, я должна за тебя решать твою судьбу? Может, мне в магистрат пойти - так, мол, и так, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн ни в чем не виноват, он весь из себя белый и пушистый, а студент тот сам башкой на его меч напоролся. А потом и к генералу гвардии сходить? А что, мое слово много значит для Аксамалы! Я и к императору могу, и к богу Триединому тоже! Пока блестящий лейтенант т'Кирсьен делла Тарн в разодранном мундире будет соплями давиться у меня на кровати.

- Перестань! - Кир отшатнулся, неловко взмахнул руками и уселся обратно на кровать.

- Нет уж, послушай! Ты мужчина или нет? Или все дворяне такие слизняки бесхребетные? Может, потому и Сасандра в глубокую задницу летит? Цвет Империи! Кого в гвардию берут?! Ему деваться некуда! Это мне деваться некуда! Всех холера забрала! Отца, мать, сестру! А я в петлю не полезла. Живу! И дураков вот таких спасти пытаюсь. Так нет же! Его спасаешь, а он ноет, как дитя малое: жизнь перечеркнута, что делать, как быть...

- Прекрати, Флана...

- Нет, не прекращу! Не хочешь в борделе прятаться? Зазорно ежели, давай на все четыре стороны! Хочешь - в магистрат, хочешь - в полк. Мне все равно! Зато на каторгу пойдешь вместе с друзьями. Хотя, нет. Каторга тебе не светит. Ты студента зарубил. На плаху, господин делла Тарн. А если дворянства лишат, так и пеньковую веревку на шею, как простолюдину... Ну что, пойдешь? Двери открывать или сам справишься? Идешь?

Кирсьен закрыл лицо ладонями. Конечно, это было бы красиво - самому явиться в магистрат и сдаться стражникам. Только никто не оценит благородство поступка. Указ императора не предусматривает смягчения наказания за пролитие крови в день тезоименитства покойной матери государя, а это значит: лишение дворянства и казнь. Позорная, как для проворовавшегося приказчика или карточного шулера. Но ведь не так страшна сама смерть, как унижение.

Что же делать? Есть ли у него выбор?

Бежать куда-нибудь в провинцию, начать жизнь заново?

Из списков гвардии его, конечно же, вычеркнут. Домой пошлют соответствующее извещение. Но дворянства за глаза лишить не могут. Или могут? Кир пожалел, что никогда не изучал законы и уложение о дворянстве. Вот студенты эти, наверняка, все законы изучили - книжные черви, кошкины дети, сволочи, ублюдки... Ничего, Антоло ему еще попадется на узкой дорожке. А выжить стоит хотя бы ради этого, ради мести. Сменить имя, может, даже внешность - сбрить усы, например, или отпустить бороду. Что он умеет? Обращаться с лошадьми, фехтовать на мечах и копьях, стрелять из арбалета, знает грамоту. Что ж, с этими умениями можно пристроиться охранником к богатому купцу или банкиру. Служба далека от благородства, но на жизнь хватит. Можно наняться в армию. Не в столице, само собой, а в провинции. В Окраине набирают отряды вольных охотников для борьбы с разгулявшимися кентаврами, границы Барна постоянно тревожат несмирившиеся с владычеством людей дроу, неспокойно в Гоблане, пираты с Халида теребят берега Каматы... Наемники, умеющие управляться с оружием и недорого ценящие свою жизнь, всегда востребованы. А честной службой можно и дворянства достичь, даже если лишат здесь.

Но главное, выжив, можно разыскать студентов, из-за которых судьба блестящего офицера, ясная и чистая, как лезвие клинка, стала похожей на гниющую кучу отбросов. Найти и отомстить. Где бы они ни были, куда бы их не отправил приговор суда. В каменоломнях, так в каменоломнях, на рудниках, так на рудниках, на веслах дромона, значит на веслах дромона.

- Эй! - Флана толкнула его в плечо. - Ты не умер часом?

Кирсьен медленно отнял ладони от лица.

- Прости меня. Я был не прав. Я очень благодарен тебе за спасение. Я очень благодарен тебе за предложение переждать какое-то время в "Розе Аксамалы".

- Вот так бы и раньше, - улыбнулась Флана и вдруг вздрогнула. - Гляди, у тебя морщины... Вот тут, возле глаза и на переносье. Раньше не было! Хочешь зеркало?

- Твои глаза - мое зеркало, - ответил Кир, притягивая ее к себе.

Кровать жалобно скрипнула под тяжестью рухнувших на нее тел.

ГЛАВА 4

Антоло застонал и перевернулся на живот.

Вот ведь проклятые живодеры! Разве можно подобным зверям доверять поддержание порядка в блистательной и просвещенной Аксамале - столице лучшей в мире Империи? Так дубинками человека отходить...

И все же ему повезло больше, чем Летгольму. Антоло вспомнил изувеченное лицо красавчика-аксамалианца - застывший мертвый глаз, наполовину отрубленное ухо, раскрошенные зубы, осколки которых виднелись сквозь развороченную щеку - и ощутил, что сейчас его стошнит прямо на пол. Он сжал кулаки. Нет, нельзя давать волю слабости. Жители Табалы всегда славились упрямством - оно помогало им не потерять веру в себя на продуваемых ветрами Внутреннего моря равнинах, выстоять в борьбе с невзгодами - снеговыми буранами, летней жарой, ворующими овец дикими котами и орлами-ягнятниками.

Пытаясь отвлечь мысли от погибшего товарища, Антоло потрогал корочку запекшейся крови на щеке - отметка шпоры этого гвардейского хлыща, вознамерившегося пройти без очереди. Подумаешь, лейтенант! Подумаешь, дворянин! В борделе титулов и званий нет. А если кичишься десятком поколений исправно протиравших подошвы сапог на плацах и в караулах, будь добр, разбогатей так, чтобы тебе знатные шлюхи на шею вешались, из тех, которые от скуки ни одного мундира не пропускают. Табалец ногтем подцепил край корочки и почувствовал, что на палец ему потекла кровь. Глубоко вспорол, зараза! Шрам останется. Да оно и к лучшему - шрам не даст забыть об оскорблении. Пройдет какое-то время, и он выйдет на свободу и отомстит. Нет, не ударом исподтишка или кляузой. Он честно вызовет офицера на поединок. Дуэль по всем правилам. А там пускай Триединый рассудит, кто прав, кто виноват...

Вот только когда он выйдет?

За драку в праздник, трепетно любимый самодуром-императором, им всем светит каторга. А Летгольма за пролитую кровь отвели бы прямиком на виселицу, если бы офицер не... как его, кстати? Кирсьен, кажется. Что за дурацкое имя. Похоже на тьяльское - они там живут слишком близко к долине альвов, вот и понахватались всяких дурацких штучек. Да, меч тьяльца выпустил дух из Летгольма. А сам он сбежал. Как последний трус. И ходит где-то на свободе... А они тут лежат избитые, голодные, с жутким похмельем на грязной, вонючей соломе - хоть бы кто из тюремщиков удосужился принести пару свежих охапок.

Позади раздался громкий стон, а после Вензольо - его голос Антоло узнал бы из тысячи - взвизгнул:

- Отползай, отползай!

- Да как же он отползет? - прогудел Емсиль, и тут его слова заглушил рвотный спазм.

Антоло обернулся.

Бохтан блевал, заботливо поддерживаемый за плечи барнцем. Блевал водой и слизью, поскольку покормить их никто в тюрьме не озаботился. Хорошо, что вода стояла в бадейке. Не слишком свежая, теплая, но хоть как-то можно смочить пересохший рот.

- Сам бы так по мозгам получил, я бы поглядел, как бы ты ползал бы... - ворчливо проговорил Емсиль.

- У меня, может, голова п'обитая! - запальчиво возразил Вензольо, показывая слипшиеся от крови волосы.

- Как бы не так! Череп твой молотком не пробьешь! - отвечал Емсиль. - Ссадина хорошая, плешь, может быть, останется...

- Плешь? Это какая сволочь в меня кувшином запустила? Да я его из-под земли достану!

- Умолкни! Визжишь, как поросенок, - зло бросил т'Гуран, который сидел, опершись спиной о стену и баюкал правую руку.

- Нет, ты видел, кто? Скажи мне - кто из них?

- Отстань...

Антоло сел, помогая себе руками. Может, не стоило так отчаянно сопротивляться? Вон, Емсилю почти и не досталось. Да и офицеры, за исключением того, что сбежал, сдались быстро - должно быть, в надежде на снисхождение.

Свет, проникающий в широкую камеру через три зарешеченных окошка под потолком, давал возможность разглядеть всех обитателей городской тюрьмы Аксамалы. А набралось их человек сорок, на первый взгляд. В основном, оборванцы - сброд из самых низов. Нищие, не желавшие, согласно последнему распоряжению магистрата, побираться в строго отведенных местах, а именно, с правой стороны паперти храмов Триединого. Десяток молодых людей самого разбойного вида самозабвенно резались в "камни-ножницы-бумага". Игра шла на подзатыльники, причем снисхождения к товарищам по несчастью никто не испытывал - лупить так лупить. Кто-то еще спал, свернувшись, как бездомные коты. Издали они напоминали скорее груду тряпья, чем живых людей. Человек пять стояли в очереди к бадье для отправления естественных надобностей и вяло поругивали засевшего надолго.

Одна стена камеры состояла из толстых граненых прутьев. За ней виднелся освещенный редкими факелами коридор, который изгибался полукругом.

Антоло вспомнил рассказы о городской тюрьме. Якобы разместили ее лет триста назад в круглой башне, оставшейся от внутреннего кольца стен, когда Аксамала расширилась настолько, что прапрапрадед нынешнего императора повелел возводить новую защиту. Потому и шел коридор по кольцу, огибая защищенные мощной кладкой лестничные пролеты и караулки, тогда как помещения для арестантов находились по внешнему ободу кольца. Кроме того, тюрьма имела несколько этажей, и чем выше было положение заключенного, тем на более высокий этаж он попадал. Судя по всему, их забросили на самый нижний, полуподвальный.

- О! П'оснулся? - Вензольо повернулся к табальцу. - Живой?

- Похоже, скорее живой... - нерешительно ответил Антоло. - Как нас угораздило?..

- А ты что, не помнишь ничего?

- Нет, почему же... Помню. Пока я на сержанта не бросился, все помню. А потом...

- Еще бы! - оскалился Вензольо. - Мне с пола все хо'ошо видно было. Дубинкой по темечку!

Антоло потрогал здоровенную шишку под волосами. Наверное, так оно и было. Вот почему он вроде бы и помнит, как их волокли по улицам города, а потом швыряли в зарешеченную камеру, но все события словно в тумане.

- Но я его тоже зацепил? - проговорил он неуверенно.

- Зацепил, зацепил! Думаю, зуб он таки выплюнул!

- Ну, чего вы радуетесь, остолопы? - мрачно заметил Емсиль. - Что вам срок каторги накинут?

- А что нам, плакать, что ли? - окрысился южанин. - Что ты п'едлагаешь?

- Да ничего! - Барнец отвернулся и склонился над Бохтаном.

Преодолевая слабость и головокружение, Антоло подполз к ним поближе:

- Сильно ему досталось?

- Тебе-то не все равно? - неприязненно ответил Емсиль.

- Ты чего? - удивился табалец. Их друг из Барна всегда отличался спокойствием и невозмутимостью, а тут ни с того, ни с сего....

- Чего, чего... Ничего! Сопи в две ноздри - вон люди уже оборачиваются.

Антоло оглянулся. Неправда. Никто на них не оборачивался. Что, у заключенных своих забот и хлопот мало? Тем более, что якшаться с нарушителями указа императора мало кто захочет.

- Ты чего, Емсиль? Не с той ноги встал?

- Если хочешь знать, я вообще не ложился, - хмуро ответил барнец. - Пока некоторые рожу об солому давили, я с ним возился! - он кивнул на Бохтана.

- Так я что ли виноват?

- А кто? - Емсиль сжал кулаки. - Тебе не все равно было, к кому идти? И когда... Не захотел он офицеров пропускать!

- Чего ты взъелся на него? - вмешался Вензольо. - Не хватало еще - уступать этим хлыщам из каза'м! Так они на голову сядут совсем. И ножки свесят!

- Ага! А нам теперь из-за его гордости на каторгу?

Антоло задохнулся от возмущения. От кого, от кого, а от Емсиля он такой отповеди не ожидал. Обида комком подступила к горлу, кровь бросилась в щеки.

- А зачем вы тогда встряли? - воскликнул он. - Не ваша драка - значит, и лезть нечего! Я бы и сам...

- Что ты "сам"? - негромко проговорил т'Гуран. - Много ты навоевал бы против четверых?

- Ну и что? Если вам все равно!

- Нам не все равно, - терпеливо, словно неуспевающему ученику объяснил вельсгундец. - Было бы все равно, сидели бы и хлестали мьельское. Но мы ввязались в эту драку вместе с тобой...

- Из-за твоей гордыни, - добавил Емсиль.

- Можно и так сказать, - не стал спорить т'Гуран. - Но у нас, в Вельсгундии, предпочитают слово "честь", а не гордыня. Спускать обиды нельзя никому. Но... Я бы на твоем месте предпочел вызвать этого офицера на поединок. Скажем... завтра.

- Завтра он уже никого не вызовет, - рыкнул барнец. - И ты тоже. И я. И Вензольо.

- И Летгольм, - невозмутимо проговорил т'Гуран. - И тот офицер, которого Летгольм заколол, кстати, тоже.

- Все в руке Триединого, - пожал плечами Антоло.

Вельсгундец почесал кончик носа, как обычно делал во время ответов на сложные вопросы профессоров.

- Понимаешь, - сказал он, глядя мимо Антоло. - Понимаешь, наказание императора для всех одно, но по каждому оно ударит по-разному. Меня отец по головке не погладит за то, что из университета выгонят.

- А нас выгонят?

- А ты как думал? - прищурился Емсиль. - Хорошо, если бумагу выправят об окончании подготовительного...

- Выгонят, - согласился т'Гуран. - Если уже не выгнали...

- Ну и что? - запальчиво воскликнул табалец. - Можно еще раз поступить!

- Как бы не так! Изгнанного за нарушение указа императора на повторный курс не возьмут. И ни на какой другой не возьмут...

- Но можно ведь в другой университет! В Браилу, например! Тамошние профессора по всему югу славятся!

- Может, и славятся, но все ж не больше аксамалианских. Да скажу честно, мой род больше денег не наскребет. А Емсиль и вовсе за государственный счет учился...

Вот тут Антоло понял причину злости барнца. Его, уроженца маленького городка, затерянного в отрогах Туманных гор, собирали на учебу все местные жители.

Ах, как же хотелось им заполучить дипломированного лекаря из самого Императорского аксамалианского университета!

Но денег все равно хватило лишь на курсы грамматики и риторики.

Такое случалось не раз. Не Емсиль первый и не Емсилю быть последнему. Частенько студенты, не закончив полного обучения, покидали стены университета и отправлялись на заработки, скапливали сумму, достаточную для оплаты одного-двух курсов, и продолжали учебу. А некоторые и не продолжали. Жизнь подхватывала их, как ручей осенние листья, и увлекала, кружа в водоворотах, все дальше и дальше от Аксамалы. На окраинах Сасандры, испытывающих постоянный недостаток в дипломированных ученых, охотно пользовались услугами недоучек. Их нанимали переписчиками и счетоводами, помощниками сборщиков подати и лекарей, учителями к отпрыскам в знатные семейства.

Подобная участь ждала и упрямого барнца. Но декан Тригольм старательного студента (а Емсиль учился истово, недосыпая и недоедая!) решил не выбрасывать на улицу. В университете существовала квота, введенная лет сто назад, на обучение талантливых, но бедных юношей. Кругленькая сумма выделялась казной империи и позволяла не только оплачивать учебу неимущим, но и даже выделять им небольшой пенсион - недостаточный, чтобы кутить, но дающий возможность не протянуть ноги с голодухи.

Теперь Емсиль лишался сразу всего. В защиту учинивших пьяную драку в день тезоименитства матушки императора не выступит ни один декан. Это вам не вольнодумцы, болтовню которых можно списать на молодость и глупость. Это преступление в Сасандре приравнивалось к измене Империи.

Антоло вздохнул:

- Ты... Емсиль, послушай... Прости меня дурака. Я скажу, если будет суд, что сам во всем виноват.

- Да что ты извиняешься? - возмутился не понявший в чем дело Вензольо. - Все участвовали! Мне вон, голову п'обили!

- Совсем бы ее тебе открутить, - мечтательно проговорил т'Гуран. - Человек мечтал лекарем стать! Понимаешь?

- Не понимаю! - затряс головой каматиец.

- Вот ты зачем учился?

- Я? А снежный демон знает зачем! Отец отп'авил...

- Вот видишь. Такие, как ты, только штаны протирают... Да и как я - тоже! - Вельсгундец сокрушенно мотнул головой. - А у человека - мечта!

- Подумаешь, мечта... Подумаешь, лека'ем...

- Заткнулся бы ты, а? - тихонько посоветовал Антоло.

Вензольо обиделся. Вскинул подбородок, отвернулся, пробурчал под нос:

- Я за него, как за друга, а он...

Емсиль молчал, уставившись в пол. Т'Гуран поднял глаза к грязному, заросшему паутиной и мхом потолку - что поделаешь, мол.

Антоло хотелось выругаться, а еще сильнее - засветить самому себе в ухо. Или в глаз. Кулаком, и чтоб изо всех сил, без поддавков. Чтобы искры посыпались и потекли непрошеные слезы. Что ж это за напасть такая? Из-за него один друг погиб, а еще четыре судьбы так изломались, что никакой мастер не починит. И ни один гороскоп из тех, которые они составляли вчера, не предсказывал каторги, позорного столба, нищеты. Или врут все гороскопы?

- У тебя что по гороскопу выходило? - словно подслушал его мысли т'Гуран.

- Успех, победы в сражениях. Я должен свергнуть двух королей и одного возвести на престол, - без утайки отвечал табалец. Стукнул кулаком по колену. - Какая глупость!

- Интересно... А я нагадал себе смерть от огня. А перед этим - великую смуту, скитания и борьбу за власть.

- Смуту и скитания я себе уже представляю... - начал Антоло, но тут громыхнула дверь в тюремном коридоре. Заключенные всполошились. Даже те, кто притворялся спящим, расползлись по темным углам. Разбойники, игравшие в "камни-ножницы-бумагу", притихли и, как показалось, попробовали спрятаться за спинами друг друга. Само собой, ни у кого не получилось, но их тесная компания зашевелилась, словно клубок степных гадюк, проснувшихся после долгой зимы - обычно эти гады встречают весеннее солнышко в укромном овраге, ловя теплые лучи узорчатыми шкурами.

Гулко отбивая шаг коваными сапогами, мимо решетки прошел стражник. Следом за ним - плотный высокий человек в темной мантии до пят и круглой шапочке на голове.

- Здесь, ваша милость! - пророкотал стражник. - Туточки они. Сидят в уголке, словно мышки. И я - не я, и куча не моя. - Он стукнул дубинкой по решетке. - Эй, студенты! Живо сюда! Кому говорю.

- Не беспокойтесь, любезный! - прервал его до боли знакомый голос.

- Профессор Гольбрайн? - удивленно воскликнул Антоло.

- Я, молодой человек, я, - ответил астролог. - Если вам трудно или отсутствует желание, можете не вставать...

- Нет, почему же? - Т'Гуран вскочил, изысканно поклонился, словно и не в тюрьме вовсе, а на королевском приеме.

Поднялись и Емсиль с Антоло. Вензольо остался сидеть, с вызовом поглядывая на профессора, а Бохтан просто не смог из-за слабости - удары табуретом по голове за одну ночь не проходят.

- У меня поручение от декана Тригольма. - Гольбрайн оглядел их живописную группу, осуждающе покачал головой. - Согласно уложению об Императорском аксамалианском университете тонких наук, студенты, обвиняемые в столь тяжком преступлении, как то, которое совершили вы, молодые люди, отчисляются из состава студентов. Соответствующее распоряжение уже подписано профессором Тригольмом и передано на утверждение ректору университета. Вам все понятно, молодые люди? Есть вопросы, пожелания?

- Вопросы есть, - сказал Антоло.

- Слушаю вас.

- Это Гусь настучал Тригольму?

- Что? Какой Гусь? - возмутился профессор. - Что вы себе позволяете, молодой человек?

- Ну, профессор Носельм... - поправился табалец.

А т'Гуран пояснил:

- Он сидел в борделе, в "Розе Аксамалы", когда мы пришли.

- И смылся, словно его понос прихватил. - Емсиль скрестил руки на груди.

- Ваши подозрения беспочвенны, а обвинения противозаконны! - отчеканил Гольбрайн, едва заметно кивая.

- Ну, так бы и сказали, - развел руками т'Гуран. - А то мы мучаемся с утра.

- Зря иронизируете, молодые люди. - Профессор потер правый ус. - Положение ваше тяжелее, чем может показаться на первый взгляд. Я, конечно, сочувствую, но сделать ничего не в силах... Уж поверьте старику.

- Да мы и не рассчитывали, - пожал плечами Антоло. - Благодарим за сочувствие, мэтр Гольбрайн.

- Не рассчитывали они... - буркнул астролог. - Вы меня очень разочаровали, молодые люди, должен признаться. Очень! Ну, еще от фра Вензольо или фра Летгольма... Кстати, где он?

- Летгольма убили, - мрачно проговорил т'Гуран. - Офицер зарубил мечом.

- Как офицер? Какой офицер? Ах, да! Вы же с гвардейцами подрались...

- Им тоже мало не покажется, - встрял тюремный надзиратель. - Банты перед строем сорвут, а потом выпорют хорошенько! А потом в рядовые без выслуги...

- В рядовые! - хмыкнул Антоло. - Есть разница - каторга или армия?

- Такой, как ты, после месяца в армии на каторгу запросится, - презрительно сплюнул ему под ноги охранник. Повернул голову к Гольбрайну. - Господин профессор, заканчивайте ваше дело, да пошли отсюда. Порядок есть порядок. Начальство прознает - по головке не погладят.

- Хорошо, - кивнул мэтр. - Я хотел сказать, что от вас, фра Емсиль, фра Антоло, фра Гуран, я такого не ожидал. Подобное поведение не совместимо с гордым званием студента Императорского университета.

- Так мы уже вроде как... - развел руками табалец.

- Вот потому вы и "вроде как", - отрезал профессор. - Декан еще может закрыть глаза на посещение студентами трактиров и борделей, но драки, поножовщина, сопротивление страже! Это чересчур.

- Мы поняли, мэтр Гольбрайн, - кивнул т'Гуран. - Не оправдываемся и прощения не просим. Заслуженное наказание примем, как подобает - спокойно и смиренно. Не могли бы вы выполнить одну маленькую просьбу, мэтр Гольбрайн?

- Я? - опешил профессор. - Вашу просьбу?

- Идем отсюда, господин хороший, - начал проявлять признаки нетерпения стражник: переступил с ноги на ногу, поежился.

- Да-да, сейчас... Так какая у вас просьба, фра Гуран?

- Не соблаговолите ли вы, мэтр Гольбрайн, сообщить о моем бедственном положении послу Вельсгундии? Просто сообщить и все.

- Послу Вельсгундии? Пожалуй, да... Смогу. Будут еще просьбы? - Мэтр обвел глазами бывших студентов.

- Ну... - протянул Антоло. - Может, тогда и банкиру фра Борайну сообщите обо мне? - сказал он нерешительно. - Знаете, "Борайн и сыновья", на Старобронной? Это неподалеку от цирка маэстро...

- Да знаю я, знаю, - прервал его профессор. - А зачем банкиру знать?

- С этим банком в Аксамале работает мой отец.

- А! Тогда понятно. Надеетесь известить родных?

Антоло неопределенно пожал плечами.

- Ну, да. Хотелось бы...

- Хорошо, сообщу. - Под неодобрительным взглядом надзирателя профессор заторопился. - А вы, фра Емсиль? Что-нибудь хотите?

- Ничего, - мотнул головой барнец.

- Совсем ничего?

- Совсем. Хотя нет. Мэтр Гольбрайн, если из моего Катера будут справляться, не могли бы вы ответить, мол, пропал Емсиль без вести?

Профессор задумался на мгновение:

- Не знаю... Не уверен, что это возможно. Даже если я попрошу декана Тригольма...

- Тогда извините, - невозмутимо проговорил Емсиль. - Раз не выйдет, значит не выйдет. Ничего не надо. Прощайте, мэтр Гольбрайн.

Астролог сник, опустил плечи:

- Прощайте, господа студенты...

- Бывшие студенты, - поправил его т'Гуран.

- Нет, бывшими вы станете, когда я уйду! - упрямо возразил профессор. - Прощайте, господа студенты. Мне будет вас не хватать на факультете.

Молодые люди нестройно ответили. Антоло почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Поразительно! Раньше он считал себя твердым человеком, не склонным рыдать по пустякам, а тут - прощание с профессором астрологии. Да, с хорошим, увлеченным своей наукой, требовательным, но в меру человеком, отличавшим его из числа прочих студентов, но что с того? Ведь Гольбрайн не родственник, не возлюбленная... Отчего же тогда выступают слезы? Табалец сделал вид, будто у него зачесалась бровь и украдкой вытер ресницы о плечо. С удивлением заметил, что т'Гуран повторил его жест. И он, что ли? А еще дворянин...

Едва они вернулись на нагретое место, то есть на кучки прелой соломы, которую подгребали под себя по чуть-чуть всю ночь, Вензольо ехидно осведомился:

- Ну что, 'асп'ощались с любимым п'офессо'ом?

- Распрощались. А что? - угрюмо ответил Емсиль.

- Вы б его еще в зад 'асцеловали бы!

Барнец смерил его тяжелым взглядом с ног до головы и молча отвернулся. Должно быть, решил, что вступать в перепалки с глупцом - занятие бессмысленное и неблагодарное. Антоло и т'Гуран последовали его примеру - иногда Емсиль поступал на удивление здраво. На удивление потому, что молва приписывала уроженцам Барна скудоумие и тупость.

Вензольо попробовал еще что-то ляпнуть, но, поскольку дразниться не интересно, когда тебе не отвечают - истина, известная с детства, - умолк, обхватил голени руками и замер, жалкий и скрюченный.

- Если Борайн успеет послать весточку отцу... - сказал Антоло вельсгундцу. - Ну, хоть бы голубя отправил, что ли... Так вот, если он успеет до суда, можно попробовать подкупить судей. Не рудники, а строительство дорог, например. Или соль выпаривать.

- Ты думаешь, это легче? - приподнял бровь т'Гуран. - А впрочем, как знаешь... Каждый вертится, как может.

- Почему "как знаешь"? - возмутился табалец. - Я думал, приговор для всех равный будет. Если одному облегчат, значит и другим тоже.

- Да? - Т'Гуран смутился, опустил глаза. - Вот ты значит как, обо всех подумал. А я, признаться, думал только о себе, когда про посла Вельсгундии говорил...

Их прервало появление в коридоре сразу троих надсмотрщиков. Один тащил здоровенную корзину, и все арестанты тут же зашевелились, вскочили на ноги, так и норовя перебраться поближе к решетке, просовывали сквозь нее руки с растопыренными пальцами. Надсмотрщик с корзиной попятился, зато двое других стражников, вооруженные длинными шестами, схваченными на концах железными оковками, не зевали и короткими точными ударами отогнали особо обнаглевших в глубь камеры.

- Пожрать принесли, - высказал догадку Емсиль и оказался прав.

Один из надсмотрщиков долго прилаживал к тяжелому замку зубчатый ключ, потом уперся, всем весом налегая на кольцо, и двери, сделанные тоже из железных прутьев, отворились.

Оказавшаяся в камере корзина была наполнена кусками хлеба, кое-где подцветшими, но в целом вполне съедобными. Правда, студентам из нее не досталось ни крошки. Как говорится, в большой семье челюстями не щелкают...

Фра Корзьело на цыпочках подошел к двери. Прислушался.

Тишина. Фрита Дорьяна отправилась на рынок за покупками. Немногочисленных в утренние часы покупателей отпугнут закрытые ставни лавки.

Табачник, кряхтя, вытащил из угла сумку, брошенную туда прошлым вечером, когда он вернулся из "Розы Аксамалы" испуганный и дрожащий. Собственно, чего бояться? Потасовки в борделях происходят довольно часто. И в дешевых, и в дорогих. Младшие офицеры дерутся со студентами, старшие - между собой. Моряки так и норовят сцепиться с сухопутными войсками - пехотой, кавалерией, саперами. Случается, и кровь льется, а уж о расквашенных носах и выбитых зубах никто и не вспоминает особо.

Но почему-то фра Корзьело не нравились вчерашние события. Какое-то подозрение грызло сердце, словно червяк спелое яблоко. Что-то не так... Будто нарочно затеяли свару.

Конечно, фрита Эстелла не бросила выгодного посетителя. Вывела через черный ход, пока Ансельм бегал за стражей. Рассыпалась в извинениях, предлагала приходить в любой день бесплатно. Лавочник обещал подумать.

Да что там думать? Он, несомненно, воспользуется предложением хозяйки борделя, но позже. Ведь не за горами очередная встреча с Министром. Обмен сообщениями у них происходил раз в месяц, на девятнадцатый день. Почему на девятнадцатый? Неизвестно. Так решил пожилой, морщинистый и седой, но все такой же бодрый, как и сорок лет назад, айшасиан из Мьелы. Корзьело про себя называл его Стариком.

Эх, Старик, Старик... Где же обещанный тобой развал Империи? Сокрушительный, неудержимый, как горная лавина. Неотвратимый, как смена дня и ночи. Желанный, как ледяная родниковая вода в разгар летнего зноя.

Ладно. Что толку рассуждать о вещах, далеких от тебя, как Внутреннее море, и недоступных, как северное сияние.

Сейчас же пора переправить послание от Министра в Мьелу, Старику.

Корзьело, сопя и ругаясь под нос, развязал веревочку, перетягивающую горловину сумки, вытащил плетку-девятихвостку. Скривившись от омерзения, он понес ее к столу, держа на вытянутых руках, словно ядовитую змею.

За окном процокали копыта.

Табачник напрягся и прислушался. Нет. Не к нему. Триединый помиловал.

Лавочник вздохнул, вознес короткую молитву и покрепче ухватился за рукоять. Острые грани безвкусной резьбы тотчас впились в ладони.

- Ну, давай же... - прошипел Корзьело. - Давай...

Рукоятка скрипнула, провернулась и разломилась на две половинки. Вернее, не разломилась, а раскрылась - одна ее часть входила в другую, словно тщательно притертая пробка в горлышко бутылки.

На столешницу выпал клочок пергамента - тонкий-тонкий, едва ли не прозрачный, сложенный вчетверо.

Корзьело поднял листочек, развернул и, держа на вытянутых руках, прочел:

- Козел впрыгнет в палисадник не позднее Кота. Бровастый очень грустит.

Табачник невольно улыбнулся. Его всегда веселила манера Министра выражаться иносказаниями. Будто бы не все равно. Если поймают сыскари из тайного войска, дыба хоть так, хоть так. Как ты ни маскируй донесения. А не поймают - какой смысл прятаться за мудреными шифровками?

На самом деле козлом была Сасандра, палисадником - северная Тельбия. Следовательно, Империя намерена ввести войска в северную Тельбию через два месяца - в конце лета. Значит, дела у местных проимперских политиков идут не вполне успешно. Королевство в любой миг может заявить о своей независимости, вместо того чтобы попроситься под крылышко Аксамалы. Что ж, пусть теперь голова болит у Старика - Айшаса просто не может не вмешаться, да еще и привлечь внимание западных королевств - Фалессы, Итунии, Мораки, Вельсгундии. Наплевать на мнение соседей император не решится. Если не получится завладеть Тельбией с нахрапа, то пока не станет и пытаться.

Еще интереснее вторая половина сообщения. Бровастым Министр называл императора, не особо греша против истины. Правитель величайшей страны материка, давно разменявший восьмой десяток, отличался густыми, лохматыми, нависающими на глаза бровями. А вот грусть - это болезнь. В последние несколько лет недуг скручивал императора несколько раз, но благодаря нечеловеческим усилиям лекарей, молитвам жрецом Триединого и даже, как поговаривали, помощи приглашенных чародеев ему удавалось выкарабкаться. А ведь как могла бы измениться жизнь в Сасандре со смертью владыки, не имеющего наследника! Трудно вообразить. А хочется...

Табачник мечтательно закатил глаза, представив на миг неразбериху, воцаряющуюся в Сасандре, раздираемой политическими склоками и интригами придворных. Каждая провинция объявит независимость. Чиновники кинутся рвать на части государственный "пирог". Армию разворуют и пустят по ветру...

Ладно! Нечего попусту витать в облаках. Что будет, то и будет...

Корзьело достал в точности такой же листок пергамента, чернильницу. Переписал послание, аккуратно обрезал края одного и второго листочка, так, чтобы они стали как можно меньше.

Потом он скрутил каждый пергамент в трубочку, засунул их в кожаные, провощенные трубочки, не толще мизинца, а пробочки залил белым воском от зажженной свечи.

Части плетки табачник тщательно соединил, придавил, чтобы и следов стыка видно не было, убрал в сумку.

Теперь наверх.

Чердачный этаж особняка фра Корзьело занимала голубятня. Пожилой лавочник никому не позволял ухаживать за любимцами-сизарями. Даже фрите Дорьяне путь в святая святых голубиного царства был заказан.

Часть клеток занимали самые обычные голуби: и грудастые дутыши из Мораки, и мохноногие великаны из Тьялы, и верткие с белоснежными крыльями и маленькими клювиками из южной Каматы. Их Корзьело охотно показывал соседским мальчишкам да тем из взрослых, кто еще питал интерес к голубиному промыслу - подбрасывал в небо с небольшого балкона-площадки, не давал садиться, размахивая шестом с трепещущими в воздухе полосками ткани. Продавал, менялся, а иногда и раздаривал молодняк.

Но меньшую часть голубиного населения составляли настоящие почтовики - сизые, незаметные и скромные, но удивительно быстрые и целеустремленные птицы. Никто из соседей не знал, откуда доставляли новых голубей, взамен улетающих ежемесячно из узкого окна, выходящего на задний двор. Да, признаться честно, мало кто догадывался об их существовании. Если возникала необходимость, Корзьело не имел равных в скрытности - жизнь научила.

А привозили почтовых голубей в закрытых корзинах из Мьелы.

Туда же они улетали, унося записки к айшасианскому шпиону.

Поднявшись на чердак, табачник выбрал двух голубей, выглядевших самыми бодрыми и упитанными. Прикрепил футлярчики с письмами к нижней части хвостового оперения каждого.

Сизари, как и подобает элите голубиного племени, ждали своего часа в ладонях Корзьело спокойно и невозмутимо. Даже не моргали, словно были не птицами, а чучелами. Он чувствовал, как ровно стучат их сердца, напоминая ритмичное падение капель в маленькой домашней клепсидре.

Табачник локтем толкнул ставень, распахивая его во всю ширину. Дунул на головы птицам, ероша перья. Так он поступал каждый раз и свято верил - на счастье.

- Ну, во имя Триединого! - Фра Корзьело с неожиданной силой швырнул голубей прямо в сияющее ляпис-лазурью небо.

Сероватые, растрепанные комочки на лету расправили крылья, выровняли полет, превращаясь в две неудержимые молнии. Поднимаясь по спирали, набрали высоту. Сперва хозяин различал их как два светлых крестика на фоне небесной сини, потом как две точки. Наконец, голуби исчезли.

Их путь лежал на юг, в белокаменную Мьелу, в голубятню старого, темнокожего и морщинистого айшасиана.

ГЛАВА 5

Тяжелая сливово-синяя туча наползла со стороны Великого озера и погрузила Аксамалу во тьму. Накрыла черными крылами гладь бухты Избавления, и сторожа на двух маяках, замерших друг напротив друга на гранитных скалах, кинулись разжигать огни. Забеспокоились моряки на многочисленных кораблях, томящихся на рейде в ожидании мест у грузовых причалов.

Тьма, липкая и неумолимая, заползла в императорские сады, террасами спускающиеся к прибрежным камням, отрезала от мира дворец со всеми пристройками, аллеями для прогулок и вычурными фонтанами, просочилась сквозь колонны главного храма Триединого и поплыла дальше, в город.

Верхний город встретил предвестницу бури перекликающейся на стене стражей, колокольным звоном на Клепсидральной башне, отбивающим десятую стражу, топотом носильщиков и недовольными гримасами гуляк с площади Десяти Побед, лишившихся возможности насладиться выступлением известного тенора, из-за непогоды отменившего спектакль.

В Нижнем городе торговцы с руганью сворачивали палатки на рыночных площадях, скрипели колесами тележки зеленщиков и мясников, молочников и водовозов. Хозяйки бегом собирали недосушенное белье, вывешенное во двориках и на окнах, со стуком закрывали ставни - не ровен час поднимется ветер, как три года назад, и оборвет все петли. Многочисленные прохожие недовольно посматривали на небо, то и дело вытягивали перед собой раскрытые ладони - не упадет ли первая капля?

Брюхо раскинувшейся уже от края до края неба тучи урчало, там тяжело ворочались сгустки тьмы, клубясь и завиваясь чернильными каплями, упавшими в воду. Изредка вспыхивали молнии, не имевшие пока то ли силы, то ли желания вырваться на простор. Воздух дышал предгрозовой свежестью, но дождь обрушиться на столицу Империи не торопился...

"Как кстати, - подумал Берельм, смешиваясь с толпой спешно покидающих улицы людей. - Все бегут, и я бегу. Еще покапало бы - хотя бы чуть-чуть, - чтоб капюшоны на головы потянули".

Он сгорбился, сразу уменьшившись в росте на добрую пядь, зябко повел плечами и грустно улыбнулся, поймав сочувствующий взгляд торговца сдобой, упорно пытающегося сложить выносной прилавок. Кивнул - да уж, всем недосуг, проклятая гроза, кто тебя ждал? А ведь первая в этом году! Запоздавшая почти на месяц, но первая!

Нижний город Аксамалы, раскинувшийся между морем и древней крепостью на скалистом холме, кипел, словно растревоженный муравейник. В одну толпу смешались и ремесленники, и купцы, и служащие. Вместе со всеми толклись карманники и мошенники.

И один из них - Берельм.

Он не считал себя королем мошенников, хотя мог бы стать им. Для этого Триединый наградил его живым умом, умеренной наглостью, лицедейским мастерством, которое не нуждалось в платных уроках. К тридцати семи годам он научился не брать лишнего, скрываться от конкурентов, набив карманы, уходить на дно до тех пор, пока нужда вновь не погонит на промысел, как голодного хищника. Что еще надо? Набирать учеников, воспитывать последователей, прикармливать помощников? Помилуй, Боже! Зачем? Не лучше ли просто жить и наслаждаться жизнью? Каждым мгновением, каждым вдохом, каждым глотком вина, каждым поцелуем... Ведь даже король преступного мира, богатый, властный и защищенный целой оравой телохранителей, не гарантирован от стрелы, кинжала или яда наемного убийцы, подосланного конкурентом или наследником, уставшим ждать, когда огласят завещание.

Поэтому Берельм работал в одиночку. Всегда. И от своих принципов никогда не отклонялся. Нащупать предполагаемую жертву, провести тщательную подготовку, нанести удар и скрыться. Если кто-то и помогал мошеннику, то не догадывался ни о чем - цель, способ, результат никогда не становились достоянием гласности. Пускай дураки хвастаются жирным кушем, пытаются произвести впечатление друг на друга и на окружение. Слишком многих хвастунов утренний бриз прибивал к сваям пирса. А кое-кого находили у городской стены со свернутой шеей или ровнехоньким разрезом на горле - от уха до уха. Скрытность, скрытность и еще раз скрытность - эти слова Берельм избрал своим девизом.

Сейчас он нес за пазухой тугой, крутобокий мешочек, наполненный золотыми солидами. Обналичить фальшивый вексель в банке фра Борайна оказалось не так уж и трудно. Даже подозрительно легко. Можно сказать, что Берельм был разочарован. Чуть-чуть игры, приклеенная бородка, тягучий выговор табальца, полночи над листком пергамента... Ну, нет, векселем он мог гордиться по праву - подлинное произведение искусства. А какая печать! А подпись! Жаль, что они остались у банкира и, скорее всего, будут уничтожены в сердцах, едва откроется подлог.

Зато полученных денег хватит сполна, чтобы вернуть долг в гостинице, распрощаться с радушным хозяином, полностью обновить платье, купить меч и коня, а после перебраться в Верхний город. Решено, эти полгода он побудет дворянином. Давно пора. С одной стороны, знатным господам живется не в пример интереснее, нежели простолюдинам - вино ароматнее, яства, подаваемые в трактирах, вкуснее, бордели чище и опрятнее. А с другой стороны, давно пора присмотреть новое поле деятельности. Скорее всего, обманывать дворян будет даже легче, чем купцов и банкиров. Главное, не наглеть, то есть не изменять своим принципам.

Берельм незаметно под плащом погладил кошель с деньгами, оглянулся через плечо - нет ли хвоста? - и нырнул в "Розовое солнце" (вот, кстати, идиотское название!). Вышибала, скучающий с кружкой пива за крайним столом, приветливо махнул ему рукой. Две прибиральщицы, елозящие по и без того чистым столешницам грубыми полотенцами, переглянулись и захихикали. Девчонки вот уж скоро месяц соревновались между собой, кто первее вскочит к солидному и денежному постояльцу в постель. Берельм, умело маневрируя, словно тяжелый дромон в бою против двух пиратских фелуг, держал их на расстоянии, особо не отталкивая, но и не обнадеживая излишне.

Он протопал по лестнице, меняясь на ходу. Развернулись плечи, прорезалась благородная осанка и гордый постав головы. Ловкач хотел доказать прежде всего самому себе, что роль дворянина из высшего общества ему по плечу. Он подкрутил рыжеватый ус, бросил ладонь на эфес несуществующего меча - Берельм по жизни предпочитал легкие стилеты и метательные ножи - и толкнул дверь комнаты, которую никогда не запирал. Видит Триединый, что у него брать? Пару застиранного нательного белья? Любимый плутовской роман о Лагальме Беспризорнике? Набор для бритья? Смешно...

Нет, воров он не боялся. Как не боялся и наемных убийц по причинам, изложенным выше. В Аксамале довольно много людей, а он - один из самых незаметных.

Внутри комнаты царил мрак. И как это он не подумал захватить снизу свечу? Из-за грядущего дождя потемнело, как ночью, а ведь еще до сумерек часа два, не меньше. Теперь придется идти через всю комнату к комоду, где он оставлял трубку и кисет, а в нем - огниво и кремень. Там же в последний раз он видел свечу. Главное, не налететь коленом на табурет...

Ощутив слабое дуновение воздуха за спиной, Берельм потянулся за ножом, который носил за голенищем сапога.

Как оказалось, напрасно.

Тяжелый удар пониже спины бросил его к столу.

Колено пребольно врезалось в тот самый табурет, с которым так не хотелось встречаться.

Мошенник зашипел и прикусил язык, поскольку плечо, встретившись с углом стола, заставило забыть о такой мелочи, как колено.

Дверь захлопнулась, отрезая комнату от коридора с его призрачными остатками света.

- Только без глупостей, - проговорил ровный, слегка насмешливый голос. - Хочу предупредить - у меня в руках арбалет, а пробыл я здесь достаточно долго, чтобы глаза свыклись с сумерками. Я понятно объясняю?

- Понятно, - прохрипел Берельм, пытаясь потереть одновременно плечо и колено.

- А вот этого не надо, - голос незнакомца посуровел. - Держи руки подальше от себя. Не обязательно задирать их вверх, но в стороны расставить можешь.

Берельм повиновался. Если он и вправду видит каждое его движение, то всадить болт в любой глаз на выбор с такого расстояния не составит труда.

- Кто ты? - проговорил он охрипшим от волнения голосом. - Чего тебе надо?

- А попробуй сам догадаться, - вновь насмешливо отвечал неизвестный. - Дать три попытки?

- Тебе деньги нужны?

- Не угадал. Первая попытка не засчитывается. Деньги мне не нужны.

Берельм задумался. Не грабитель. Хотя разумнее всего предположить, что его выследил охотник за чужим добром. Конечно, он сам великолепно умеет и прятаться, и путать следы, и менять маски, но нет предела человеческому совершенству и вполне может статься, что какой-нибудь грабитель-самородок решил поживиться добычей одиночки.

А что, если незнакомца нанял кто-то из богачей, попавшихся на крючок самому мошеннику? Обманутый купец, обжуленный банкир...

- Кто тебя прислал? Ростовщик из квартала...

Негромкий смешок заставил мошенника замолчать.

Ах, он еще и насмехается!

Уязвленное самолюбие заставило Берельма сжать кулаки и шагнуть вперед.

- А ну-ка на место! - словно сторожевому коту приказал незнакомец. - И руки, руки не забывай!

Берельм заскрипел зубами, но повиновался.

- Вторая попытка тоже не засчитана. Меня никто не нанимал.

- У тебя нет хозяев?

- Ну почему же? Хозяева у меня есть. Вернее, один хозяин. Но он меня не нанимал. Я служу за идею.

- Ты - сыщик? - внезапно осенило Берельма.

Короткий смешок. Тишина.

Мошенник уже подумал, что вновь ошибся, но человек проговорил:

- Молодец. Угадал. Возьми с полки пирожок.

- А? Что?

- Ладно, пирожка у тебя нет, как я понял. Значит, применяем награду другого рода. Можешь зажечь свечу.

- Интересно, как это? - язвительно осведомился Берельм. - С руками врастопырку?

- По такому случаю можешь опустить, - смилостивился незнакомец. - Только без глупостей. Знаешь, сейчас на болтах делают эдакие надпилы...

- Знаю! - угрюмо бросил мошенник. Он и вправду знал, что происходит с надпиленным болтом, когда тот вонзается в тело человека. И в какой мелко нарубленный фарш превращаются внутренности жертвы, тоже хорошо представлял. Достаточно хорошо и красочно, чтобы не пытаться испытать новомодное орудие убийства на себе.

- Вот и чудненько! Сбрось плащ. Отлично. Теперь подойди к комоду. Да тише ты! Табурет!

- Спасибо.

- Не за что. Или ты из тех несчастных, что в сумерках не видят дальше собственного носа?

- С чего ты взял? Это ты, видно, в предках филина имеешь...

- Много говоришь.

- Люблю поговорить.

- А мне кажется, это с перепугу. Что скривился? Только не надо корчить из себя героя без страха и упрека. Тебе не к лицу. Свечу нашел?

- А что мне к лицу? Нашел.

- Высечь искру, зажечь свечу и поговорить со мной. Спокойно, вдумчиво и рассудительно.

Берельм последовал совету гостя, что касалось его первой части. То есть почиркал огнивом по кремню, раздул трут и зажег свечу.

- Чудненько, - прокомментировал его действия незнакомец. - Теперь берем табурет и садимся. И, ради Триединого, не делай резких движений.

Мошенник уселся, развернулся лицом к говорившему.

Его собеседником оказался мужчина лет сорока с легкой сединой в волосах и чеканными чертами лица. Серый камзол, высокий кавалерийские сапоги и затертый плащ - ничем не примечательная внешность. Больше всего похож на ветерана конного полка, выслужившего пенсию по возрасту. На поясе у странного гостя висел длинный корд и... Больше никакого заметного оружия он не имел.

- Да-да, - кивнул незнакомец в ответ на удивленный взгляд Берельма. - В нашем деле главное - намекнуть. А остальные ужасы человек додумает сам. А ты расслабься, расслабься. Даже если успеешь достать нож, то воспользоваться им я тебе не дам.

Он стоял спокойно, но Берельм вдруг осознал с пугающей ясностью, что сопротивляться бесполезно. Сорокопут - птица хищная и беспощадная к мелким пичугам и лягушкам, но против ястреба-тетеревятника в открытом бою не выстоит. Вот так и он. Обмануть купца или банкира - это одно, а вступить в схватку с опытным и уверенным в себе бойцом - совсем другое. Уж лучше сразу в окно прыгнуть.

- Вот и правильно. Вот и молодец, - словно прочитал его мысли незваный гость. - Я всегда был уверен в твоем благоразумии, Берельм Ловкач. Ведь так тебя зовут?

- Если я скажу "нет", ты же все равно не поверишь.

- Конечно. Если я иду к кому-то в гости, то иду наверняка.

- Охотно верю, - мошенник кивнул. - Кто ты? Ты так и не сказал.

- А по-моему, сказал.

- Только то, что ты сыщик.

- Верно. А этого мало?

- Я хочу знать, на кого ты работаешь. И еще, не худо бы имя. Или кличку. А то нехорошо выходит - ты меня знаешь, а я...

- Зови меня Мастером, - усмехнулся уголками губ гость.

- Хорошо, Мастер. Так на кого ты работаешь?

Гость склонил голову к плечу:

- Другой бы возмутился - мол, кто кого выспрашивает? Но я не буду. Я отвечу честно. Я работаю на императора, да живет он вечно.

И вот тут выдержка изменила Берельму. Он побледнел, дернулся, как от удара.

- Правда?

- Я вообще не склонен врать. Или блефовать.

- Значит, меня... - Ловкач недоговорил, но и так понятно, что он имел в виду. Если следствие докажет хотя бы десятую часть его преступлений, то рудники покажутся самым легким наказанием. А ведь, на самом деле, никто и не будет доказывать. Дыба, мьельский сапог, капли холодной воды на темя, и любой преступник признает каждое из выдвинутых против него обвинений. Вплоть до покушения на убийство императора и заговор с целью передачи протектората над Барном пиратам с Халиды.

- Пока нет, - обнадежил его Мастер. - Но поверь, я долго за тобой следил. Не хотел брать раньше времени.

- Что ж так? - через силу улыбнулся дрожащими губами Берельм. Пусть не думает, что он боится!

- А понимаешь ли, я служу в тайном сыскном войске. И привык ловить шпионов и смутьянов-заговорщиков, а не мошенников, ловко обувающих недотеп-банкиров и бестолковых купцов.

- Тогда зачем? - сразу взял быка за рога Ловкач.

- Зачем ты мне?

- Да. Зачем?

Мастер закинул ногу за ногу, покачал ступней.

- Ты умен, хитер, умеешь притворяться. И, должен заметить, притворяешься очень хорошо. Не всякому артисту-лицедею под силу.

- Спасибо. Не думал, что сыщики способны оценить настоящее искусство. - Берельм скопировал позу сыщика.

- Вынужден тебя огорчить. Настоящего искусства в твоих выходках очень мало.

- Да? - Ловкач поправил штанину, щелчком пальцев сбил пылинку. Потер колено. - А что же тогда хвалишь меня?

- А почему бы и не похвалить? Я перечислил те качества, за которые намерен смягчить тебе наказание. В разумных пределах, само собой.

- Да? И как же мое лицедейство способно искупить наказание... Ну, к примеру, за использование поддельных векселей? - Рука Берельма непринужденно скользнула к голенищу сапога, где все еще ждал своего часа нож с легкой рукояткой - такие очень удобно метать.

Два пальца за голенище... А вот и костяной черенок. Ну, сейчас поглядим кто кого...

Мошенник даже не сообразил сперва, что именно произошло. Серебристая молния мелькнула у щеки, обдавая прорывом ветра. И тут же за рукав что-то сильно дернуло. Он попытался быстро вернуть руку на место, сделав вид, что ни в чем не виновен, но не сумел. Скосил глаза. И похолодел.

Рукав скромного камзола был пришпилен к табурету легким метательным ножом, похожим на молодую щуку.

- Я же предупреждал... - укоризненно проговорил Мастер.

В его пальцах серебристо поблескивали еще два ножа.

- Сейчас ты очень медленно достаешь то, что прятал за голенищем, и кладешь на пол, - медленно и раздельно сказал сыщик. - Уяснил?

Берельм кивнул. Хотел сказать - да, мол, уяснил, но захрипел пересохшим горлом и решил не позориться лишний раз. Вынул нож, бросил его на пол перед собой.

- Теперь толкай ногой ко мне.

Ловкач повиновался.

- Вот и молодец, - удовлетворенно кивнул Мастер. - Вообще-то хорошо, что ты строптивый. Для моего дела нужен человек с норовом, как у каматийского жеребца. Тряпка не справится.

Берельм молчал, только тяжело дышал. Он запоздало осознал, что находился на волосок от гибели. Если бы сыщик захотел, то убил бы его, затратив не больше усилий, чем на назойливую муху. И все-таки... Если не убил сразу, не вяжет руки, не тащит в застенок к допросникам, значит, есть шанс поторговаться и в дальнейшем.

- Молчишь? - приподнял бровь Мастер. - Это правильно. Похоже, начинаешь понимать что к чему.

Ловкач глянул исподлобья, но губ не разжал.

- Ладно, - продолжал сыщик, нисколечко не смутившись. - Продолжаем наш чудесный вечерочек. Так на чем мы остановились? Не отвечаешь? Ну, это уже немножко неприлично. Не могу же я разговаривать с комодом или с сундуком?

Берельм пожал плечами, не опровергая, но и не соглашаясь. Когда-то в молодости он очень недурно играл в карты и мог поспорить неподвижностью лица с мраморными статуями на Дворцовой площади.

"Тебе нужно, ты и говори", - без труда читалось в его позе.

- Хорошо, - не стал углублять тему сыщик. - Хочешь молчать, молчи. Значит, продолжаем. Ты умен, хитер, умеешь притворяться. Например, сейчас ты притворяешься равнодушным. Очень умело притворяешься. Любой бы поверил, но не я. Человек, схватившийся за оружие в разговоре с представителем власти и только чудом не получивший добрых три вершка отточенной стали в живот или в сердце, равнодушным быть просто не может. Как бы хорошо он ни притворялся. И тем не менее, продолжим. Я долго выслеживал тебя, Берельм по кличке Ловкач. Вернее, выслеживал не я - к сожалению, у меня всегда забот невпроворот и времени на все не хватает. Но я поручал отслеживать твои делишки помощникам, младшим служащим тайного сыскного войска, сиречь контрразведки. Вот видишь - глаза у тебя уже округлились, хотя лицо по-прежнему неподвижное. Значит, не ожидал, что тобой контрразведка заниматься будет?

Берельм мотнул головой. Может, и правда, хватит придуриваться, и пора начинать искать пути к сотрудничеству? Тайный сыск - это не шуточки. Рудники и каменоломни за счастье покажутся, коль к ним в лапы попал. Для обвиняемых в шпионаже самое мягкое наказание - усекновение головы или повешение. А так, и костер предусмотрен, и колесование, и кол, и кипящее масло... Бр-р-р-р...

- Не ожидал, - вытолкнул он непослушным языком.

- Вот! Уже лучше! - обрадовался сыщик. - Значит, будем говорить. Итак, тебя заметили, Берельм Ловкач, несколько лет назад. После скандала в Кавареле, случившегося из-за твой продажи непродажных угодий. Ведь помнишь?

Мошенник кивнул. Славная афера. До сих пор приятно вспомнить. Он провернул ее семь лет назад на северном побережье Великого озера, в провинции Аруне. Владелец сорока десятин отличного строевого леса, пригодного для строительства судов, как торговых, так и военных, искренне думал, что берет крупную ссуду в банке, представителем которого назвался Ловкач, под залог своей недвижимости. А банкиры крупнейшего в Кавареле банка разговаривали с Берельмом, считая его законным владельцем леса и земли. В результате богатей остался без ссуды, банк без денег, а Берельм здорово обогатил капитана рыбацкой шхуны, удирая от местных сыщиков - у кого-то из обманутых оказались прочные связи при королевском дворе. Пришлось годик-другой пожить в Тьяле, прожигая остаток денег на скачках и травлях котов, и лишь после того, как волнение улеглось, он направился в Аксамалу. Рассчитывал, что о нем забыли. Как бы не так!

- Еще тогда я подумал, что ты можешь мне пригодиться. Если не получишь корд под лопатку от ревнивого мужа одной из подружек или кто-нибудь из разоренных тобой и доведенных до отчаяния купцов не задушит тебя голыми руками...

- Я никогда не наглел. До разорения не доводил, - прервал речь сыщика Берельм.

- Да? - на мгновение задумался Мастер, будто бы перебирая в памяти известные ему приключения Ловкача. - Пожалуй, ты прав. Не припомню ни одного случая. Ну да ладно... О чем это я? А вот о чем! Мы могли тебя арестовать едва ли не в день приезда в Аксамалу. Но что-то мне подсказывало - не стоит пока.

Берельм хмыкнул. Разговор неуклонно уходил в области, к которым он питал стойкую антипатию. И ведь не сделаешь ничего!

- А вот теперь - самое время.

- Арестовать?

- Нет. Вернее, да, но как бы понарошку...

- Не понял? - скорчил нарочито глупое лицо Берельм. - Арестовать понарошку это как чуть-чуть беременная?

Мастер рассмеялся, не отрывая, впрочем, цепкого взгляда от рук мошенника.

- Ты прав, пожалуй. Арестую я тебя по-настоящему. Но после того, как ты выполнишь свою часть договора, отпущу с миром.

- Свою часть договора? А мы о чем-то договорились?

- Пока нет, но, без сомнения, договоримся.

- Я не был бы так уверен.

- А неуверенных я привык арестовывать всерьез и спрашивать с них по всей строгости закона.

- А если договориться, то закон можно и побоку?

- Да, - кивнул сыщик. - А что тебя удивляет? В одной только Аксамале в течение дня люди, призванные следить за сохранением порядка, столько раз нарушают его, что Триединый не заметит нашей маленькой совместной аферы. Что скажешь на это?

Берельм помолчал, подумал. Ответил:

- А кроме Бога, ты никого не боишься? Императора, к примеру, или твоего начальника... Дель Гуэлла, кажется?

- Не боюсь, - твердо проговорил Мастер. - Я служу верой и правдой. И не за то жалование, что мне платят, а за совесть. Вся моя жизнь подчинена борьбе за внутренний и внешний мир Сасандры. Ни императору, да живет он вечно, ни дель Гуэлле не в чем меня упрекнуть.

- Ладно, - удрученно согласился мошенник. - Что у тебя за дело?

- Вот это правильный подход! - усмехнулся сыщик. - Зачем тратить время на пустые препирательства? У тайного сыска Аксамалы к тебе, Берельм Ловкач, будет одно маленькое, но очень ответственное поручение. Ты сядешь в тюрьму. Вначале в городскую тюрьму Аксамалы, а потом, если понадобится, отправишься на каторгу...

- Ничего себе "понарошку"! - присвистнул Ловкач.

- Не свисти - денег не будет!

- Да их уже и так, и так не будет... Откуда деньги на каторге?

- Ой, да брось ты! Выполнишь поручение, заберу тебя хоть из рудников, хоть из каменоломни. Правда, до этого лучше, конечно, не доводить.

- Что за поручение? - устал ожидать разъяснений Берельм. - Что я смогу сделать для Империи, сидя в тюрьме либо горбатясь с кувалдой?

- Ты сядешь в тюрьму под чужим именем. - Улыбки Мастера словно и не было никогда. - Под каким именно, узнаешь после. Заключенные будут думать, что ты известный вольнодумец и борец с имперским режимом. Провозвестник свобод и права провинций на самоопределение.

- Ничего себе!

- А ты как думал? Люди к тебе потянутся. Кто-то из давно состоящих в подпольных кружках и тайных обществах, кто-то из сочувствующих, но всей душой стремящихся туда.

- А что нужно от меня?

- Ничего. Главное, не разубеждай людей. Не стоит их разочаровывать. За тобой будут следить. Не стану скрывать, в Сасандре нынче полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы развалить Империю. Растащить ее на мелкие лоскуты в угоду амбициям Айшасы и западных королевств. Ты ведь патриот? - внезапно холодно прищурился сыщик.

Берельм пожал плечами:

- Не могу с уверенностью сказать. Была ли мне все эти годы Сасандра матерью? Не думаю. Скорее мачехой.

- И все же... Я знаю, ты никогда не пытался обжулить государство. Только частных собственников.

- Объяснение очень простое. За преступления против государства предусмотрены более жестокие наказания.

- Смерть есть смерть, а каторга есть каторга. Какая разница - десять лет рудников тебе дадут или двадцать, если самые крепкие парни выхаркивают легкие самое большее через пять лет?

- Тебе виднее. - Мошенник скривился. Очень уж ему не понравилось напоминание о каторге.

- И все-таки я рассчитываю на твою помощь. На помощь гражданина и патриота.

- Как знаешь, - хмыкнул Берельм. - Хочешь видеть во мне патриота - пожалуйста. Только потом не обижайся, если что-то пойдет не так.

- А ты постарайся, чтобы все пошло так, - негромко проговорил Мастер. - Это, как-никак, в твоих интересах.

- А как - так?

- Так - это чтобы мы смогли выявить всех заговорщиков.

- Всех в Аксамале? - усмехнулся Ловкач.

- Не говори глупости. Хотя бы всех, кто будет в то время в тюрьме.

- Но они же и так в тюрьме?

- Верно. Но по разным обвинениям. Не всегда удается доказать государственную измену...

- А вы дыбу попробуйте... - зло бросил Берельм.

- Дыбу? Хорошая мысль. Уж не на тебе ли ее опробовать? - не остался в долгу сыщик. Махнул рукой. - Да жили бы мы лет двести назад, я бы не задумываясь прижег бы подозреваемых. Хотя... Те, кто легко поддастся на запугивания и пытки, интереса для сыска не представляют. Мелочь, мальки и головастики. А крупная рыба, настоящие заговорщики, пыток не боятся. Умрут, а не признаются...

- На мой взгляд, достойно похвалы.

- Было бы достойно, - поправил мошенника Мастер. Еще раз повторил с нажимом: - Было бы достойно, если бы преследовало благородную цель. Эх... Их бы упрямство, да на благо Сасандры!

Словно в ответ на его слова за ставнем громыхнуло. Да так, что закачался подсвечник на комоде. Вспышка молнии, на миг проникнув сквозь вырез-глазок в дощатой створке, озарила комнату белесым мертвенным светом. И ударил ливень. Зашумел, застучал крупными, тяжелыми каплями по крышам, хлынул водопадом на мостовые. Мутные потоки понеслись по улицам, кружась и изгибаясь подобно диковинным змеям. Они подхватывали и волокли вниз, к гавани мелкий мусор - солому, прошлогодние листья, очистки и дерьмо, выхваченное из наполнившихся до краев выгребных ям. Завертелась на поверхности ручьев грязная пена, напоминая простую истину - грязь всплывает на поверхность в часы бурь и несет ее мутными потоками времени, пока невозмутимое море вечности не поглотит, не развеет и не похоронит наносное и чуждое в своей равнодушной пучине.

Берельм поежился, невольно сравнив себя с маленьким, пожелтевшим и скрюченным сухим листком, который подхватил неумолимый поток и влечет... Куда? Да уж вряд ли к счастью и успеху. Ударит о камень, выбросит полузадохнувшегося, обессиленного на залитый жидкой грязью, усеянный вонючими ошметками мусора берег. И оставит умирать медленной смертью...

- Значит, ты рассчитываешь использовать меня как живца? - проговорил Ловкач. - Я правильно понял?

- Правильно.

- Вольнодумцы, не разделяющие твое искренней, несомненно, любви к империи и императору, станут искать встречи со мной. Попытаются сделать из меня идола, знамя своей борьбы. Правильно?

- Приблизительно так.

- А вы будете рядом. И ты, Мастер, и твои помощники-соглядатаи, и надсмотрщики из застенков Аксамалианской тюрьмы.

- Верно. Мы будем поблизости. Будем наблюдать, запоминать, выявлять. Ниточки, возможно, потянутся на свободу, к тем из предполагаемых бунтовщиков и предателей Отечества, кто оказался достаточно умелым, чтобы не попасться. Полгода-год, и мы выжжем каленым железом язву вольнодумства в Аксамале, а со временем и по всей Сасандре. От гор Тумана до степей кентавров, от моря Внутреннего до побережья Ласкового моря. Сохраним величайшую страну мира, с ее вековыми традициями, культурой, наукой, верой в Триединого...

- Тюрьмами, сыском, борделями, винокурнями. Ханжеством жрецов и мздоимством чиновников. Продажностью судей и тупостью заседателей магистрата... - Берельм напрягся, расправил плечи. - Не пойдет. Я не согласен.

- То есть как... - раскрыл рот от неожиданности Мастер, но довольно быстро взял себя в руки. - Много себе позволяешь, Ловкач. Хочешь сгнить заживо на рудниках? Или, может быть, предпочтешь умереть от цинги на галерах? А как насчет каменоломен? Ты же не привык работать руками, питаться жидкой чечевичной похлебкой, пить протухшую воду. Любишь добротную одежду, сшитые на заказ сапоги. Спать в чистой постели и желательно с опрятной, смазливой девчонкой под боком. И ты готов от всего этого отказаться ради кучки злоумышленников, которые норовят втоптать в грязь твое Отечество?

- Ради злоумышленников? - мотнул головой Берельм. - Вот уж нет! Очень они мне нужны!

- Тогда почему ты отказываешься?

- А как ты думаешь? Если я вызову на откровенность целую кучу заговорщиков, да еще таких, которых подкармливает денежными вливаниями Айшаса, а после сдам их властям, каковы мои шансы выжить? Только отвечай честно. Я ведь игрок и умею просчитывать ходы.

- А в рудниках или на галере? Сколько ты протянешь там?

- Да уж сколько-нибудь протяну. Я крепче, чем кажусь с первого взгляда.

- Это я уже понял. Крепкий и упрямый, каким и должен быть уроженец северной Вельзы. Так?

- А что в этом дурного?

- Ничего. Я просто хотел намекнуть, что изучил достаточно хорошо не только твои нынешние похождения, но и детство, родню...

- У меня нет родни! - почти выкрикнул Берельм, дернув щекой.

- Да неужели? - Мастер поднял бровь, прищурился.

- Ну, если ты потратил какое-то время на изучение моего прошлого, это ты должен был выяснить в первую очередь.

- Выяснил, конечно. А ты как думал?

- И что ты выяснил?

- А то, что ты сбежал из дому четырнадцати лет от роду. Бросил мать, отца и младшую сестру.

- Очень я им был нужен!

- Кто знает, кто знает?..

- Они никогда меня не замечали. Только магические упражнения... Опыты, попытки овладеть Силой... Отцу не давала покоя память о деде. Вот кто был воистину могучим чародеем, так это он.

- О нем я тоже узнал, - чуть кивнул сыщик. - Тельмар Мудрый. Один из сильнейших волшебников своего времени. Всю жизнь посвятил целительству. Погиб тридцать семь лет назад, спасая народ Сасандры от бубонной чумы. Верно?

- Верно, - Берельм заговорил тише, постепенно успокаиваясь. А чего это он, собственно, так разозлился? Что было, то было и быльем поросло. Больше двадцати лет он живет без семьи. Пора бы и привыкнуть. А вот не выходит. Нет-нет, а что-то кольнет в груди, с левой стороны. - Отец всю жизнь завидовал деду. Но завистью умения не прибавишь, а магические таланты не всегда передаются по наследству. Во мне-то ни искорки...

- Может быть...

- Не "может быть", а точно. Думаешь, отец меня не проверял? Вот у сестры был дар. И очень неплохой. Она могла бы вырасти отличной магичкой и возродить славу нашей семьи, утраченную со смертью Тельмара Мудрого. Могла бы...

Он замолчал. Хоть он и ушел из дома, а все же изредка, проезжая неподалеку от родимых мест, пытался узнать - как там, что там, чем живут, все ли здоровы... Они были здоровы. Занимались все теми же магическими глупостями - на взгляд Берельма, само собой. А потом он узнал, что в Ресенну, городок небольшой и тихий, пришла холера. Отец возомнил себя целителем из стародавних времен, кинулся спасать людей. Ходил из дома в дом, составлял эликсиры, лечил самоцветами и призывая силы четырех стихий. А поскольку он не обладал и десятой долей умения и силы своего тестя, Тельмара, заразился и умер. Вместе со всей семьей. Зачем об этом лишний раз говорить вслух? Да и кому? Сыщику.

- А ты знаешь, что у тебя есть еще одна сестра? - негромко сказал Мастер.

Ловкач взглянул на него с недоумением.

- У меня была сестра. Но она умерла...

- Нет. Я имею в виду совсем другую девушку, - покачал головой сыщик. - Разве ты не знаешь? Она родилась уже после твоего побега. Сейчас ей чуть больше восемнадцати.

- Не может быть...

- Может. Если ты выполнишь мое поручение, я вас познакомлю.

- Какая-то девчонка... Как я смогу проверить, правду ты говоришь или нет?

- Когда ты ее увидишь, то поймешь, что я честен, как перед Триединым.

- И все-таки... Она мне совсем чужая. И я ей тоже...

- Ловкач... - Мастер глядел почти сочувственно. - Не пытайся выглядеть хуже, чем ты есть. Я тебе это уже говорил или нет?

- Не помню...

- Тогда говорю. Судьба сделала тебя таким, каков ты есть сейчас. Ты ловкий и хитрый мошенник, прожженный аферист, но ты незлобливый и справедливый по-своему человек. Помоги мне. Я помогу тебе. Как ты думаешь, девочке было легко все эти годы?

- Я в этом не виновен.

- И все же. Подумай. Родная кровь. Вы нужны друг другу.

Берельм скрипнул зубами:

- Это нечестный прием, сыщик.

- Почему? Я кого-то предал, украл, убил невиновного?

- Нет, но... Она в Аксамале? - Ловкач наклонился вперед настолько быстро, что у Мастера дернулась левая рука, на мгновение в пальцах возник и вновь скрылся метательный нож.

- Да. Она в Аксамале. Сыта, одета и обута, но я не думаю, что она счастлива.

- Хорошо, сыщик, - с мукой в голосе проговорил Берельм. - Я принимаю твое предложение. Но с одним условием.

- Это с каким же? - нахмурился Мастер. - Обычно тайный сыск сам диктует условия.

- Ничего. Не переживай. Это условие необременительное.

- Ну-ну...

- Ты приглядишь за девочкой, пока я буду занят?

Сыщик вздохнул с облегчением:

- Можешь быть спокоен. Обещаю. Она, вообще-то, довольно самостоятельная особа, но я пригляжу. Так будет лучше для всех.

- Спасибо, - искренне поблагодарил мошенник. - Тогда и я обещаю выполнить все твои поручения. Я принимаю твои правила игры и с этого дня вольнодумцам Аксамалы следует попросту стремглав убегать из столицы.

Мастер усмехнулся. Накинул капюшон плаща. Жестом предложил Берельму последовать его примеру.

А в небе над Аксамалой продолжала яриться гроза, уползая потихоньку в сторону Великого озера. Гремел гром, сверкали молнии. Дождевые струи хлестали землю.

ГЛАВА 6

Когда после двухдневного непрекращающегося ни на миг дождя из-за туч вышло солнце, Аксамала погрузилась во влажную жару. Словно в бане. Люди задыхались и обливались потом - слишком уж необычная погода для весеннего месяца Медведя. Исподволь столица Сасандры погрузилась в тревожную дремоту, тяжелую и не приносящую желанного отдыха. Горожане старались меньше выходить на улицы, рыночные торговцы раньше времени сворачивали палатки и убирали лотки с товарами, стражники предпочитали не бродить по мостовой, а отсиживаться в харчевне, где можно получить пиво из погреба. Сторожевые коты не натягивали цепи со свирепым мяуканьем, а валялись на спинах, выпятив круглые животы и раскинув лапы.

Т'Кирсьен плотно притворил двери чуланчика, который ему выделила фрита Эстелла.

Пышногрудая хозяйка "Розы Аксамалы" отнеслась довольно благосклонно к новому жильцу. Поворчала для вида, что, мол, всякие молодые оболтусы только и заняты пьянками да потасовками, а другого и в мыслях нет. Выдавать парня страже, сказала бордельмаман, противно ее натуре, и вообще, выглядит так, словно она заискивает перед этими мздоимцами и бездельниками из магистрата. А поэтому нужно гнать его поганой метлой. Пускай сам устраивает свою жизнь, как захочет. Хочет - сдается властям, хочет - удирает на родину и держит ответ перед строгими родителями за безобразное поведение в столице. Но девочки: рыжеволосая Флана, кудрявая брюнетка Рилла, пухлая маленькая Лита, синеокая Алана с капризно надутыми губками, - так уговаривали фриту Эстеллу, так просили не выгонять Кира хотя бы до тех пор, пока не уляжется среди обывателей шумиха, вызванная кровопролитием в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно, что хозяйка не выдержала и махнула рукой. "Ладно, уговорили щебетухи. Только кормите его сами - не хватало мне из своего кармана ваши капризы оплачивать!"

От вышибалы Ансельма бывший офицер все еще скрывался. И вовсе не потому, что боялся. Охранник никогда не стал бы перечить фрите Эстелле - коль та не прогнала парня, так ему какое дело? Кирсьен побаивался болтливого языка Ансельма. Одно неосторожное слово, брошенное в присутствии кого-либо из постоянных клиентов, и по Аксамале поползут слухи. А там, глядишь, и стража заявится. Или сыщики. Пускай вышибала пока остается в неведении.

Кир прислушался.

В зале никого не было. Да оно и понятно - время раннее, колокола клепсидры еще не отзвонили четырех часов дня. Кто с утра по борделям шляется? Может быть, и Ансельм еще не проснулся. А раз так, значит входная дверь на засове и бояться нечего.

Тьялец миновал узкий коридорчик, соединяющий лестницу, ведущую к черному ходу, с более широким, куда выходили комнаты девиц. Толкнул дверь.

В его ноздри ворвался запах догоревших свечей, южных благовоний (скорее всего смолы дерева омоак, растущего лишь в небольшой долине западной Айшасы), приторный аромат помады и перебивающая все вонь мужского пота.

Флана спала, натянув на голову край шкуры саблезуба. Правая рука свесилась с кровати, обнаженное бедро выглядывало из-под измятого капота.

Кир пересек комнату и открыл ставни, впуская горячий, напоенный испарениями большого города воздух. Парилка... Но по сравнению с затхлостью борделя - просто живительный глоток. После он дернул тяжелые бордовые занавеси.

Свет и воздух.

Молодой человек брезгливо оглядел убранство. Казалось бы, ничего особо вызывающего. А если подумать, так гораздо скромнее, нежели в любом другом борделе.

Кир грустно усмехнулся, подумав, что еще дней шесть назад ему бы не пришла в голову подобная мысль. Разве лейтенант, недавно произведенный в чин, молодой офицер, перед которым открывается блестящее будущее и бесконечная карьера, задумывается об эдаких мелочах? Но одно дело - изредка (или довольно часто, но на краткое время) посещать дом терпимости, и совсем другое дело - жить в нем на правах постояльца. На многое открываются глаза и видеть мир начинаешь по-иному.

Флана пошевелилась - большая зеленая муха, влетев в окно вместе со свежим воздухом, села ей на щиколотку. Кир подхватил валяющуюся на полу у изголовья кровати плетку-шестихвостку, махнул ею, прогоняя назойливое насекомое. Муха попалась упорная или попросту глупая, улетать не хотела. Вилась и кружила по комнате, не замечая призывно распахнутого окна. В сердцах Кир ударил на поражение, промахнулся - иного трудно ожидать, когда пытаешься выцелить летучую бестию, - зато плеть ударила по спинке кровати со звонким щелчком. Такими звуками гуртовщики сгоняют в плотное стадо молодых бычков, когда гонят их на продажу.

- Что?! - Флана вскочила, суматошно озираясь. На щеке ее отпечаталась полоска от покрывала, а капот распахнулся, открывая маленькую грудь с розовым соском. - А... Это ты... Что ж ты шумишь так? Спать хочу - сил нет...

- Извини. - Кир сел рядом с ней, рассеяно взвесил на ладони плетку. - Муха...

Девушка потянулась:

- Который час-то?

- Четыре пробило.

- Ох, и рань... - Флана зевнула, прикрывая рот ладошкой.

- Да ты спи. - Молодой человек вздохнул. - Спи.

Она откинулась на спину, запахнула капот, вытянула ноги.

- Да похоже, выспалась... Хотя еще можно было бы...

- Так спи.

- Нет. Не буду.

- Тогда вставай.

- И вставать не хочу. Валялась бы и валялась...

Кир пожал плечами.

- Если хочешь валяться... - Он потянулся рукой к Флане. Осторожно коснулся кончиками пальцев мочки уха, провел вдоль шеи до ключицы.

- Ой, нет! - С недовольной гримаской девушка отвела его ладонь. - Не сейчас.

- А когда? - нахмурился бывший лейтенант. - Позавчера - "не сейчас", вчера - "не сейчас", сегодня - тоже "не сейчас"...

Флана порывисто вскочила. Села на кровати лицом к лицу с Кирсьеном.

- Тебя, когда в полку служил, на плацу гоняли? Строевой шаг, там, упражнения с мечом. Гоняли, а?

- Ну, гоняли... - с непонимающим лицом протянул молодой человек. - До производства в чин... А откуда ты знаешь? И вообще, к чему это ты?

- Сейчас узнаешь! А когда свободный денек выпадал, тебя сильно тянуло вновь пошагать? Тяни носок! Выше подбородок! Грудь вперед!

- Совсем не тянуло! А к чему... Ты хочешь сказать?

- Вот-вот! - кивнула девушка. Похлопала ладонями по смятому покрывалу. - Мне эта кровать, что тебе плац...

Кир засопел.

- Вот оно что! А я думал - я тебе...

- Да! Небезразличен! Больше скажу - ты мне очень нравишься. Но влюбляться при моей работе - роскошь непозволительная. - Она вздохнула, накрыла ладонью запястье Кира. - Не обижайся.

Молодой человек стиснул кулаки. Вырвался, вскочил с кровати.

- Проклятье! Ну, почему все так оборачивается? Разве мы достойны такой участи? Разве ты создана для борделя? Ты же умная, красивая, добрая! Что тебе тут делать? - Он махнул рукой, обводя полукругом комнату. - Если бы я мог тебя забрать отсюда! Увезти куда-нибудь далеко-далеко - в Окраину, на остров Халида, в Лотану, Гронд... - Кир поднял глаза к потолку и не заметил легкого отсвета надежды, промелькнувшего на лице Фланы. Впрочем, она тут же взяла себя в руки. Глянула равнодушно, даже с легким оттенком сочувствия к горячащемуся парню.

- В Гронде холодно, а в Лотане - сыро. В Окраине лютуют кентавры, а на Халиде - пираты, - сказала она. - По-моему, Аксамала - весьма неплохое место, чтобы жить. И выживать...

- Скажи лучше - доживать! Весь век ютиться в чуланчике и прятаться от Ансельма! Проклятая жизнь! Кому она такая нужна?!

"Быстро же ему надоело жалеть меня, - подумала Флана. - Еще бы! Жалеть себя - не в пример интереснее. Любимое занятие большинства людей".

- Жизнь нужна любая, - негромко проговорила она. - Самая плохая жизнь лучше самой хорошей смерти. - Помолчала. Добавила: - Помнишь, я рассказывала тебе о своих родителях?

Молодой человек кивнул:

- Они от холеры умерли. Верно?

- Верно. Но я тебе не говорила, вроде бы, что отец мой колдуном был.

- Нет. Не говорила.

- Так вот он всегда учил меня, что хуже смерти нет ничего. Одна лишь жизнь достойна поклоненья... Так поэт древний сказал. И отец так же считал. И дед. А дед мой почти нашел средство от смерти. Почти...

- Он тоже волшебник?

- Был.

- Тоже холера?

- Нет. Бубонная чума. Он умер давно. Очень давно. Задолго до моего рождения.

- А-а-а... - протянул Кир. - И средство не помогло?

- Только не надо издеваться! - вспыхнула Флана. - Он не жалел своей Силы для людей, но на себя ее уже не хватило... Если бы не он и его братья по Ордену Чародеев, народ Сасандры исчез бы, и только дикие коты да совы населяли бы леса.

- Я учил историю, - обиженно произнес т'Кирсьен, но потом спохватился и, стесняясь собственного ребячества, поправился: - Прости. Я не должен был плохо отзываться о твоем предке... Подвиг Ордена Чародеев велик, и недооценивать его нельзя. Все, ныне живущие в Империи, обязаны им.

- Да! - с воодушевлением подхватила Флана. - Едва ли не сорок лет прошло. Чародеи погибли почти все. Или, вернее сказать, все. И мой дед тоже.

Молодой человек вздохнул:

- И все же ты достойна лучшей участи. Чем больше узнаю тебя...

- Давай не будем. - Девушка отвернулась к стене.

Кир открыл было рот, но не решился сказать вслух то, что рвалось с языка. Нет. Потомок древнего, пусть и обедневшего рода, не может связать судьбу со шлюхой. Можно перешагнуть через многое - через почет, деньги, воинскую славу, но не через гордость, настоянную на десятках поколениях предков. Он и любить-то ее не может. Вернее, не должен... Но все-таки...

Дверь, пронзительно взвизгнув петлями, распахнулась.

- Ой! - Лита попыталась остановиться, засеменила, взмахнула широкими рукавами и едва не упала. - Ой... Извини... Я думала... - Она прижала ладошку к губам и зарделась.

Вот к чему бывший лейтенант никак не мог привыкнуть, так это к самому обычному поведению девочек фриты Эстеллы в нерабочей, так сказать, обстановке. Циничные и бесстыжие с посетителями, они, оказывается, умели смущаться ничуть не реже, чем простые горожанки или крестьянские дочки. Могли беззлобно подтрунивать друг над другом, пожалеть бездомного котенка или такого, как он, отщепенца, подкармливать его, лишаясь части заработка. Хотя у Литы, к примеру, в пригороде жили родители - слепой отец, лепивший из глины свистульки, и мать, раскрашивавшая их и таскающая продавать на ближний рынок, а много ли заработаешь на детских игрушках? К Рилле раз в месяц приезжал пьянчуга-брат - красномордый и опухший - и она безропотно отдавала ему четыре пятых отложенного серебра. С этих денег он покупал хоть немного еды для восьмерых детишек и забитой до состояния бессловесного животного жены. Большую часть, правда, пропивал...

- Извини, пожалуйста... - пятилась за порог Лита. - Я не знала...

- Прекрати сейчас же! - возмутилась Флана, вскочила с кровати, хватая подругу за руку. - Нашла время церемонии разводить! И ничуть ты нам не помешала. Просто разговариваем. О жизни, о смерти... Можешь присоединяться.

- Да я... Нет, я... - Лита отчаянно замотала головой.

- Ничего, ничего... - Флана едва ли не силой втащила ее в комнату, захлопнула дверь, скривилась. - Ансельму сказать надо, чтоб смазал - скрипит отвратительно. Словно шило в сердце втыкают!

Кир неодобрительно зыркнул на Литу - приперлась, неймется ей у себя сидеть. А ведь, наверное, из-за какой-то ерунды, выеденного яйца не стоящей...

- Мне... Я... Я хотела заколку у тебя попросить. Ну ту, помнишь, с гранатовой вставочкой... В виде розочки... - промямлила гостья, все еще испытывая неловкость.

"Ну вот! Заколочку ей! А оторванную пуговку не пришить?"

Т"Кирсьена в сердцах изо всех сил лупанул рукоятью плети-шестихвостки, которую продолжал бездумно крутить в пальцах, по резной спинке кровати.

Раздался жалобный треск.

- Ты чего? - обернулась Флана.

Молодой человек застыл, недоуменно разглядывая треснувшую вдоль рукоятку.

- Эй, ты что творишь? - более настойчиво проговорила девушка. - Ломать-то зачем?

- Она пустая внутри, - удивленно пожал плечами Кир.

- Ну, так и что? Ломать надо?

- Я пойду, пожалуй, - дернулась Лита.

- Еще чего! - Флана толчком усадила ее на кровать. Сама шагнула к парню. - А ну, дай сюда! Может, склеим?

Кир безропотно отдал изуродованную плетку.

Девушка повертела ее в пальцах, поддела ногтем острую, оттопыренную щепку.

- Нет... - протянула она разочарованно. - Уже не склеить. Постарался на славу... А это что? - Голос ее дрогнул.

- Где? - наклонился поближе т'Кирсьен.

- Вон, белеет что-то!

- Да где же?

- Внутри, где же еще? Увидел? Ну, слава Триединому!

- Похоже, бумажка. Сейчас мы ее... - Юноша решительно взял плеть двумя руками, напрягся... И с хриплым выдохом переломил рукоять.

На затоптанный вчерашними гостями ковер выпала скрученная в трубочку бумага. Подпрыгнула и покатилась.

Лита ойкнула и, стремительно наклонившись, подхватила ее.

- Ух ты! - воскликнул Кир. - Любовная записка, не иначе! От кого бы это?

- Ерунды не говори, - резко оборвала его Флана. - Любовные записки в таких тайниках не передают.

- Тогда что?

- А вдруг это айшасианские шпионы? - тихонько проговорила девушка.

Лита снова ойкнула и едва не отбросила записку прочь от себя. На лице ее застыла маска брезгливости, да и бумажную трубочку она теперь держала кончиками пальцев - как раздавленного таракана.

Кир рассмеялся:

- Вот только не надо везде видеть айшасианских шпионов! А то прямо как старушки-болтушки: в Камате виноград не уродил - Айшаса виновата, у соседки молоко свернулось - тоже шпионы из-за моря сглазили, император налоги на переправу поднял...

- Конечно! - прервала его Флана. - Мы же - дуры темные! В гвардии не служили, секретных приказов нам не зачитывали, как отличать шпионов и как с ними бороться...

- Ну почему сразу "дуры"? - сбавил тон молодой человек. - Просто не верю я, что Айшаса спит и видит, как бы нашу Империю изничтожить. Есть, конечно, и шпионы, и вредители... Так и наши в Айшасу немало ихнего брата засылают. На каждого шпиона свой сыщик найдется. А на урожай пшеницы в Тьяле лазутчики из Айшасы влияют ой как слабо...

- Тогда, может, эти... Вольнодумцы? - несмело произнесла Лита. - Заговор против государства...

- Заговор против государства в борделе! - воскликнул Кир, с трудом сдерживая рвущийся смех. Хрюкнул, фыркнул и, не выдержав, захохотал, зажимая ладонями рот - не хватало еще, чтобы Ансельм услышал и прибежал снизу.

Флана взглянула на подругу, у которой глаза уже наливались слезами, выхватила у нее из пальцев записку.

- А вот сейчас прочитаем и дело с концом! Да прекрати ты ржать, господин офицер, не на конюшне!

Т'Кирсьен кивнул, судорожно дергая плечами. Согнувшись крючком, доковылял до кровати, уселся и только тогда отнял ладони от лица. Дышал он тяжело, как будто портовый грузчик, ворочающий мешки с зерном.

- Все... Уже прекратил... Вы уж простите меня, но заговор...

- Ладно! Молчал бы уже! Сам скрываться от стражи в борделе может, а заговорщикам отказывает! - Несмотря на суровость, звучащую в ее голосе, Флана легонько улыбнулась.

Кир взмахнул руками - мол, все, не буду больше!

Девушка осторожно развернула записку. Шагнула ближе к окну и, шевеля губами, замерла. Видно, не очень-то часто в последнее время ей доводилось читать и писать. Немудрено и забыть грамоту.

- Что... Что там? - несмело прошептала Лита, подаваясь вперед. Она, казалось, разрывалась между желанием узнать, что же пишут неведомые шпионы-вольнодумцы, и тягой задать стрекача.

- Жди осени. Шерсть скоро отрастет. Задействуй мудрецов для подкопа тюрьмы... - прочитала Флана. Оторвала взгляд от бумаги, несколько ошеломленно огляделась. Пожала плечами. - Ничего не понимаю.

- Бред какой-то! - воскликнул парень. Протянул руку. - Дай мне!

- Да пожалуйста! - Флана небрежным движением протянула бумагу.

Кир впился глазами в записку. Прочитал раз, потом еще второй и третий...

- Ничего не понимаю...

- То-то же, господин лейтенант, - усмехнулась Флана. - Не учили тебя такому в гвардии?

- Не учили, - кивнул т'Кирсьен. - Это или придурок какой-то писал, или...

- Тайнопись! - пискнула Лита и от испуга зажала себе рот.

- Может быть. Осталось разгадать эту тайнопись...

- А не лучше отдать кому следует? - поморщилась Флана. - Что, в Аксамале мало сыскарей? Пусть разбираются. Им за это от имперской казны жалование полагается.

Кир вздохнул. Аккуратно свернул бумажку в трубочку.

- Пойди. Скажи. Думаешь, тебя и хозяйку твою власти по головке погладят, когда узнают, что у вас, в "Розе Аксамалы", шпионы айшасианские пасутся? Все загремим на каторгу.

Он брезгливо бросил сломанную плетку в угол, в два шага пересек комнатушку, поставил записку-трубочку на комод около подсвечника.

Флана молчала. Хмурилась, кусала губы.

Лита переводила испуганный взгляд с подруги на молодого человека и обратно. Казалось, что она вот-вот расплачется.

- Ну, что решила? - первым не выдержал бывший гвардеец.

- Да что я могу решать? Прав ты, как ни крути. Нельзя к сыщикам бежать. И никому нельзя говорить. Разве что фрите Эстелле... - задумчиво произнесла Флана.

- А я думаю, и ей не стоит, - несмело сказала Лита.

- А как мы узнаем, чья это записка? - спросил т'Кирсьен.

- Ой! А зачем нам знать? - снова испугалась Лита.

- А затем! - отрезала Флана. - Мы хоть и шлюхи, а Империю в обиду не дадим! Верно, господин лейтенант?

Молодой человек нерешительно кивнул:

- Боюсь, искать шпионов все-таки мне придется. Не могу представить тебя или Литу, выслеживающими айшасианов по трущобам и припортовым закоулкам.

- Почему это по трущобам? - вскинула бровь девушка. - Наши посетители - люди приличные и состоятельные. Где попало не живут.

- Я не пойду... - запротестовала Лита.

Кир рассмеялся:

- Я же говорил! Не переживай - я выслежу их. Осталось только выяснить, кого выслеживать будем.

Флана решительно прошагала от окна до двери и обратно. Распахнувшиеся полы капота обнажали стройные ноги. Парень невольно почувствовал зарождающееся желание.

- И думать не смей! - будто угадала его мысли девушка. - И не мешай мне вспоминать... Значит так! С плетками игры затевают три человека. Одного из них уже больше месяца не было. Не думаю, что секретное шпионское послание столько провалялось бы невостребованным.

Кир кивнул:

- Согласен. Копать надо за последние десять дней.

- Тогда так. У меня были два старикашки. Один за другим. В тот самый вечер, когда вы со студентами сцепились...

- Так это ты с ними была занята? - скривился молодой человек. - Фу-у...

- Я отрабатываю плату, - парировала Флана. - И мне некогда думать: "фу" ли не "фу"! А не нравится...

- Все, все! - Кир взмахнул руками. - Я не спорю, не возражаю и не осуждаю! Рассказывай дальше.

- Один кривоплечий, щуплый - кожа да кости. Зато нос... Про такие носы говорят - для семерых рос, а одному достался.

- Ага! Точно! - поддакнула Лита. - Помню такого...

- Дальше, дальше... - торопил Кир.

- Кто он и что из себя представляет - ума не приложу... - виновато проговорила Флана. - Никогда не задумывалась. Посетитель как посетитель. Лишь бы скудо исправно выкладывал...

Молодой человек кивнул - а чего, и вправду, нужно ждать от девочки из борделя? Она же не частный сыщик. И не государственный, тем паче.

- А второй?

- Второй тоже пожилой. Невысокий, с брюшком. Смуглый очень. Ну, прямо такой, что с айшасианом спутать можно...

- Вот он - шпион! - воскликнула Лита. - Айшасиан переодетый!

Кир едва удостоил ее презрительным взглядом:

- Айшасианы, конечно, сволочи, но не дураки. Знаешь, у нас на отцовской вилле управляющий любил байки по вечерам травить под кувшинчик-другой вина. Сядет на веранде со старшим конюхом и псарем и начинает... Когда похабные, а когда и не очень... А мы с братьями прятались под верандой и слушали, слушали, слушали... - Он даже вздохнул, вспомнив блаженное детство и ставшее в одночасье недосягаемым родительское имение.

- То-то и видно! - нахмурилась Флана.

- Да что тебе видно? Вот управляющий как-то и рассказал байку, как из Айшасы в Камату шпионов забрасывали. Одежду подобрали от каматийцев не отличить, речь выучили - настоящий деревенский выговор... Короче, все как положено. Один в один, не отличить. Приплыли, высадились в маленькой бухточке, идут по проселку. А навстречу дед-козопас, старый, беззубый и наполовину слепой. И этот дед сразу, без раздумий, заявляет им: "Подобру-поздорову, айшасианские шпионы!" Те, само собой, опешили - как же так, столько лет подготовки и все насмарку? Спрашивают его: "Дедушка, как же так? Откуда ты узнал, что мы из Айшасы?" А он им: "Так, сыночки, у нас всех, у кого морда черная, айшасианскими шпионами зовут..."

Флана рассмеялась, а Лита, напротив, обиженно засопела.

- Не расстраивайся, - утешила ее подруга. - Я сама сперва на этого черномазого подумала. Только сильно просто это было бы...

- Верно, - кивнул т'Кирсьен. - Айшасианы не дураки. Значит, будем носатого крутить?

- Как это - "крутить"? - не поняла девушка.

- А вот так! Как волчок. Пока на чистую воду не выведем. Подождем, пока очередной раз заявится, да пригрозим, что выдадим тайному сыску!

Лита хмыкнула:

- А он увидит, что вы плеть поломали, и удерет!

- Куда ж он удерет? - удивился Кир. - За шкирку схватим - запоет не хуже петуха!

- Да он просто скажет - я не я и плетка не моя. Да еще нас обвинит, что наклеп на честного горожанина возводим, - стояла на своем девица.

- Тогда точно в сыск заявим! - взмахнул кулаком молодой человек. - У них в башне и не такие разговаривают! Соловьями заливаются!

- Погоди-погоди! - поддержала подругу Флана. - А чем докажем? Чем мы докажем, что плеть его? Она сломанная. Вот если бы... - Она пригласила пальчиком друзей пододвинуться поближе, понизила голос. - Слушайте меня. Ни фрите Эстелле, ни Ансельму ничего не говорим. Ни-ни!

Лита и Кир кивнули.

- Плетку я закажу сделать новую. Есть мастер один - за солид выточит точь-в-точь, не отличишь. А еще пару скудо сунуть, так за ночь управится... После дождемся носатого или кого там еще снежные демоны за плетью принесут. Я постараюсь подглядеть, достанет он записку или нет. А ты, Кир, пойдешь за ним и проследишь - куда он отправится, с кем встретится... Не боишься?

- Ты с ума сошла? - опешил т'Кирсьен. - Чтоб я, офицер гвардии, носатого старикана испугался?

- Да я не про то! Страже попасться не боишься? Тебя ж, наверное, ищут все еще...

- Ничего. Я тихонечко. - Он потер подбородок, заросший черной, колючей щетиной. - Вот борода отрастет - меня вообще никто в Аксамале не узнает. Даже однополчане.

Они обменялись заговорщицкими улыбками. Мол, уж если мы беремся за дело, то скоро паре-тройке айшасианских шпионов, вздумавшим свить гнездо в столице благословенной Сасандры, не поздоровится. Держитесь, двурушники заморские!

В полутемный коридор городской тюрьмы Аксамалы Берельм вступил с гордо поднятой головой. Раз уж согласился играть роль знаменитого заговорщика, играй. Как говорится, назвался карасем, живо в садок.

Да, садок в Аксамале отгрохали, что надо. На несколько сотен рыбешек хватит. И мелких, и крупных. И жирных карасей, и хищных щук. Взять хотя бы тот этаж, на который Берельма привели мрачные, неразговорчивые надзиратели, вооруженные обтянутыми кусками кожи шестами и дубинками. Нижний, полуподвальный - забранные решетками окошки на уровне земли. Ему объяснили, что узники, отбывающие (или, как они сами говорят, "мотающие") срок в городской тюрьме, стремятся попасть на более высокие этажи. Третий, например, или четвертый. Там и теплее, и суше, и солнечные лучи радуют скользящими по стенам зайчиками. Но так просто туда не отправляют. Нужно пользоваться уважением не только сокамерников, но и самих надзирателей. А начинают все на первом, полуподвальном.

Берельм шагал неспешно, сохраняя достоинство. Нужно сразу произвести впечатление на заключенных. Правда, Мастер обещал, что слухи о появлении великого борца за справедливость Дольбрайна, вольнодумца, гиганта мысли, автора целого ряда философских трактатов, обосновывающих необходимость смены государственного устройства Сасандры, уже ползут по тюрьме.

Его вели мимо решетки, и мошенник имел прекрасную возможность полюбоваться на своих будущих сподвижников, которых он же собирался в скором времени предать. Черными воронами застыли оборванцы, пойманные стражниками в порту и припортовом квартале - иногда городские стражи порядка устраивали облавы, чтобы проредить заполонившую эту часть Нижнего города. Грязный, укрывающийся немыслимо изодранным тряпьем, сброд, они держались друг дружки и старались не замечать ничего вокруг. В стороне от них сидели, по всей видимости, мелкие уголовники - карманники, домушники. Их Берельм не любил. Почитал падальщиками, отбирающими последние крохи у бедняков, тогда как сам Ловкач обирал исключительно богатых - банкиров, купцов и расплодившихся в последние сто лет промышленников. Неподалеку от карманников сидели преступники уровнем повыше - вооруженный грабеж, кражи со взломом, убийства. Эти держались особняком и чувствовали себя увереннее прочих. Что им политика, когда каждому грозит по меньшей мере каторга, если не виселица, за преступления доказанные и недоказанные? Этих Берельм тоже не любил - не за что, но уважал и не собирался связываться без очень уж веской причины.

А это что за компания?

Пятеро молодых людей. Одежда совсем недавно была новой, но теперь испачкана, а кое-где и порвана. Лица смышленые. Двое белобрысых - скорее всего северяне. Но только один повыше и шире в плечах. Должно быть, уроженец Барна. А вот второй с плохо поджившей раной на щеке, по всей видимости, табалец. Про жителей Табалы говорят - хвосты овцам крутят с утра до вечера. Правда, стараются сказать это за глаза. Иначе можно и в зубы схлопотать. Овцеводы хоть и северяне, а горячие не хуже каматийцев, родившихся на жарком побережье Ласкового моря. Вот, кстати, и каматиец рядом с ними сидит. Вообще-то не совсем рядом, а как бы чуточку особняком. В ссоре они, что ли? Около барнца лежит чернявый парень с перевязанной головой. Скуластый, нос с горбинкой. Вполне возможно, что приехал из Окраины - степной край, граничащий с владениями кентавров. Откинувшись на каменную кладку и нимало не заботясь о том, что камни сырые и холодные, сидел пятый из молодых людей. Вот в его лице наметанный глаз Берельма безошибочно определил отпечаток благородного происхождения. Ему самому еще учиться и учиться так держать подбородок, так глядеть на окружающих из-под полуприкрытых век, такому излому губ - слегка надменному, но, если разобраться, вполне благожелательному. Интересные ребята... Кто же они такие? Ладно, времени разобраться еще будет предостаточно.

А вот и нечто более интересное!

Бунтовщики и вольнодумцы!

Задержанные, ясное дело, под любыми, часто надуманными, предлогами, они, тем не менее, нашли друг друга в тюрьме, как находят своих соотечественников на улицах Аксамалы, да и любого иного города Империи, великаны из Гронда. Молодые и пожилые, богатые и бедные, толстые и тощие, высокие и низенькие. Утонченные лица с печатью университетского образования на челе и низкие лбы золотарей и портовых грузчиков.

Ничего, пообщаемся, пооботремся и разберемся, кто из вас чего стоит.

Берельм отвернулся, чтобы не привлекать излишнего внимание к себе, и, не приведи Триединый, не дать понять, будто в ком-то нуждается. Он - дикий кот, одинокий охотник. Он привык обходиться один, своими силами и своим умом. Он и здесь будет один - гордый, независимый, погруженный в глубокомысленные раздумья.

- Стой! Руки на решетку! - скомандовал тот надзиратель, что шел справа. Коренастый, изрыгавший запах лука, способный сшибить с ног непривычного человека.

Ловкач повиновался. Порядок есть порядок.

"Левый" надсмотрщик всунул в скважину увесистого замка длинный зазубренный ключ, выглядевший скорее как орудие пыток. Приладил, надавил на кольцо, упираясь ногами и кряхтя. Дверь отворилась, со скрипом повернувшись в петлях.

- Заходи! - Пожиратель лука легонько подтолкнул мошенника шестом. - Давай-давай! Не спи, парень, замерзнешь на лету.

Берельм перешагнул порог, отделяющий его от вольной жизни. Если находясь вне камеры еще можно было пойти на попятный - о чем он, кстати, не раз подумывал за эти два дня, - то теперь назад дороги нет. Отсюда у тебя, Берельм по кличке Ловкач, есть лишь два пути. Первый - не слишком-то приятный путь вероломства и предательства. Что тебе сделали несчастные вольнодумцы, коль ты собрался их выдать властям, как стадо баранов? А с другой стороны - какое ему дело до каких-то придурков, стремящихся разорвать сильное и богатое государство на куски, словно лоскутное одеяло с прогнившими нитками? На галерах им всем самое место! А также в каменоломнях, на рудниках, на строительстве дорог и прокладке каналов... Не за что их любить! Правда, нелюбовь может быть взаимной, и Берельм ясно представил открывающийся ему тогда второй путь - с ножом под лопаткой, либо со свернутой шеей. Об этом забывать тоже нельзя. Никак нельзя. Или ты их, или они тебя. И никакой сыщик не успеет защитить. Будь он хоть Мастер, хоть Подмастерье.

Позади скрипнула дверь. Щелкнул замок.

Ну, вот и все...

Берельм обернулся к надзирателям и, как было условлено с Мастером, вцепился в ржавые, холодные прутья, тряхнул их и выкрикнул:

- Будь проклята ваша тюрьма народов! Солнце свободы еще взойдет над Сасандрой и восстанут с колен... Ух!

Конец шеста врезался ему под ложечку, вышибая воздух из легких.

А вот об этом он не договаривался! Его что, принимают за настоящего бунтовщика? Неужели так похоже сыграл?

- Вы что творите?.. - прохрипел он, с трудом выталкивая слова.

- Заткнись, ублюдок! - рыкнул "лукоед", толкая его шестом в плечо. Несильно, но решительно.

И тут Берельм не выдержал. Откуда же надзирателю было знать, что обращение "ублюдок" заставляет Ловкача терять остатки самообладания?

- Порождение снежного демона! - выкрикнул он, бросаясь на решетку. - Мать твоя с котом валандалась!

Мошенник - вернее, бывший мошенник, а ныне политический заключенный - ударился грудью о граненые прутья, вытянув руки, попытался достать горло надзирателя. Охранник даже не сдвинулся с места - он прекрасно знал, где следует стоять, чтобы полностью обезопасить себя от нападений буйных арестантов. Коротким тычком в живот заставил Берельма охнуть и согнуться. Не очень-то красивая поза, если поглядеть со стороны: плечи прижаты к решетке, руки вытянуты, зато зад отставлен, как куриная гузка. Видно это же сравнение пришло в голову второму стражу. Он заржал не хуже жеребца, выводящего гурт кобыл на пастбище, ударил палкой строптивца в середину бедра. Острая боль заставила Берельма ойкнуть и поджать ногу. И тут же сильный толчок в грудину отбросил его от решетки. Ловкач проехал на спине по гнилой соломе и застыл, пытаясь разобраться в собственных ощущениях - что сломано, а что отбито.

- Там тебе и место! - мрачно буркнул "луковый" надсмотрщик и мощно сплюнул, едва не попав на сапоги Берельма, развернулся и пошел прочь.

Посрамленный бунтовщик медленно сел и огляделся.

Обидно. Ну, да ладно, с надзирателями он заставит поговорить Мастера. Мало им не покажется... А может, так и было задумано хитрющим сыщиком? Если подумать, то более театрально обставить появление в тюрьме великого Дольбрайна попросту невозможно. Исключаются даже малейшие подозрения в "подсадке". А что до лишних синяков и оскорбленного самолюбия заключенного, то кому какое дело? Радуйся, что не отбили ничего для вящей правдоподобности.

Провожаемый несколькими десятками глаз - начиная с просто любопытствующих от скуки и заканчивая откровенно заинтересованными и сочувствующими, - Берельм поднялся на ноги, похрамывая пересек камеру и уселся неподалеку от парней с осмысленными лицами, которых заприметил еще будучи по ту сторону решетки. К предполагаемым вольнодумцам он первым знакомиться не пойдет. В конце концов, он не какой-то студент, швырнувший тухлое яйцо в карету первого министра, а сам Дольбрайн - величайший ум и совесть эпохи, как сказал о нем кто-то из последователей. Не к лицу ему искать общества себе подобных. Это его должны пригласить. С наибольше возможным уважением и почтением. Это будет означать лишь одно - поверили.

"Интересно, куда сыщики дели настоящего Дольбрайна?" - подумал Ловкач, отвечая на вежливый поклон ближайшего к нему паренька - широкоплечего, светловолосого, с простым открытым лицом овцевода из Табалы.

ГЛАВА 7

Масляно-желтый ореол помятой медной лампы с переменным успехом боролся с тьмой, заполонившей комнату. Света хватало ровно настолько, чтобы различать очертания старого стола с изрезанной глубокими зарубками поверхностью да двух табуретов, колченогих и не внушавших особого доверия. В дальний угол лучи уже не проникали, а следовательно, груда самого разнообразного мусора, оставшегося от сгинувших невесть куда и когда хозяев, оставалась в тени. Так же не лезли на глаза внушительные космы паутины, наросшие по углам, облупленная до дранки штукатурка, вздыбившиеся половицы. Правда, о последние запросто можно было перецепиться и пропахать носом, но человек в длинном плаще с капюшоном прошел, искусно лавируя между опасностями. Словно рыбацкая тартана среди скал пролива Отчаяния. Подошел к столу, застыл в круге света.

Бесформенное одеяние скрывало очертания фигуры давно лишившейся юношеской стройности - объемистое брюшко, выпирающее, словно на седьмом месяце беременности, сутулые плечи, сообщающие внимательному наблюдателю о бессчетных днях и ночах, проведенных за чтением инкунабул и свитков, впалую грудь, годами не знавшую свежего воздуха, кривые слабые ножки с шишковатыми коленками. Гостя это нисколько не смущало. Серые со стальным отливом глаза смотрели пристально, подмечая все мелочи и проникая, казалось бы, в самую суть вещей.

Выцепив взглядом застывший на опасно покосившемся табурете черный силуэт, человек в плаще церемонно поклонился, выпростав из-под одежды узкую белокожую ладонь и прижимая ее к сердцу.

- Рад встрече, мэтр.

- Взаимно. - Сидящий рассеянно кивнул, принимая приветствие как должное. - Не угодно ли будет присесть?

Второй табурет выглядел еще более непредсказуемо, нежели первый.

Человек в плаще озадаченно покачал головой. Потом, взвесив все "за" и "против", хмыкнул:

- Я лучше постою.

- Как знаете, как знаете... - Бледная тень улыбки тронула губы его собеседника. - В народе говорят - в ногах правды нет.

- Что нам слова черни? Она - лишь прах под ногами избранных!

- Хорошо сказано, - человек на табурете кивнул. Несмотря на горящую лампу, он умудрялся держать часть лица в тени, и собеседнику никак не удавалось рассмотреть его глаза - шутит или говорит серьезно? Губы, само собой, улыбались, но что губы? Какая им может быть вера? Правду могут подсказать одни лишь глаза.

Человек в плаще переступил с ноги на ногу, скинул капюшон на плечи, обнажая круглую голову с высокими залысинами над выпуклым лбом, гладко выбритые щеки и благородную седину висков. Откашлялся:

- Вы искали встречи со мной, мэтр...

- Не надо имен, - снова усмехнулся сидящий в тени. - Я же не лезу к вам в душу, словно жрец Триединого, и не выспрашиваю, как вас зовут, какую ренту оставил вам дедушка, из какого рода ведет происхождение ваша троюродная бабушка...

- Можете называть меня Примусом, - вздернул подбородок стоящий.

- О-о... Красиво, - сидящий тронул ногтем большого пальца изящно подкрученный ус - единственную деталь, указывающую на благородное происхождение. - Примус, сиречь, Первый... Надеюсь, первый среди лучших?

- Первый среди равных, - не давая подтолкнуть себя к пустому тщеславию, отрезал Примус. - Однако мне нужно как-то к вам обращаться... Именоваться просто мэтром не для вас.

- Вы так думаете?

- Уверен.

- Что ж, - согласился сидящий. - В этом вы правы. Называйте меня... Ну, скажем, Министром.

У Примуса брови поползли на лоб, но он очень быстро взял себя в руки. Его собеседник вновь улыбнулся:

- Министр, конечно, не первый среди лучших, но равный среди первых...

- Шутите, - с уверенностью произнес мужчина в плаще.

- Само собой, - не стал спорить сидящий.

- А я думал, меня пригласили для серьезного разговора.

- Разговор никуда не убежит.

- И тем не менее, господин Министр, я бы хотел перейти ближе к делу. Вы представляете некое тайное общество, поставившее себе целью свержение имперской тирании и освобождение всех земель, стонущих под гнетом Сасандры?

Министр побарабанил пальцами по столешнице. Отдернул руку, брезгливо вытер ладонь о серый камзол, сшитый из добротного сукна.

- Что ж... Должен заметить, суть вы уловили верно, что же до мелких подробностей, то... Право слово, они несущественны. В свою очередь, желая проявить осведомленность, замечу, что вы представляете здесь некое объединение... Как правильно назвать - союз, компания, шайка...

- Круг, - с достоинством произнес Примус.

- Круг? О! Это звучит. Совсем как в древние времена. Круги чародеев и все такое...

- Мы считаем себя наследниками древнего знания!

- Древнего? Насколько же древнего?

- Господин Министр имеет представление о старинных рукописях, повествующих об основах управления силой и зарождении искусства волшбы на нашем материке?

- Представьте себе, мэтр Примус! - На краткий миг губы Министра сжались, напоминая короткий шрам от удара кинжалом. - Представьте себе, - добавил он уже мягче. - Мне известно довольно многое из истории Сасандры. А также из ее современности или, как это правильнее будет сказать, из новейшей истории. Конечно, я не претендую на исчерпывающие знания. Поэтому, если вам угодно, можете просветить неразумного.

- А зачем это вам? - недоуменно проговорил чародей. Он справлялся с эмоциями гораздо хуже, нежели его визави.

- Неожиданный союзник, - пояснил Министр. - Возникает из ниоткуда, как лесной демон из ореха. Подозрительно?

- Ну, я не...

- Не спорьте, не спорьте... Подозрительно, да еще как! Поэтому я хочу знать, чего от вас можно ждать, на что рассчитывать, хочу заранее быть готовым к возможному подвоху...

- Кажется, вы пытаетесь оскорбить меня?!

- Что вы, мэтр Примус. И в мыслях не было. Я не допускаю, что вы попытаетесь предать меня или купить благосклонность императора, перебежав на противоположную сторону. Просто, в моем представлении, волшебники - люди творческие, а следовательно неуравновешенные, увлекающиеся, немножко восторженные, немножко рассеянные... И это не упрек, поверьте, мэтр Примус. Все перечисленное мною - довольно обыкновенные и распространенные человеческие качества, а ведь волшебники - тоже люди?

- Конечно! - оторопело кивнул чародей.

- Значит, ничто человеческое им не чуждо. И я не хочу быть преданым. Пускай и не по злому умыслу или тщательно выпестованному плану, а просто в порыве чувств, по нелепой случайности. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?

- Кажется, да, - в очередной раз кивнул волшебник.

- Вот и чудненько. Так посвятите меня в свои замыслы, в свою историю. Излейте, так сказать, посильно...

- Хорошо, - согласился Примус. Заложил кулаки за спину, сделал несколько шагов по маленькой комнатушке. Вперед, а затем назад. - Если вы читали старинные рукописи, то вам, почтенный господин Министр, должен быть известен способ получения Силы колдунами Сасандры. Не так ли?

- Конечно. Способ весьма незамысловатый. Энергия Стихий. Земля, Воздух, Вода и Огонь. Каждая из стихий эманирует... Я правильно употребил термин?

- Совершенно верно.

- Спасибо. Так вот... Каждая стихия эманирует по-своему, щедро отдавая Силу в пространство, в эфир, так сказать. Человек... Да почему только человек? Великан, дроу, гоблин, кентавр, обладающие врожденными задатками чародея и обученные соответствующим образом, способны улавливать эманации стихий. Улавливать, концентрировать в себе либо в особым образом изготовленных амулетах и использовать. Собственно, сам процесс использования сил Стихий и называется волшебством.

Примус кивнул:

- Да, люди склонны замечать лишь внешние проявления и оставлять без внимания гигантскую подготовительную работу.

- Я тоже так думаю. Но, к сожалению, большинство думает иначе.

- В том-то и беда нашего мира! - горько воскликнул чародей. - Иногда мне хочется уничтожить его, опрокинуть в бездну, сбросить в ледяной и огненный круги Преисподней!

- Ну, это вы зря, мэтр... - задумчиво проговорил Министр. - У нашего мира, кроме досадных недостатков, имеется еще целая куча неоспоримых достоинств.

Примус презрительно оттопырил губу:

- Обиталище черни! Презренная свалка пороков и их жалких носителей - людишек!

- Эк, вас разобрало, мэтр, - покачал головой Министр. - Конечно, мир наш далек от идеала, но чтобы так... Да еще в устах волшебника. Вы меня пугаете, мэтр.

- Ах, если бы я был хоть на четверть так силен, как чародеи далекого прошлого! - провозгласил Примус, закатывая глаза.

- Вот и хвала Триединому, что не так сильны, - подытожил его собеседник. - Вы меня очень обяжете, если продолжите свою лекцию. Время - деньги.

- Отнюдь нет, - возразил волшебник. - Время - суть река, не имеющая ни истока, ни устья...

- Пусть так, - прервал его Министр. - Время бесконечно, но человек смертен. Давайте не будем устраивать бесполезные диспуты. Вы начинаете меня разочаровывать.

Примус сразу сник, затравленно огляделся.

- Хорошо, я продолжаю, - сказал он, без всякой необходимости одергивая полы плаща. - В современных книгах упускается еще один способ получения силы. От людей. В горе или в радости, в страхе или в боевом азарте человек эманирует похлеще того же огня или воды. Причем, должен признаться и вы нигде этого не прочитаете, улавливать Силу, поступающую от толпы, гораздо легче, чем мучиться с камнями, пламенем или пытаться выцедить энергию из ветра. В особенности сильная аура возникает, когда человеку плохо. Раздолье для волшебника!

- Ближе к делу, мэтр! - усмехнулся Министр.

- Хорошо. Ближе так ближе. Как я уже говорил... - произнес чародей медленно, через силу. Даже со стороны было видно, как тяжело ему даются эти слова. - Как я уже говорил, после великого морового поветрия, когда величайшие волшебники современности погибли...

- Погибли, прошу заметить, спасая человечество, - довольно бесцеремонно перебил его Министр.

- Да... Вы правы... Мне трудно что-либо возразить. Но, если позволите, я продолжу...

- Конечно, конечно, милейший, не смущайтесь!

- Так вот. Тридцать семь лет тому назад самые сильные волшебники Сасандры добровольно ушли из жизни. А с ними их лучшие ученики. И не самые лучшие, но просто преданные ученики...

Министр, беззастенчиво пользуясь скрывающей его глаза тенью, пристально рассматривал собеседника.

Обладая недюжинным умом, он частенько предугадывал слова и поступки и более непредсказуемых людей, а потому не обольщался исходом беседы с недоучкой-колдуном. Сперва будут хвастливые речи, возможно, даже с небольшой, посильной демонстрацией возможностей, а после последует предложение о союзе, которое плавно перерастет в жалкую торговлю за привилегии и место у кормушки в новой, свободной от насквозь прогнившей императорской власти Сасандре. Что ж... Если демонстрация колдовского могущества будет достаточно убедительной, то к чародейскому Кругу придется отнестись как к уважаемым союзникам и отстегнуть им кое-что от власти и богатства в будущем. Если же нет, то взаимодействие с ними может оказаться односторонне выгодным. Поднявшись против Империи в первых рядах восставших, наравне с идеалистами из городских тайных сообществ, восторженными до одури студентами, провинциалами, потерявшими остатки разума на идеях независимости и самостоятельности, они проложат путь тем, кто будет после править новой Империей, государством, где не будет места старому и косному, где пробиться к вершинам власти смогут люди, не обладающие трехлоктевым перечнем знатных предков, где, отринув лицемерие, наконец-то признают власть единственного владыки всего сущего под Солнцем и под Луной - золота. А если колдуны полягут в борьбе со старой властью все до единого, кто будет плакать? Значит, оказались недостаточно сильны, умелы, решительны. Туда им и дорога!

Но, слушая речь чародея, Министр не мог не заметить, как предательски дрогнул голос Примуса, упомянувшего лучших учеников.

"Значит, лучшие ушли вместе с учителями. А ты остался жить, хотя тридцать с лишним лет тому назад был уже не мальчишкой, которого могли просто пожалеть и не допустить к самоубийственному волшебству. Выходит, посчитали не лучшим. А то и попросту бесталанным. Или сам испугался и сбежал, потеряв голову от ужаса? Хотя... Кто видел, как умирают от чумы, сможет тебя понять..."

- Те, кто выжил, - будто подтверждая его мысли, продолжал волшебник, - не обладали достаточными знаниями, чтобы возродить школы ушедших учителей. Волшебство в Сасандре стало уделом неудачников и шарлатанов. Да вы это знаете, пожалуй, лучше меня... Долгое время казалось, что все потеряно и на просторах Империи больше не будет твориться истинное волшебство, способное потрясти обывателя.

"В том то и разница между вами и погибшими четыре десятка лет тому чародеями, - хотелось вставить Министру в пламенную речь чародея. - Вы хотите потрясать и удивлять обывателей, а они спасали от страшной гибели, не задумываясь о собственной доле. А теперь шуты и площадные комедианты возомнили себя на одной ступени с суровыми героями. Ну-ну..."

- Многие посвятили всю жизнь, пытаясь если не превзойти, то хотя бы сравняться с учителями...

"А не пробовали море зажечь? Или повернуть реки вспять?"

- Но они не достигли хоть мало-мальски значимого успеха...

"Еще бы... Бездари и трусы. Веселенькая компания".

- А некоторые, которых, как истинных мудрецов, всегда оказалось немного, занялись изучением старинных книг.

"Бездари и трусы, но не лишены здоровой деревенской хитрости".

- Там-то мы и обнаружили запрещенное до поры знание. И я решил...

"Ах, вот оно что. Наконец-то ясность - "я решил". Значит, возомнил себя основателем новой школы волшебства..."

- Прошу простить мое невежество, - как можно более небрежно бросил Министр. - А почему это знание стало запрещенным? Как вообще знание может стать запрещенным?

- Вот тут уж вам виднее, - впервые проявил твердость натуры Примус. - Это ведь вы входите в правящие круги Империи, а не я! Разве мы, обычные люди, решаем, что нужно нам, а что нет? Для этого есть высшие жрецы Триединого, высшие волшебники, высшие государственные мужи. Они лучше нас знают, что мы можем изучать, какие книги читать, какие песни слушать, на какого акробата любоваться в праздник!

- Тише, тише, любезный мэтр, - примирительно произнес Министр. - Я начинаю вас бояться. Еще разойдетесь не на шутку да испепелите меня на месте. Скажу откровенно, мне бы этого не хотелось.

Примус замер с открытым ртом, медленно переваривая шутку. Потряс головой. Потер кончиками пальцев висок, морщась, словно от боли.

- Я понимаю вашу иронию. Конечно, мне еще далеко до славных чародеев прошлого... Скажем, до того же Тельмара Мудрого. Но, смею вас уверить, из ныне живущих немногие справятся со мной в волшебном поединке. - Он развернул узкие плечи и выпятил подбородок. - Но я не собираюсь уподобляться дешевым фокусникам, растрачивая Силу попусту!

"Как бы не так, - зло подумал Министр. - Просто ты боишься меня. Не доверяешь. И правильно делаешь. Сколь бы ты ни был искушен в чародействе, на расстоянии в два шага я достану тебя ножом и даже не запыхаюсь".

Но вслух он сказал:

- Не стоит горячиться, мэтр Примус. Я так же недоволен нашей Империей, как и вы. Иначе мы не разговаривали бы сейчас здесь. Вы знаете, кстати, как зовут Сасандру аксамальские вольнодумцы?

- Знаю, - все еще обиженно выговорил волшебник. - Тюрьма народов.

- Вот именно. И взломать засовы этой тюрьмы - наша задача, не так ли, мэтр Примус?

- Полностью с вами согласен. Что может быть выше, чем борьба за свободу?

"Как бы не так. Свобода тебе как мертвому припарки нужна. Тебе власть нужна. Да. Именно власть. Не деньги".

- И все же... Вы не окончили чрезвычайно увлекательную лекцию, - сказал Министр вслух, сдерживая готовое прорваться презрение и ненависть.

- А? Ах да... Использовать силу, получаемую из человеческих эмоций, запретил Великий Круг магов Сасандры лет триста тому назад. Мотивация? Они утверждали, что, пользуясь энергией эмоций, волшебники вытягивают из людей жизненную силу. Весьма спорное утверждение... Никто на самом деле не знает, что есть жизненная сила и существует ли она на самом деле. Ни волшебники, ни лекари не пришли к единому мнению в этом вопросе, но на всякий случай решили, как они заявили, не искушать Триединого. Что ж... Обвинять предков в чистоплюйстве нет смысла - ведь им и без того хватало энергии Стихий. Иное дело теперь...

"Еще бы... Слабосильные наследники героев прошлого хотят обойтись малой кровью. Действительно, зачем напрягаться, изнурять собственные тело и разум долгими упражнениями, сложными уроками, искать ответы на бессчетные вопросы методом проб и ошибок, когда можно - "бац!" и овладеть Силой. И сразу стал волшебником. Великим и ужасным".

- К сожалению, - продолжал тем временем Примус, - сейчас в Сасандре слишком сильна власть жрецов Триединого, а они помнят решение Великого Круга. Никто не даст нам заниматься той магией, которой мы хотим заниматься. Поэтому я, как полноправный, честно избранный глава Круга, выступаю с заявлением - Круг волшебников Аксамалы приложит все мыслимые и немыслимые усилия для слома государственного устройства Империи. Мы готовы внести свою посильную лепту в дело возрождения и обновления державы.

- И вы не страшитесь обострить отношения ни со всесильным тайным сыском, ни с вездесущими жрецами Триединого?

- Нам уже все равно, - гордо выпрямился Примус.

"Как бы не так! Не верю. Ни единому слову не верю. Во-первых, на магию, которой вам якобы не дают заниматься, вам наплевать с Клепсидральной башни. Магия для вас не цель в жизни, как бы вы ни старались подражать великим чародеям прошлого в названиях и заявлениях, а всего лишь средство достижения благ - богатства и власти. А во-вторых, едва запахнет жареным, как вы побежите "закладывать" временных соратников. И при этом не испытаете ни малейших угрызений совести. Разум услужливо подкинет идейку о собственной сверхзначимости для родины, в сравнении с которой судьбы всех прочих людей лишь прах на ветру. Но пока вы мне нужны. Хотите использовать меня и моих людей? Пожалуйста! Сколько душе угодно. Только не обижайтесь, когда я буду использовать вас для достижения своей цели. А тут уж гадалка надвое сказала - кто первый успеет, тот и выиграет, тот и окажется при дележе пирога с большим куском. И заодно посмотрим, у кого лучше получается плести интриги. Почему-то я в своих силах уверен, а вот уверен ли ты, мэтр?"

- Что ж, мэтр Примус, - Министр кивнул, позволил губам расплыться в широкой улыбке, обнажившей крепкие белые зубы. - Я рад, что не ошибся в вас. Думаю, вместе мы справимся с насквозь прогнившей властью. Уж простите, что не предлагаю поднять кубок за успех.

- Да чего уж там... - растерялся волшебник. - Я тоже, собственно, рад...

- Значит, мы оба рады. Мы оба пришли к согласию. - Министр поднялся с табурета, не выходя, впрочем, из тени. - До встречи, мэтр Примус. Вас известят в случае необходимости более подробной беседы или начала действий.

- Как? - Губы чародея задрожали. - Вот так сразу и действий?

- А вы как думали? Иногда складывается ситуация, когда промедление смерти подобно! Смелее, мэтр. К лицу ли нам дрожать в нерешительности? Не лучше ли оставить это позорное занятие для наших врагов?

- А? Ну да, конечно...

Примус развел руками, взмахивая полами плаща, словно филин крыльями. В этот миг пальцы Министра стремительным движением рванулись к лампе, выдернули и смяли фитиль. Комната погрузилась в густую липкую тьму, такую осязаемую, что хоть ножом режь и на хлеб намазывай вместо масла.

Волшебник охнул, напрягся, шевеля губами прочитал короткое заклинание, щелкнул пальцами правой руки. Над ладонью возник сгусток белесого холодного пламени, озаряя стены и нехитрую мебель тоскливым сиянием.

Министра в комнате уже не было.

Всем известно, Аксамала - город не маленький. Приезжий будет ходить по его лабиринту с утра до ночи, и так и не найдет то, что искал, пока не прибегнет к помощи местных жителей. И если еще по широким улицам, площадям и паркам Верхнего города можно бродить без особого опасения заблудиться, то в извилистые улочки Нижнего города, а в особенности Припортового квартала или ремесленных слободок, непривычному человеку лучше не соваться вовсе.

Кир прожил в столице Сасандры меньше года, но был уверен, что знает ее как свои пять пальцев. Ну, если не всю, то, по крайней мере, ту часть города, что примыкает к императорскому дворцу, магистрату, казармам гвардии и далее до площади Спасения и отходящим от нее улицам Банковой, Прорезной, Веселой, Жонглерского спуска. Немного дальше располагались величественные здания Императорского аксамалианского университета тонких наук. Там гвардейские офицеры и новички, приехавшие из провинции с рекомендациями для зачисления в конную гвардию, бывать не любили. Студенческое братство всегда отличалось весьма буйным нравом, авторитетов не признавало и уж тем более не выказывало ни малейшего уважения к военным мундирам и их обладателям. В прежние времена - лет эдак сорок-пятьдесят назад - потасовки между аксамалианскими военными и толпами развеселых школяров случались очень часто. Доходило до кровопролития и даже до смертоубийства. Пришлось самому императору - да живет он вечно! - вмешаться и приструнить безобразников именным указом. С тех пор студентам воспрещалось без веской причины ошиваться неподалеку от гвардейских казарм, а военные могли появляться на территории студенческого городка лишь по приказу высшего генералитета и только в том случае, если город оказывался на чрезвычайном положении. Вражду между "умниками" и "служаками" указ не остановил, но значительно облегчил жизнь городской страже, уменьшив до мыслимых пределов число мест, где забияки могли бы встретиться и повздорить.

Отправившись следить за мэтром Носельмом - как оказалось, так звали того самого носатого посетителя Фланы, в котором самозванные охотники на шпионов заподозрили адресата скрытой в полой рукояти записки, - Кир не предполагал, что заберется в такую глушь. Флана исподволь выяснила у фриты Эстеллы имя противного старикана. Бордельмаман также обмолвилась, что он не какой-то там выскочка из разбогатевших на спекуляцией шерстью или привозной керамикой купцов, а уважаемый человек, профессор-астролог Аксамалианского университета, прекрасный семьянин. Ну, насчет последнего Кир как раз сомневался. Будет ли человек, любящий свою жену, ходить к девочкам в бордель да еще просить там, чтоб его связали и отлупили плеткой? Очень спорный вопрос. Сам для себя молодой человек раз и навсегда решил, что нет. Это еще офицеру простительно, студенту, холостяку или вдовцу...

Неожиданно осознав, что мыслит ханжески, словно старая дева из числа дочек провинциальных дворян, т'Кирсьен едва не расхохотался. Но сдержался, опасаясь привлечь внимание редких прохожих и самого мэтра Носельма, который шагал и шагал, смешно подпрыгивая и дергая плечами. Правой рукой профессор придерживал перекинутую через плечо сумку - Флана успела шепнуть, что приходил он со своей плетью, но вполне мог попросту подменить ее, а левой отмахивал не хуже часового, направляющегося на смену караула в императорский дворец.

Хорошая мысль, как известно приходит после, то есть, когда помочь не в силах. И Кир лишний раз убедился в справедливости народной мудрости, когда вдруг сообразил, что починенную (да что там починенную! рукоять пришлось делать заново) плеть можно было и пометить. Тогда они знали бы наверняка - подменена ли шестихвостка, хранящаяся в комнате Фланы, или нет. А какой, спрашивается, одержимый снежными демонами полудурок вообще придумал делать все плетки, как имеющиеся в "Розе Аксамалы", так и попавшие в собственность посетителей борделя, одинаковыми? Не кроется ли тут изначальный злой умысел?

Носельм резко свернул в темный провал переулка. Только пола черного плаща мелькнула.

Кир встрепенулся, как застоявшийся конь, и пошел следом на цыпочках - благо на улице кроме них больше никого не осталось. Непрост профессор. Ох, как не прост. Ишь куда завел... А вдруг теперь стоит за углом, приготовив что-нибудь тяжеленькое?

Парень осторожно выглянул, и появившаяся из-за облаков Большая Луна осветила спину астролога. Скорее всего, он просто срезал угол, чтобы пройти на соседнюю улицу.

Куда же он спешит?

Не к семье - это уж точно. Вряд ли уважаемый ученый ютился бы в таких трущобах. Кир не бывал здесь ни разу - почти час ходьбы от казарм гвардии, - но слышал от друзей, что некогда жившие в этой части Аксамалы люди умерли в первый же месяц года черного мора. Давно, очень давно. С той поры вытянутые вдоль Гнилого ручья кварталы считались среди горожан не то, чтобы проклятыми, но занимать пустующие и постепенно разваливающиеся дома никто не хотел. Даже призыв магистрата, подкрепляемый щедрым посулом (пятьдесят скудо - деньги немалые), соблазнил лишь немногих приезжих. Десятка два семей - старьевщики, золотари, ловцы бродячих котов. Но они поселились ближе к городской стене, а там, куда стремился Носельм, дома по-прежнему глядели пустыми глазницами окон, обрамленными покосившимися ставнями.

Неужели профессор и вправду айшасианский шпион?

Что делать, если у него здесь назначена встреча с сообщниками? Короткий корд, который Лита нашла в комоде у Аланны - его забыл какой-то студент, конечно, придавал уверенности, но с несколькими противниками даже он не поможет справиться. В этом случае был один выход - бежать за городской стражей, но скрывающийся от законников нарушитель, кем по сути являлся Кир, вряд ли мог рассчитывать на снисхождение стражей порядка. На людей, поправших указ императора о любимом празднике, никакие амнистии не распространялись. Никогда.

Пока бывший лейтенант размышлял и терялся в догадках, Носельм пересек заросший бурьяном пустырь, поравнялся с мрачным двухэтажным домом, чьи окна закрывали насмерть заколоченные ставни, и нырнул в зияющий чернотой дверной проем, который походил больше на пасть диковинного чудовища из сказок, слышанных Киром в детстве.

Зачем сюда пришел скромный и уважаемый профессор?

К любовнице?

На встречу со шпионом из Айшасы?

А может, он тайно служит какому-нибудь древнему культу, проклятому адептами Триединого? Мало ли сектантов водилось в разные времена в Сасандре? Сколько еретических учений кануло бесследно? Сколько сохранилось? Некоторые секты, как учила господствующая религия, отличались изощренной кровожадностью, практикуя на своих сборищах жертвоприношения человеческих младенцев, ритуальные пытки и убийства с особой жестокостью.

Мороз пробежал у Кира между лопаток. Захотелось развернуться и удрать сломя голову. И так сильно захотелось, что ноги сами собой сделали шаг назад. Потом второй...

Хрустнувший под каблуком черепок заставил присесть, будто кто-то оглоблей под колени ударил. Рука вцепилась в рукоять корда, вытаскивая лезвие до половины.

Привычно умостившаяся в ладони обтянутая сыромятью деревяшка вернула молодому человеку веру в себя. Он выругался хриплым шепотом, поминая всех родственников профессора Носельма до четырнадцатого колена, а также айшасианских шпионов, указы императора, ретивую стражу и наглых студентов. Сразу стало легче. Хотя тревога и не исчезла без следа, но появилась холодная уверенность, словно перед дуэлью. Как бы там жизнь ни вывернулась изнанкой наружу, но он все-таки офицер гвардии и шитый серебряной нитью бант с него никто не срывал. Вот он тут, за пазухой, в замшевом кошельке.

Т'Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин, повернулся лицом к заброшенному дому.

Ну-ка, мэтр Носельм, показывай, что припрятал?

Сквозь плотно притворенные ставни второго этажа мелькнул слабый красноватый отблеск.

Кто-то затеплил лампу? Или показалось?

Нужно проверить.

Череда облаков неслась по небу, словно табун разгоряченных коней, то открывая, то пряча Большую Луну, сиявшую в три четверти. Вдоль пустыря скользили тени, придавая ему сходство с мохнатой шкурой охотничьего кота из тех, что разводят в Барне для добычи медведей. Нужно двигаться по краю, придерживаясь густого мрака от заброшенных зданий, да к тому же стараться перебегать вслед за облаками, и тогда, пожалуй, из дома никто не увидит. Даже если кто-то будет нарочно следить за улицей сквозь щели в ставнях.

Кир вытащил корд - обнаженное оружие всегда придавало ему уверенность, - вздохнул, мысленно попросил Триединого о помощи и шагнул...

Вернее, попытался шагнуть.

Внезапно жесткая ладонь закрыла ему рот, а сильные пальцы вцепились в запястье вооруженной руки, выкручивая ее.

Ах, так? Нападать?

Парень ощутил злость, мгновенно изгнавшую остатки страха и нерешительности.

Врешь, не возьмешь! Не студентишко какой-то и не горожанин зажравшийся. Потомственного дворянина, благородного т'Кирсьена делла Тарн, с младых ногтей готовили к армейской службе, учили драться и с оружием и без оружия.

Он лягнул каблуком, целя неизвестному напавшему по голени. Одновременно локтем левой руки резко ударил назад - туда, где должно находиться солнечное сплетение врага. Это должно было сработать - ведь простой, не обученный приемам рукопашного боя человек прежде всего попытался бы оторвать чужую ладонь ото рта и удержать корд в руке. Нападавший не должен ожидать контратаки.

Замысел молодого человека удался ровно наполовину. Каблук лишь скользнул по вовремя отставленной ноге противника, зато локоть врезался в грудину. За спиной хрюкнули, ладонь от лица убралась. Кир попытался развить успех, подныривая под вцепившуюся в его запястье руку. Если все пойдет удачно, можно поменяться с нападающим местами.

Незнакомец не дал себя подловить, словно деревенского простачка. Он двигался быстрее и был, чего уж там греха таить, гораздо сильнее. Широкий шаг вправо, рывок. Чтобы не растянуться на земле, Кир засеменил, взмахнул свободной рукой и тотчас за это поплатился. Напавший плавно вписался в его движение, добавил разворотом корпуса скорости.

Парень на краткий миг увидел промелькнувшее вплотную сосредоточенное лицо, прищуренные глаза и сошедшиеся на переносье брови, а потом почувствовал, как кулак со стиснутой рукояткой корда уходит вверх и за спину. Попытался догнать заваливающееся туловище, но безуспешно.

Бережно придерживая за запястье и вывернутый напряженный локоть - еще чуть-чуть придави и хрустнет, - незнакомец уложил его лицом вниз, в колючие стебли репейника. Неуловимым движением опустился рядом, отобрал оружие, не затратив ни малейших усилий - острая боль в суставе не оставляла ни малейшей возможности для сопротивления, - и неожиданно выдохнул хриплым шепотом:

- Именем Империи ты арестован. Сопротивление бесполезно!

Именем Империи? Значит, это не заговорщик, не айшасианский шпион, не сумасшедший сектант-мясник!

Несмотря на трагизм ситуации, Киру захотелось облегченно вздохнуть, но вышло нечто напоминающее всхлипывание или предсмертный вскрик.

- Тихо! - прошипел незнакомец, недвусмысленно давая понять, что в случае чего может снова рот зажать.

Кто же он? Стражник? Как бы не так. Не родился еще тот городской стражник, который вот так запросто скрутит гвардейского офицера. Значит, сыск? Уголовный или, того хуже, тайный сыск, то бишь контрразведка? Вот влип так влип...

Словно в ответ на его мысленные вопросы мужчина ловко перекинул ногу через предплечье Кира и защемил запястье молодого человека бедром и голенью, освободив таким образом руки. Тут же под лунным светом появилась бронзовая бляха с барельефным изображением инога - герб и символ тайного сыскного войска.

- Тебе лучше не сопротивляться, парень, и задуматься о сотрудничестве. Глядишь, вместо виселицы огребешь пожизненное... - сыщик говорил ровно, словно и не было стремительной схватки.

Да и то сказать... Что ему, обученному усмирять матерых шпионов из Айшасы - родины многих боевых искусств, - поединок с парнем, который мечом махать наловчился, но по сути своей зеленый, как молодой огурец? Вся потасовка-то заняла времени, пожалуй, не больше, чем курильщику нужно для хорошей затяжки.

- Зачем следил за профессором? Кто поручил? Отвечай!

Как говорится, куй железо пока горячо. И сыщик свято исповедовал эту немудреную истину. Преступник ошеломлен, растерян, может такого наболтать, чего никогда не скажет при допросе честь по чести в тюремной камере.

- Никто не поручал, - ответил Кир, как на исповеди.

- Не ври!

- Слово чести. Я сам.

- Сам следить решил? Это что за игра новая, а малыш? - Сыщик наклонился, заглядывая молодому человеку в глаза. Заглянул, прищурился, сморгнул. По лицу его пробежала легкая волна узнавания, потом недоумения.

- Сдается мне, малыш, что я тебя видел...

- Конечно, - Кир кивнул, сразу решив для себя, что юлить и запираться бесполезно. Лучше уж разрешить туго затянувшийся узел судьбы одним ударом остро отточенного клинка. А сыщика он тоже узнал. Они частенько встречались в "Розе Аксамалы". Если бы тогда знать, что этот седоватый мужчина с профилем, словно высеченным из гранита, служит в тайном сыске... Он захаживал два-три раза в декаду, выпивал стаканчик вина, беседовал о том о сем с фритой Эстеллой. Т'Кирсьен принимал его за отставного военного, возможно из не слишком удачливых кондотьеров, который подбивает клинья к зажиточной и вполне недурной собою хозяйке борделя. А что тут такого? Дело житейское. А он, оказывается, сыщик! В таком случае существует лишь два правдоподобных объяснения его визитов в бордель. Либо пенсион у выслуживших срок сыскарей весьма невелик и тогда верно первое предположение, либо...

- А вы тоже за ним следили? - ляпнул Кир наугад.

- Тебе что за дело? - легонько оскалился контрразведчик и вдруг кивнул. - Точно! Вот кто ты такой! Т'Кирсьен делла Тарн, разыскиваемый за пьяный дебош, учиненный в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно?

- Да живет... - по давней привычке согласился Кир. - Да. Это я.

ГЛАВА 8

Прожив в "Розе Аксамалы" девять дней, в покои фриты Эстеллы Кир попал впервые, а потому чувствовал себя не в своей тарелке. Приволокли, будто котенка за ухо, и собираются тыкать носом в лужицу на полу.

Чтобы немножко отвлечься от невеселых мыслей, он попытался рассмотреть убранство: тяжелые бордовые занавеси, по которым стелились диковинные цветы, вышитые золотой нитью; резной комод с бронзовыми канделябрами в виде двух вставших на дыбы кентавров, сжимающих в мускулистых руках факелы; серебряное, изумительно тонко отшлифованное зеркало; шкуру белого медведя на полу - обитатели Гронда ломят за такие цену, превышающую небольшую деревушку где-нибудь под Верной. Откуда у самой обычной бордельмаман, пускай ее заведение и весьма преуспевающее, столько денег?

Фрита Эстелла свернулась в обшитом бархатом карле. Будто кошечка из охотничьей породы голубятниц. Раздраженно постукивала веером себя же по колену и все время отводила взгляд в сторону.

На краешке кровати примостилась тихая и непохожая на себя Флана. Рядом с ней, прижавшись плечом к плечу, Лита, которая так и норовила съежиться и стать незаметной.

У двери, засунув большие пальцы за пояс, стоял Ансельм, здешний охранник и вышибала. Он оперся плечом о стену, окидывая всех скучающим взглядом из-под полуприкрытых век.

Посреди комнаты на медвежьей шкуре сидел, скрестив ноги, контрразведчик. Кир видел, что подметка на левом сапоге сыщика протерлась и в дождь должна протекать, серый камзол нуждается в хорошей чистке, а на штанине расплылось жирное пятно. По крайней мере, хотелось верить, что это жир, а не кровь.

Вот так вот закончилась для молодого человека ночная встреча. А поделом! Ишь ты! Возомнил себя умником, способным раскрутить дело о шпионах, предотвратить государственный переворот. Хорошо еще, что отделался намятыми боками и стыдом, когда Мастер - так представился Киру контрразведчик - привел его в "Розу Аксамалы".

А мог бы влипнуть гораздо серьезнее...

Тени облаков мчались через пустырь.

Вдалеке, за несколько кварталов, заорал дурным голосом цепной кот. Или вора почуял, или примерещилось что-то спросонку.

Сыщик внимательно вгляделся в лицо парня.

Хмыкнул.

- Значит так, малыш. У тебя есть шанс спасти свою задницу. Сейчас ты рассказываешь мне все, что знаешь о профессоре. А потом... А потом будет видно. Так что твоя судьба у тебя на кончике языка. Понял?

- Понял, - кивнул Кир.

- Вот и чудненько. Да! Забыл сказать - постарайся не врать. Это в твоих интересах.

Бывший лейтенант вздохнул, мысленно воззвал к Триединому и рассказал все без утайки. О том, где прятался последние дни, о пустотелой рукоятке шестихвостки, о записке, о подозрениях.

Контрразведчик слушал, не перебивал, а когда парень замолк, переводя дыхание, приподнялся, освобождая захваченную руку. Кир откатился в сторону и принялся растирать локоть.

- Вот как, значит, - задумчиво проговорил сыщик. - Что ж, молодец, хватка у тебя есть. И голова работает, как следует. Прямая бы дорога к нам, если б не... - Он махнул рукой. - Да! Можешь звать меня Мастером, а то как-то нехорошо выходит - не представился я.

- А что, он - вправду шпион? - нерешительно проговорил Кир.

- Не знаю, - честно отвечал сыщик. - Но очень похоже. Очень. - Помолчал и добавил: - Придется проверять.

Брови молодого человека поползли вверх:

- Как?

- Да просто очень! Пошли. Только смотри мне... - Глаза Мастера вновь сверкнули сталью, губа приподнялась, на мгновение показав оскал. Очень неприятная привычка. - Только смотри мне - тихонько и осторожненько. Перебегать только по тени. Под ноги смотреть - никаких черепков! - Сыщик подмигнул, и Кир вспомнил предательски хрустнувший под каблуком осколок - не этот ли звук выдал его?

Они пошли вдоль края пустыря, стараясь держаться в тени, отбрасываемой заброшенными домами. Несмотря на присутствие опытного спутника, уверенности в себе Кир больше не ощущал. Решимость испарилась сразу после поражения в скоротечной схватке. А возникшая в груди досада быстро расползалась до самых кончиков пальцев. Выходит, плохо его учил отец - ветеран многих сражений, матерый вояка, прекрасно управляющийся с мечом, копьем, арбалетом, кордом, рогатиной, да всего не перечислишь... Плохо готовили в полку. Да и не мудрено - гвардейцы все больше ударяли на выправку, строевой шаг, упражнения с оружием, подтянутость и молодцеватость. Когда уж там выкроить часок на рукопашный бой и фехтование? Теперь молодому человеку казалось, что из пустоты домов, липкой и затхлой черноты, за ним следят чьи-то злые глаза. Злые, голодные, неумолимые. Вот сейчас тяжелое тело в прыжке ударит ему в плечо, завалит навзничь, холодной лапой запрокинет голову и вопьется в горло. Ламия, бруха? Или, может...

- Не спи на ходу! - сквозь стиснутые зубы прошипел Мастер.

Кир кивнул, сглатывая густую, горькую слюну. "Хоть бы корд вернул, что ли! Или боится, что в спину ударю?"

- Стой! - сыщик поднял руку. Произнесенное им коротенькое слово парень скорее угадал, чем услышал.

Вот и дом, где скрылся профессор Носельм. Осыпавшаяся со стен штукатурка, побеги плюща усеяны желто-бурыми листьями-звездочками - весна в разгаре, но свежей зелени пока еще слишком мало в городе.

Мастер сложил ладони, сделал вид, будто подбрасывает кого-то вверх, потом ткнул в себя и на балкон с опасно покосившимся ограждением. Кир понял, чего от него хотят и подсадил контрразведчика, подставив руки под его ступню.

В который раз он удивился, насколько бесшумно умел двигаться Мастер. Ну, что ж тут поделаешь - мастер, он мастер и есть. В каком бы деле ни достигал совершенства. Бывший гвардеец с уверенностью мог сказать, что сам обрушил бы половину перил, а сыщик взлетел словно белка - ни одна деревяшка не скрипнула. На балконе он замер, прислонившись плечом к двери, которая, скорее всего не открывалась уже не один десяток лет. Застыл, весь превратившись в слух. Только пальцы руки, теребящие края голенища, показывали, что он жив и бодрствует.

Время тянулось как бы нехотя. Так бывает. В народе говорят - нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Кир ждал. Оперся спиной о стену, не заботясь, что пачкает пылью и старой побелкой потертый плащ, выданный ему Литой для похода в город, и прикрыл глаза.

Как поступит с ним сыщик? Выдаст страже? Скорее всего. Долг обязывает.

Да уж... Будущее вовсе не радужно. А впрочем, будь что будет! Ну сколько можно, скажите на милость, прятаться, таиться, переодеваться? Не лучше ли принять заслуженное наказание с честью, гордо вздернув подбородок и развернув плечи. Эх, легко сказать - с честью. А как подумаешь о предстоящем позоре... Офицерские банты сорвут, да не как-нибудь, а перед строем. И дворянства тоже, наверняка, лишат - императорский указ строг и разночтений не допускает. А потом? Что потом? Рудники, галеры, бессрочная солдатчина... Не все ли равно?

От размышлений его отвлекло сотрясение земли. Это мягко приземлился соскочивший с балкона Мастер.

В ответ на немой вопрос он лишь махнул рукой, а потом жестом приказал следовать за собой. Кир не пытался сбежать, хотя, возможно, стоило попробовать. Впрочем, нет... Догонит. И тогда еще большего позора не оберешься. Уж лучше сохранять видимость покорности.

- Колдуны, - неожиданно проговорил Мастер. Они отошли от пустыря уже шагов на сто, и необходимость таиться отпала сама собой.

- А? Что? - занятый своими невеселыми мыслями молодой человек не сразу сообразил, о чем говорит его спутник.

- Колдуны, - с нажимом повторил сыщик. - Сходка у них там какая-то.

- Волшебников уже почти сорок лет в Сасандре нет, - недоуменно ответил Кир.

- Ну, малыш, зря ты так. - Мастер обернулся. Под ярким светом Большой Луны мелькнула узкая полоска зубов. - Да, очень много волшебников погибло. Да, их ученики оказались недостойны учителей. И самое страшное, на мой взгляд, была утрачена школа. И есть желающие учиться, а учить некому. Из недоучки наставника не получится, как бы ему этого не хотелось. Но чародеи все же в Империи остались. Просто мало их. Очень мало... - последние слова Мастер проговорил едва ли не с тоской.

- Может, я не в свое дело лезу, - немедленно спросил бывший лейтенант, - но, мне кажется, вы сожалеете?

- Сожалею, - кивнул Мастер. - Жрецы Триединого могут все что угодно рассказывать с алтарей. Да ты наверняка наслушался их проповедей?

- Ну...

- Да не стесняйся. Ты же не в магистрате. Это там каждое твое слово могут использовать против тебя. Тьфу ты! - Сыщик недовольно скривился. - Глупее фразы и придумать, по-моему, нельзя! Слышал, что жрецы болтают? Что волшебники силу свою не у Бога берут единственного, но многоликого? Слышал или нет, спрашиваю?

- Ну, слышал...

- И что скажешь?

- Я не знаю, - пробормотал Кир уклончиво. - Не верить жрецам я не могу - меня с детства в строгости воспитывали.

- А своей головой подумать? Получается, если не от Триединого сила, значит от Проклятого. Так?

- Выходит...

- Вот самая большая глупость! Мир наш кто создал? Землю, воду, воздух, огонь? Деревья, траву, зверей, рыб? Нас, людей, наконец? Гоблинов, кентавров, великанов, альвов?

- Триединый, всемилостивейший и всепрощающий, - на этот раз без запинки ответил молодой человек. Странный вопрос. Ересью попахивает. Разве можно усомниться в столь очевидных вещах?

- Правильно говоришь! А Проклятый что создал?

Кир даже дернулся. В ужасе прикрыл глаза - а ну, как молния ударит? Не дождавшись наказания с небес, просто сотворил знак от сглаза, потом трижды обмахнулся щепотью, отгоняя нечистую силу. Сказал дрожащим от возмущения голосом:

- Как Проклятый может создавать? Он только разрушает и вредит!

- Правильно! - почему-то обрадованно воскликнул Мастер. Он уже шел рядом с парнем, словно они были давними приятелями, а вовсе не арестованным и его конвоиром. - Он ничего не создает, потому как создавать ничего не может. Сущность у него не та! Но волшебники-то свою силу из земли тянут, из огня, из воды и из воздуха. Из четырех стихий, если коротко. А стихии-то Триединый создал. Так?

- Ну, так...

- Значит, от кого сила у чародеев?

- От Триединого? - несмело проговорил Кир.

- Точно! Правильно! И ничего в той силе дурного нет. Раньше очень много добра народ Империи от волшебников видел. И дождь, когда нужно, на поля нагоняли, и градовые тучи вспять поворачивали. И ремесленникам помогали. Разве кто сумеет сейчас ткань или кожу так окрасить, как сто лет назад? А лечили уж... - Мастер вздохнул. - Нашим лекаришкам из университета до них, как до Лотаны на четвереньках!

- Так почему же жрецы?..

- А жрецы боятся своей властью над людьми с кем-то поделиться. Нет, с императором, да живет он вечно, они еще согласны. Но больше ни с кем.

Кир с настоящим любопытством взглянул на спутника. Подобных рассуждений он еще не слыхал ни о кого. Речи, ожидаемые в устах вольнодумца и бунтаря. Но контрразведчик, служащий тайного сыска?!

- Что зыркаешь, господин лейтенант т'Кирсьен делла Тарн?

- Я...

- Решил, я совсем свихнулся? Или пытаюсь тебя подловить?

- Ну, я...

- А я правда так думаю. Жрецы Триединого не об Империи пекутся, а мечтают за власть ухватиться двумя руками. Ни слушать никого не хотят, ни своими головами бритыми подумать. Волшебники им помешали! А то что государство без колдунов слабее становится? Это им до задницы! А мне - нет. Мне за державу обидно. Случись какая-никакая заваруха, Айшаса в бой волшебников кинет без зазрения совести, а у нас-то ответить нечем. Пшик получается. Вот и думай, кто больше об Империи печется - жрец долгорясый, с мозгами, жиром заплывшими, или старый глупый сыщик.

- Не такой уж вы и старый...

- Зато глупый. Против этого, я вижу, ты не возражаешь. Доложить я, конечно, начальству доложу... Обязан. Но хода этому делу мы давать не станем. Пускай учатся. Глядишь, и не посрамят чести Сасандры, когда до дела дойдет.

- А как же...

- Долг и присяга? Я императору присягал, а не Верховному жрецу. И долг пред его величеством исполняю помаленьку. Ловил шпиона Носельма, а поймал колдуна Носельма. Значит, не судьба. Поищем врагов в другом месте. И ты мне поможешь, пожалуй.

- Я?

- А кто же? Если сам, своим умом, догадался шпионов ловить, значит небезразлична тебе родина, а, господин т'Кирсьен делла Тарн?

- Я же указ нарушил...

- А мне какое дело? Я что, в стражниках служу, что ли? Поможешь и катись на все четыре стороны. Даже за ворота выведу, чтоб не случилось ничего по дороге. Как, согласен?

Кир долго не раздумывал. Если Мастер слово сдержит и выведет его из Аксамалы, то можно будет новую жизнь начать. Сменить имя, внешность, насколько это возможно... Выходит, не все еще потеряно.

- Согласен!

- Я так и знал. Молодец, малыш! А теперь живенько в "Розу Аксамалы".

И вот они собрались в покоях фриты Эстеллы. Словно нашкодившие детишки и строгие наставники, подыскивающие им примерное наказание.

Бордельмаман хмурилась, Мастер хитро улыбался, Ансельм едва ли не зевал, равнодушный ко всему, а Кир, Флана и Лита ежились и не знали куда спрятаться.

- Значит: "Жди осени. Шерсть скоро отрастет. Задействуй мудрецов для подкопа тюрьмы..." - задумчиво протянул сыщик. - Очень, очень интересно... Умеют эти айшасианские шпионы запутать честного имперца.

- По мне - так глупость какая-то! - дернула плечом фрита Эстелла. - Шерсть, осень, мудрецы... Разве это можно понять?

Флана стрельнула в хозяйку глазами, но промолчала.

- А нам и не так важно знать, каков смысл послания, - пояснил Мастер. - Гораздо важнее найти тех, кто писал и кому писали...

- Ну да, господин сыщик, вам виднее, - язвительно проговорила Эстелла. - Если бляху на шею нацепил, значит, умнее всех.

Мастер повернулся к ней. Под его взглядом женщина потупилась и побледнела. А что? Хоть любовник, хоть просто знакомый, а все-таки служака из тайного сыска. Говорят, им человека в каменоломни упрятать, что другому высморкаться.

- Не обижайся, - мягкие слова сыщика никак не сочетались с суровым выражением лица. - Я не мог открыться раньше. Не имел права.

- Ну, не мог, так не мог, - махнула веером бордельмаман. - Не будем об этом...

- Вот и чудненько, - кивнул мужчина. - Значит, продолжаем. Плеть мы проверили. Носельм ее не брал. Вывод?

- Носельм - не шпион, - брякнул Кир и тут же устыдился детского вывода. От него наверняка ждали чего-то более глубокомысленного.

- Верно, - согласился без тени улыбки Мастер. - Носельм - не шпион. Значит, шпион кто-то другой.

Флана дернулась вперед, словно застоявшаяся лошадка, но сдержалась.

- Ты что-то хотела сказать, девочка? - не укрылся ее порыв от сыщика.

- Да! - она говорила твердо, хотя пальцы вцепились в подол платья, теребя его от волнения. - Ко мне еще один приходил. Кир знает. Такой смуглый... Пузатый.

- Флана! - неодобрительно воскликнула хозяйка "Розы Аксамалы". - Как можно?! Не "пузатый"! Просто упитанный.

- Ну, хорошо, пускай упитанный. А еще от него табаком все время воняет.

- Не воняет, а пахнет!

- Погодите-погодите! - поспешно вмешался Мастер. - Это такой губатый, в пелеусе, даже в жару в плаще ходит?

Флана порывисто кивнула, а фрита Эстелла пояснила:

- Это табачник, фра Корзьело. Очень уважаемый в городе человек. Я не понимаю...

- Да и не нужно ничего понимать, - отмахнулся сыщик. - Мы его проверим. Если в самом деле законопослушный имперец, будет продолжать табачком торговать. А если нет... Тогда не обессудьте.

Бордельмаман поджала губы, а охранник впервые за время общей беседы издал непонятный звук - не то хмыкнул, не то хрюкнул.

- Значит, табачник Корзьело, - продолжал Мастер. - Пожилой, обрюзглый лавочник... Это хорошо.

- Что ж тут хорошего? - не выдержала Флана.

- А то хорошего, что сам справлюсь, - усмехнулся в ответ мужчина. - Без помощи господина офицера нашего обойдусь.

- Как же? - опешил Кир. На миг ему показалось, что контрразведчик забыл свое обещание вывести его из города. Другое дело, был бы нужен, а с бесполезной обузой что церемонии разводить?

- Не бойся, из Аксамалы я тебя выведу. Сегодня же утром, - ободрил его Мастер. - А вечерком и к Корзьело в гости можно наведаться. Подождет наш табачник до вечера. - Он легко вскочил на ноги, внимательно обвел всех стальным взглядом. - Надеюсь, никому напоминать не надо, что все услышанное здесь - государственная тайна? Никому ни словечка. Даже подружкам. Рилле и Алане. Ясно?

Флана и Лита дружно кивнули.

- О том, что вы скрывали почти десять дней нарушителя указа его императорского величества, надеюсь, вы сами молчать догадаетесь. Кстати, девочки-то молодые, жалостливые, а от тебя, Эстелла, я никак не ожидал.

- А я, выходит, старая и черствая? - нахмурилась бордельмаман.

- Да нет. Просто - думать надо. Один-два дня - еще куда ни шло, а вы, похоже, хотели его до осени прятать? Пока шерсть не отрастет? - Мастер ухмыльнулся. - И вы серьезно рассчитывали, что никто не узнает?

- Ну, мы... - замялась с ответом Эстелла.

- Мы бы вывели его! - пискнула Лита.

- Правда-правда, честное слово, - добавила Флана.

- Вы бы вывели! - возвел глаза к потолку сыщик. - Далеко?

- Вообще-то я и сам бы ушел, - вступился за приютивших его людей Кир. - Просто хотел, чтобы борода отросла.

- Будем считать, что отросла, - отрезал Мастер. - Собирайся пока. А вы, девочки, по комнатам и сидеть, как мышки - тише воды, ниже травы!

Лита и Флана вскочили и бросились к дверям.

- А ты, Ансельм, объясни мне, как по-быстрому до лавки Корзьело добраться. Ведь табачок наверняка у него берешь, а?

Охранник растерянно пожал плечами и кивнул:

- Само собой. У него хороший табак.

- И продает, верно, со скидкой?

- Не без этого...

Дальнейшего разговора Кир уже не слышал, поскольку вышел в коридор и задумался. К старой жизни возврата нет - это уж яснее ясного. Хочешь, не хочешь, а нужно принимать новую. Вернее так - не хочешь принимать, отправляйся в гарнизонную тюрьму, а после - куда трибунал присудит. Бр-р-р! Молодой человек даже поежился. Нет, сдаваться нельзя. Пусть уж домой сообщат, что пропал где-то в городе. Вот чем бы заняться, когда выберешься за пределы каменных стен Аксамалы, подальше от бдительного глаза стражи, военных патрулей и сыщиков разных мастей? Кир ясно отдавал себе отчет, что, готовясь с детства к карьере военного, никакому мирному ремеслу не обучился. Даже копать огороды селянам или таскать грузы в порту вряд ли сможет. И дело не в том, что уродился тьялец слабосильным или белоручкой - как раз нет, при небольшом росте и отнюдь не богатырском телосложении он не раз побеждал в борьбе или шуточных кулачных схватках более крепких и тяжелых противников, таких, как Верольм или Лен. Просто наверняка найдется сотня-другая людей, умеющих копать, пилить, носить гораздо лучше его. Ведь они учились этому всю жизнь.

"Остается или нищенствовать, или в разбойники", - горько усмехнулся молодой человек и направился в комнату Фланы. Попрощаться.

Мастер терпеливо ожидал, когда Кир спустится в общий зал. Сидел на своем любимом месте - вроде бы неудобном для соглядатая, спиной ко входу. Он не стал надевать черную повязку, делающую его одноглазым ветераном многих сражений. Просто сидел, вытянув под столом ноги и по чуть-чуть прихлебывал из кубка.

- Готов?

Молодой человек приподнял небольшой узелок, собранный Фланой. Пара белья, шейный платок, бритва. Мелочь, но без нее тоже нелегко. Кроме того, девушка едва ли не насильно впихнула ему в руки кошелек с десятком серебряных скудо. Он даже обиделся слегка. Ведь сколько лет вдалбливали - гвардейцы у женщин деньги не берут. Потом понял, что придется взять - кто знает, когда он сможет заработать свой первый медяк, а жить на что-то надо. Пообещал, что обязательно вернет. Заработает и вернет. И вообще, он к ней скоро вернется. Приедет и заберет с собой. Верил ли он сам в то, что говорил?

- Значит, готов, - кивнул сыщик. Поднялся, с хрустом потянулся, выбрался из-за стола. - Держи.

Кир с удивлением уставился на протянутый корд. Тот самый, который Мастер с такой унизительной легкостью отобрал у него минувшей ночью.

- Спасибо... - непослушными губами выдавил парень.

- Не за что, - усмехнулся сыщик. - С мечом тебе светиться нельзя по городу. Сам знаешь, в Аксамале только военным, одетым по форме, мечи разрешаются. А корд в самый раз будет. И на будущее сгодится.

- Спасибо вам, - уже увереннее проговорил Кир.

- Да не за что, не за что... А борода у тебя неплохо отросла. Не сразу узнаешь. Я-то тебя сколько раз видел? И то едва узнал. Но все равно поостеречься не мешает. - Цепкий взгляд Мастера, казалось бы, ощупал даже швы на одежде молодого человека. - Платок есть?

- Да. Тут... - Парень полез рукой в узелок.

- Вот и чудненько. Вокруг головы повяжи.

Кир, недоуменно моргая, начал было пристраивать платок, но Мастер остановил его.

- Что ты творишь? Убери немедленно! Эх, молодежь, кто ж вам такие сказки про шпионов рассказывает? Не надо делать вид, будто у тебя зуб болит. Зевакам другого счастья не надо, как на такого пялиться. Повяжи, как мастеровой ленточку вокруг головы, чтоб волосы на глаза не падали.

Бывший лейтенант повиновался. И заслужил одобрение.

- Во! Чудненько! Знаешь, на кого похож? На наемника каматийского.

Кир поморщился. Южан, нанимающихся в легкую конницу, гвардейцы не любили из-за их скандальности и сребролюбия. Это сейчас Сасандра давно не ведет боевых действий, а в прежние годы частенько случалось, что атака на врага срывалась от того, что возмущенные задержкой жалования наемники разворачивались и уходили прочь с поля боя целыми сотнями.

- А ты не кривись, не кривись. Что гвардейцы от наемников нос воротят - это, может, только к лучшему. Никто не заподозрит тебя в обличье каматийца. За ворота выпустят, и мне не придется бляхой направо и налево размахивать лишний раз. Пойдем?

- Пойдем, - согласился Кир.

Путь от "Розы Аксамалы" до ближайших ворот - Западных или Тьяльских - был не близок. Часы на Клепсидральной башне успели пробить дважды - два часа и три часа дня.

Всю дорогу Кир оглядывался по сторонам, деланно сутулился, норовил натянуть повязку на самые брови, чем заслужил несколько едких замечаний Мастера. По словам сыщика, больше всего внимания привлекает к себе тот скрывающийся, кто по неопытности старается постоянно что-то в себе менять. А между тем, секрет успешной личины прост - будь как все, слейся с толпой, не выделяйся ни жестом, ни словом, ни одеждой.

Сам же сыщик вел себя до крайности беззаботно. Раскланивался с патрулями, подмигивал спешащим с утра пораньше на рынок кухаркам, приценивался к сладостям: ломтикам сушеных фруктов, сваренным в меду орехам, винным ягодам.

- Ты чем на жизнь зарабатывать думаешь? - спросил он вдруг, когда до ворот осталось всего ничего - не больше сотни шагов.

Вопрос застал Кира врасплох. Он дернулся, тут же наступил на конский кругляш, оставленный посреди мостовой, поскользнулся и едва не упал.

Проходившие мимо крепкие, широкоплечие мужчины в простецкой одежде - должно быть, мастера-строители, ищущие заработка в столице - дружно захохотали.

Кровь бросилась в виски бывшего гвардейца. Он схватился за рукоять корда, но вцепившиеся в плечо пальцы Мастера, удержали забияку.

- Тише, тише... Я так и предполагал, что о заработках ты не задумывался.

- Нет, почему же...

- Ну, так кем ты согласен работать?

- Работать? - Кир помотал головой. - Это вряд ли... Я ничего не умею. Только меч, конь...

- "Меч, конь"! - передразнил его сыщик. - Еще бы! Дворянин! Да не дуйся ты. Я - тоже из дворян. И, возможно, род мой постарше будет... Но я не об этом. Посоветовать хочу. Нужно?

Молодой человек подумал и согласился:

- Нужно.

- Тогда слушай. - Мастер остановился, и Кир также был вынужден последовать его примеру. - Не оглядывайся на стражу у ворот... Когда же ты поймешь, что привлекать к себе внимание...

- Все. Уже понял. Прошу простить.

- Еще и перебиваешь старших! Ладно. Я не из обидчивых. Слушай и запоминай. Шагай отсюда на юг, в сторону Вельзы. Глядишь, дней за десять и доберешься. Там должны быть вербовочные пункты. И в очень большом количестве.

- Вербовочные пункты? Но ведь Сасандра ни с кем не воюет!

- Тише. Следи за языком - не в казармах. Ты прав с одной стороны. Сасандра, в самом деле, ни с кем не воюет. Сейчас. Но не далее, как в месяце Кота, наши войска войдут в Тельбию. Понадобится много молодых, сильных рук, способных сжимать не только пику пехотинца, но и меч кавалериста. А кроме того, закрепившись в северной Тельбии, наши военачальники двинутся на юг, в Край тысячи озер, можешь не сомневаться.

- Но ведь покорить гоблинов не удавалось еще никому! - едва не заорал Кир, но вовремя сдержался и произнес фразу вполголоса.

- Вот потому и зудит у генералов в одном месте, - жестко ответил Мастер. - Хотят зеленокожих потрепать. Кто сумеет болота и заводи к Империи прирезать, может при жизни на памятник претендовать у дворца императорского. Ладно, заболтались. Пошли!

Мимо охраны ворот они прошли без задержки. Никто и не подумал поинтересоваться - кто, откуда, куда направляются? Двое стражников откровенно зевали, опираясь на алебарды. Еще один, устроившись на тюках с сеном, уминал за обе щеки краюху хлеба с толстым ломтем ветчины.

- Что ж, удачи тебе, парень. - Мастер остановился в десятке шагов от моста, бывшего когда-то подъемным. - Помни, что ты т'Кирсьен делла Тарн, дворянин.

Молодой человек кивнул:

- Я постараюсь.

- Уж постарайся. Ладно, иди, малыш. Тебя ждет увлекательная жизнь.

Что ж. Все верно. Долгие проводы - лишние слезы. Даже если прощаются двое мужчин, друг с другом знакомые недавно и, значит, не собирающиеся устраивать трогательного прощания. Кир развернулся.

- Да! Погоди, малыш, - негромко окликнул его сыщик. - Я вот еще что хотел тебе сказать. Постарайся не потерять Флану. Уж поверь мне, старику, такие женщины не часто попадаются. Вернись к ней и не пожалеешь.

Бывший гвардеец растерянно пожал плечами.

- Она, конечно, хорошая... Но как потомственный дворянин может связать свою жизнь со шлюхой из борделя?

Мастер посуровел:

- Дворянин т'Кирсьен делла Тарн, само собой, не может. А наемник Кир? Мне кажется, запросто. Подумай об этом, малыш.

Кир махнул рукой - не время, мол, сейчас голову забивать - и пошел по дороге, не оглядываясь.

Сыщик тоже не махал платочком и не утирал нахлынувшие слезы.

Еще только ступив сапогом на брусчатку площади Спасения, Мастер почуял неладное. Долгие годы нелегкой службы развили способность предугадывать заранее опасность. Кто-то мог бы назвать это зачатками чародейского таланта, но он знал - опыт и не более того.

Пересекая огромное открытое пространство, мимо конной статуи Пятого императора Сасандры, оставляя по правую руку гранитную башню с установленной на ней клепсидрой, сыщик понял, что самые нехорошие предчувствия сбываются. Кучка зевак, толпящаяся около двухэтажного домика с островерхой черепичной крышей, места для сомнений не оставляла.

Решительно растолкав простолюдинов - лоточников, праздношатающихся слуг, соседей-лавочников - Мастер подошел к невысокому, в две ступеньки, крыльцу. Сунул под нос загораживающему дорогу стражнику бляху с иногом. Служивый из магистрата подтянулся, расправил плечи - с тайным сыском не шутят. Продолжая держать бляху в ладони, сыщик вошел.

Первым, что ему бросилось в глаза, оказался труп старухи в чепце и задравшейся выше колен ночной рубашке. Темная лужа, расплывшаяся под ней, уже не блестела, а подернулась матовой корочкой. И лишь потом Мастер обратил внимание на невзрачного человечка, примостившегося на высоком табурете за прилавком. Обширная плешь, бледно-голубые, как бы выцветшие, глазки, пористый нос, нависающий над желтовато-серыми усами. Фра Форгейльм по кличке Смурый собственной персоной. Он хорошо знали друг друга. Сталкивались по нескольким запутанным делам. Смурый служил в уголовном сыске магистрата Аксамалы и отличался даже среди сыщиков цепкостью, ясным умом и способностью обнаруживать незаметные поверхностному взгляду улики. Мастер уважал его, как несомненного профессионала, хотя и не любил за излишнее занудство и слепое подчинение букве закона. Фра Форгейльм платил той же монетой, считая весь тайный сыск сборищем зазнавшихся хлыщей, но выделяя Мастера за отвагу и здравомыслие.

- Мое почтение, - прошелестел Смурый, отрывая взгляд от листка бумаги, на котором он строчил отчет об убийстве. - Как всегда вовремя.

- И вам доброго здравия, - церемонно поклонился Мастер, продолжая исподволь изучать обстановку. - Ограбление?

- Да нет, - вздохнул Форгейльм. - Не похоже. Скорее по вашей части. Я тут как раз собрался отдельную бумагу выправить...

- Неужели? - деланно удивился контрразведчик. - Не поверю ни за что.

- Что по вашей части или что я бумагу хотел отправить? - прищурился магистратский сыщик.

- Не поверю, что не взяли ничего. У фра Корзьело денежки водились, как я слышал.

- Ну, уж это мне не ведомо.

- Зато мне ведомо.

Мастер подошел к телу старухи, наклонился.

- Можете не трудиться. Ножом по горлу, - донеслось сзади пояснение Смурого.

- Ясно. Кем она приходилась табачнику?

- Экономка. При жизни ее звали фрита Дорьяна. Старушка почтенная, ни в чем никогда замешана не была.

- Значит, поплатилась за грешки хозяина? - Мастер внимательно оглядел сорванную со стены полку - многочисленные коробочки и пакетики с табаком рассыпались по полу, в воздухе витал горьковатый аромат дорогого трубочного зелья.

- Выходит, что так, - не стал спорить Смурый.

- А его тоже? - Контрразведчик чиркнул себя по горлу ногтем большого пальца.

- А вот и не угадали, господин сыщик, - загадочно улыбнулся Форгейльм.

- Да? - Мастер приподнял бровь. - А можно посмотреть?

- Почему бы и нет? - пожал плечами Смурый. - Это наверху. Проводить?

- Спасибо, я как-нибудь сам...

Осторожно перешагнув кровавое пятно, Мастер взбежал по лестнице на второй этаж.

На лестничной площадке три распахнутые двери.

Дверь справа вела, скорее всего, в кабинет - в глубине виднелась конторка и заваленный книгами стол. Слева, должно быть, комната экономки. А вот прямо... Прямо, судя по кровати с балдахином и обилием подушек, спальня хозяина, фра Корзьело.

Так. А что там чернеет на ковре?

Мастер шагнул через порог и присвистнул.

Да... Денежки у табачника водились. Пожалуй, с избытком. Ковер, лежащий на полу, стоил самое меньшее сотню солидов. Ручная работа. Итуния. Позапрошлый век. Шерсть крашена с использованием колдовства - сейчас так не делают. Да... На одной торговле табаком, даже поставляя его напрямую в императорский дворец, столько не заработаешь. Значит, предположение о связях с Айшасой очень правдоподобно, очень.

И этот драгоценный ковер без всякого почтения к старине залит кровью. Правда, натекло меньше, чем из фриты Дорьяны. Труп лежит на спине, и торчащая в груди арбалетная стрела - болт - препятствует кровотечению.

Даже полуслепой писец, потерявший драгоценное зрение на кропотливой переписке пергаментов и бумаг имперской канцелярии, не спутал бы убитого с табачником Корзьело.

Предполагаемый айшасианский шпион был невысок, плотен и темнокож - по всей видимости, полукровка. Мертвец - стройный, выше среднего роста, на первый взгляд лет тридцати-тридцати пяти. Кроме того, вряд ли почтенный лавочник спал в собственном доме в сером суконном камзоле, кожаных штанах и сапогах с мягкими подошвами - в таких удобно карабкаться по карнизам и балконам.

Вывод очень прост. Перед ним наемный убийца. Скорее всего, тот самый, что прикончил экономку. А вот табачник оказался орешком покрепче. Неужели заряженный арбалет под кроватью держал? Возможно. Но не так просто, как на первый взгляд кажется. Это только те, кто оружия никогда в руки не брал, думают, что арбалет можно взвести, зарядить болтом и оставить на веки вечные. Как бы не так! Побыв слишком долго во взведенном состоянии, упругая пластина арбалета теряла боевые качества и могла попросту подвести при попытке выстрелить. Значит, нужно каждый вечер взводить и заряжать, а по утрам разряжать и давать пластине "отдохнуть". Работа кропотливая, заниматься ею станет лишь тот, кто серьезно опасается за свою жизнь. Например, богач, которого так и норовят ограбить, или ожидающий в любое время ареста государственный преступник.

Ладно. Трупом займется Форгейльм - это его прямая обязанность. Мастер оглядел спальную комнату.

Вроде бы ничего подозрительного...

Ан нет! Это что? Похоже, та самая сумка, с которой фра Корзьело посещал "Розу Аксамалы". Правда большинство сумок похожи друг на друга, как две луковицы из одной связки, но что помешает проверить?

Сыщик уверенным движением распустил завязки, растянул горловину сумки.

Так и есть.

Вот она - плеть-шестихвостка.

Небольшое усилие, и полая рукоять раскрылась.

Пусто.

Ну, конечно! Ведь невостребованное сообщение лежит у него, сыщика по кличке Мастер, в кармане.

- Я же говорил - по вашей части, - невыразительный голос Смурого прозвучал за спиной. - Кстати, вот этот - не наш человек. В гильдии наемных убийц человека с такими приметами не значится.

- А вы всех-всех знаете? - не удержался от подковырки контрразведчик.

- Ну, не всех, но... Как говорил тот барнец - всех яблок не съем, но понадкусываю изрядно.

- Ясно. Следов хозяина, конечно, никаких?

- Никаких. Чисто ушел. Я так прикидываю, перед рассветом к нему забрались. Точнее, не забрались, а внаглую вошли. Через дверь. Экономка сама нарвалась. Зачем убийце лишний свидетель? Кстати, убийца из гильдии, во-первых, пошел бы в маске, а во-вторых, постарался бы оглушить бабку. Они бесплатно убивать не любят - примета плохая.

- Да слышал я об этой примете, - кивнул Мастер. - А если ему за двоих заплатили?

- Все может быть. - Форгейльм развел руками. - Все знает только Триединый, а человеку остается предполагать и догадываться.

- Я, пожалуй, в кабинете пороюсь, - сказал контрразведчик. Не разрешения спросил, а поставил в известность.

- Само собой, - согласился Смурый. - Только, похоже, смысла нет. Я осматривал - ниша стенная, потайная, вскрыта. Без взлома. Сам Корзьело, видимо, и вскрывал.

- Деньги забрал?

- Скорее всего.

- А бумаги?

- Здесь только книги. Записи счетов, цены, списки поставщиков, заметки... Значит, другие бумаги или уничтожил, или не держал дома.

Мастер вздохнул. Форгейльм - не дурак. Догадался, конечно же, что к обычному лавочнику наемного убийцу не пришлют. Наверняка ждал кого-нибудь из тайного сыска. И поискал соответственно с душой, как для себя. А может, и правда, для себя искал. Кто знает, как далеко простираются честолюбивые замыслы сыщика? Или просто, любопытства для...

- Там, наверху, голубятня, - буднично произнес Смурый. - Если хотите, можете взглянуть. Всякие имеются - и дутыши, и мохначи... Но какие у него почтовики!

- Ясно. Спасибо, - кивнул Мастер. - Я все-таки поищу.

- Не смею препятствовать лучшему из тайного сыска.

Форгейльм приложил ладонь к груди, повернулся и зашагал вниз по лестнице. Любопытство любопытством, а отчет для магистрата писать надо.

Ухмыльнувшись незамысловатому комплименту, Мастер вернул разломанную надвое плеть в сумку и, перепрыгнув труп, направился в кабинет фра Корзьело. Картина, несомненно, ясна и прозрачна, как воздух над Великим озером в погожее летнее утро, но работа есть работа. Табачник связан с иностранной разведкой, но он, по всей видимости, лишь передаточное звено. Возможно, обнаруженные улики позволят выявить его связи и наведут на рыбешку покрупнее. А может, и подскажут направление, в котором скрылся полукровка.

Комментарии: 6, последний от 27/09/2008.
Размещен: 29/01/2007, изменен: 25/04/2008. 256k. Статистика.
Глава: Фэнтези

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"