В три пятьдесят я заставила себя не смотреть человеку в глаза, потому что разрушенный от встречного взгляда зрачок отслаивается с неприятным шелестом. Он хрустит почти беззвучно, но я слышу этот то ли шелест, то ли хруст отчётливо, как если бы сминала фольгу от горького шоколада. Я зализываю зрачок, ощущая желеобразное месиво. Как может хрустеть месиво? Мёртво. Радужка сползает шкуркой линяющей змеи.
Снова хруст. Кто-то пожирает сухой лепесток, и на месте глаза уже дыра, из которой сквозит, как из распахнутой в метель двери. Свист сменяет шелест, преобразуется в вой и затихает по ту сторону моего воспалённого
воображения. Где-то там за гранью реальности я вижу его смерть. Подсознательно я закрываю глаза рукой, и думаю, что это великое счастье,-
не иметь третьего глаза. Не видеть снов, не знать печалей. И не признаваться себе, что можешь радоваться, предвидя гибель врагов. А я вижу их гибель. Каждый приходящий
несёт мне радость или печаль своей гибели. Зажимая меня в тиски жизненных неурядиц, они запутываются в тисках собственных болезней и фатальных предупреждений. Болеют дети, умирают старики, и что-то страшное
происходит вокруг. Ужастик? Это смешно: когда ты играешь в смерть, и страшно, когда касаешься её губами, глазами. Магнитно меняешь полюса, то отталкивая, то притягивая эту неподвластную структуру разрушения.
Я люблю жизнь. И чем больше стирают из моей памяти сознательное, тем мощнее и убийственнее мое подсознательное. Стремясь наполнить себя жизнью, я поглощаю смерть как пирожное безе, смакую хрусткую
сладость грани по ту и по эту сторону бытия. Мгновение сладкого ужаса.
Через три дня двенадцать часов тридцать пять минут всё будет иначе.
В три пятьдесят я заставила себя не смотреть человеку в глаза. Он умирал. Я жила.
********
Наверное у няни Пушкина случались нервные срывы. Злая и растрёпанная Арина Родионовна гоняла Сашу по горнице с криком: " Геть, базiкало, вже за обрий, а щоб ти всрáвся, як маленький був...". В процессе воспитания это способствовало особой фильтрации
пушкинской мысли, - отделять зёрна от плевел. Нянины сдвиги влетая в одно ухо нежного кудрявого и влюблённого мальчика, вылетали из другого облагороженными, приблизительно в таком исполнении:
"Но здесь меня таинственным щитом
Святое вдохновенье осенило,
Поэзия, как ангел (утешитель), -
Спасла меня, и я воскрес душой."
Сказки же Арина Родионовна и вовсе не любила, зато протоколы судебных разбирательств или описания места преступления полицмейстером Фастрицом зачитывала с любовью. В мечтах воспитать Сашу юристом, особое внимание заострялось на кровавых подробностях
смертоубийства, что никоим образом не способствовало гармоничному построению личности и формированию светлого поэтического образа. Тем не менее, внимательно выслушав детали протокола, повествующие об огнестрельных ранах, впечатлительный поэт писал впоследствии следующее:
"Погиб Поэт! - невольник чести
- Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!"
Няня же в конце-концов плюнула на воспитание, и запила. Дело было осенью, и Александр Сергеевич "зафонтанировал" в противовес добрым, светлым и вечным.
Когда же влияние няниных срывов на творчество поэта было давлеющим, уже не оставалось времени на переработку:
-А не сукин ли я сын?- восклицал Александр Сергеевич , обращаясь к тени Баркова:
Лихой предатель изменил,
Не хочет хуй яриться".
"Почто ж, ебена мать, забыл
Ты мне в беде молиться?".
Няня пила, Пушкин фонтанировал, а я любила мужа. Так сильно, что боялась даже дыханием, учащённым сердцебиением причинить ему боль. Муж меня не любил. Он тоже был светлым, добрым и вечным.
Я видела его смерть, чернела от горя. И жизнь становилась невыносимой. Я неслась по ней, в ожидании hasts la vista, я убегала от "себя" в прошлое, чтобы не видеть будущего. Меня отбрасывало от целей, желаний, принципов с постоянством ваньки -встаньки.
Я жила в "Болдино". Не в прямом смысле -проживала, меня затянуло в "Болдино" мужнино пристрастие к пушкинской поэзии. Муж считался дворянином.
********
Выходя замуж в третий раз, я зашла посоветоваться к моей бабушке Фаине. Фаина курила ленинградский "Беломор-канал", кольцами выпуская дым. Кольца сливались в большой нимб над её головой, возводя бабушку в ранг святых курильшиц серебряного периода. Обожествляя свою бабушку,
я не умаляла её провинциальной наивности. Бабушка материлась, наивно полагая, что это не только полезно, но и красиво. В отличие от утончённого намёка на нецензурную речь, там где её нет, в "Покровских воротах" как то: Херасков, или фирма Ебанкес-латиноамериканос, бабушка материлась открыто и со вкусом.
- Какую хуйню ты преподнесла на этот раз?-спросила Фаина.
- Он-поэт, старше меня на тридцать лет, лысый и в очках.-мечтательно ответила я.
- Да, это действительно хуйня!-рационально ответила Фаина. -Надеюсь, поэзия не основная его профессия?
- Он - филолог, специализируется на поэзии русского рассеяния.
- Я так и знала! Бедная моя девочка.
Бабушка закурила.
- Ты думаешь я способна вознести тебя на жертвенный алтарь безденежного быта? Вся твоя жизнь превратится в метание между миром благосостоятельным и нищим этапом жизни русской эмиграции.
- Но я его люблю. За этот этап его жизни.
- Вся твоя жизнь превратится в этап. Ты будешь подниматься на Голгофу с тяжким крестом чужого поэтического величия на своих плечах. Тебе это надо?
-Надо!-не задумываясь ответила я,- ради гения я способна на всё.
-Дурочка моя, да на хуй сдался тебе этот чужой гений.
- Я хочу быть женой поэта. И писать стихи.
- Ты думаешь это совместимо? Жить в вечном сравнении, как то: глубина мысли, точность попадания в события эпохи, умения не смешивать божий дар с яичницей, и при этом оставаться верной и преданной женой?
- И любящей, что немаловажно.
Я закурила вместе с Фаиной. Она обняла меня. Дым эпохи витал над нашими лбами и рассеивался под потолком.
********
-Литература должна быть доброй, сподвигать на добрые дела и формировать правильное мировоззрение.
-Какая глупость, литература должна быть разной, чтобы в сравнении постигать эти два понятия, должна будить, влиять на рецепторы.
Мы спорили два часа. Бывший секретарь комсомольской организации пединститута, Артём Ольшаник, "достал" меня своим ленинским подходом к понятиям вселенского масштаба.
- Тёма , по части, как сделать из саунд-трэка саунд-дрэк, из фильма-хрень, из оперетты-жоперетту: вы были мастера.
Научи как наоборот.
-А на фига тебе из дерьма конфетку?- искренне удивился Тёма. -Ты сейчас живёшь в Германии, ну и слушай свой Раммштайн,
читай вашего Гейне и навещай Гёте в Вeймаре.
- Есть такой анекдот: сидит большая еврейская семья и кушает. Внезапно у главы семейства падает вилка. Все замирают, с ужасом думая, что кто-то спешит, чтобы разделить трапезу. Однако папа успевает схватить вилку у самого пола, и все вздыхают с облегчением. Но тут раздаётся звонок. Вбегает маленький Борух и кричит: " Папа, папа, к нам ехала тётя Броха, но застряла в лифте!"
-Ну, и.. ?-
- Я не хочу быть застрявшей в лифте. Я хочу кушать по полной программе то, что мне нравится, вне зависимости от моего местоприбывания.
-Только не сравнивай меня с большой еврейской семьёй, запрещающей тебе это делать.
-Не буду, гой-еси! Сиди голодный.
- Язва - ты, неблагодарная. Я же носом чую пельмени.
Вот так всегда: еда примиряет оппонентов. Или заставляет кого-то отступить. Пельмени - мои, а значит враг повержен.
- Хлеба и зрелищ, вы ничуть не изменились со времён древних римлян.-парирую я.
********
Человек смотрел в окно не отрываясь. Силуэт в проёме двигался медленно, будто предчувствовал скорую смерть.
Ровно через десять минут он откроет дверь, чтобы посмотреть в глаза убийце, и покорно уйдёт из жизни. Сам.
Через полчаса во двор уже въезжала "скорая" . Где-то на балконе кричала женщина. На тротуаре лежало то, что еще недавно двигалось, напевало себе под нос и радовалось этому миру. Вокруг собиралась толпа, слышалось: "Самоубийство".
Я наблюдала за человеком давно.
********
-Давай устроим девичник,- Фаина была любительницей спонтаных экшен.
-Ага! Напьёмся и будем читать победный реквием?
Когда-то бабушка, будучи молодой и ретивой, сочиняла поздравления свом друзьям. Она была убеждена, что реквием -победная ода. Слава богу, что эти невзыскательные стишки вначале были продемонстрированы дедушке,- главному ценителю нетленных творений.
"Победный реквием" стал притчей во языцах.
- Маруся, ну сколько можно? Лучше напьёмся и пойдём к мужикам приставать.
- Опять ты за своё. Александр Дмитриевич обегает тебя десятой дорогой. Что ты такое натворила после Пастернаковских чтений?
- Продемонстрировала как сплетались тени в горении свечи.
- А до " сплетений судеб" дело как я понимаю не дошло? Иначе бы он не шарахался от тебя как от чумы.
- Мы устроим пир, до чумы дело доводить не будем. Купим тортик, сухого вина, позовём старых перешниц и будем наслаждаться пищей материальной. Никакой хуйни.
Насколько опасен такой поворот событий я поняла позже, когда на девичнике каким-то образом возникли Иван Матвеевич и Константин Фёдорович из четвёртого подъезда. Дамы обращались к ним по-свойски: Вано и Феодоссия. И если кликуху первого ещё как -нибудь можно было обьяснить наличием грузинского дедушки, то обращение ко второму, вопреки полу и климатическому поясу, оставалось тайной за семью печатями. Голос Феодоссии был тонок и пронзителен. Вано, обладатель сочного баса, хохотал как сумасшедший.
"Старые перешницы" раскраснелись и похорошели.
- Как Вы относитесь к Коэльо? - светски заводила беседу Фаина, закуривая "Беломор-канал".
-Если не злоупотреблять мидиями, есть можно,- басил в ответ Вано.
После возвышенной беседы, все переместились на территорию Феодоссии, где пища духовная была подкреплена материальной. Девичник плавно перерос в мальчишник, и достойным образом внёс свою лепту в пропивание моего холостого времяпровождения.
**********************
День начинался замечательно, с поглощения бестселлеров.
А именно, мороженого "Доктор Живаго" с хэппи-эндом.
Почему трагический персонаж со "счастливым концом"
имел лимонный привкус, производитель не распространялся.
В мороженом "Унесённые ветром" с таким же счастливым окончанием, ягодная начинка хоть как-то оправдывала сладкий вкус любовного романа. Но окончательное соответствие названия продукту я увидела в конце дня.
И было оно не с хэппи эндом, а совсем наоборот, когда я обнаружила пятна на стираном белье. Название стирального порошка "Дрэко" себя оправдало.
Купив "Респердаль" в аптеке для соседки, я поняла окончательно, что не умею просто жить. Жить так, чтобы дышать как жить, воспринимая жизнь во всём её великолепии, не задумываясь о сущности вещей. Я копаюсь в деталях. Детали кажутся мне сакральными знаками, выявляющими суть явлений. Как"Дрэко" пачкающее, не убирающее грязь.
В то время, когда другие пользуются "Ариэлем", я стираю бельё в порошке далёком от идеала.
И ей-богу, не могу найти этому объяснения.
Однако цель моей жизни видется мне ясно, а именно: избавить мир от человека, несущего смерть.
*************************
Человек стоял в тени дерева. Воздух плавился от жары, и даже в тени было жарко. Но он не уходил. Сейчас из подъезда выйдет тот, кого он ждёт. Ждёт давно, но посмотреть ему в глаза он должен будет сейчас. Ещё через час этому, другому, суждено броситься под поезд. Я чувствовала запах человека, видела его мысль. Она была материальна как картинка из комиксов. Если бы не трагический конец, далёкий от хэппи-энда. В настоящий момент я не могу помочь, и мучаюсь от собственного бессилия. Но наступит время, когда я наберусь сил и без страха загляну человеку в глаза. И он умрёт, как все его жертвы, сам уйдёт из жизни.
****************************
Фаина кутила. Не то, чтобы от праздной жизни, но по состоянию души. Душа требовала праздника. В гостях у моей беспутной бабенции крутился Тёма с очередной пассией.
-Познакомься Маруся, это Натали. И не вздумай называть её Наташей, она помешана на Пушкине.
-"Ах, Натали, какое дело
До наших строк, до наших фраз,
Всё ваше царственное тело
Бунтуя, вьётся напоказ".. -декламировала Фаина, размахивая папиросой. -Этот "камер-паж" -Артёмий собъёт Вас с истинного пути. Он коварен. Его речи вылущены, как словоблудство партийного лидера эпохи развитого социализма.
-Ну, завела шарманку! Фаина, имей совесть, ближе к телу.- смеялся Тёма. -Приходи, Маруся, с гусем,
Поебёмся и закусим!"
-Сча как двину!-разозлилась я.
Натали не смеялась, весь её облик являл собой ореол трагедии. Под глазами залегли тени. Каштановые волосы были стянуты в пучок и небрежно закреплены невидимкой.
Но даже при полном пренебрежении к собственной внешности, она была красива.
- Вы-действительно, Натали. Как пушкинская жена, фатально привлекательны.
-А вы - действительно Маруся?
-Я-Марина, но за простоватось меня величают Марусей. Нос в веснушках и курносый впридачу. Почему вас так влечёт Пушкинский гений?
-Меня влекло к мужу, а мужа-к пушкинскому гению.
Когда проходное звено исчезло, остался Пушкин.
-А куда исчезло проходное звено?
-Муж погиб. Но мне не хотелось бы затрагивать эту тему.
Она обернулась к Фаине:-Значит, Артём-словоблуд?
Точное определение!
- Скорее словоплут. Тёма-несерьёзен. Но чертовски обаятелен.