Русанов Владислав. Золотой вепрь

Русанов Владислав : другие произведения.

Золотой вепрь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Комментарии: 5, последний от 17/10/2008. © Copyright Русанов Владислав (v_rusanov@inbox.ru) Размещен: 25/04/2008, изменен: 25/04/2008. 207k. Статистика. Глава: Фэнтези Нет Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Разбитого кувшина не склеить... Великая Империя уже никогда не возродится в прежнем облике. И хотя в ее столице начинает налаживаться мирная жизнь, получившие независимость провинции так и норовят вцепиться друг дружке в горло. Масла в огонь подливают многочисленные "армии" разбойников и мародеров. А на северные рубежи обрушилась орда воинственных карликов-дроу, приносящих человеческие жертвы Золотому Вепрю. Отряд наемников, вдвое поредевший после штурма Медрена, преследует барона Фальма, смертельно опасного оборотня-котолака, удирающего на север с краденным артефактом. Они горят желанием отомстить барону за гибель товарищей, но когда понимают, что стали единственной преградой между потоком беженцев и кровожадными дикарями, прекращают погоню и решают защищать переправу до последнего бойца. Кир и Антоло по-прежнему недолюбливают друг друга, но теперь им предстоит сражаться плечом к плечу против общего врага.

ЗОЛОТОЙ ВЕПРЬ
КНИГА ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕЗЕРТИРЫ ИМПЕРИИ
ГЛАВА 1

Весь мастеровой люд, населяющий гончарный квартал Аксамалы знал фра Розарио как заядлого голубятника.

Вообще-то, в столице Сасандрийской империи до недавнего времени трудно было удивить народ подобным увлечением. И в Верхнем городе, среди белостенных дворцов и рвущихся ввысь храмов, и в Нижнем, где обитали люди попроще - купцы, банкиры, ремесленники, лавочники, ученые, - голубей любили. Еще бы, птица, угодная самому Триединому. Ведь всем известно, когда Господь умирал от голода и жажды в пустыне, скрываясь от гонителей веры, именно голуби приносили ему в зобу воду и ячменные зерна. Теперь они запросто разгуливали по мозаичным полам храмов, заставляя верующих постоянно смотреть себе под ноги (не раздавить бы!), мельтешили меж колоннами портиков, безнаказанно гадили на головы бронзовых и мраморных статуй, увековечивающих генералов и адмиралов, прославивших Империю силой оружия и мудростью военной мысли. Да что там! Сам император, да живет он вечно, содержал голубятню на несколько тысяч птиц и частенько в молодые годы проводил дни напролет среди клеток под монотонное воркование.

А каких только пород голубей не вывели в Сасандре! На самый взыскательный вкус, на самого утонченного любителя. Иной неискушенный человек взглянет и плюнет в сердцах - уродство да и только. А оказывается - порода!

Дутыши - мьельские, тьяльские, литийские... Словно удивительные, заканчивающие сверху шаром, свечки на тоненьких ножках, щеголяли друг перед другом самцы дутышей. Сизые, вороные с отливом, пегие, палевые...

Бородавчатые аксамалианские отличались мясистыми багровыми наростами на клювах - ни дать, ни взять последствия неведомой болезни. Да еще вокруг глаз красные круги. Ночью приснится - любая бруха отдыхает в холодке. Конечно, вельсгундские бородавчатые тоже красавцы хоть куда - как вспомнишь, так вздрогнешь, - но аксамалианская порода ценилась выше прочих.

Уннарские мохноногие и браильские очковые.

Турманы, поражающие воображение наблюдателя петлями и восьмерками, которые они без устали выделывают в синем небе, на пределе видимости.

Но любовью фра Розарио на долгие годы оставались почтовые голуби. Внешне невзрачные птицы - ни тебе яркой расцветки, ни особых украшений из перьев или кожистых наростов. Маленькие, верткие и стремительные. Аксамалианские почтовые за день могут преодолеть шестьсот-семьсот миль, летят над морем, невзирая на туман; возвращаются, даже если их увезли от родного дома на тысячу и больше миль. Многие честные имперцы считали такую способность благодатью Триединого, которой он отметил своих спасителей. Ни одному сасандрийцу и в голову не пришло бы убивать голубей. Это в Айшасе вывели мясную породу и с удовольствием поедают священных птиц. Ну, айшасианы все не от мира сего - разум верующего в Триединого не в силах постигнуть их обычаев.

Но, конечно, далеко не каждый почтовик сумеет правильно определить направление и вернуться в голубятню из далека-далека, пролететь сотни миль, удрать от чеглоков и увернуться от перепелятников, не дать себя увлечь диким голубкам. Опытные голубятники устраивают для птиц испытания, проходит которые один из сотни, а то и из тысячи. Их ценят на вес золота. И это не красивые слова, а самая что ни на есть истина! Если на одну чашу весов посадить с любовью выращенного, кропотливо обученного почтового голубя, то на другую чашу толковый купец, не скупясь, кладет десять унций золота.

Казалось бы - прямой путь обогатиться для любого голубятника. Да не тут-то было! Не у каждого получится выкормить, взлелеять ценную птицу. У кого-то не хватает умения, у кого-то - терпения. Зато фра Розарио умел добиться желаемого результата, не затрачивая, на первый взгляд, ни малейших усилий. Уж кто-кто, а он мог бы стать самым настоящим богачом. Как говорят в народе, грести деньги лопатой. Но сухощавый пышноусый аксамалианец с выдубленным солнцем и ветром лицом - сказывалась привычка с утра до вечера торчать на плоской крыше - о презренном металле и не думал. Он открыто и резко отзывался о людях, трепетно складывающих скудо к скудо, солид к солиду, и занимался птицами исключительно для своего удовольствия. В свободное время помогал сестре и ее мужу, которые содержали небольшую булочную в самом дальнем конце Прорезной улицы. Ворочал мешки с мукой и кадушки с тестом, разжигал печь, с удовольствием ухаживал за стареньким осликом, таскающим тележку с выпечкой. Играл с племянниками. Лишь изредка выбирался из столицы. Куда - не говорил никому. Отделывался шутками и прибаутками. Мол, за времена бурной молодости успел детишек настрогать по одному в каждой провинции, а теперь приходится ездить, проверять что да как, а когда и помочь денежками. Вопреки своим же словам, золото он не увозил из Аксамалы, а, напротив, привозил. И тогда щедро одаривал каждого из шестерых сорванцов-племянников сладостями и игрушками, дарил дорогие тряпки сестре, привозил в подарок свояку айшасианский табак, мог просто так дать денег для насущных нужд. Ну, понятно, когда он уезжал с десятком-другим голубей в дорожных клетках. А когда налегке? Соседи шушукались, но Розарио не давал даже зацепки для сплетен. А домыслы стройте сколько угодно...

Правда, события последних дней отвлекли обывателей от таинственного голубятника, его отлучек и его заработков. Аксамала окунулась в пучину самого настоящего бунта. Разруха, хаос и кровопролитие правили столицей империи. В ночь Огня и Стали гвардейцы и вооруженные чем попало горожане обрушились на скрывающихся в столице чародеев, практикующих запрещенное еще в незапамятные времена искусство, и на вольнодумцев, выступающих против нынешней имперской власти. Колдуны оказали отчаянное сопротивление, на что не рассчитывали ни командир гвардии, Бригельм дель Погго, ни верховный главнокомандующий, т'Алисан делла Каллиано.

Впрочем, спросить теперь было не с кого - весь генералитет, чиновники магистрата, Верховный Совет жрецов Триединого погибли в междоусобице. От Верхнего города не осталось камня на камне. Масла в огонь подлило отребье из припортовых кварталов, ворвавшееся в Нижний город с одной-единственной целью - грабить и убивать. К утру уцелели лишь те кварталы, где люди сумели объединиться и оказать сопротивление с оружием в руках. Центром сопротивления оказался университетский городок. Но удалось сохранить островок благополучия и на нижнем конце Прорезной улицы. Лавочники и ремесленники перегородили улицу и окрестные переулки завалами из старой мебели и всякого прочего хлама и, сменяясь, несли стражу днем и ночью. Большое подспорье оказали два десятка гвардейцев и стражников, совершенно случайно прибившиеся к горожанам.

Фра Розарио отбывал положенные ему часы с гизармой на плече, выглядывая из-за баррикады - не вздумается ли любителям легкой поживы нагрянуть вдруг в гости? Со скрытой усмешкой он разглядывал лица обывателей, преображающиеся на глазах, едва им в руки попадало оружие. Гончар чувствовал себя профессиональным военным, а бакалейщик - спасителем Отечества. Глупцы. Никак не могут взять в толк, что их оставили в покое только потому, что в городе хватало более легкой добычи. Зачем камышовому коту бросаться на цаплю, которая метит клювом в глаз, защищая гнездо, если рядом в тростнике блаженствуют ленивые, жирные и совершенно беззащитные утки?

Вечера Розарио, как и прежде, проводил в голубятне. Чистил клетки, менял воду в поилках, вытряхивал остатки проса из кормушек и подсыпал свежего. Изредка запирался в своей комнате и до одури упражнялся с двумя кордами, метал с закрытыми глазами орионы и ножи, раскручивал цепочку с шипастым грузиком на конце, окружая себя коконом мерцающей, расплывающейся стали. При этом он искренне жалел дурачков из "народной самообороны", как называли себя вооруженные гизармами и алебардами горожане.

Он ждал. Ждал, как привык ждать последние пятнадцать лет. Работая вне гильдии, поневоле приходится осторожничать и не высовываться лишний раз.

Осенние дни продолжали баловать ясной и теплой погодой, но удлиняющиеся прохладные ночи заставляли задуматься о грядущей зиме. Впрочем, зима в Аксамале - это не зима в Барне или Табале. Морозы бывают редко. Если кто и способен замерзнуть и простудиться, так только южанин-айшасиан.

На третий день после Хмельного радения, которое в этом году никто и не подумал праздновать, в голубятню вернулся измученный сизарь. Из тех, что Розарио в позапрошлом году отвозил в Мьелу. Первая весточка от Старика за это время.

У голубя под хвостом, в навощенном футлярчике отыскалось письмо на тонкой, полупрозрачной бумаге. Впрочем, ничего удивительного - на то они и почтовые, чтобы известия переносить из конца в конец Империи. Да и, признаться честно, Старик не часто баловал Розарио вниманием. Они переписывались раз в полтора-два года, встречались и того реже. Еще бы! Айшасианский купец, чья кожа чернее сажи, жил в богатейшем городе Каматы уж скоро сорок лет, но дальше на север не выбирался и даже не изъявлял такого желания. Да ему и не нужно было путешествовать. Обосновавшись на юге, он, словно паук, дергал за нити раскинутой по всей Сасандре паутины. Получал сообщения от агентов, отсылал им распоряжения, сопоставлял сведения и делал единственно верные выводы, карал предателей и упреждал действия имперской контрразведки.

Что же он хочет поведать в своей депеше?

Голубятник отвязал футляр от хвоста птицы, осторожно придерживая крылья, отправил уставшего курьера в отдельную клетку. Плеснул в поилку чуть-чуть свежей воды. Пускай отдохнет, а покормить и попоить как следует придется чуть позже.

Птица благодарно заворковала. Принялась пить, запрокидывая точеную головку с маленьким клювом. Хозяин покивал, еще раз внимательно оглядывая питомца, а после спустился вниз и заперся в комнате на засов. Развернул листочек на колене и, шевеля губами - грамота никогда не была его сильной стороной, - принялся читать.

С первой же строчки брови Розарио поползли вверх, собирая кожу на лбу в глубокие морщины. Обычно засекреченный до невозможности, Старик писал открытым текстом, не прибегая к привычным для него иносказаниям и шифрам. Кстати сказать, Розарио недолюбливал все эти загадки, недомолвки и двусмысленности - голову сломаешь, пока догадаешься, что же имел в виду глава айшасианской резидентуры.

Но тут...

"Подлежат уничтожению. Немедленно.

Министр - т'Исельн дель Гуэлла, глава тайного сыска Аксамалы.

Табачник - фра Корзьело, хозяин табачной лавки на углу площади Спасения.

Меченый - мэтр Миллио, чиновник второй категории таможни Аксамалианского порта.

Усач - т'Веррон дель Карпо, капитан Аксамалианской гвардии.

Юнец - т'Адилио делла Винуэрта, лейтенант, адъютант верховного главнокомандующего т'Алисана делла Каллиано.

Брюхо - фра Биньол, банкир, совладелец банка "Биньол и Маракетто"

Рыбец - Жильен, горшечник с улицы Прорезной.

Прыщ - Ниггольм, портовый рабочий.

Исполнить приговор в кратчайший срок. Об исполнении доложить".

Помимо воли пятерня Розарио полезла в затылок. Ну, ничего себе! Что же это делается?

Он медленно перечитал послание еще раз - может, что-то напутал от малограмотности? Да нет. Все верно. Ничего не перепутал, все буковки верно в слова сложил.

Нет, что же все-таки делается!

Разве можно такие задания выдавать?

Что случилось с головой Старика? Вот так запросто уничтожить всех самых важных шпионов в Аксамале. Ну, положим, если смута и революция, то нужно заметать следы, но не так же решительно!

Или именно так и нужно?

Резко и решительно. Невзирая на лица и должности агентов.

Вот только одного айшасиан не учел. Серьезных изменений, затронувших город.

Хорошо ему из Мьелы распоряжения раздавать направо и налево!

Попробуй выполни их тут, в Аксамале, разворошенной недавними событиями, как муравейник. В городе, наполовину разрушенном и выжженном, где жители перемешались, как монетки в сундуке ростовщика. Где сейчас может быть мэтр Миллио, таможенный чиновник? В своем особняке, в бегах, на дне залива, между портовых свай? В каком погроме сгинул табачник Корзьело? Ведь по площади Спасения прокатилась толпа мародеров, а они пострашнее саранчи будут. Где искать т'Адилио делла Винуэрта? Сам-то главнокомандующий, говорят, погиб в Верхнем городе, когда пытался приструнить мятежных чародеев. А вот Жильена, горшечника по кличке Рыбец, он, кажется, знает...

Пора менять личину голубятника на личину наемного убийцы, кем Розарио и был на самом деле. Вполне справедливо он полагал, что достиг в своем деле высокого мастерства. Возможно, лучший убийца Аксамалы. В гильдию он не входил, доли из получаемой платы не отстегивал, а следовательно, находился вне закона не только по меркам сыщиков, но и "по понятиям" своих же товарищей по ремеслу. А потому старался жить тише воды ниже травы, чтоб никто не знал, не видел и даже не догадался о его занятии. Иначе на него объявят охоту, и тогда скромный шурин булочника с Прорезной - не жилец. Именно этой слабостью Розарио воспользовался Старик, предложив ему поработать на разведку Айшасы.

Почему умелый и опытный убийца не расправился с вымогателем? Казалось бы, чего проще - ножиком по горлу и в ближайший колодец...

Возможно, дело было в хитрости старого айшасиана, первым делом сообщившего собеседнику, что все мысли относительно его ремесла и его личности изложил на пергаменте, который положил в лучший банк Мьелы - "Теребильо и братья"? Лист извлекут в случае смерти Старика и зачитают на заседании магистрата.

- Можешь не сомневаться, - хитро сверкнув белоснежными зубами, прищурился шпион. - Всесасандрийский розыск тебе будет обеспечен. А если попытаешься сменить род занятий, "лечь на дно" или, скрываясь, сменить внешность, то обмануть сумеешь лишь тупых и неповоротливых имперских сыщиков. Все происходящее в магистрате Мьелы рано или поздно становится достоянием преступного мира города. Входящие в гильдию убийцы захотят востребовать должок за несколько лет независимого труда. Не так ли, дорогой мой фра Розарио?

А может быть, не последнюю роль сыграла жадность убийцы, который только для соседей и родных был бессребреником, не придающим значения толщине своего кошелька - были бы сыты и ухожены любимые голуби? На самом деле он скопил уже достаточно, чтобы в дальней провинции купить дворянство, имение с отличными охотничьими угодьями, пахотной землей и сенокосами. Еще лет пять, и мечта воплотится в жизнь.

Но для этого нужно, самое малое, сохранить жизнь.

Розарио подумал и согласился с доводами айшасиана, чей ум был столь же ясен, сколь черна кожа.

С тех пор он изредка выполнял задания Старика. Следует отдать шпиону должное: своим влиянием на убийцу он не злоупотреблял. Не требовал чего-нибудь лишнего или невозможного. До сегодняшнего дня...

Розарио надел перевязь - нынче в Аксамале оружие не вызывает подозрения, скорее, наоборот, горожане удивятся, увидев кого-нибудь без корда или алебарды. Всунул клинок в ножны, рассовал по рукавам метательные ножи, обернул вокруг пояса цепочку с грузом - под курткой никто не заметит, зато в любой миг можно выхватить.

Начнет он, пожалуй, с Рыбца.

Флану разбудил скользнувший по щеке солнечный зайчик. Еще несколько мгновений она лежала, не открывая глаз, вдыхая запах сена.

Впервые за девятнадцать лет жизни она наслаждалась подлинной свободой, о которой раньше приходилось только мечтать.

Везде ее связывали какие-то ограничения.

Дома, в далеком детстве, все было подчинено строгому порядку - дети старались не попадаться на глаза отцу, постоянно озабоченному изучением волшебства. И хотя в большинстве семей младшеньких балуют и прощают им многое, чего никогда не простили бы старшим братьям и сестрам, в доме чародея Алессара, зятя знаменитого Тельмара Мудрого, спуску не давали никому - ни слугам, ни детям. "Папа работает! Не мешайте папе, лучше делом займитесь". Флана не помнила, чтобы отец хоть раз приласкал ее, подержал на коленях, купил гостинец, возвращаясь из города. Мать проводила с дочерьми чуть больше времени, но все равно свою жизнь она посвятила мужу, помогая ему на пути к заслуженной (как она думала) славе. Они и умерли вместе - в один день, от одной болезни. И старшая сестра, Эллана, тоже.

У дальних родственников, где Флана прожила следующие шесть лет, она была скорее служанкой. С приемышем никто не церемонился. Могли за невыполненную в срок работу лишить ужина, за пререкания - дать подзатыльник, а то и вожжами пониже спины. С утра до ночи выгребай золу из печи, таскай воду, убирай за коровами и свиньями, корми уток. Она удрала от них и ничуть о том не жалела. Ну, разве что только поражалась собственной наивности. Уйти из дома - как ни крути, а все же крыша над головой, и кормят - не имея ни гроша в кармане, не имея перед собой никакой цели, кроме желания убраться как можно подальше и ни от кого не зависеть! Большей наивности трудно ожидать... Но она смогла добраться из провинциальной Ресенны до самой блистательной Аксамалы. И там повстречала фриту Эстеллу.

В "Розе Аксамалы" Флана нашла то, чего не имела в прошлой жизни - уверенность в себе и подруг. Поначалу ей нравилось очаровывать мужчин, подчинять их своей власти. Казалось, что наконец-то она строит жизнь как сама хочет. Она была дерзкой, красивой, независимой. Но вскоре наступило разочарование. Бордель - не то место, попав куда, женщина может стать свободной. Десятки условностей, навязанные клиентами или хозяйкой правила игры...

Одно время Флана думала, что сможет обрести свободу вместе с Кирсьеном - гвардейским лейтенантом, который скрывался в ее комнате после драки с кровопролитием. Конечно, она и помыслить не могла, что дворянин свяжет свою судьбу со шлюхой, но беглец, преследуемый властями изгой? Почему бы и нет? Они могли бы сбежать вместе. В Барн, к подножью гор Тумана, на Окраину, граничащую с великой Степью, да хоть в ледяной Гронд, где солнце полгода не заходит, а вторые полгода царит ночь. Если бы только Кир поманил... хотя бы намекнул, она бросила бы все - сытую безбедную жизнь, уют, поклонников. Но он промолчал. Даже не попросил ждать его. Ушел, сопровождаемый контрразведчиком по кличке Мастер. Тьялец отправился улаживать свою судьбу, искать своего счастья. Что ж, мужчинам это свойственно - думать лишь о себе. А женщинам остается лишь верить и надеяться. Правда, Мастер говорил Флане, что Кир вспоминал о ней уже за воротами Аксамалы. Слабое утешение. Да и то - сыщик мог просто-напросто пожалеть ее.

Еще чего! Не нуждается она ни в чьей жалости! Пускай даже и от чистого сердца.

Сон окончательно сбежал. Сама того не желая, Флана разозлилась. Вот уж напрасно, да ничего не поделаешь!

Она потянулась и открыла глаза.

Солнце стояло довольно высоко - в Аксамале часы на Клепсидральной башне пробили бы уже второй раз. Ветер колыхал ветви раскидистого вяза, и от этого тени и солнечные пятна бежали по земле, словно играя в салки. Рядом, зарывшись лицом в сено, храпел Боррас. С вечера он скинул сапоги и теперь розовые пятки вызывающе торчали, так и приглашая пощекотать.

Флана усмехнулась и выдернула из кипы сена стебелек попрочнее...

Сбежавшая из передвижного борделя девушка познакомилась с рыжим веснушчатым парнем три дня назад. В мансионе, куда она заглянула в надежде перекусить и найти дешевую комнату. Флана уже привыкла, что мужчины, особенно подвыпившие простолюдины, увидев ее, начинают отпускать сальные шутки, в открытую предлагать свою любовь, как будто в этом их добре у кого-то есть потребность! Одному такому любвеобильному полудурку она уже прострелила ногу на тракте. Правда, потом пришлось на какое-то время свернуть с наезженной дороги. Вдруг у него есть дружки? Или просто обиженный не только словом, но и делом купчик мог нажаловаться стражникам, наплетя им с три короба. Мужчины склонны верить друг другу. Но, Триединый миловал, обошлось без погони, и Флана снова вернулась на тракт.

Тот мансион снаружи выглядел не слишком привлекательно. Покосившаяся ограда, куча навоза слишком близко к крыльцу. Захудалый какой-то. Но тем лучше, решила Флана. Значит, хозяин не избалован богатыми гостями, цену за ночлег и кусок хлеба с сыром ломить не будет.

Она оказалась права. Горбушка на удивление белого и мягкого хлеба, сыр и даже кружку кисловатого, слабого вина она получила за сущие гроши. Три медных монетки. За эти деньги в Аксамале яблоко не купишь у разносчика. И все бы хорошо, не обоснуйся за соседним столом тройка основательно подвыпивших гуртовщиков. Вначале они просто подмигивали ей. Потом начали призывно махать руками. А когда она напоказ пересела, повернувшись к назойливым воздыхателям спиной, один из них - дочерна загорелый, с вороной, но выгоревшей на солнце бородой - поднялся и, вцепившись девушке в плечо, напрямую предложил ей подняться наверх.

Арбалет после приключения с купцом лежал в дорожном мешке. Быстро не вытащить. Да и толку с него не много будет. Пока взведешь, пока зарядишь... Уж лучше взять да по голове долбануть.

- Ну, что? Идем, красотка? - От гуртовщика несло застарелым потом и вином.

Конечно, Флана могла подняться с ним в отдельные комнаты и сделать так, чтобы наутро кудлатый мужик ползал за ней на коленях, вымаливая благосклонный взгляд. Навряд ли хоть одна из деревенских девок или баб могла сравниться в искусстве плотских утех с девочкой из "Розы Аксамалы". Дней пять назад она, не задумываясь, подчинила бы гуртовщика. Но теперь...

Теперь она сполна хлебнула свободы.

Возврата к прошлому нет и быть не может!

Флана напряглась, примериваясь как бы ловчее выцарапать глаза нахалу. Чего-чего, а полоснуть ногтями она успеет, а там будь что будет.

Но тут раздался решительный голос:

- Вы это чо, мужики? Совсем стыд потеряли?

Рыжий веснушчатый парень в черном дублете быстрым шагом приблизился к столу.

- Шел бы ты... - презрительно скривился гуртовщик, но осекся, заметив рукоять меча на поясе неожиданного защитника. - Ты, это, чего? Не балуй, паря...

- Это кто тут балует? - прищурился рыжий. - Я? - Он чуть сгорбился и схватился за меч.

- Не балуй, говорю! - Гуртовщик сделал шаг назад.

Его товарищи в молчании поднялись из-за стола. В воздухе остро запахло дракой.

- Ты, это... - басовито загудел погонщик постарше. В его бороде отчетливо серебрилась седина, а в повадках чувствовалась склонность к взвешенным, неторопливым решениям. - Погодь, паря... Посидим рядком, поговорим ладком.

- Да что ты с ним байки разводишь! - Первый гуртовщик, почувствовав плечи товарищей, воспрянул, приосанился. - Пугать он меня вздумал...

Голубоватым высверком стали в руке рыжего мелькнул меч. Острие нацелилось бородатому в грудь.

- Вздумал и напугаю, - сквозь сжатые зубы проговорил парень. Он побледнел, от чего веснушки стали казаться коричневыми, пятная его нос и щеки, словно шкуру южного кота. - Кого первого? Ну, давай! Не стесняйся!

Гуртовщики переглянулись. Не зашла ли шутка слишком далеко? Одно дело поприставать к девчонке, путешествующей в одиночку - возможно, они и не желали ей ничего дурного, просто подогретая вином удаль требовала поступков, которыми можно было бы после хвастаться перед оставшимися дома товарищами, а совсем другое дело - переть против вооруженного и настроенного очень уж решительно незнакомца. Даже если всем скопом навалиться, кого-нибудь да полоснет клинком. Вон, взгляд какой бешеный!

Масла в огонь подлил хозяин мансиона.

Он выскочил из кухонной двери и, размахивая засаленным полотенцем, бросился между спорщиками.

- Ишь, чего удумали! Не позволю драк затевать! Сей же час стражу позову! Головы дубовые! А вы, милостивый государь, - он повернулся к рыжему, - не взыщите сурово. Чего с них взять? Деревенщина!

- Деревенщину учить надо! - дернул щекой парень.

- Да что вы, господин хороший?! - всплеснул руками трактирщик. - Ну, выпили мужики лишку...

- Кто это выпил? - зарычал кудлатый гуртовщик, но седой схватил его за рукав, потянул к себе, что-то зашептал в ухо, делая страшные глаза.

- Выпили мужики, - продолжал хозяин. - Пошутить решили! Согласен, плохо это. Благородные господа так не шутят. Так мы туточки в глуши живем - Вельза не Аксамала... Но они ж не со зла...

- Точно! - Старший погонщик отпихнул настырного бородача себе за спину. Степенно откашлялся. - Ты... Вы, это, господин хороший, не серчайте. Не сурьезно он. Кровь нам без надобности.

- Да? - Рыжий и не собирался опускать меч. - Не сурьезно? - передразнил он мужиков.

- Само собой! - горячо заверил его седой. - Пошутили мы... Ясен пень. Мы сейчас уже уходим.

- Вот-вот! Убирайтесь к своим коровам! А то ишь чего удумали - постояльцев мне пугать! - махнул полотенцем трактирщик.

- Уже уходим. Звиняйте, ежели чего не так. И вы, господин хороший, и ты, красавица.

Погонщик даже изобразил неуклюжий поклон. Повернулся и могучим толчком направил кудлатого к выходу. Третий гуртовщик быстренько смахнул в сумку уполовиненную ковригу хлеба, швырнул сверху круг копченой колбасы, опасливо стрельнув глазами по сторонам, допил вино прямо из кувшина и побежал догонять товарищей.

Парень несколько мгновений смотрел им вслед, а потом резким движением загнал меч в ножны:

- Охота была честную сталь о всякую сволочь марать!

Он одернул дублет и повернулся к Флане:

- Меня зовут Боррас. Я - наемник. Хочу попытать счастья в тельбийской войне.

Флана окинула взглядом его чистую, но далеко не новую одежку, непокорные волосы, обгоревший на солнце нос и улыбнулась. Паренек наверняка из небогатой семьи. Может быть, даже дворянин, хотя вряд ли... Скорее всего, младший сын ремесленника или аксамалианского купца средней руки. Что ж, на таких ребятах едва ли не вся Сасандра держится.

Боррас понял ее улыбку как приглашение и сел за стол.

Вечером того же дня они целовались до одури, гуляя вокруг построек мансиона. Впервые Флана чувствовала, что может сама выбирать себе мужчину. Захочет - обнадежит и очарует, а не захочет - пошлет подальше. И он пойдет! Боррас дрожал от желания, но рукам особой воли не давал, сдерживался, и ее, привыкшую к совершенно иным мужчинам, это особо умиляло. Новые отношения создавали ощущение новизны и неиспорченности.

История парня, как и предполагала Флана, оказалась проста и безыскусна. Младший сын не захотел идти в приказчики или подмастерья. Бывает. Накопил денег на меч и коня да подался искать счастья. Вот и война подвернулась как нарочно - можно прибиться к какой-нибудь банде. О себе, само собой, она рассказывала мало. Чем хвастаться? Жизнью в борделе? Или знакомством с айшасианским шпионом? Соврала, что идет в Аксамалу к родственникам. Добавила правды о погибшей от болезни семье. Он поверил. Скорее всего, потому, что хотел ей верить.

Утром Боррас долго мялся, а потом предложил проводить новую знакомую до Аксамалы. На дорогах все неспокойнее и неспокойнее. Люди становятся злыми, совершают поступки, о которых еще год назад и не помыслили бы. Глядишь, еще какой-нибудь гуртовщик попадется. А он, как-никак, при оружии. И коня у него два...

Он мог бы говорить долго. Переминаться с ноги на ногу и упрямо отводить взгляд. Но именно это и подсказало Флане, что парень всего-навсего хочет побыть с ней подольше. Ее так растрогала его нерешительность, что девушка согласилась.

У рыжего наемника и вправду оказалось два коня. Чалый мерин с белесой мордой и торчащими маклаками. Чувствовалось, что он заслужил спокойную старость. Уж во всяком случае, на войне от такого скакуна невелик прок. Второй конь - гнедой - выглядел красивее. Сухая горбоносая голова, гордый постав шеи. Наверняка раньше он принадлежал какому-то дворянину. Но теперь из-за опухших бабок конь шагал словно увечный калека, и немного нашлось бы охотников оседлать его.

Боррас поехал на чалом, уступив более представительного гнедого Флане.

Шли шагом, опасаясь лишиться коней. Уж больно замученными выглядели благородные животные.

Навстречу попадались не только карруки и купеческие обозы, но и целые семьи, торопящиеся на юг. На повозках везли нехитрый домашний скарб и детишек. Раньше на аксамалианском тракте дела обстояли совсем наоборот: люди спешили в столицу, сулившую успех, богатство, славу. Подозрительно, очень подозрительно...

Вместе с беженцами ползли слухи о творящихся в Аксамале безобразиях. Ночь Огня и Стали, ополоумевшие колдуны, восставшая чернь...

В первую же ночь совместного пути Флана затащила Борраса на сеновал. Ощущение свободы пьянило сильнее выдержанного браильского вина. Она теперь все реже и реже вспоминала порывистого тьяльца т'Кирсьена, гвардейского офицера, веселого, ловкого и легкомысленного. Совсем уж в дальние закутки памяти забился светловолосый, широкоплечий Антоло, так любивший рассказывать о звездах и далекой Табале, крае овцеводов и охотников.

Ну и пусть! Флана выпятила губку. Небось они ее забыли еще раньше! Шляются где-то и не подумали прийти на помощь, когда она страдала, когда над ними издевались Корзьело и Скеццо. Где они тогда были?

Не на шутку разозлившись, она начала щекотать пятки Борраса.

Парень замычал сквозь сон и попытался зарыться в сено.

Как бы не так!

Неумолимый стебелек не отставал.

- Вставай, соня! - воскликнула Флана. - Всю жизнь проспишь!

- Ух, я тебя! - взвился парень. Швырнул на голову девушке ворох сухой травы.

Она захохотала, оттолкнула Борраса. Он упал навзничь, смешно взбрыкнул ногами.

Флана прыгнула на парня сверху, вдавливая в сено, щекоча. Рыжий дернулся вправо-влево, схватил свою сумку, попытался закрыться ею от настойчивых пальчиков.

Еще чего выдумал!

Девушка стукнула снизу по сумке, выбила ее из рук Борраса.

Застежка разошлась, и на сено вывалилось несколько писем.

- Вот это да! - Флана от удивления прекратила бороться, и рыжий вывернулся из-под нее, обхватил, прижался губами к шее. - Погоди! - Девушка решительно отстранила его. - Да погоди же ты... Нашел время! Что это за письма? Твои?

Парень замялся.

- Что молчишь? Ворованные, что ли?

- Вот еще! - Он вспыхнул, вздернул подбородок. - Очень нужно!

- Так откуда же? - Флана наугад подобрала одно из писем. Самое обычное - серая бумага, желто-коричневый воск печати. Вот оттиск незнакомый: сова, сжимающая в лапах топорик и сноп. Ну, дворян в Империи много, герб каждого не упомнишь.

Боррас сел, обхватив колени руками. Вздохнул:

- Так. Знакомца одного...

- А тебе они зачем?

- Передать обещал... - Парень покраснел еще сильнее. - По назначению.

- А что ж до сих пор не передал? - Флана задумчиво крутила в руках сложенную бумагу.

- Оказии не было, - потупился Боррас.

- Да? - удивилась Флана. И тут же рассмеялась. - Еще бы! Отсюда до короля Вельсгундии далеко. Не враз дотянешься...

- Как? До короля? - Парень дернулся, подпрыгнул на месте... Потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и съехал со стога на заднице.

Пока его раскрасневшаяся физиономия в обрамлении растрепанных волос возникла над краем разворошенного сена, Флана успела просмотреть надписи на прочих письмах. Его королевскому величеству т'Раану фон Кодарра. Князю фон Виллару, в собственные руки. Барону фон Траубергу, с почтением. Барону фон Веденбергу, с дружескими поздравлениями. Барону фон Дербингу... Просто барону фон Дербингу, без приписок.

- Ну, и у кого ты спер эти письма, болтунишка? - притворно нахмурилась Флана. - Да не бойся! Я никому не скажу.

- Ни у кого я не крал! - обиженно проворчал парень. Взмахнул кулаком. С размаху стукнул себя по колену. Сморщился и потряс в воздухе ладонью.

- Значит, нашел?

- Почему? - Боррас надул губы, словно обиженный ребенок.

- Так если ты даже не знаешь, кому везешь, что я думать должна?

- Почему не знаю? Знаю...

- И королю?

- Какому королю? Не должно быть никакого короля...

- Так вот же написано! - Флана выбрала нужное письмо. Прочитала: - "Его королевскому величеству т'Раану фон Кодарра". От кого? От шпиона, небось? На кого работаешь? - Девушка шутила, но в глубине души уже зародилось сомнение - а вдруг и правда? Везет ей в последнее время на шпионов...

Боррас сверкнул глазами и вновь потупился.

- Что ты напала? Ты сыщик, что ли? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Не знаю я, кому эти письма...

- Так тут же написано! - поразилась Флана. - Вот, смотри! Князю фон Виллару, барону фон Траубергу, барону фон Дербингу...

- Фон Дербингу? - воскликнул рыжий. Открыл рот. Подумал. Закрыл.

- Ты чего это? Продолжай! - подбодрила его девушка. - Расскажи-ка мне: почему не знал, кому письма? А заодно расскажи, что ты на фон Дербинга так дернулся?

Парень долго мялся, а потом признался шепотом:

- Читать я не умею...

- И только? - Флана от всей души рассмеялась. Вот в чем дело! Чего там стесняться? Половина Сасандры едва-едва может собственное имя накарябать на купчей. Тоже мне - грех. - А про Дербинга что скажешь?

- Его это письма, - вздохнул Боррас.

- Не поняла... У него с головой не в порядке? Сам себе письма пишет!

- Да нет. Письмо, видать, старшему фон Дербингу. А сумка молодого.

- Так ты все-таки спер! - Флана хлопнула ладоши.

- Что ты меня вором бесчестишь все время?! - не выдержал парень.

А на глаза его нешуточные слезы навернулись. Флана умела отличать истинную обиду от напускной, наигранной и поняла - не притворяется. Правда, не крал.

- Ну, извини... - Она протянула руку и осторожно погладила рыжего по плечу. - Честно, прости... Я не хотела тебя обидеть.

- Ладно. - Боррас улыбнулся через силу. - Я не обиделся.

- А раз не обиделся, расскажи: кто такой фон Дербинг?

- Нет, ты точно из тайного сыска! - Парень уже улыбался. Но сквозь его веселье проскальзывала настороженность. С контрразведкой не шутят.

- Скажешь тоже! Какой из меня сыщик? Просто любопытная. Ты разве не знал, что женщины - страшно любопытные? Я теперь не успокоюсь, пока из тебя всю правду о фон Дербинге не вытяну.

Боррас махнул рукой:

- Эх, не хотел говорить... Но придется.

- Придется, придется. Смелее давай!

И он заговорил. Вначале запинаясь, через силу, а потом речь полилась все вольнее и вольнее. Парень рассказал, как служил конюхом в вельсгундском посольстве в Аксамале, как был приставлен послом, господином т'Клессингом, сопровождать в изгнание - точнее, высылку на далекую родину - молодого фон Дербинга, бывшего школяра из университета. Молодой вельсгундский дворянин оказался замешан в драке в день тезоименитства матушки его императорского величества, да живет он вечно... Драка дурацкая и место для драки позорное - бордель "Роза"...

- "Роза Аксамалы", - неожиданно для него договорила девушка.

- Ты откуда знаешь? - выпучил глаза Боррас.

- Знаю, - отрезала Флана. - Вельсгундца Гураном зовут?

- Да...

- Где он теперь?

- В Аксамале остался. Мы же поменялись одеждой. Он теперь - я, а я - он...

- Ясно! Собирайся! - Флана вскочила на ноги, проваливаясь в сено по колени. - Теперь мне еще нужнее в столицу!

Если парень и поразился, то постарался сохранить невозмутимое выражение лица. А если сказать честно, он уже устал за сегодняшнее утро удивляться. Еще больше ему надоело выглядеть дурачком в глазах взбалмошной девицы. Такой загадочной и такой красивой...

Он спрыгнул со скирды и, отряхиваясь на ходу от сухих травинок, побежал седлать коней. Надо так надо. По дороге разберемся с причиной.

ГЛАВА 2

Услыхав громкий свист, Кулак натянул поводья коня и поднял правую руку.

- Тише!

Кир привычно схватился за меч, заметив краем глаза, что студент, трясущийся в седле, как мешок с дерьмом, вкладывает болт в желобок взведенного арбалета. Ты гляди! Хоть чему-то выучился.

Прочие наемники, уцелевшие после штурма замка Медренского ландграфа, придержали коней, взялись за оружие. Их осталось мало. Меньше десятка. Почти каждый был ранен.

Кулак отделался довольно легко. Глубокий порез на плече - корд графского охранника соскользнул с железной руки кондотьера. Да! Именно с железной руки! Догадка, осенившая Кирсьена в подземелье, оказалась верной. Мудрец позже объяснил новичку, что седобородый предводитель банды лишился десницы давно, еще во время войны в горах Тумана. Больших подробностей Кир не дождался. Что ж, и на том спасибо...

Сам Мудрец с трудом ворочал шеей. Это ему досталось не в бою, а когда Кир, ощутив власть над стихией Воды, разбивал запоры их затапливаемой темницы и вытаскивал товарищей наверх. В пылу схватки верзила даже не заметил ущерба, но теперь любое движение головы отзывалось острой болью. Мудрец кряхтел, бурчал что-то под нос о колдунах, которые предела своей силушки не знают, но не сердился. Он вообще старался принимать жизнь как она есть, без жалоб и возмущений.

Коморнику банды, Почечую, в драке выбили три передних зуба, от чего старик очень страдал. "Энто же надо... энтого... - сокрушался он. - До шедой бороды... энтого... дожить с жубами и чтоб вот так... И не по пьяни... энтого... а в чештном бою!"

Пустельга изредка трогала пальцем порез на щеке. Шальной болт рванул.

Белый, единственный дроу в отряде, баюкал левую руку. Хорошо, конечно, что левую, но из лука все равно не постреляешь, а ведь это любимое оружие остроухих.

Бучило кряхтел, всякий раз с трудом устраиваясь в седле. Он получил мало того что болезненную, но еще и позорную рану. Когда, преследуя ландграфа, они выламывали входную дверь бергфрида, чужая стрела вонзилась ему пониже спины, прямо в мясистую часть. И самое обидное, что стрела принадлежала не графским стражникам, а кому-то из крестьян повстанческой армии Черного Шипа, в союзе с которыми наемники штурмовали замок. Охотничья, на крупную дичь. Ну и ладно... Зато не срезень, который перебил бы жилу, и не бронебойная, способная пройти навылет.

Кир и Антоло отделались несколькими порезами. Их и ранами можно не считать. Ерунда.

Невредимым остался лишь Клоп - пучеглазый аксамалианец. Вот уж загадка так загадка. Малый вроде бы и не мастер клинка - из всего отряда хуже него с мечом управлялся только Антоло, начавший учебу совсем недавно; и не трус - пробирался в замок через промоину, вместе с пятеркой Мигули (к слову сказать, из всей пятерки только он и уцелел), а в драку лез напористо и зло, не прячась за чужими спинами. Видно, правду про таких говорят - в рубашке родился.

Еще трое наемников остались залечивать раны, воспользовавшись гостеприимством Черного Шипа. Тедальо, которому досталось, кроме двух стрел, пригвоздивших его к воротам, еще и две рубленные раны; Лошка, лишившийся почти всех зубов и языка; тьялец Перьен по кличке Брызг с проткнутым легким. Брать их с собой было сущим безумием - не выдержат дороги верхом, а телега, как ни крути, помеха всему отряду, быстро не поедешь.

Главарь повстанцев сопел, краснел, чесал затылок и бороду. И его можно понять: да, пока вместе били ненавистного ландграфа, сосущего соки со всей округи, наемники могли считаться союзниками крестьян, но что делать, когда Медренский сбежал подземным ходом, замок захвачен, а вчерашние соратники, как по волшебству, превратились в одну из воинских частей армии захватчика? Он, помнится, еще спрашивал у Кулака - не собирается ли тот разрывать договор с генералом Риттельном дель Овиллом? На что кондотьер, сославшись на "Уложение Альберигго", ответил кратко: "Одна война - один хозяин". И ничего не поделаешь - для уважающих себя наемников это святой закон, что бы ни болтали об их продажности в регулярных частях. Тогда вожак крестьян махнул рукой: мол, чему быть, того не миновать, но предложил оставить раненых. Взял обещание с Кулака, что с ландграфом Медренским тот обязательно расправится.

Услышав просьбу Черного Шипа, наемники только переглянулись. Уж в чем, в чем, а в этом их желания совпадали. Слишком много банда Кулака натерпелась от ландграфа и его людей, слишком много бойцов и преданных товарищей потеряла.

Едва перевязав раны, уцелевшие воины принялись искать следы сбежавшего правителя. И здесь удача улыбнулась им лишь благодаря опытным охотникам, которые в отряде Черного Шипа составляли не меньше трети. Подземный ход заканчивался в глубоком яру, в четверти мили от холма, на котором высился замок. Взрытый копытами суглинок ясно указывал - шесть всадников (сам господин граф, загадочный барон Фальм, Джакомо Череп и еще трое - латники или слуги) направились отсюда на северо-восток.

- Никак, на Медрен... - сунул пятерню под шапку рябой следопыт.

- А куда ж еще? - заметил Черный Шип.

- Ерунда! Медрен осажден! - воскликнула Пустельга, по привычке резко отмахивая ладонью. - Что он - совсем дурак?

- Дурак не дурак, - покачал головой Мудрец, - но малость не в себе, как мне кажется...

Почечуй не сказал ничего - он все время сплевывал слюну с кровью, а иногда и осколки зубов, - но скорчил такую рожу, что его мнение о разуме ландграфа стало яснее ясного.

- Думаю я... - медленно проговорил Кулак. - Думаю я, в Медрен его какая-то нужда зовет. Может, казна припрятана, а может, любовь до гроба...

- Скажешь тоже! - возмутилась Пустельга. - Любовь! До гроба! У этого прыща гнойного?

- А если прыщ гнойный, так уже не человек? - прищурился кондотьер. - Всякое быть может. Догоним - разберемся. Опять же, Медрен - его город, его вотчина, которую защищать надо. Войско у ландграфа - что надо! Вспомни бой на дороге. Если бы не мы, в какую бы лепешку латники пехтуру раскатали бы?

- Да уж! Чего там говорить! - Воспоминания не доставили воительнице ни малейшего удовольствия. Но она и не думала сдаваться. - Какого ледяного демона он тогда бросил свой город? Кто мне объяснит?

- Я, - коротко ответил Мудрец.

- Во-во, давай, а то сил моих нет с ними спорить, - ухмыльнулся в бороду кондотьер.

- В замок он выбрался, чтобы без лишних ушей и глаз, втихаря, как говорится, с бароном этим встретиться. С Фальмом, стало быть...

- Змеиный Язык! - с ненавистью бросил Белый.

- Да хоть хрен кошачий! - Пустельга снова взмахнула рукой. - Да! Кто он такой, кстати?

- А из той сволочи западной, что Сасандру ненавидит, - пояснил Кулак. - Завидуют. Боятся. А отсюда и ненависть. Их много нынче развелось...

- Их всегда много было, - грустно возразил Мудрец. - Только двести-триста лет назад они сидели и вякнуть боялись.

- А попробовали бы! - Женщина зло оскалилась.

- То-то и оно, - согласился Кулак. - Тогда короли отлично понимали - одно неверное слово, и отвечать за него придется перед генералами Сасандры. Западную Гоблану прирезали к Империи? Прирезали. Окраину на сотню миль в Степь подвинули? Подвинули.

- С Табалой союзный договор подписали и к Внутреннему морю вышли... - подхватил Бучило.

Светловолосый студент, услышав это, недовольно сморщился.

"Ишь ты, - подумал Кир. - Может, ему не нравится, что его немытая провинция под крыло Сасандрой взята? Ну, и кем были бы табальцы без Аксамалы? А без южных земель - Каматы, Тьялы и Уннары? Жрали бы не пшеницу, а шерсть свою".

- Эх, не та сейчас Империя, - со вздохом проговорил кондотьер. - Сами видали, небось: полковники в драку не рвутся, боевым духом не горят.

- Не горят? - хмыкнул Черный Шип. - Это хорошо. Это нам на руку.

- Думаешь, дядя, нам сильно хочется тут у вас воевать? - задумчиво проговорил Бучило. - Завтра скажут домой - поеду. И рыдать не стану.

- Обмякла Империя, - не замечая их перепалки, продолжал Кулак. - Так бывает с борцом, ушедшим на покой. Обрастает жиром, оплывает... А там одышка. Глядишь, уже ходит тяжело. И ничего ему не надо, лишь бы кусок мяса на горбушке хлеба да постель мягкая...

- Да баба теплая под боком! - кивнул Клоп, подмигнув Пустельге.

Воительница влепила ему звучный подзатыльник. Сунула под нос кулак:

- Тебя не спросили, сопля зеленая!

- И ничего уже этому воину не надо, - вел дальше седобородый. - Приходи и бери его голыми руками. Так и Сасандра. Честь и слава, конечно, его императорскому величеству. Сумел он жизнь стране сытую да безбедную обеспечить, да врагов, оказалось, проще не оружием прищучить, а таможенной пошлиной и запретом на торговлю.

- Вот и стали мы нежные, - подхватил Мудрец. - Были гранитом, а теперь как глина. Были воинами, стали лавочниками.

- И эта война показала нашу слабость в лучшем виде. - Кондотьер скрипнул зубами. - Той Тельбии, прости уж, Черный Шип, кот наплакал, а Империя, что на шестую часть суши раскинулась, с ней справиться не может. И не справится, помяните мои слова! Провозимся год, два, а то и десяток лет, а потом будем уходить, поджав хвосты, словно побитые коты.

- А то и раньше! - Крестьянский вожак обвел всех хитрым взглядом. - Но вы, главное, мне скажите - пива попьем напоследок. Мы вместе кровь проливали, вроде как побратались.

- Пива, конечно, попьем, - не стал спорить Кулак. - А уйти... Уйти можем и раньше. Если генералы прикажут. А они прикажут. Все к тому ведет, как я погляжу. Эта мразь западная, навроде Фальма, сейчас вовсю развернется. Думаю, не один он тут. Так ведь?

- Кто ж знает? - пожал плечами Мудрец. - Желающих подгадить Сасандре всегда много было. И не только айшасианы этим страдают. Эти ничего не пожалеют - ни денег, ни времени, ни жизней... тельбийцев. А после того, как наши армии прогонят, начнут свои порядки устанавливать. Опомниться, братцы, не успеете, как в кабале окажетесь.

Черный Шип засопел, нахмурился.

- Вы, мужики, вот что... - сурово проговорил вожак повстанцев. - Догоняйте ландграфа и этого второго, который на котолака больше похож...

"На котолака? - подумалось Киру. - Это точно. Молодец, хоть и деревенщина! Верно подметил. Движения у барона мягкие, кошачьи. Да и взгляд, как у ленивого, но смертельно опасного зверя".

- Ловите, мужики, ландграфа, - упрямо повторил Черный Шип. - А мы с пришельцами по-свойски разберемся. Нам захребетники без надобности. Ни свои, ни пришлые. Что сасандриец с меня подать в три шкуры драть будет, что вельсгундец... Мне все едино. Вы ужо не обижайтесь, мужики. В бой, против врага общего, я бы с вами еще раз пошел бы. И не задумался бы... Но именем Триединого прошу - не попадайтесь, если по всей Тельбии заваруха поднимется.

Бучило насупился, дернул пояс, стягивающий хауберк:

- Я что-то не пойму... Ты, никак, пугаешь нас, дядя?

- Рот закрой, - бросил на него строгий взгляд кондотьер. А сам посмотрел в глаза Черному Шипу. - Спасибо на добром слове. И за предупреждение тоже спасибо. Только мы - наемники. Воюем за того, кто нам платит. Воюем честно и за чужие спины не прячемся. Так что обещанья, мол, буду от вас бегать, не дам. И не проси.

- А я и не прошу. Я, понимаешь ты, как тот петух - прокукарекал, а там хоть не рассветай. Мне самому очень не хотелось бы вас убивать...

Упреждая резкое слово Бучилы, Мудрец хлопнул северянина по плечу. Показал здоровенный кулак.

- Ну, ничего не попишешь - жизнь такая... - Черный Шип едва заметно ухмыльнулся в густую бороду. - Может, нам всех ландграфов перебить надо. Пущай один Равальян остается... - задумчиво растягивая слова, размышлял вслух крестьянский вожак. - Только мы сами разберемся. По-свойски, без имперской армии... Ну да ладно! - он махнул рукой. - Заболтались. Проводника я вам дам. Вона хотя бы Рябого. Пойдешь, Рябой, до Медрена?

Следопыт пожал плечами:

- А то?

- Ха! Молодец! - Главарь сверкнул широкими белыми зубами. - Да! Пока не забыл. С вами племяшка моя просилась...

Мудрец скривился, покачал головой:

- А надо ли?

- А она мне не кот, чтоб на цепи держать, - пожал плечами бородач. - Ты нос не вороти - таких разведчиков, как она, поискать еще. Где только выучилась? Если понадобится в Медрен забраться...

- Я не привык поручать опасные дела женщинам, в особенности девочкам, - отрубил Кулак.

- Поговори мне! - воскликнула Пустельга. - Как меня в охранение боевое отправлять!.. - Она подмигнула.

- Ну, ты же своя в доску... - развел кондотьер руками. - Огонь и воду прошли.

- Шветочек тоже... энтого... не промах, - прошамкал Почечуй. - Когда Штудента... энтого... шпашать жвала, ты... энтого помнишь?

- Да уж, - кивнул Мудрец. - Дозор вокруг пальца обвела. Беру свои слова назад. Пригодится девочка.

- На том и порешим! - заржал не хуже жеребца Черный Шип. - Просить, чтоб не обижали, не буду. Кто ее обидит, до вечера не доживет!

Вот и вышло, что в погоню за ландграфом Медренским отправился отряд из девяти наемников, да рябой проводник, да девчонка, умело притворявшаяся безумной, когда надо. А вот кентавра едва уговорили отправиться восвояси. Дезертир дезертиру рознь. Если Антоло, точно так же сбежавшему из полка господина т'Арриго делла Куррадо, достаточно отпустить бороду, надеть на голову подшлемник и пореже попадаться на глаза солдатам из бывшей своей роты, то одиночка-кентавр вызовет подозрения. Обязательно кто-нибудь из окраинцев заградотряда поинтересуется - а кто такой, откуда здесь взялся? Даже на востоке, поблизости от великой Степи, кентавра не так легко встретить около людских поселений, а уж в северной Тельбии... Начнутся расспросы, выяснят, что это Желтый Гром из клана Быстрой Реки, потянут за ниточку и размотают весь клубок. Тут уж и Антоло не отвертеться. А по закону военного времени разговор с дезертирами короток - петлю на шею и сплясать воздушный танец.

Так что кондотьер уговорил Желтого Грома отстать от отряда и искать своих. Сотня кентавров придана пятой пехотной "Непобедимой" армии, значит, можно притвориться вестовым, разузнать у любого из военных, где сейчас его соплеменники. А свои уж, надо думать, не выдадут. Ну, командир, или вождь (или как он там у конелюдей зовется?), выругает для острастки, может, и по шее накостыляет, но выдавать для расправы не станет.

Путь на северо-восток занял трое суток.

По словам Цветочка - девчонка упорно не хотела называть настоящего имени, а пользовалась придуманной Почечуем кличкой, - до Медрена осталось совсем немного. Каких-то пять-шесть миль, а то и меньше...

Свист означал одно - боевое охранение, в котором нынче с утра ехали Пустельга и Мудрец, кого-то встретило.

Антоло, удивляясь самому себе, быстро взвел арбалет и зарядил его. Как все-таки легко въедаются в плоть и кровь воинские привычки! Мог ли он представить, ну, хотя бы этим летом, себя, едущего на коне, с мечом на поясе и с самострелом в руках? Да еще в кольчуге-бирнье и самом настоящем кольчужном койфе! Тоже мне студент, будущий ученый! Но, как говорится, жить захочешь - не так раскорячишься. Табалец понял - попав в круговерть войны, нужно принимать правила игры, следовать наставлениям более опытных товарищей. Только так можно рассчитывать уцелеть и вернуться к учебе, научным изысканиям, мирной жизни. Мертвецы в университете не учатся, а мертвецом стать очень легко, если не пытаться себя защитить.

- Што там жа шволочь? - прошепелявил справа Почечуй.

- Хоть бы свои... - несмело высказал общее мнение Клоп.

Свист повторился. И еще раз.

Заранее оговоренный условный сигнал.

По лицам наемников скользнуло облегчение.

- Свои! - коротко бросил Кулак и пришпорил коня.

Из-за деревьев долетел громкий голос Мудреца - и сам по себе двужильный, и глотка луженая.

- Э-гэ-гэй! Братки! Давайте к нам!

Радость хозяев, казалось, передалась коням. Уставшие животные пошли ходкой рысью. Серый спокойный меринок под Антоло даже тряхнул головой, от чего парень, по прежнему сидевший в седле неуверенно, схватился за переднюю луку.

Из-за поворота дороги показались четверо верховых - Пустельга с Мудрецом, уложившим длинный меч поперек седла, а рядом с ними еще двое: длинноносый чернявый парень с серебряным кольцом в ухе и толстошеий широкоплечий мужик с сединой в окладистой бороде.

- Командир! - заорал парень с кольцом при виде Кулака. - Лопни мои глаза! Уж не чаяли свидеться!

Бородатый басовито гудел:

- Здорово, здорово, братцы! Живые, вишь ты, здоровые...

- Живые, да не все! - резко бросила Пустельга. Дернула щекой - видно, опять стронула подсохшую корку на ране.

- Это точно, - кивнул кондотьер, поравнявшись с бородачом. - Меньше половины, сам видишь, Лопата.

Они обнялись, как старые приятели.

- Ну... - Крепыш похлопал Кулака по спине. - Всякое бывает. Работа, вишь ты, у нас такая. А где Мелкий? Я за ним, пронырой, здорово скучаю...

- Нету больше Мелкого. - Скулы командира закаменели. - Закопали.

- Лопни мои глаза! - воскликнул носатый.

- Вишь ты, как оно бывает, - покачал головой Лопата. - Эх, все там будем! В лагерь сейчас вернемся, помянем.

- А есть чем? - оживился Бучило.

- Для вас найдем.

- Тогда поехали. - Кондотьер подобрал повод вороного коня. И вдруг хитро прищурился. - А ведь вы не нас ждали?

- Лопни мои глаза! - восхитился парень.

А Лопата степенно проговорил:

- Само собой, не вас. Нас, вишь ты, встречать подмогу отправили.

- Ну, надо же! - расхохотался Мудрец. - Таки добился господин полковник подкрепления?

- А то?

- И какого, лопни мои глаза!

- А ну рассказывай, Кольцо! - повернулась к носатому Пустельга. - Какое такое подкрепление?

- А такое! - обрадованно затарахтел парень. - К нашему четвертому полку еще два подтягивают! Вот так, лопни мои глаза!

- Выходит, генерал дель Овилл "Непобедимую" в одном месте собирает? - заметил Мудрец.

- Выходит, что так, - согласился Лопата. - Эх, братцы, вы бы видели, сколько наш делла Куррадо гонцов отослал к генералу! Он, вишь ты, понес ощутимые потери, - продолжал он, явно кого-то передразнивая. - Невыгодное стратегическое положение... Тьфу ты ну ты! Необходима поддержка и подкрепление. - Наемник развернул коня, чмокнул, высылая его в рысь. - Поехали, что ли?

Кольцо, обогнав всех, поспешил к лагерю. Предупредить, чтобы встречали. Остальные всадники потянулись следом. Строй, понятное дело, никто не держал. Подумаешь! Не на параде, и так сгодится.

Антоло отстал совсем немного от кондотьера и едущего с ним стремя в стремя Лопаты. Он прекрасно видел хмурое лицо Кулака, который, по всей видимости, прикидывал, как будет отчитываться перед генералом о проваленном задании, как посмотрит в глаза полковнику... Шила в мешке не утаишь, и наемники рассказали бывшему студенту, по чьей милости затеяли охоту на Медренского, а Пустельга еще и добавила, как здорово, по ее мнению, Кулак срезал жирного господина т'Арриго делла Куррадо. Что ж, за все удовольствия приходится рано или поздно платить. Антоло прекрасно помнил, как пару раз "срезал" противного, но недалекого профессора Носельма, как спорил с ним на лекциях, упиваясь своей смелостью и принципиальностью, и как потом злопамятный Гусь отомстил ему на испытании по астрологии. Если бы не заступничество мэтр Гольбрайна да уважение, испытываемое деканом Тригольмом к любому студенту, чей отец вовремя вносил плату за обучение, мог бы и на повторный курс оставить. Горластый господин делла Куррадо, памятный еще по залитому солнцем двору городской тюрьмы Аксамалы, своего тоже не упустит. Он-то полковник, а кондотьер в лучшем случае может быть приравнен к капитану. Уж отыграется он на строптивом наемнике, как пить дать...

Кулак хмурился и сжимал челюсти, а Лопата, обрадованный встречей с товарищами, чудом вернувшимися с опасного задания, продолжал балаболить:

- Вот генерал и решил подсобить господинчику делла Куррадо Медрен, вишь ты, и в самом деле непростой городок. Он и тракт оседлал, и речку - по Ивице и плоты до Арамеллы гоняют, и купеческие плоскодонки так и шастают туды-сюды, покудова не замерзнет. Да и у самого ландграфа Медренского вес-то среди дворянства тутошнего, вишь ты, не малый. Генерал-то дель Овилл - не дурак. Своего не упустит. Раз решил раздавить ландграфа, раздавит. Помяните мое слово!

Пустельга подвела своего рыжего ближе к мерину, на котором сидел Антоло. Проговорила вполголоса:

- Вот дурень! Свободные уши нашел. Он что, не видит, как командир злится?

- Еще б ему не злиться! - крякнул Клоп. - Какой-то ландграф, а самого Кулака в лапти обул!

- Дурень ты... энтого... бештолковый! - одернул парня Почечуй. - Один невешть што болтает, и другой... энтого... туды же!

Видно, Мудрец, покачивающийся в седле высокого светло-серого коня, сведенного с графской конюшни, тоже подумал, что пора о чем-нибудь другом поговорить, иначе кондотьер взорвется, как бутыль с игристым вином.

- А скажи мне, Лопата! - взглянул он на бородача с высоты своего немалого роста. - Скажи-ка вот что... Полковник делла Куррадо город хорошо обложил? Как следует, чтобы мышь не проскочила?

- Да где там! - отмахнулся наемник. - Ормо попервам аж на стенку лез от злости! Уж ежели я бестолковость пехотную вижу, то ему каково? Полковник, вишь ты, скорее о своей безопасности печется. Вокруг лагеря все путем - и посты, и караулы. А город? Разъезды наши туды-сюды мотаются, это верно. Ну, а пехтура дороги перекрыла. За речкой опять же, следят... А сверх того? Иногда поселян ловят, что в Медрен бегут из деревень...

- Бегут? В осажденный город? - удивленно возвысила голос Пустельга.

- Ага! - обернулся Лопата. - Самому невдомек - дурные они тут, что ли? Где это видано? А они, вишь ты, бегут! Уже набилось народу - на два таких Медрена хватит. А каждому-то можно в руки ежели не гизарму с арбалетом, так дубину и чан с кипятком дать... Уж Ормо говорил полковнику, говорил...

- Погоди, - остановил словоохотливого наемника Мудрец. - Ты мне вот что еще скажи. Не было ли на днях какой заварухи? Не пытались ли вооруженные люди в город прорваться?

- Как же не пытаться? Пытались! - неожиданно радостно воскликнул Лопата.

- И что?

- А ничего! Прорвались! Десяток пехотинцев, вишь ты, мечами посекли, рогатку откинули и к воротам! А там их будто ждал кто! Впустили за милую душу.

- Вот кошкины дети! - Пустельга стукнула себя кулаком по колену. Рыжик шарахнулся, прижимая уши.

- Да уж! Пока десяток Черняги подоспел, они ужо почитай все за стеной были...

- Эх, раньше не могли! - сокрушенно тряхнул головой Кирсьен, бывший гвардеец. Он старался ехать подальше от Антоло - руки-то их пожать друг другу заставили, но ненависть вот так запросто в побратимство не перейдет. Да и перейдет ли когда-нибудь?

- Ну, не поспели, так уж вышло, - развел руками Лопата. - Одного, вишь ты, из самострела завалили, так по ним со стен бить начали. Тут уж не до жиру, быть бы живу. Отступать пришлось.

- А хоть разглядели тех, что прорывались? - поинтересовался Мудрец. - Сюрко там каких цветов, шлемы, флажки, может...

- Да к чему там сюрко?! - вмешался Кольцо. Видно, парень тоже любил поболтать, но не успевал за старшим товарищем и слова вставить, а потому просто дрожал от желания высказаться. - И без сюрка все ясно, как божий день!

- И что ж тебе ясно? - усмехнулась Пустельга.

- А все! - горячо воскликнул носатый. - Да узнали мы его! Из череповской банды. Пнем его кличут. Вернее, раньше кликали...

- Жалко, что не сам Череп! - возмутился Кир.

- А то не жалко! - не стал спорить Лопата. - Само собой жалко. Он, вишь ты, был там. Наши его узнали. Ну, да он котяра матерый - голыми руками не возьмешь. Ушел.

- А он теперь что, Медренскому служит? - поинтересовался Кольцо.

- Ну да! - кивнул Мудрец. - Вроде как в начальниках стражи у него. Сволочь...

А Кулак так ожег болтунов взглядом, что у них языки попримерзали к зубам. Говорить расхотелось, шутить тоже. Коль командир не в духе, подчиненным тоже помалкивать следует.

Полковой лагерь встретил наемников обычным шумом, суетой и вонью отхожих мест. Антоло поразился - вроде бы не так давно полк осаждает город, а выгребные ямы едва ли не доверху загадить успели. Или вырыли не глубоко? С прохладцей работали солдаты... А куда тогда командиры глядели? Студент поверить не мог, чтобы его бывший сержант - Дыкал - настолько охладел к службе.

Воспоминание о солдатах, которые могут его опознать, заставило парня натянуть кольчужный капюшон на самые брови. Отросшая за время странствий курчавая светлая бородка тоже меняла внешность, но все же излишне полагаться на это не стоило.

Антоло сгорбился, стараясь скрыться от взглядов, которыми, как ему казалось, одаривали его все без исключения пехотинцы, встречавшиеся на пути их маленького отряда.

- Где Ормо? - коротко бросил Кулак.

- Да, вишь ты, - почесал затылок Лопата. - Сожрал Коготок чего-то... Теперь брюхом мается.

- И сильно мается?

- О-о... Я тебе прямо скажу, командир, скрутило его не по-детски. Да он вона там под навесом лежит, - Лопата ткнул толстым пальцем в сторону палаток, разбитых чуть в стороне от прочих. - Ты не подумай, командир, он банду не бросил. Хоть мучается, вишь ты, а все-таки...

Он не договорил, махнул рукой.

Кулак молча направил коня к полосатому навесу. Соскочил с коня, бросил повод на руки подбежавшему наемнику, у которого голова была замотана на каматийский манер яркой тряпкой. Остальные спешились у коновязи.

Антоло вертел головой - со всех сторон к ним сбегались вооруженные до зубов усатые и бородатые мужики. Искренние улыбки, восклицания радости, приветствия. Кто-то обхватил Бучилу, заржал, хлопая по спине. Седоватый дядька с дважды сломанным носом легонько стукнул в плечо Почечуя. Чернобородый наемник с розовой "птичкой" шрама над бровью потянул за рукав Мудреца - рассказывай, мол, что да как? - но верзила только отмахнулся.

Кондотьер стремительно нырнул под навес. Пустельга потянула Антоло за рукав:

- Пошли! Нечего маячить...

Под навесом пахло травами. Резкий аромат лекарственных снадобий. Такой же запах стоял в их доме, в Да-Вилье, когда умирал прадед - Антоло-старший.

Полосатая ткань пропускала достаточно света, чтобы разглядеть лежащего на походной кровати широкоплечего воина с правой щекой, изуродованной шрамом, который, вне всякого сомнения, оставила когтистая лапа боевого кота. Что там Лопата говорил? Сожрал что-то? Да уж... Краше в гроб кладут - глубоко запавшие глаза обведены черными кругами, губы синюшные, а кожа лица отдает прямо-таки зеленью весенней листвы.

Так вот ты какой, Ормо Коготок.

- Лежи, не вставай! - кондотьер жестом остановил приподнимающегося на локте помощника. Подошел к лежанке, отстранил ссутулившегося на складном табурете человека в солдатской рубахе. Уселся. - Ну, здравствуй, Ормо.

- Да уж, - страдальчески скривился Коготок. - Чего-чего, а здоровье мне не помешает... - И добавил: - Я рад, что ты вернулся живым, Кулак.

- Я-то вернулся... - тяжело роняя слова, проговорил седобородый. - А вот Мелкий - нет. А еще Легман, Карасик, Брызг, Мигуля, Тычок...

- Война есть война. - Болезнь, изнурившая тело Ормо, не сумела сладить с его твердым духом. - Все мы знаем, на что идем. Вам удалось взять ландграфа?

Кулак покачал головой:

- Нет. Все смерти впустую...

Сгибаясь в три погибели, под навес забрался Мудрец. Выпрямился, упираясь головой в матерчатый потолок, оперся на двуручник. Шумно втянул носом воздух:

- Ого! Чувствуется толковый лекарь! Кто таков?

Солдат, которого кондотьер поднял с табурета, повернулся на звуки голоса Мудреца. Ростом он не намного уступал верзиле-наемнику. Светло-русые волосы, голубые глаза и раздвоенный подбородок. Уроженца Барна легко узнать в любой толпе.

Антоло попытался отвернуться или хотя бы прикрыть лицо ладонью, но округлившиеся глаза барнца ясно сказали - поздно.

Когда-то они учились на одном факультете. Вместе пили пиво и вино, бегали в "Розу Аксамалы", только табальцу больше нравилась рыжая Флана, а его товарищу - золотоволосая Алана. Вместе они загремели в тюрьму после драки с офицерами в борделе, вместе попали в армию. Служили в одном десятке до той самой ночи, когда Антоло освободил от колодок кентавра.

Конечно же, Емсиль - рассудительный и спокойный, мечтающий в совершенстве освоить лекарское дело, никогда не ноющий и не требующий жалости к себе - узнал его. Антоло вздохнул поглубже, как пред прыжком в ледяную воду, и шагнул вперед.

- Ну, здравствуй, Емсиль...

- Здоровее видали, - без всякой приязни отозвался барнец.

- Ты что, не узнал меня? - опешил Антоло. Поймал заинтересованный взгляд Пустельги. Пояснил: - Это свой.

- Да? Уверен? - Глаза воительницы нехорошо сверкнули.

- Свой, свой, - поспешно закивал табалец.

- Тогда поболтайте где-нибудь в сторонке! - Сильные пальцы Пустельги схватили парня чуть повыше локтя. Второй рукой женщина вцепилась в рукав Емсиля, возвышавшегося над ней на целую голову. Протащила их мимо удивленно приподнявшего бровь Ормо и качающего головой Кулака, вытолкнула из-под навеса, но не к толпе обменивающихся новостями наемников, а в противоположную сторону.

Еще раз оценивающе взглянула на солдата. Скрылась.

- Ты чего, Емсиль? - дрожащим от обиды голосом спросил Антоло. - Горбушка обо мне наплел? И ты ему поверил?

- Я? Горбушке? - барнец говорил словно через силу. - Очень нужно... Кто ж ему поверит?

- Тогда почему? Почему ты злишься на меня?

- Я не злюсь. А что мне с тобой, целоваться, что ли?

- Нет, но... Мы все-таки друзья.

- Сбежал, бросил всех. Только о себе думаешь, а я тебя другом называть должен?

Кровь прилила у Антоло к щекам. Хотелось закричать, затопать ногами, схватить Емсиля за грудки и хорошенько тряхнуть. Разве он думает только о себе? Разве не хотел, чтобы отцовский банкир, фра Борайн, выкупил их всех из тюрьмы? Он и дезертировал лишь потому, что по-другому было никак. Иногда обстоятельства оказываются сильнее и начинают управлять нашими поступками. Приходится поддаваться течению жизни, как пловец, попавший на стремнину, не борется попусту и не тратит драгоценные силы, а отдается речным водам, заботясь лишь об одном - удержаться на поверхности. И тогда, возможно, река выбросит измученного, но живого на отмель... Вот только часто со стороны поступки, диктуемые самосохранением, выглядят как предательство и бесхребетность.

- Зря ты так... - хриплым от волнения голосом сказал Антоло. - Если бы я остался, то лег бы под кнут. А так и сам спасся, и кентавра...

- Ну да! - насмешливо произнес Емсиль. - У тебя же теперь новые друзья. Конежопый. Наемники...

- Он не конежопый, - твердо возразил табалец. - Желтый Гром - отважный воин и верный друг. - Его пальцы помимо воли скользнули за пазуху, где на засаленном кожаном шнурке висел простенький амулетик из конского волоса. Вернее, не конского, а волоса из гривы кентавра. Прощаясь, степняк вручил ему мудреную поделку, состоящую из узелков и петель, и сказал: "Я - не шаман. Я - воин. Но кое-что у нас умеют даже малолетки. Носи на груди и когда тебе станет по-настоящему плохо, я почувствую. Тогда жди подмоги, где бы ты ни был..."

- Вот и я про то же... - Несмотря на суровые слова, плечи лекаря поникли, будто это его, а не Антоло обзывали предателем. - Новая судьба - новые друзья.

- Емсиль! - Антоло схватил друга за рукав. - Ну, прости меня! В морду дай, если хочешь!

- Не хочу.

- А ты дай. Полегчает.

- Не буду, - набычился барнец. Вот упрямый!

- Ладно, не хочешь - не надо. Только выслушай!

- Ну?

- Не мог я тогда вернуться. Стояли бы вместе в карауле, вместе бы сбежали... А так что я мог? Стал бы вас разыскивать, попался бы... Я и сейчас головой рискую. Узнает кто, стуканет сержанту - петля... А ты говоришь...

Полог за спиной Емсиля дрогнул, качнулся, и оттуда выбрался Мудрец. Блаженно прищурился на осеннее солнышко. Бесцеремонно хлопнул по плечу обернувшегося барнца:

- Молодец, парень! Я посмотрел твои снадобья - шишки ольхи, спорыш, окопник. Очень хорошо! Черника сушеная - где взял только? А угли ему давал, так вообще молодец!

- Да что там... - замялся Емсиль.

- Не скромничай. Я бы лучше не полечил бы. Короче говоря, ты Коготка почти из Преисподней вытащил. Где учился?

Мудрец замолчал, переводя взгляд с Антоло на Емсиля и обратно, и вдруг расхохотался, хлопнув себя по лбу.

- Вот я дурень старый! Не догадался сразу. Ты тоже студент?

- Ну да, - кивнул табалец.

Из-под навеса выглянули Пустельга и Почечуй. Надо думать, их привлек звук удара, от которого затрепетало полотно палаток.

- Еще... энтого... штудент? - удивился коморник.

- Толковый парнишка! - пояснил верзила, радуясь, словно Емсиль был его учеником. Причем лучшим и любимым. - Слушай, парень! Хочешь к нам? Что ты в солдатах забыл? Соглашайся - что-нибудь придумаем, уговорим капитана твоего.

- Что я в наемниках забыл? - глянул исподлобья барнец.

- А чем мы для тебя плохи? - ощерилась Пустельга.

- Ну... - замялся парень. Сделал неопределенный жест рукой.

- Что, рылом не вышли? - воительница не собиралась так просто отступать.

- Ты, шынок... энтого... не думай, мы не хужее прочих, - вмешался Почечуй.

- Да при чем тут рыло? - вздохнул Емсиль. - Я лечить людей хочу, а не убивать.

- Еще один! - Пустельга подняла глаза к небу, по которому стайкой бежали похожие на зайцев облака.

- И у нас лечить можно, - веско проговорил Мудрец. - А убивать? Ты ж, вроде бы, в армии? Неужто думаешь в обозе отсидеться?

- Я в армии, - стоял на своем Емсиль. - Но я - лекарь. Я лечу людей, которых калечат другие... И не уговаривайте. Ни за что.

Мудрец улыбнулся:

- Упрямый. Настоящий барнец. Молодец. Ты и вправду хороший лекарь.

- А у наш вше едино... энтого... лучшее. Как жнаешь, шынок! - махнул рукой Почечуй. - Не прогадай... энтого... Жалованье не шравнить!

- Вот жмот старый, - толкнула коморника локтем Пустельга. - У парня, понимаешь ты, убеждения, а ты все на серебро меряешь! - Она вдруг хитро подмигнула. - А ну, дед, скажи-ка: "Семь суток сорока старалась, спешила, себе сапоги сыромятные сшила".

Челюсть беззубого Почечуя медленно отвисла:

- Ты... энтого... глумишься, али как?

- Или как! - рассмеялась женщина. Да так заразительно, что никто рядом не смог удержаться от хохота. Даже сам Почечуй.

- А хотите, я вам Вензольо пришлю? - переведя дух, спросил вдруг Емсиль.

- Еще один студент, что ли? -заинтересовался Мудрец.

- Ну да! - кивнул Антоло. - Из наших, из школяров.

- Он давно в наемники попасть мечтает, - пояснил барнец. - Только и рассуждает, как здорово да какие удальцы... Да и еще... Может, тогда с Горбушкой водиться перестанет... - тихо добавил Емсиль. Последние его слова прозвучали доверительно, словно и не было между старыми друзьями никакой размолвки, и по-детски трогательно.

- А он все еще... - табалец не договорил. Что болтать, когда и так понятно? Каматиец Вензольо и раньше сторонился их с Емсилем, все больше торчал рядом с бывшими побирушками - Ламоном по кличке Горбушка и его верными сподвижниками, Чернухой и Мякишем.

- Да, - понял его без слов барнец. - Не разлей вода. Он сильно изменился. Очень сильно. Да и ты, Ант, изменился...

- Жизнь такая, брат Емсиль, - будто оправдываясь произнес табалец. - Меняет нас, не спросясь. Ну и пусть меняет... Главное, чтобы...

- Чтобы бригантин под мышками не жал, - подначила Пустельга, настроенная сегодня на веселый лад.

- Да нет, братцы, - вмешался Мудрец. - Главное, чтобы как ты не менялся, а стержень у тебя внутри оставался. Как у меча. В середине - твердая сталь, а с боков накладки из мягкой. Мягкая стирается, а твердая - клинок держит. Пускай та хоть вся сотрется, а пока сердцевина цела, и меч есть. А сломаешь ее в бою или по дурости - нет меча. Осколки только в переплавку годятся. Так вот и человек...

- Шильно шкажал, - тряхнул бородой Почечуй. - И... энтого... верно. Токмо энти ребята ш шердцевиной... энтого. Беж ижьяна. Я-то штарый, вижу.

Мудрец кивнул, и даже Пустельга не стала высмеивать рассуждения коморника.

Емсиль махнул рукой. Сказал:

- Ну, я пойду. Ты не бойся, я никому не скажу, что тебя видел. Даже Вензольо.

Его слова вначале неприятно резанули Антоло, но он успокоил себя - раз барнец обещает молчать, значит, не все равно ему - схватят товарища или нет.

- Ты подумай, парень, подумай, - бросил Мудрец вслед уходящему лекарю. - И приходи, если надумаешь. И Вензольо своего приводи. Поглядим - что за человек.

Спина Емсиля мелькнула последний раз между палатками и скрылась.

Антоло ощутил, как к горлу подступает комок. Прошлое, как обычно, напомнило о себе неожиданно. И оставило горький осадок.

ГЛАВА 3

На исходе месяца Кота над Великим озером начинают дуть северные ветры. Они зарождаются над ледяными равнинами севера, где восемь месяцев в году свистит поземка, где бродят мамонты и белые медведи, где летнее солнце, отражаясь от снежного покрова, выедает глаза, где зимой полыхают в небе полотнища зарниц, где способны выжить только великаны.

Среди ученых Аксамалианского университета бытовало мнение, что зима в Сасандру приходит вместе с северными ветрами. Так это было на самом деле, или профессора заблуждались, путая следствие и причину, Мастер не знал. Зато знал, что за те сорок-пятьдесят дней, которые пройдут до первого заморозка, очень много купеческих и рыбацких судов не вернутся в порт, исчезнут, сгинут на озерных просторах. И никто не узнает, какой именно конец нашли смельчаки: разбились о скалы неподалеку от обрывистого южного берега или сели на внезапно возникшую мель вблизи пологого северного. И неизвестно еще, чья участь страшнее. Смерть на камнях быстра, словно падающий с неба сокол, но засевшее килем судно грязно-серый песок начинает засасывать с неотвратимостью пестрой водяной змеи-удава из болот южной Тельбии, называемой еще краем Тысячи озер. Даже если берег недалеко, спастись удается не каждому - плывун с успехом проглотит и человека, и ялик, и остатки такелажа.

А сколько плоскодонок гибнут от внезапно налетевшего шквала? А разламываются на мертвой зыби? И это еще несчастья, постижимые слабым человеческим разумом, имеющие объяснение. А сколько загадок срывает в себе Великое озеро, казалось бы, изученное вдоль и поперек? То прибьет к берегу мачту, перекушенную пополам гигантской, судя по следам зубов, пастью, то перепуганные до дрожи в коленях, до седых волос моряки расскажут о фонтанах воды и пара, взлетающих над водной гладью на два десятка локтей, то волны выбросят на берег неведомое чудище - попробуй разбери: зверь это, гад или рыба?

Что же тогда говорить о широком Ласковом море, разделяющем Сасандру и Айшасу, или об океане Бурь, западного берега которого вообще ни один моряк не достигал? Хотя пытались многие. Да есть ли он, этот пресловутый западный берег?

Об этом лучший сыщик аксамалиансокго тайного сыска, оставшийся ныне без работы, размышлял, глядя на возникшую далеко впереди темную полоску побережья. Команда судна и владелец его, он же капитан, приободрились, забегали веселее. Матросы натянули шкоты, переводя судно из бейдевинда в галфвинд. Блоки заскрипели, когг вздрогнул, как норовистая лошадь, и прибавил ходу. Вскоре стали различимы взметнувшиеся к небу обелиски маяков, обозначающих вход в бухту, крошечные домики, разбросанные по пологому склону холма, фортификационные укрепления прикрывающей Фарал крепостицы.

Еще немного и он сойдет на берег, чтобы продолжить погоню.

Все чаще в последние дни Мастер задавал себе вопрос - может ли человек, посвятивший всего себя мести, считаться вменяемым? И все чаще затруднялся с ответом. Еще пару месяцев назад он однозначно бы ответил - нет. Что такое его личная месть по сравнению с долгом, с верностью Отечеству, с присягой императору, в конце концов? Но теперь...

Император умер, не оставив наследника. Точнее, может быть, он его и оставил, но даже если хранилось во дворце или Колонном Храме Триединого, где имел обыкновение заседать Верховный Совет жрецов, выправленное честь по чести завещание, то оно сгорело в колдовском пламени, которое высвободили мятежные чародеи. Воистину, и крыса, загнанная в угол, на кота бросается, а чем колдуны лучше крыс?

Так что единой власти в Сасандре больше нет. Даже столица разбилась на десяток углов или, как говорят ремесленники, концов, в каждом из которых правит свой выборный совет, устанавливают свои законы. И власть эта обычно простирается на одну-две улицы в лучшем случае. Исключение составляют лишь университетские школяры, сплотившиеся вокруг освобожденного ими же из тюрьмы мыслителя и революционера фра Дольбрайна.

Вспомнив о Дольбрайне, Мастер с трудом подавил приступ веселья. Высоко же вознесся Берельм по кличке Ловкач, мошенник и аферист, изумительно подделывающий подписи на векселях и банковских расписках, умеющий провернуть сложную многоходовую сделку, все участники которой (ну, кроме него самого, само собой) останутся в дураках. Никто, кроме Мастера, лучшего сыщика Аксамалы, не знал, что Берельм и Дольбрайн - одно и то же лицо. Он ведь сам уговорил Ловкача, нажимая на нужные болевые точки души, изобразить на время прославленного философа, которого и в живых-то уже нет, скорее всего. Контрразведчик рассчитывал таким образом выявить подпольные общества вольнодумцев, сумевшие до сих пор скрываться от властей. И выявил бы, но судьба распорядилась иначе. Отвлекла, закрутила, едва не убила... А Берельм так вошел в роль, что не только проповедовал учение Дольбрайна перед студентами и горожанами, но и умудрился наладить что-то вроде справедливой устойчивой власти на территории университета и прилегающих улицах. Сам Мастер его речей не слышал, но очевидцы хвалили.

Ну и пусть!

Сыщик облокотился о релинг, сплюнул в зеленовато-серую, мутную воду. Он предоставит гражданам Аксамалы самим разбираться со своими трудностями. Кто наворотил, тому и разгребать. Если Берельм Ловкач не допустит полного хаоса, возьмет власть в городе в свои руки, то этим он искупит не только прошлые, но и будущие преступления. В конце концов, что он такого страшного натворил? Облегчил карманы десятка-другого толстосумов? Во всяком случае, он не злоумышлял против Сасандры и не торговал родиной оптом и в розницу, как некоторые большие начальники... Глава тайного сыска, например...

Побегавший мимо помощник капитана участливо тронул Мастера за рукав:

- Вам нехорошо, фра Иллам? - Этим именем сыщик назвался, покупая проезд до Фарала. Что правда, то правда, в пути его часто мутило - северный ветер, будь он неладен, дул то в правый борт, то в правую же скулу, вызывая сильную бортовую качку. А Мастер не то, чтобы был сухопутной крысой, но к путешествиям по водной глади не привык. - Могу я чем-то помочь?

Сыщик улыбнулся, покачал головой:

- Нет, спасибо... Я просто задумался. Все хорошо.

Помощник облегченно вздохнул. Швартовка вот-вот начнется, тут глаз да глаз нужен. Поэтому его не очень-то тянуло возиться со странным попутчиком, заявившимся на "Утреннюю зорьку" неожиданно, перед самым отплытием и отвалившим круглую сумму капитану за место в трюме. Нет, последние несколько дней очень многие хотели удрать из Аксамалы, но никто из беженцев не рвался на север. Осень вступает в силу, зима на носу - кто в здравом уме и трезвой памяти помчится в Гоблану? Или, скажем, в Барн? Вот Камата, Вельза, Тьяла, Уннара - это пожалуйста, это сколько угодно. Вот и тянулись целые обозы беженцев через южные ворота столицы. Стоимость места в карруке взлетела до запредельных высот. До Кортаны, столицы Вельзы, золотой солид, а до Галлианы, торового города на границе Каматы - три солида. Бешеные деньги!

- Ну, и слава Триединому! - ответно улыбнулся помощник и побежал дальше по палубе. Надо думать, по своим делам.

Мастер проводил взглядом его коренастую фигурку, шагающую "враскоряку", как и подобает старому морскому коту. Задумчиво оценил расстояние до берега. Порт стремительно приближался. Уже были различимы суетящиеся на причале маленькие человечки, составленные одна на другую бочки, какие-то тюки, здание таможенной службы со штандартом вице-короля Гобланы.

Городок небольшой. Остается надеяться, что след дель Гуэллы отыщется легко. В Аксамале он сумел оторваться на пять дней. Если и здесь выиграет хотя бы столько же, о погоне можно будет забыть. Десять суток пути на перекладных лошадях... Можно уйти в Дорландию, а можно нырнуть в северную Тельбию и попытаться раствориться в неразберихе войны. Можно сдвоить след, пересечь полноводную Гралиану и двинуться через Арун куда подальше на восток, а можно... Да много чего можно, если задуматься.

Т'Исельн дель Гуэлла не зря пятнадцать лет возглавлял контрразведку Аксамалы. Он научился и разыскивать преступников, и скрываться от преследователей, и выявлять шпионов, торгующих родиной, и как самому продаться подороже Айшасе. На словах ратуя за сильную и богатую Империю, он исподволь расшатывал ее устои, как личинка хруща грызет сердцевину дуба, обращая ее в труху. А потом дунет ветер, и готово - рухнул лесной великан. Дель Гуэлла, известный разведывательной сети Айшасы как Министр, прикармливал с ладони всяческих вольнолюбцев. Конечно, устраивал показательные облавы с арестами и последующими судами и ссылками, но почему-то попадались лишь те заговорщики, которые видели будущее Сасандры несколько по-иному, чем господин т'Исельн. Он продавал айшасианам государственные секреты и, напротив, распространял ложные сведения среди генералитета и жречества Сасандры. Хитрил, юлил и изворачивался. Ему удалось поводить за нос даже Мастера, лучшего сыщика Аксамалы, своего непосредственного подчиненного.

Но и на старуху бывает проруха. Мастер потянул за кончик ниточки, услужливо подброшенный ему случаем - табачник Корзьело и записка в полой рукояти плети-шестихвостки, а потом вышел и на дель Гуэллу.

Вот тут-то их недюжинные разумы схлестнулись по-настоящему, всерьез.

Кто победил? Кто проиграл?

Трудно ответить однозначно.

Попытка господина т'Исельна усадить на престол Империи своего ставленника с треском провалилась. Мастер сработал на упреждение. В результате гвардия и народ поднялись, взялись за оружие, и в ночь Огня и Стали уничтожили большинство мятежников-чародеев, задумавших с подачи дель Гуэллы государственный переворот. "Под раздачу" также попали кружки вольнодумцев, несколько семей айшасианских купцов, два-три квартала местных ростовщиков и банкиров. Погиб герцог Мельтрейн делла Пьетро из Уннары, претендовавший на императорскую корону после смерти троюродного дядюшки. А вот глава тайного сыска сбежал!

Похоже, в ту ночь Мастер недооценил противника и теперь ругал себя за это последними словами. Драгоценные часы и дни, которые можно было бы отдать на благо родины, пришлось потратить на поиски удравшего предателя. Вспоминать старых осведомителей, давно вышедших или выведенных из игры, болтать с нищими из припортовых трущоб, раздавать небогатый запас скудо, откладываемый на старость.

Но он не был бы лучшим сыщиком Аксамалы, если бы не справился. Нельзя не признать, если бы не помощь, оказанная Мастеру фра Форгейльмом по кличке Смурый, сыщиком уголовного сыска, потерявшим из-за беспорядков любимую службу, дель Гуэлла сумел бы скрыться. Осведомители из мелких мошенников, карманников и одного временно завязавшего домушника навели на след шпиона. Господин т'Исельн погрузился на купеческий когг под названием "Пламя заката". "Знаете, почтеннейший, такая посудина с полосатым гротом и раскрашенным алой краской ахтердеком? Ну, хозяин его, фра Дуллио, в прошлом году отмечал рождение наследника? Так полпорта в лежку лежали... Не знаете? Жаль, жаль..."

Совсем немного времени понадобилось, чтобы через таможенников выяснить - "Пламя заката" ушел на западное побережье озера, в Фарал. Вез он табак и вино... Впрочем, это не столь важно. Главное, что он вез дель Гуэллу.

Мастер бросился в погоню, оплатив свой проезд на "Утренней зорьке".

Судно выглядело легким и стройным, более ходким, чем "Пламя заката". Сыщик рассчитывал наверстать упущенное время. Но оказалось, что когг, на котором он отправился в Гоблану, снаружи красивее и исправнее, чем внутри. Через сутки после выхода из аксамалианского порта началась течь в трюме. На следующий день лопнули ванты на фок-мачте. К счастью не все, а лишь два троса из восьми. Пока их перевязывали бензелем, клетневали, Мастер понял - его надежда догнать дель Гуэллу медленно, мучительно агонизирует.

Он часами шагал вдоль фальшборта на ахтердеке, поглядывал на вздувшиеся под напором ветра паруса и жалел, что ничего сделать не в силах. Нет, право же, ускорить судно или послать попутный ветер может один только Триединый, но он далеко и ему нет дела до человеческих желаний и страстей.

И вот, наконец, Фарал.

- Эй, на берегу, прими швартовочный! - помощник капитана размахнулся и метнул на причал свитый из линя "клубочек".

Сидящий на почернелых от времени и непогоды бревнах оборванец вскочил, поймал швартовочный конец, лицо его осветилось улыбкой. Неписаная традиция поднесла ему сегодня подарок - полскудо от владельца причаливающего судна. Быстро перебирая руками гобл потянул линь, тянущийся за "клубочком", и выволок на пристань толстый швартов - пеньковый канат толщиной в руку взрослого мужчины. Набросил несколько витков на играющее роль кнехта бревно.

Мастер нырнул в трюм, где оставался мешок с нехитрыми пожитками. В этот миг толчок и содрогание корпуса когга ознаменовали удачную швартовку. По дощатому настилу затопали пятки матросов. Хрипло выругался капитан. С чего бы это?

Выбравшись на палубу, сыщик с удивлением обнаружил, что на пирсе выстроился десяток солдат с алебардами, в начищенных нагрудниках и бацинетах. Стоящий перед ними офицер таможни - судя по серебряному банту, лейтенант - ожесточенно перекрикивался с владельцем "Утренней зорьки". Купец брызгал слюной, упираясь ладонями в релинг. Казалось, еще чуть-чуть и прочный ясеневый брус треснет под его напором. Таможенник вцепился левой рукой в рукоять меча, размахивая сжатой в кулак правой. Прислушавшись, Мастер уловил суть спора. Теперь плата за швартовку в портах Гобланы возросла вдвое для судов, следующих из Аксамалы, таможенная пошлина возросла почти в четыре раза. А если господин капитан не согласен, то может разворачивать корабль и убираться восвояси. Кстати, ветер большую часть пути будет попутный.

- Кровопийцы! - рычал капитан. - По какому праву?

- Постановление министра торговли суверенной Гобланы при его величестве короле т'Арване ди Ольдурихе, - наверное, в десятый уже раз повторял лейтенант. Его по-юношески свежее лицо побагровело от ярости. Над перекошенной губой выделялась тонкая полоска щегольских усиков, завитых, кстати, по последней столичной моде.

- Какой такой король? - недоумевал капитан. - С каких это пор?

- С тех пор, как Гоблана объявила независимость! - отчеканил офицер. И прибавил, зло блеснув глазами: - Довольно уж Аксамале из провинций все соки выжимать! Хотим честной торговли, на равных!

"Почему же, если на равных, обязательно надо пошлины поднимать? - подумал Мастер, приближаясь к спорщикам. - Поток товаров с юга иссякнет, кому ваша независимость нужна будет? Ваш же народ вас и проклянет".

- Ничего не понимаю! - схватился за голову капитан.

- С получением известия о смерти императора, чье бездарное правление всем уже надоело, - с насмешкой ответил таможенник, - Гоблана объявила независимость. мы готовы дружить и сотрудничать со всеми провинциями бывшей империи, но строить отношения будем исключительно на взаимовыгодных условиях. Хватит нас обирать в угоду южанам и окраинцам!

"Обирать?! - Мастер невольно улыбнулся. - Да что с вас взять, кроме леса и железной руды не самого лучшего качества? Что вы запоете уже к весне без вельзийской пшеницы? А случись война? Гоблана ведь на западе выходит к самим горам Тумана. Что, если дроу возьмутся за старое? Без полков имперской пехоты да без наемников, на которых у вашего свежеиспеченного короля попросту не хватит денег, вы не выдержите войны с остроухими... Сколько погибнет ни в чем не повинных, мирных людей, которым просто заморочили голову мнимой свободой и независимостью?"

- Но откуда вы узнали о смерти императора? - уже не проговорил, а простонал капитан.

- Голубиная почта, фра Эннеско, - сыщик виновато пожал плечами. - Ничего не поделаешь. Слухами земля полнится. Неужто вы думаете, что события в столице до сих пор являются тайной для жителей Империи?

Лейтенант глянул на него уважительно, но счел нужным заметить:

- Гоблана больше не является частью Империи. Наше королевство суверенное и независимое! - Он притопнул ногой, расправил плечи - дескать, попробуй возрази.

- Во имя Триединого... - Капитан сжал ладонями виски. Затравленно огляделся по сторонам.

Мастер усмехнулся. Перепрыгнул через фальшборт. Заявил выпучившему глаза офицеру:

- Почем с гражданских лиц берем за въезд?

Таможенник сипло втянул воздух. Выдохнул:

- Пять скудо... - И запоздало воскликнул: - Кто такой? По какому праву?

Сыщик жестом остановил стражника, покрепче перехватившего алебарду:

- Репатриантов принимаете?

- Э-э-э... Не понял?

- Чего тут не понять? Я - фра Иллам из Брилла. Пятнадцать лет назад уехал в Аксамалу на заработки. Где только ни работал... Торговал нитками для вышивания, потом табаком. Теперь решил вернуться на родину.

- А! Ну, тогда... - промямлил офицер. - Как репатрианту...

- Я понял! Три скудо вполне достаточно! - Мастер подбросил на ладони кошель. Ловким движением выудил оговоренное число монет. - Господин лейтенант...

С ошалевшим выражением на юном лице таможенник принял деньги.

- Еще вопрос, господин лейтенант.

- Да?

- Ближайшая гостиница с хорошей кухней и, желательно, недорогая. Не подскажете ли?

- За углом... - ответил гобл. - "Морская щука". Там вывеска, фра...

- Фра Иллам, - изящно и без подобострастия поклонился Мастер. - Если после службы заглянете в "Морскую щуку", господин лейтенант, с меня стаканчик. А то и два.

Он подмигнул оторопевшему офицеру, еще раз поклонился и пошел вдоль причала, беззаботно насвистывая. За его спиной с горестным стоном сдался капитан "Утренней зорьки". Видно, поступок сыщика окончательно добил его. Ну, не мог коренной аксамалианец, свято верящий в величие родного города, просто так смириться с независимостью Гобланы. Или какой другой провинции. Впрочем, купцы - народ неприхотливый и быстро приспосабливаются к новым обстоятельствам и правилам игры. Чего не сделаешь ради прибыли?

Вот фра Эннеско и махнул рукой на подрывающие устои его мировоззрения слова гобла. Сдавленным голосом пригласил лейтенанта в капитанскую каюту перекусить чем Триединый послал. Офицер не возражал. Сделал знак подчиненным начинать досмотр и отправился вслед за купцом.

Мастер шагал слегка раскорячив ноги - сказывался переход по воде и сильная качка. На ходу столкнул с бревен пирса в грязную, вспененную воду свежую, желтовато-белесую щепку. Поправил лямку мешка на плече. Он уже давно приметил крутобокий, с виду неповоротливый когг с красным, местами облупившимся ахтердеком. Свернутые паруса не позволяли оценить степень их полосатости, но что-то подсказывало - вот оно, "Пламя заката".

- Отличная посудина, - обратился сыщик к скучающему у трапа матросу. - Сколько узлов делает?

- Проходи, проходи... - вяло отмахнулся аксамалианец. - Здесь не подают.

"Я что, на нищего похож? - удивился Мастер. - Обижаешь, родной..."

- Мне с фра Дуллио поговорить, - сказал он, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение лица матроса. От презрения к удивлению. - Ну, что вылупился? Мы с ним старые знакомые. Еще в прошлом году гуляли вместе, когда у него сын родился. Да ты, пожалуй, не помнишь... Давно на него работаешь?

- Да у меня! Да я! - задохнулся от возмущения парень. Он, похоже, и вправду недавно выбрался за пределы аксамалианского порта и ужасно этого стеснялся. Ведь так хочется выглядеть матерым и опытным, а тут каждый оборванец будет тыкать в нос его молодостью. - Я, если хочешь знать... Я у фра Дуллио...

- Верю, верю! - Сыщик поднял руки, шутливо сдаваясь под напором неопровержимых доводов. - Честно говоря, я и не думал свидеться с другом. А как "Пламя заката" увидел, понял: не зайду поболтать за стаканчиком - никогда себе не прощу. Так зовешь хозяина или нет, а, парень?

Матрос развел руками. С готовностью объяснил:

- Так фра Дуллио в "Морской щуке". Это...

- Знаю, знаю. За углом. Так ведь?

- Точно!

- Оно и к лучшему! - Мастер подмигнул пареньку. - Там и вино, должно быть, продают. Хорошее вино в "Морской щуке"?

- Не знаю... Ну да... Неплохое... Красное...

- Вот и чудесно! Спасибо, земляк! Сменишься с вахты, заходи, я и тебе стаканчик закажу. - Сыщик развернулся, но вдруг остановился, хлопнул себя по лбу. - Да, парень! Не брал ли фра Дуллио попутчика? Он моего роста. Лет сорок-сорок пять, внешность самая благородная - вылитый герцог. Я ему десять солидов в кости проиграл, заодно и отдал бы...

- Был, был... - радостно закивал матрос. - Господин...

- Кто там, Фабьо? - донесся с фордека громкий, прокуренный голос. - С кем болтаешь? Вот я тебе...

Над фальшбортом возникла багровая морда, обрамленная черной, торчащей во все стороны бородой.

- Это к фра Дуллио! - зачастил парень. - Знакомый. Из Аксамалы...

- Знаю я таких знакомых! - Вслед за головой появились широченные плечи, обтянутые парусиновой рубахой, туловище, размеры которого внушали не только почтение, но и в известной мере страх - Мастер прикинул на глазок, что обхватить незнакомца он, пожалуй, не смог бы. - Кто такой? - Пальцы, густо поросшие волосами, сжались в кулаки.

- Да вот, уважаемый, хозяину твоему хотел старый должок отдать... - ответил сыщик, задирая голову.

- Нет его! Что еще надо? - рыкнул здоровяк. Если он чем-то уступал великану Тер-Ахару, спасшему некогда жизнь Мастера, то лишь ростом. И то не очень. Может, полторы головы... Во всяком случае драться с ним в рукопашную - чистейшей воды самоубийство. Единственный шанс на победу - мощный арбалет и верный глаз. Чтоб сразу насмерть, иначе из последних сил дотянется и сплющит.

- Да я уже знаю, что нет, - отвечал сыщик. - А на нет, как говорится, и суда нет. Что ж, в другой раз загляну... - Он развел руками, изображая разочарование. - Пойду я пожалуй... Ах да! Фра Дуллио все так же носит кожаную жилетку? Ну, по каматийской моде, с заклепками...

- Чего? - опешил бородач.

- Ну, такую... - показал Мастер. - Здесь присобрано, а тут - хлястик. Один портной на Прорезной чудо как...

- Да что вы! - махнул рукой матросик, который стоял внизу. - Отродясь у него такой не было!

- Как не было? Я же помню! А еще колпак. Красный. Вот тут фестон по краю...

- Не было! Это вы перепутали! Фуфайка вязаная. Цвету зеленого...

- Значит, это не тот фра Дуллио... - сокрушенно пробормотал Мастер. - Это ж надо! Обознался...

- Ты что-то сильно хитровыкрученный! - хрипло громыхнул сверху силач. - Брешет и не краснеет! Вот я тебя сейчас!

Он скрылся из виду. Послышался тяжелый топот сапог по палубе.

- Не трудись, уважаемый! - насмешливо крикнул Мастер. - Я уже ухожу...

Он подмигнул оторопевшему Фабьо и в два шага достиг края бревенчатого настила. Спрыгнул и нырнул в узкий проход между составленных друг на друга пузатых бочек и потрескавшейся саманной стенкой амбара.

Сзади раздался звонкий всплеск оплеухи, а затем обиженный крик матроса.

Ухмыляясь в усы, сыщик миновал припортовый квартал. Погони не было.

Фарал встречал путешественника сонной тишиной. Иного трудно ожидать от меленького провинциального городка. Хотя для Гобланы - крупный порт. И жителей немало. Тысячи полторы-две.

Долг службы не позволял контрразведчику надолго оставлять столицу Сасандры, поэтому он не выбирался из Аксамалы дольше, чем на десять дней. И то, когда в последний раз преследовал шпиона, а после доставлял его обратно, для допроса, смотреть по сторонам было некогда. Он помнил чистенькие беленые домики маленьких городков Вельзы, свечи тополей вдоль дорог, абрикосовые и яблоневые сады, сытых котов, греющих животы под лучами весеннего солнца.

Здесь все по-другому. Осенний пасмурный день. Один из тех, что еще радуют глаз красками недавнего лета, да и кутаться желания пока не возникает - ветерок теплый, хоть в глубоких тенях таится напоминание о грядущей зиме. Стены домов - в потеках и трещинах - производят впечатление неопрятности. Кое-где вьется плющ, но цветников в палисадниках не сыщешь днем с огнем. То ли не приживаются, то ли местным жителям просто не до того. Одежда редких прохожих не блещет изысканным покроем - меховые безрукавки, бесформенные шапки, широкие штаны и боты на шнуровке. У женщин суконные юбки и те же безрукавки, на головах - вышитые платки.

Независимость объявили? Свободы возжелали?

Ну-ну...

Год-другой, может, и выдержат без помощи Аксамалы. Гоблана ведь одна из самых бедных провинций. Лес, посконь, воск, железная руда, пушнина - белки, куницы, лесные коты. Пахотных земель мало, да и погода местных хлебопашцев не балует - то всходы замерзнут, то дожди во время жатвы польют - пшеница с рожью сгниют на корню.

Хотя, все в руке Триединого. Поживем, увидим. Вдруг удастся сохранить независимость?

А вот и гостиница. Вырезанная из широкой доски и раскрашенная яркими красками полосатая щука оскалила зубастую пасть. Захочешь - не пройдешь мимо.

Мастер и не собирался проходить. Напротив, он толкнул дверь, в один миг окунувшись в облако кухонных ароматов. А ведь недурно пахнет, три тысячи огненных демонов! Жареная баранина с тмином. Яблочный пирог. Какая-то рыба с острой приправой - черный и красный перец, кориандр, базилик, мускатный орех, еще что-то неуловимо знакомое... Сыщик постоял, давая глазам привыкнуть к слабому освещению масляных каганцов.

- Господин приезжий? Господин желает перекусить? А может быть, комнату на ночь?

Перед ним застыл хозяин гостиницы - вряд ли столь почтенного возраста человек мог быть наемным работником. Седенькие волосы призрачным ореолом взметнулись вокруг розовой блестящей лысины, лицо сморщенное, как печеное яблоко, но глаза цепкие, внимательные.

- Может быть, - кивнул Мастер. - Может быть... Но не сейчас. Позже. Скажите мне, почтеннейший фра...

- Фра Таббас, с вашего позволения.

- Почтеннейший фра Таббас, скажите мне, пожалуйста, не остановился ли в вашей гостинице известный капитан из Аксамалы, владелец когга "Пламя заката", фра Дуллио?

Взгляд хозяина метнулся вправо-влево... Какие тут все пуганные! Их что, независимость уже довела?

Сидящий за столом у окна толстяк отложил ложку, поднялся:

- А что у вас за дело к фра Дуллио?

"Вот ты какой... - подумал Мастер. - Интересно, ты завербованный дель Гуэллой или ни сном, ни духом о его предательстве? Впрочем, откуда простому купцу знать в лицо главу аксамалианского тайного сыска? Его не каждый заседатель магистрата или Совета жрецов в лицо знает".

- Я из Аксамалы. Проездом... - начал сыщик излагать, придумывая на ходу повод, который позволил бы ему увлечь Дуллио прочь от любопытных глаз, поболтать о том, о сем.

- Что? - Щеки толстяка побелели, лоснящиеся от жаркого губы запрыгали. - Что случилось? Что с мальчиком?

"С каким еще мальчиком? Ах да! У тебя же в прошлом году сын родился. Поздний ребенок. Наследник. Наверняка, любимчик. Неужели болеет сын?"

- Господин! Почему вы молчите? - Купец умоляюще сцепил пальцы перед грудью. - Пожалуйста! Прошу вас сказать всю правду...

Мастеру вдруг стало жалко этого обрюзгшего мужчину, уверенно заканчивающего пятый десяток. Может быть, он и ухватистый купец, и готов продать душу Искусителю за лишний скудо, но только свою. За жизнь и здоровье сына он будет биться против сотни ледяных демонов, уйдет в плаванье на дальний север, где девять месяцев в году океан затянут льдом, не побоится и дальнего юга, где морская вода, как утверждают немногие смельчаки, попытавшие счастья за Айшасой, кипит прямо за бортом судна.

- Успокойтесь, фра Дуллио, - сыщик старался говорить ровно и убедительно. - Вашей семье ничего не угрожает. Но нам нужно поговорить наедине. Это скорее связано с вашим занятием. Я имею в виду торговлю.

- Наедине? - Владелец "Пламени заката" непонимающе вытаращил глаза.

- Ну да. Зачем же выносить сор на улицу? Не так ли?

Дуллио вытер жирные губы рукавом. Кивнул:

- Пойдемте, фра...

- Фра Иллам.

- Пойдемте наверх, фра Иллам. - Купец с сожалением оглянулся на остывающий обед. Вначале Мастер хотел предложить ему доесть или хотя бы захватить с собой кувшинчик вина, но вовремя одумался.

"Становишься мягкотелым. Перед тобой вольный или невольный, но сообщник государственного преступника. Ты еще обними его, поинтересуйся здоровьем... - выругал сыщик самого себя. И тут же ответил: - И обнимешь, если после этого он тебе всю подноготную о дель Гуэлле выложит. И поцелуешь еще. Троекратно, как император любил".

Хозяин гостиницы лично отвел гостей в комнату господина Дуллио. Поставил на стол каганец. Поклонился и ушел, плотно притворив дверь.

- Итак, фра Иллам? - Купец глянул исподлобья, все еще ожидая подвоха.

- Дело государственной важности! - решил сразу огорошить его Мастер. - Строжайшая секретность!

Дуллио отвел глаз и попятился. Догадывается? Или, как у большинства торговцев, рыльце в пушку - контрабанда, скрытие прибылей и тому подобное?

- Я хочу поговорить о вашем попутчике. Мужчина средних лет, благородной внешности, вы приняли его...

Толстяк хрюкнул и ринулся на сыщика, наклонив голову, словно бык. Попытался обхватить руками попрек туловища.

Ах, вот как?

Мастер с легкостью увернулся, хотя и не ожидал подобной прыти от собеседника, выглядевшего неповоротливым и мирным, как большинство тучных людей. Пнул под колено, толкнул в плечо, добавляя скорости, а когда торговец, чтобы не упасть, тяжело оперся руками о кровать, с удовольствием приложил промеж ног.

- Мать... - взвизгнул Дуллио, свалившись на пол.

Сыщик уселся на стол, невозмутимо наблюдая, как корчится купец. Ишь ты! В драку полез. Значит, понимает, что замарался дальше некуда. Ничего... Сейчас все расскажешь.

Толстяк наконец-то успокоился. Замер, настороженно поглядывая на контрразведчика из-под полуприкрытых век. Мастер медленно обнажил корд, попробовал пальцем остроту лезвия. Удовлетворенно хмыкнул:

- Ну что, фра Дуллио? Будем говорить или в молчанку играть?

Чуть слышное поскуливание показало, что слова и действия произвели должное впечатление.

- Смелее, почтеннейший, смелее. Облегчи душу.

Толстяк застонал и, помогая себе руками, сел:

- Я не виновен...

- Предположим. А в чем ты не виновен?

- Ни в чем, - с обескураживающей прямотой признался купец.

- Ну, так не бывает! - усмехнулся Мастер. - Уж поверь моему опыту работы в тайном сыске. В чем-то да виноват каждый житель Империи.

Дуллио попытался пересесть на кровать, но сыщик остановил его:

- Сиди, не двигайся!

Владелец "Пламени заката" послушно замер. Затравленно оглянулся. Потом понял, что помощи ждать неоткуда, и заговорил. Сбивчиво, путано и многословно.

Да, он вез человека, показавшего ему бляху с гравировкой. Рисунок инога. Всем известно, что с контрразведкой лучше не шутить...

- Вот такую бляху? - Мастер выудил из-за пазухи свой знак.

- Такую, точно такую...

- Продолжай рассказывать.

Сыщик слушал и кивал. У Дуллио в самом деле водились грешки. Незаконная торговля айшасианскими благовониями, непристойными картинками, запрещенными в Аксамале. Тот человек, что представился... представился Мастером...

"Совсем обнаглел господин т'Исельн!"

...тот человек намекнул, что аксамалианский сыск может закрыть глаза на все делишки купца в обмен на плодотворное сотрудничество. Да! Это было давно. Еще пять лет тому назад...

"Давненько же дель Гуэлла родиной торгует!"

...с тех пор не трогал...

"Что-то я тебе не верю!"

Ах, да! Один раз, по его просьбе, Дуллио передавал письмо в Литию. Нет, нет, в Гоблану никогда! А вот теперь напомнил о себе. Появился под утро... Ну, после той ночи смуты...

"Кому смута, а кому попытка спасти страну и саму государственность".

Он сказал, что интересы Империи требуют его присутствия на севере. Больше Дуллио ничего не знает.

Сыщик оскалился, подался вперед:

- А почему ты напал на меня? А? Если действуешь с интересах Сасандры!

- Я... Ну, я...

- Что "ты"?

- Я испугался...

- Мне очень хочется тебе поверить, но... - грустно проговорил Мастер.

- Я говорю правду! - взвизгнул купец. - Клянусь Триединым!

- Жрецы не учили тебя, что клясться грешно?

- Но я говорю правду!

- Возможно, но не всю. И тем самым ты становишься предателем и государственным преступником.

Дуллио затрясся, как в лихорадке.

- Ты знаешь, как в Сасандре поступают с государственными преступниками? - продолжал давить контрразведчик.

Только бегающие глазки показали, что его слова услышаны.

- Знаешь... Но я могу закрыть глаза на твои проступки. Могу. Слышишь? Но и ты должен мне помочь.

- Что? - сдавленным голосом "квакнул" Дуллио.

- Куда направился тот человек, что называл себя Мастером?

- Он не говорил...

- Охотно верю. Но ты же тертый калач, Дуллио! Неужели ты не поинтересовался? Не проследил? Так, на всякий случай. Из самого невинного любопытства. - Сыщик не сомневался, что торговец гораздо больше замаран в шпионаже, чем пытается показать. Ну и пусть. Некогда сейчас с ним возиться.

Купец кивнул. Сдался, сломался.

- Он купил двух коней - верхового и заводного - и отправился на запад.

- В Дорландию?

- Не знаю...

- Ладно. Верю. Дорог здесь не так много.

Мастер спрыгнул со стола, сунул клинок в ножны:

- Живи, фра Дуллио. Живи пока. Но будь тише воды, ниже травы. Понял?

Толстяк закивал с яростным ожесточением, щеки его затряслись подобно студню.

Брезгливо сморщившись, сыщик вышел из комнаты.

Рассвет следующего день застал Мастера в дороге. Крепкий караковый жеребец нес его на запад. Ясени махали вслед одинокому всаднику желтеющей листвой. Воздух пах сырой корой и едва ощутимо - дымком.

Чудесная пора - осень. Время сбора урожая. Время отдавать долги.

ГЛАВА 4

Капитан т'Вергел дель Таррано с плохо скрываемой ненавистью уставился на бритоголового наемника.

Нет, скажите на милость! Вонючий простолюдин откуда-то из Литии, а гонору, словно у генерала. С тех пор как Джакомо Череп с остатками банды пришел на службу к его светлости, ландграфу Медренскому, дель Таррано утратил благостное расположение духа. Даже после сытного обеда с кувшинчиком местного темного пива - Ульф, живущий у северных ворот, варит отличное пиво, куда там прочим олухам! Все время капитан чувствовал пристальное внимание бритоголового. Куда бы капитан ни пошел: проверять караулы, осматривать крепостную стену, наблюдать за движением осадившего Медрен войска, ему казалось, что мерзкие черные глаза следят за каждым его шагом. Ну, положим, по разговорам, Джакомо - вояка хоть куда. Хотя в битве он его не видел, а таскать шестопер на плече может любой дурак, было бы здоровье.

Сам капитан Вергел служил не за страх, не за деньги, а за совесть. Многие поколения мелкопоместных дворян дель Таррано служили властителям Медренским. Дослужившись к тридцати семи годам до капитана и командира гарнизона города т'Вергел считал, что предки могут им гордиться.

Пускай защитников крепости мало - сотен пять, не считая вооруженных ремесленников и лавочников. Зато они бьются за правое дело. Человек, который сражается за свободу родной земли, за свой кров, за родных и близких, стоит десятка наемников, отрабатывающих звонкую монету. Не зря же целый полк сасандрийской пехоты, осадившей Медрен, до сих пор не решился на штурм. Даже отсутствие его светлости, ландграфа Вильяфа, не сказалось на боевом духе защитников. Латники, стрелки и стражники горели желанием пойти на вылазку и показать зазнавшимся имперцам, чего они стоят на самом деле. Ополченцы до одури упражнялись с алебардами и осадными ножами. Мастера-оружейники трудились день и ночь, снабжая сопротивляющийся захватчикам город.

Капитан дель Таррано относил порядок на улицах Медрена и высокий боевой дух его защитников к своим личным заслугам, и готов был не есть, не спать, лишь бы ландграф остался доволен его службой. И тут вернулся его светлость. Прорвался с боем во главе маленького потрепанного отряда. С ним прискакал некий барон Фальм - человек, представившийся итунийцем, но совмещавший в себе черты и манеры и лотанца, и вельсгундца, и жителя Фалессы, и уроженца Дорландии. Гость держался с ландграфом на равных, а изредка даже позволял себе поправлять его. И обычно вспыльчивый и нетерпимый граф Вильяф молчал. А еще его светлость сопровождал Джакомо по кличке Череп, кондотьер. А если сказать точнее, кондотьер-неудачник. Набранная им банда разбежалась еще на левом берегу Арамеллы по причине, о которой он отказался рассказывать. Сейчас Джакомо пребывал в статусе то ли главного телохранителя графа Вильяфа, то ли командира стражи родового Медренского замка.

Череп и капитан дель Таррано сразу невзлюбили друг друга. Тельбиец считал бритоголового выскочкой, слова доброго не стоящим, отпускал едкие шуточки за его спиной - собственную банду, мол, не сберег, теперь войско ландграфа развалить решил и тому подобное. Джакомо платил ему не слишком тщательно скрываемой ненавистью, проявлявшейся в том, что он мог заставлять капитана часами ждать приема у его светлости, тогда как по мнению т'Вергела дело отлагательства не терпело.

Вот и на этот раз Череп стоял, перекрывая могучей фигурой дверной проем. Он скрестил ручищи на груди. Мелкие колечки вороненого хауберка матово отсвечивали под неярким осенним солнцем.

- Чего желаете, господин капитан? - спрашивал он уже, по меньшей мере, в пятый раз.

Он издевается, что ли? Притворяется тупым, как северный великан!

- Обычный доклад. Ежеутренний, - также в пятый, наверное, раз ответил капитан.

- Его светлость занят.

- Доложи, я сказал.

- Подождешь.

Дель Таррано скрипнул зубами. На дуэль его, что ли, вызвать? Немытая деревенщина! Урод лысый! Кошкин сын! Ублюдок!

"Нет, нельзя... - усилием воли взял себя в руки капитан. - Я должен подавать пример латникам. У них головы и без того горячие... Тем более, подлец, говорят, искусно владеет шестопером. Кто знает, как дело обернется, а на мне - оборона Медрена..."

Тельбиец не собирался признаваться даже себе, что в глубине души побаивается силача северянина. Еще бы! Широченные плечи, взгляд убийцы - холодный, безжалостный и оценивающий, ленивая грация боевого кота, и это при весе без малого кантар. Конечно, его светлость можно понять - телохранитель хоть куда. Вот можно ли ему доверять? Кто предал один раз, тот предаст второй, третий, четвертый... Надо бы поговорить с ландграфом об этом. Попытаться убедить.

Впрочем, кто он такой, капитан дель Таррано, чтобы указывать его светлости? Он должен честно служить, бороться за свободу родного Медрена и Тельбии, а если нужно, жизнь положить на алтарь Отечества. Хорошо бы ландграф Вильяф победил, погнал проклятых имперцев пинками до самой границы, а потом бы стал королем. Почему бы и нет? Равальян для большинства тельбийцев уже стал Окаянным. Не стесняясь называют. А ландграф мог бы стать... ну, к примеру, Вильяфом Освободителем. Но для этого ему нужно опираться не на ничтожных людишек, подобных наемнику Черепу, а на истинных патриотов Тельбии.

Таких, как капитан дель Таррано.

А этот кошачий сын не хочет пускать его с докладом!

Да сколько можно терпеть!

Усы капитана встопорщились, ладонь обхватила рукоять меча. Сейчас наемник поплатится за беспримерную наглость, а после - будь что будет!

- Господин капитан! Господин капитан! - голос ординарца спас Вергела от необдуманного поступка, который мог очень дорого ему обойтись, поскольку Джакомо, сохраняя внешнюю невозмутимость, уже приготовился бить надоедливого служаку в ухо при малейшей попытке обнажить клинок.

Запыхавшийся парень подбежал к спорщикам. Замер, вытягиваясь в струнку.

- Что еще? Какого демона?! - зарычал дель Таррано, радуясь возможности сорвать на ком-либо злость.

- Господин капитан, там... там... - голос ординарца срывался, слова сталкивались в глотке, мешая друг дружке вырваться на свободу.

- Что ты блеешь?!! Говори!

- Гос... по.. дин...

- Говори, я сказал!

Парень вдохнул поглубже, зажмурил глаза и выпалил:

- Подкрепление к ним пришло!

- Что?! - Капитан подпрыгнул на месте, будто на гадюку наступил. - Где?

Голова еще отказывалась верить, но сердце предательски-услужливо подсказало - подмога пришла к имперцам.

- Там... Колонна пехоты. Полк... Может, больше.

Бешено сверкнув глазами - даже Череп вздрогнул - дель Таррано заорал:

- Коня! Быстро!

Бородатый, взъерошенный конюх, державший под уздцы капитанского жеребца, встрепенулся.

- Бегом, я сказал!

- Слушаюсь! - бородач трусцой приблизился, волоча за собой, прямо скажем, не слишком-то горячего коня. Придержал стремя.

Капитан вскочил в седло. Не успев поймать стремя правой ногой, ударил шпорами.

Ординарец ойкнул и едва успел отскочить.

Медрен город маленький. Не чета имперским. Взрывая утоптанные улицы подковами, гнедой пронесся по прямой от графского укрепленного особняка до надвратной башни. Здесь уже в нетерпении вытягивал шею седой лейтенант Тордольв, правая рука дель Таррано. Изо всех сил натянув поводья, капитан осадил коня. Спрыгнул, побежал к лейтенанту, придерживая ударяющийся о ногу меч. Конечно, не к лицу командиру гарнизона бегать, словно любопытный мальчишка, но сейчас не до условностей.

- С востока идут, дрын мне в ухо! - пояснял Тордольв, пока они поднимались по лестнице. Лейтенант вышел из черни, что называется - от сохи. Почти сорок лет он отдал службе ландграфу Медренскому, прекрасно разбирался во всех тонкостях караульной службы, умел выбить недоплаченную подать из селян, заманить в засаду и вырезать шайку разбойников, гордо именующих себя народными мстителями, но складно разговаривать, не вставляя в речь одному ему понятные ругательства, так и не выучился. - Как на параде, курва их мать!

- Имперцы? - коротко бросил дель Таррано, хотя уже знал ответ.

- А то? Гаплык нам тепереча! Не сдюжим!

Три десятка ступеней - и они оказались на широкой площадке, огражденной заостренными кольями, среди которых строители оставили просветы - каждый в две ладони шириной - для стрелков. Здесь переминались с ноги на ногу шестеро стражников, одетых в бригантины и шишаки. Увидев командира, они приободрились, расправили плечи и отсалютовали алебардами.

- Вона они, холера-мать! - ткнул пальцем Тордольв.

Т'Вергел выглянул в бойницу.

Медрен стоял на левом, возвышенном берегу Ивицы. Здесь река огибала каменистый холм, чьи склоны обрывались к реке желто-серыми утесами, а к лесу сбегали полого. По правую руку, где-то на расстоянии двух миль, пролегал глубокий яр. Очень глубокий, заросший непроходимым лозняком и терновником. Левее его длинным языком выдавался вперед дремучий лес - темный грабняк. Еще левее стояла безымянная деревушка, которую в округе называли попросту Придорожье. Три десятка избушек, два трактира, кузница, небольшая часовня, где по праздникам проводил службу кто-либо из жрецов местного Храма Триединого.

Сейчас в Придорожье разместилась ставка командира полка, осадившего город, лазарет и обоз. Палатки пехотинцев стояли на полмили ближе к городу, окруженные невысоким частоколом и рвом. Отсюда имперская пехота дозорами обходила окрестности Медрена. Капитан приблизительно оценивал силы Сасандры в полк, но полк потрепанный - не больше семи полных рот.

До сегодняшнего утра.

Потому что по дороге, ведущей мимо деревеньки к Медрену, двигалась походная колонна. Вышагивали пехотинцы - пикинеры, щитоносцы, арбалетчики. Они шли рота за ротой, являя собой лишнее напоминание о военной мощи Сасандры. Много. Очень много...

Из-за леса показалась уже двенадцатая рота.

Неужели два полка?

Выходит, генерал дель Овилл решил стянуть под Медрен всю армию. Пятую пехотную. "Непобедимую".

"Что ж, посмотрим, взаправду ли она непобедимая?" - подумал дель Таррано, приставляя ладонь к бровям "козырьком". Он пожалел, что не успел попросить у его светлости "волшебную" трубку, которую тот купил за баснословные деньги в Аксамале, у одного из профессоров университета тонких наук. Чародейство ли тому причиной или научные изыскания аксамалианцев, но трубка позволяла видеть втрое дальше, чем обычный человеческий, пускай даже и самый зоркий, глаз. Две-три мили - не помеха. А всего-то навсего две отшлифованные стекляшки, соединенные набором медных колец.

- Штандарты видны? - спросил капитан у помощника.

- Да чего там! Пятая пехотная. Второй полк и, кажись, третий, лошак бы их нюхал!

- Это три тысячи человек. - Капитан, как ни странно, не испытывал страха или неуверенности в силах. Наоборот, появился лихой азарт, как за игрой в кости, когда чувствуешь - вот сейчас будут четыре шестерки!

- Ага, кошкины дети! - так же радостно отвечал лейтенант. - А еще конницы чуток.

Верно. Дель Таррано и сам видел кавалерию. Сперва полсотни всадников на невысоких гривастых конях - буланых, саврасых, каурых... Окраинцы. Заградительный отряд, скорее всего. Ох уж эти имперцы! У солдат никакого понятия о чести. Так и норовят разбежаться. Вот командованию и приходится содержать отряды, занимающиеся исключительно поиском дезертиров. Дальше рысила сотня наемников, одетых и вооруженных кто во что горазд. К этим людям дель Таррано тоже не испытывал ни малейшего уважения. Подумать только! Сражаться за деньги...

Ладно. Довольно о моральных устоях Сасандры.

Значит, больше трех тысяч.

Капитан отвернулся от врагов, окинул взглядом стражников.

- Ну что - драться будем?

- Да чего там драться... Бить будем, - пробасил пожилой, отмеченный шрамом поперек лба ветеран.

- И побьем! - под дружный хохот добавил молодой, еще безусый парнишка, прижимающий к груди арбалет.

Дель Таррано кивнул. Зачастую побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто уверен в победе. А уж уверенности в своих силах защитникам Медрена не занимать. Теперь главное - доложить обо всем увиденном его светлости. Тут уж никакой Джакомо Череп его не остановит.

С мрачной решимостью капитан направился к особняку ландграфа.

После ухода командира гарнизона его светлость некоторое время молчал, дергая щекой. Потом подошел к стене, которую, как и в родовом замке, украшали образцы оружия, накопленные предками правителя Медрена за последние три века, молча снял со стойки двуручный топор.

Барон Фальм, посланник западных королевств, с хитрой усмешкой наблюдал, как ландграф набирает полную грудь воздуха и возносит топор над головой...

Хрясь!

С первого удара раскололся пополам стол, заваленный бумагами - все больше расписками и отчетами купцов-поставщиков. Глиняный кувшин разлетелся на десяток черепков, растеклась алая лужа. Приторно запахло крепленым вином.

Бац! Бац!

Обе правые ножки стола отлетели в угол, а половинка столешницы, жалобно загудев, грянулась об пол.

Развернувшись на пятке, ландграф Вильяф наискось ударил по шлему болвана, обряженного в полный доспех латника. Сталь заскрежетала по стали, хундсгугель слетел вместе с деревянной головой и запрыгал по розовым плиткам туффита. Звук получился глухой и очень напоминающий тот, с которым отлетает настоящая голова.

- Так его, родимого! - азартно воскликнул Фальм.

Ландграф поглядел на качающегося болвана, а потом с душой пнул его под тонлет.

Удовлетворенно пронаблюдал, как падает ряженная кукла. Швырнул сверху топор.

Прорычал:

- Ненавижу!

- Вам следует, любезный господин граф, больше проворачивать плечевой пояс, бить с оттягом... Вот тогда будете разрубать бристплейт с одного удара.

Медренский не удостоил его ответом. С сожалением покосился на разбитый кувшин.

- Пальо! Пальо, где ты прячешься, старая скотина?

Тощий слуга в цветах его светлости - черное с серебром - не вошел, а ворвался в дверь. Согнулся в поклоне.

- Вина! Живо!

Когда Пальо исчез, ландграф уселся на табурет, как ни в чем ни бывало закинул ногу на ногу.

- Насколько я понял, сдаваться вы не намерены. Борьба, можно сказать, до победного конца. Так? - пошевелил усами барон.

Вильяф рассеянно покачал ногой. Казалось, сейчас зевнет, но вдруг встрепенулся, развернулся всем туловищем к Фальму.

- А видали, господин барон, какой у меня капитан?

- Видал... - пожал плечами гость. - Горячая голова. Отвага и понятие о чести - на месте. Со здравым смыслом - беда.

- Зря вы так думаете, господин барон, - усмехнулся Вильяф.

- Почему же? Я таких перевидал на своем веку. Для тех, кто в атаку бросается очертя голову, она обычно становится последней.

- А если их будет пять сотен?

- Пять сотен отчаянных храбрецов?

- Да!

- Здесь, в Медрене?

- Здесь! В Медрене!

- Любезный господин граф! - Фальм с трудом сдерживал душивший его смех. - Я в городе уже добрых десять дней. Или двенадцать...

- Неважно!

- В самом деле, неважно. Итак, я брожу по Медрену, можно сказать, треть месяца. Конечно, горожане молодцы, держатся бодрячками... Среди гарнизона тоже паники нет, как нет и пораженческих настроений. Это просто замечательно, любезный господин граф, но... Но, как говорят в Фалессе, сила солому ломит. Не устоят ваши стражники против имперских полков.

- Кто знает, господин барон, кто знает?

- То есть? - недоверчиво скривился Фальм, подкручивая ус. - У вас есть в запасе какое-то чудо?

Граф Вильяф улыбнулся. Самодовольно и многозначительно.

- Нет, в самом деле, любезный господин граф, что вы приберегаете для сасандрийцев? Сильнейшего колдуна, припрятанного в подземелье? Верного союзника, который нанесет удар в тыл неприятелю? Может, власть над водами реки? Как ее здесь называют? Ивица?

- Зря смеетесь, господин барон. - Медренский нахмурился. - Я и впрямь приберегаю чудо. Думаю, оно неприятно поразит генерала дель Овилла. И он об этом догадывается. Не зря же так охотится за моей головой. Какого кота послал!

- Что же это за чудо, любезный господин граф? Позвольте уж поинтересоваться, если можно так сказать.

Вильяф засмеялся, запрокинув голову:

- Ага! Интересно стало? Любопытство разбирает? Я вот думаю...

В дверь робко постучали.

- Какого демона?

Лошадиная физиономия Пальо выглянула из-за косяка.

- Гм... - откашлялся слуга. - Вино для вышей светлости...

- Заноси! - милостиво разрешил граф. Выхватил кувшин из рук тощего прислужника, расплескивая, наполнил кубок до краев. - Вина, господин барон?

- Нет. Благодарю. По утрам я не употребляю вина.

- Как знаете! - Вильяф залпом осушил кубок. Налил еще. Уже не торопясь пригубил.

Фальм терпеливо ждал. К чему проявлять любопытство? Ландграф - человек вспыльчивый, порывистый, подверженный резким сменам настроения. Да у него просто язык зудит поделиться мыслями с собеседником. Если подыграть ему показным равнодушием, то откровенность гарантирована, как сохранность денег в лучшем банке Дорландии.

- Не употребляете? А я даже злоупотребляю. По мнению некоторых. Но мне плевать.

- Вино мьельское?

- Нет. Местное. Но очень даже неплохое. Крепкое!

"Куда же катится мир, если крепость становится главным достоинством вина?" - подумал барон.

- Да! Вы же хотели услышать о чуде, не так ли, господин барон?

Фальм пожал плечами.

- Ну, не скромничайте. Ведь хотели?

Неопределенный кивок.

- Хорошо, я удовлетворю ваше любопытство. Мой секрет, мое чудо, мое волшебство - это благородный дух патриотизма моих подданных. Не ждали?

Барон расхохотался. Развел руками, покачал головой - мол, шутка удалась, трудно оспорить.

- Не верите? - прищурился Вильяф.

- Нет, почему же...

- Нет, вы мне не верите!

- Понимаете, любезный господин граф, - Фальм посерьезнел. - Я привык доверять лишь своим глазам. Ваших людей я в бою не видел. В Медрене не видел, ибо защитники замка сражались из рук вон... дать себя победить десятку наемников и каким-то грязным, вонючим крестьянам!

Ландграф залпом отхлебнул вина. Пнул ногой обломки стола.

- Я понимаю вас, господин барон. В это, и правда, трудно поверить. У защитников замка не было того боевого духа, что присутствует в Медрене. Скоро вы убедитесь в этом сами.

- Хотелось бы, - скептически произнес Фальм.

- Уж поверьте, мне хочется не меньше. А уж теряю я в случае проигрыша гораздо больше. В это вы верите?

- Конечно!

- Ну, хвала Триединому! - Вильяф вознес очи к потолку.

Барон прошелся по комнате. Снял со стены узкий меч, острие которого предназначалось для пробивания сочленения доспехов, задумчиво постучал ногтем по лезвию.

- Почему бы вам не покинуть Медрен? - неожиданно обернувшись, бросил он, глядя ландграфу прямо в глаза.

- Мне? Медрен? Это невозможно!

- Почему? Вы боитесь остаться без поддержки? Но я обещаю вам поддержку, защиту и, в конечном итоге, престол Тельбии. Еще раз повторяю: те силы, что я, можно сказать, представляю, не привыкли бросать слова на ветер.

- Нет. Невозможно, - упрямо повторил ландграф. Допил вино. Снова налил. - Не спрашивайте меня почему, господин барон, но у меня такое чувство, что без Медрена я погибну. Сам город меня защищает. А стоит выехать...Как тогда в замке... Едва удалось удрать. Позор! - Вильяф грохнул пустой кувшин об пол.

- Город? За вас? Это в том смысле, что дома и стены помогают? - непонимающе проговорил Фальм.

- Да в каком хотите смысле, в таком и будет. Надо бы еще вина... Так вы точно отказываетесь, господин барон?

- Отказываюсь! - твердо отвечал барон. - И вам не...

В этот миг двери распахнулись. Фальм ожидал увидеть вытянутое лицо Пальо и подобострастные глаза-пуговки, но в залу вплыла дородная дама в болотно-зеленом платье, отделанном полосками бобрового меха и серебряной тесьмой. Ее волосы скрывал куаф, выдержанный в более светлых тонах, нежели платье, а в чертах угадывались отголоски былой красоты. Увы, многие дамы из провинциальных дворянок в замужестве полнели, дурнели, прекращали следить за модой и через десяток, а то и меньше лет превращались в клуш-домоседок, вынуждая мужей искать любви на стороне. За руку дамы чинно держался худенький темноволосый мальчик лет двенадцати, одного взгляда на которого барону хватило, чтобы признать наследника Медренского графства. На фоне черного, сшитого из тонкого сукна, камзола ярко выделялись покрытые серебряными накладками ножны короткого корда и плоский медальон на груди - старинная вещь, судя по затертости.

- Вы вновь злоупотребляете вином, ваша светлость?

Фальм, хоть сам не одобрял пристрастия ландграфа к вину, поморщился. Уж очень противным голосом обладала дама. А сварливости в нем с избытком хватило бы для полудюжины рыночных торговок.

Но граф Вильяф нисколько не смутился. Видно, привык к подобным спорам, выходя обычно из них победителем.

- Вас забыл спросить, сударыня! - Он с вызовом выпятил подбородок. - Похоже, вы совсем забыли о приличиях. Не поздоровались с гостем!

Дама сразу сникла. Куда только девался напор и решительность первой фразы? Она слегка присела, кланяясь барону. Фальм ответил острожным поклоном - не зная, на каком положении находится женщина при Медренском дворе, он не хотел переусердствовать с почтением, но боялся обидеть излишним высокомерием. Если это - жена графа, то почему их не представили друг другу раньше, сразу по приезду в Медрен? Довольно любопытно и дает пищу для размышлений.

- То-то же... - протянул ландграф. - Так бы сразу. Позвольте представить, господин барон. Это - моя супруга, мать моего сына. Графиня Тельма.

- Очень приятно, сударыня, - Фальм повторно поклонился. Теперь поклон был тщательно выверенной глубины. В самый раз для графини. - Я польщен оказанной мне честью.

- А это - мой гость, господин барон Фальм. Он из Итунии, - продолжал ландграф. - А это, господин барон, мой наследник. Халльберн.

Мальчик отрепетированным движением выставил ногу вперед, склонил голову. Бросил короткий взгляд на отца - все ли правильно? Вильяф кивнул.

- Прошу простить меня, господин барон, - Медренский приложил ладонь к груди. - Когда я в городе, то обычно посвящаю этот утренний час беседам с наследником. Вы не возражаете, если я вас оставлю?

Фальм не возражал. Да ландграф, похоже, и не нуждался в его согласии. Разве может гость диктовать свою волю хозяину? Подобное поведение против всяких правил.

Барон проводил взглядом удалявшуюся из залы графскую семью.

"Чем больше я узнаю его светлость, тем меньше его понимаю... - подумал он, проводя ногтем вдоль гравировки на лезвии двуручного меча, подвешенного на скобах немного ниже щита, украшенного гербом Медрена. - Город в осаде. На носу - штурм. А он занят воспитанием наследника. Хотя... Может, он прав?"

Тихонько скрипнув дверью, в залу проскользнула служанка. Бросая любопытные взгляды на барона, принялась собирать черепки в подол. Не красавица, но и не уродина. Самая обычная деревенская мордашка. Лет семнадцать на вид.

Фальм задумчиво отошел от стены с мечами. В два шага поравнялся с девушкой, сильными пальцам взял за подбородок, приподнял:

- Тебя как зовут, красавица?

Девчонка перепуганно моргнула. Пискнула:

- Лейна...

- Тебе говорили, что ты писанная красавица, Лейна? - барон добавил в голос хрипотцы. Обычно она действовала безотказно.

Служанка зарделась, как маков цвет, опустила глаза.

- А скажи мне, Лейна, его светлость сильно жену и сына любит?

Девушка фыркнула:

- Да нисколечко!

- Да? А ты не лжешь мне?

- С чего бы мне врать, господин? Не любит он жену! Да это все в городе знают! Любой подтвердит!

- А и в самом деле, - Фальм отпустил подбородок служанки, но она продолжала стоять, завороженно глядя ему в лицо. - За что ее любить, графиню-то?

- Во-во! - радостно подхватил Лейна. - Корова толст... Ой! - она испуганно зажала рот ладонью.

Барон рассмеялся. Ущипнул девушку за щеку.

- Не бойся. Я никому не скажу. Значит, супругу его светлость не любит. Терпит просто. Так?

Лейна кивнула.

- А сына?

- Тоже не любит! - уверенно произнесла девица.

- Не может быть! Наследник как-никак!

- Триединым клянусь!

- Да нет, не верю, - Фальм покачал головой. - Быть того не может.

- А вот и может!

- Нет, не может!

- Может, может, господин! Он с ним что ни день, то разговаривает, учит, видать, управлять! А не улыбнется никогда. И глаза пустые, холодные! Я все вижу!

- Вот оно как... - Барон задумчиво расправил ус.

- Да вот так уж! - решила, наверное, добить его служанка. - Он с ним как с вещью... Как плотник с топором. Бережет, холит, а любовь... Любви-то и нету!

- Бережет, но не любит, говоришь?

- Да! И жену только терпит, иначе спровадил бы куда подальше!

- Да? Ну, спасибо, Лейна. - Фальм улыбнулся, выудил из висящего на поясе кошелька монетку. - Держи. Помогла ты мне. Спасибо!

Девушка зарделась пуще прежнего. Быстро прибрала оставшиеся осколки и убежала, не забыв плотно притворить дверь

Барон вернулся к увешанной оружием стене. Вид остро отточенной стали успокаивал его, настраивал на размышления. Гость графа чувствовал, что нашел конец ниточки. Теперь остается не торопясь, вдумчиво и осторожно потянуть ее, и размотается весь клубочек, именуемый его светлостью ландграфом Медренским. Реши загадку, господин барон, и гостеприимный хозяин у тебя в руках.

Шагая след в след за Цветочком по едва приметной тропке вдоль берега Ивицы, Антоло не переставал себя корить. И кто его тянул за язык? Сидел, никого не трогал, даже с жизнью в банде Кулака начал уже, вроде бы, обвыкаться. И тут на тебе! Задание! И обиднее всего, что получается - сам напросился. Как говорят? Кто придумал, тот и выполняет. Неписаное армейское правило. Тут даже "Уложение Альберигго" читать не нужно, будь оно тоже неладно!

В тот вечер ничто не предвещало беды. Сытный ужин - каша с кусками баранины - располагал к неторопливой беседе у костра. Желтые и оранжевые блики скользили по лицам людей, собравшихся в кружок. Почему-то так повелось, что наемники, выжившие после похода к замку ландграфа Медренского, держались вместе. Совместно перенесенные испытания, пролитая кровь сближают сильнее клятв.

Кондотьер сидел туча тучей. Такие плюхи от судьбы он получал нечасто. Воспоминание о проваленном задании жгло и терзало душу. Масла в огонь подлил и генерал Риттельн дель Овилл, появившийся третьего дня у стен Медрена с подкреплением. Обычно сдержанный генерал словно сорвался с цепи. Орал, стучал ногами. Ростом он не вышел - едва-едва макушка возвышалась над плечом Кулака, а потому необходимость выговаривать нерадивому служаке, задрав голову, злила его еще больше. От рассказа о предательстве Черепа он отмахнулся. Зато напомнил об оплате по договору с самим Кулаком, пообещал задержать очередное жалование, если Медренский будет продолжать топтать эту землю. На резонное замечание кондотьера, что уничтожить ландграфа, скрывающегося в осажденном городе, в окружении верных слуг и преданных солдат, попросту невозможно, генерал ответил, что ему все равно. Что он дал задание и рассчитывает на его успешное выполнение, а никаких доводов слушать не хочет. И вообще, тот, кто хочет сделать работу, ищет способы решения, а кто не хочет - придумывает причины, чтобы отлынивать.

Кондотьер вернулся злой, как цепной кот. Полдня сидел, не отвечая на вопросы. К вечеру отошел, но по всему было видно: способа лишить жизни Медренского с тем, чтобы заслужить прощение его превосходительства, он до сих пор не нашел.

Чтобы не злить лишний раз командира, собравшиеся у костра старались пореже упоминать имя ландграфа, а разговор вели все больше о дневном штурме крепости. Собственно, не штурм, а так, разведка боем. Генерал дель Овилл был известен как опытный тактик, очертя голову на приступ не полез бы никогда. Даже имея шестикратное преимущество в числе солдат.

Медрен оказался крепким орешком.

Во-первых, довольно высокий холм, на котором стоял город, затруднял атаку - вверх по склону долго не побегаешь, да и целиться снизу вверх тяжелее, чем со стен.

Во-вторых, в городе к осаде готовились давно и тщательно. Просто удивительно, если знаешь обычаи и повадки тельбийского дворянства. Обычно они начинали шевелиться лишь когда жареный петух клевал в задницу. Но местный ландграф был не из таких. Стены крепости, по здешнему обыкновению деревянные, возвышались почти на десять локтей. Рва внизу не вырыли, зато наделали множество скрытых до поры до времени ловушек - ям с вбитым в дно острыми кольями, просто коротких канавок: влетев в такую с разбега, солдат запросто ломал лодыжку.

В-третьих, отчаянная решимость защитников города. Медренцы бились насмерть. Не щадили себя, но и врагов в плен не брали. Очень странно, если учесть, что армия Сасандры никогда особой жестокостью не отличалась. Даже в стародавние времена зверства в захваченных городах у имперцев были не в чести. Ну, разграбить винные склады... Ну, изнасиловать десяток мещанок... Разве это такой великий грех? Ведь в задачу армии прежде всего входило не истребление завоеванного народа, а присоединение его к Империи. Побежденных следовало убедить, что жизнь в Сасандре лучше, чем в их необразованной провинции или захолустном королевстве.

Та же участь ждала и Медрен. Если бы защитники сложили оружие без боя, то даже стражники остались бы на своих местах, не говоря уже о купцах, ремесленниках, крестьянах. Даже ландграф мог сохранить свою власть, присягнув вице-королю новой провинции Сасандры. Но он почему-то не захотел. Оказал сопротивление, а с ним вместе восстали против "захватчиков" и жители города. Да, именно... Горожане сражались на стенах наравне с латниками и стражей.

Даже умудренные жизнью наемники - Кулак, Почечуй, Мудрец, повидавшие не один десяток войн - недоумевали: откуда такое рвение? Обыватели не слишком стремятся отдать жизнь за графа, барона, герцога. Рассуждают приблизительно так: хватит с них и серебра, которое мы отдаем на множество податей и поборов, а уж наша жизнь - это наша неприкосновенная собственность.

Как бы то ни было, третий пехотный полк "Непобедимой" армии, брошенный генералом на приступ, ничего не добился. Да, подступили вплотную к стенам, кое-где приставили лестницы, попытались вскарабкаться. На головы осаждающих полетели камни, бревна, арбалетные болты. Полился кипяток. Облепившие стены изнутри, графские латники и ополченцы вовсю тыкали гизармами и алебардами взбирающихся солдат, отталкивали лестницы.

Лейтенанты и капитаны получили четкие указания - отступать, если придется туго. Сказано - сделано. Третий полк оттянулся в траншеи, которыми уже окопали весь Медренский холм. Командиры подсчитали потери, оказавшиеся смехотворными - пятеро убитых и три десятка раненых, и стали обдумывать дальнейшие действия. Решением, которое напрашивалось само собой, было - забросать непокорный город камнями из требушетов, найти и перерезать водоводы, соединяющие колодцы Медрена с рекой, подвести к воротам и стенам тараны и осадные башни. Вроде бы, не самый глупый план - дерева в округе с избытком, осадные орудия смастерить можно запросто. Только одна беда: изготовить хорошую баллисту или требушет - это не табуретку сколотить. Тут требуется и умение, и инструменты, и время.

А генералу дель Овиллу нужна была быстрая победа. Любой ценой. Он так и заявил на общем сборе командиров, куда, кроме полковников и капитанов, пригласили и всех кондотьеров, продавших армии Сасандры свои мечи и свои знания.

- Он какой-то не такой... - задумчиво потер бороду Кулак, глядя в огонь. - Приходилось мне сталкиваться с дель Овиллом. Умный мужик. Въедливый, каждую мелочь выяснить норовит и для дела использовать. Каждый шаг продумывает. А тут ревет, словно кот по весне, ногами топочет. Выньте мне Медрен да положьте... Будто подменили!

- Будешь тут злым, - дернула плечом Пустельга. - Дерьмовый городишко. Тьфу и растереть. А как сражается!

- Не-ет... - покачал головой Почечуй. - Не от того он... энтого... жлится... Его жрет чегой-то... энтого... ижнутри. Я штарый, я жнаю.

- Ага! Жрет, - подхватила воительница. - Жаба, как тебя!

- Что ты на него взъелась? - удивился Мудрец.

- А что он морозит? Слушать смешно! - Женщина взмахнула кулаком. - Видели мы тех латников медренских. И на дороге, и в замке. Убивать их не труднее, чем нас с тобой!

- Типун тебе на яжык, баба! - возмутился коморник.

- Это я твой сейчас отрежу! - Пустельга до половины вытащила кривой нож-"яйцерез".

Кондотьер блеснул на них взглядом из-под кустистых бровей:

- А ну, тихо! Замордовали своими разборками! Ну, честное слово, как дети малые!

Воительница хмыкнула, но возражать не стала. Почечуй самодовольно расчесал пятерней бороду, словно командир поддержал именно его, потыкал в костер кривой палкой, поправляя угли.

- Если бы они так в замке дрались, как здесь, туго нам бы пришлось, - произнес Антоло, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени. На самом деле он наслаждался затишьем. Что может быть лучше костра в ночи? Сидел бы и сидел... Даже дымок навевает воспоминания о детстве и юности на холмах родной Табалы.

- Тебе откуда знать? - вздернул подбородок Кир.

- А он дрался там, - вступилась за Антоло Пустельга. - Чтобы тебя освободить, между прочим.

- А я просил?! - с жаром воскликнул Кир.

Широкая лапа Мудреца тут же упала ему на шею. Вцепилась в ворот жака, пригнула к земле.

- Сейчас носом в огонь суну, - негромко проговорил верзила. Он редко повышал голос. Кир это знал. Как знал и то, что Мудрец обычно выполняет обещанное.

Коротко хохотнул и замолчал Бучило.

- Ценить нужно, когда люди к тебе по-хорошему, - продолжал Мудрец. - Не так часто это бывает. Я, например, благодарен каждому, кто пытался меня из подземелья Медренского вызволить. Тем, кто жив остался. А тем кто погиб - вдвойне.

- А еще понимать должны, - добавил Кулак. - Если погрызлись, как два кота из-за кости, то мы здесь ни при чем. Шипите друг на друга, а слушать всем приходится.

Кир сопел, но молчал. Кому охота ходить с палеными волосами?

- Молодо - желено, - назидательно заметил коморник.

Антоло стало стыдно. За себя и за Кирсьена. И правда, ведут себя как дети.

- Мне кажется, - сказал он, не особо задумываясь о смысле, просто чтобы переменить направление разговора. - Мне кажется, что в самом Медрене есть решение загадки...

- Озлобленные горожане там есть, - недовольно бросил Бучило. - И полтысячи латников. Это еще по скромным подсчетам.

- Да я не про то, - потер виски студент. - Почему они так сопротивляются? Из любви к графу?

- Это вряд ли... - Мудрец отпустил Кира. Зевнул, пошарил в темноте, поднял и положил на колени свой двуручник. Он любил по вечерам неспешно шлифовать лезвие меча.

- Вот я про это! - обрадовался Антоло. - Помните, Ингальт говорил: ландграф - кровопийца, каких поискать. Крестьян до ниточки обирает. Думаю, с мещанами да мастеровыми он тоже не цацкается.

- А что ж они за него в огонь и в воду готовы? - не поверила Пустельга.

- Может, какой-то алтарь в городе есть? Или древняя святыня, которая отвагу внушает?

- Школько лет... энтого... живу, а про такое шлыхом не шлыхивал! - покачал головой коморник.

- Ну, это ни о чем не говорит, - усмехнулся в бороду Кулак. - И ты, и я о многом не слыхали. Потому мне интересно знать, что студент - человек ученый - скажет.

- Я тоже не слышал ничего об амулетах, боевой дух поднимающих, - вмешался Мудрец. - Но его присутствие много объяснило бы.

- Ну да, - кивнул кондотьер. - В замке его не было, а здесь есть. В замке тельбийцы рубились из рук вон, а здесь как тысяча демонов.

- А на дороге? - Пустельга не торопилась принимать на веру первую попавшуюся идею.

- Почему амулет нельзя с собой взять? - развел руками Мудрец. - Но ты права. То, что помогает медренцам биться, наверняка не алтарь в местном храме.

- А может, человек? - новая мысль осенила Антоло.

- Что - "человек"? - не понял кондотьер.

- Ну... Человек колдует. Чары наводит...

- Может быть. А почему бы и нет?

- Но тогда это не ландграф, и не его гость - Змеиный Язык, - сказал Мудрец.

- И не Джакомо Череп, - добавил Кирсьен, уже успокоившийся и проглотивший обиду.

- Тебе виднее, - подмигнул ему Кулак.

Тьялец смутился, отвел глаза.

- А почему генерал Овилл так хочет ландграфа завалить? - ляпнул Клоп, сидевший до того молча.

- А надо... энтого... - многозначительно пояснил Почечуй.

- Ну, ты сказал, дед! - восхитилась Пустельга.

- А вдруг только Медренский может амулетом пользоваться? - предположил Антоло.

- Что ж он его в замок не захватил? - повернулась к нему воительница.

- Не знаю, - честно ответил табалец. - Есть один способ проверить - пробраться в Медрен. Жаль, что это невыполнимо.

- Вот-вот, - неожиданно зло проговорил Кир. - Болтать у костра всякий может. А пойти проверить...

- Я бы пошел, - глядя ему прямо в глаза, твердо произнес Антоло. - Только как я туда проникну?

- Да... А заодно бы и ландграфа убрал бы... - мечтательно протянула Пустельга.

- В город очень даже просто пробраться, - вдруг заговорила Цветочек. В присутствии убеленных сединами воинов девчонка обычно молчала. Антоло уже привык, что его давняя знакомая никакая не сумасшедшая, но никак не мог взять в толк - зачем она увязалась с наемниками? А теперь вспомнил слова Черного Шипа: "Таких разведчиков, как она, поискать еще. Если понадобится в Медрен забраться..."

- Если нужно, проведу, - продолжала племянница крестьянского вожака. - Кто хочет?

Воцарилось неловкое молчание. Каждый примеривал на себя попытку наведаться в осажденный город. Но, несмотря на отчаянную храбрость многих наемников, желающих не находилось.

- Что, Студент, - прищурился Кир. - Поджилки трясутся?

- Ну... - промычал Антоло, соображая - а может, и вправду, страшно до дрожи в коленках?

- Что "нукаешь"? Как ляпать языком, так все мы мастера, а как выполнять, так в кусты?

- Почему ляпать? - удивился табалец. - К чему это ты?

- Да к тому, что ты, как всегда, наболтал с три короба, а дальше хоть трава не расти!

- Как это - "не расти"?

- Да что ты дурачком прикидываешься? - подался вперед бывший гвардеец, не замечая занесенной ладони Мудреца, который намеревался вновь остановить его порыв. - Кто только что рассказывал: готов, мол, в Медрен пробраться? Само собой, ты думал, что туда никак не попасть! А когда оказалось, что попасть можно? На попятную? Струсил?

- Кто струсил? Я? - Антоло ощутил, как кровь приливает к щекам. Трусом он себя никогда не считал. Напротив, гордился оценкой друзей, называвших его безрассудным и излишне отважным. Будучи студентом Аксамалианского университета, он участвовал в довольно раскованных шалостях и никогда не задумывался о последствиях. - Ты кого трусом назвал?

- Да тебя! - звонко воскликнул Кирсьен. - Кого же еще?

Мудрец заворчал, словно медведь, привставая с бочонка, на котором сидел.

Кулак дернул себя за серьгу, нахмурился.

Пустельга отвернулась, пряча глаза.

- "Уложение Альберигго"! - развел руками Почечуй, обводя глазами собравшихся.

Кондотьер кивнул.

- К чему тут "Уложение"? - захлопал глазами Клоп.

Антоло непонимающе уставился на коморника.

- Если один наемник обвинит другого в трусости, - медленно произнес Мудрец, - и он с обвинением будет не согласен, то несправедливо обиженному следует...

- Если он состоит в разных бандах с обвинителем, - подхватила Пустельга, - вызвать оного на поединок, но исключительно с позволения кондотьеров, возглавляющих обе банды.

- А ежели... энтого... оба наемника иж одной банды... - прошепелявил Почечуй, - то обвиненному шледует либо шоглашитья и потерять чешть, либо...

- Либо убедить всех, что трусом он не является, - мрачно закончил Кулак. - Ты готов, Студент? Я в тебя верю... И хотел бы не терять веру.

Почувствовав взгляды окружающих, Антоло вначале ощутил самый неподдельный страх, который сменился злостью. Да почему, во имя ледяных демонов севера, он должен соглашаться? Плечи молодого человека распрямились.

- Я согласен, - кивнул он. - Что нужно делать?

- Полагаю, нужно все же проникнуть в Медрен, - с непроницаемым лицом отчеканил кондотьер.

- Здорово как! - Цветочек захлопала в ладоши. - Я проведу...

- Вы еще кое-что забыли из "Уложения Альберигго", - скривилась Пустельга.

- Почему же забыли? - приподнял бровь Мудрец.

- Еще как... энтого... помним! Прошледить за ишполнением жадания обвиненного должен... энтого... обвинитель. Ражве не так?

- Точно так, - усмехнулся Кулак. - Собирайся, Малыш.

Разглядев в пламени костра вытянувшееся лицо Кира, Антоло не смог удержать смеха. Это же надо - идти на важное, смертельно опасное задание в компании злейшего врага! Трудно пожелать более интригующего приключения...

- Задумался, Антоло из Да-Вильи? - Цветочек внезапно остановилась. Бывший студент едва не столкнул ее с тропы.

- Немножко... - честно ответил он, вдыхая исходящий от ее тела аромат луговых трав.

Сзади негромко и непонятно забурчал Кирсьен.

- Прекращай думать, нырять надо! - усмехнулась девчонка. Уверенно сошла с тропки в речную воду. Обернулась, улыбнулась ободряюще. - Не бойся. Просто старайся держаться поближе ко мне. И ты, Кир, тоже!

Она набрала побольше воздуха в грудь и нырнула.

ГЛАВА 5

От холодной по-осеннему воды сперло дыхание. Рубашка и штаны вмиг облепили тело. Противно хлюпнуло в сапогах.

Кир открыл глаза.

Легко сказать: "Держись поближе"! Речная водица и днем непрозрачна, а уж после захода солнца-то... Сплошной мрак.

Ничего, держись, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн! Ведь ты, если захочешь, можешь выплеснуть воду из Ивицы на непокорный Медрен. А можешь заставить реку остановить течение и обнажить дно, чтобы войска могли ударить по городу с тыла. По крайней мере, власть над стихией Воды, обретенная в подземелье ландграфского замка, дает больше возможностей, чем умение подчинять Воздух.

Похоже, бывший офицер гвардии становился, сам того не желая, волшебником... Очень полезные навыки, если бы не одно "но". Кир так и не научился колдовать по собственному желанию. Волшебство приходило, когда само хотело, и уходило, не спросясь. В миг смертельной опасности или просто душевного напряжения.

Впереди мелькнуло едва различимое белесое пятно.

Кир сделал мощный гребок. Вообще-то он не считал себя отличным пловцом - от Дорены до отцовского имения четверо суток верхом, а плавание в прудах не научит бороться с течениями или водоворотами... Да и давно он последний раз плескался в воде. Пожалуй, лет пять назад.

Человек, за которым Кир следовал, погружался все глубже и глубже. А вдруг это никакой не человек, а сом? Говорят, некоторые из них доживают до ста лет и вырастают до десятка локтей в длину. Такой может запросто схватить взрослого мужчину и утянуть на дно, под корягу. Или, еще хуже, водяница? Друзья по босоногому детству иногда рассказывали страшилки о девах-призраках, обитающих под водой, в укромных заводях. Холодные и печальные. Ими становились крестьянские девчонки, утопившиеся от несчастной любви. Жрецы Триединого учат - самоубийство страшный грех, закрывающий душе наложившего на себя руки путь к спасению. В отместку за свою погубленную молодость водяницы нападали на одиноких парней, неосторожно прогуливавшихся у рек и стариц, щекотали их ледяными пальцами и топили.

Вот так сгинешь ни за что ни про что!

А все из-за болтливого студента, которого демон за язык дернул рассуждать о ландграфе Медренском, защитниках города и их боевом духе. Что бы ты понимал, деревенщина, в настоящей отваге, когда даже смертельно раненый воин думает лишь о том, как бы утащить за собой как можно больше врагов! Это тебе не шерстью на рынке торговать, не астрологию в университете зубрить. Это - судьба настоящего бойца. Дворянина! Человека чести!

Внезапно Кир понял, что вот уже битый час пытается распалить в себе злобу по отношению к студенту. И что самое ужасное - не получается. Ну, не выходит никак... Хоть ты тресни! А ведь было время - зубами загрызть хотел. А почему? Потому, что винил его во всех своих бедах и злоключениях...

Воздуха стало не хватать.

Человек впереди дрыгнул ногами, дернулся вверх и исчез.

Это что еще такое?

Что за фокусы?

Кир почувствовал, что если сейчас не вынырнет, то задохнется.

Наверх! Немедленно наверх!

Еще один гребок...

Сырой холодный воздух показался слаще мьельского вина. Горящие легкие жадно втягивали его. Как же хорошо...

- Ты здесь, Кир?

Голос Цветочка.

А почему он ее не видит? Ведь ночь лунная - Малая Луна светит в полную силу, а Большая почти в первой четверти. Когда кондотьер (а кроме него никто в банде не знал пароли и отзывы) проводил их через посты охранения, было светло как днем.

- Эй! Ты здесь?

- Здесь я, - кивнул гвардеец, осознавая, что они, скорее всего, в пещере.

- Где мы? - донесся голос студента. Ага! Тоже недоумевает. И, судя по легкой дрожи, трусит.

- Промоина тут под обрывом, - пояснила девушка. - Ни с воды, ни с берега ее не видно.

- На реках часто такое бывает, - Кирсьен решил похвастаться богатыми знаниями. - После паводков или дождей сильных. А вас что, не учат в университетах такому?

- Надо оно тем профессорам, - недовольно буркнул Антоло. И добавил: - А у нас в Табале рек-то и нет почти. Которые есть, те летом пересыхают.

- Как же вы живете? - удивилась Цветочек.

Но Кир не дал им углубиться в научную беседу.

- Дальше куда? Зачем нас сюда привела? - Он втянул ноздрями стылый воздух. Пахло сырой глиной и подгнившей водяной травой - на юге Сасандры ее даже зовут "водяной чумой", ибо, разрастаясь в огромных количествах, она перегораживает русла рек, препятствуя кое-где судоходству. - Нам ведь в город надо.

- Погоди... Какой быстрый! - хихикнула противная девчонка. Нравится ей дразниться, что ли? - Город-то в осаде. Думаешь, тебя так просто пустят?

- Не думаю нисколечко... - обиделся Кир.

- Тогда плыви за мной! На голос!

Это верно. Только на звук и можно определиться с направлением.

- А ты песенку петь будешь? - пошутил Антоло. Иногда за остротами люди пытаются скрыть и страх, и растерянность.

- А то! - пообещала Цветочек и вправду что-то замурлыкала.

Они плыли в кромешной темноте, ведомые нежным голоском, который напевал простой деревенский мотив:

- У березки я спрошу:

Где мне милого искать...

"Не слишком ли глубокая промоина?" - успел подумать Кир и коснулся ногой дна.

- Приплыли! - весело воскликнула Цветочек. - Теперь поползем!

- Куда? - Голова у тьяльца уже шла кругом.

- В город! Не отставайте, любопытные мои!

Дно круто шло вверх. Скорее всего по откосу. Куда тут ползти?

Впереди глухо вскрикнул Антоло. Тихонько рассмеялась девчонка.

"Опять шуточки шутят?"

Рука Кира провалилась в нечто осклизлое и вместе с тем царапающее кожу. Воображение тут же нарисовало всякие ужасы: гниющие внутренности гигантского паука, гнездо тысяченожек, помет нетопырей... Он вскрикнул и подпрыгнул как был - на четвереньках. Стукнулся головой о низкий свод, хрюкнул и упал. На этот раз лицом в вонючую гадость.

- Водоросли... - коротко бросил из темноты студент. - Ну и дерьмо... - В его голосе прорезались нотки сочувствия.

- Поползли, привередливые! - Цветочек удалялась. Похоже, она тут бывает настолько часто, что запросто обходится вслепую.

Вытирая на ходу щеку о плечо, Кир быстро-быстро пополз, перебирая руками и ногами. Ход оказался заполнен водой и приходилось задирать подбородок, чтобы не нахлебаться. Сырая глина вдавливалась под ладонями и коленями, проскальзывала. Пару раз он падал, опираясь на локоть. Должно быть, измазался так, что остается радоваться тьме. Да воде, которая все смывала...

Студенту тоже приходилось несладко. Он ругался сквозь зубы и отплевывался. Кир думал, как было бы некрасиво с разгону врезаться головой в зад табальца. Унизительно и позорно. Но смешно... Смеялся бы он сам, увидев подобную картину со стороны? Пожалуй, да. Смеялся бы. Смеяться легко, когда в неловкую ситуацию попадаешь не ты, а кто-то другой. Но не каждый найдет силы веселиться вместе с окружающими, сидя в луже с мокрыми штанами или когда волосы твои обгажены вороной.

А что же это за нора? Быть может, водовод? Тогда он должен закончиться колодцем...

Задумавшись, Кирсьен с размаху ткнулся головой в мягкое.

Нет, ну надо же!

Чего больше всего боялся, на то и напоролся. Если можно так сказать...

- Пришли! - сказала Цветочек.

- Врагам моим так ходить... - пробурчал тьялец.

- Ой, какие мы нежные!

Ну, что за противная девчонка!

- Колодец? - проговорил Антоло.

Выходит, он о том же размышлял. Кир усмехнулся (все равно не видно). А ведь не дурак, если сумел догадаться.

- Ага! - весело откликнулась девушка. - Ищите скобы на стенах. Я первая.

Легкое дуновение воздуха свидетельствовало, что слова ее не расходятся с делом.

Кирсьен переминался с ноги на ногу, прикидывая - далеко ли до свежего воздуха и лунного света?

- Эй, вы долго там? - хриплым шепотом позвала Цветочек.

Кир вздохнул:

- Кто первый? - сказал просто для того, чтобы не молчать.

- Хочешь, иди, - отозвался студент, как показалось тьяльцу, с показным равнодушием. - Нет - могу я первым.

- Ладно уж! Я пойду! - Кирсьен протянул руку, нащупывая скользкие бревна, обросшие тиной и шершавую скобу. Железо в сырости? Остается надеяться, что они не проржавели настолько, чтобы обломиться под весом мужчины.

Гвардеец осторожно поймал носком нижнюю скобу. Словно стремя. Взялся покрепче руками.

Эх, была не была!

Первая, вторая, третья...

Вроде бы держатся. И довольно надежно держатся.

Десять.

Пятнадцать.

Семнадцатая скоба шаталась. Сильно.

Двадцать.

Двадцать три.

Лунный свет заставил прищуриться, как в яркий солнечный день.

Парень быстро посмотрел по сторонам. Нет ли случайных прохожих?

- Не мельтеши на виду! - дернула его за рукав девушка. - В сторону!

Кир, не раздумывая, нырнул в тень. Все-таки военная жилка была в нем очень сильна - приказы следует вначале выполнять, а уж потом обдумывать. Ничего, в укрытии можно перевести дух и оглядеться.

- Это старый колодец на задворках складов. У рыночной площади, - пояснила Цветочек. - Тут свалка рядом. Стража даже не забредает... Только нищие и бродячие коты.

Втянув воздух ноздрями, Кир удивился, что не догадался сразу о близости гниющих отбросов. Лучше не придумаешь - вначале вымокнуть до нитки, потом изваляться в грязи и напоследок провоняться гнильем.

Где же студент? Почему так долго карабкается?

- Ты как хочешь, а я одежку выкручу... - прошептала девушка.

Она отошла на пару шагов и, не стесняясь ни капельки, сбросила юбку. Кир отвернулся, испытывая глухое раздражение. Она его что, за мужчину не считает, коль вздумала раздеваться? Или у них тут дикий край и законов приличия никто не соблюдает?

Твердо решив, что будет выше заурядного подглядывания, Кир даже закусил губу от усердия. Так бывает. Попробуй сказать себе - не чеши нос ни в коем случае, и тут же начнет свербеть то одна ноздря, то другая. И нужно обладать огромной силой воли, чтобы не нарушить обещания. Это хорошо аскетам, которых упоминают в священных книгах о деяниях Триединого. Слово - кремень.

Кир такой волей не обладал. И не льстил себе никогда. Поэтому, продержавшись десяток ударов сердца, скосил глаза. Цветочек деловито выкручивала то ли рубаху, то ли юбку. Стояла она полностью нагая, но все-таки догадалась отвернуться. Лунный свет отвоевывал у тьмы лишь часть ее фигуры. Весьма неплохое, кстати, сложение для деревенщины - узкая, точеная талия, широкие бедра и стройные ноги. Не хуже, чем у Фланы. Или хуже? Или они одинаковы? А может, это ему так кажется? Кир уже начал забывать рыжеволосую обитательницу "Розы Аксамалы"...

Цветочек встряхнула тряпку, оказавшуюся юбкой, и, наклонившись, сунула в нее правую ногу. Кир почувствовал возбуждение. Сколько у него не было женщины? Месяц, два? Это Антоло, что ни ночь, кувыркается с Пустельгой, хотя думает, будто о них никто в банде не знает...

Громко выдохнув, над краем колодезного сруба появился табалец.

"Как всегда вовремя!" - Киру захотелось что-нибудь в него швырнуть. Ну, к примеру, старый, разодранный башмак, валяющийся рядом.

Девушка одним быстрым движением натянула рубашку, одновременно просунув руки в рукава, а голову - в вырез ворота.

- В тень, живее! - позвала она студента.

Парень послушался. Увидев его вблизи, Кир едва не расхохотался в голос. Нос и щеки перемазаны глиной, на лбу свежая ссадина - когда только умудрился? Одежда - хоть отжимай... Впрочем, он сам не лучше.

- Ой, мокрые вы, мальчишки! - тихонько засмеялась девушка.

Антоло виновато развел руками - мол, что поделать? А Кир неожиданно разозлился:

- Какие мы тебе мальчишки?

- Ой, ну ладно! - отмахнулась она. - Пускай воины!

- Не пускай воины, а... - Тьялец вдруг понял, что выглядит по-дурацки, махнул рукой и совсем неубедительно закончил: - Я, между прочим, офицер... - Переступил с ноги на ногу, ощущая, как противно хлюпает в сапогах вода.

- Ладно, офицер, пошли! - подмигнула Цветочек. - За мной держитесь и тихонько, чтобы на стражу не напороться.

- А куда мы идем? - проговорил Антоло.

Девчонка не ответила. Кирсьен хмыкнул - вот еще ученый малый, вовремя спросил. А раньше в голову не приходило, значит? И тут же тьялец одернул себя. Он ведь тоже не поинтересовался заранее. Хотя все так неожиданно вышло. Глупейшие рассуждения у костра, спор, где они показали себя не с лучшей стороны, внезапное решение Кулака...

- Узнаешь, - бросила через плечо Цветочек. - Да не бойтесь, мальчишки, к Медренскому в лапы не заведу.

- Я у него в лапах уже был! - резко ответил Кир. - Выбрался живым, как видишь. И сколько можно говорить...

- Помню, помню! - перебила она. - Вы не мальчишки. Вы - воины. Мокрые воины.

Вот что будешь с такой делать?! Издевается по поводу и без повода. Эх, намотать бы косу на кулак, сломать хворостину и... Кир представил, как... Нет, по этим ягодицам он не смог бы пройтись прутом... Так! А ну отставить, лейтенант т'Кирсьен делла Тарн! Что за мысли? До выполнения задания и думать не смей! Ага... Попробуй не думать. Тогда отвлеки себя чем-нибудь. По сторонам смотри, что ли?

По сторонам смотреть было не интересно. Ну, разве что под ноги, чтобы на влезть в кучу очистков, вывернутых какой-нибудь хозяйкой, или в глубокую лужу, непонятно как образовавшуюся, если вспомнить, что дождей не было уже дней десять. Хотя что тут непонятного? Наверняка еще одна горожанка, добропорядочная мать семейства, вылила воду после стирки.

Цветочек вела их задворками. Какими-то кривыми переулочками, узкими щелями между сараями, проходными дворами. Чувствовалось, что она знает дорогу наизусть и может пройти здесь с закрытыми глазами. При том никто ее не заметит. Даже сторожевых котов девчонка или обходила, или успокаивала негромкими словами. Зашипел из будки только один - здоровенный, если судить по расстоянию между зелеными, горящими, как две звезды, глазами.

А еще Кир поражался беспечности медренцев. Город-то в осаде. А они спят как ни в чем не бывало. Или настолько уверены в тех ополченцах и стражниках, которые охраняют крепостную стену и ворота? Если бы Аксамала оказалась на военном положении, в городе было бы не протолкнуться от патрулей гвардии. И днем, и ночью. Здесь же тишина и благолепие.

Антоло прихрамывал рядом. Он что, не только головой удариться успел? И о чем он думает, интересно? Пробраться во дворец ландграфа незамеченным невозможно. В открытую тоже не придешь и не скажешь: "Здравствуйте, ваша светлость, я от кондотьера Кулака, хочу поинтересоваться вашим самочувствием, а заодно и отыскать причину беззаветной храбрости ваших воинов..."

Цветочек остановилась внезапно, без предупреждения. Кир налетел на нее сзади. Чтобы не сбить с ног, придержал руками за талию - гибкую, сильную... Девушка хихикнула и стрельнула через плечо глазами.

Все испортил Антоло, который, врезавшись тьяльцу плечом между лопатками, смущенно буркнул: "Извини!" Кир открыл рот для грозной отповеди, но Цветочек приложила палец к губам:

- Тс-с-с... Вы еще подеритесь! - звенящим шепотом произнесла она. - Пришли мы.

Тьялец огляделся. Задний двор - вот сарайчик для дров, вот нужничок с резной дверкой, бочка для сбора дождевой воды. Будка есть, но пустая, иначе кот давно уже выскочил бы.

Цветочек осторожно постучала в дверь. Подождала, прислушиваясь. Постучала еще раз. Громче.

Снова потянулись томительные мгновения, а потом за дверью заскрипели половицы. Хорошо так заскрипели, музыкально.

- Кто там? - прогудело из-за двери.

- Это я, дядька Одберг! - ответила девушка, приподнимаясь на цыпочки, поближе к прорезанному в двери глазку.

- Кто это - "я"? - недоверчиво переспросил Одберг.

- Я. Торка.

Цветочек не удержалась, бросила взгляд на парней - не засмеются ли? В самом деле, имечко ей родители подобрали - лучше не бывает, страшнее морового поветрия. Немудрено, что она его никогда не называла, предпочитая обходиться кличкой, выдуманной Почечуем.

- А с тобой кто? - продолжал допытываться подозрительный дядька.

- Свои люди. Они тоже против Медренского...

Дверь распахнулась столь стремительно, что Цветочек едва успела отскочить.

- Быстро в дом!

Девчонка скользнула в разверстую пасть проема. На ходу махнула рукой - давайте за мной, быстро!

Сперва Киру подумалось, что внутри темнее, чем в промоине или водоводе. Во мраке ворочалось что-то очень большое. Или кто-то очень большой.

- Сейчас лучинку запалим, - пророкотал дядька Одберг.

Густо-багровый свет затухающих углей на миг очертил его силуэт устрашающих размеров - может, ростом тельбиец и уступал северному великану, но уж весом точно нет. Такому попади в объятия! Расплющит и даже не вспотеет. Да что там "не вспотеет"?! Не заметит. Словно медведь лесной, ломающий побеги малинника.

Одберг сунул в угли щепочку, подождал немного. Вытащил, раздул тлеющий кончик. Закрепил лучину в кованом светце.

Огонек осветил его полностью, и Кир понял, что бояться нечего. Напротив, горожанин сам выглядел напуганным и незащищенным в полотняной рубахе до пят. Круглое доброе лицо в обрамлении реденькой бороды, лысина со взъерошенным хохолком надо лбом, объемистый живот и глаза в окружении сетки мелких морщин.

- Ух, каких соколов привела ты, девочка... - Одберг склонил голову к плечу, оценивающим взглядом скользнул вначале по Антоло, потом по Киру. - А ведь они не здешние. Этот, чернявый, похоже, откуда-то с Дорены. А вот этот, с шишкой на лбу, с севера, готов о заклад биться.

- А вы глазастый, фра Одберг, - ответил Антоло. - Из Табалы я. Овцевод. - Он криво усмехнулся, вспомнив родной городок Да-Вилья.

Кир тем временем рассматривал обстановку дома. Сперва он думал, что находится на кухне (это обычно для городских домов - иметь черный выход из кухни). Но зачем им такой широкий стол? Такая большая печь с широким зевом? А эти кадушки, бочонки и мешки в углу? И вдруг его осенило - это же пекарня!

- Вы скрываетесь? - деловито поинтересовался Одберг. - Парней спрятать нужно?

- Одного, - улыбнулась Цветочек. - Чернявого. А табальца нужно провести во дворец. К ландграфу.

- Что??! - выпучил глаза пекарь. Его щеки всколыхнулись, брюхо заходило ходуном. - Вы в своем уме, детвора?

- Мы - не детвора! - отчеканил вполне освоившийся Кирсьен. - Мы знаем, что делаем.

- Ой, не знаете... - Толстяк схватился за голову. - Торка! Ладно, эти молодые, горячие, жизнь им не дорога... А ты что творишь?

- Что надо, то и творю. Тебе моего слова мало? Тебе поклон от Черного Шипа передать?

Одберг дернулся, как от удара. Бросил взгляд на окно, на дверь. Даже слабый свет лучины позволил разглядеть, что он побелел словно полотно.

- Тише! Тише ты... Разве можно?

- Боишься, дядька? Тогда помогай.

- А ну пошли, поговорим, - пекарь махнул рукой, маня девушку за собой. Испуг в его голосе сменился отчаянием обреченного.

- И поговорим! - не осталась в долгу Цветочек и решительно шагнула следом.

Когда двери за ними закрылись, Антоло пожал плечами:

- Чует мое сердце, что она что-то затевает. Но вот что? И не придется ли расхлебывать потом?

Он бесцеремонно уселся на мешок с мукой.

- Что, страшно стало? На попятную вздумал? - едко проговорил Кир, хотя сам испытывал сходные ощущения. Но смолчать он никак не мог.

- Страшно? Может, и страшно. Не знаю, - с обескураживающей честностью ответил табалец. - Просто не люблю, когда... Знаешь пословицу - без меня меня женили?

Кир хмыкнул. Его внимание привлекла странная возня в углу. Шорох, мурлыканье. Из-за кадушки, покрытой засохшими потеками теста, появился котенок. Толстый, круглоголовый, со смешными короткими лапами и торчащим, словно свечка, хвостом.

Вот почему не было кота в будке. Видно, только взяли в дом молодого. Он еще не обвыкся, сторож из него никакой. Ест да спит, силу набирает. А вымахает, скорее всего, в крупного зверя. Локтя полтора в холке будет, не меньше. И масть красивая - серая в черных разводах, будто кто-то капнул в воду чернил.

- Иди сюда, малыш, - Кир присел на корточки, поманил котенка.

Звереныш вначале потянулся мордочкой к его ладони, но потом фыркнул, вздыбил шерсть на загривке, шарахнулся в сторону.

- Сторож будет, - проговорил тьялец. - Ишь, какой маленький, а к чужому уже не идет.

- Он не потому, - ответил Антоло. - Он просто к тебе не хочет. - В подтверждение своих слов, студент накрыл ладонью голову котенка, потрепал, погладил по шерсти. - Коты чувствуют, должно быть...

- Что? - от неожиданности Кир задохнулся. - Ты что хочешь сказать? Что он чувствует?

- Не знаю. - Студент покачал головой. - Я скажу, только ты не обижайся...

- На тебя, что ли?

- Ну, вот. Уже обиделся.

- Ничего я не обиделся. Говори!

Антоло помолчал чуть-чуть. Вздохнул.

- Ты не такой, как все, - сказал он, продолжая гладить котенка. - Я это совсем недавно понял. Описать не могу, но чувствую. Зуд какой-то, что ли?

Кир хотел спросить: "Мыться не пробовал?", но сдержался. Так можно слово за слово и в горло друг другу вцепиться. Кому от этого польза будет? Только ландграфу Медренскому и его загадочному гостю, которого на наречии дроу звали Змеиный Язык. Вот покончим с ними, тогда и придет время отдавать старые долги.

- Ты слушаешь? - Студент поднял голову.

- Слушаю. Говори.

- Я думал сперва - это от злости. Ну, из-за драки той и все такое... Только злости у меня к тебе уже нет.

- Да? Ну, спасибо.

- Не за что. Обниматься я с тобой не собираюсь. А уж тем более в друзья набиваться.

- И за честность спасибо.

- Не за что, - повторил табалец. - Я о чем говорил? Когда ты поблизости, я будто кожей чувствую что-то не то. Ну, понимаешь... Трудно объяснить. Вот у стариков перед грозой кости ломит. Или у ветеранов старые раны болят к сырости. А у меня - зуд. Легенький такой, словно мурашки под кожей бегут. Мелкие-мелкие. Даже волосы дыбом встают по всему телу.

- Прямо по всему? - съязвил Кир.

- Именно по всему, - Антоло шутки не понял или сделал вид, что не понял. - Я думаю, это потому, что ты колдун.

Воцарилось неловкое молчание. Студент поглядывал исподлобья - не обидел ли? А Кирсьен попросту задохнулся от возмущения. Слова отповеди застряли в горле. Он мог только судорожно втягивать воздух и злиться в душе на неожиданный дар, сделавший его не таким, как все.

- С чего... С чего ты взял? - произнес он, когда дар речи наконец-то вернулся. - Откуда?

Антоло пожал плечами:

- Коты, говорят, колдовство чуют.

- Сметану они чуют. И мясо, - возразил бывший гвардеец. - А я тут при чем?

- Вся банда болтает, как ты айшасианского колдуна завалил. Тедальо мне все уши прожужжал.

- Колдуна Мудрец убил. Это тебе кто хочешь скажет.

- Правильно. Убил Мудрец. А скрутил ты. Да не сверкай глазами. Я же семь лет в университете. Книг прочитал предостаточно. И по истории, и по философии, и по логике тоже...

- И что там пишут? - выдохнул Кир.

- Да ничего, собственно, нового. О чародеях, победивших черный мор. Об их силе, благородстве, самоотверженности. Я не знаю, каждому ли слову из этих восхвалений можно верить? Но там еще о многом написано.

- О чем же?

- Что раньше волшебники владели силами четырех стихий. Вода и Огонь...

- Воздух и Земля.

- Верно. Правда, кому-то лучше удавалось с Водой работать, а кому-то с Огнем... Они под это свое умение и работу себе выбирали. Вода и Воздух - значит, погодой управлять. Огонь и Земля - плавильщикам и рудокопам помогать. Вода и Земля - сам Триединый велел садами и нивами заниматься. Но настоящее, подлинно сильное, волшебство получалось лишь тогда, когда чародей владел в должной мере всеми четырьмя стихиями. Это были лучшие из лучших. Подобные Тельмару Мудрому.

"Значит, мне это не грозит, - подумал Кир и почему-то испытал облегчение. - Может, попробовать погодой управлять? Напущу на Медрен туман..."

- С гибелью волшебников было утрачено и знание четырех стихий, - продолжал студент. - Сейчас, если где-то и появляются колдуны, то используют они совершенно другие силы.

- Какие же? - тьялец удивился. Если до сих пор слова Антоло не открывали для него Айшасы - кое-какие отголоски легенд о чародеях знал любой уважающий себя гражданин Империи, то последняя фраза оказалась совершенно неожиданной.

- Точно не знаю. Что-то вроде человеческих чувств, эмоции.

- Ерунда! Как можно использовать мою радость или злость?

- Откуда мне знать?

- Ты что-то ничего не знаешь! То рассказываешь, а как до дела доходит, так - "не знаю"!

- Ну, так я же не ученик чародея! Я астрологом собирался стать. Если и читал что, так случайно. Не вдумывался и не учил наизусть. Что запомнилось, то запомнилось, а остальное - извини, подвинься... - Он, похоже, обиделся. Надулся и замолчал.

Котенок мурлыкал и терся о калиги Антоло.

Вначале Киру захотелось послать подальше чересчур обидчивого студента, но любопытство пересилило. Да и какой смысл рассориться вдрызг, если судьба определила одно дело вместе делать? Дружбы между ними хоть так, хоть эдак не будет, но ради выполнения задания можно потерпеть чуток слабости другого.

- Ладно. Рассказывай. Что там с чувствами?

Антоло помялся, помялся и начал говорить:

- Вообще-то я не уверен, что правильно понял. Якобы волшебники... не все, а лишь некоторые... могут впитывать окружающие их чувства. Страх, злость, радость, недоверие...

- Как это - впитывать?

Студент пожал плечами. Погладил котенка. Сказал неуверенно:

- Ну, случается же, что даже обычный человек ощущает страх другого? Или чувствует, что его презирают... А девушки купаются в обожании поклонников. Бывает такое?

- Бывает, - вынужденно согласился Кирсьен.

- Вот видишь... А колдуны эти, получается, могут не только воспринимать чужие эмоции, но и впитывать их, собирать и получать из них Силу.

Кир присел на край лавки, большая часть которой была задвинута под стол, опустил локти на колени.

- Но это же, наверное, не совсем честно? - неуверенно проговорил он. - Пользоваться моими чувствами без разрешения... Бр-р-р-р!

- То же самое решил и Великий Круг магов Сасандры. Лет триста тому назад он попросту запретил развивать это направление чародейства. С тех пор в книгах упоминаются лишь единичные случаи, когда нарушался запрет Великого Круга.

- Я не... - начал тьялец. Осекся, поперхнулся, сделал вид, что закашлялся.

- Да мне, собственно, все равно, - успокоил его Антоло. - Теперь все равно. - Он говорил твердо, но все же отводил взгляд. - Мне иногда кажется, что это не мы подрались тогда в "Розе Аксамалы", а другие люди. Молодые и безмозглые.

Кир хотел ответить резко и с насмешкой. Тоже мне, выискался умник! Захотел прощения? Как бы не так! Настоящие мужчины обид не спускают - они мстят! Не обязательно сразу. Если не удается быстро, можно и подождать - отмщение от этого не станет менее сладким. Но и притворяться умиротворенным он не намерен. Жестокие слова уже готовы были сорваться с языка, но громкий голос из-за двери отвлек парня.

Цветочек едва не кричала, не заботясь, что может разбудить домочадцев пекаря:

- Нет! Ты поможешь! Если я прошу...

- Очумела ты совсем, девка, - гудел Одберг, изрядно приглушая голос. - Я же не родственник ландграфу...

- Надо будет - станешь! - шипела в ответ девушка. - Или ты совсем зажрался? Клятвы наши забыл? Так подумай хорошенько - ты норов Черного Шипа знаешь!

- Так ежели я за себя переживал бы... Семья... Шесть девок и жена еще...

- А вот и подумай. Подумай хорошенько... Головой подумай! Когда генерал дель Овилл возьмет Медрен приступом, на чьей стороне ты хотел бы быть?

- Ну... Это...

- Не мычи! Отвечай!

- Ты, Торка, прям за горло берешь.

- За твое горло возьмешься, дядька! Пальцев не хватит. Нет, ты все-таки зажрался...

- Зря ты так! - в голосе Одберга промелькнула нешуточная обида. - Я нашему делу всегда верен был. Хоть и корежит меня в последний год... Не по-детски, скажу тебе, корежит. Думаешь, легко мне не орать вместе со всеми "славу" ландграфу Вильяфу нашему?

- Я не поняла что-то... Ты цену набиваешь или как?

- Я? Цену? Эх, молодежь... Совесть поимела бы... Я тебя вдвое старше.

- Не юли. Отвечай. Сделаешь, как я говорю?

Воцарилось молчание, нарушаемое только потрескиванием лучины и довольным мурлыканьем котенка. Потом Одберг обреченно произнес:

- Хорошо. Все сделаю. Помогу чем смогу. Только ж и ты...

- Можешь не напоминать! У Черного Шипа слов на ветер не бросают!

Дверь распахнулась.

На пороге возникла раскрасневшаяся Цветочек. Позади нее возвышался пекарь Одберг.

Девчонка подмигнула парням.

- Соскучились, мальчишки? Я все уладила.

Толстяк кивнул, подтверждая ее слова. Поспешно и решительно. Так, словно получил удар кулаком в затылок. Но глаза его при этом поблескивали затравленно, как у загнанной в угол крысы. Никакого смирения, а одно лишь желание впиться зубами в протянутую ладонь.

ГЛАВА 6

Никогда в жизни Кир не предполагал, что ему доведется работать. Нет, белоручкой он себя назвать не мог и никому не позволил бы. Вычистить коня, наточить меч, обустроить походный лагерь: наколоть дров, развести костер, натаскать воды и сварить похлебку, поставить палатку - все это пожалуйста, сколько угодно. Последние месяцы ему приходилось и подшивать обтрепанные манжеты рубашки, и чинить оборванную подпругу, самому себе стирать одежду и чистить сапоги. Но все вышеперечисленные занятия к лицу воину, наемнику, солдату. Умением ловко проткнуть кожаный ремешок шилом и протянуть дратву он теперь даже гордился. Не всякий его сослуживец по аксамалианскому гвардейскому полку способен сам сшить уздечку или перевязь. Но выполнять работу простого горожанина? Ремесленника, продающего плоды своего труда и тем живущего? Фу-у-у... Во имя Триединого!

И, тем не менее, как говорят в Камате - назвался виноградиной, жди, когда сок выдавят. Пекарь Одберг согласился помочь, укрыть лазутчиков в городе, но потребовал полного послушания. Оказалось, что старшая его дочь служит в особняке ландграфа Медренского - ничего особенного: полы подмести-вымыть, со стола прибрать, ключнице по хозяйству помочь. Кир знал, что провинциальные дворяне живут не на широкую ногу. Если возникает выбор: лишний слуга или лишний боец в войско, не колеблясь выбирают бойца. Вот и у ландграфа Вильяфа челяди было не много: кастелян и ключница, кухарка с парой поварят, пяток конюхов, котарь с помощником, личный слуга его светлости по имени Пальо, нянька наследника и две служанки, прибирающие господские покои. Одной из этих прибиральщиц полгода назад стала дочка пекаря - Лейна. Большая честь и высокое доверие. Знать, Одберг не внушал подозрения никому в городе и о его близком родстве с известнейшим главарем повстанцев не догадывались. Или предпочитали не вспоминать. Что ж, брат за брата не отвечает...

На коротком совете, который иначе как военным и назвать трудно, решили, что Антоло отправится во дворец под видом жениха Лейны, приехавшего из деревни. Одберг кряхтел и, похоже, предчувствовал нагоняй от дочери, но Цветочек пообещала, что договорится с сестрой. В конце концов, никто же не понуждает ее идти под венец со студентом, а притвориться и изобразить любовь придется. А вот Киру выпало оставаться в пекарне и на время стать подмастерьем фра Одберга. И при этом, желательно, не показываться на глаза соседям. Город в осаде - мало ли что можно ожидать от патриотично настроенных защитников?

Сказано - сделано.

Пекарь растолкал их ни свет, ни заря. Прикорнувшим неподалеку от теплой печи парням казалось, будто они только что закрыли глаза, и вот на тебе - Одберг тормошит за плечо! Медренец не собирался терять прибыль, даже участвуя в заговоре против владыки графства. Уж если идти к ландграфу Вильяфу во дворец, так не с пустыми руками. Нужно напечь булок, кренделей, баранок. Тем более, что бесплатные работники свалились как снег на голову. Ну просто грех упускать возможность!

Зевая и отчаянно бранясь (правда, про себя) Кир поплескал себе в лицо холодной водой из бочки, стоящей у крыльца. Отметил, что вода отдает тиной и уровень ее опустился ниже краев почти на локоть. Да, дождей давно не было, а дело к середине осени...

Антоло выскочил из нужника взъерошенный, с опухшим лицом. Словно пил три дня не просыхая. Зачерпнул воды, намочил волосы и разгладил их пятерней.

- Быстрее в дом! - буркнула, подмигивая, Цветочек. - Нечего светиться лишний раз!

Одберг тем временем растапливал печь - нащепал лучины, выбрал поленья самые сухие и смолистые.

Вскоре пасть печи не выглядела черным провалом, а напоминала, скорее, Огненный Круг Преисподней - того и гляди, выскочат демоны, хвостатые со свиными пятаками вместо носа, и потащат грешников на вечные мучения.

Душистое тесто, поставленное в кадушках подходить еще с вечера, плюхнули на стол, деловито разделили на четыре части, перемесили и принялись раскатывать в жгуты. Одберг посмеивался - старайтесь, старайтесь, ребята, в жизни пригодится. Кир его веселья не разделял. Как может ковыряние в липком сыром тесте помочь в жизни потомственному дворянину? Антоло кривился - ученый малый, привыкший больше времени проводить с книгами. Или в кабаке он привык время проводить в компании таких же гуляк и бездельников, как и сам?

На лице Цветочка тоже читалось отвращение к рутинному труду. Конечно, бродить без дела по лесу неизмеримо легче и приятнее.

А Одберг поторапливал:

- Что-то вы, ребята, совсем как неживые! Веселее! Может, песенку кто споет?

- Может, тебе, дядька, еще станцевать? - недружелюбно бросила девушка.

- А что? Можешь? Давай! Только после. Как последнюю лопату в печь сунем.

- Щас! - фыркнула Цветочек с такой брезгливой гримасой, что пекарь покачал головой.

- Посовестилась бы, Торка! Это ж хлеб! Его с радостью в душе печь надо.

- Какая разница? - приподнял бровь Антоло. - Булка - она булка и есть. Как ее ни пеки.

- Э, нет, парень! - Одберг с силой шлепнул куском теста о столешницу. Взметнувшееся облачко муки защекотало нос. - С тяжелым сердцем к работе приступишь - сгорит вся закладка. Или не пропечется.

- Ну да! - недоверчиво бросил студент. - Вы еще эфирные воздействия сюда приплетите... - Он не договорил, бросил косой взгляд на Кира и задумался.

Не обращая внимания на его слова Одберг продолжал вещать:

- Хлеб, он радость приносить должен. И удовольствие. Тогда и человек, что его есть будет, станет радоваться...

- Ну, если так... - ожесточенно разминая кусок тугого теста, проворчала девушка. - Если так, то нам в него еще наплевать надо. Очень нужно - ландграфу Медренскому радость приносить и удовольствие. Затем я сюда пробиралась. Ага...

- Как ты можешь! - пекарь покачал головой. Вскочил из-за стола.

Кир думал, что он обиделся и теперь уйдет, но толстяк всего-навсего вытащил из стоящего в углу ларя три мешочка. Принес их, осторожно положил на стол. Развязал. По комнате поплыл сладковатый аромат корицы. Бывший гвардеец эту пряность терпеть не мог с детства - закормила старуха-нянька, имевшая к корице, что называется, безумную страсть. Она добавляла ее в пироги и в печенье, посыпала булочки и баранки. Кирсьен наелся корицы на всю оставшуюся жизнь. Даже запах ее вызывал приступ тошноты.

- Что скривился, как на кислое пиво? - подмигнула Цветочек.

- А! - отмахнулся бывший гвардеец. Нет, в самом деле, не растолковывать же при всех?

- Так, лепим булочки! - скомандовал Одберг. - С маком, с корицей, с винной ягодой. - А ты, Торка, будешь булки сверху яйцом мазать!

Девушка закатила глаза. Похоже, она хотела этими же яйцами запустить дядьке в голову.

- Лепим, лепим! - не заметил ее настроения пекарь. - Выпекать начнем с рассветом! Так что стараемся...

И они постарались. Прилежание заменило мастерство. Пускай булки выходили кривоватыми, но с первыми лучами солнца, ворвавшимися сквозь окошко, Одберг уложил на широкую лопату первые две дюжины и отправил в печь.

А потом понеслось!

Ревел огонь, лопата шаркала по поду. Аромат свежей выпечки наполнил пекарню, несмотря на распахнутое настежь окно. Кир ощутил, как рот наполняется слюной, а живот урчит, как рассерженный кот. О таких лакомствах он уже и думать забыл с тех пор, как покинул Аксамалу.

Одберг, довольно улыбаясь, выдал помощникам по горячей булке - пышной, хрустящей, тающей во рту.

- Заслужили!

Какой же изысканной и бесконечно вкусной может показаться обыкновенная булочка! Достаточно для этого большую часть ночи провести на ногах, а потом проснуться затемно и поработать от души.

Скрипнула дверь, ведущая в глубину дома. Зашлепали по полу босые пятки.

- Вы куда?! - сердито заворчал Одберг.

Пять пар нагловато-хитрых глаз стрельнули по гостям, а Цветочек уже со смехом раздавала булки.

"Это же сколько у него детей? - удивленно подумал Кир. - Здесь пятеро. Одна в услужении у ландграфа. И все дочки! Спаси и сохрани Триединый!"

- Нечего, нечего... А ну, бегом наверх! - прикрикнул на дочерей пекарь. Они вновь стрельнули глазами и убежали. Так ведет себя косяк рыбы. Вот плывут плавник к плавнику, словно им ведома какая-то важная цель, к которой они стремятся. И вдруг - тень на поверхности воды. Тут же весь косяк разворачивается в противоположную сторону. Без команды и не сговариваясь, как одно целое.

Антоло покачал головой:

- У меня две сестры. Младшие. Одной уже шестнадцать исполнилось - невеста, поди. А вторая - совсем малолетка. Десять будет весной.

- Вот я им покажу! - мрачно пообещал Одберг. - Теперь хоть на улицу не выпускай балаболок - растрезвонят по всем соседям, что у меня два красавчика в гостях.

- Так уж и красавчика! - фыркнула Цветочек.

- Это кому как, - резонно возразил медренец. - Ты там насмотрелась, поди, имперских офицеров? А для моих любой парень не с нашей улицы - принц на белом коне. Одних разговоров на месяц, самое меньшее.

Студент смущенно потер затылок. Кир вначале едва не возмутился, что он-то не какой-то там парень "не с нашей улицы", а тоже офицер, лейтенант гвардии, между прочим, но потом понял, что ему все равно не поверят, еще поднимут на смех, чего доброго, и промолчал.

- Ну что? - Одберг посмотрел на них неожиданно серьезно. - Булки в корзину и пошли?

- Присядем на дорожку, а, дядька? - так же без тени улыбки проговорила Цветочек.

- Можно и присесть. - Пекарь сгреб сдобу в большую корзину, поставил ее около Антоло - давай, мол, волоки, - а сам сел на лавку.

- Не знаю, что вы задумали, детвора, - сказал он, глядя в пол. - И знать даже не хочу - целее буду. Но я желаю вам удачи...

"Мы не детвора!" - хотел возмутиться Кир, но передумал. Уселся на краешек табурета. В пекарне воцарилась тишина, казавшаяся неестественной из-за царившей совсем недавно веселой суеты.

Поначалу корзина, сплетенная из ивовых прутьев, доверху заполненная еще теплыми булками, казалась Антоло легкой. Подумаешь, тяжесть! Кто полный пехотный доспех таскал со щитом ростовым, тому хлеб - пушинка.

Утро над Медреном стояло пасмурное - первое по-настоящему осеннее. С востока наползали низкие тучи, похожие на кучу грязного тряпья. От Ивицы тянуло сыростью. При одной только мысли о купании, как вчера вечером, по спине бежали мурашки.

Пекарь шагал впереди, раскланиваясь с немногочисленными прохожими. Сам он шел налегке. Еще бы! Лишь последний дурень будет надрываться, когда есть дармовая рабочая сила. Это Антоло за сегодняшнее утро уже уяснил. Цветочек не отставала от студента и не забегала вперед. Все время была рядом и тихонько растолковывала, как, по ее мнению, следует вести себя в особняке ландграфа, чтобы не навлечь подозрений. Пройдя две улицы под назойливое журчание ее голоса, Антоло едва не взвыл. Нет, ну сколько можно! И так ведь все обсудили и взвесили. А если что-то пойдет не так, определяться придется по месту - заранее всех ходов для отступления не предусмотришь.

От глухого, закипавшего в душе раздражения или от бессонной ночи с ранней побудкой, но парень почувствовал, как корзина давит на плечо. Сперва чуть-чуть, потом сильнее и сильнее.

Не к месту вспомнилась притча, рассказанная когда-то профессором Ильбраенном, румяным пухленьким старичком, преподававшим логику слушателям подготовительного факультета. Про носильщика, который перед дальней дорогой не стал спорить с товарищами, кому достанется поклажа полегче, а взял неподъемную корзину с дорожными лепешками. Через три дня пути его груз уменьшился вдвое, поскольку на каждом привале несколько лепешек съедались, а лентяи, передравшиеся за легкие тюки и коробы, продолжали тащить тот груз, что и с самого начала.

Жаль, что путь к дому ландграфа близкий, и проголодаться они не успеют...

Одберг подобострастно раскланялся с седоусым стражником в жаке, который сиял начищенными бляхами. Суетливо окликнул племянницу:

- Торка! Угости господина десятника булочкой!

- Ага! - Цветочек толкнула Антоло локтем, чтобы опустил корзину. - Вам с маком или с корицей?

- С корицей, - благодушно усмехнулся стражник, тем не менее, окидывая студента подозрительным взглядом.

Пока девушка выискивала булку позажаристее, пекарь пояснил, разводя руками:

- Это младший внук двухродной сестры моей бабки... Из Заовражья. Бабка-то совсем плохая стала. Чудеса чудит - не в сказке сказать, ни в песне пропеть. Хуже того арунита, который... А ладно! О чем, бишь, я? Они с детства с Лейной сговорены. Жених, значит... Вот я и решил парня в город забрать. У меня ж одни девки, а дело надо кому-то передавать...

Седоусый взял протянутую девушкой булку. Понюхал, кивнул, откусил едва ли не половину. Промычал что-то неразборчивое, махнул рукой и пошел дальше по улице.

Одберг вздохнул и вытер пот со лба. Зашагал, не оглядываясь.

Цветочек ловко передразнила его, изобразив походку враскоряку и решительный отмах.

Антоло прыснул и вновь взялся за корзину.

Дальнейшая их дорога до особняка графа пролегала без приключений. Жители Медрена понравились табальцу. Улыбчивые, доброжелательные, без излишнего любопытства. Воображение рисовало их несколько по-иному. Что ж, осада только началась. Горожане не оголодали, не озлобились еще. Жаль, конечно, но все у них впереди. Пройдет десяток-другой дней, и в городе начнет ощущаться нехватка продовольствия. Вот тогда с ароматными булками по улице не походишь. И незнакомое лицо будет вызывать не улыбки, а подозрение и ненависть.

Пекарь уверенно провел их мимо кованых ворот, за которыми слонялись без дела пара латников в кирасах и полдюжины стражников с алебардами, и, свернув в проулок, толкнул небольшую калитку.

Тут тоже не обошлось без охраны, но краснолицый плечистый мужик, державший гизарму острием вниз, улыбнулся Одбергу как старому приятелю. За что получил штук пять булок. На вопросительный взгляд стражника пекарь вновь разразился запутанной фразой о бабке, дедке, внуке, внучке... Хорошо, что без кота и коровы, как в старой сказке, обошлось.

Антоло при этом изо всех сил выпучивал глаза, играя роль деревенского недотепы, впервые попавшего в такой красивый и богатый город, как Медрен. На самом деле - так себе городишко. Пожалуй, меньше его родной Да-Вильи. А уж по сравнению с Аксамалой - даже не деревня, а так, мелкий хуторок на одного хозяина.

Наконец пекарь умолк. Стражник снисходительно похлопал парня по плечу: иди, мол, деревенщина, радуйся, пока я добрый.

На заднем дворе графского особняка пахло конским навозом и палеными перьями. Заросший бородой по самые глаза слуга, одетый в кожаную куртку с многочисленными латками на рукавах, курил трубку и наблюдал, как поваренок лет четырнадцати осмаливает на костре птичью тушку. За дощатой стенкой сарая истошно орал кот. В широкой щели мелькали время от времени желто-зеленые глаза с вертикальными зрачками. Судя по размерам морды, зверюга запросто могла выходить один на один с медведем.

- Здорово, Одберг! - слуга помахал пекарю трубкой.

- И тебе поздорову. Как твои коты?

- Что им сделается? Мясо жрут - страсть, а на охоту его светлость теперь не скоро выберется. Вот и сходят с ума от безделья...

Похоже, помощник котаря мог говорить еще долго, но Одберг сунул ему в руки булку с маком - как понял Антоло, безотказно срабатывающий прием.

- Фрита Иддун сильно занята? - поинтересовался пекарь у поваренка.

- Лапшу варит! - Парнишка дернул плечом. - Вас дожидается, фра.

- Это хорошо... - покивал толстяк. Поразмышлял, не трогаясь с места. Видно, думал: повторять ли историю появления Антоло в Медрене? Но потом решил, что сопляк - подмастерье кухарки - того не стоит, и пошел к черному ходу.

Прямо с порога в лицо Антоло дохнуло ароматом бульона, каких-то малознакомых трав, легкой горечью поджаренного лука. Сердцем кухни по праву выглядела огромная печь, басовито гудящая от ровного, приглушенного пламени. Ее зев полыхал багровым, на шестке доходили несколько горшков, а крепко сбитая женщина ловко орудовала ухватом, едва не засунув обмотанную платком голову в самое горнило.

- Доброго здравия тебе, фрита Иддун! - громогласно провозгласил пекарь. - Чтоб похлебке не выкипеть, а пирогам не подгореть! - Дождался, пока кухарка повернула к нему распаренное, красное лицо, и раздельно, напоказ трижды постучал костяшками пальцев по столешнице. От сглаза.

Антоло на миг показалась, что хозяйка графской кухни огреет пекаря ухватом. Но она улыбнулась. Повторила жест гостя.

- Тебе ни булки, ни кренделька, фра Одберг! - Деловито ткнула пальцем в студента. - Подмастерье у тебя, что ли, новый?

Цветочек уже шныряла вдоль столов, заглядывала в мисочки и горшки, принюхивалась, даже отщипнула листик от пучка зелени, похожей на петрушку.

Пекарь снова завел историю про бабку из Заовражья, ее многочисленную родню, вспомнил дядьку, которого поломал медведь в тот год, когда гусень яблоки пожрала все, как есть... Перескочил на цены за мерку муки, зацокал языком, подкатил глаза не хуже припадочного. Кухарка соглашалась - поддакивала, кивала, не забывая поглядывать в сторону печи. Да, совсем обнаглели селяне. Как подать платить, так все нищие - неурожай, птица передохла, коровы не доятся, свиньи тощают на глазах, а как на рынок выйдешь - все у них есть, были бы только монетки. Сами едят от пуза, а в Медрен везти не хотят. Да тут еще имперцы, будь они неладны. Из-за них цены вообще до небес взлетели. А то ли еще будет! Ничего, вот ужо его светлость накостыляет пришельцам незваным! В тычки погонит до самой Арамеллы. Тогда-то и своих безобразников приструнить можно будет. Без излишеств, но строго. А то расплодилось всяких бунтовщиков немерянно-несчитанно. Ничего, победит врага его светлость...

Антоло понял, что в таком духе фрита способна продолжать до бесконечности. По знаку пекаря он начал вынимать булки из корзины и раскладывать их на столе. С маком - отдельно, с корицей - отдельно, с винной ягодой - отдельно. Хорошо, что Цветочек научила его различать сдобу на глаз - по форме. Оказывается, их для того и делали разными, не похожими друг на друга.

Кстати, а куда подевалась девчонка? Вот проныра! Ей, по всему получается, ничего не стоит проникнуть в любую твердыню, как бы хорошо та не охранялась. И никто ж не заметил, куда она побежала! А впрочем, скорее всего, она поспешила предупредить Лейну, что той придется играть роль невесты Антоло. Интересно, дочка пекаря хорошенькая? Или вся в отца - толстая и здоровенная? Хотя... Младшие дочки фра Одберга на него не похожи - обычная стайка городских детишек. И мордашки смазливые по-ребячьему...

Увлеченный работой, бывший студент прозевал появление мальчика лет двенадцати. Худенький, темноволосый, он вьюном скользнул у Антоло под рукой и схватил со стола самую большую булку.

Вот это да!

Табалец не растерялся - поймал воришку за рукав камзола, развернул к себе, намереваясь вцепиться в ухо и дать понять, что можно делать в присутствии взрослых, а что нельзя. Прикосновение к мальчику неожиданно обожгло. Нет... Не совсем правильное слово. Просто одновременно зачесалась вся кожа, словно Антоло угодил в муравейник. Закружилась голова, кровь застучала в висках. Пальцы разжались сами собой.

Табалец успел заметить, что камзол, от которого он пытался оторвать рукав, сшит из очень дорогого сукна, на поясе у мальца висит корд в дорогих ножнах, а на шее - старинный медальон из почерневшего серебра.

Фра Одберг крякнул, как медведь, которому врезали со всей мочи бревном под дых.

Срываясь на визг зачастила кухарка:

- Ваша светлость! Ваша светлость! Простите, Триединого ради! Он не знал! Простите, ваша светлость!

А потом студент на некоторое время потерял сознание.

Во всяком случае, очнулся он, сидя на полу.

Фрита Иддун возвышалась над ним, словно Клепсидральная башня, и, уперев руки в бока, сердито выговаривала:

- Ты что это, малый, творишь? Мыслимое дело - на наследника руку поднять! Тут - Медрен, а не Заовражье задрипанное... Ты выбирай, парень: или возвращайся коровам хвосты крутить, или...

Откуда-то сбоку вывернулась Цветочек:

- Что вы взъелись на парня? Откуда он знал? Может, он его за поваренка принял?

- Как это откуда?! - всплеснула ладонями кухарка. - Он что же, наследника Медренского графства от приблуды какого не отличает? - Она странно скосила глаза.

- Фрита Иддун! - пробасил из-за спины пекарь. - Что ж вы хотите от деревенщины?

- Я хочу? Это ты от него хочешь, фра Одберг, чего-то! А я... Я гнать его сейчас прикажу! В сей же миг котов спустим!

- Так он же не сделал ничего... - воскликнула Цветочек. - Подумаешь, за руку схватил!

- Ты в своем уме?! - тут уж не выдержал и пекарь. - Молодого графа и вдруг за руку!

- Так его светлость не в обиде! - продолжала стоять на своем девушка. - Правда, ваша светлость?

Кого это она спрашивает?

- Правда! - раздался звонкий мальчишеский голос. - Ничего он мне не сделал! Подумаешь, за руку схватил!

Так вот на кого косилась фрита Иддун!

- Вот спасибо, ваша светлость! - со слезой в голосе проговорил пекарь. - Видно благородного господина. С первого взгляда видно!

Антоло повернул голову и увидел того самого мальчика в камзоле из дорогого сукна. Только теперь студент разглядел на его груди вышитых серебряной нитью медведей - герб ландграфа Медренского. Наследник не выглядел испуганным. Да что там испуганным! Он даже встревоженным не выглядел. Как самый обычный мальчишка, стащивший на кухне булку или пирожок. Велика, мол, важность! Простят...

Борясь с головокружением, Антоло приподнялся на одно колено, прижал ладонь к груди:

- Простите, ваша светлость, не знал я. Сами мы не местные... Из деревни, значится, из Заовражья. Темные мы...

Вышло с одной стороны вычурно - поза прямо из старинных романов, а с другой стороны смешно - говорок малограмотных пастухов удавался Антоло неплохо еще в босоногом детстве.

Первой прыснула в кулак Цветочек. Не выдержал, растянул губы в улыбке наследник.

Дольше всех держалась Иддун. Но и у нее уголки рта дрогнули, когда Одберг неуклюже скопировал жест студента, не рискнув, правда, опускаться на колено - видно боялся, что не встанет.

- Вы не обижайтесь, ваша светлость, - проговорил пекарь. - Ежели хотите, берите любую булку. Для вашей светлости я и на заказ испечь могу, что ваша душенька пожелает.

- Что-то ты, фра Одберг, распоряжаешься, как у себя дома! - махнула на него полотенцем кухарка. - Тебе уж и деньги за сдобу плачены! Так что теперича это собственность его светлости. Хочет - ест, хочет - котов кормит.

Словно в подтверждение ее слов, мальчик откусил здоровущий кусок, роняя крошки на серебряных медведей, улыбнулся с набитым ртом и убежал.

- Вставай, горе-помощничек, - вздохнул толстяк. - Вон, Торка, поди, сговорилась тебя к невесте проводить. Если фрита Иддун позволит, само собой.

Кухарка отмахнулась, возвращаясь к горшкам. Спина ее излучала недоумение - откуда вы только взялись на мою голову?

Антоло поднялся и пошел следом за Цветочком, с трудом сдерживаясь, чтобы не опираться о стену.

Генерал Риттельн дель Овилл прищурился, оперся двумя руками о складной столик, который заскрипел и опасно накренился. Маленький, щуплый, длинноносый, с некогда черными, но теперь обильно отмеченными сединою волосами, он казался Кулаку похожим на скворца. Особенно сейчас, когда неуверенно мялся, поводил плечами и все собирался с силами поведать собравшимся командирам что-то важное. Нет, ну точно - скворец, поймавший жирную муху и придумывающий теперь, как бы половчее запихнуть ее в глотку оглодавшему желторотику.

Сегодняшний совет назывался малым. В шатре командующего армией присутствовали только полковники, трое кондотьеров (кроме Кулака на складных табуретах сидели Меуччо-Щеголек и Роллон, прозванный товарищами Желваком), окраинец, возглавивший после соединения армии заградительные отряды, и генерал-коморник, ответственный за обозы и тыловое обеспечение. Его фуражиры, к слову сказать, уже начали сбиваться с ног, обеспечивая армию - окрестности Медрена не могли прокормить такое количество скопившихся в одном месте военных, а обозы из Сасандры, на которые генерал возлагал большие надежды, самым безобразным образом запаздывали. Не на день-два, а уже на добрый десяток. Дель Овилл злился и слал гонцов на восток, к Арамелле - встретить и поторопить нерадивых обозников.

"Неужели скомандует штурм? - думал Кулак. - Что-то уж слишком дерганный наш генерал в последнее время. Эх, погонит солдат на убой без должной подготовки... А впереди своих пехотинцев кинет наши банды. Кто когда наемников жалел?"

Его превосходительство дернул подбородком, тронул пальцами остроконечную бородку.

- Господин дель Саджо... - повернулся он к командиру обоза.

- Слушаю, мой генерал. - Коморник расправил плечи, напустил на костистое лицо выражение заинтересованности. Хотя что нового мог ему поведать дель Овилл?

- Что слышно об обозах с провиантом?

- Да ничего, мой генерал! - Дель Саджо хотел сплюнуть прямо на пол, но постеснялся. - Будто пропали! Двадцать пять лет служу, а такого не видел!

- Я служу тридцать с хвостиком, - тихо проговорил командующий "Непобедимой". - И тоже такого не видел.

- Безобразие!

- Так я вам вот что скажу, господин дель Саджо, - продолжал Риттельн. - Обозов можете больше не ждать.

- То есть как?! - поперхнулся коморник.

- Да вот так... - Дель Овилл повертел в пальцах гусиное перо и с хрустом переломил его пополам. - Я, собственно, и собрал вас, господа... Собрал вас...

- Да что же случилось, ваше превосходительство? - довольно непочтительно вмешался полковник Джанотто делла Нутто, командир третьего пехотного полка. Что ж, человек, носящий фамилию одной из богатейших семей Табалы, может себе позволить определенные вольности даже в разговоре с непосредственным начальством.

- Что случилось? Что случилось... - Дель Овилл выпрямился, закостенел спиной, побледнел скулами. - Я получил сведения, господа командиры. Из очень надежного источника получил... Империи больше нет.

Его простые слова прозвучали под сводом шатра словно гром посреди зимнего месяца Филина. Воцарилась звенящая тишина. Полковник т'Арриго делла Куррадо кусал губы. Меуччо-Щеголек хлопал ресницами. Кулак ощутил, как сами собой наливаются тяжестью плечи, словно кто-то взвалил ему на спину непосильный груз.

- Что вы хотите этим сказать, господин генерал? - Полковник делла Нутто встал с табурета. Благодаря немалому росту, он едва не касался макушкой верхней покрышки шатра. - Если это шутка, то должен заметить, что...

- ...крайне не уместная! - с горячность подхватил его слова полковник Верго дель Паццо, возглавлявший второй полк, самый молодой из всех полковников пятой пехотной армии Сасандры. И самый порывистый.

- Я попросил бы, господа! - рыкнул дель Овилл. Откуда только такой голос в щуплом теле? - Как вы думаете, я собрал старших офицеров, чтобы развлекать глупыми шутками? Повторяю еще раз - Империи больше нет как государства. Еще раз повторить?

- Хватит, я думаю, - рассудительно проговорил Желвак. - Вы не хотите порадовать нас подробностями, ваше превосходительство?

- Порадовать? Клянусь огненными демонами Преисподней, сильно сказано! - Командующий шлепнул ладонью по столу. - Сейчас порадую. Порадую... Его императорское величество скончался...

"Пора бы уж... - подумал Кулак. - Сколько лет уже Губастому стукнуло?"

- ...Смерть императора подтолкнула определенные силы в Аксамале и за ее пределами к восстанию...

"Даже так? Вот тебе и добрые подданные. Чуть что - в драку, за вихры друг дружку".

- ...Вожаками бунта стали аксамалианские тайные сообщества вольнодумцев...

"Тайные? Да о них только слабоумному не известно. При желании выкорчевали бы еще лет десять назад. Видно, кому-то они выгодны были..."

- ... а также тайное сообщество колдунов.

"А это уже серьезнее. Не все еще, значит, чародеи в Сасандре перевелись?" - Кулак поежился, вспомнив необузданную стихию, которой повелевал Кир. Впрочем, это еще разобраться надо, кто кем повелевал. Силищи-то у Малыша с избытком, а вот умение оставляет желать лучшего.

- Аксамалианская гвардия, совместно с патриотично настроенными горожанами и службами охраны правопорядка столичного магистрата, подавила мятеж. Но... - генерал Риттельн вздохнул. - Обезумевшие колдуны сровняли с землей Верхний город.

- Позвольте... - Все еще стоявший дель Паццо сунул два пальца за ворот камзола. - Как же так можно?

- Не знаю! - отрезал генерал армии. - Да вы садитесь, полковник, садитесь! Как я уже сказал, Верхний город сровняли с землей. Погибли генералы т'Алисан делла Каллиано и Бригельм дель Погго. Погибли все верховные жрецы Триединого. Погибли все министры Сасандры. Ну, может быть, не все погибли, но те, кто выжил, скрываются. Разгром столицы довершила чернь, вырвавшаяся из портовых трущоб. Ее стараниям половина Нижнего города сгорела. Погромы, грабежи... Количество жертв... убитые, раненые, пропавшие без вести... среди горожан не поддается исчислению.

Дель Овилл тяжело перевел дыхание. Внимательно посмотрел на каждого офицера, подольше задержав взгляд на кондотьерах.

- Плохие вести разносятся быстро. Провинции, почувствовав ослабление имперской власти, начали объявлять независимость. Одна за другой...

- Ума не приложу, зачем это им надо? - пожал плечами делла Куррадо, оглянулся на прочих офицеров в поисках поддержки, но, заметив Кулака, скривился, вздернул жирный подбородок.

- Не очень, значится, любили друг друга, - хмыкнул литиец Желвак. - Семья народов, ешкин кот...

"Да уж... Как не припомнить старую историю. Жителя Вельзы спросили - что такое дружба народов, по-вашему? - почесал бороду Кулак, глядя мимо его превосходительства. - А он ответил: это когда аксамалианец подает руку литийцу, литиец - аруниту, арунит - тьяльцу, тьялец - гоблу... А потом все вместе идут бить каматийцев".

- Не знаю, как там народы, - сокрушенно произнес генерал дель Саджо, - а плох тот вице-король, который не мечтает стать королем. Слава, почет... Я не говорю уже о выгоде, о тех ручейках солидов, которые потекут к ним в сундуки.

- Верно! - дернул щекой дель Овилл. - Кажется, в одночасье все стали предателями, забыли о присяге... По моим сведениям пятидневной давности первой объявила независимость Лития. Следом за ней Гоблана и Камата, чуть позже Уннара и Барн. Потом Табала. Пока еще верность Империи сохраняют Арун, Тьяла и Окраина. А может, просто слухи о них устарели.

- А как же армия? - подался вперед Верго дель Паццо.

- Где как! - отозвался генерал. - Командующие армиями Сасандры в Камате и в Гоблане поддержали вице-королей. В Литии, говорят, генералы и правители не сошлись во мнении, и теперь одиннадцатая и двенадцатая пехотные армии, вместе с кавалерийским корпусом генерала делла Тиальо, оттягиваются на юг, к Аксамале. В Вельзе сейчас полная неразбериха. Военные попытались взять власть в свои руки, захватили несколько городов, но столкнулись с яростным сопротивлением местной знати... Так что Вельза может распасться в свою очередь на несколько маленьких осколков. Там начинается война, а значит, генерал дель Саджо, обозов оттуда вы не дождетесь.

Риттельн дель Овилл швырнул в корзину для мусора уже пятое поломанное перо.

- Что вы предлагаете, ваше превосходительство? - осторожно спросил делла Куррадо, старый, хитрющий котяра.

Генерал молчал. Барабанил пальцами по столу. Переводил глаза с одного офицера на другого.

- Оставим Медрен? - Делла Нутто опять попытался встать, но тяжелый взгляд Риттельна уперся ему в грудь, толкнул обратно, словно был осязаемым.

- Мы. Возьмем. Медрен, - четко и раздельно проговорил дель Овилл. - Чего бы. Мне. Это. Ни стоило.

"Это что-то новенькое... - насторожился Кулак, сохраняя показную невозмутимость. - Лечебница по нему плачет".

- Мы возьмем Медрен, - уже спокойнее, без надрыва, разъяснил генерал. - Этот город нужен мне. От него мы начнем строить новую Тельбию. Собирать ее: деревенька к деревеньке, замок к замку. Это будет королевство справедливости, где каждый сможет найти себя и занять приличествующую его достоинствам должность.

- Правильно! - махнул рукой Щеголек. - Зачем нам король Равальян? Не нужен нам Равальян.

- Кто не с нами, тот против нас, - кивнул полковник дель Паццо.

Выйдя из шатра Кулак поднял лицо к небу - серому, холодному, затянутому косматыми тучами, подобными грязной овчине. Втянул ноздрями сырой воздух. Запах военного лагеря не спутаешь ни с чем - дым, подгорелая каша, вонь немытых тел и прогорклого масла... Хорошо, хоть ветер тянет в сторону, снося зловоние отхожих мест. А так хочется дышать лесной свежестью: мокрой корой, прелой листвой, тонким ароматов подберезовиков...

Смешное желание для старого, битого жизнью, умудренного опытом наемника?

Смешное.

Ну и пусть.

Когда рука уже не сможет сжимать меч, он надышится свободой. Будет и рыбалка на утренней зорьке, и полное лукошко грибов, и трущийся о ноги толстый, наглый котенок.

А пока почему бы не помечтать?

Первая тяжелая капля, сорвавшаяся с неба, ударила кондотьера в бровь. Быстро согреваясь, побежала по коже и затерялась в бороде.

Вот и осенняя непогода пришла. Дождались.

(продолжение следует)

Комментарии: 5, последний от 17/10/2008.
Размещен: 25/04/2008, изменен: 25/04/2008. 207k. Статистика.
Глава: Фэнтези

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"