-Ма, а чего вон у Сашки Косого, батя пришел? И у Кольки тоже, нашего убили да, фашисты? - Мишка пристально заглядывал в лицо матери, пытаясь найти хоть намек на ответ.
-А ну иди ко сюды пострел - грозно нахмурив брови, сказала Мишкина бабушка, Аграфена Тихоновна.
-Чего? - Мишка осторожно приблизился, помня о тяжелой бабушкиной руке. Еще бы не помнить, когда на задницу с последнего раза почитай неделю не садился.
-Ты гусь не чевокай, нако чего дам - бабушка улыбнулась и протянула внуку кусочек сахарина и потрепала челку - беги детка, беги, мы тут с мамой поговорим.
Мишка взял маленький кусочек и сунул за щеку. Уже на пороге, обернувшись крикнул:
-А все равно и мой тятя придет - и шмыгнул на улицу.
Анастасия вздрогнув, вдруг заплакала роняя крупные бусины слез.
-Поплачь Настасьюшка, поплачь - мать ласково погладила по голове всхлипывающую дочь и та заревела в голос уткнувшись в родное плечо.
Уже полгода прошло. После войны, серые как тени, осунувшиеся и какие-то чужие, приходили домой деревенские мужики. Многие, но не все. Приходили, принося с собой не выветривающийся запах гари и пороха, огрубелые сердца и рассказы о войне. Многие не вернулись. Слезы радости, были столь же часты, как и слезы горя. Счастливые жены встречавшие своих мужей и вдовы, которые их не дождались. Треугольники похоронок получили очень многие. Подлая война. Оторвав отца, мужа и сына от родного гнезда, семьи и земли, забрасывала его в дебри ненависти, злобы и смерти...
-Может к Ефросинье сходить? - тихонько спросила Аграфена дочь - чего скажет.
Настасья своего не дождалась. Сухой язык извещения, сообщал, что муж ее Николай Степанович Лаптев, сержант, пропал без вести в боях за какой-то Бреслау.
Пропал без вести. Ну ведь была еще надежда, была. Сосед Сенька пришел, весь в медалях, чинный. Жене шаль привез, а дочке куклу чудную, вертится да поет не по-русски. Бают до Германии дошел.
Слезы намочили лицо. Плакала за все. И за бессонные ночи, и за голод, да и за то, что в сорок лет без мужика...
-Живой он Настасья, да только не рада ты будешь - прошамкала деревенская гадалка.
-Да неужто живой Коля, Ефросинья?- схватившись за сердце, почти выкрикнула Анастасия.
-Живой - тихонько ответила Ефросинья - домой идет - и помолчав, сердито добавила - иди...
Ой спасибо тебе, ой спасибо - Анастасия положила булку хлеба и пяток вареных картошек в котомке у порога, и поспешила домой.
-Не рада будешь девонька - задумчиво добавила ворожея и вдруг часто перекрестившись, ткнулась сухими губами в икону - прости Господи...
-Коооооооооооооооооооленька, живооооооооооооооой - Настасья прильнула к груди этого мрачного, обросшего бородой мужчины. Муж. Она лихорадочно обнимала мужа - живо...-руки нащупали пустоты рукавов, и ранеными птицами рухнули вниз.
Не рада будешь. Отпрянув будто в бреду, она посмотрела в глаза мужа.
-Да Настенька - Николай отпустил голову - прости не нашла меня смертушка, не нашла.
-Глупый - Анастасия снова прильнула, к такой родной пахнущей потом груди - глупый, главное живой Коленька. Не рада будешь девонька, ох не рада...
-Сенька то пришел Анастасия? - спросил Николай через несколько дней. На улице он не бывал. Почти не говорил и только просил старшего сына, крутить ему цыгарки.
-Пришел Коленька, уж почитай месяца как три пришел - вздохнула Анастасия - может, покушаешь?
-Да нет, пойду в гости к однополчанину наведаюсь - Николай ухмыльнулся. В его глазах, на миг мелькнуло что-то злое и ужасное. Он пнул дверь сапогом и вышел на улицу.
Настасья снова заплакала. Не рада будешь...
Новая калитка, почти без скрипа пустила внутрь.
-Хозяин, выдь как поговорить - Николай как каменное изваяние застыл среди двора.
-Кого еще... раздался недовольный голос и на крыльцо вышел Семен, усатый крепыш в накинутом на майку довоенном пиджаке - кто шумит...
-Что Сеня, думал я червей кормлю - Николай ухмыльнулся - извини, вытащили меня.
-Ккколя - Сенька судорожно забегал глазами, стараясь за что-то ухватится - у меня пулемет заклинило, самого вон ранило - и он разорвав на груди рубаху, показал на рубец в области груди...
-Заклинило, говоришь, - Николай ухмыльнулся - ребята ко мне в госпиталь приходили Сеня, говорили, что даже ленту не потратил...а ты ведь прикрывать нас должен был...
-Ей Богу Коля, ей Богу - на глаза Семена навернулись слезы, а руки судорожно стали что-то искать в карманах выцветшего галифе - как справа поперли видел, тьма...потом шарахнула и темнота...
-А Федю то, потом нашли - Николай так и стоял посреди двора, широко расставив ноги - он меня раненого замотал, а сам у пулемета до последнего...
Семен понурив голову, вдруг упал на колени, - прости Коля, прости, не сдюжил, не смог - размазывая по лицу слезы.
- Не держу зла я Сеня, остыл - Николай потер дергающуюся щеку о плечо.
-Как в госпитале лежал, думал зубами тебе горло грызть буду, а сейчас ...детей жалко, кто теперь поднимет?
Трясясь от рыдания, Семен поднял голову - Я Коля, я. Жрать не буду, спать не буду, подниму пацанов твоих.
- Нет Семен веры, нет тебе - зло и отрывисто произнес Николай - и Богу нет и никому...
Он бы ударил, вытер слезы, закрутил бы самокрутку. Но рук не было.
На подоконнике заиграла кукла, та самая, которую он из горящего дома вынес, дочке Сенькиной в подарок. Ветерок кружил занавески. Сенька стоял на коленях и уткнувшись головой в его сапоги по-бабьи выл.
Назойливый комар, уткнувшись в шею, пытался напиться крови.
Бои отгремели, но не прошли. Мирная жизнь, лишь входила в свою колею.