Сегодня у меня лето. Сегодня я сижу в шортах и майке и дую безалкогольный мохито домашнего приготовления через полосатую трубочку. Ах, нет, позвольте, мне приготовил его мой сквозняк. Он поселился в доме с тех пор как исчез этот гадкий смог. Двери распахнулись навстречу окнам, занавески взметнулись, и вот он, лихо крутанувшись на каблуках, предстал передо мной, заглядывая в глаза сверху вниз и поводя пушистым хвостом. Хвост у него, если не приглядываться, как у собаки. Если приглядеться, удлиняется, сворачивается кольцами, с гривной бахромой, переходящей в кисть на конце, фейрский. И ага, это опять оказывается мой приятель, проник через щели в теплых от утреннего света, деревянных досках пола. Незаметно обнимает со спины, так что стул на колесиках укачивается вверх, улыбается (ох ты ж, аж слышно, как он улыбается!) и бодро сообщает:
- Каська, подсолнухи созрели.
Я дописываю предложение, перегоняя холодный напиток из одной щеки в другую, поворачиваюсь к сквозняку и насуплено смотрю снизу вверх.
- Не созрели еще. Под платформой у ларьков росли, да только все оборвали, так что семечек не будет, хвостатый.
Синистер фыркает, берет меня за лапу и тянет к окну. Нехотя вываливаюсь из стула. Окно расширяется до пола. Тропинка уходит за горизонт.
- Вашу лапку, фрау-мадам! - поперхнулся смешком. Шухер на голове опал длинными прядями. Глаза стали голубыми.
- Нате. - застенчиво сую свою когтистую пятерню в его. Сквозняк тянет на себя и неожиданно отпускает. Я лечу по ветру, как фанера, и шлепаюсь в кучу листьев, якобы осенних, хотя осень еще не совсем.
- Ты что, совсем дурак? - спрашиваю я доверительно, задрав голову вверх.
Голова чешется. Это он мне ее чешет. Дово-ольный. Чего ржешь, а? Каланча.
По листьям идем. Листья как чипсы, хрустят. Голуби столпились в луже, поворачивают головы, смотрят красным глазом. Молчат, только лапами по воде шеляпают. Сквозняк предпринимает мальчишечью попытку их пугнуть, те только быстро расходятся по луже, как шары от разбивки кием. Поворачивают головы и смотрят на него. Доверчивые, совсем непуганые.
Мы не гопники, просто хотим покормить голубей. А для этого нужны подсолнухи.
Пятки, пока печатаю, совсем замерзли, хоть я и в одеяле. Где-то духовой оркестр играет.
Я улетаю в дуло кларнета, ветер зарывается в волосы. Чтобы увидеть подсолнухи, нужно отодрать кусок себя. Потом отрастет...
- Не бойся. - говорит Син, - Все всегда возвращается, до последней горсти. Я обнаруживаю в волосах трубочку, морщу нос. Втыкаю ее в раскрытую ладонь. Музыка льется внутрь и из духовой превращается в электронную. Рука разбухает и осыпается горстью семян, из которых в сапфировое небо стартуют гибкие молодые побеги. Стебли достигают моих плеч, вплетаются в волосы и с внезапным "Пух!" распахивают бутоны-коробочки.
- Хэллоу, эврибади! - глупо улыбаюсь я желтым лепесткам.
Син не спит пока. Он крыльями сдувает сосредоточенно желтый дождь, но я тут забыла о своей аллергии на цветы и котов и совсем не чихаю. Вообще, это не такие подсолнухи. Они... Они сухими семенами опадают на деревянные доски пола. Даже не "От Мартина" и совсем не "Бабы Нюры". Беру подол майки в зубы и оставшейся лапой набираю семена в получившийся "мешок". Син держит вход в кларнет и делает такую унылую рожу, что меня распирает от веселья и спасают только сжатые зубы. Кых-кых-кых.
Кларнет неаккуратно выплевывает двоих незадачцев в парк с чипсами и голубями. Голуби подходят, трутся о мои ноги. Син вороном сидит на плече. Теперь малиновкой.
- Угомонись, Торнадо. - огрызаюсь я на сквозняк. Тот цапает за ухо. Ой.
Опа. Рука. Сюда, пожалуйста, а то у меня скорость печатания снизится и двери открывать будет неудобно.
На обе руки садятся белые птицы. Много. Син что-то обеспокоенно говорит, но я не слышу. Потому что он не нужен мне, когда я полностью счастлива. Крылатая фигура отходит и растворяется в свете... Меня захлестнула такая эйфория, что остальной мир стал побоку.
***
Боль. Мигрень. Насос в виске.
- Опять печатаешься? - слышит он тапанье клавиатуры.
- Ничего не выходит. - наклонив голову, отвечаю я, со вздохом зарываясь пальцами в волосы. - Каждый день, каждый, слышишь, я повторяю одно и то же.
Устало улыбается. Фиолетовые глаза смотрят печально.
- Я здесь. Все будет хорошо. - опускает руку мне на макушку. Закрываю глаза и чувствую себя до странного комфортно и спокойно, словно в окно кто-то бросил горсть семечек.