Десять поросят
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
На самом деле было
|
Д Е С Я Т Ь П О Р О С Я Т
Цветков вбежал в казарму, мельком, не глядя, отдал честь дневальному и тут же получил глубочайший пендаль. Сзади стоял, неизвестно откуда взявшийся сержант Егоров, с гнилыми зубами, со змеиной улыбкой.
- Цветок, тебе родной повезло, дуй в канцелярию.
- Солдат Цветков по вашему приказанию явился - доложил тот по прибытии.
Старлей Герасимов, по кличке Герасим, читал Комсомольскую правду.
- Ну, солдат Цветков, тебе ответственное задание. Ты откуда призывался?- Выглянул тот из-за газеты
- Из Ярославской области, село Мигулино. Тутаевского района.
- Тутаевского района, говоришь. Значит, сельское хозяйство знаешь не понаслышке.
Цветков счастливо улыбнулся. У него всегда расползались губы в улыбку при упоминании родины.
- Так точно товарищ старший лейтенант: и гуси у нас были, и утки, и коровы, бычок Пантелеймон, для развода. Даже лебедь у нас одно время столовался.
Лебедь жил у нас, почитай две зимы, крыло было сломано. Потом, поправился и улетел.
- Лебедь говоришь. Всё это прекрасно. У нас, как ты знаешь, хозблок есть. От каждой роты по солдату на месяц командируем . Там тебе и парничок , и свиньи , и другая живность . Как ты не против? По хозяйству повозиться...
- Ни как нет.
- Ну, вот и ладненько. Ступай к прапорщику Соненко, скажи, я прислал по наряду, смотри там у меня, не балуй!
Прапорщик Соненко был прыщавый, рыжеватый малый, лет сорока. Весь потертый и залосненный, он рассеяно ковырял вилкой в эмалированной миске, что - то там подцепил и нехотя отправил в рот.
- С третьей роты, говоришь - безразлично переспросил он. Ты вот, что, тут у нас стадо из пяти хрюшек, так одна из них стала мамой. Десять штук принесла. Позавчера. Эк я и намучился. Рекордсменка, одним словом. Резвые ребятки получились. - Он оторвался от созерцания дна миски и стал с прискорбным видом рассматривать стоявшего перед ним на вытяжку солдата. - Сельский хлопец гутаришь, вот и добре. Спать будешь в казарме, а на цельный день ко мне. Будешь молодцом, оставлю еще на месяц. Кругом! Бегом, марш, к свиньям!
Свинарник был добротный, он располагался внутри огромного деревянного сарая, разделенного на боксы. Кто тут только на армейском Ноевом ковчеге не пережидал суровые забайкальские морозы.
Цветков с радостью пощупал черенок лопаты, полной грудью, раздувая ноздри, втягивал родные для него, домашние запахи. Сдержанное кудахтанье, умиротворенное хрюканье, вздохи коровы за перегородкой - все заставляло млеть солдатское сердце Цветкова. Была здесь даже мохноногая лошадка Лизка, которую иногда впрягали в бричку, для променаду, когда сенца накошенного привезти, когда дровишек из заросших ельником сопочек.
Он и раньше, как случалось, бывал здесь, на хоздворе, так что все ему было тут не в новинку.
В солдаты он пошел сам, потому что дед его, отец опять же, все прошли армию.
- Не будешь полноценным мужиком, коль Родине не послужишь - наставляли они пацана.
Военком даже переспросил - "Ничего не натворил парень, что так в армию рвешься?
Цветков обиделся.
- Товарищ подполковник - а кто же за Россию вступится ежели не мы? Так нам учитель истории говорил. И батя с дедом тоже.
- Как фамилия, герой?
- Цветков! Родом мы из Мигулино .
- Гренадер! - рассмеялся военком, обняв щуплого парнишку.- Побольше бы таких.
В части Цветкову нравилось почти все: и дневалить, и строевая, и стрельба - все в охотку. Полы он мыл руками, швабру не признавал, закатив шаровары до колен, он шустро водил мокрой тряпкой по полу. Одногодки подсмеивались, подтрунивали, что возьмешь, деревня, а он не обижался. Когда стоял на тумбочке в наряде, на него находил какой-то столбняк. Яркий столбик света утыкался ему прямо в сапог, и он мог часами, не моргая, как завороженный, наблюдать танец пылинок в этом солнечном лучике. Деды его сначала тоже не отличали от остальных салаг. От случая к случаю награждая, то шелбаном, то подзатыльником, наравне со всеми. А вот потом... Первым начал издеваться сержант Егоров, а тут и другие как то поднасели на него. Пройти так просто не давали.
Тычок под ребро - самое безобидное. Ночью заставляли отжиматься, ходить строевой, тянуть носок, держать свечу на тумбочке в вытянутой руке изображая торшер, только не могли заставить его ни кукарекать, ни гавкать.
- Не могу я это делать, не по уставу всё это будет.
- Я тебе дам, тварь, устав - еще больше злился сержант. Ты у меня на полах сгниешь.
- Есть, товарищ сержант - как то даже буднично - сонно отвечал Цветков, моргая длинными, как у девушки ресницами.
- И посылок тебе не присылают, и денег не переводят. Напиши, чтобы тыщу рублей прислали.
- Нет, товарищ сержант - никак нельзя, у мамы моей еще трое нас, она не работает - хворая, а батя один лямку тянет, тракторист он.
- Ты Цветок на жалость не дави, чтобы деньги нашел где угодно.
Сержант скалился гнилыми зубами и уходил.
Поэтому, когда он получил наряд на работу в хозблок, то обрадовался, будто ему дали отпуск на родину.
Работа была не сложная: прибраться в вольерах, накормить скотину, вывезти навоз, нарубить дров, натопить печь. Это ему было не в диковинку. Все это он делал с большим удовольствием. В казарму он возвращался поздно ночью, после отбоя, а уходил засветло. Кормился он у прапорщика в каптерке. Как то сразу округлился, посвежел, повеселел глазами.
- Ты вот, что Цветков, не расслабляйся - язви тебя!
Для порядка стращал его прапорщик Соненко
- Не спи на боевом дежурстве, а то я тебя быстро направлю обратно на плац. Ать-два.
Ну, это он говорил, не сердясь, а так для проформы. Прапорщик он был добрый, ленивый от природы и не злопамятный.
Когда закончился месяц, Цветков растерялся - уж больно ему пригрелось здесь.
- Ты вот, что Павлуша. - Прапорщик, называл уже Цветкова по домашнему, по имени.
- Я тут в госпиталь ложусь - язва у меня - ты не тушуйся, дело такое, житейское - я со старшим лейтенантом Герасимовым договорился - еще на месяц останешься. Тут будет за меня Айвазян, старший прапорщик, из снабжения, но знай, ты тут главный, за тобой ответственность, но ему то, не груби-то. Тихонько так делай, всё, как делал раньше. За поросяток головой отвечаешь. - Голос у него дрогнул.- Уж больно шустрые ребятки.
И прапорщик Соненко убыл в госпиталь ,
- Ты вот, что, тэкс , тэкс... Чернявый, толстопузый сверлил вишневыми глазами - Служить нэ хочешь , за коровами прячешься , да? - так началось их знакомство с Айвазяном .
Вечером он вызвал Цветкова в каптерку
- Подпиши здесь, - хмурясь, он протянул лист чистой бумаги.
Цветков, как - то замешкался.
- Пыши, пыши нэ бойся, фамилию Цветков и роспись свою, число, месяц. Правильно пиши. Приказ на тебя будет. Здесь будешь трудиться, умница Павлуша , хорошо расписался . - он потер свои волосатые ручки о лацканы френча.
Вечером к старшему прапорщику Айвозяну пришли в гости еще два прапора с томными девицами. Вытащив из - за загородки отчаянно сопротивляющегося, визжавшего поросенка, прапорщики быстро приговорили его шилом, разделали, зажарили и с гоготом ели и пили всю ночь.
- Что же вы творите товарищ прапорщик, они же маленькие, - у Цветкова потемнело в глазах, лицо исказила неподдельная гримаса боли от такого святотатства.
- Ты гляди! - Неподдельно удивился прапорщик.- День рождения у меня, дарагой. Зачем так расстраиваешься. Иди спать.
Цветков побрел в казарму. Дул февральский ветер, холодный, кинжальный. Толи от ветра, толи от воспоминаний мученической смерти поросенка, на глазах у него наворачивались слезы. В казарме с повязкой помощника дежурного по роте прогуливался сержант Егоров. Он оскалился.
- Колхозник явился. Ты оборзел парень, автомат, не чищенный второй месяц, с ротой не питаешься, приходишь после отбоя. Ты нюх потерял Цветочек.
- Работы много, товарищ сержант.
- Ты гнида, еще работы не видел, ...иди очко драить, чтобы туалет блестел - фраер, как управишься, доложишь.
Часа в два ночи, шатающийся от усталости, Цветков остановился у прилегшего на заправленную кровать, дремавшего Егорова.
- Товарищ сержант, Ваше приказание выполнено.
Егоров подскочил, будто и не спал. Поправил штык-нож.
- Ты не обижайся колхозник, я же для твоей пользы,- сладко зевнул он - сержантом может, и не будешь, а ефрейтором в деревню вернешься. Хочешь быть ефрейтором?
- Не знаю товарищ старший сержант.
- Ну вот, ты опять за свое. Не знаю, да не ведаю. Что с деньгами то, есть что?
- Никак нет.
- Не хочешь со мной дружить? Не надо, Пааа - шел! Отбой. Кругом марш!
На следующий день ближе к трем часам пополудни, его нашел солдат за дровяником. Тот ловко управляясь топором, колол попиленные загодя смолянистые чурки. От заиндевелых полешек пахло летней ягодой малиной.
- Ты, что ли Цветков?
- Ну, я.
- Иди. Вызывают.
- Его встретил хмурый капитан.
- Чего так долго, солдат?
- Он дрова рубил - заступился за него посыльный, - как нашел - он сразу поспешил к Вам.
- Ты иди - хмурился капитан - адвокат выискался, а ты садись, что там у вас приключилось?
- Это где?
- Где, где на бороде! Почему поросенок сдох?
- Как сдох? - округлились глаза у Цветкова.
- Твоя подпись? Читай вслух.
Капитан протянул листок бумаги.
- Акт,- прочитал ошарашенный солдат, - мы нижеподписавшиеся, старший прапорщик Айвазян, рядовой Цветков составили ... он поднял глаза на щурившего капитана.
- Ну?
- Издох ....поросенок ...-Павлуша ни как не мог поверить в такую измену.
- Так твоя подпись?
Под актом стояли три подписи, в конце его, собственноручно написанная.
- Подпись моя, - Цветков опустил голову. Поросенка жалко - у него капнули слезы на дерматиновую обивку капитанского стола.
- Ну, ну - ты чего это - иди, иди. - тот замахал руками - Следи там, как следует. Головой отвечаешь.
В коридоре унылую фигурку солдата встретил старший прапорщик Айвозян. Ухмыльнулся в черные усы, поглаживая необъятное пузо.
23 февраля подул низовой ветер. Холодина накрыла землю такая, что вороны и те жались ближе к жилью. Градусник показывал минус тридцать. Цветков непрерывно топил печь, бегал к поленице, хватал дровишек охапку и мчался обратно. Печь с удовольствием, с радостным гудением глотала подношение, но грела правду сказать не очень. Из досок, рубероида, пары листов фанеры, Цветков соорудил себе в сарае малюсенькую каморку, там у него был топчанчик, накрытый старой солдатской шинелью и колченогий журнальный столик, на нем стоял небольшой радиоприемник, ловивший одну единственную волну. Тут Цветков, домовничал - кипятильником нагревал воду в алюминиевой кружке, заваривал чай и слушал вприкуску с баранками, радиостанцию Европа плюс. Рядом, за стенкой, весело похрюкивали, около мамани девять оставшихся в живых поросят.
В коморке не было ветра и это уже было хорошо, а крепкий чай с сахаром чуть-чуть отогревали заскорузлые солдатские пальцы и тощее нутро. Когда был тут начальником прапорщик Соненко , то Цветков запросто , на равных , сидел у него в каптерке , подшивал воротничок , играл с ним в шашки , слушал как тот бренчит на гитаре , А после того , как туда поселился старший прапорщик Айвазян , Павлуша в каптерку заходил только по причине острой необходимости.
Накануне из госпиталя пришло письмо от прапорщика. Тот писал, что операция прошла удачно, но придется ему еще полежать. С недельку. Что-то там не так срасталось у него. Однако обещал к двадцать пятому февраля быть в расположении части. Интересовался, Соненко, как хозяйствует-поживает оставленный им солдатик. Как животина. Обращался в письме, к Цветкову прапорщик ласково - называя Павлушей,- будто к родному. А в конце письма спрашивал, как там поживают наши поросята. Цветков как дочитал прапорщиковы загогулины до конца, так и совсем загрустил. Одно радовало, что двадцать пятого февраля закончится власть старшего прапорщика Айвазяна.
Павлуша вышел из каптерки, бережно, на ходу засовывая во внутренний карман гимнастерки письмецо Соненко. Резвые ребятки, будто поджидая его, тут же выставили свои любопытствующие розовые пятачки и дружелюбно похрюкивали, а вдруг, что-то им, подкинут, на ужин.
Вечером ввалился в коморку ненавистный прапорщик. От него несло перегаром.
-Так, солдат, быстро в казарму. Одна наге здесь, другая наге уже там. Ты совсем совесть потерял. - Он вытирал потную шею платком и недобро смотрел на Павлушу.- Чего стоишь. Время, отбой.
Цветков нерешительно побрел к выходу, у двери обернулся. Прапорщик уже стоял у загона с поросятами. Солдат бросился обратно.
Поросята, будто чувствуя надвигающую беду, бросились в рассыпную.
-Товарищ прапорщик, не надо!
Айвазян не обращая внимания, молча, пытался поймать, визжащих, испуганно, метавшихся в замкнутом пространстве поросят. Наконец изловчившись, он схватил одного из них за задние ноги, но потеряв равновесие, сам свалился в чавкающую теплую жижу, придавив своим массивным телом зазевавшегося поросенка. Чертыхаясь и матерясь, он выскочил из сарая, прижимая к груди истошно визжавшего поросенка. Оставшиеся братишки и сестренки, моргая своими белесыми ресничками, столпились в углу, с интересом наблюдая за одним из собратьев, который, продолжал лежать на деревянном настиле, время от времени пытаясь подняться на передние ноги. При этом он даже не визжал, а как-то удивленно похрюкивал, - что это, мол, братцы со мной, хочу к вам, да, что-то не получается. Цветков бросился его поднимать, но тот валился на задние ноги, видно стокилограммовая туша прапорщика при падении повредила у несчастного, что-то такое, что не позволяло поросенку уверенно держаться на своих копытцах.
Утром Айвазян встретил его у каптерки.
- Подпиши! - прапорщик хищно раздувал ноздри.
Цветков опустил голову и спрятал руки за спину.
- Вы их всех съедите, товарищ старший прапорщик. Я знаю!
-Ты дарагой, не вредничай. Праздник же был. Остальные пускай живут. Ты же первый раз сам подписал.
-Так, вы же обманули...я же...-у Цветкова перехватило в горле.
-Эге, солдат, кто докажет. Ты слюшай, что я тебе скажу. Что я враг сам. Нет, ты не думай, прапорщик не враг. Он тебе друг.
Цветков вон бросился от него.
В теплом сарае, где обитали свиньи, и располагался детсад для поросят, он стал быстренько разливать по корытцам теплую парящую жижу отходов из солдатской столовой. Сзади неотступно следовал Айвазян. Шел он, молча, шумно дышал и курил сигарету за сигаретой.
Когда Цветков, наконец, добрался до малышей, то у него потемнело в глазах от увиденного. Вчерашний бедолага, попавший под прапорщика, лежал на полу, не подавая признаков жизни, остальные бодренько колесили по периметру загончика. Увидев знакомую фигуру солдата, приветственно хрюкнули и столпились у корытца. Цветков, бросив ведра, схватил уже остывшее тело поросенка, прижал к груди.
-Эге! Дарагой! Пачему издох живой ещё поросенок!
-Так это вы его, вчера...придавили... - голос у солдата дрожал.
-Ты! Дарагой, тут совсем распоясался! Зайди в каптерку! Ненавистный прапорщик повернулся и не спеша вышел из сарая.
Когда Цветков постучавшись, вошел в крепко прокуренную комнату, Айвазян сидел к нему спиной и, что-то строчил на бумаге. После минутного молчания прапорщик повернулся.
- Придавили, не придавили! Это не твоего ума фантазия! - сверлил он недобрым взглядом тщедушную, понурую фигурку солдата. - Вот бумага. Отчего издох, только Господу известно. Подписывай. Чего молчишь.
Цветков переминался с ноги на ногу.
-Э, дарагой! Думаещшь я злолдей! У меня тоже жалость есть. Больше и не буду... Ты падпиши бумагу... Первый раз подписал, а это должностное преступление. Сам не сам... Кому бы поверили, тебе или мне? Соображай! Я тебя простил, тогда. А того, что околел, зарой за дровяниками, да хорошо прикопай, чтобы собаки не разрыли. Больше и не подойду к этим свиньям, клянусь. Веришь!
Солдат, наклонил голову, вперив свой взор в заплеванный пол.
-Веришь, не веришь. Какая разница! Паадпиши.- уже лаского и вкрадчиво шептал ему в самое ухо Айвазян - Или посажу.
Цветков выхватил ручку у прапорщика, размашисто расписался на листочке и выскочил на волю.
Ему было противно, что такой, по его мнению, уважаемый начальник, командир, (а он считал, что раз начальник, раз командир, то обязательно должен быть авторитетным и уважаемым человеком) врет напропалую, юлит и извивается, как последний прохвост. Одно было радостно на душе, что прапорщик Соненко, двадцать пятого, то есть завтра, возвращается в часть. Все это наконец-то закончится. И что поросятам уже ни чего более не грозит.
Но двадцать пятого, Соненко не появился, не появился он и двадцать шестого и двадцать седьмого февраля.
Первого марта пришло письмо. Цветков в нетерпении вскрыл конверт. Прапорщик Соненко писал, бодренько, так, - То, что вырезали, у него, снова наросло. Но это, мол, не беда. Эскулапы (кто такие эскулапы, Цветков не знал) обещали, всё поправить. Он обещает выкарабкаться во, чтобы то не стало. Просил ждать его к майским праздникам. И хоть в письме он хорохорился. У парнишки от предчувствия чего-то нехорошего ёкнуло сердце.
Как к майским, растерялся Цветков, он же их всех сожрёт. Всех до единого.
-Матерь Божья! Сделай так, чтобы прапорщик Соненко выздоровел! - солдат оглянулся, не видит ли кто и мелко-мелко закрестился. Первый раз в своей жизни.
Десятого марта, Айвазян вызвал Цветкова. Весны не было, солдат предстал перед ним весь запорошенный сухим, колючим снегом.
-Ты дарагой, служить не хочешь, бегать с автоматом не хочешь, ты дарагой хитрый!
Прапорщик осклабился.
-Два месяца тут ошиваешься. Через неделю сдай дела. По разнарядке с первого батальона пришлют нормального.
Уходил Цветков из расположения хозчасти, с тяжелым сердцем, понурив голову.
Ночью его разбудил сержант Егоров.
-Цветок! Подъем.
Солдат соскочил с постели.
Егоров усадил его на кровать, по-братски при этом обняв.
-Экий ты резвый! Я же пошутил. Понимаешь Цветок, тебе еще служить, полтора года. А мне домой пора. Ты же дембелей уважаешь?
-Уважаю. - Кивнул головой, спросонья жмурившийся солдат.
-Молодец! Цветок. Так, вот, попроси дома срочно денег. Срочно Цветок! Понимаешь срочно!
-Денег, нет. Полы помыть, в наряде постоять, что-то сделать для Вас товарищ сержант, пожалуйста. А денег, нет. Я бы с превеликим...
Егоров прервал его.
-Не понимаешь.
И без замаха закатил ему оплеуху, потом еще одну.
Цветков скукожился и принимал удары молча. Не то, что он не мог драться, в деревне бывало, бились с пацанами не на жизнь, а насмерть, но в армии.... Отец учил, бьют, а ты терпи.... Не будет мочи терпеть, тогда уж бейся. Цветков и считал, что пока можно и потерпеть.
Он всё ни как не мог уснуть, ухо распухло и горело. На душе было муторно. Эх, Соненко, Соненко. Что же Вы товарищ прапорщик расхворались. И тут его опять неприятно клюнуло в сердце. Кто такие эскулапы. Может знахари по научному, так прозываются. Что они сделали с прапорщиком. С кем поговорить то. У кого спросить?
Айвазян же всех поросят переест. Надо бы написать письмо прапорщику Соненко, может он, подскажет, что делать... С этим и уснул. Всю ночь его мучили кошмары. В страшном сне прапорщик Айвазян гонялся за поросятами и загрызал их, на глазах изумленного Егорова и других дембелей. Он кричал, что Цветков служить не хочет и следующим будет он, с зубов у него капала кровь.
Утром следующего дня, улучив свободную минутку, до построения Цветков помчался в милые его сердцу, коровники, телятники и свинарники. Тут ему нравилось копошиться, сразу видно, что ему это дело не в новинку, работал, он, всегда не спеша, аккуратно. Как сказал бы отец Цветкова, с чувством, с толком, с расстановкой.
-Соскучился - ухмыльнулся солдатик, привозивший со столовой в бачках пищевые отходы, увидев, как Цветков пересчитывает поросят.
-Ага! - кивнул в ответ Цветков, не замечая иронии в вопросе.
Поросята были в целости, все семь штук.
Выходя с территории хозчасти, нос к носу он столкнулись с Айвазяном.
-Ты чего здесь нюхаешь? - рассвирепел старший прапорщик.
-Так, я. Так я....- не нашелся, что ответить Павлуша.
-Так, я так, я - передразнил его Айвазян, свирепо шевеля густыми бровями. - Сначала я прихожу! Потом ты. Чтоб духу твоего здесь не было. На построении не бываешь, на зарядке не бываешь. Мне всё про тебя старший лейтенант Герасимов рассказал. Пригрелся здесь! Кругом! Шагом марш. Придешь сюда в девять ноль-ноль. На работу, понял. А уходить будешь, как я велю. Ишь ты...
В шесть вечера Айвазян найдя парнишку у поросят, велел ему убираться в роту.
На следующее утро перед подъемом, не выдержав, крадучись, Павлуша пробрался в расположение хозблока. Местные дворняги, дежурившие здесь, встретили солдата дружеским помахиванием хвостов. Павлуша для них был свой.
В загоне для молодняка мирно сопели прижавшись, друг дружке шесть поросят. Пересчитав несколько раз, не ошибся ли он, Павлуша выскочил из сарая и заметался по двору. Наверное, если бы сейчас ему встретился Айвазян, он бы кинулся бы на него с кулаками. Весь день он проходил, стиснув зубы, не зная, что сделать. Пойти к старшему лейтенанту Герасимову, доложить всё ему, но он сам видел, как вездесущий старший прапорщик Айвазян, совсем не по уставу, похлопывал по плечу того, толкал и смеялся над скабрезными анекдотами, которые сам, же и рассказывал.
Может к хмурому капитану из штаба, который тогда расспрашивал про смерть первого поросенка. Но он, же сам подписал, тот акт, заведомую липу. И второй раз тоже поставил свою подпись. Что я могу ему еще предъявить - кручинился Павлуша.
Ночью Цветков проснулся, будто кто его шилом уколол в мягкое место. План спасения оставшихся поросят созрел, как-то сразу, будто кто-то послал ему решение сверху. Тихонько одевшись, он прошмыгнул мимо спящего дневального. Собаки на хоздворе не спали, терлись о ноги. В сарае было тепло, в дальнем углу, переминалась с ноги на ногу рыжая коровка Маня, дававшая молочко в санчасть, там дальше в отдельном боксе посапывал во сне хряк Желудь, папаша всех появлявшихся на свет поросят. Тут же находилась коморка, которую соорудил для себя Павлуша, она делила вторую часть зимнего сарая, ровно на половину, где обитали свинки и молодежь.
Цветков, убедившись, что в его бывшей коморке ни кого нет, покинул сарай. Осторожно подкравшись к вагончику, в которой обитал ненавистный ему Айвазян он огляделся. На дверях висел большой заиндевелый от мороза замок. Собаки, бегавшие за солдатом в ожидании подачки, укрылись от холодного пронзительного мартовского ветра, в будках, поняв, что им на этот раз ни чего не перепадет. Павлуша бросился за дровяник, поднапрягшись, с усилием отодвинул двухсотлитровую бочку наполненную солярой и стал разгребать прямо руками мерзлый грунт. Сдирая пальцы в кровь, ломая ногти, он наконец понял, что без подручных средств ему не удастся исполнить задуманное. Вспомнив, что за стопкой дров, затаился топорик, оставленный им же, он и помог достать бренное тельце похороненного здесь несколько дней назад поросенка. В прачечной было темно, сухо и тепло. Не включая свет, Цветков набрал в ванную, где обычно замачивались грязные гимнастерки, горячей воды и погрузив туда трупик задавленного поросенка, подождав чуть-чуть стал его растирать. Через минут десять поросенок был как живой. Завернув бренное тельце в бушлат, он бросился опять на хоздвор. Аккуратненько подложив еще теплый, распаренный трупик, к другим поросятам, он подхватил первого попавшегося сонного соплеменника, который на удивление вел себя смирно, не визжал и не барахтался, а затих плотно спеленатый солдатским бушлатом. Знал Павлуша тут один неприметный тупичок и небольшой при нем лаз, который давал свободу. Это была первая в его жизни самоволка.
Деревня, что находилась сразу за артиллерийскими складами и замерзшей до самого дна речушкой Волновахой, встретила Цветкова собачим лаем. Не мудрствуя лукаво, солдатик постучал в первый попавшийся дом. Долго не открывали, потом на веранде зажегся свет.
-Эй, кто там? - донесся не ласковый старческий голос.
-Поросенка не возьмете?
- Я сейчас милицию вызову....
Солдатик вздохнул.
-Так я задаром...
-Иди, иди - донеслось из чуть приоткрытой двери. А то пальну из ружья.
Цветков опять вздохнул и поплелся по пустынной улочке дальше.
Тот же голос, но уже из-за чуть повалившегося забора окликнул.
-Солдат наивроде. Не рассмотрю, что я, в темноте-то. Что с части драпанул?
-Так. По делу вышел.
-Кого ты там запазухой то прячешь.
-Так, я же Вам говорю. - Павлуша обрадовался. -Поросенок у меня. Задаром. Возьмите только.
За забором подышали. Потоптались. Видно раздумывая, где тут подвох.
-Ладно. Заходи.
На верандочке, при неяркой лампочке, поросенок был осмотрен.
-Что это он вяловат - дед, с сомнением пожевал свой беззубый рот.
-Это он сонный - обиделся Павлуша. - А так он шустрый малый. Ну ладно я пошел.
-Погодь. Сколько денег просишь.
-Я же говорю, дедушка. За так, без денег!
Старик был кряжистый, насупленный, одетый в валенки и меховую потертую медвежью телогрейку, он был сам похож на медведя - шатуна, старого и облезлого ищущего легкой смерти от охотника.
-За так не возьму. - Согнувшись, он нырнул в чулан, загремел чугунками и сковородками. Через некоторое время появившись, он протянул солдату под завязочку наполненный полиэтиленовый пакет. - Это тебе. Тут грибочки соленые, грузди, сам ентим летом собирал, пару банок тушенки и для сугреву, чтобы не простыл. Самоделошна. От такого подношения солдатик отказываться не стал.
-Вы его не обижайте - прощаясь у калитки, попросил Павлуша уворачиваясь от пронзительного ветра, дувшего с сопок..
-Не боись солдат, до Нового года, точно твоего поросенка не обижу.
Прокравшись незамеченным обратно в родную казарму, он безбоязненно разбудил сержанта Егорова.
-Посылку Вам товарищ сержант хочу отдать.
Дембеля пили всю ночь. А Цветков ворочился. Как то оно будет утром.
Утром ни свет, ни заря, он сам нашел Айвазяна.
Подошел на ватных ногах.
-Товарищ старший прапорщик, у нас ЧП.
Тот нахмурился. Заутирал клетчатым платком, вечно мокрую от пота, поросшую жесткими курчавыми волосами шею.
-Чего там еще за ЧП?
-Поросенок сдох.
Подойдя к вольеру Айвазян, облокотился на хлипкую загородку, брезгливо рассматривая падшего поросенка.
-Ты паршивый солдат. Пачему издох, такой розовый, такой упитанный, армейский поросенок.
И тут Цветков глядя в ненавистные вишневые глаза прапорщика выпалил с ночи заготовленную фразу.
Он эту фразу произносил много - много раз, чтобы она звучала естественно и непринужденно.
-Африканская свиная чума, товарищ прапорщик. Карантин.
Африканская? У нас в Забайкалье. - он криво ухмыльнулся, но на всякий случай отскочил от вольера. - Ты вот, что. Ни кому, ни звука. Поросенка закопай. И смотри у меня. Я тебе такую чуму покажу. Простудился он. Понял.
-Так точно, товарищ прапорщик.
-Чего орешь. Оглоед. Быстро убирай его со двора. Да закопай поглубже. Чтоб собаки не разрыли.
Ночью второй поросенок обрел деревенскую прописку.
Дембеля опять пили самогон, хлопали по-свойски Цветкова. Даже налили ему, "пять капель". Но Павлуша, отказался.
Днем он писал объяснительные, подписывал акты и предавал земле бренное тельце многострадального поросенка. Ночью он опять выкапывал поросенка, мыл его горячей водой, и относил очередного спасенного счастливчика в деревню. Потом приносил дембелям очередную бутылку. От постоянного недосыпа, а не спал он четвертую ночь подряд, солдатик осунулся, да еще и на душе было как-то муторно, как от предчувствия чего нехорошего, что должно произойти.
И оно произошло.
Павлуша, споро управляясь вилами, накладывал дымящейся навоз в бадью, сразу и не заметил, что в коровник, кто-то вошел. Только когда пахнуло только, что размякшей от полуденного апрельского солнца землей и свежестью, он оглянулся. На пороге стоял старлей Герасим, подслеповато щурясь, в полутьме, после яркого солнца.
Солдатское сердце ёкнуло.
Павлуша аккуратненько поставил вилы и пошел не торопясь к нему.
Тут в коровник с шипением ворвался Айвазян, схватил Павлушу за ухо, стал крутить.
-Чума говоришь, холера говоришь! Ай-яяй! Какой никудышный солдат!
Они то и отконвоировали солдатика в штаб части.
У хмурого капитана сидела старушка, испуганно хлопала глазенками, комкала платочек.
Оказывается ближе к обеду она пришла на КПП, да стала пытать, где бы ей разжиться поросенком. Где найти того солдатика, что бесплатно старикам живность разносит. Ребята сначала посмеялись, а потом, почесав затылки, вызвали старшего. Тут на беду старший прапорщик Айвазян вернулся из города на служебном Уазике, и, услышав, что старушка интересуется поросятами, схватил бабулю, да ну её пытать. Бабушка попалась словоохотливая, выложила всё, что почерпнула из деревенских пересудов. А молва разнеслась по деревне быстро, что мол, ходит ночью молодой солдатик, да даром раздает поросят. Видно старухе не терпелось, она сама решила прийти в воинскую часть, да и разжиться задарма поросенком. Святая простота.
Пытали вопросами Цветкова до вечера. Хмурый капитан, что-то всё записывал в блокнотик. А Павлуша только мотал головой и говорил, что поросяток ему жалко. Да сначала всплакнул. Потом слезы иссушились, он поднял голову и только, как-то зло с усмешкой смотрел на кипятившегося старшего прапорщика Айвазяна.
-Ничего себе. Восемь штук продал. Торопыга! - рот Айвазяна отвратительно плевался.
Видимо хмурый капитан не любил шума, он морщился, морщился, а потом прогнал Айвазяна.
Походив молча вокруг стола, он, наконец, повернулся к солдатику.
-Эх, Цветков, Цветков! Это же форменное уголовное дело! Статья тебе светит.
Он угрюмо еще походил вокруг стола, что-то еще подписал в свой затертый блокнот.
-Айвазян тут причем? - он заглянул в потухшие глаза солдата.
Цветков молчал.
-Знаешь, какая статья то? Часть первая, статья 346. Умышленное уничтожение военного имущества. А может даже часть вторая, это как посмотреть на это дело. Усекаешь. Ага! Ну и статья 337 -самовольное оставление воинской части.
На прощание хмурый капитан вздохнул.
- И родным надо теперь вот написать. Какого сына вырастили. А ты иди пока, в роту.
Когда за Цветковым закрылась дверь, капитан сел за стол, поискал в пачке сигарету и не найдя её там смял с раздражением .
-Надо убирать к чертовой матери этого Айвазяна - и вдруг отчего-то поперхнулся и долго, долго кашлял. - Хитрая бестия, ох хитрая!
В роте на Цветкова все смотрели с интересом. Но не подходили.
-Ты, что же поросят продавал. Ну, деляга! - хохотнул при встрече сержант Егоров. - А деньги где.
-Нет у меня денег, - зло отозвался Цветков. - Отойдите от меня товарищ сержант или я за себя не ручаюсь.
Голос у него был такой, что Егоров отвалил в сторону.
Ночью Цветков не спал, ему все виделось, как приносят в родную деревню Мигулино письмо из воинской части, как мама читает за столом, всем, сухие протокольные строчки. Как падает в обморок на полуслове, тут же у стола. Как батя у печки, смотрит на огонь, не гнувшими пальцами, держит непогашенную сигарету, а сигарета дотлевает до пальцев отцовых, жжет их, а он не замечает этого вовсе. Как посередке улицы их деревенской, идет Виктор Петрович - историк их ней школы, а улица вся в цвету вишняка. Это он прошлым летом поставил Цветкову оценку в пять баллов на экзамене за глубокое знание битвы на Курской дуге. Как же ему было не знать, когда дедушка его был участником того самого сражения. Он то, Виктор Петрович, вдруг глаза опустит, как увидит дедушку Павлуши, тихо ковылявшего с магазину. Не скажет, здравствуйте! И стыдно ему и обидно. А не скажет. А ни чего не попишешь. Такая вот история с Павлушей! А дедушка, тут заплачет. Это его-то фронтовика и не привечают вовсе. Вот дожили! Знать из-за внука. Ну, конечно из-за внука. А завуч, Марина Сергеевна, выйдет из учительской и скажет:- Ничего себе, статья, триста сорок шестая, часть первая, а то может и вторая, это же форменное воровство. Отродясь у нас в школе такого небывало! И военком поддакнет: Я его еще гренадером называл. Какой он к черту гренадер. Позорище он, на весь Тутаевский район! Вот кто он!
Павлуша всхлипнул, встал тихонько, чтобы и пружины кроватные не скрипнули. Пошел в туалет и приладил солдатский ремешок к крючку, что держал сливной бачок. Когда петля затягивалась, перед глазами солдатика возник Соненко. Прапорщик замотал головой, замахал в испуге руками.
-Не надо, Павлуша! - закричал он - это язва моя треклятая виновата. Что же ты делаешь! Не виноват же ты! Не уберег я тебя!
У Павлуши полетели перед глазами мухи белые. И вправду, не виноват же, пронеслось у него в мозгу.
Он вцепился было в узел, но руки уже ослабели, было уже слишком поздно.