Аннотация: "Я держу палец на кнопке. Сильное нажатие, и я превращусь в фарш вместе с сотней окружающих. Одно меня удерживает от яркого финала - имею ли я право убить одних за грехи других." Мысли смертницы перед взрывом в метро. ПРИОСТАНОВЛЕНО
Пролог
Я сижу и смотрю в глаза врага. Он ниже меня ростом, а его зрачки бегают по всем, сидящим в вагоне напротив него. Мое осторожное разглядывание он не замечает, предпочитая смотреть на девушку, сидящую справа от меня.
- Баа, бааааа... а нам долго еще ехать? - он вертится и дергает за рукав сухощавую высокую женщину, сидящую рядом с ним.
- Еще четыре станции, внучек. - ее улыбка напоминает мне мать, а руки, такие же, как руки моей матери, взъерошивают волосы ребенка. Они морщинистые, со старческими пятнами, высохшие, но хранящие память о былой силе. Эта женщина не сидела в канцелярии, я скорее готова представить ее на ферме. Так же, как моя мать, она могла похлопывать телят по бархатным носам или...
Воспоминание всплывает из глубин памяти, накрывая меня подобно сходящему с гор селевому потоку.
- Мариам, - тяжелая рука гладит меня по затылку, спускается вдоль толстой черной косы. Мне приятна редкая ласка матери, но ватрушка с молоком будут поинтереснее - вот вырастешь большая, найдешь себе мужа, и уйдешь от меня.
- Мамочка, я не хочу замуж, а мальчишки все гадкие. - лакомство проглочено, а от молока остались только следы на верхней губе. - Петька меня за косу дергал, а Мурад лягушкой пугал вчера.
- Эх, маленькая ты моя... - мать садится на табурет, легко перекидывает меня к себе на колени и вытирает молочные усы краешком своего платка. - все перемелется, мука будет.
Я в последний раз увижу этот платок, когда буду вытаскивать ее тело из-под развалин старого дома. В день, когда русские обстреляли село, платок был на голове матери. Всю жизнь я помнила этот платок, когда-то яркий, выцветший от тысяч стирок. Платок, подаренный ей много лет назад моим отцом. Платок, в котором я ее хороню.
Но сейчас в воспоминании мне десять лет, и впереди еще вечность, которую можно прожить, бегая босиком в школу по тропинке через луг, доя косящую желтым глазом драчливую козу и делая еще сотню интересных детских дел. А мать кажется чем-то вечным, незыблемым и добрым - как укрытые снежными одеялами горы, тени которых накрывают село вечером.
Я открываю глаза и наталкиваюсь на его взгляд. Взгляд пристален, но не презрителен. Он изучает меня, как непонятную диковину, как загадку, которую надо разгадать и от которой зависит его жизнь. Да, враг мой, ты прав - твоя жизнь сейчас зависит только от меня. И одно движение моего пальца прервет ее.
Вот только я не знаю, надо ли мне двигать этим пальцем. Мы давно уже сестры со смертью, с этой хитрой и жестокой гостьей. Я уже давно приветствую ее как надоедливую и неприятную знакомую, не приходящую в гости без камня запазухой. Именно поэтому, несмотря на все уговоры и обещания, я сижу и думаю. Старые тлеющие угли душевной боли, на которые щедро плеснули бензином чужой ненависти, быстро пережгли это топливо и снова медленно остывают до прежнего градуса тихого страдания.
- Баа, а почему тетенька такая грустная? - враг мой снова атакует свою спутницу. - У нее голова болит, как у мамы?
- Не знаю, внучек, - нежные руки усаживают ребенка ровно. - Держи спинку прямо, а тетю не рассматривай так, это неприлично.
Ты прав, мой умный враг. У меня болит внутри, и болит уже давно, вот только не голова, а душа. На твоем месте сейчас мог быть мой внук, только чуть поменьше годами. Но, увы, его нет, и кому теперь нужна старуха без тейпа, без детей. Мы, горские женщины, рано взрослеем и рано стареем.
Глава 1. Гнездо
Мужской голос объявляет приближающуюся станцию. Переход на кольцевую - Мурад натаскал меня так, что я дам в метро фору половине москвичей, привычно кочующих каждый день на работу, и обратно домой. У меня нет дома, есть только покинутое гнездо и цель, словно у японских летчиков, про которых рассказывал в минуты ясности хозяин съемной квартиры.
Кривая улыбка краешком губ - я внезапно понимаю шутку судьбы. Сложно назвать гнездом ту убогую квартиру на краю города, из трех комнат, похожих на их владельца - все эти дни заливавшего свои глаза и всех окружающих водкой в соседской кухне.
Ему не важен был вкус паленой водки, а похмелью бывший токарь даже был рад, по его словам только утренние страдания убеждали доморощенного философа в реальности бытия. То, что водка была паленой, я знаю точно - Али вместе с тонкой пачкой зеленых купюр выдал хозяину пару привезенных из Дагестана ящиков "Столичной". Никто бы не повез оттуда в Москву водку, которая была разлита в Москве же, если судить по этикетке.
Краем уха я слышала, как Мурад убеждал Али следовать сталинским заветам - никто не хватится никчемного алкаша, кроме далеких наследников. Али помолчал, провел рукой по изящной бородке, контрастирующей с нежной матовой кожей лица, и процитировал фразу из Корана: "Не молите сегодня об одной гибели, молите о многих гибелях". Этот араб с английским паспортом часто сыпал словами Мухаммеда, хоть и не был муфтием.
Поэтому старый пьяница остался пока жить, чтобы, напиваясь с соседом, рассуждать о добрых старых временах, а после четвертой стопки обязательно вспоминать о смелых японских камикадзе, таранивших американские корабли на летающих бомбах.
Я качаю головой, - какую же смелость надо иметь, чтобы взлетать в деревянной скорлупке, без возможности вернуться и с ничтожным шансом на успех. И ведь они летели и даже кого-то потопили, раз американцы решились сбросить атомную бомбу. В сравнении с ним я просто отделаюсь легким испугом, и моя душа окажется на пути в Джанну. Вот только имею ли я право на этот испуг?
Вагон тормозит, я поднимаюсь и продвигаюсь к двери. Черный платок на волосах действует лучше тарана, почти физически раздвигая стоящих. Прощай, мой враг, живи, бегай по лужам и пускай мыльные пузыри, взрослей, влюбляйся. Живи, сегодня будут умирать другие, хотя у тебя еще есть шанс встретиться с разделительницей объятий.
Двери облегченно вздыхают, выпуская меня на платформу. Несколько шагов в сторону и я на своем месте. Мурад много раз объяснял нам и показывал на разных станциях, как встать, чтобы удар был наибольшим, и я по привычке выбираю подходящую точку.